Когда-то он был молод и преисполнен энтузиазма, он мог читать ночами, сутками, неделями напролет. Атлет с умными глазами, душа любой гулянки. Он пропускал через себя громадный вал всего, что было сочинено в родном городе, не знал усталости, и всегда надеялся. В те дни молодой редактор напоминал драгу, которая в поисках немногих золотых крупинок заглатывает и извергает сотни тонн грунта. Каждый найденный им талант он воспринимал как подарок судьбы; делал вид, что не боялся цензуры и пропагандировал свои принципы.
Те времена прошли. И годы давят на плечи, но хуже них - груз разочарований. Он отрывал авторам свою душу, а они, как глухари, токовали о своем. Он окружал их заботой, знакомил с людьми, проводил на собрания, а они, лентяи и идиоты, предпочитали водку и девочек. Он оберегал их от цензоров, советовал, разъяснял, а они, наслушавшись непонятно кого, зацикливались на крови и пошлости. Немногие таланты преисполнялись гордыни и жаждали покинуть родной город.
Когда седина посеребрила его волосы, и старая империя рассыпалась в прах, угасавшая было надежда, придала ему сил, казалось, еще день и упадут старые оковы. Разочарование убило в нем и надежду, и веру в людей. Авторы, отныне, уже ему не друзья, каждый из них оскорбляет его мечту об идеальном писателе. Нет, он не стал одним из обозленных и растерянных стариков, у которых нет ничего, кроме ворчания. Он увидел скрытые пружины нового мира.
Иссохший и седой, немногословный редактор не смог основать издательскую империю, хоть фортуна в бизнесе и улыбалась ему. Критика стала его уделом. И тут, отягощенный черной желчью, он достиг немыслимых высот. Как можно покуситься на автора, в раскрутку которого уже вложены деньги? Нет, этого не следует делать, редактора к нему могут больше не прислушаться. Не нападал он и на признанных, пусть и безденежных фантастов. Это тоже грозило ухудшением репутации. Начинающие, неоперившиеся стали дичью на празднике его охоты.
Он заходил на все заседания молоды авторов города, куда его пускали, он перечитывал все самиздатовские альманахи и брошюры, он прослеживал все отзывы других критиков о молодежи. Вторую сторону его хобби теперь составляли критические отзывы. О, если бы только отзывы! Написав статью, где он с иезуитской хитростью втаптывал в грязь нового автора, бывший уже редактор заглядывал к редакторам нынешним. За чашечкой чая (сказывались прошлые связи - почтенная старость преподает уроки энергичной молодости) начинались беседы. Скорпион не жалит так смертоносно, скальпель не отрезает так безжалостно, как его разговоры обращали в пепел карьеры писателей. Он считался непревзойденным экспертом. Тихий редактор научился заглядывать в сердца своим коллегам, их умы были для него открытой книгой; и он говорил им о выбранных жертвах то, чего они больше всего не любили, он доказывал каждое свое слово.
--
Безвкусен. От придуманных им пейзажей меня тошнит. Только от цвета! Вообразите!
--
Да он ленив, батенька, за полгода нет и полусотни страниц. -
--
Плагиатор. И вот откуда он украл эти фразы:...
--
Лишен воображения. Это может придумать и шимпанзе. Вот посмотрите!
--
Не окупиться, не перебивайте, я знаю, что вы спец в маркетинге, но вы послушайте!
Ему верили не все, но рукописи шли в макулатуру, стирались файлы, людям указывали пальцем на дверь.
Главным грехом тихий редактор мнил эгобеллетристику. Тех, кто не мог придумать хоть чего-то нового и механически описывал окружающий мир, приправляя его небылицами, он считал своими личными врагами. Таких он выслеживал, они не могли надеется на его пощаду, болезнь или нерасторопность. Тихий редактор мог извести горы бумаги, часами сидеть за компьютером, лично съездить за тысячи километров, только бы нашептать кляузу, впрыснуть отраву презрения.
Стены комнаты, где стоял его рабочий стол, были увешены списками отсеянных, побежденных, забытых. Каждую неделю он подводил баланс, дописывая по несколько новых фамилий, помечая старые и ведя бесконечные разговоры с сами собой.
--
Кравецков. Так..., пришел в клуб, послал рассказики в редакции... Юноша посредственных способностей. Что мы ему пришьем? -
--
Симкова. Месяц не была на заседаниях, за полгода нет ничего нового. Затаилась или сдалась? -
Но высшее наслаждение ему приносили беседы с завязавшими графоманами. Тихий редактор мог ждать ее несколько лет, потом выбирал жертву из длинного списка, будто бы случайно встречался с ней и вел разговоры "о жизни". Тонкими намеками он вызывал на откровенность и как дважды два доказывал, что этот человек не писатель и таковым быть просто не может. Почти всегда это кончалось отчаянной руганью, а то и истерикой. Видя пепел в их душах, там где раньше были надежды и искания, он уходил довольным.
