Возвращение

Повесть

1.

Далеко внизу сквозь редкие разрывы в тучах холодно поблескивала поверхность океана. Еще когда "боинг" выруливал на взлетную полосу в аэропорту Кеннеди, из туч, наползавших на Нью-Йорк, заморосил мелкий дождичек. "Дождь в дорогу - добрая примета" - вспомнилось Алику. Он только слегка усмехнулся. Боль, поселившаяся в его душе четыре дня назад, не отпускала...

Для своих сорока трех Алик выглядел совсем неплохо. Не так, как у некоторых к этому возрасту, - ни живота, нависающего поверх брючного ремня, ни мешков под глазами. На круглом лице, над тонкими улыбчивыми губами - аккуратно подстриженные черные усы. Густые, чуть вьющиеся волосы зачесаны назад. На лбу, справа вверху, - небольшой шрам, след давней мальчишеской драки.

И в студенческие годы, и позже друзья и подруги звали его просто Алик. К своему полному имени и отчеству - Александр Егорович - он так и не привык. Даже здесь, в Америке, знакомясь, он непринужденно представлялся: Алик. Барбара, жена-американка, тоже величала его "Алык", произносить звук "л" мягко не научилась.

С Барбарой он познакомился десять лет назад, еще в советской Москве, куда та приехала с группой студентов их колледжа для совершенствования в русском языке. Увидев в ГУМе миловидную девчонку, которая с явным английским акцентом пыталась что-то объяснить продавщице, Алик великодушно посодействовал общению представительниц двух миров. Он помог выбрать матрешку, проводил до метро, скромно полюбопытствовал насчет телефончика. Барбара оказалась на удивление доверчивой, влюбчивой. Многоопытный холостяк, Алик окружил ее деликатным мужским вниманием, дважды пригласил в театр. Когда мама уехала с ночевкой на их садово-огородный участок, пригласил Барбару домой. Выпили по маленькой сладкого винца, потанцевали под старую мамину пластинку с песнями Шульженко - песен этих Барбара, конечно, никогда и не слышала. И все последующее получилось очень мило, естественно. Их жаркая любовь продолжалась целых три недели. Потом Барбара вместе с сокурсниками улетела в свой Сан-Франциско.

Через несколько дней, столкнувшись с Яшкой Гуревичем в пивном баре, что в Столешниковом, Алик небрежно поведал о своей победе на международной арене. Яшка всегда отличался цепким, практическим складом ума. Он сразу ухватил перспективу, о которой Алик как-то и не подумал.

- Старик, ведь это же верный шанс свалить за бугор!

Когда из далекого Сан-Франциско пришла открыточка от Барбары, Алик настрочил ей нежный ответ на четырех страницах. Завязалась переписка. Через год Барбара, замороченная его письмами, прилетела в Москву. Времена становились полиберальнее - "ускорение", "гласность", "перестройка". Алик сумел без особой нервотрепки зарегистрировать брак с иностранной гражданкой, а потом получить выездную визу - "для воссоединения семьи". Так он очутился в Америке. Странно сказать, но с Барбарой, быстро располневшей после родов, они жили совсем неплохо. Характер у нее оказался легкий, покладистый. Да и дочка Машенька, конечно же, связывала. Угнетало Алика только то, что Барбара, успешно продвинувшись по службе в своей фармацевтической компании, зарабатывала больше него. А он по давней домостроевской традиции считал, что главным добытчиком в семье должен быть мужик, "хозяин". Правда, в новой стране всем поначалу непросто. Его диплом с идиотской специальностью "инженер-экономист" никого тут не впечатлял. Хорошо хоть, английский дался легко. Алик устроился в агентство, посредничающее в купле-продаже недвижимости, набрался опыта, приобрел за минувшие годы добрую репутацию среди клиентов. Уже мечтал открыть собственное агентство - в Америке лучше всего работать на себя, тогда и деньги можно делать хорошие. Да тут это и случилось. Четыре дня назад. И все рухнуло. Думать об этом не хотелось...

По узкому проходу между креслами стюардесса везла тележку с прохладительными напитками. На губах, густо покрытых помадой, застыла профессиональная улыбка. Соседнее с Аликом кресло было свободно, а в кресле у прохода развалился мужик в дорогом двубортном костюме - с засохшим пятном какого-то розового соуса на рукаве. Явно навеселе, он что-то невнятно бормотал себе под нос; удавалось распознать только отдельные крепкие словечки - на "великом и могучем" языке. Когда тележка приблизилась, мужик взял две банки пива. Одну протянул Алику.

- Дринк?

- Спасибо, не хочется что-то, - ответил по-русски Алик.

- Ладно, еще пригодится, - мужик положил банку на пустое сиденье между ними, другую открыл и припал к ней. Опорожнив банку, провел ладонью по мокрым губам, вытер ладонь о брючину и протянул Алику для знакомства.

- Степан, - сказал он, излучая пьяное дружелюбие.

- Алик.

- Ты, приятель, что-то невесело сегодня смотришься. Ну, да мы это дело поправим. Видал? - он вытащил из внутреннего кармана пиджака плоскую бутылочку "Абсолюта".

- Сейчас мы это дело поправим...

Слегка пошатываясь, он подошел к стюардессе, медленно продвигавшейся по проходу, взял у нее два пластмассовых стаканчика и вернулся на место. Ловко, не потеряв и капли "Абсолюта", наполнил стаканчики до половины. "Может, действительно, выпить, расслабиться немного?" - вяло подумал Алик... В опорожнившиеся стаканчики Степан тут же разлил пиво из второй банки. "А это уже ерш будет", - заключил Алик. И опять выпил.

- А вот закусить нечем, - вздохнул Степан. - Ничего, переморщимся. Через полчаса завтрак повезут, я их порядки изучил, полетал уже на разных международных линиях.

Он откинул назад спинку кресла, устроился поудобнее, повернул голову к Алику.

- Вот пробыл я по делам нашей конторы десять дней в ихней хваленой Америке - и уже домой тянет. Хорошая житуха на родине пошла, только ушами хлопать не надо. Свобода, блин... А ты, случаем, не из Москвы?

- Оттуда.

- Сюда тоже по делам приезжал? Или в гости?

- Теперь я в Штатах живу. Уже девять лет.

- В Москву-то наведывался?.. Да ты что?! Ты ее и не узнаешь теперь. Наш мэр, который в кепочке, такое в центре понастроил. А девочки какие по Москве сейчас порхают! Девять лет назад ты и представить не мог... Может, еще по одной? Земляки, как ни говори.

- Нет, нет, спасибо, - торопливо отказался Алик. - Мне хватит. Я ведь из Сан-Франциско лечу, в Нью-Йорке пересадку делал. Считай, ночь не спал. Отдохнуть надо малость.

Он откинул назад спинку кресла, закрыл глаза. Спать ему не хотелось, но надо было как-то отвязаться от говорливого попутчика. Чуть приоткрыв веки, Алик увидел, как тот опять плеснул в стаканчик почти доверху "Абсолюта", выпил залпом. И сразу заснул. Был он, пожалуй, того же возраста, что и Алик. Разве что лицо выглядело помятым - но если так прикладываться, то и станет помятым. Такие же черные усы, как у Алика. И даже шрам на лбу есть, только не справа, а слева. Наверное, работает в крупной компании - летает по свету...

Алик повернул голову к иллюминатору. Внизу по-прежнему громоздились тучи, а над головой, в чистейшей голубизне висело не по-земному яркое солнце. Вот так же величественно и равнодушно будет оно светить и через год. Алик его уже не увидит... При таком диагнозе вряд ли год протянешь.

