Бесовский Станислав Сергеевич. Топор

Отъявленным студентам худграфа посвящается.

ТОПОР

Синопсис.

В рассказе живописуется драма отвергнутого и непонятного гения, вынужденного сражаться с жестоким миром подручными средствами, и едва не продавшего свою душу дьяволу, но спасенного хрупкой женской рукой. События частично взяты из дружеских баек о поездках в колхозы, частью созданы фантазией автора. Суровая российская действительность, пьянки и дебоши введены только лишь для антуража и раскраски декораций.

Это был чертовски неудачный день. Мало того, что кончились сигареты, так еще и спички отсырели, не считая того, что Кирилл совсем забыл о сегодняшней поездке в колхоз. Причина была тривиальна до ужаса - вчера они, собственно, ее же и отмечали, представляя, как они там здорово повеселятся. Сегодня же память отказалась извлекать что-либо из своих неохватных глубин и поэтому Кирилл Клинский стоял, покуривая вонючий "ЛД" (синий, в мягкой пачке, знают все) и тупо наблюдая за коллегами. Толпа человек в сотни полторы мялась этим дождливым утром у здания художественно-графического факультета академии высоких искусств города Шкурска. Все негодовали по поводу опоздания автобусов, а Кирилл размышлял, как же он поедет без вещей, а главное - без парочки блоков доброго "Святого Георгия" и любимых берцев. Дилемма представлялась практически неразрешимой отравленному никотином и алкоголем мозгу несчастного студента худграфа. По этому поводу хотелось просто так, безо всякой видимой на то причины, подойти и дать в морду вон тому сопливому говнюку Лютикову, воображающему себя великим мастером кисти и холста. На деле же Кирилл побоялся бы дать ему даже выщипанную малярную кисть - и сам измажется, и других уделает. Однако спесь с Лютикова не слетела даже после профилактически - воспитательных работ даже в исполнении Кирилла и Кo. Решили, что он неизлечим и оставили в покое, впрочем, относительном, так как кто-нибудь частенько его пытался излечить или перевоспитать. А на ком же еще тренироваться будущим педагогам, как не на своих менее воспитанных коллегах?

Все эти мысли стерла злость, лютая и красная злость на весь этот гребанный мир. Хотелось где-нибудь упасть и заснуть суток на трое, но жизнь стояла костью в горле, а автобусы показались на горизонте, старые и обшарпанные, как и здание факультета, которое, видимо, специально построили отдельно, дабы изолировать злобных последователей картинно-портретного искусства. Кирилл смачно плюнул, чуть-чуть промазав мимо сумки Лютикова, который в последнее время воображал себя страдальцем за идеал (которым, наверное, являлся он сам). Небо посерело еще больше, а ветер усилился. Благо, следуя инстинктам, Кирилл оделся как раз по погоде - джинса, водонепроницаемая куртка и теплые ботинки, свитер и носки (о состоянии последних лучше не упоминать). Стрельнув еще сигарету, Кирилл решил послать все это подальше, но, к несчастью, природа снабдила его проницательными мозгами. Оказалось, он сам себя перехитрил. Из толпы вынырнули Вовка Тенор и Леша Брюхо:

- Где тебя носит? Хватай!

И в руки Кириллу плюхнулась увесистая сумка со шмотками, как выяснилось, принадлежащая ему же.

- А это откуда?

Друзья переглянулись и захохотали:

- Ты же сам нам это вчера вручил и тщательно проинструктировал, когда и как ее тебе вернуть.

Кирилл почесал голову, махнул рукой и последовал за собратьями в автобусы. Отбрыкаться не вышло, осталось принимать грядущие ужасы и лишения нормальной учебной жизни с размеренными и выверенными до миллилитра приемами спиртного. Лютикову не повезло - его смахнули на пол вместе с мольбертом, который этот недоразвитый дегенерат собрался везти с собой, дабы запечатлевать на благородном холсте не менее благородные коровьи лепешки и пьяных студентов. Смахнув это досадное недоразумение, имевшее глупость усесться на его место, Кирилл плюхнулся на жесткое сиденье "ЛАЗа" и обхватил голову трясущимися руками.

Но жизнь многогранна и непредсказуема. Перед лицом замаячило нечто белое, источающее столь до боли в голове знакомый запах бурячного самопляса. Пластиковый стаканчик, веяние прогресса в медвежьем углу России, такой универсальный и емкий, такой вездесущий... Кирилл сглотнул, схватил стаканчик и залпом всосал самогон. Голова, еще немного пожужжав, стала вдруг легкой и неощутимой, язык развязался и захотелось есть. Вова лишь усмехался, скармливая ненасытному Клинскому сосиски, бутерброды и копченую курицу. Кирилл чавкал, кидался косточками - некоторые из них, недостаточно обглоданные, очищались от кусков мяса уже в полете ненасытными студентами - в Лютикова (который не замечал презренного тирана) и требовал еще самогона. Автобусы подскакивали на неровностях дороги, кто-то забренчал на раздолбанной гитаре "Границы ключ", кто-то уже тихонько тянул косячок... поездка оказалась веселой, но недолгой.

Колхоз "Красный богатырь" поселка Меньжуевска стал совершенно неожиданным конечным пунктом прибытия процессии. Почему-то с некоторых водительских мест вываливались пьяные студенты, блюющие под колеса и не обращающие внимания на вопли преподавателей (а они-то как тут оказались???). Миновав кучку покривившихся халуп, процессия прогрохотала по лесопилке и остановилась возле ободранных одноэтажных конур, гордо именовавшихся бараками. Как оказалось, преподаватели прибыли трудовым десантом в отдельном броневике, и теперь пытались изображать командование. Получалось плохо - их сначала игнорировали, а потом кучей впихнули в чулан и забыли.

Кирилл снова занервничал, в результате чего у Лютикова вылетел зуб и опух левый глаз. Сигарета уже не унимала чесотку в торцевых частях кулаков. Усилием воли он подавил желание кого-нибудь помудохать и отправился в барак устраивать свое бренное тело на последующий месяц. Да что ж это такое со мной? Какая-то неоправданная агрессия проснулась...крови хочу!!! Тихо! Веди себя прилично, вокруг бардак и так... Кинув сумку со шмотками на угловые нары, Кирилл докуривал сигарету. Уже было за полдень, тучи вроде расходились, хотя немытое уже который год окно могло и привирать. С унынием оглядев исписанные предыдущими поколениями студентов стены и обшарпанные батареи, не желавшие источать блаженного тепла, несчастный запахнулся поплотнее в куртку и завалился спать...

