Аннотация: Анализ некоторых антиномий в "Критике чистого разума"
Бескаравайный С.С.
К вопросу о диалектическом характере антиномий И. Канта.
В данной работе проводится анализ наиболее известных антиномий, приведенных в работах И. Канта, как этапа в процессе становления диалектического метода.
Становление диалектики, как альтернативного метафизике метода познания мира, было одним из процессов, определивших характер немецкой классической философии. Иммануил Кант стоял у его истоков.
Антиномии единодушно признаются тем достижением, что предопределило развитие диалектики[1]. Фихте, Шеллинг, Гегель - три позднейших столпа немецкой классической философии последовательно разрабатывали эту тему, превратив ее в основной метод своих рассуждений. Но Иммануил Кант метафизик, он неоднократно заявлял об этом сам и вся его философия критического периода есть стремление разработать метафизику как науку. Каким же образом совмещались в трудах Канта диалектика и метафизика - рассмотрение этой проблемы и будет предметом данной статьи.
"Критика чистого разума" основополагающая, программная работа Канта. В ней излагается проблематика, оговариваются методы и представляется система философии критического периода. В идеале это должно быть строго метафизическое сочинение, где из тщательно отобранных начальных истин логически непротиворечиво выводятся другие, столь же достоверные утверждения. И действительно, его начало таковым и является: трансцендентальные эстетика и аналитика формируют у читателя представление о чистом разуме - возможности познания, основанной лишь на априорных знаниях. Рассудок функционально отделяется от разума и получает в свое распоряжение чистые рассудочные понятия - категории. После чего чистый разум должен двигаться к дальнейшему познанию рассудка, но сталкивается с диалектикой.
Антиномии, как методологические разработки, как ядро трансцендентальной диалектики, есть у Канта следствие борьбы с человеческими заблуждениями. Паралогизм - самый распространенный вид ошибок, вызван неверным применением метафизического метода, рациональной психологии - неправильным сведением умопостроений к метафизическим схемам, попыткам применить чистый разум к проблемам опыта и тому подобного. Антиномия получается там, где разум попадает в силки естественной антитетики - объективный синтез понятий вызывает множество противоречий. Антиномия отличается от паралогизма тем, что возникает при движении разума вперед [2]. Но при каких других условиях возникают антиномии - противоречия двух догматических утверждений, каждое из которых на первый взгляд истинно, - как именно разум впадет в них и можно ли бороться с ними? Кант совершенно справедливо замечает, что противоречия между такими утверждениями сохраняются уже десятилетия, победа в споре о них добывается не на фронте философии, но красноречия, и какая бы сторона не победила - ее выигрыш будет временный. Следовательно, надо целиком устранить это противоречие.
Сегодня, следствие этого - переход к антиномиям, очевиден. Но если применить эти рассуждения к науке не только 18-го, но и нынешнего столетия, то вскроется довольно значительная проблема: где та мера, что отделяет простое противостояние двух гипотез, разрешимое в рамках обычной логики, от необходимой модификации мышления, перехода к новому восприятию каждой из соперничающих гипотез. Кант указал на долговременную невозможность решения противоречия. Во времена Канта, не смотря на казалось бы полное торжество ньютонианской картины мира, проявлялись противоречия, в нее не укладывавшиеся, например, со спором о волновой или корпускулярной природе света. И пока физики подбирали аргументы в пользу каждой из гипотез, философам стала ясна бесперспективность этого спора. Начались поиски качественно нового восприятия научных проблем.
Потому антиномии одно из величайших достижений Канта. Четыре противоречия каждое из которых высказано так, что заранее невозможно отдать предпочтение ни одной из позиций. Это принципиально новый подход в философии Нового времени: здесь столкновение двух противоположных позиций, оказывается неразрешимым в силу их обоюдной истинности. Тысячелетний, безотказный механизм метафизики на первый взгляд замирает. Выход, который находит Кант, относится скорее к области системного похода, чем к методологии: трансцендентальный идеализм - само возникновение противоречия объявляется заблуждением.