Курил он с мальчишеских лет, почти все ребята с их двора начинали это баловство классе в седьмом-восьмом, хотели выглядеть повзрослее. А ведь был у Алика пример перед глазами - отец, заядлый курильщик, умер от рака легкого. Но и после его смерти Алик курева не бросил. По молодой глупой самонадеянности казалось, что любые беды, существующие в мире, могут стрястись с кем угодно, только не с ним. Как все курильщики со стажем, Алик обычно долго откашливался по утрам, сплевывал в умывальник накопившуюся в груди за ночь зеленую тягучую слизь. Когда пару недель назад среди этой зелени он увидел розоватые прожилки, поначалу не придал им значения. Но после того как заметил их второй раз, записался на прием к своему врачу.

Доктор Кригел сразу пояснил, что у курильщиков наиболее частой причиной появления крови в мокроте бывает просто хронический бронхит. Потом позвал лаборантку, распорядился, чтобы сделали рентген.

Прикрепив проявленную пленку к светящемуся экрану, доктор Кригел долго разглядывал ее, многозначительно хмыкал. Ткнув пальцем в правое легкое, с того края, что ближе к середине грудной клетки, повернул голову к Алику. Почему-то глядя в сторону, сухо сказал, что вот, мол, эта тень, по всей вероятности, опухоль. Доктор еще продолжал что-то говорить, губы шевелились. Но Алик вдруг перестал его слышать. "Рак? У меня?.. За что?!" Через несколько секунд слух вернулся. Дрогнувшим голосом Алик выразил готовность вырезать опухоль незамедлительно.

- Об операции говорить преждевременно, - возразил доктор Кригел. - Чтобы поставить окончательный диагноз, давайте сначала пройдем все необходимые обследования.

Не включая мотора, Алик долго сидел в своей машине возле офиса врача. Вот так новость... У Леонида Андреева в "Рассказе о семи повешенных" верно сказано: жизнь стала бы невыносимой, если бы человек точно знал, когда умрет. Алик теперь знает. Отец, после того как ему поставили этот страшный диагноз, протянул одиннадцать месяцев. Их районный онколог сказал тогда маме, что операцию делать уже поздно и что лечить будут лекарствами и облучением. Однако такое лечение и само небезвредно. Отца часто рвало, совсем пропал аппетит, выпали волосы, исхудал - кожа да кости. Не леченье, а мученье. Может, и продлили жизнь на несколько месяцев, но разве это была жизнь?

Тогда, сидя в машине, Алик и решил вдруг слетать в Москву. Напоследок, пока еще не скрутила болезнь. За девять лет так и не удосужился побывать на родине. Когда три года назад внезапно, от инсульта, умерла мама, хотел лететь на похороны, да не успел. Телеграмма от соседки, тети Даши, пришла на второй день, в пятницу под вечер. Начинать хлопоты насчет визы в понедельник было уже ни к чему - маму похоронили...

Прямо после визита к доктору Кригелу Алик поехал в знакомое туристическое агентство. Там они с Барбарой обычно заказывали билеты, собираясь в отпуск куда-нибудь в теплые края - на Гавайи или в Мексику. В агентстве Алику пообещали оформить визу за три дня, и он заказал билет в Москву на субботу. Чем раньше улетит, тем лучше. О своем диагнозе он решил пока дома не говорить. Зачем наваливать этот страшный груз еще на чьи-то плечи. Вернется - там будет видно.

Придя вечером домой, он сказал Барбаре, что вот, мол, договорился на работе о кратковременном отпуске. Надумал вдруг недели на две слетать на родину, столько лет там не был. Говорил это с улыбкой. Барбара помолчала немного, потом одобрила: правильно, давно пора навестить родительские могилы. Она, конечно, почувствовала: у Алика что-то стряслось, но допытываться не стала. В этом отличие американской жены от русской. В душу мужику американская жена не лезет. Правда, и в свою не всегда пустит. А уж русская, если любит, - вся твоя, открыта без остаточка.

В пятницу, накануне отлета, Алик побывал в больнице. В рентгеновском отделении его уложили на узенький столик, который начал медленно просовывать его тело внутрь какого-то странного устройства, наподобие большого бублика. "Бублик" чуть слышно гудел, делая послойные снимки его грудной клетки. Потом сделали бронхоскопию. Под наркозом из его правого легкого отсосали слизь с содержащимися в ней клетками, отщипнули подозрительный узелок, выступавший в просвет бронха. Как пояснил врач, собранный материал будет изучен под микроскопом. Если обнаружатся раковые клетки, это и станет окончательным подтверждением диагноза. В зависимости от формы раковых клеток будет рекомендован тот или иной метод лечения.

Алик покорно прошел назначенные обследования. Хотя для него и так все было ясно. Прислушиваясь теперь к своим ощущениям, он заметил какое-то тупое давление как раз в той точке, справа от грудины, куда ткнул палец доктора Кригела на рентгеновском снимке...

Туго набитый человеческими жизнями, "боинг" привычно тащил свой груз через Атлантический океан. Посмотрев в иллюминатор, Алик заметил, что тучи внизу поредели. На водной поверхности, далеко внизу, болталась крохотная щепочка, за ней можно было различить белесоватый хвост пены. Щепочка шла тем же курсом - с запада на восток. Какая все-таки неимоверная высота!.. А что если самолет сейчас падать начнет? Ведь кому-то и не повезти должно - крутится в зазеркалье рулетка, выбрасывает счастливые и несчастливые номера... И вдруг падающий самолет войдет в воду по касательной - не расколется, скользнет в глубину со всем содержимым? Еще какое-то время люди будут жить в его утробе, задыхаясь и сходя с ума. Нет, уж коли это действительно суждено сегодня, пусть лучше случится над земной твердью. Удар - и конец, легкая смерть. Для Алика, с его диагнозом, воистину подарок небес. Он с детства инстинктивно боялся высоты. Соседские мальчишки лихо бегали по крыше их четырехэтажного дома, по пожарной лестнице на спор спускались на одних руках, не опираясь ногами о перекладины, с крыши во двор. Алик от них ни в чем не отставал - самолюбие не позволяло. А страх высоты продолжал жить где-то внутри. Уже повзрослев, сидя как-то вечером на скамеечке с Катюхой и разглядывая звездное небо, он признался ей в этом страхе. Катюха тогда увлекалась эзотерической литературой.

- Это значит, что в одной из прежних жизней ты падал с высоты, - уверенно заключила она. - Помнишь, спартанцы сбрасывали в пропасть младенцев, родившихся хилыми или больными. Может, ты был одним из них? Алик лишь засмеялся в ответ. А теперь отнесся бы к Катюхиным фантазиям посерьезнее. Кто знает, есть ли что-либо за гранью земной жизни?..

По проходу опять двигалась тележка, стюардесса развозила завтрак. Скрючившись в кресле, сладко спал Степан. Алику есть не хотелось; он тоже закрыл глаза, поворочался немного, пытаясь устроиться поудобнее. Чуть вибрировал под щекой край иллюминатора... Милая Катюха. Где она сейчас?

2.

После выпитого Степан так и проспал девять часов полета. Когда "боинг" начал снижение, на светящихся табло поверх кресел зажглась команда: "Застегнуть ремни". Подошедшая стюардесса - все с той же, будто приклеенной улыбкой - попыталась разбудить Степана. Но он только мычал в ответ. Придя на помощь, Алик крепко тряхнул попутчика за плечо. Тот наконец раздраженно открыл глаза. От прежнего пьяного добродушия не осталось и следа.

- Пристегнись, Степа. На посадку идем.

