Аннотация: Роботы в театре - кому от этого жить хорошо?
Бескаравайный С.С.Џ
Типичное проявление артистичности.
Все совпадения в моей работе прошу считать случайными.
Трафарет.
Что знает обычный зритель о театрах второго ранга? Почти ничего. Блестящие труппы с почти вековой историей, помещающиеся в лучших зданиях, заслоняют своей славой и авторитетом не столь именитых конкурентов. Посторонний человек окидывает взглядом первые десять строчек из длинного списка названий, остальное ему почти не интересно. Разнокалиберные анонсы, преподносимые всеми каналами и сайтами, готовы обсасывать малейшие подробности жизни главных театров. Еще бы - эти заведения и так все знают, их названия на слуху, мэр и президент могут лично почтить всемирно известные труппы своим вниманием.
Как выкручиваться обитателям не столь заслуженных, прославленных или модных театров? О, нет такого преступления, на которое не пошли бы здешние актеры, чтобы вырваться вперед, к звездам, нет такой гнусности, которую они не готовы проделать друг с другом в борьбе за место под Солнцем. Способов испортить карьеру коллеге есть тысячи, не меньше возможностей имеется у режиссера выместить свою злобу на актере, но и у актера по отношению к театру всегда найдутся старые счеты. И среди всех этих потенциальных всплесков человеческой подлости есть главный, типично второсортный искус: подняться на ступеньку выше, только путем перехода на другую работу - это кошмар худруков малоизвестных театров. Он слишком велик. Когда молодому таланту является новейший Мефистофель, в идеально пошитом костюме и с престижной кредитной карточкой, юная душа может не выдержать. А на этом таланте, только на улыбке начинающей актрисы или характерном голосе лишь год назад вышедшего на сцену актера, держится лучший спектакль. Благодаря этому человеку театр может претендовать на оригинальность труппы, спектакль упоминают в рецензиях ведущие критики, на труппу падает отблеск славы.
В театрах первого ранга могут твориться вещи еще и покруче, свои проблемы есть у всех, но там репутация заведения поднята на такой уровень, идея поддержания его марки так вбита в сердца актеров, так выстрадана ими, что эта история произойти никак не могла.
Семена этого скандала были посеяны еще лет пятнадцать назад, когда в спектаклях начали появляться роботы. Поначалу они были логичным продолжением театральных декораций: ну какой режиссер откажется вывести на сцену живых кроликов, говорящих удавов или чудовищных крыс? Только этим можно хоть как-то отбивать зрителя у кинематографа. Но за несколько лет роботы перестали быть "заводным антуражем" - их понемногу начали вводить на малозначащие роли.
Старик-лакей, весь спектакль стоящий у стенки, нищий у ворот крепости - о них и полсловечка нет в тексте, задние ряды массовки, в которых зритель видит только верхушки шапок: весь этот каторжный для актеров мусор, из-за которого в приемных вечно кипит ругань. Молоденьких энтузиастов, вьющихся около любой сцены, иногда не хватает, у них нет достаточного опыта, временами они даже осмеливаются требовать за свою работу деньги. Единожды купленный андроид может сэкономить не столько наличность, сколько нервы: энтузиасту всегда можно сказать, что он играет еще хуже машины, а маститый актер предпочтет роль с действием и словами.
Потом самые дешевые из театров, почти балаганы, не гнушавшиеся самыми грязными приемами, стали выпускать на сцены двойников звезд. Почему бы и нет, рассуждали тамошние руководители, обозревая пустые кассовые ящики. Этот аттракцион расцвел за несколько месяцев, пока звезды не объединились и не прикрыли лавочку: авторское право распространилось не только на ноты, рукописи или фильмы, но даже и на лица. Смог ли такой пустяк, как закон, остановить шевеление предпринимательской мысли? Звезды прошлых лет, все те экранные красавицы и злодеи, даже политики и просто знаменитые люди, которые не могли подать иск из-за гробовой доски, теперь кривлялись на потеху почтеннейшей публики. В моду вошли фарсы, где среди множества покойных кумиров был только один хорошо загримированный актер и зритель из партера, если он хотел сорвать главный приз, должен был классическим гнилым яблоком попасть в человека. Или наоборот, в единственного робота среди актеров. А что проделывали эти андроиды друг с другом, даже сказать затруднительно.