Тем временем порядок был наведен прорабом Михалычем и главной поварихой Прокопичной. Огрев по башке нескольких ретивых студентов дырявым кирзовым сапогом, прораб достал из ватных штанов гаечный ключ и заколотил им по ржавой, но все еще звонкой рельсе, висевшей у входа в столовую (отличавшуюся от бараков лишь наличием этих самых столов и кухни). Когда пьяная толпа очумело воззрилась на него, Михалыч толкнул вдохновеную речь:

- Значит, так, орлы. Работать будем здесь, со мной. Будем собирать яблоки. Надеюсь, все знают, что это и с чем это есть. Работать будем хорошо и норму выполнять - будем получать поощрение, то бишь спиртное. - Прокопична изумленно посмотрела на него, а в чулане преподавательница психологии, нервное и бледное создание, тихо шмякнулась в обморок. - А если кто будет работать плохо или бузить - получит наказание. - Тут Михалыч поднял повыше гаечный ключ. - Вот этим отлуплю по заднице.

Все молчали. Массивная фигура прораба внушала уважение. Кто-то заикнулся об объеме вознаграждения, на что руководитель трудового процесса ответствовал:

- В зависимости от прилежания и комплекции. Еще вопросы?

Студенты молчали. Небо прояснялось, как и некоторые головы. Прораб удовлетворенно кивнул и подытожил, пуская дым "Примы" из-под кустистых усов:

- Значица, устраивайтесь. Завтра выходим на грядки, с восьми и до пяти, с перерывом на обед. - Прокопична почему-то злорадно усмехнулась. - Все.

И ушел в столовую. Там кухарка спросила его:

- Ты что, очумел детям самогонку предлагать, алкашиная твоя харя?

- Молчи, спец по борщам. Это худграф, а с ними только так. Натуры свободные, творческие, подход нужен. Забыла, что ли, как мы с ними в том году план перевыполняли?

- Такое забудешь... - вздохула повариха.

В прошлом году худграф обобрал все яблоки в колхозе, деревне и соседних хозяйствах вместе с некоторыми деревьями, сопровождая это погромами погребов и угонами тракторов, а также тотальным, всеподавляющим пианством и раскуриванием гашиша. Даже маньяк какой-то завелся (с серпом), на всех кидался, но его быстро утихомирили, прибив его же орудием к забору раком. А так - ребята попались неплохие... даже самогон сами гнали, из честно стыренной картошки, подкрепляя полуразложившимися носками...

Кирилл честно проспал сей митинг и весь день, в течение которого трезвеющая кодла шаталась по баракам, разыскивая шмотки и самогон. Устраивались надолго, бутылки заначивали в стены. Как выяснилось, друзья не оставили его в биде, то бишь на нарах, одного и сами поселились рядом. Тяжелая задница Брюха нависала сверху, а Тенор отжимался между кроватей, физкультурник конченый. Кирюша открыл один глаз, посмотрел на все это безобразие и вяло простонал:

- Где это мы?

- В трудовом лагере "Красный Богатырь", братишка. - ответил сверху Брюхо. - Яблоки будем собирать тут с восьми и до пяти целый месяц.

Клинский икнул и хотел было плюнуть, но передумал - так и залиться недолго.

- Да ты не переживай - нас тут кормить будут, и даже самогонку выдавать за хорошую работу.

- Брехня. - устало ответил Кирюша. - Старший курс про это говорил. Фуфло.

- Что ж... - пожал плечами Леша. - Поживем - увидим.

Уже настал вечер, укрывший от небес непотребство пьяного худграфа. Преподаватели устраивались на свою первую ночь в броневике, подперев люки вещмешками изнутри. Кириллу захотелось курить и есть; второе он решил совместить с первым и отправился на кухню, закуривая на ходу - может, удастся чего выбить из толстой поварихи и двух ее не менее объемных помощниц. Как уже говорилось, стены, потолок и пол бараков были испещрены наскальной надписью всех, кто имел глупость ранее здесь побывать. Кирилл обратил внимание на одну надпись, привлекающую внимание своей нелогичностью:

"БОЙСЯ ТОПОРА!"

Да-а, здорово обкурился чувак, раз ему уже живые топоры мерещились... хм, почему это живые? Странно. Но жрать все же хотца. Подведя таким образом итог своим высокоинтеллектуальным размышлениям, Кирилл вошел в столовую. Там было пусто и темно. Только в помещении кухни горел свет. С потрясающей наглостью кирилловская рожа просунулась в окошко подачи хавки и вопросила:

- Эй, любезная! Нет ли пожрать чего?

Поварихи, которые до этого спокойненько дулись в карты на разделочном столе, аж подпрыгнули. От их дальнейшего приземления на массивные седалища лавки разлетелись в клочья. Кирилл уже понял, что поесть не удастся:

- Ой! Извините...

Однако поварихи почему-то переглянулись и дружно заржали. Они были пьяны в хлам и, кажется, жаждали развлечений. Кирилл же страстно желал кусок хлеба и котлету. Сии желания мало совпадали по психофизиологической направленности, потому нахал тихо свистнул несколько котлет в пакетик, завалявшийся в кармане без дела.

- Эй, соколик! - пролепетала одна грубым басом. - Тут дело есть.

- Прошу прощения, у нас разные весовые категории.

- Ах, нахал! Ик! Мы тут завтра уезжаем, поэтому надо двоих крепких парней сюда, на кухню. Ну как, согласен?

Кирилл тут же просчитал свою выгоду и мысленно обрисовал широкий спектр открывающихся возможностей:

- Да, конечно! Я еще друга приведу!

- Тогда завтра в шесть утра сюда, родимый. Ик! - и тут повариху охватили сладостные спазмы рвотных позывов, и все содержимое ее необъятного желудка повалилось на замызганный передник и ноги. Кирилла передернуло и он скрылся в ночи...