Но это можно признать скорее наследием метафизики: противоречивая позиция хоть в чем-то ошибочна, следовательно она ошибочна целиком, и Кант пытается устранить все противоречие в целом, как хирург вырезать из тела пациента опухоль. Но форма утверждения, которая предписывает разуму обходить стороной это противоречие, таит в себе зародыш падения: обыденная жизнь требует конкретных ответов на сложные вопросы - бесконечен ли мир, есть ли Бог, свободен ли человек?
И Кант предусматривает такую возможность: раздел "Об интересе разума в этом его противоречии" посвящен тому, какую позицию занимают носители разума, опираясь на собственные корыстные интересы[3]. Вскрывается противоречие между платонизмом тезисов, которые больше подходят для общественной морали, и эмпирическим требованием антитезисов, которые имеют эпикурейский оттенок. То есть получается устранение философа от этих вопросов, но говорится, что выбор в этом противоречии зависит от гражданской позиции.
Нельзя сказать, чтобы Кант вообще не имел средств для чисто диалектического решения антиномий - он рассуждает о синтезе. Но с точки зрения метафизической системы этот подход невозможен: здесь на определенном этапе на лицо два доказательства, которые могут иметь обоснованиями разные категории, что запрещено дисциплиной чистого разума[4].
Первое, что делает Кант - старается доказать невозможность эмпирического ответа на антиномии. Кант утверждает, в седьмом разделе - Критическое решение космологического спора - что в антиномиях разум имеет дело с элементарным софистическим обманом: в силлогизме, который лежит в основе доказательства как тезиса, так и антитезиса, большая посылка понимается в трансцендентальном смысле, а меньшая в эмпирическом. Предмет спора устраняется.
Каждая из антиномий, тем не менее, должна быть разрешена. Но как решаются они? Антиномия конечности-бесконечности мира приводится к той фразе, что мир идет не в бесконечность, а в неопределенную даль. Кант заменяет конечный ответ бесконечным к нему приближением, ибо мы не можем вести ряд бесконечной эмпирической регрессии, она всегда будет ограничена и за крайним членом ее ряда может быть как граница, так и бесконечность.
Вторая антиномия - о бесконечности/ограниченности деления тел - решается сходным образом. Здесь, правда, возникает вопрос с пространством и субстанцией в нем: само пространство есть идеальный объект для бесконечного деления (И как бесконечное деление пространства соотносится с отказом в его бесконечном расширении? Признать такую связь означает признать перекрестную связь антиномий - лучше не обращать на него внимания.). Но вот субстанция, его наполняющая, уже структурирована, и в каждом конечном объеме пространства можно выделить ограниченное число этих структурных элементов. Деление может происходит до бесконечности, но лишь настолько, насколько мы продвинулись к ней.
Вторые две антиномии решаются по-другому: они объявляются не статическими, а динамическими - в них уже могут использоваться аргументы, лежащие за пределами регрессионного ряда. Антиномия свободы/несвободы человеческих поступков определяется противоречием между вещами самими по себе, для которых понятие свободы отсутствует и вещами в себе, с которыми и имеет дело человек, для которых свобода возможна. Явления в природе жестко увязаны между собой, но человек не познает их до конца и, следовательно, свободен и несвободен одновременно. Кант конструирует некоего идеального субъекта, который с одной стороны, подчиняется внешним законам природы, но для которого собственные действия самопроизвольны, следовательно, свободны. На первый взгляд, этот субъект напоминает марионетку - но поскольку он не знает о внешних законах, то нет в его мышлении связи с внешними явлениями, как с причинами своих поступков, а, следовательно, он свободен. Человеческий разум, схватывая окружающую природу, немедленно находит в ней закономерности и пытается мыслить в соответствии с ними. Но то, как разум воспринимает для себя природу и делает его свободным - ведь сама причинность, само это свойство, не появляется в разуме под воздействием эмпирики, оно трансцендентно. Здесь уже Кант делает другой вывод - не ложности двух утверждений, а о том, что свобода и необходимость могут существовать параллельно, не пересекаясь.
Наконец, вопрос о необходимой высшей сущности - о Боге. Здесь срабатывает принцип, задействованный в первых двух антиномиях: конечная причина, необходимая сущность, находится за пределами эмпирии, потому мы не можем сказать, есть она, или ее нет.
