Бескаравайный Станислав Сергеевич : другие произведения.

Синцьзян Прода

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Прода от 08.09.11


  

Часть 2.1

Апрель,1933-й.

   Завтра Пасха, а на душе у Шаньгина было так тяжело, будто он, не веря в Христа, стал прикидываться одним из тех богомольцев, что, говорят, на себе тащат по улицам Иерусалима тяжелые дубовые кресты. Истово верующие хотят здоровья, или спокойствия на сердце, а он просто денег под чужой рукой. Кряхтя, поднимает крест, и вперёд, и награда не стоит таких усилий, от которых подгибаются ноги и душа тянется по волоконцу...
   Остается единственная надежда - взять достойную награду самому. Хотя о том, чтобы всё взять самим, думали очень долго, и готовились почитай десять лет, все равно получалось как-то криво и косо. Это в истории можно было прочесть, как стремительно взял власть Бонапарт, как ловко проворачивались десятки заговоров, сплетаясь в прочную сеть, как точно в нужный момент вытаскивали пойманных рыб.
   Промедление - вот главное слово последнего года. Оно будто выстроило лабиринт с бесконечным количеством тупиков, и нём, как жадные и глупые воры, метались казаки. Или умные и хитрые комбинаторы - но все равно не хватало силы пробить стены и просто выйти, не тянули они.
   И вот сейчас, когда они "точат ножи" в самом, что ни на есть прямом смысле слова - он, переводчик, наполовину шпион, на четверть художник, чистит немецкий "люгер", перебирает старый "наган" и третий свой пистолет, новенький, из Союза, полученный - они даже не знают, как называть ту страну, власть над которой хотят получить.
   Синьцзян? Это слишком в китайском духе, а если еще иероглифами записать, то к чему их жертвы? Еще одна китайская провинция, которая держится особняком от Поднебесной лишь потому, что еще не решены все вопросы о власти в "большом" Китае?
   Туркестан? Но ведь они воюют сейчас с мусульманами, причем со всеми разом - какой из местных народов, молящихся Аллаху, не поднялся сейчас на них? Все поднялись. Даже монголы, хоть и буддисты, тоже воюют с Урумчи, с этим идиотом-губернатором.
   Южное Семиречье? Но это неправда. Настоящее Семиречье там, на севере, где сейчас стоят полки с красными звёздами, и еще оно в его детстве, когда он еще не умел сам стрелять в людей и не думал, что сможет отправлять их на смерть.
   Никак не даётся в руки душа здешней земли. Она будто огромный платок из проволоки железной, медной, из золотых и серебряных нитей. Кажется, что металл, но нет, вот прутья орешника, полусгнившие ветви ивы, самодельные кедровые шомпола. И край платка, пропитанный ружейным маслом, все время выскальзывает.
   Константин отложил перебранный "наган", вытер руки. Внезапно ему стало нехорошо, навалилась слабость, и Шаньгин спрятал лицо в ладонях.
   В крошечном закутке сегодня он ночевал один - подпоручика Пчелинцева, с верхней койки, третьего дня угостило осколком в висок. Воспоминания накатывали мутной волной, и гудение казармы, за тонкой дощатой перегородкой уже не могло их остановить.
   "Большую вспышку", общий бунт мусульман всего края они с Марком Стефановичем предсказали недели за две до нового года. В картинах они увидели много непонятного - откуда-то брались тысячи китайских на вид солдат, действовавших заодно с казаками. У них было самое разнообразное оружие, большей частью старое, истрепанная гоминдановская форма и сравнительно толковое командование. Константин мог поклясться, что это маньчжуры. Одновременно Ма Цзу-ин возвращался в край - на окраинах Урумчи тоже виделись дунгане. Но полного успеха он не достигал - бои продолжались.
   Шаньгин подготовил обоснования - собрал подходящие сплетни, причесал их собственными рациональными предположениями, добавил пару откровенных выдумок, которые должны были подтвердиться в самое ближайшее время, и пошёл на доклад к Паппенгуту.
   Павел Петрович слушал его внимательно, но на середине доклада вдруг заговорил с "профессорскими" интонациями, явно подражая кому-то из собственных учителей.