Дрожащей рукой тот нащупал ремень, защелкнул его и опять закрыл глаза.

В иллюминатор все более крупным планом проступала подмосковная земля: деревеньки, поля, извилистые речушки, проселочные дороги, леса. У Алика запершило в горле. Мальчишкой с родителями он ездил в эти леса по грибы. Отправлялись затемно, даже завтрак откладывали на потом. После долгой тряски в душной электричке выходили на покрытую утренней росой платформу, углублялись по узенькой тропке в лес. Где-нибудь на полянке, уже пригретой солнышком, усаживались втроем, завтракали перед началом долгого, на полдня, грибного промысла. Иногда, перекусив, отец тянул маму за руку:

- Пойдем, Маша, сперва разведаем, где тут грибная семейка затаилась. Потом все вместе собирать будем. - Отец грозил сыну-несмышленышу пальцем с желтым от курева ногтем: - А ты сиди и стереги лукошки! Мы живо обернемся.

Отец был строгий, не то что мама. Они возвращались минут через двадцать. Раскрасневшаяся мама смущенно отводила глаза, целовала Алика в щеку. Только став взрослым, Алик догадался, какой "разведкой" они, наверное, занимались. Что ж, понять можно, были молодые, любили друг друга. И то сказать - отцу в ту пору было лет на десять меньше, чем Алику сейчас... Заядлые грибники, родители забывали об усталости. Алику, напротив, поиск грибов быстро надоедал. Приходилось перебираться через поваленные, полусгнившие деревья, к лицу липла лесная паутинка. Через час-другой он капризно заявлял, что у него устали ножки.

- Ну ты и лентяй, - притворно-сердитым голосом говорил отец. Потом одним движением сильных рук подымал сына над головой и усаживал себе на плечи. Для большей устойчивости Алик обхватывал ладошками его загорелую, потную шею. Верхом на отце собирать грибы становилось интереснее. Алик вглядывался в мох под деревьями. Увидев среди зелени коричневую шляпку, тыкал мокрым от отцовского пота пальцем в ее сторону, восторженно кричал:

- Вон, вон белый! Ничего без меня не видишь, разиня!

Отец послушно поворачивался, легко приседал, аккуратно подрезал ножку гриба у основания...

"Боинг" летел уже совсем низко, выпустив шасси. Мелькнула в иллюминаторе проволочная ограда, травяной лужок за ней, а потом серым бетоном заструилась внизу посадочная полоса. Самолет мягко коснулся земли и побежал, гася скорость.

На первом этаже международного аэропорта Шереметьево-2, в полутемном, без окон, зале Алик прошел сперва паспортный контроль. За стеклянной перегородкой полногрудая дама в кителе с погонами долго, глубокомысленно разглядывала визу и американский паспорт Алика. Тяжело вздохнув, шлепнула печать.

После паспортного контроля пассажирам нью-йоркского рейса надлежало получить свой багаж. Они терпеливо жались возле пустой ленты транспортера, ожидая, когда на ней появятся их чемоданы. А у Алика, кроме сумки в руках, никакого багажа не было. На прощанье он помахал рукою Степану. Но тот, уставясь тяжелым, похмельным взглядом на ленту транспортера, его не видел. У выхода из багажного зала таможенник пропустил сумку Алика через рентгеновскую установку. Потом поставил сумку на стол перед собой, расстегнул ее, зачем-то пощупал аккуратно сложенную Барбарой рубашку, что лежала сверху. Черкнув закорючку в таможенной декларации, вернул ее Алику, вяло показал рукой - проходи...

Обленились, однако, ребята за минувшие девять лет. Алику вспомнилось, какой шмон устроили таможенники, когда он улетал, - все вещи перетряхнули. А иконку, которую мама сунула ему в чемодан, так и не пропустили. Мама в молодости сумела выбраться из голодной деревни в Москву на заработки и эту иконку привезла с собой - простенькая такая иконка. Нет, сказали таможенники - для вывоза за границу иконки требуется разрешение Министерства культуры. А вдруг она имеет художественную ценность? Вернул тогда Алик иконку маме. Та его на прощанье перекрестила...

В зале для встречающих было многолюдно. Алик выбрался из толпы. Поставив у ног сумку, выпростал из-под рукава часы. Они показывали время в Сан-Франциско - пять сорок пять утра, Барбара еще третий сон видит. Между Москвой и Сан-Франциско одиннадцать часовых поясов. Алик перевел часы на московское время - четыре сорок пять дня.

- Ну что, хозяин, поехали? - массивный шоферюга в черной кожаной куртке стоял перед Аликом. Изображая улыбку, щерил рот, показывая крупные желтые зубы; волосатые пальцы раскачивали цепочку с ключами от машины. - Да ты не сомневайся, много не возьму. Десять баксов дашь? Ведь это же по нынешним временам не деньги. Просто в центр порожняком ехать не хочется, люблю поболтать с попутчиком.

"Действительно недорого, в Сан-Франциско за поездку из аэропорта до дома слупили бы не меньше тридцатки", - подумал Алик.

- Мне в Измайлово надо, - сказал он.

- Нет проблем. Это, можно сказать, мне по пути.

В углу зала Алик увидел окошечко, а над ним надпись: "Обмен валюты".

- Подожди только, я сейчас доллары обменяю.

- Дело, конечно, хозяйское. Но я бы не советовал - в центре найдешь пункты обмена, где курс получше. А со мной тебе рублями расплачиваться не надо. Я же сразу сказал - десять баксов... Поехали, нечего время терять.

Прихватив сумку Алика, шоферюга вывел его наружу. Под широким навесом вдоль тротуара жались друг к другу разномастные машины. Открывая заднюю дверцу красных "жигулей", шоферюга сказал:

- Садись сзади, хозяин, там тебе с сумкой удобнее будет.

В толчее подъезжающих и отъезжающих машин "жигули" осторожно выбрались из-под навеса. В глаза Алику ударил солнечный свет, пронизывающий коричневатую дымку над аэропортом. Трава по краям дороги была еще прошлогодней, пожухлой; лишь кое-где проступали изумрудные пятнышки молодой зелени. Начало мая. Похоже, весна в этом году в Москве поздняя.

- Ну как погода в Нью-Йорке?

- Дождик, - отозвался Алик.

- А у нас наконец тепло пришло. Душа не нарадуется.

Дорога от аэропорта поднялась на эстакаду. Сразу за эстакадой "жигули" свернули налево и выскочили на широкое, многорядное шоссе. "Ленинградское шоссе", - вспомнил Алик.

- Вот, блин, опять стоит, - выругался шоферюга. - Спасенья нету от этих гаишников.

Впереди, у края шоссе, застыла фигура в милицейской форме; в руке - протянутая горизонтально милицейская палочка. Скрипнув тормозами, "жигули" остановились на обочине.

Не говоря водителю ни слова, невысокий, пузатый гаишник прошелся вдоль машины; зачем-то постучал палочкой по колесам; сквозь боковое стекло осмотрел все внутри. Оглянувшись, вдруг резко распахнул заднюю дверцу, и плюхнулся на сиденье справа от Алика. Молча потянул из его рук сумку.

- Ты чего, ты чего? - удивленно забормотал Алик.

- Замри, падла! - сидевший впереди шоферюга повернулся и ткнул могучим кулаком в лицо Алика. Удар пришелся по нижней челюсти, во рту сразу появился солоноватый привкус крови. Нашарив левой рукой дверную ручку, Алик резко дернул ее. Но дверь не открылась. "Заблокировали, все предусмотрели", - пронеслось в голове.