Сонное утро вползало в тела медленно отходящих от попойки студентов. Перегар клубился мутным маревом в бараке. Пыльные окна нехотя впускали рассвет. Похоже, день обещал быть солнечным. Кирилл проснулся от болезненного тычка в бок, как оказалось, ручкой половника. Над ним стояла давешняя повариха, еще не успевшая избавиться от припухлости на лице и рвотных пятен на белоснежно чистом переднике. Ее запах вызвал неприятные ассоциации с помойкой и сортиром одновременно. Клинский поморщился и вопросил:

- В чем дело, девушка?

"Девушка" зарделась сквозь синеву опухшей физиономии, но теперь пришел ее черед морщиться. От Клинского несло не хуже, чем от упившегося хряка.

- Работать пора. Уже полседьмого.

- Ах, да! - Кирилл насилу растолкал Тенора. - Эй, подъем, Паваротти! Нас ждут духовка и котлеты!

- Иди в задницу. - посоветовал Вова и перевернулся на другой бок.

- Пардон. - расшаркался Клинский, схватил упрямца за ногу и потащил на выход. Только на середине пути Тенор все-таки проснулся и начал немного соображать. Они обулись, надели куртки и двинули вслед за колышушейся, как озимая конопля, задницей поварихи. Той, пожалуй, не стоило так сильно ею колыхать и вертеть - ее слегка заносило в стороны. На улице медленно наступало утро, вдалеке бродили коровы и слегка поддатые пастухи, пахло самогоном и почему-то носками. Из преподавательского броневика раздавался залихватский храп, а из бокового люка свисал декан, во сне посасывающий рукав своего ватника. Клинский закурил и громко рыгнул, тем самым разбудив декана, который вполз обратно в броневик.

- Н-да... деревня-матушка. - начал он рассуждать в своей неизменной манере философствовать по утрам в ожидании завтрака, дабы еда не оказалась незаслуженной, а слушатели по достоинству оценили стихотворную устную прозу Клинского. - Как ты хороша и вонюча! Здесь рождались из дерьма великие художники и поэты! Здесь был изобретен самогон, и так родилась алхимия, которая посвятила себя поиску философского булька или зеленого змия на дне стакана...

- Которые в твоем лице его до сих пор не нашли. - буркнул Тенор, нервно оглядываясь по сторонам.

- Именно! В этом и заключается смысл моего бренного существования. - закончил Клинский, докуривая. Он, видимо, ожидал бурных и продолжительных аплодисментов, но их заменил метко пущенный кем-то из форточки носок, залепивший передние созерцатели Кирилла. По запаху он понял, что это носки Лютикова - только дегенерат будет душить ноги "Шипром". Ну ладно, имбецил! Я тебе устрою кулинарный геноцид, сволочь...Но вынашивать планы мести он решил потом, для начала нужно было изыскать возможности для нее. Тенор тем временем тихо гоготал - только он так умел - от созерцания живописной картины Кирилла, отдирающего от лобовой части своей черепной коробки потные носки. Они слегка отстали, и повариха их поторопила матерной тирадой, от которой с рассветавших небес грохнулись четверо грачей, которым сегодня не суждено было долететь до мест зимнего оттяга на Канарах (недавно автор получил сведения от родственников безвременно почивших птиц о том, что несчастные всего лишь на бреющем полете пролетали над бараками в направлении деревни, где надеялись с утра поживиться облитыми самогоном маковыми зернами).

Наконец все трое вошли на кухню. Это было мрачное и длинное помещение, занимающее треть столового барака. Первое впечатление у Клинского и Тенора составилось следующее: камера пыток и допросов, неудачно загримированная столовой утварью. Когда включили свет, грим окончательно рассеялся и Кирилл понял, что пытаемые, видимо, испытывали жуткие муки, будучи еще и отравленными. А так как он у нас заядлый кулинар домашнего приготовления, то вся его творческая душа воспылала негодованием.

Клинский решил расчистить этот бардак.

Тем временем повариха-помощница Авдотьевна выдала им мятые халаты и велела приниматься за дело - разделать пол-туши коровы к обеду, благо, что завтрак был уже готов и оставалось лишь раздать его через полтора часа жаждущим пищи и пива рылам. И новоиспеченные поварята взялись за дело.

Половинку туши только что привезли - она еще печально взирала на своих мучителей большими глазами, томно пережевывая пук соломы и не обращая внимания на отсутствие пищеварительного органа вместе с филейной частью. Подле нее валялись изрядно поржавевшие разделочные ножи, по остроте не уступавшие кирзовым сапогам. Бедная коровка ожидала предстоящие мучения тупыми лезвиями, героически пытаясь пропихнуть в себя недожеванную траву. Отвратительное зрелище... Кирилл стряхнул наваждение и огляделся, чем бы запустить в этих неотесанных баб, угробивших инструмент напрочь. И увидел топор.

Он стоял в углу, скромно прячась от праздных взглядов. Блестящее острое лезвие было насажено на длинное дубовое топорище. По поверхности пробежал призывный кровавый блик - или это только показалось Клинскому? Кирилл медленно подошел и взял инструмент, благородное оружие палачей и мясников, взвесил в руках - в меру тяжел и отлично уравновешен. Пальцы нежно погладили дерево и металл... и какие-то древние воспоминания пробудились в мозгу, наверное, память предков заговорила в нем.

- Эй! Кирюха! Спишь, что ли, на ходу? - хлопнул его по плечу Брюхо. И отшатнулся - Клинский повернулся чересчур быстро, а в глазах полыхал огонь маниакальной жажды убийства. - Да что с тобой?

- Э-э... все в порядке. Я буду работать... им. - Язык с трудом произнес последнее слово, как будто топор заявил о своем праве быть разумным и живым. На самом деле Кирилл подумал: "С ним я буду работать... с ним".

И принялся за дело. Полутуша чуть не завизжала, когда Кирилл развалил ее надвое. Разделочный чурбак содрогнулся от тяжести удара. Когда новоиспеченный мясник достал свой топор из груды мяса, лезвие его было, как и прежде, чистым и сияющим. "Наверное, хорошо отполирован...".

