Аннотация: Рассказ о Куликовской битве, ритмическая проза
Седая ночь моих раздумий тяжких... И безысходность с тайною сплелась, и ветер рвёт окошка удила - за полотном натянутых гардин зияет бархатная синь.
Темны на юге ночи... Не вижу ни одной звезды и хочет остуды ледяной воды горящее тоской нутро и жжёт искусанные губы - но цепенею я и заворОжено пронзаю синью взора синь небес.
И вижу в ней расщелины пространств и то, как вытекают из них белёсой мглой ручьи, виясь и разбегаясь, и сливаясь - и понимаю: это Время!
Нисколько в том не сомневаясь, я обмираю холодящим страхом и восторгом... И родничка на темени касаются невидимые струи а губы увлажняются Словами: Успенье, иго, рати, Рождество... И Русь и Богородица... И смерти естество...
И ветер в ноздри льёт мне запахи полыни, тины, пота, хвои, а уши полнит волчьим воем, и топотом, и скрежетом, и гулом. Сквозь шум я различаю голоса:
- Испей-ка, кум, успенского кануна*. За братство и за славу...
- Нет, Кирша, погодим... За переправой...
За переправой? Метнулся взор мой вспять теченья Времени и вижу от сего вчерашний день и рЕку и лесА понтона - и всё во тьме ночной. И слышу скрип телег сквозь храп коней - и точно знаю: я за Доном, средь дней великого похода на Мамая.
Ах, Боже мой! Как? Почему я здесь? О! Время от Успенья Богоматери до Рождества Её! И временной колодезь глубиною в семь веков! Яснеет голова и вертится вопрос: "Зачем?". А между тем, всё чётче слышу звон подков и вижу переправу, змеиный хвост полков... Их воинская справа отблескивает чешуёю бляшек и кольчуг и позолотой ножен. И княжеских корзно* багрянец выхватывает лунный свет, и стяги... Глухие окрики стреножат лошадей, чтоб не сбивать людей с моста...
И вдруг испуг: о, нет! Мне сечи зрелище не по плечу! Смерть, кровь и боль я видеть не хочу...
- Смотри! - приносит ветер чей-то мне указ. - Смотри, не отрывая глаз, какой ценою Русь объединится!
Тут тьма луну сглотнула и во мраке вспорхнули крики птиц. И речи:
- Амелфа, жёнка моя, на сносях... А вдруг загину я в сей сечи? И не увижу сына...
- Не трусь, Семён, беду не кличь... Господь поможет нам стоять за Русь и Веру. Опричь сего я зрил, как на Успенье на брань благословенье князю дал отец Герасим. Бог знает меру всякого и сверх не воздаёт...
- Ты знаешь, Гридя, пешец я... И полк наш, Вельяминов, ставлен наперёд...
Молчанье заполняют вздохи, ропот и ожидание подвоха - но нет! Я слышу шёпот:
- Позри-ка, брат, как он идёт! Спокоен и неспешен. Полнотел. И богатырь, хоть не высок...
- Боброк то, княжий воевода. Засадный полк его удел... Везёт... А мы полтеями* украсим поле. Амелфа изведётся вся...
- Как доведётся, брат... На всё Господня воля...
...Дон спит рассветным сном, беды не чуя. В холмы одеты берега Непрядвы, в них дремлет слава и позор, и пух могил и летописный вздор о брани беспощадной.
Густой туман сокрыл, как уряжение полков творится. Порядки боевые, превозмогая тесноту людскую, улеглись, и птицы в испуге взмыли, и лисицы шарахнулись в густое разнотравье. И небеса молитвами насытились о животе и здравье. И заиграли боевые трубы...
На Красный холм Мамай выходит из шатра и царским взмахом рукава даёт сигнал - и зазвенели медью бубны.
И тут же темник загарцевал пред конницей татарской и рати начали сходиться, и встали, и вросли, ступить не смея дале, на расстояньи, означенном для поединка Пересвета с Челубеем. Те с копьями наперехват помчались друг на друга - и кровь камедью на кольчугах заблестела и сникли оба головами и обмякли телом...
И я с испугом смыкаю вежды: мне исход известен, не оставляет он богатырям надежды - убиты оба, но победа по праву достаётся Пересвету, коли в седле он удержался...
Однако басурмане с этим не согласны...
Не вижу я, но знаю, что вражье полчище летит на русов с воплем громогласным и вот сминает полк Передовой... И тут же начинает полк Большой теснить - рассыпалась стена заслона...
А я уже почти оглушена: храп лошадей и лязг, и хруст костей, и хрипы смертные людей и стоны... О, как скрежещут железа! Как бьются наши оголтело! И хлюпают мечи о тело, и свищут стрелы, и головы летят! И пыль в глаза и смрад и ад! И ругань, как молитва, и молитва - бранью! И смерти дух, и жизни истязанье... И... О, Творец! Не слишком ли жестока эта битва! И, наконец, теряю я сознанье...
...Зловеща тишина истекшей сечи... И алчно вороньё кружит, пугаясь стонов. Над Доном и Непрядвой испарений мгла. И Меча с Плавой, и Соловой по щекам земли текут ручьями слёз и крови. И холмятся тела. И брани послесловьем слЫшны плачи оставшихся в живых - лежачих и средь них бредущих... и стоны смерти с нетерпеньем ждущих - им небеса уже распахнуты в ногах...