Однако, круговорот технологии очень быстро делает престижным все натуральное, естественное. Ведущие театры и раньше относились к таким вещам с негодованием, а теперь смогли сделать подобное снобистское презрение делом хорошего вкуса. На этой почве они стакнулись с гуманистами и умудрились доказать, что только человек на сцене передает чувства, робот на это не способен. Балаганы в ответ перешли уже на целиком роботизированные спектакли и выдачу зрителям пейнтбольных пистолетов. Спектакли редко доигрывалось до конца.
Эта волынка тянулась лет десять: осваивались радикальные художественные приемы, вроде горения артиста на сцене; критики договаривались о новых этических канонах - какова именно приличная степень натуральности при отсечении роботизированному Иоанну-крестителю головы; зрители бросались из крайности в крайность - как был моден "Гамлет" в исполнении танцующих скелетов. В конце концов эта волна радикализма всем надоела. Смутное театральное время закончилось на так давно, и новые правила приличия были настолько свежи, что держались только на взаимном договоре лучших театров и зрительской пресыщенности шумными представлениями. Актеры смогли отстоять за собой главные роли - ведь зритель идет в театр посмотреть на игру людей, а не на спецэффекты, которые и так может увидеть дома.
Но второй план остался пограничной территорией: престижно иметь в спектакле только людей, но есть ли у театра деньги на массовку из полусотни человек? Старенькую Кармен, завораживающую лишь голосом, маленького Хосе зритель еще может простить - это старинный театральный порок, почти часть "джентльменского набора", в этом есть даже своя традиция. Не сыгранность же массовки посетителями театра воспринимается порою еще хуже, чем дряхлые декорации. Зритель приходит в театр обманываться, растревожить душу иллюзиями, увидеть волшебство игры. Сидя на продавленном кресле и смотря на разваливающиеся костюмы существенно труднее заставить себя поверить в страдания бесприданницы или коварство леди Макбет. Возмущенный народ в составе десяти человек тоже никого не впечатлит, необходима толпа статистов. Есть, конечно, и любители театров одного актера - но их так мало, что труппа, представленная в одном лице, с трудом может собрать на пропитание.
Театр "Погасшей свечи" не был ни знаменит, ни особо богат, даже располагался не в самом престижном или людном месте. Основанный полвека назад, он пережил четыре переезда и два переименования. В живых осталось несколько патриархов, и старейший их них даже иногда выходил на сцену. Театр второго плана ставил такие же вторые пьесы, оперетки и даже фарсы классиков. Если не слишком большой, а попросту Малый театр приглашал зрителя на "Тартюфа", другие именитые театры ставили "Драгоценных" или "Шалого", то "Погасшей свече" из наследия старика Мольера, не оставалось ничего другого, как играть "Проделки Скапена".
Семена Карловича Дундриева, директора театра лишь год назад занявшего эту должность, такое положение вещей не устраивала категорически.
--
Так мы окажемся на помойке! - любил кричать он на советах, потряхивая козлиной бородкой, - Второсортность без оригинальности - это смерть!
Актеры согласно кивали и незаметно посматривали на часы - долгие речи выслушивать никому не хотелось. Директор, однако, развил бурную деятельность: заставил всех перечитать три десятка современных пьес, умудрился закупить по дешевке груду декораций и вообще, растревожил это сонное царство.
Первые несколько премьер прошли без особого успеха, потом зрители стали заглядывать охотнее. Пару раз эти постановки даже упомянул Обухов - самый известный среди театралов критик. Но внутренние резервы труппы на этом почти что истощились: деньги ушли на костюмы и роботов, две лучшие актрисы работали без передышки, а отдачи пока видно не было.
--
Придется идти по второму кругу, - Семен Карлович с вымученным оптимизмом в голосе отдал приказ повторять те же постановки, что шли уже пятый месяц, - Ничего, договоримся о гастролях, поднаберем людей и будет полный порядок. А пока монополизируем мертвый сезон, кто другой будет играть в августе?
Актеры смотрели на него усталыми обиженными глазами. Погода за окном кабинета - было самое время валяться на пляже - тоже оптимизма не прибавляла. Тот рывок, на который способен любой коллектив, и который должен был вывести "Погасшую свечу" к свету, окончился ничем. Их уделом по-прежнему будет несколько сотен пенсионеров-театралов и принудительно сгоняемые на представления школьники. Они подергались в трясине, но из нее так и не выбрались.