- Да что же ты, падла, делаешь? - заорал шоферюга, заметив попытку Алика открыть дверцу. Перегнувшись с переднего сиденья, он сдавил волосатыми пальцами шею Алика. Пальцы были словно клещи. Алик захрипел.

- Ты там поосторожней, не придуши совсем, ему еще чуток пожить надо, - не подымая головы от сумки, недовольно распорядился "гаишник". Пальцы на шее немного расслабились. Скосив глаза, Алик наблюдал, как "гаишник" переворошил содержимое сумки - будто искал чего-то. Потом принялся за карманы Алика.

Мимо по Ленинградскому шоссе с ревом проносились тяжелые автофургоны, катили автобусы, легковушки. Никому не было дела до красных "жигулей", остановившихся на обочине. "Гаишник" засунул руку с массивным золотым перстнем на указательном пальце во внутренний карман куртки Алика, куда тот положил после таможенного досмотра свои документы. Вытащив паспорт, "гаишник" раскрыл его, прочел по складам латинские буквы: "А-лек-сандер Фе-до-ров". Недоуменно бросил взгляд на фотографию в паспорте, потом - на Алика.

- Ты кого же мне привез, отморозок? - глухо спросил он шоферюгу.

- Кого ты сказал, того и привез. С нью-йоркского рейса. И вот усики, как на той фотографии, что ты мне показывал. А еще и отметина на лбу.

- Так отметина должна быть слева, а у этого - справа! - "Гаишник" многоэтажно выругался. - Давай быстро в аэропорт - авось, того еще застанем!

- А с этим что делать?.. Пришить - и дело с концом.

- Тебе, отморозку, только бы пришить. Время потеряем!.. Извиняюсь, мистер Александер, за беспокойство... А ну вываливай, пока я добрый! "Гаишник" открыл дверцу со своей стороны, вытащил Алика наружу, кинул на обочину его сумку и документы.

- Забудь все поскорее - ради собственного здоровья! - крикнул он, захлопывая за собой дверцу. Нарушая правила дорожного движения, красные "жигули" задним ходом взобрались на эстакаду - благо она была пуста - и, развернувшись, понеслись в сторону аэропорта. Алик подобрал с земли документы. Сплюнул розовую слюну в пожухлую траву под ногами. Достав из сумки сигареты, закурил, постоял немного, чтобы успокоиться.

"Ну, здравствуй, Первопрестольная. Весело ты жить стала. Может, в милицию заявить?.. Да пошли они все подальше!"

Стоя у обочины, Алик поднял руку, надеясь остановить такси или частника. Рядом затормозила машина, из кабины выглянуло хмурое лицо водителя.

- Куда?

- В Измайлово.

Водитель отрицательно мотнул головой. Потом несколько машин проехали мимо, не останавливаясь. Наконец одна остановилась.

- Мне бы в Измайлово, - неуверенно сказал Алик. - Только рублей у меня нет, есть доллары.

- Сорок баксов, - ответил молодой парень за рулем.

- А мне вот тут недавно один предлагал отвезти за десятку, - попробовал поторговаться Алик.

- Это он пошутил, дядя. Таких цен по Москве сейчас нет.

Алик согласно кивнул, не выпуская сумку из рук, залез в машину. Действительно, тот пошутил, еще как пошутил... Во рту оставался солоноватый привкус крови. Но зубы не шатались. И на том спасибо.

3.

Дом был "сталинской" постройки. Это означало, что потолки в доме высокие - в отличие от более поздних хрущоб. Четыре этажа, шесть подъездов. Между третьим и четвертым подъездами - та самая пожарная лестница, по которой на спор мальчишки спускались на одних руках с крыши.

С сумкой, перекинутой через плечо, Алик стоял возле пятого подъезда, вглядываясь в окна на третьем этаже. Там была их квартира. А вокруг простирался двор, где детишками играли в прятки, гоняли мячик, дрались и мирились; каждый день в детстве был наполнен радостью открытий и длился так долго... Став постарше, Алик допоздна засиживался тут летними вечерами. Рядом, на скамеечке, - мальчишки и девчонки с их двора. Яшка Гуревич играет на гитаре. Окна квартир приоткрыты - поэтому играет негромко, чтобы не побеспокоить какого-нибудь раздражительного соседа. Репертуар обширный: от Вертинского до Окуджавы и Высоцкого. Тенорок у Яшки слабенький, но музыкальный слух имеется; не зря в детстве мамаша водила его за ручку в музыкальную школу... Поступив в юридический институт, Яшка вскоре переехал в район Савеловского вокзала - родители поменяли квартиру. Но Алик и Яшка не теряли друг друга из виду, перезванивались, иногда пересекались в каких-нибудь общих компаниях. Надо будет разыскать его непременно.

Вот она дверь подъезда, откуда в детские годы Алик выскакивал с лыжами на плече. А во дворе его уже ждали ребята, чтобы идти кататься в Измайловский леcопарк... На первом этаже, налево, - обитая коричневым дерматином дверь. Тут жили Ходоровские, они еще раньше Алика свалили за бугор, в Израиль. У Ходоровских был велосипед; иногда, если Алик вел себя хорошо, тетя Роза, добрая душа, давала ему велосипед покататься по двору. А потом с велосипедом случилась такая история. Алик был летом в пионерском лагере - где-то неподалеку, за Кольцевой автодорогой. Отец надумал съездить, проведать сына и попросил у Ходоровского этот самый велосипед. И вот в пути, когда дорога шла под уклон, переднее колесо вместе с проржавевшей вилкой отвалилось. Отец ткнулся головой в асфальт - потом неделю ходил с шишкой на лбу. Притащив на себе поломанный велосипед обратно, отец виновато сказал отворившему дверь Ходоровскому:

- Извини, Ароныч. Видишь, развалился он в дороге... Ты не сомневайся, я тебе заплачу за поломку - вот будет на заводе получка шестнадцатого.

Ходоровский молча осмотрел изъеденное ржавчиной место разлома, потом ответил:

- Ему давно было пора на свалку... Это я тебе должен заплатить - ты свой лоб подставил, а мой сберег.

Вечером отец, тронутый справедливостью Ходоровского, спустился к нему на первый этаж с бутылочкой в руке. Посидели, тетя Роза выставила на стол свою знаменитую фаршированную рыбу. Хорошие были люди.

На втором этаже, справа - квартира Полуновых. Левка на год моложе Алика, но они дружили. Правда, Алик был в детстве забиякой, а Левка - тихоней. Отец Левки занимал какой-то небольшой партийный пост районного масштаба. Иногда его даже привозила с работы служебная машина. Но Полунов-старший не важничал - тоже всегда выглядел тихим, чуть ли не испуганным. Карьеры не сделал, умер в годы застоя; перед смертью позвал Левку и наказал никогда не вступать в партию. Много позднее Левка поделился этим по секрету с Аликом. "Я был молодой, глупый, верил в идеалы, - говорил отец, задыхаясь от эмфиземы. - Вступил в партию и постепенно прозрел. А уже не выйдешь. Вся эта бандитская партия по макушку в крови человечьей. Сам я зла не делал, да все равно злу прислуживал". Левка наказ отца выполнил, не лез в этот гадюшник.