Работа закипела. Вскоре туша превратилась в набор вырезок, ребрышек и прочих филейных частей, готовых к употреблению в сыром виде. Эти коровьи запчасти следовало далее превратить в котлеты и бульон для супа, а также фрикадельки и отбивные (это для высших чинов, то есть для самих поваров, а препода пусть сосут петушки). Но подошло время выдачи завтрака и первые заспанные рожи показались возле столовой. Пока препода организовывали утреннюю пьянь и втолковывали о порядке приема пищи, Вова с Лешей уже накрыли стол, раскладывая в тарелки, намертво прикрепленные общей цепью к железным эмалированным столам, питательную гречневую кашку со следами подливки. Кирилл шел следом, снабжая каждый набор для завтрака студента хлебом и вилкой. Он сильно сомневался в том, что большая часть каши уйдет по назначению в проспиртованные желудки худграфа.

Наконец, работа была окончена и немного вымотавшиеся от таскания чана с кашей Тенор и Брюхо устало побрели на кухню, чтобы часок покемарить. Кирилл же открыл дверь и широким жестом пригласил всех внутрь.

- Корм накрыт! - провозгласил он.

Как они ели! Во имя всех половников и сковородок, это был ужас! Одни морщились, но проталкивали в себя гречнево-абразивную массу, другие пытались смочить ее слюной, однако плевки лишь прожигали кашу. Девушки брезгливо грызли ломти хлеба, поеденные за ночь мышами. Кто-то даже блеванул в тарелку. И тут Кирюша понял, что допустил досадный промах.

- Эй, шеф! - заорал кто-то. - А компот?

- Сейчас будет! - и троим пришлось быстренько разносить кружки с компотом. Еда пошла ладнее, смоченная каша шипела и булькала, впитывая в себя влагу. Но тем не менее многие не дождались этого благословенного момента. Лишь одна девчонка с хрустом уплетала кашу, звеня пережевываемыми зубцами вилки. Кирилл сразу положил на нее глаз, который она небрежно смахнула. Тогда глаз был помещен ей в карман, где и оставался, медленно проползая в трусики.

Но к делу. Итак, первый завтрак в поселке деревенского образца Меньжуевске был окончен, и студенты побрели на работу. День обещал быть ясным и теплым. Кирилл сел на крыльцо и закурил. Над ухом кто-то нежно пропел:

- Эй, товарищ шеф-повар! А не найдется ль огоньку?

Клиский тупо воззрился на обладательницу голоска. То оказалась давешняя девушка, лихо уминавшая кашу, эротически стонавшую при этом. Эге-ге, да она ему даже слегка нравится! Каша гречневая в смысле...

- Найдем-с! - Клинский достал из кармана халата паяльную лампу и подкурил девушке, чуть-чуть выпалив ей ресницы.

- Как зовут, братишка?

- Кирюшей Клинским братва кличет.

- Ага. Ну меня Александра Македонская прозвали, а так просто Сеня... ой! То есть Саша. Бум знакомы!

Нежная, но крепкая ладошка Саши утонула в лапище Кирюши, призывно пощекотав ее ноготками. "Урррр! Тоже мне, намекает!". Саша присела рядышком на разбитую ступеньку столовой и принялась рассуждать про жизнь. Кирилл слушал ее краем уха, в нужных местах вставляя мычаще-угукающие междометия. Ведь так важно выслушать девушку, когда у нее начинается словесное излияние, иначе можно заиметь себе врага на всю жизнь... а Саша тем временем подвигалась все ближе и ближе. Но тут, к счастью, Кирилла позвал Брюхо помогать готовить котлеты из останков изнасилованной топором туши и наш герой вприпрыжку убежал, так как сегодня в "Припрыжке" давали бесплатное пиво. Девушка, впрочем, не обиделась, зная, что сегодня вряд ли будет спать в одиночестве.

Обед был до ужаса похож на завтрак, разницу составил лишь ассортимент блюд - картошка вареная с соплями, котлета по-клински, также суп с мясом невинных жертв кулинарных репрессий, компот и, наконец, хлеб. Все это, однако, поглощалось без пререканий, жадно и с ярым желанием добавки. Душа Клинского радовалась, когда он созерцал чавкающие довольные лица своих собратьев и сосестер, поедающих вкусный колхозный обед. Но, когда все они, наконец, ушли на обеденный перерыв, Кирюша был страшно разочарован - целых сорок литров вареной картошки и прочих остатков пришлось слить в помойную емкость. Клинский задумал страшную кару за это вопиющее недоедание вкупе с неуважением к кухне. Как она будет выглядеть - он еще не решил, но в её страшности не сомневался.

Так прошел день. Ужин уже подходил к состоянию готовности, когда Клинский вышел покурить на задний двор. Вечерело. Где-то далеко мычали коровы, раздумывая, кто же завтра окажется под топором. Студенты чистили картошку под навесиком в чан - завтра, наверное, есть ее будут. "А вот сырую или нет - решать будет Клинский" - злорадно подумал Кирилл и ужасно собой возгордился. И тут он увидел, как эти недоноски чистят ее, превращая округлый изящный корнеплод в грубый куб. Клинского чуть не стошнило. Он в ярости метнулся на кухню, схватил топор и коровье сердце, припрятанное им на ночь для ритуальных целей. Затем развалил его надвое и залил кровью весь халат, джинсы, берцы и сам топор, для пущей наглядности прилепив выдранный с причинного места Тенора клок волос. И, грозно держа орудие пыток и казней на плече, вышел к студентам.

Ноль внимания. И кубики, кубики, кубики...

Клинский просто взбесился:

- Прошу прощения, мать вашу, уроды! - заорал он. Головы повернулись в его сторону и уставились на него. Некоторые особо агрессивные личности уже готовили достойный ответ на реплику повара, но вид Клинского разубедил их в целесообразности оного. А вид Клинского недвусмысленно говорил о том, что его обладатель только что зарубил, зарезал, разделал и запытал нафиг добрую дюжину народа, а кого-то, возможно, даже сожрал под пиво из небезызвестной читателю "Припрыжки".

Кошмар какой!

- Значит, так. - угрожающе произнес Клинский, поудобнее устраивая топор на плече и убедившись, что аудитория понимает сложившуюся социально-правовую ситуацию и верно расставила приоритеты со статусами. - Кто еще раз из картошки кубик сделает, сам таковым станет. - И показал топор.