--
А ставить будем "Нетерпеливую измену" Глюкова, - закончил речь директор.
Это была свежая вещь одного из многих писателей современности, немного оригинальная, немного смешная, чуточку нравоучительная, но никак не выдающаяся.
Увы, судьба может вмешаться даже в такую ординарную постановку. Поздним вечером за день до первого спектакля худруку, а по совместительству главному помощнику режиссера, позвонила прима театра.
--
Михалыч, я заболела, это серьезно, - на экране было видно ее напряженное бледное лицо и красные глаза.
--
Эээ, Мариночка, так нельзя, - худрук был задавленным судьбой человеком, но даже он удивился такому, - Простуда, как я погляжу? Первый раз, что ли? Горсть антибиотиков и ты на сцене. -
В ответ к глазку камеры был поднесен градусник в котором ртуть опасно колебалась выше сорока.
--
Нет, Михалыч, плохо мне. Врач сказал дома сидеть, отбой, - ее дыхание было свистящим и неровным, потом экран отразил внутренности аквариума - заставку отбоя.
Не прошло и получаса, как директор, худрук и кассир дико ругались, сидя у своих экранов.
--
Кто додумался не выставить запасную!? Ты что не знаешь про несчастные случаи!? - Семен Карлович почти сорвал голос, крича на худрука.
--
А кого мы выставим? Зойку-Швабру? Ты сам ее забраковал для главной роли. Скажешь неправда? - Михалыч весьма квалифицированно отбивался.
--
Скажите лучше, что будет с кассой? Без этих сборов нам хана - электричество отрубят в момент. Придется продавать декорации, - бухгалтер не злился, он был фаталистом и уже подумывал, как бы сменить место работы.
Когда все немного успокоились и самые сумасшедшие идеи, вроде спектакля вообще без актрисы, а лишь с ее голосом за сценой и мимикой других, были высказаны, стали думать серьезно. И первым же результатом этих размышлений стал заговорщицкий шепот Михалыча.
--
Семен Карлович, колоться пора, - возникшая на его роже хитрая гримаса могла служить моделью для образа Квазимодо.
--
Не понял? - удивился бухгалтер.
--
Колись, колись. Ты на Маринку давно запал, я знаю. А она тебе не дала. Как там дела с ее копией?
--
Да ты, .... занюханый, что несешь! - директор был в бешенстве, - Ты на кого хвост поднял! Да за такое...
Ведись этот разговор в одном кабинете, худруку разумно было бы опасаться за свою жизнь и с чистой совестью спасаться бегством. Но с телефоном все было безопасно - директор был человеком образованным и понимал, что плевок в экран или удар по нему утюгом помогут мало.
--
Господа, господа! - вмешался кассир, - Слова были сказаны грубые, но идея правильная! Это выход! Посему не будем нервничать. Семен Карлович, я вас ни в чем не обвиняю, но идея, повторяю, подана хорошая, - голос кассира были сами тактичность, твердость и уверенность.
--
Я такого дома не держу, я семейный! - набычившийся директор не желал успокаиваться.
--
Михалыч, извинись перед ним. Ты не прав, - кассир тихо, но отчетливо скрежетал зубами, - Так надо, Михалыч!
Тот и сам понимал, что перегнул с шуточками, потому быстро пробурчал извинения. Директор что-то буркнул в ответ, но так как больше они ничего не говорили, кассир счел инцидент исчерпанным.
--
Хорошо. Выставим куклу вместо Марины. Возражения есть?
--
В целом нет, но хорошо бы ее, - худрук пошевелил пальцами, - замаскировать. История должна остаться под крышкой.
--
Согласен, - директор о чем-то задумался, потом резко хлопнул себя ладонью по лбу и отключился. Появился он буквально через минуту, - Хорошо, хоть эта болящая ни успела никому позвонить. Я велел ей молчать и всем говорить, что прихворнула, но на спектакле будет.
Собственно, такое развитие событий было почти неизбежным. Что еще оставалось делать актрисе? Сорвать спектакль и тем добровольно пустить по откос свою карьеру только из любви к искусству? Отстаивать интересы человечности? Она не была ни такой глупой, ни такой принципиальной.
--
Так где будем брать куклу? - попытался внести ясность кассир.