А на четвертом этаже, прямо над Аликом, жил Ванька Белов. Телефонов у них в доме долго не было; если требовалось срочно переговорить, Ванька стучал три раза по трубе парового отопления: два быстрых удара и после паузы - третий. Услышав сигнал, Алик вставал на подоконник, открывал форточку, и они с Ванькой перекликались. Тот был на год старше, но где-то классе в пятом его оставили на второй год. После этого Алик с Ванькой учились в одном классе, сидели за одной партой. Обменивались интересными книжками, собирали марки. После седьмого класса Ванька ушел в техникум, но не закончил; как говорили взрослые, "связался с дурной компанией". Чем-то приторговывал, что-то подворовывал. Торопясь по утрам в институт, Алик иногда сталкивался на лестнице с Ванькой, возвращавшимся домой после ночного загула, - лицо помятое, разит водярой. Потом Ванька съехал из родительской квартиры. Уже перед отъездом в Америку дошли до Алика слухи, что Ванька мотает срок - вроде бы за грабеж магазина... А ведь когда-то плечом к плечу засиживались после школы у Ваньки на диване, читали вместе про детей капитана Гранта... Надо бы зайти к его родителям, узнать, что и как. Может, образумился. И к Левке тоже надо наведаться. Но это не сегодня...

Алик стоял на третьем этаже перед дверью своей квартиры. Через эту дверь он выносил гроб с телом отца - помогали пришедшие на похороны заводские сослуживцы отца, Яшка, Левка. На узкой лестничной площадке, чтобы развернуть гроб ногами в сторону ступенек, головной конец пришлось приподнять. Уже в автобусе, по пути на кладбище, Алик подтянул сползшее тело отца, невесомое после долгой болезни, уложил голову поудобнее на подушечку.

А маму выносили без него... Она была маленькая, ей длинный гроб не требовался, развернуть ее гроб на лестничной клетке, наверное, было легче. Хоронила маму соседка по квартире, тетя Даша, да еще из деревни приехали дальние родственники... Алик так и не успел. Через пару недель его знакомый полетел из Сан-Франциско в Москву и захватил деньги для тети Даши, чтобы возместить расходы на похороны. Потом Алик получил от нее письмецо - она писала, что похоронили маму вместе с отцом, в той же оградке. Еще тетя Даша сообщала, что скромную мебель из их комнаты забрали деревенские родственники, а на освободившуюся жилплощадь подселили очередника - мать с ребеночком. Строчки в письме неуклюже наползали одна на другую, но американский адрес на конверте был выведен четко, другим почерком, - тетя Даша попросила кого-то.

За день до вылета Алик позвонил ей из Сан-Франциско. Она сразу узнала его голос, хотя до этого столько лет не слышала. Обрадованно сказала, что, конечно же, он может остановиться у нее... Их квартира состояла из трех комнат. Когда распределялось жилье, тетя Даша с мужем и двумя дочками получила две комнаты, а семье Алика дали на троих одну, но зато большую, квадратную. Дочки тети Даши были старше Алика; когда тот еще ходил в начальную школу, дочки уже бегали на танцы. Они быстро выскочили замуж и покинули родительское гнездо. Муж тети Даши, который работал на том же заводе, что и отец Алика, умер года через два после отца. Вот тетя Даша и доживала век одна, как она любила выражаться, "в двухкомнатных хоромах". Долгие годы они с мамой мирно сосуществовали на общей кухне. Обе были чистюлями - все на кухне блестело. Праздники обычно встречали вместе, у мамы фирменным блюдом был студень, у тети Даши - пельмени. Когда Алик уезжал, ему было как-то легче от мысли, что мама не одна, что вместе с ней тетя Даша.

Алик нажал на кнопку звонка, и дверь почти сразу отворилась. За ней стояла тетя Даша, сухонькая, постаревшая, сгорбившаяся. Но глаза из-под седых бровей все так же лучились добротой и интересом к жизни. Алик поцеловал ее в морщинистую щеку. Она всхлипнула.

- Не дождалась тебя мамочка... Да ты, милок, раздевайся. Обувку ставь под скамеечку, не забыл, небось. А вот твои тапки старые, мамочка все берегла... Теперь беги в ванную, помой руки с дороги. А хочешь - душ прими. Чистенькое полотенце я на стиральную машину положила... Пельмени уже накрутила. Ты мойся, а я их в кипяток бросать буду...

В комнатках тети Даши было, как всегда, чисто, ни пылинки. Будто ничего и не изменилось за девять лет: на стене, над кроватью, висит все тот же порыжелый коврик с лебедями, на тумбочке - знакомый Алику со школьных лет телевизор с крохотным черно-белым экраном. В углу - божница с иконками.

На столе испускает вкусный пар миска с горячими пельменями, стоит баночка со сметаной, тарелка с селедкой и отварной картошкой. Две початые поллитровые бутылки: в одной - водка, в другой - розоватая настойка с ягодами клюквы на дне.

- Давно мечтал твоих пельменей откушать, тетя Дашенька. Сбылась мечта. - Раскрасневшийся после душа Алик налил себе в рюмку водки, а тете Даше плеснул клюквенной настойки на донышко - для приличия, он знал, та не пьет. - Ну, со свиданьицем!

После выпитой водки во рту появился уже забытый Аликом сивушный привкус - типичный "сучок". А пельмени были вкусные. Тетя Даша не держала в секрете способ их приготовления. По ее рецепту иногда делала пельмени мама. Но у тети Даши все равно получались вкуснее.

- Как живешь, тетя Дашенька? Я читал, у пенсионеров жизнь теперь тяжелая. Концы с концами сводишь?

Тетя Даша помолчала, потом ответила:

- Пенсионерам нынче трудно. Иной старичок или старушка на хлебе и картошке перебиваются, а уж что-нибудь повкуснее попробовать или там одежку, обувку купить - и не думают, старое донашивают. У меня другое дело, мне повезло - дочек Бог дал хороших. У старшенькой с мужем дача своя - летом все выходные там вкалывают, зато зимой кормятся. И мне подбрасывают. Видишь, отварная картошечка какая рассыпчатая - в подполе у них до весны хранится, будто только из земли выкопали... А младшенькая моя - она на бирже этой работает. Все деньгами подсобляет - на, мамочка, на, мамочка. Хорошие детки у меня.

Тетя Даша поднялась из-за стола. Открыв дверцу шкафа, пошарила внутри, из-под стопки наглаженного белья вытащила конверт.

- Вот, милок, коли о деньгах заговорили... Когда мамочка померла в одночасье, я денег на похороны у дочек призаняла. Потом твой знакомый баксы эти принес, и я с дочками расплатилась. А еще потом на надгробный камушек потратилась. Только ты много прислал - это в конверте остаток. Забирай, нам лишнего не нужно.

- Да ты что, тетя Дашенька, какой там остаток! Я тебе и так навсегда обязан, что маму в последний путь проводила. Потрать эти деньги на себя, не обижай.

- Коли так, то спасибо... Вот пойду в воскресенье в церкву, поставлю большую свечку за помин души рабы божьей Марии.

Будильник на телевизоре показывал семь. А в СанФранциско, значит, еще только восемь утра... Вчера Алик поднялся ни свет ни заря. Барбара отвезла его в аэропорт к утреннему семичасовому рейсу. Потом перелет через всю Америку - от Тихого океана до Атлантического. Несколько часов ожидания на пересадке в Нью-Йорке, в аэропорту Кеннеди. Долгий полет над Атлантическим океаном и через Европу. И все это время поспать по-настоящему не удавалось - дремал, скрючившись в кресле самолета. Выходит, он без настоящего сна уже вторые сутки. И спать почему-то не хочется.

Алик плеснул еще водки в свою рюмку, ее краешком символически стукнул о рюмку тети Даши на столе, выпил. В желудке разлилась приятная теплота. Подумаешь - сивухой отдает. И не такое по молодости пили.

- Тетя Дашенька, а как соседи наши поживают? Левку Полунова со второго этажа часто видишь?