   - Батенька, это же турусы на колёсах. Вам в литераторы надо, романы писать. И проживетё вы много сытнее чем на наше скромное жалование.
   "Промахнулся" - Константин не мог вспомнить, о себе он тогда думал, или о командующем.
   - Думаете, отчего некоторые из чинов по бумажке всенепременно свои доклады читают, а некоторые, и вы среди них, могут вольно высказываться? От вольного высказывания порою человек говорит лучше и толковее. Не всякий, иной просто молчит, иной словами как горохом сыплет. За вами, молодой человек, гороха не наблюдалось, но вы в фантазию уйти изволили.
   Паппенгут откашлялся.
   - Какие гоминьдановские полки, ты чего мелешь? "...окажут воздействия на Ма Цзу-ина, тот вынуждено переместится в Синьцзян, а они будут его преследовать". Какое гоминьдановцы могут оказать воздействие, у них в Цзянси, в самом центре державы, совдеповское гнездо с Калужскую губернию величиною! И еще нарывы красные по всей стране. Они силы копят, чтобы их к ногтю взять, а тут "...окажут воздействие".
   Шаньгин мочал. Сейчас ему абсолютно нечего было делать, кроме как стоять по стойке "смирно".
   - Что дунгане и сарты новые бунты готовят - верю. Но чего им зимой бунтовать? Про тех пойманных мулл ты прав, что-то важное они везли. Но у них уже не спросишь. Получается, что все свои "обоснования", ты строишь на единственном факте, и вокруг выдумку накручиваешь, как колючую проволоку вокруг тушки мороженой закурицы. Вот что у тебя в рукаве есть, кроме бесконечного "из допросов стало известно"? Говори.
   Константин секунду выждал.
   - У них нет других путей для победы, кроме как общее большое восстание - все локальные выступления мы подавим. Должны подняться уйгуры. Такое восстание может быть обеспечено только мусульманской верой.
   - Дельно, логично, - кивнул Паппенгут, - Ты выявил основные точки сбора заговорщиков? Основные места ударов? А китайцев сам выдумал?
   Шаньгин прекрасно понимал, кем он сейчас выглядит в глазах командующего -парень, который еще не наигрался в войну и которому хочется быть в армии тем же, кем стала его жена в купеческих делах.
   - Слухи ходят постоянно.
   - Отставить слухи.
   - Китайцев могут пропустить коммунисты. Через север.
   - Это сведения или снова слухи?
   - Так же мне удалось на аэродроме переговорить в Лю Веэм - он в прошлом повар, а сейчас один из охранников Шэна. Тот хвастался, что недавно готовил осьминогов. Где он мог это сделать вдалеке от океана?
   - Ну и что? Слетал в Нанкин, туда морские товары исправно завозят. Советы же держать руки в обоих карманах, с гоминьданом у них тоже переговоры, вот до Нанкина его и подкинули, а в столице морские товары всегда будут.
   - На четыре сплетни об ударе китайцев из центра теперь приходится две сплетни о прямом ударе советов нам в помощь и одна - о том, что они помогут перебросить каким-то образом подкрепление из большого Китая. Среди работников торгпредства тоже такие слухи. Вот и все мои сведения. Не на самолетах же они будут их перевозить.
   - Пока свободен. Следующий доклад после Крещения.
   Паппенгут держал при себе четырех, как он их называл, "вольных разведчиков" - полезное дополнение к основной своей "разведке". Основная - неполная дюжина старых солдат под началом Голоногова. Они тоже собирали слухи, доставали, где могли, газеты. Еще "вели досье" на основных китайских чиновников и главарей мятежа. Много вербовали всевозможных лакеев, шоферов, солдат, а иногда даже пилотов и лейтенантов пехоты. Но серьезной тюрьмы у русских войск не имелось, китайцы завести не позволяли. Жирных фондов у Паппенгута тоже не водилось. Так что толку от такой разведки было мало. И Павел Петрович замкнул на себя все линии управления. Лучше раз в месяц или в две недели выслушать толкового шпика, чем сочинения Голоногова - те неизменно начинались со слов "О чём рассказывают..."
   Лишних средств Шаньгин не просил, "вольные" работали за свои деньги, но в глазах командующего прочел что-то вроде "приказа о понижении".