Директор зло стрельнул глазами на худрука и сказал
--
Возьмем скелет одного из театральных андроидов. У них дополнительные функции и все такое. Плоть и кожу я закажу сам - для этого надо только видео, пойдут записи концертов. Думаю, в мастерской около гримерной часика через два.
Когда людей и андроидов надо почти одновременно готовить к выходу на сцену - это приходится делать одним и тем же служителям закулисья. С костюмами еще куда не шло: часика за три до начала спектакля андроидов можно в них нарядить и оставить стоять у стенки - ничего не порвется и не запылиться. Но с гримом хуже: даже самые лучшая тушь, крем или краски могут потечь. К тому же все надо проконтролировать, за всем присмотреть, что-то доделать за три минуты до звонка. В задних помещениях театра не было особо много места. Приходилось людям и манекенам делить две стороны коридора. Вот только комнаты с левой стороны были почти пусты - артисты, справедливо полагая, что роботам комфорт ни к чему, вынесли оттуда все мало-мальски ценное.
Выцветшие обои, слегка горбатый паркет и вылинявший потолок оказались свидетелями магического обряда новейшей формации. Конструкция, пропорциями смахивавшая на жука, а размерами на письменный стол, всеми своими многочисленными щупальцами одевала скелет в подобие плоти. Она будто натягивала на металлическую руку перчатку телесного цвета. Трое мужчин, стоявших вокруг, нервным шепотом переругивались между собой.
--
Ну, Михалыч, я этой подлянки тебе по гроб жизни не забуду!
--
Семен Карлович, ну с каждым может случиться, ну подумал и язык не удержал, - худрук жался в угол.
--
Еще раз такое ляпнешь, будешь жертвой словесного поноса. А мне экстренная материализация ее образа в копеечку стала, из кассы возьму.
--
Я тебе дам из кассы! И сейчас пойдет тест, не ругайтесь, - бухгалтер пытался следить за процессом и одновременно участвовать в споре.
Андроид, теперь уже почти не отличавшийся (-шаяся?) от человека, встал, несколько раз присел, сделал обратное сальто с места, после чего повернулся лицом к присутствующим. Директор подошел к материнской конструкции и начал сверять показания.
--
Так, ребята, разбегайтесь по местам, я с ней буду заниматься, - директор начал "знакомство" андроида с записями всех спектаклей болеющей актрисы и вообще все имевшиеся по ней материалы.
К четырем часам утра "Марина" ничем в своем поведении не отличалась от оригинала: так же держала голову, подергивала в раздражении левой рукой, могла узнавать коллег и отвечать им стандартными фразами. Даже температуру ее тела подняли, как у больной. Семен Карлович отвел ее в личную выгородку, специально отделанную для капризной примы шелком, вызвал Михалыча и провалился в сон.
До полудня ничего особо страшного не произошло. Еще с рассветом театр наполнился шорохом и легким гулом уборщиков, часам к восьми начали медленно сходиться люди. Явился бухгалтер, которому сегодня приходилось отвечать за множество вторичных вопросов, объявились артисты и несколько человек технического персонала. Директор продрал глаза и объявил, что Марина приболела, будет только к вечеру. Посему куски из пьесы, что планировали еще раз повторить, пусть каждый отрабатывает сам.
--
Семен Карлович, сами же говорили, что репетировать в имитаторах - последнее дело, - попробовал возмутиться какой-то молодой человек с плохо растущими усиками, но под взглядом директора смешался и покорно нацепил очки виртуалки, с которыми ему и надлежало вспоминать текст.
Всем, однако, нашлась работа и на сцене - там всегда есть тысяча недоделанных, недопонятых моментов. Потом явилось полтора десятка ребятишек из драмкружка, пытавшегося работать на каникулах, и они захватили зал до пяти часов. За час до начала представления их выпроводили и началась подготовка декораций. Худрук прошел в загородку Марины и завел разговор с андроидом, создавая впечатление, что превозмогающая болезнь актриса уже на рабочем месте. Тогда же актеры в гримерке начали облачаться в костюмы, доставать косметические наборы и готовиться к старому, как сама Европа преображению - выходу на сцену. Андроидам в комнатах напротив подзаряжали аккумуляторы.