Нельзя сказать, что писатели не знали о нем. Те, кто добился успеха, поносили его имя на всех перекрестках, но это почти не давало результатов, как бессильно возмущение футболистов перед решением судей. Это только укрепляло авторитет тихого редактора у издателей. Ему запретили появляться на заседаниях всех клубов, в редакциях требовали соблюдать анонимность, писали под псевдонимами.
Но даже те не слишком большие деньги, что у него были, открывали перед ним двери. Он нанял "казачка", якобы начинающего писателя, который внедрился в клубы фантастов и регулярно доставлял работодателю новый материал, не чурался мелких подкупов в редакциях. Единственное, чего он избегал - откровенно грязных приемов, и когда ему представилась возможность лишить главный городской клуб фантастов его помещения - он не стал этого делать.
Писатели устали от этого противоборства с ожившей квинтэссенцией своих сомнений. Был составлен заговор, в который вошло меньше десяти человек. Инженер электротехник, разбиравшийся в подслушивающей и подсматривающей аппаратуре, запустил в квартиру оппонента некую помесь электронного паука и сороконожки.
Список умерщвленных талантов произвел впечатление, но больше впечатлило наличие шпиона и перечень тех, кому будет нанесен "удар милосердия".
Неизвестные хулиганы жестоко избили "казачка". Со всеми пятерыми претендентами на финальный разговор были проведены беседы. Для контрвыпада избрали актера театра драмы и комедии, который несколько лет назад попытался разнообразить уныние своих вторых ролей написанием фантастических саг, остальные ни под каким видом не должны были заговаривать с тихим редактором. Актера снабдили реквизитом, напичкав его квартиру рукописями, сфабрикованными книгами и неким количеством записывающей аппаратуры, кнопку запуска вывели в прихожую.
--
Молодой человек? Игорь!? Вас мне отрекомендовали как начинающего писателя. Разрешите представиться, Егор Семенович Надзорнов. В прошлом редактор. Вот визитка. -
--
Эта характеристика устарела, Егор Семенович. Впрочем, я тут недалеко живу, приятно было бы принять у себя редактора, пусть и бывшего. Приглашаю на чашку чаю. -
--
С радостью. -
В квартире актер, особо не задерживаясь, провел тихого редактора в свою мастерскую и театральным жестом указал на полки.
--
Помню, помню вашу критику Егор Семенович. Я вам уже простил - эти полки тому порука. Справа от черной книжки - мои сочинения. Два романа только за последний год. Тираж последнего - 30000. Красота! -
--
Простите, но... это твое?! -
--
Псевдоним. Нелегко было уйти из ваших когтей. Глубокая конспирация, смена имени, начинал с небольших изданий. И не говорите, что не читали моих работ! -
--
Не читал! -
Медленно, как громадный маховик, раскручивался спор. Он перешел в ссору, та в скандал. Это была лучшая роль актера, тем более что она нашла отклик в его сердце, он не говорил - обличал, припомнил тихому редактору все те гадости, что он сделал людям.
--
За последние двадцать лет, с тех пор как ты переменился, старпер, из нашего города только 3 стоящих писателя вышло, и это включая меня. Ты паразит! Затоптал всех!-
--
Из этих двух один пишет чернуху, а другой графоман, о тебе тоже можно сказать. Да вы все паразиты! Нету среди вас талантов. И вообще по стране талантов нет. -
Содержимое кофейной чашки выплеснулось на обои.
--
Вот твой след в истории, чтоб ты там не писал! Слизняк! ...! -
Черная книга чуть-чуть разминулась с головой критика.
--
Без выражений! И вообще, пошел вон! Хватит! -
Седой старик натянул свои лайковые перчатки и хлопнул дверью.
Заговорщики могли торжествовать. Подсматривающая техника не подвела их и на этот раз. Положение старика стало безвыходным. Видеозапись разошлась довольно широко. Этот бальзам на души молодых авторов крутили в клубе каждый месяц. Редакции восприняли это не так однозначно, кое-где авторитет критика только укрепился (правда, его перестали звать тихим редактором, а выдумали иное, не столь благозвучное наименование), но он уже не был тем непогрешимым авторитетом, тем ужасом городских писателей. В глазах редакторов он превратился в еще одного злословного критика, каких много. Нервы его сильно расстроились и старик был вынужден, по совету психологов, завязать с танцами на черепках человеческих душ.