Славяне, басурмане в общих грудах... Полтеи, руки, головы, разорванные груди... Пробитые шеломы, стрел и копий дерева с изломом... Пучками ржавая трава израненного поля... Иссеченные кони, люди... Всё стонет, корчится, щетинится от боли!
...Затихли скорбно обречённые к изводу на гробы дубравы. Живое поле Куликово кольчужной справой дышит смрадно и неровно. Нескладно, осмелев, слетелись враны и со скандалом расселись пировать на раны мёртвых воев. В их карканье ворвался волчий вой утробный и близился уж час ночной...
Я, в сон влекома, отрешилась от событий дня на миг, когда меня настиг знакомый Глас:
- Послушай. Ты сейчас узнаешь, за что великий князь Московский, взыскавший прозвище Донской и угодивший в святцы, призвал сражаться всю святую Русь...
- Чтоб княжества удельные смогли собраться под его начало, объединиться и избавиться от ига. Об этом пишут во всех книгах...
- Вот с этим спорить не берусь. Однако же в другом интрига. Возможно, вовсе не желая, убрав строптивого Мамая, наш князь сплотил Великую Орду. И иго тем продлилось на столетье, и принесло Руси беду. Власть незаконно захватил Мамай - не ханского он роду, он всего лишь темник, но не трус - зело хитёр. Его шатёр был пуст, когда его пленить хотели - сбежал герой наш, в мыслях пестуя худое. И через две недели он с Ягайлой взял Одоев и стал готовиться к походу на Москву - но вот в Литве переворот и... В общем, планы сорвались, поскольку Русь с Литвою замирились. Два года на Руси стояла тишь, пока окрепший Тохтамыш не заявил свои права. И вот Москва, оставленная князем на Остея, непрошенных гостей пытается прогнать и смертно бьётся за свободу. О, столько полегло народу! Но знать, должно тому случиться: взял Тохтамыш осиротевшую столицу... И тут с повинной головой домой, на вотчину, вернулся князь и хан, победою ликуя, ему ярлык на власть дарует. Так главным мытарем Орды становится Москва, и обирает Русь исправно. Князь "игу" служит славно и вскоре прирастает землями другими. И бурную ведёт торговлю с Крымом и Хвалынью... И платит дань... Крепка у власти длань, когда её ласкают иноверцы! Короче, сечу Куликову сотворили торгаши...
Хватаюсь я за сердце:
- О, нет! Не говори, что не разбита Хазарань! Не рви души! Неужто и тогда историю творили торгаши?
- Всегда! Князьям давали ярлыки на власть, кормили всласть - и те народ свой предавали. И крали: жизни, память, славу... И битвы выигранные и солдат врагу сдавали... И ныне князи сдают врагу народной кровью укреплённую Отчизну, и предают победы, очерняя свой народ и славу... Власть - отрава! И встарь, как ныне, златодавцы на коне...
- Как больно мне... Зачем? Зачем мне нужно это знать? Ведь я и так уже на болевом пороге...
- Вот именно! Ты нервом обнажённым на волне и под призреньем Бога! Ты Женщина и Мать. И детям всё должна поведать, рассказать о бедах, что ждут, коль раздробят Отчизну и нЕруси раздарят по клочкам и ересью засеют прокажённой! Про дешевизну рабской жизни, коль не сумеют сберечь завещанное им отцами! Про Честь и Совесть, и прОлитую кровь...
- Но я всего лишь Женщина! - перебиваю я неведомо кого. - И я слаба, мое предназначение: Любовь!
- Любовь и Свет и воспитание Мужчины!.. На всё нужна Любовь.
- Кто ты? - теряя силы вопрошаю я.
- Я Глас!
- Ты Глас Небес? Иль Ангел Ты, Хранитель мой?
- Неважно. Будь отважной и будь самой собой. Считай, что я Души твоей обитель...
- Что я смогу?.. - теряюсь снова я и слёзы прибывают, как воды в половодье, - я безоружна...
- А Любовь, а Слово?.. - уже издалека ко мне несётся...
И пульсом бьётся вновь во мне тоска... И мысль пришла: вдруг то сердца воителей за Русь, что скормлены сырой земле, стучатся? Ожили ритмы болью, и солью на губах: Успенье, иго, рати, Рождество... И Русь и Богородица...
И вижу нынешнее поле Куликово я, где Смолка умирает у Дубравы, в которой полк стоял Засадный - сохнет, обнажая русло - а некогда в ней умывался сам Боброк Волынский и вои из победного полка его. И те, на чьих костях доселе Русь стоит...
И Богородица скорбит, и лебеди по нам на Рождество Её кричат уж семь веков...
Земля родная истоптана врагом, но всё ещё жива, рождая запахи и мяты и полыни.
И клевера под небом синим вползают в разнотравье и роса слезой блестит, и Красный холм венчает стела Славы Русской...
И бирюзовые шеломы на главах Храма белостенного на поле брани её хранят...
То Память наша.
И покуда чтить мы будем предков, покуда помнить будут нас потомки - жить будет Русь, Россия...
СЛОВНИК:
Корзно - плащ, мантия, атрибут княжеской власти.
Канун - пиво или брага, сваренные накануне праздника.
Мытарь - сборщик налогов.
Полтей - тела, разрубленные пополам.
Темники - начальники над "тьмою", т.е. десятком тысяч войска.
Стяги - как флаги, так и группа ратников около 100 чел.
Иллюстрация - коллаж из картин.
Худ. В. Моторин: 'Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский' и 'Великий Князь Дмитрий Донской'
Худ. М. Авилов: 'Бой Пересвета с Челубеем'