   Слухи о восстании ходили всё более упорные, и подготовка к нему становилась все заметней, а возможности упреждения продолжали оставаться "ограниченными".
   Константин прожил эти недели, как на бомбе с часовым механизмом. Это было ужасно - ощущать будущее, слышать тиканье, но понимать, что твоих сил слишком мало, чтобы его изменить. В письмах из Кульджи Марк Стефанович намекал ему, что пережил подобный ужас бессилия в последние годы смуты, и Константину тоже не следует "погружаться в отчаяние".
   Только у Шаньгина была какая-никакая, но власть. Он стал жесток при допросах и тороплив на приговоры. Любой поселок виделся ему тлеющим кострищем, куда вот-вот плеснут керосину. В бесконечных разъездах между городками и крепостями Шаньгин вскрыл время начала бунта ничуть не хуже, чем Марк Стефанович при уходе в картины. Он даже смог установить, что в Манасе к бунт присоединится один из китайских лейтенантов; но доказательства были слабыми. Шэн Шицай, выслушав доклад русского, лишь поместил лейтенанта под негласный надзор.
   При следующем их разговоре Паппенгут слишком спокойно сказал, что если полыхнёт - нет надежды удержаться южнее пустыни Такла-Макан.
   Полыхнуло в середине февраля.
   Нияз-ходжа объявил, что ему было видение. Пророк Мухаммед отдал приказ идти на кафиров войной. Муллы - как сидевшие в своих мечетях, так и странствующие - в один день, в один голос начали призывать к джихаду.
   Война стала на ноги.
   Уйгуры взялись за оружие, восстали шахтёры на золотых приисках, все разбойничьи шайки, что прятались по ущельям, пошли в города.
   Казачьи и китайские гарнизоны практически повсюду оказались в меньшинстве; и в самой первой вспышке бунта спасло лишь то, что плохо вооруженные и кое-как одетые толпы шли на столицу, куда раньше в поисках спасения устремились китайские беженцы. Моджахедам казалось, что главное - взять Урумчи, и они увлекали за собой остальных.
   Шаньгин не мог забыть тот день, когда эти толпы пришли к стенам столицы. На несколько тысяч человек у них было лишь два пулемета и сотни четыре хороших винтовок; но они катились как волна. Большая часть русских войск была в городе, ведь разумней держать полки в едином кулаке - но только вот почти все в казармах
   Утром несколько разъездов не вернулось, Паппенгут приказал усилить охрану стен, но пара дюжин казаков и полсотни ханьцев, которые стояли на Западных воротах, просто не могли остановить этот человеческий вал, который накатил из густого мягкого снегопада. Их смяли - "ослепили" огнем из винтовок, взорвали ворота динамитными шашками и хлынули в город.
   Казаки встретили их на Мостовой улице. Два броневика казались семирекам лучше козырного туза. Поначалу выбили самых прытких моджахедов - и думали идти к воротам, вышибать эту шваль из города, но дунгане с уйгурами подняли свои пулеметы на крыши, огонь сметал с улиц всех. Останься броневики без прикрытия - из подворотен кинутся, облепят бронь, как муравьи, и в толпе непременно найдутся динамитные шашки.
   Пришлось становиться в цепи, идти навстречу толпе под огнём, давая время пулеметчикам в броневиках нащупать "огневые точки" на крышах.
   Шаньгин был в четвертом ряду. Он считал себя опытным солдатом, и прекрасно знал, как сливается в единое целое дух сотни, как он звенит, будто медный гонг - сильная духом, слаженная сотня отбрасывает врагов этим звоном. Но в этот раз тяжелый гул перекрывал и бронзу, и колокольную медь. Скрежет и хруст всех оттенков темного - вот что ощущал Константин. Дело дошло до рукопашной, и Константину стало казаться, что рано или поздно очередной "верный" все же проткнет его пикой или исхитрится всадить пулю из ветхого револьвера.
   Но подошла подмога - Паппенгут не стал бросать на улицы оставшиеся резервы, он пустил первый полк на стены. Трехсаженной толщины, с зубцами, они были как защищенная дорога, проходившая выше городских крыш. Две колонны казаков сомкнулись у западных ворот, будто кузнечные клещи.