Тетя Даша поджала губы, перекрестилась на божницу.

- Помер твой Левка прошлым летом... И что за мужики пошли нынче? Ну, другие, понятно, за воротник много закладывают. А ведь Лева-то не пил, тихий такой всегда, приветливый - весь в отца... Сказывали, от белокровия, что ли. За несколько месяцев скрутило. Двое детишек остались.

Алик подпер лоб ладонью, на минуту закрыл глаза. Вот так новость. Действительно, не пил, не курил даже, на год моложе - и уже там... До скорой встречи, Левка, друг детства.

- А про Ваньку Белова, который над нами жил, что-нибудь слышно?

- Вроде в тюрьме он.

- Всё там?.. Его же посадили еще до моего отъезда?

- Это по первой. Ты уехал - его вскорости выпустили. Как-то с ним на лестнице встретилась - водкой пропах, не продохнуть. Приходил родителей проведать, те еще живы были. А года четыре назад, сказывали, он снова в тюрьму угодил. Непутевый - с детства таким был.

Тетя Даша подвинула к Алику блюдо с пельменями.

- Накладывай еще, пока не остыли. Такими пельмешками, чай, жена тебя там не накормит... Как доченька растет? Марией назвали?

- Мэри... По-нашему Мария. В честь мамы. Шаловливая девчонка, вроде меня в детстве, - Алик довольно улыбнулся. - Осенью в школу пойдет. Я букварь наш раздобыл, по вечерам его вместе с ней читаем. И вообще мы с женой решили - дома только по-русски говорим. Английский к дочке сам придет. А я хочу, чтобы она и язык отца знала.

- Правильно делаешь... Ты доедай пельмешки-то, грех на тарелке добро оставлять. А я пойду пока на кухню, чай заварю. Будем пить со смородинным вареньем - дочка прошлым летом на даче сварила...

Отодвинув пустую тарелку, Алик встал из-за стола, подошел к окну. В неверном лунном свете был виден ряд кустов, за ним скамеечка, смутные силуэты сидящей парочки. Когда-то на этой самой скамеечке теплыми летними вечерами сиживал он с Катюхой.

Вернувшаяся из кухни тетя Даша поставила на стол вазочку с вареньем, знакомые Алику с детства чашечки с красными петушками. Он хотел было спросить ее о Катюхе, но передумал. Когда приключилась вся эта история с Катюхой, и тетя Даша, и мама очень Алика осуждали.

- Забыла сказать, милок. Ведь одного из твоих дружков я видела месяца два назад. Пошла как-то в наш гастроном молочка купить. Останавливается у гастронома машина. Большая. Сказывали, в моде нынче такие машины у богатых, "широкий" называется.

"Это она, наверное, джип "чероки" в виду имеет", - улыбнувшись, подумал Алик.

- И вот выскакивает из машины важный господин, торопится в гастроном за чем-то. Я его попервоначалу не признала. А он увидел меня, сразу остановился. "Тетя Даша, тетя Даша, ты меня разве не помнишь?" Присмотрелась - Яша Гуревич это, во втором подъезде его родители раньше жили, потом квартиру поменяли. Про тебя он спрашивал, нет ли весточек. А что я ему скажу? Пока мамочка жива была, ты и писал, и звонил. Потом пропал - ни полсловечка. А я тебе, чай, не чужая. Бывало, по молодости родители твои вечерком в кино побегут - меня просят за тобой присмотреть. И нос тебе подотру, и на горшочек посажу, и убаюкаю, когда время придет. Алик виновато опустил голову.

- Так вот, Яша-то в большие начальники выбился. Дал мне бумажку, плотненькую такую, - мол, позвони, если помочь чем нужно будет. А какая мне еще помощь? Сама справляюсь. Да и дочки подсобляют.

Тетя Даша подошла к тумбочке, взяла бумажку, лежавшую сбоку от телевизора, протянула ее Алику.

- Видишь, где он работает?

На визитной карточке золотыми буквами было напечатано: "Яков Наумович Гуревич. Юридический консультант. Ойл-банк". На обороте то же самое - по-английски. Указан номер служебного телефона. Завтра с утра надо будет позвонить. Сейчас все равно нет смысла - воскресный вечер. Алик вдруг почувствовал, как он устал. Сонно потер глаза.

- Знаешь, тетя Дашенька, мне что-то расхотелось чай пить. Лучше бы на боковую. Я уже вторые сутки без сна.

- Конечно, конечно, милок, - засуетилась тетя Даша. - Идем в комнатку, где девчонки мои раньше обитали. Я тебе сейчас на диване все чистенькое постелю. Приморился с дороги...

4.

Алик проснулся среди ночи. В темноте привычно протянул руку за сигаретами - к тумбочке возле кровати. Рука уперлась в спинку дивана. Только тут Алик сообразил, что он в Москве, что он спит на диване у тети Даши. Беспокоить ее, топать сейчас через ее комнату на кухню, чтобы покурить, - неприлично. Ладно, и до утра потерпеть можно. Алик уже собирался снова провалиться в сон, как все та же мысль обожгла его мозг. Днем он более или менее справлялся с этой мыслью, загонял в подсознание. По ночам она возвращалась к нему во всей своей беспощадной наготе.

Отпущенную ему жизнь меряют уже не годы - месяцы. А потом?.. Неужели за той гранью исчезнет без следа весь его мир, его память, его душа? Попы, раввины, муллы - все они учат: за гробом начинается новая жизнь. Кто это видел? Язык без костей - вон сколько высокопарного вранья сказано и написано за тысячелетия... Но и отрицать какое-то продолжение по ту сторону земного - тоже ведь бездоказательно. Ум человека слаб, даже проблемки попроще, вроде бесконечности времени или пространства, объять не может. Много веков назад изрек Сократ свою знаменитую фразу: "Я знаю, что я ничего не знаю". Человеческое незнание неизмеримо больше человеческого знания - так есть, так будет всегда. И утверждение верующих о вечной душе, и отрицание этого атеистами не противоречат фактам, их просто нет... Но, как известно, из двух теорий, не противоречащих фактам, следует выбирать ту, что проще. А значит, мудро готовить себя к уходу в никуда, в пустоту... Все-таки мало пожил - жалко себя и страшно... Черная воронка, ускоряя вращение, засасывала Алика в бездну. Все глубже, глубже...

Утром его разбудил осторожный скрип половиц в соседней комнате. Там тетя Даша накрывала на стол к завтраку. Алик оделся, вышел к ней.

- Все куришь, куряка? - тетя Даша увидела пачку сигарет в его руке, укоризненно покачала головой. - Иди на кухню, открой фортку и дыми сколько хочешь... Только не шуми очень - соседка под утро вернулась с ночной смены, спит.

- На заводе работает? - поинтересовался Алик.

- Считай, что так, - тетя Даша обнажила в улыбке беззубый рот. - В клубе она по ночам представление дает. Забыла я словечко это - она, значит, танцует и под музыку с себя одежку сбрасывает. Пока не останется в чем мать родила.

- Стриптиз?

- Он самый... Говорит, что мужикам такой танец очень даже нравится.

- Сюда-то хоть не водит?

- Этого нет. У меня зятек - в милиции большая шишка, майором работает. Он сразу ее предупредил. А так она женщина неплохая. На кухне чистоту поддерживает. Сыночек ее - у деда с бабкой в Люберцах, она деньгами им подсобляет... Воистину, и смех и грех. Даже осуждать не берусь. Трудно сейчас простой народ живет - каждый исхитряется, как может.