Но был ли Кант успешен в решении антиномических противоречий? Нет. Устранение противоречия как такового из философии не снимает его в обыденной жизни. Решение антиномий, это решение для себя, если так можно выразится "решение в себе" - ответ дан лишь для того, кто разделяет всю совокупность кантианской философии. Это решение от противного: Кант сталкивает две противоположные позиции, доказывает неполноту каждой из них, а потом приводит совершенно посторонний довод. Этот довод, по глубине проработки, количеству косвенных аргументов и общей связи со всей доказательной базой не может и сравниться с тезисом или антитезисом. Но в условиях их взаимной нейтрализации, когда читатель не может выбрать между двумя прекрасными доказательствами, которые, к тому же, и неправильны, этот незначительный довод воспринимается как единственно верный.
То есть сохранятся угроза заинтересованного решения: в первой антиномии никто не мешает считать неопределенную даль бесконечностью, ведь поскольку мы не можем достигнуть ее конца, то для нас она бесконечна. Но с тем же успехом можно считать ее конечной, называя границей предел наших чувств. Можно привести косвенный пример с религией: отсутствие конкретных чудес может кого-то отвратить от веры в Бога, но для других оно будет всего лишь временным, и они непрестанно будут обвинять скептиков в маловерии. Следовательно, решающим доводом в пользу той или иной позиции будет не трансцендентальные построения, ни логические обоснования тезиса или антитезиса, а какой-либо другой, не такой логически подкрепленный довод. Кант, разработавший гипотезу возникновения Солнечной системы, прекрасно знал, какими темпами развивалась тогдашняя астрономия и вряд ли согласился бы признать наличие у вселенной границы. Но он сам себя лишил возможности отвечать на этот вопрос конкретно - оставив за собой только привилегию вообще не касаться его.
Что до второй антиномии, то, как уже говорилось, современники Канта наблюдали победное шествие корпускулярной теории. Фактическая победа ньютоновских корпускул над монадами Лейбница или субстанциями Спинозы была чрезвычайна актуальна, но Кант отказывается отвечать на этот вопрос - это вообще не дело чистого разума. Можно сказать, что он не ошибся, потому как атомы оказались делимы, но эта правота того, кто не высказывает своего мнения.
В решении третьей антиномии Кант приводит пример анализа причин человеческой лжи: с одной стороны рассматривается дурное воспитание лжеца, его естественный склад ума, случайные обстоятельства, следовательно, он раб судьбы, с другой стороны, этот человек самостоятельно лгал, и осуществлял свободный выбор. Конечный ответ на вопрос Кант давать прямо запрещает.
Определенную надежду оставляет не зависящая от внешних обстоятельств причинность внутри самого субъекта, здесь поднимается другой вопрос - о тождественности законов окружающего мира и законов разума. Иными словами, почему эта внутренняя, субъективная причинность не есть следствие внешних обстоятельств? Впоследствии развитие психологии, психоанализа и родственных дисциплин все больше стало показывать, что казалось бы внутренние, подсознательные и рефлекторные действия имеют внешнее происхождение. Однако, с другой стороны, эта антиномия сохраняет свою неопределенность и по сей день - только уже в соотношении количества законов, действующих в природе: материя бесконечна вглубь и так же бесконечны уровни ее организации, каждому из них присущи законы, которые строго исполняются, однако соотношение бесконечного числа этих законов и порождает объективный момент случайности и неопределенности.
Непосредственное решение антиномии о Боге вообще оставляет полную свободу выбора. Позднее, при опровержении 3-х доказательств бытия Бога [5] Кант фактически в другом ракурсе повторит четвертую антиномию: доказывая, что спекулятивные доводы для веры невозможны, но и атеистические теории несостоятельны, он приводит две цепочки противоречащих друг другу логических утверждений.
Можно сказать, что в знаменитой триаде тезис/антитезис-синтез, которая позднее была до совершенства отработана Гегелем, именно последний элемент Кантом не используется. Уже имелся сам термин, уже было представление о логической конструкции, которая должна включать в себя обе противоположности, но отрицалась идея о формировании некой новой сущности от их слияния: качественный скачок еще не стал чем-то осознанным. Потому Кант вынужден "ампутировать" противоречия с помощью трансцендентального идеализма.