   И тут выяснилось, что истинно верующих моджахедов, решимость которых твёрже алмаза, среди дунган с уйгурами не так много - паника овладела прорвавшимися бунтовщиками. Бой сразу превратился из смертного подвига в тяжелую работу. Надо было вычищать дом за домом.
   Еще до наступления вечера Айчен Ю смог блеснуть своими талантами организатора - губернатор приказал ему расчистить завалы трупов, тушить пожары, наладить помощь раненым.
   По радио дубань приказал Шэн Шицаю, - который начало заварухи застал в самом безопасном месте, в Дананченской крепости с её сильным гарнизоном - поспешить на выручку столице.
   Первого марта тот был под стенами. Разогнал шакальи банды, которые ограбили все окраины и дочиста разорили склады. С Шэном пришли первые полторы тысячи гоминдановских войск - Союз пропустил через свою территорию части, разгромленные и выдавленные из Манчжурии японцами.
   Потом случилась история с Чугутаком и Гученом. Вернее, она началась еще до набега на Урумчи, о ней просто не знали. Эти два городка были окружены и наполовину сожжены; лишь в центральной глинобитной "цитадели" отсиживались хорошо если сотня русских стариков с женщинами и сотни три китайцев.
   Паппенгут посадил второй полк, которым теперь командовал Хиловский, на грузовики, и подмога меньше чем за сутки добралась к стенам Чугутака. С основными силами - тремя казацкими и одним маньчжурским полками, командующий выступил к Гучену.
   Но там хозяйничала уже не просто толпа. Там был Ма Цзу-ин собственной персоной с подкреплением.
   Паппенгут решил использовать этот шанс - противника возглавлял не очередной фанатичный мулла или вчерашний лавочник, а опытный офицер, не обделенный здравомыслием. Можно было попробовать договориться. Константина снова выдернули из сотни, и в который раз ему пришлось быть переводчиком.
   Броневик с одной стороны, грузовик с другой - и посередине линии ничейной земли возник пятачок для переговоров.
   Ма Цзу-ин показался Шаньгину сплошным ртутным сгустком решительности, энергии и упрямства. С первого взгляда было ясно - этот человек будет воевать до тех пор, пока не добудет себе царство, или пока не встретит свою пулю. Даже подтянутый, волевой и спокойный Павел Петрович несколько терялся на фоне "тигра".
   - Предлагаю вам обсудить условия перемирия - вы деблокируете наши гарнизоны, а мы обеспечиваем условия для переговоров с губернатором, - Паппенгут говорил неторопливо, подчеркнуто спокойно.
   - Такие условия - не основания для сделки. Вы не сможете воздействовать на Чина, он постарается истребить нас с при первой возможности. Не надо меня обманывать. В качестве ответной любезности я могу вас уверить, что гарнизон погиб в первый же день осады, вам незачем жертвовать солдатами. Тела я могу выдать.
   - Битва сложится не в вашу пользу - отступите в Ганьсу. Там у вас есть все, что вы хотите.
   - Спасибо, что посылаете меня навстречу гоминдановским частям.
   - Со мной один полк именно таких частей.
   - Да, поэтому я останутся в Синьцзяне - на этой дальней границе я смогу отбиться от кого угодно. Я предлагаю вам передышку - обязуюсь не атаковать вас и сегодня же выдать половину тел, а остальные завтра.
   - Тогда, вероятно, нам не о чем говорить, - Паппенгут положил ладонь в затертой перчатке на открытую дверцу броневика. - Тогда но что же вы рассчитывали при встрече?
   - Монголы не будут драться, если Чин перестанет быть губернатором. И многие из уйгуров. Подумайте, к какому соглашению мы могли бы прийти? - быстро сказал Ма Цзу-ин.
   Паппенгут усмехнулся и захлопнул дверцу.
   Казачьи полки были как рубаха, которой пытаются сбить пламя с горящей обивки - лишь решительный и быстрый удар принесет успех, иначе она станет новым топливом для пожара. Чтобы там не говорил Ма, надо было идти в бой немедленно, пока бунтовщики не подтянули новые силы, и не получили тройного перевеса.