Трое слабонервных упали в обморок. Остальные тут же принялись отделять кожуру с тонкостью не толще папиросной бумаги, полностью соблюдая рельеф корнеплодов. Клинский еще постоял, понаблюдал, помахивая топором над головами чмырей и полируя острым лезвием их гладкие лысины. Потом, весьма довольный, ушел к себе...

А у него на кухне Брюхо и Тенор уже разливали аппетитный самогон по кружкам и раскладывали мясо по тарелкам. Мясо исходило слюнями при виде чавкающих челюстей поварят. Клинский весело глотнул сивухи, ухнул и проглотил огурец. Под окном кого-то пинали - несчастный заливался матом и слезами. Кажется, это был Лютиков. "Превосходно!" - подумал Клинский. Кухня ему нравилась.

Поздно ночью, когда половина начинающих собирателей фруктов уже дрыхла, а вторая принимала снотворное, вымотанные, как потные кони, поварята тащились к себе в барак. Тупо доползя до нар, Клинский пьяно пошатнулся и единым движением отбросил берцы. Затем томно упал на жесткую спальную поверхность, несколько сглаженную ватником, и только тут обнаружил, что машинально он притащил с собой и топор. Но сил удивляться не осталось и Кирилл уже начал погружаться в наполненный сивушными испарениями сон... когда кто-то над ухом проскрипел:

- Братишка, сигаретки не дашь?

Клинский не раздумывал. Вообще-то у него это не принято, действие превыше всего. Так вышло и на этот раз. Топор описал короткую дугу и вонзился в верхние нары, слегка оцарапав помятую харю, склонившуюся над ним:

- Щас язык откромсаю, гнида! - негромко произнес Клинский. Харя тут же исчезла. Небрежно выдернув топор из нар, Кирилл жутко захрапел на весь барак. Впрочем, тут он был не одинок. А те, кто наблюдал за этой картиной, с тех пор спят очень нервно и напряженно...

***

Следующие несколько дней мало чем отличались друг от друга. На второй день к вечеру Клинский вышел на крылечко покурить и довольно созерцал высокохудожественную обработку картофеля. Студенты явно косились на повара-маньяка, а тот недвусмысленно поглаживал рукоять топора, с которым практически не расставался (даже какал в его компании). Кушать рыла стали лучше - сливать в бак приходилось от силы литров 20, а с этим Клинский вполне был согласен. Должен же кто-то и недоедать, и увиливать от чрезвычайно важного процесса приема пищи... но лица саботажников и симулянтов цепкая память шеф-повара (как-то сама собой эта должность прилипла) брала на острие разделочного ножа. Местные парни регулярно наведывались к Кириллу, выменивая самогон на деньги, сигареты и порнокартинки, а также избавляя кухню от слива жратвы - свиньи в их хозяйстве хавали этот комбикорм за милую душу, не то что эти тупари студенты! Как-то раз принесли коноплю, и Клинский долго ломился в каморку к преподам, желая избавить их от поселившихся там чертей. Черти с воплями забились в броневик, а какая-то нервная и бледная чертиха выла псалмы. Клинский послушал и сказал:

- Правильно! Читай, читай, гоняй их, падлюк! - после чего всю ночь спал на столе для разделки мяса. Деньки мелькали один за одним, погодка радовала, все шло хорошо. Но все кончается и сначала кончилась погода. Пошел дождь.

Окна отпотевали от холода и перегара. Клинский нервно лепил котлеты и матерился, плюя в каждую шестую лепнину. Брюхо с Тенором вяло помешивали суп. Все остальные рыла трупами валялись по баракам, играли в карты, пили самогон и совершали прочие разгильдяйские действия. Все пошло наперекосяк, когда шеф-повар чуть не отхватил себе пол-руки топором, и теперь руки ощутимо дрожали. К тому же мясо что-то долго не подвозили. Клинский чувствовал, что если не разрубит парочку туш, то вскоре вместо туш под топором окажется десятка полтора студентов.

- Брр! Ну и погодка... - прогудел Пузо. - А на обед мясо будет?

И тут нервы шеф-повара сдали. Клинский сначала дико завизжал, затем схватил топор и с криком:

- Щаз я из тебя устрою бифштекс! - метнул его в голову Пузу. Тот немыслимым образом увернулся, сломав стол и погнув пару кастрюль, а топор вонзился в холодильник. Пробоину в нем потом залатали потными носками. Клинский не унимался, гоняясь за Тенором с разделочным ножом. После пятого круга по кухне на голову шеф-маньяку было надето Пузом помойное ведро, а затем ведро хорошенько отлупили парой половников...

- Умаялся, бедняга. - сочувственно произнес Тенор. - Полежи, отдохни.

Клинский очнулся к вечеру. Голова троила, раздувшись до планетарных размеров. Злосчастный топор валялся под нарами. Ноги дрожали и подкашивались. За окнами шел дождь. Клинский кое-как дополз до выхода из барака и холодный небесный душ вскоре охладил гудящий череп.

Как будто приказал кто-то...прямо за руку дернуло швырять топор. Топор... хмм. А, может, дело именно в нем? Может, это некое мистическое орудие Зла, которое пытается овладеть мной как только можно? Даже в каку, ага...И, главное, всякие поганые кровожадные мысли по трезвяку приходят... значит, надо чаще нажираться.

К утру дождь перестал. Пьяный Клинский потащился на работу. Весь день он исправно, хотя немного неточно, рубал мясо, делал котлеты, отбивные, шашлыки и хачапури. Кровожадные мысли не являлись, злые духи, видимо, собирались с силами для следующей попытки экзистенциального саботажа. К концу вечера шеф-повар понял - за его душу сражаются две силы: Дух Топора и Зеленый Змий. Причем оба желают свести его в могилу. От этой невеселой мысли он хряпнул еще грамм триста и загрустил. Даже не стал жарить вечерние котлеты и их съели сырыми...

- Эй! На кухне! Какого дьявола котлеты сырые? - подал голос кто-то из недовольных.

Клинский по привычке потянулся к поясу - достать нож и запустить им в негодяя, обхаявшего кухню. Потом вспомнил, что спасает свою душу, и отозвался:

- У нас в преисподней газ кончился, жарить не на чем.

- А-а... ну ладно. Будем жарить на керосинках.