После завтрака, взяв Яшкину визитку, Алик вышел в коридор к телефону, набрал номер. Воркующий голосок секретарши отозвался без промедления.

- Якова Наумовича пока нет. Что передать?

- Спасибо. Я еще позвоню.

Позднее утро за окном выглядело солнечным, тихим.

- Поеду я, тетя Дашенька. Сперва на кладбище. Потом Москву посмотрю.

- Я тебе тогда писала - мамочку похоронили с отцом, в той же оградке. Найдешь?

- Найду.

- А домой когда ждать? К обеду-то приедешь?

- Думаю, часам к трем-четырем обернусь. У меня на сегодня больше никаких планов нету. Только вот до Яшки дозвониться надо... У вас где тут валюту обменять можно?

- Да прямо возле метро два пункта обмена.

Выйдя из своего пятого подъезда во двор, Алик прошелся вдоль дома. Девять лет назад в это время дня двор кишел малышней. А сейчас пусто. Рожать перестали?.. Алик зашел в первый подъезд. На втором этаже, на двери под номером четыре, висела, как и прежде, небольшая медная табличка: "Доцент И. И. Никитин". Тут живут, никуда не переехали. Как старую знакомую, Алик погладил дверную ручку. Чуть поколебавшись, нажал кнопку звонка.

Дверь открыл сам Никитин. "Хорошо, что не мать", - подумал Алик. В советские времена Никитин преподавал в их строительном институте марксистско-ленинскую философию. Про таких, как он, говорят - не от мира сего. Когда случилась эта история у Алика с Катюхой, Никитин и не заметил. А Елена Петровна была в курсе и, понятное дело, симпатии к Алику не испытывала.

- Здравствуйте, Иван Иванович. Катя дома?

- Здравствуйте, - Никитин прищурился, всматриваясь в Алика. - Простите, вы кто?

- Я раньше жил в этом доме, в пятом подъезде. Алик меня зовут. Вот оказался рядом и надумал зайти, Катю проведать.

- В пятом подъезде? Уж не Федоровых ли сын?.. Как же, помню ваших родителей, мир их праху. А с папашей вашим мы иногда во дворе сражались в шахматы, черными он любил сицилианскую защиту разыгрывать... Да вы заходите, заходите.

На Никитине был свитер с протертыми на локтях рукавами; ширинка на брюках по стариковской забывчивости не застегнута. В комнате, куда они вошли, Алику прежде всего бросился в глаза желтый кожаный диван. Их с Катюхой диван...

- А Катя дома? Она с вами живет?

- Катенька на работу с утра пошла. Работа у нее тяжелая - в детдоме для дефективных детишек. Круглые сутки отработает, потом двое суток дома. Если вы сумеете к нам завтра заглянуть, Катенька будет рада... Нет-нет, вы садитесь. Несколько минуток для старика найдете? Я ведь теперь на пенсии - мне интересно со свежим человеком пообщаться, обсудить текущий момент. Меня сейчас вот какая мысль заботит...

Дверь из коридора тихо отворилась, и вошла Елена Петровна. Неровно застегнутые пуговицы на халатике. Из=под него высовывается белый подол ночной рубашки.

- Леночка, тебе чего-нибудь надо? - озабоченно обернулся к ней Никитин.

Елена Петровна смотрела прямо перед собой. Не отвечая, она прошла мимо Никитина, постояла немного у противоположной стены, уставившись на нее безжизненным взглядом, потом повернулась и так же молча вышла из комнаты.

- Вас, кажется, Алик зовут?.. Не обращайте внимания, Алик. Это у Леночки болезнь такая - "Альцгеймер" называется. Недавно читал, что у Рейгана, бывшего американского президента, тоже эта болезнь была. Тот хотя бы по заслугам ее получил - матерым поджигателем войны был. А за что Леночка страдает? Память совсем потеряла, даже нас с Катенькой не признает. Если не покормим, то и не попросит. И одеть ее надо, и раздеть, и, извините, в туалет отвести...

Никитин торопливо подошел к столу. На столе - ворох газет. Томик в синем коленкоровом переплете, на обложке большими буквами оттиснуто: Ленин. Еще один такой синий томик лежит раскрытым - карандашом по краю страницы отмечены особо важные взлеты нетленной мысли вождя.

- Так вот, уважаемый Алик, я хотел бы вернуться к теме нашей беседы. Посудите сами - сколько десятков лет партия большевиков рубила головы этой гидре национализма. И все-таки недоработали данный вопрос. Как же быстро национализм развалил на части такую великую страну! И обратите внимание: в результате на Украине, в Грузии, Азербайджане, Казахстане у руля оказались бывшие руководители местных компартий. Право слово, оборотни. Никаких принципов или идеалов. Лишь бы до власти дорваться.

- Верные ученики своего учителя, - Алик кивнул в сторону письменного стола, где лежали томики Ленина. - Вспомните его крылатую фразу в октябре семнадцатого: "Главный вопрос - это вопрос власти".

- Ах, Алик, не улавливаете вы принципиального различия. Ильичу нужна была власть, чтобы повести народ к счастью. А у этих - власть самоцелью является. Возьмите, к примеру, нашего нынешнего президента. Как торопливо и радостно он подписал в Беловежской пуще документик о развале Союза. И все это с единственной шкурной целью - выбить поскорее шатающийся стул из-под Горбачева. Разве российский президент о России в тот момент думал?

- Извините, Иван Иванович, что перебиваю, - ответил Алик, с удивлением замечая, что заводится, - большевики вообще никогда о России не думали. Вспомните Никиту, этого шута на троне, - как он в одночасье Крым подарил Украине. А Крым-то Потемкин с Суворовым у турок добывали, он к Украине никогда никакого отношения не имел. Согласны?

- Двадцать третий съезд партии осудил волюнтаристские ошибки Хрущева.

- Это верно - осудил. А подарочек незаконный в чужих руках остался. И разве это единственный случай, когда большевики Россию по живому резали?.. Вот Катя мне рассказывала когда-то про деда своего, вашего покойного батюшку. Яркая, к слову сказать, биография.

- Да. Мой отец еще в студенческие годы примкнул к революционному движению, сидел в царских тюрьмах... Потом и в наших тюрьмах довелось... Но ведь партия разобралась, осудила культ личности. Моего отца реабилитировали... посмертно.

- Хороша партия, которая самозабвенно лижет пятки очередному "фюреру", а когда тот повержен, так же самозабвенно его разоблачает. Впрочем, я не о том. Батюшка ваш университет кончал в Одессе?

- Да. Еще до революции.

- А как тот университет назывался?

- Одесский?.. Нет, не припомню.

- Так вот, Иван Иванович, он назывался - Новороссийский. Новороссией именовались территории вдоль Черноморского побережья - нынешние Одесская, Николаевская, Херсонская области. Эти территории к Малороссии, как тогда Украину называли, тоже никакого отношения не имели, никакие малороссы там не жили. Новороссию опять же у турок русские солдатики отвоевывали. А когда Екатерина раздавала земли в новых краях своим приближенным, те своих русских крепостных туда переселяли. И кто же Новороссию подарил Украине? Опять-таки большевики во главе с незабвенным Ильичом. Он, наверное, еще и похихикивал, по обыкновению. Мол, чего там мелочиться - переложим добро из одного кармана в другой. Мол, карманы-то все равно наши... А теперь про эти территории никто и не заикается - исконными украинскими землями стали!

Дверь из коридора отворилась, снова вошла Елена Петровна, остановилась у порога. Разгоряченный разговором, Алик вскочил со стула, быстро подошел к ней.

- Елена Петровна, дорогая, это я - Алик... Помните меня?