   Бой начался меньше чем через четверть часа. Кто-то дрался в открытом поле, а сотне Шаньгина выпала тяжелая перестрелка в скоплениях глиняных хижин, в черно-белых, словно ободранных, мартовских пригородных садах. "Лейлы! Лейлы!!" - и очередная ватага набегала из-за поворота.
   Казаки пошли на штурм города. Первый полк изобразил маневр охвата, и это решило дело - в ночь и ранее утро Ма Цзу-ин отступил, и потом его гнали аж до Милейхо. Гарнизон действительно погиб в первый день. Зато в Чугутаке продержались - Хиловский успел выбить дунган из города.
   Самое неприятное, что слова Ма Цзу-ина насчет губернатора были чистой правдой. Это понимали и китайцы, Паппенгуту пришлось потом долго объясняться с Чжан Пинвеном - отчего пошел в бой без прямого приказа дубаня, отчего так долго вел переговоры с бунтовщиком.
   Но ни решительные удары русских войск, ни поддержка все новыми маньчжурскими полками - а к маю должна была собраться полная дивизия - уже не могли помочь в заполыхавшем вовсю Синьцзяне. Хами пал, самолетное общение с большим Китаем прервалось. Лишь в Илийском крае было спокойно, остальной Синьцзян горел, и только присутствие войск сдерживало людей. Единственной удачей того марта можно было посчитать задушенный бунт в Манасе - предателя-лейтенанта схватили, его ближайших приспешников расстреляли.
   Всё это было вчера, а завтра - хотя почему завтра, уже четвертый час утра - надо будет браться за власть. Вот и посмотрим, усмехнулся сам себе Константин, кто чего стоит.
  
   Дневник Ольги
   "..Как давно я сюда не писала. Когда все было хорошо - боялась, словно кто-то может подсмотреть за плечом и позавидовать. Что у меня за беды были тогда - стычки со свекровью, два ограбления, Гмыркин? А теперь - хочется выговориться хотя бы так, на бумаге. Последнее письмо от Кости - через месяц после отъезда, и уже какую неделю ничего. Передавал с Андреевым письмо, но у того растяпы вор карман вырезал. Остальные говорят, что жив, мотается с Паппенгутом. Одни слухи - то мы побеждаем, то нет... Вернулась сегодня из госпиталя - Андрей лежит там с простреленным плечом. Мне уже кажется, что это невеликая цена за возвращение, хотя...нет, хватит об этом думать! Я бы позавидовала спокойствию Софьи, если бы не знала, что оно - от равнодушия. Нет уж, лучше так. Поговорила с Яблонецким, у них постоянная нехватка бинтов и марли на перевязки. Постараюсь помочь.
   Андрей тоже не знает ничего о том, что сейчас происходит в столице - не больше тех слухов, что уже дошли. Торговля просто бьется в судорогах, сейчас все решается в Урумчи, а я сижу здесь и жду... Конечно, война торговле не помеха, если торговать, как Гмыркин - нахапать, взвинтив цены до небес, а потом удрать со шматом в зубах. Но я так не хочу, да теперь и не получится.
   Я бы хотела жить где-нибудь, где сосед будет значит просто "человек, который живет рядом", и все. Никак не "человек, который живет рядом и в любой момент может сжечь твой дом", да и свой тоже.
   Я могла бы жить где угодно, но Костя хочет жить только здесь - он слишком много отдал этой земле, а она продолжает оставаться чужой. Костя верит, что сможет это изменить. А - только хотела бы верить. Даже год назад что-то мешало, слишком большой ценой получается удержаться, всегда на пределе, всегда надо чем-то жертвовать. Петя живет у свекрови больше, чем дома, Ксюшу вижу только когда кормлю. Я бы хотела учить сына сама - и не успеваю. Теперь я стала намного лучше понимать отца.
   Хорошо, что Марк Стефанович занимается с ним, сколько может, и Петя его слушает с удовольствием. Совсем как мы когда-то...
   Все идут ко мне, все спрашивают...а у кого спрашивать мне? Ехать в Урумчи? Оставаться, ждать здесь, надеяться на лучшее - как все делают? Я знаю, уверена, что если центр событий сейчас в Урумчи, то и где-то Константин рядом. Господи, только бы с ним ничего не случилось!
   Пора идти"
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"