Клинский был с этим вполне согласен. Вечер кончился и шеф-повар, поддерживаемый Тенором, плелся спать. Возле барака его ждало потрясение - дверь уже закрыли. Ярость вскипела в залитой до ушей душе Клинского:

- Сволочи! Вова! Ну-ка, подними мне топор на плечо!

Когда орудие разрушения приняло боевую позицию, Клинский заворчал и дернулся. Топор по короткой дуге вонзился в верхнюю петлю двери и та разлетелась со снопом искр. Дверь еще немного подумала и рухнула внутрь. Спящие внутри увидели освещенный бледной луной кошмарный силуэт человека с топором и его не менее жуткого подельника по заплечным делам. Все внутри прикинулись трупами и дышали как можно тише, дабы не привлечь внимания маньяков.

Маньяки же вошли внутрь полуползком и тот, который с топором, произнес:

- Ну надо же! А днем ходили, как живые!!! - и рухнул на пол. Его ужасающий воображение подельник доволок тело до нар и сам упал рядом. И вновь раздался невообразимый храп...

А топор лежал под подушкой и ждал...

Свинья хрюкала и нагло смотрела на Клинского своими свинячьми зыркалками, как будто говоря шеф-повару:

- Ну что, салага?! Попробуй-ка, догони меня!

И ускакала прочь. Клинский погнался за ней, размахивая топором. Он честно старался догнать ее, но она все равно была на 18 корпусов впереди. И тогда Клинский завопил:

- Улю-лю!

И метнул топор. Тот, свистя и вращаясь подобно диску циркулярной пилы, пролетел в волоске от вызывающего волосатого грязного пятака свиньи и вонзился в холодильник. Клинский заскрежетал зубами:

- Аррргх! Мое пиво!!!

А свинья остановилась рядом с холодильником и начала мочиться по-собачьи на его полированную поверхность. Клинский застонал и проснулся. Была ночь, трупы мерно дышали, вздрагивая от каждого движения шеф-повара. Кто-то, стоящий к Клинскому спиной, мочился в ночной горшок стоя, но получалось плохо.

- Антисанитария!!! - заорал шеф-повар и швырнул башмаком в затылок ссущему ренегату. Тот ойкнул, покачнулся и упал головой прямо в горшок, который загремел и укатился под кровать. Клинский заметил:

- То-то же.

И снова провалился в кошмар, где его преследовала сплошная розовая свинина...

Голимый топор!!! Да это же просто адское орудие убийства и насилия! Повезло же мне - я его ненавижу, но в то же время не могу заставить себя расстаться с ним. Змей! Змей Зеленый!!! Где ты? Спаси меня!!!

Шла третья неделя садово-огородной эпопеи. Мрачнейший Клинский угрюмо обслуживал своих собратьев, выдавая им еду из обшарпанного окошка кухни. Он как раз задумчиво помешивал половником суп, когда из грез его вырвал знакомый голосок:

- Нет, нет, спасибо, но я не буду первое! - Это была знакомая читателю Саша. Клинский воззрился на нее, как хряк на свиноматку, и произнес замогильным голосом:

- А я, в принципе, и не предлагаю!

Саша заткнулась, получила свою порцию картошки с котлетой и исчезла. Тоже мне, экая краля! Супец отличный, сам только двойную порцию слопал, а она - не буду! Ишь, морду отожрала!

Девушка, в принципе, была обижена незаслуженно. Просто Клинский впервые в жизни не знал, что же ему делать. Топор овладел им. И в каку тоже, ага. Теперь шеф-повар практически был с ним неразлучен, спал в грязном и пахнущем кровью халате, а дорогу ему освобождали за полсотни метров. И главное - не закрывали дверь. Весь день Клинский остервенело рубал мясо, а ночью во сне - своих товарищей и подруг. Кирилла пугал тот факт, что скоро сон, похоже, станет явью...

Вечер настал. И воцарился в колхозе праздник. Парням удалось наконец-то немного проспаться и починить раздолбанный кассетник, так что сегодня устраивалась дискотека по поводу последней недели. Клинскому стало плохо - вот он уедет, а как же он без топора? Влекомый этими грустными мыслями, он ушел с кухни пораньше и случайно забрел в женский барак.

Синькой тут воняло не хуже, чем у парней, но самогон, видимо, хорошенько лакировали парфюмом. Рефлекторно отмахнувшись от летевшей в голову сковородки, Клинский огляделся и вопросил:

- Ну что, никто, наверное, не желает пригласить слегка поддатого маньяка на танцульки? А?!!

Дамы замерли. Топор слегка потеплел, наслаждаясь устремленными на его лезвие взглядами, через которые он питался страхом.

- Да вы не бойтесь, девушки, я же хороший. - И тут Кирилл совершенно спокойно отставил топор прочь, за дверь. - Даже халат нынче постирал. С носками и борщом в одном тазу.

Молчание. Реакция аудитории была понятна. Не нужны никому маньяки, только на работе они годны - платить не надо, только корми, сам все сделает, да еще и спасибо скажет. Клинский тяжко вздохнул, развел руками - понимаю, мол, такая наша доля.

И только он потянулся за топором, как с дальней койки услышал знакомый голос:

- Эй, товарищ шеф-повар! Постой-ка! Достанешь мне ящик пива, так увидишь, как оно легко пьется в моей компании!

- Не вопрос, Санек! Прыгай в свои адидасы и вперед со мной!!! - заорал Клинский.

И она прыгнула. Сначала в "Гриндерсы", а потом к Клинскому под ручку. Вместе они пошли на дискотеку, проходившую в полуразвалившемся коровнике. Там они танцевали, пили пиво, которое Клинский достал из дырявого холодильника (откуда там взялся ящик "Клинского", шеф-повар понятия не имел), и целовались взасос и взавысос. А топор стоял за дверью, на этот вечер забытый и покинутый. Потом была волшебная ночь среди груд фарша и котлет на разделочном столе. А потом Саша сказала:

- Я знаю про топор.

Клинский подавился сигаретой. Светало.

- Сопротивляйся ему. Лучше пей, но не сдавайся. Я придумаю, как тебе помочь, но ты сам должен сопротивляться ему. Дух Топора силен, и тебе его одному не одолеть.

- Так. А еще что мне делать? Может, по травке вдарить?