Если не поражение, то во всяком случае, получение негативного знания, - основной результат антиномий. Но как повлиял их диалектический характер на структуры дальнейших выводов в "Критике..."?
В методологическом смысле Кант находит выход в идеале чистого разума - тех отдельных вещах, которые целиком определяются идеей[6]. Он лежит в основе полного определения, необходимого всему бытию - своеобразный ярлык, которым человек наклеивает на сумму всех предикатов. Идеал - идти в познании вещей отталкиваясь от понимания Бога, как простой, высшей, вечной и т д. сущности. Разум не должен единство собственных эмпирических данных за единство вещей вообще[7] - Кант требует отказаться от количественно-качественного скачка в знании, который, фактически, фиксирует. Вся задача трансцендентального идеала сводится к тому, чтобы подыскать или к абсолютно необходимой сущности понятие или к понятию какой-нибудь вещи ее абсолютную необходимость.
Кант объясняет, чем должен заниматься чистый разум: систематизацией, регулированием знаний в человеческом рассудке. И здесь метафизика как метод перерастает в систему: в жесткий классификационный принцип организации знаний. Диалектика в противостоянии различных видов и классификационных рядов должна быть устранена: вводится трансцендентальный закон спецификации. Он должен привести к созданию системы, когда чтобы сравнить два понятия из разных классификационных ячеек (допустим, подвид a, рода b с подвидом к рода с), необходимо дойти до основополагающих трансцендентальных понятий (функций и категорий). Многообразие, сродство и единство становятся операционным терминами для подобных манипуляций.
Наконец, трансцендентальное учение о методе должно окончательно загладить проявление диалектики в "Критике...". Большая его часть посвящена дисциплине чистого разума: разнообразным ограничениям, которые необходимо соблюдать, чтобы остаться логически непротиворечивым[8]. Первый раздел - дисциплина чистого разума в догматическом применении - доказывает невозможность применения математических методов в философии. Математика пользуется уже готовыми аксиомами, а дело философии - их создавать. Из-за этого смешивать их нельзя, так как из-за невозможности полной экспозиции мира философы никогда не смогут получить абсолютно надежных аксиом[9]. Дисциплина чистого разума в полемике сводится к тому, что нельзя спорить о вещах вне сферы нашего опыта. Что до скептицизма - под скептиками Кант понимает в основном Юма, то они не различают суждения в границах опыта и выход за такие границы. Однако тут же, говорится о том, что в границах чистого разума гипотезы служат лишь для защиты опытных положений! То есть работа философа в этом направлении ограничивается - исходные, априорные категории чистого разума выявлены и все дальнейшие рассуждения будут направлены на освоение с их помощью данных экспериментов. Этих данных может быть очень много, но форма их обработки - не изменится. А это есть первый признак упадка: ведь методы, как бы они тщательно выверены не были, нуждаются в развитии.
Если сравнить общую метафизическую структуру "Критики..." с присутствующей в ней диалектикой, что может показаться наиболее странным? Именно начало, трансцендентальная эстетика, фактически, аксиоматика, в сочетании с позднейшим запрещением на математические методы кажется таким. Он пытается защититься от самокритики и позиционирует трансцендентальную эстетику как подробное и логически выверенное предоснование аксиом. Но на чем основана сама трансцендентальная эстетика? На априорном характере пространства и времени и на том рассуждении, что без них мы вообще ничего познать не можем. То есть предпосылка аксиомы сама нуждается постулировании и доказательстве "от здравого смысла". Становится ясно, что Кант не вышел из той ловушки, что сам себе приготовил: если мы отвергаем изначальный характер любых аксиом, то сумма вторичных доказательств, которая будет требоваться для их обоснования, как корневая система дерева, должна быть не меньше, чем ствол и крона выводов из них. А если мы говорим об абсолютной истине, то такая "корневая система" должна быть бесконечна!