Вот тут план директора и дал первую трещину. Ведь ни он, ни худрук не могли уследить всегда и за всеми. Хоть "Жонглер", как назвали электронного помощника режиссера, и позволял ему будто разчетверяться, видеть десяток комнат и говорить с несколькими людьми в разных частях здания, успеть везде не было никакой возможности.
Ведь каждое представление нуждается не только в сценической дисциплине, но и в тыловом обеспечении. Елена Николаевна, одна из таких малозаметных помощниц, занималась этим всю свою театральную жизнь и даже теперь, выйдя на пенсию, ходила по гримеркам, торопила актеров, поправляла им костюмы и грим. Она была незаметна, как тень и неумолима, как секундная стрелка. Импровизации вообще хуже всего учитывают такие привычные факторы.
Поэтому, когда Михалыч буквально на секунду выскочил от Марины и зайцем побежал давать какие-то указания, Елена Николаевна просто и органично вошла в не успевшую закрыться дверь.
--
Мариночка, жар то у вас изрядный, - она почти механическим жестом положила ладонь на лоб андроида, и тихим голосом начала выдавать свою обычную порцию наставлений, - А тени надо лучше накладывать, дорогуша, болезнь тут плохой помощник.
Кисточка прошлась по векам, щеточка запорхала по ресницам, помаду "Марина" взяла сама.
--
Спасибо, Елена Николаевна, - не очень уверенным голосом поблагодарила почти лежащая в кресле актриса, - Толкнете меня перед выходом?
--
Конечно, конечно, - Елена Николаевна ничего не поняла в первые секунды, рутина слишком захлестывала ее, но когда она вышла из комнатки, все те мелочи в поведении манекена, что она списывала на болезнь собрались в ее подсознании. Еще пять-шесть секунд потребовались ее закаленному в бесконечных театральных распрях разуму, чтобы увидеть всю интригу.
Если можно чем-то оскорбить энтузиаста, молчаливого слугу театральных подмосток, счастливого уже одной сопричастностью к артистическому миру, так это фальшью его героя. Ярость Елены Николаевны не была громкой, она слишком долго оставалась в тени, осторожность и скрытность пропитала ее натуру, но от этого чувство обиды не стало менее ядовитым. Кто может помочь в борьбе с дирекцией, в разрушении статуса примы? Естественно, ее соперница.
Зою Крикову совершенно напрасно прозвали Шваброй. Она не была ни особо высока, ни худа, ни даже безобразна - просто кличка может приклеиться к человеку в результате глупой игры случая. Перецепилась молодая актриса через последнюю швабру в театре, и стала именоваться по названию этого древнего инструмента.
--
Зоя? - Елена Николаевна зашла к номеру второму в классификации актрис театра, - Тебе будет интересно послушать, - старая энтузиастка начала с расхожих сплетен и лишь когда грим был уже наложен, невзначай обронила.
--
Да, чуть не забыла, Марина заболела серьезно, они ее куклой заменили, - дверь за ней захлопнулась.
Зоя соображала значительно быстрее, ревность и зависть обострили ее сознание. Вмиг поняла она все те перспективы, что открывались перед ней, все, что можно было извлечь из эдакого оборота дел. Но в начале, необходима была проверка - она выскользнула из гримерки, прошла в комнату напротив и взяла один из тех портативных анализаторов, которым пользовались двое техников, проверявших андроидов перед их выходом на сцену.
--
Марина, можно к тебе? - этот вопрос задавался уже внутри коморки примы.
--
Выйди, не видишь, человек на антибиотиках! - замахал на нее руками худрук.
--
А, Зоя, привет, - улыбка манекена была вполне натуральной, - У тебя, кажется левое веко течет, -
--
Перестань, Марина, я у Аргуса проверяюсь, - в честь выдуманного древними греками глазастого демона так была названа система, которая сверяла образы актеров и актрис с каноническими образцами еще получше доброхотов-энтузиастов. Хотела Зоя сказать что-то еще, но Михалыч уже выдавливал ее в коридор. Она выпорхнула из закутка, умчалась к себе, только там открыла ридикюль, полагавшийся к ее костюму, и посмотрела на дисплей спрятанного там прибора.
--
Ну Дундрит, ну Карлуша облупленный, держись! - каблук ее сапожка громко пропечатался к полу и она бросилась на склад реквизита.
Тем временем до звонка оставалось совсем немного, актеры с одной стороны коридора, манекены с другой выстроились в две неровных цепочки и потянулись к выходу на сцену. За кулисами они разбивались на группы и готовились оживить сцену мельканием своих лиц.