- Несмешно. Поступай, как знаешь, но главное - держись и не слушай его. И уйди с кухни, иначе сорвет башню и начнешь всех кромсать.

- Хмм... - вдумчиво хмыкнул озадаченный шеф-повар. - А почему бы и нет?

Саша вскочила и начала торопливо одеваться. Клинский, лениво докурив сигарету, осведомился:

- Санек, ты куда?

- Ты точно маньяк! Значит, все верно! Иди и поубивай их всех, кретин! И себя тоже - я не желаю более видеть подобное дерьмо живым!

И убежала.

Ну точно как в дешевых триллерах голливудско-одесского производства, блин. Но что-то в этом есть.

Клинский тем же утром забрал топор из-за двери. Когда он взял зловещий инструмент в руки, то не почувствовал уже привычного подъема сил и злобы. Что-то изменилось. Топор потускнел и выглядел износившимся. Клинскому захотелось выпить и плюнуть на уже замордовавшую его кухню - кормушку для голодных пьяных рыл. А еще захотелось извиниться перед Сашей. Шеф-повара передернуло - никогда в жизни он не извинялся по такому мелкому поводу... но все же он обманул ее ожидания.

Пришлось волочиться на кухню и весь день работать абсолютно без желания. В результате котлеты снова съели сырыми, а борщ получился наполовину полупроваренный... К вечеру Клинского одолели две вещи: жуткая изжога от самогона с перцем (шеф-повар простыл на холодном столе) и предчувствие чего-то неприятного (примерно такое же, когда в штаны наложишь). Перед ужином в заднюю дверь кто-то постучал.

Внутренне застыв, Клинский открыл дверь. Это оказался декан кафедры основ безопасной жизнедеятельности дурачков (ОБЖД). Под глазом у него красовалась огромная гуля, а в дрожащей руке он держал выбитую вставную челюсть.

- Чем могу быть? - холодно осведомился шеф-маньяк.

- Помогите, ради бога! Мои взбунтовались! Не хотят работать и голодовку объявили!

- Что про кухню говорят?

- Говорят, что свиней и то лучше кормят!!! - декан задрожал еще сильнее.

- Хм. Что ж, свиньи хоть полезны для колбасы. Ну, а я-то тут причем?

- Вы могли бы с ними поговорить...

- Почему я?

- Вас боятся.

Клинский усмехнулся:

- Это я знаю. А уважают?

- Н-не знаю... но многие говорят о вашей... э-э...

- Ну да. Неуравновешенности. А теперь идите... и вставьте челюсть на место. Я попробую что-нибудь сделать...

Декан закивал головой, словно тряпичная кукла и испарился в прохладный осенний вечер. А Клинский мрачно грохнул топором по столу и произнес:

- Началось!

Тенор и Пузо, в последние дни державшиеся поодаль от шеф-маньяка, вздрогнули от его голоса. Таким тоном говорят про начало атаки тараканов на запасы бурундучков или про начало атомной войны. Клинский повязал лоскут белой ткани на голову, подпоясался широким поясом, на который подвесил самодельные ножны с разделочными ножами, подтянул шнурки, застегнул ширинку и окончательно стал похож на мясника-самурая. Топор лег на левое плечо, которое вместе с остальными частями тела направилось к двери. На выходе Клинский обернулся и посмотрел на приятелей:

- Хотите жрать - пошли со мной!

Пузо и Тенор переглянулись, схватили по сковородке и последовали за шефом по разделочным делам. Клинский неспешно шествовал по двору и все замирали при его виде. Глаза шефа, и без того мутные от бурячного самопляса, остекленели вконец, а в душе творился кавардак. Клинский осознавал, что, возможно не вернется сегодня на кухню и вообще не вернется домой, потому как придется пить с каждым из этих уродов, а таких нагрузок его печень не выдержит. Но долг и честь фаршмачной и котлетной промышленности не давали инстинкту самосохранения одолеть тело.

Студенты заканчивали работу, когда Клинский вошел на ряды, по которым тут же пробежал шепоток:

- Кухня! Кухня идет!

Кое-кто даже шлепался в обморок, вспомнив о недоеденной утром котлете. Но эти мелкие проступки, безусловно, требующие наказания, сегодня шеф-повара не волновали. Бунт - это сорняк, это опухоль, и она вместе с сорняком должна быть отсечена и выжжена каленым железом топора.

Они сидели кружком на мешках с яблоками, когда явился Клинский и компания. Они пытались не выдать своего страха, но топор тут же его почувствовал, а, значит, полдела уже было сделано. Но, по жизненному обыкновению, оставшаяся половина была самой большой и нудной.

Заводила нагло докурил свой вонючий окурок "Тамбовского волка" и швырнул его под ноги Клинскому. Подхалимы заулыбались. Шеф даже не шелохнулся. А затем в воздухе свистнуло лезвие топора. И в этот миг Клинский вспомнил Сашу, ее лицо, ее слова, ее объятия, нежное и упругое тело и ее участие в его судьбе, такой жестокой и несправедливой... на эту картинку наложилась другая: отваливающаяся голова лидера бунтовщиков. Кирилл понял, что сейчас решится его участь. И потому он дернулся назад.

Топор завыл от злобы. Лезвие рассекло лишь кончик носа главного ошаурка. Шакалья стая заткнулась, зрители тоже. Где-то далеко истошными воплями исходила преподавательница психологии. Урод заморгал и утерял весь боевой пыл. Пожалуй, с отсеченной головой он был бы напуган меньше.

- За работу, засранцы. - ледяным тоном проговорил Клинский. - Быстрее шевелитесь, а то я по человечине соскучился.

Засранцы шевелились очень быстро и показывали рекордные результаты, но Клинский этого уже не видел. Он так же неспешно развернулся и ушел к себе, рубать бифштексы...

Сегодня это было слишком близко. Саша права - пора уходить. Собственно, скоро уже и отъезд. Оставлю-ка я топор в покое.

Но топор не собирался оставлять в покое Кирилла.

Это был предпоследний день. Утром Клинский проснулся с больной головой, потому как последние три дня пил по-черному. Пора было идти на кухню, что он и сделал ползком и перебежками от столба к столбу. Там, под столом, его ожидал сюрприз, вернее, его отсутствие.

Топора не было. Сначала Клинский решил, что есть повод выпить и выпил. Затем закусил.