И если бесконечно доказывать истинность немногих категорий - об окружающем мире ничего нельзя будет сказать с достоверностью, и это приведет к скептицизму Юма, против которого Кант так выступал, а если уйти от преддоказательств - схема "Критик..." станет почти неотличима от трактатов Спинозы, когда из нескольких неоспоримых на первый взгляд аксиом, геометрическим методом доказательств выводится остальной текст произведения[10]. Но он сам наложил запрет на математические методы! Все, что может сказать немецкий философ - что априорные знания не нуждаются в доказательствах более высших положений, так как сами лежат в основе каждого объекта, и потому доказательство, даже если его больше нельзя вести объективным путем, не теряет своей силы [11]
Центризм Канта, желание избегать крайностей особенно хорошо проявляется при сравнении его работ с трудами Ф. Бекона и Н. Декарта. Частная топика и промтуарий Бекона основаны на эксперимента и минимальном абстрагировании образов вещей[12] - эмпирикам просто не надо познавать их внутреннюю сущность. У Канта мы наблюдаем "вещь в себе" и требование рассуждать только об объектах, находящихся внутри сферы эмпирики. У Р. Декарта мы видим рационалистическое требование выводить все доказательства из единственного несомненного факта - существования мыслящего субъекта[13]. Любое доказательство вне такой системы не может приниматься во внимание. У Канта то же самое: жесточайшее структурирование системы и требование высказанное в разделе, посвященном дисциплине чистого разума в отношении доказательств: нельзя приводить трансцендентальное доказательство, не будучи уверенным, откуда мы хотим взять основоположения. Доказательства вне единой системы не существует, поскольку только в системе мы можем до конца быть уверены в его происхождении. Но что получим в результате? Требование рациональных (в Декартовом понимании) действий внутри эмпирически познанной сферы - то есть двойное ограничение своих рассуждений. Достаточно достоверно - и почти безрезультатно.
Кант просто выбрал оптимальный вариант, но он не смог этот выбор золотой середины превратить в решение проблемы. Почему? Нам отвечает на это история немецкой классической философии: неопровержимое обоснование должно носить диалектический характер и первым это сделал Фихте - бесконечное противостояние Я и не-Я в рамках изначального сверхсубъекта уже решало эту проблему[14]. А закончилось все диалектической системой Гегеля, в которой началом есть распад Абсолюта на для-себя-бытия и вне-себя-бытие, а после этого каждое утверждение, каждый термин пронизаны единством и борьбой противоположностей. Кант же еще пытался найти окончательное метафизическое обоснование истины.
Однако, вернемся к антиномиям. В "Критики чистого разума" они достаточно успешно подавлены. Возможно ли найти пример того, как было затруднительно осуществить такую изоляцию? Это моральная антиномия, выведенная в "Критике практического разума": о различии счастья и добродетели, когда добродетель почему-то немедленно не приводит человека к счастью. Для доказательства связи этих понятий Кант вынужден признать бессмертие души, ибо только в бесконечности счастье и добродетель сливаются воедино, а из бессмертия души необходимо вытекает признание существования Бога. Здесь мы сталкиваемся с очередным проявлением диалектики: наблюдается перекрестное доказательство, когда одна линия рассуждений заменяет другую, бесперспективную. Не из существования Бога и факта бессмертия души выводится необходимость морали (работай, или будешь низвергнут в ад), а наоборот, когда споры о бытии божьем зашли в тупик, именно мораль требует от нас признания высшего существа (ад возникает из твоей лености). Это не метафизика: если есть альтернатива доказательству, то наверняка она не одна, их много. Следовательно - все утверждения о соответствии одного единственно верного доказательства одному умозаключению - рассыпаются. Каждый раз одно противоречие для своего снятия требует перейти к другому, так же неразрешимому противоречию. Это уже диалектическая архитектоника произведения, но Кант - метафизик и он не хочет замечать этого.
Есть еще одна, невысказанная антиномия, которая, однако, присутствует в сочинениях Канта и которая лежит в метафизических основах всех его конструкций: само существование доопытных форм познания. Есть две прямо противоположные тенденции: первая - доказывать, что в нашем разуме вообще нет изначальных сведений об окружающем мире, ярчайший ее представитель Дж. Локк, и вторая - мы очень много знаем или можем "вспомнить" о настоящем, начиная с Платона и до Лейбница эта линия так же развивалась.