Вот уже и зал наполнился нетерпеливым гулом зрительских голосов, вот там потухли лампы и конферансье, пожилая женщина с царапающим душу голосом, объявила:
--
Мы начинаем!
И началось. Современный спектакль, даже в бедных театрах - это зрелище. Голограммы позволяют обеспечивать почти любой размах действия, массовка не отстает. Театральная постановка отличается от фильма лишь тем, что главные персонажи - они близко от зрителя, не отделены стеклом экрана, им, а не их изображениям, можно заглянуть в глаза. А в нашем случае от подражания фильмам режиссер попытался уйти смешением эпох и стилей. Клетчатые шуты сидели в ногах менеджеров, жаждущая любви героиня, путаясь в кринолиновых юбках, пыталась догнать возлюбленного, удирающего от нее на роликах, судья в мантии и при гонге, взвешивал прегрешения влюбленных на средневековых весах. Музыку Вивальди заглушала сирена воздушной тревоги, а нечистую силу изгоняли ссылками на конституцию.
--
Где Крикова? - Семен Карлович за пультом в бешеном темпе просматривал ближайшую окружность кулис, - Ей через две минуты на сцену! - наконец, он увидел ее в синем коридоре, задыхающейся от быстрого бега.
Неудачливая подружка невесты, наперсница, живущая в драме со времен Шекспира, то ходячее зеркало удачных реплик и подсказчица рифм - вот кем была героиня Зои.
--
Сколько можно предупреждать! - директор срывал свой страх разоблачения авантюры на подчиненных, - И что у тебя за дурацкое пенсне на носу!?
--
Это вторая проверка, Семен Карлович, она для моих решительных действий просто необходима, - Крикова улыбнулась и прежде чем ее успели понять или остановить, вышла на сцену.
--
Амелия, наверняка ты мне поможешь понять столь трудную загадку... - Марина обратилась к ней по тексту, но Зоя повела себя странно.
Она вышла почти к самой рампе, прищурившись, осмотрела героиню, сняла инфракрасные очки, после чего начала говорить тест совсем из другого действия. Зоя была на диво хороша в этот момент, глаза ее горели такой радостью и надеждой, которые было видно даже с задних рядов
--
Все то ничтожество, что носишь ты в себе, и все твои пороки и сомненья, сейчас я разрешу одним ударом, - директор у пульта вдруг схватился за ворот будто кто-то душил его, - Когда же мрак придет к тебе - не бойся. В родстве с тобою состоит он прочном.
Она расстегнула ридикюль, вынула оттуда пистолет и тремя выстрелами разнесла голову андроида.
Удивление зрительского зала было таким сильным, что тишина в нем продержалась целых четыре секунды. В последующем крике можно было разобрать только отдельные звуки, обозначавшие возмущение, ужас или ярость, но кроме этого не содержавшие в себе никакой информации. Зоя поклонилась залу, принимая это за овации, но на сцену полетел такой поток блокнотов, ручек и даже туфлей, что ей пришлось быстренько убраться за кулисы. Когда всеобщий вопль разбился на отдельные слова, уже доступные человеческому уху, зрители и актеры смогли разобрать длинный крик директора, повторяющийся, будто монотонная заунывная мелодия.
--
Уволена! Уволена! Уволена!
--
Не мог человека на роль взять!? - не оставалась в долгу актриса.
Но тут часть возмущенной зрительской массы, как квашня из кадки, поперла на сцену и всем актером пришлось искать убежища в задних комнатах театра.
Разгром попал в самое яблочко, он разворошил всегда готовый к скандалу муравейник. Журналисты как мухи вились вокруг театра, они буквально распяли директора, четко и аргументировано доказав, что он и раньше пользовался роботами, живых людей за артистов не считает и весь его авангард вообще был только достижением техники. К театру прилепилось название "Протухшая свеча" и с этой поры он стал обычным балаганом, каких много в любой столице.
Зоя же вырвалась из кокона безвестности. В лучшие театры ее не взяли, для этого она не дотягивала как актриса, да и к людям, однажды предавшим коллектив, относятся с подозрением. Но модный экстремальный театр "Анатомия" был рад видеть ее в рядах своей труппы, где она и играла следующие восемь лет.