А потом в больную голову шеф-повара явилась страшная мысль о том, что если топора здесь нет, то где же он? Возможность потери топора шеф сразу исключил. Значит, его кто-то взял... пардон, это Топор кого-то взял. И когда же новый одержимый топором явится за ним, бедным и отслужившим свое маньяком?

Тушу к праздничному ужину пришлось разделывать бензопилой, под честное благородное взятую у Михалыча. Руки ощутимо тряслись от страха и выпивки. Шеф-повара неслабо штормило. Но к вечеру все-таки удалось приготовить небывалое количество отбивных и бефстрогановых к завтрашнему столу. После чего Клинский нажрался в такую говнину, за которой следует только алкогольная кома с полным отключением печени и мозга. Из ночных воспоминаний того дня остались дрожащие руки, сжатые на ножке кровати...

Настало утро. По земле полз туман, и было чертовски холодно. Клинский проснулся абсолютно трезвым (немыслимо!!!) и не менее абсолютно спокойным. Он знал точно, что за ним придет Топор.

И случится это сегодня. Иначе и быть не может.

Поэтому шеф-повар надел свой самый чистый халат, начистил берцы и наточил тесак. А затем двинулся на кухню. Там он привычно начал расставлять тарелки и раскладывать ложки, пока до него не дошло, что Тенора-то с Пузом нету. А где бы они могли быть? Спят, что ли? Хм, вряд ли, обычно они на кухню не опаздывают, эта привилегия только у шеф-повара, то есть у него. Тогда...

О Господи!!! Да никого же нет в колхозе! Даже прораба! И до вечера не будет!!! Грузовик с пивом застрял вчера вечером за тридцать километров до колхоза, и все с утра свалили за ним. Даже женская половина общества присоединилась как группа поддержки штанов.

Клинский уронил тесак на стол. Тот упал на пол, причем удачно - ногу не отрубил. Шеф-маньяк нагнулся его поднять и тут в пустой утренней столовой пронзительно запахло "Тройным Шипром".

И раздался мстительный глас в рассеивающемся тумане:

- Эй, как насчет завтрака, милейший?

Клинский стоял спиной к голосу, но дрожь не удалось скрыть.

Лютиков!!!

Нет, ну это даже смешно!.. Но Лютиков, похоже, не шутил. Он сидел за столом, перед ним стояла пустая тарелка. А справа от него лежал Он. Топор. Шеф посмотрел в глаза хилого дегенерата и увидел там все - и отблеск лезвия, отсекающего его, Клинского, голову, и предвкушение мести, и упоение его, экс-маньяка, страхом...

- Для вас завтрак отменяется - прохрипел шеф-повар.

- Это почему же???

- Дерьмо не завезли!

И тут Лютиков не выдержал. Он схватил топор и метнул его в Клинского. Экс-маньяк как во сне видел свою свистящую и неумолимо приближающуюся смерть. Но топор почему-то стал двигаться медленнее, когда голос Саши прозвенел в иссушенном алкоголем мозгу: "Ну давай, задница! Шевелись!!!". И Клинский поймал топор.

У Лютикова аж челюсть отвалилась. Шеф-повар с жуткой ухмылкой подскочил к своему бывшему оппоненту, в одночасье превратившемуся в жертву и прижал его головой к скамье. Уперевшись ногой в висок Лютикова, и предварительно настучав по почкам, чтоб не дрыгался, Клинский поплевал на руки и приступил к казни. Он уже ни в чем больше не сомневался.

Топор вознесся над тонкой шеей. Лишь она отделяла Клинского от вожделенных рек крови, которые должны были начаться вот с этого тонкого ручейка. Откуда-то сбоку возникла Саша, закрыв собой несчастного Лютикова. Она что-то говорила сквозь слезы, но Клинский ее не слышал. Она! И она с ним заодно! Защищает эту мразь! Вон из моего мироздания, ничтожество! И Саша с воплем улетела прочь, получив пинка левым берцем. Затем шеф-маньяк удовлетворенно вздохнул и снова занес топор над головой Лютикова, который потерял сознание. Мгновение - и взор богов остановился на лезвии топора, а потом страшное орудие начало свой фатальный путь вниз. К смерти.

И вдруг где-то на середине этой смертоносной траектории оно разлетелось на звенящие осколки. Ржавый тесак, оброненный Клинским, остановил орудие Зла, но и сам развалился. Хрупкие девичьи руки Саши удержали этот страшный удар. И она сама еще мгновение смотрела в глаза Кириллу, а потом начала валиться на бок. А Клинский тупо смотрел на нее, не понимая, что она тут делает и зачем тут Лютиков, и вообще что это за сломанное топорище у него в руке...

Как оказалось позже, Саша всего лишь упала в обморок. Лютиков отделался легким испугом и слегка отбитой почкой. Топор исчез. А Клинский поехал домой...

Эпилог.

- Клинский слушает.

- Але? Это ты, Кирилл?

- Здравствуй, Александра. Как твои дела?

- Без тебя неважно.

- Я тут причем?

- Я хочу тебя видеть.

- Извини, не сегодня.

- А завтра?

- А до завтра еще дожить надо...

- А чем же ты сегодня занят?

- Да так... Топор точу. Пока...

Короткие гудки. Щелчок оборвал виртуальность кабельного мироздания. А фонарь за окном светил неоновым светом всю ночь напролет. Люди, наверное, не любили его, потому как постоянно разбивали ему стекло или выворачивали лампочку. Но другие люди чинили его и фонарь снова светил.

Фонарь светил людям...

Оставить комментарий © Copyright Бесовский Станислав Сергеевич (besovsky83@mail.ru) Размещен: 10/03/2011, изменен: 10/03/2011. 48k. Статистика. Рассказ: Байки Иллюстрации/приложения: 1 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: В рассказе живописуется драма отвергнутого и непонятного гения, вынужденного сражаться с жестоким миром подручными средствами, и едва не продавшего свою душу дьяволу, но спасенного хрупкой женской рукой. События частично взяты из дружеских баек о поездках в колхозы, частью созданы фантазией автора. Суровая российская действительность, пьянки и дебоши введены только лишь для антуража и раскраски декораций.

Бесовский Станислав Сергеевич : другие произведения.

Топор