Как выйти из этого противоречия, ведь каждая из сторон приводила почти неопровержимые аргументы? И Кант пытается снять это противоречие, но он не может подняться на более высокий уровень познания, а потому это снятие не есть в полной мере диалектическое. Он еще раз пересматривает все слабые места в концепции врожденных идей и оставляет самые абстрактные из них. Он говорит, что эти идеи продукт культуры и усваиваются человеком в процессе приобщения к ней. Но когда именно? Каков механизм этого? Каким образом можно сочетать априорность, доопытность категорий ко всякому ощущению и одновременно - получение их в процессе обучения? Над Кантом дамокловым мечом висят "Опыты о человеческом разумении" Локка, где процесс усвоения знаний показан в мельчайших подробностях. Потому Кант вынужден прятаться за блестящей логикой доказательств отдельных выводов, за почти идеальной статической картиной, но не может представить картину формирования, динамику усвоением человекасистемы доопытных знаний и категорий. Это компромиссный, временный выход из положения, и как только были добыты новые данные по психологии, как только Лобачевский доказал наличие других форм пространства - эта система доопытных знаний рухнула.
Все эти несоответствия, как, например, блестящее опровержение скептицизма Декарта объединенное в одной книге с требование признания бытия Бога на основе имущественных интересов, производят впечатление страшного несоответствия. Как же можно обобщить все эти случаи несхожести характера рассуждений?
Дело в том, что мы наблюдаем противоречия не между методом и системой, как позднее случилось у Гегеля, а между вполне отработанным метафизическим методом и появляющимися в нем элементами диалектики. Старый метод исправно поставлял доказательства и аргументы, но когда антиномии опровергают выверенные логические рассуждения, когда они ставят под сомнение очевидные и многократно проверенные вещи, метафизическая система не в состоянии встроить в себя те аргументы, что предоставляют диалектические умозаключения.
Кант вынужден был прийти к этим элементам: если во времена Спинозы сочинения уровня "Этики", которые претендовали на полное отображение понимания человеком мира, могли не содержать в себе противоречий или попросту не замечать их, то с развитием философии это было уже невозможно. Ведь что есть обоснованием антиномий у Канта? Две логически безукоризненные цепочки рассуждений, каждая из которых для метафизика абсолютно достоверна. Но это только частные случаи некоей общей, пока неизвестной истины. Договориться об аксиомах, которые устраивали всех, никак не получалось - каждый раз к самым очевидным метафизическим утверждениям находили противоречия или опровергающие их прецеденты, как Лейбниц нашел множество несоответствий в безупречных, казалось бы, рассуждениях Дж. Локка. А уж английского эмпирика было чрезвычайно трудно обвинить в нелогичности или непоследовательности. Противоречия рационалистов и эмпириков, дедукции и индукции, анализа и синтеза настойчиво преследовали философов с начала Нового времени.
Кант попытался, и это была первая настолько успешная попытка, остановить этот маховик бесконечного противостояния равно достоверных точек зрения - в этом его величайшее достижение. Но он пытался именно остановить, законсервировать эту ситуацию, а не использовать ее! Антиномии не стали в его сочинениях отправной точкой рассуждений, а были изолированы, служили доказательством непознаваемости "вещи в себе".
Оправдана ли такая позиция? Кант и так произвел революцию в философии, буквально сметя множество ветхих конструкций и откровенных заблуждений в корзину истории. Его не напрасно называли "всескрушающим". Есть предел, до которого может продвинуться даже самый смелый реформатор - и не потому, что он боится дальнейшего - он просто не знает, что делать дальше. Опираясь на еще не разработанную диалектику, он не смог бы разрешить и малой доли тех вопросов, на которые так блестяще ответил в "Критиках...".
Из этого соотношения вытекает и другая проблема, которая встала во весь рост перед немецкой классической философией и во многом не разрешена до сих пор. В каких пропорциях должны использоваться в философских рассуждениях классическая логика, с основанной на ней метафизикой и ее новые, диалектические моменты?
Ведь при начале каждого исследования необходимо установить некие исходные тезисы, на которые будет опираться рассуждение автора. А если в процессе этого рассуждения он подвергнет их сомнению, как тогда воспринимать его достижения - как сомнительные, потому что он в себе сомневается, или как блестящие, потому как он первый в них усомнился?
Это связано с тем, что хоть каждое явление в мире диалектично, но это не всегда проявляется. Диалектику можно сравнить с эйнштейновскими поправками к ньютоновой механике: в обыденной жизни нам вполне хватает здравого смысла и понятий да-нет, ложно-истинно, однако стоит перейти некую грань, скрытые до того закономерности выходят на первый план. На первый взгляд нет ничего проще, чем решить это противоречие тотальным оформлением всех рассуждений в диалектических стандартах. Работы Гегеля - "Наука логики" и "Феноменология природы" - показывают, что это возможно.
Таким благим пожеланиям есть существенное препятствие. Элементарная трудность прочтения - не всякий осилит сочинения основателя современной диалектики и уж совсем найдется немного людей, которые будут читать его с удовольствием. Хоть позднейшие работы Маркса и особенно Энгельса признаны более удобоваримыми в литературном смысле, во многом это произошло именно в силу подробного пояснения диалектических моментов рассуждениями в стиле классической логики. Да и сам Гегель от классической логики никогда не отказывался и есть множество моментов в других сочинениях, когда он ее использовал.
В современной философии есть множество ситуаций, когда проблема может находить свое решение как в метафизических конструкциях, так и в диалектических построениях. Классическая логика позволяет легко и быстро найти решение множества проблем: рассуждения о том, говорит ли человек правду, или лжет, выводы множества законов природы. Ошибки, паралогизмы, выявляются по канонам, установленным еще сотни лет назад, и если разобрать проблему, соответственным образом ее представить, то ответ будет настолько очевиден, что никакого другого вывода сделать просто невозможно.
Однако, сложность проблемы тоже имеет меру - может претерпевать количественно-качественные превращения: когда исходные тезисы рассуждения начинают подвергаться сомнениям, хоть их очевидность понятна каждому. Логически непротиворечивые выводы вдруг оказываются неверны. Лавинообразно начинает расти категориальный аппарат, необходимо вводить громоздкую классификацию, характеризовать явление по тысячам признаков, но это не помогает достичь истинности рассуждений. Чрезмерно усложняются рассматриваемые процессы - метафизические методы становятся не такими эффективными, их продуктивность ограничена. И Кант приходит к новым приемам рассуждения, исчерпав возможности старых, - он еще не создает новой системы, метода, но результаты уже получает.
Подобная смена методологии и системного подхода - в зависимости от уровня сложности задач прибегать к разным способам решения - не единична. Но такой переход сложен: в истории философии есть множество примеров этого - движение "Назад к Канту" никогда бы не состоялось, опирайся оно исключительно на моду или желание консервативной буржуазии получить удобную философию. Марбургская и баденская школы философии в вопросах античной истории, социологии, исследования развития науки имеют несомненные достижения. Но так же верно и ограниченность этих школ: насколько авторитетен Вебер в социологии, той относительно узкой дисциплине, что он разрабатывал, настолько он малоизвестен в качестве философа, пытавшегося исследовать глобальные проблемы. Неоспоримы заслуги неопозитистов в развитии логики, и попытках объяснить с ее помощью окружающий мир. Однако теорема Геделя показала их предел.
И пока современная философия решает проблему соотношения диалектики и метафизики, пока расхождения по этому поводу будут раскалывать философов на группы и лагеря - философские работы Канта, человека первого в таком масштабе столкнувшегося с этой проблемой, будут оставаться актуальны.
Литература
1. Антология мировой философии. М.: "Мысль". - 1971. - Т.3. - С.91; Философский энциклопедический словарь. М.: "Советская энциклопедия". - 1984. - С.243; История философии в кратком изложении. М.: "Мысль". - 1991. - С.479.
2. И. Кант "Критика чистого разума". - соч. в 8-ми т. - М.:"Чоро". - 1994. - Т3. - С.333.