Он хотел было взять ее руку, погладить, но не решился. В широко открытых глазах - зеленых, как у Катюхи, - что-то шевельнулось, на мгновение. Может, все-таки узнала? Или это только показалось? Елена Петровна молча повернулась и вышла. Алик проводил глазами ее согнутую спину, удаляющуюся по коридору, - старенький халатик, из-под низу ночная рубашка, на отечных ногах стоптанные домашние тапочки.

- Иван Иванович, уж вы меня извините за горячность, пожалуйста. Я ведь и ваши переживания прекрасно понимаю... Если разрешите, я завтра зайду, чтобы Катю повидать... Не серчайте, Бога ради!

Торопливо шагая по ступенькам вниз, к выходу из подъезда, Алик мысленно отчитывал себя: "Нашел, с кем дискуссии разводить! У старика и так все прошлое в развалинах. Как себе самому признаться, что жизнь прожил, молясь не Богу - дьяволу... А Катюху я завтра увижу".

Возле метро Алик поменял часть привезенных долларов. С трудом пересчитал непривычные бумажки со многими нулями. Один доллар - пять с половиной тысяч рублей. А когда-то за те же самые, те же самые пять с половиной тысяч Яшкины родители купили "жигули", первую модель... Кстати, надо бы позвонить Яшке.

В телефонной будке были выбиты стекла, но аппарат работал. Алик достал записную книжку, куда переписал утром Яшкин номер, набрал его.

- Да, Яков Наумович пришел. Но, к сожалению, он сейчас у руководства - срочное совещание... Обычно часов до шести тут задерживается... Да, позвоните еще.

Если по прямой, Бабушкинское кладбище располагалось не так и далеко от Измайлова - по ту сторону лесопарка "Лосиный остров". Можно, конечно, взять такси и махнуть по МКАДу. Но Алик решил прокатиться на метро, столько лет его не видел. На остановках привычно зазвучали объявления: "Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция...". И станции метро, и его вагоны за прошедшие годы как-то постарели, погрязнели. Но по сравнению, например, с нью-йоркским сабвеем московское метро выглядело все-таки неплохо.

От ВДНХ до Бабушкинского кладбища Алику пришлось проехать еще несколько остановок на автобусе. У старушки возле входа на кладбище он купил два букетика. Давно тут не был... Напротив входа, по ту сторону Ярославского шоссе, купола небольшой церквушки лучатся позолоченными крестами, кирпичные стены, свежевыкрашенные в темно-красный цвет. У церковных ворот сидит на земле нищенка... Посетителей на кладбище почти нет - понедельник. Заметно пригревает майское солнышко. Кресты, памятники, богатые, скромные. На них - фотографии умерших в овальных рамочках, трогательные и наивные надписи. Вокруг большинства могил металлические оградки. Алик быстро нашел свою. Внутри - два могильных холмика, тесно прижавшихся друг к другу. Алик всхлипнул.

"Вот я и пришел, мои родные, мои самые близкие... Никому в этом мире, по большому счету, ничего не должен: мне делали добро - я отвечал тем же. Только у вас двоих в долгу неоплатном. Наверное, не самым плохим сыном был, но и тысячной доли своего долга не вернул. Это вы подарили мне жизнь и маленького носили на руках. Учили первым словам и первым буквам, вразумляли, что есть плохо и что хорошо. А когда вырос и время от времени попадал, молодой дурачок, в беду, это вы летели мне на помощь, не раздумывая. Я знал - у меня за спиной родительский очаг, там меня всегда ждут и любят, не отвернутся, не предадут".

Нагнувшись, Алик положил на холмики цветы. Посопел немного, успокаиваясь. Внутри оградки он смастерил когда-то небольшую скамеечку, для мамы... Она часто приезжала сюда побыть с отцом. Алик присел на скамеечку.

Ему вспомнился отец в последние недели перед смертью. Он уже совсем ослаб; порой проваливаясь в забытье, мог и наделать под себя. Тогда Алик брал его легонькое, высохшее тело на руки, а мама над тазиком подмывала отца, меняла постельное белье, протирала клеенку, положенную на матрас. Однажды после такой процедуры отец открыл глаза - в них застыли тоска и стыд. "Скорее бы..." - тихо сказал он и опять закрыл глаза. Отцу не говорили о его страшном диагнозе. И он, чтобы не расстраивать маму и Алика, делал вид, что не догадывается. И все-таки проговорился - скорее бы смерть. Неужели и Алику предстоит мука сия? Он где-то читал о предусмотрительном раковом больном, который, жалуясь на бессонницу, загодя обзавелся целым пузырьком снотворных таблеток. А когда скрутила совсем болезнь, высыпал их все на ладонь - и в рот... Надо будет об этом подумать. Если только хватит решимости...

Скоро, скоро черед Алика. Уйдет к отцу и матери. Если они пребывают где-то, Алик их снова увидит. А если ничего нет, то все равно уйдет к ним. Туда же, где и они сейчас, - в никуда.

5.

После кладбища Алик доехал на метро до центра, вышел у Китай-города. Поднялся к Политехническому музею - мимо сумрачных зданий бывшего ЦК КПСС. Теперь тут обитают новые хозяева... Напротив, в уютном зеленом скверике, все так же темнел памятник "Героям Плевны". У этого памятника Алик иногда назначал свидания Барбаре, а до Барбары и другим - место удобное, в центре, но толпы нет, не потеряешься... Куда-то спешили озабоченные пешеходы. Одеты совсем неплохо. После девятилетнего отсутствия Алику бросилось в глаза обилие легковушек на улицах, много иномарок. У Политехнического Алик свернул на Ильинку, в сторону ГУМа. Изнутри ГУМ выглядел помолодевшим, свежеотремонтированным. На прилавках и за сверкающими витринами обилие товаров, почти все - импортные. Пересчитывая цены по курсу обменного пункта, где побывал утром, Алик обнаружил, что некоторые цены даже выше, чем в стране "желтого дьявола". А средний заработок здесь, по данным официальной статистики, на порядок ниже. Кому же по карману эти товары? Но, как ни странно, покупатели в ГУМе не переводились, хотя очереди вдоль прилавков, столь привычные в прошлом, исчезли.

На третьей линии ГУМа Алик заглянул в секцию электронной аппаратуры. На полках - неведомый прежде выбор товаров. И тут его осенила идея. В подарок тете Даше он решил купить телевизор. Сколько лет уже стоит у нее этот крохотный, с черно-белым экраном - давно пора выбросить. Тяжелую коробку с "Sony" он вытащил наружу, нашел такси и поехал в Измайлово. Такси катило знакомыми улицами - по Мясницкой, которая раньше называлась улицей Кирова, через площадь трех вокзалов, через Сокольники, Преображенскую площадь, Черкизово, по Щелковскому шоссе. Улицы в центре выглядели почище, понаряднее, чем прежде. Все-таки вроде бы что-то делается, что-то меняется к лучшему. Дальше от центра улицы становились привычно тусклыми, запущенными.

Таксист помог Алику поднять коробку с телевизором на третий этаж. Тетя Даша, открыв дверь, удивленно взглянула на запыхавшегося Алика.

- Вот, тетя Дашенька, подарок тебе.

Новый телевизор едва уместился на тумбочке.

- Ой, милок, красота-то какая! Спасибо... Только ведь дорогой он. Зачем так потратился?

- Будешь смотреть телевизор и меня вспоминать. Хочу, чтоб потом меня вспоминали... А этот, старенький, мы выбросим, он свое отслужил.

- Да ты что - как можно? Он же еще работает.

- Ладно, тогда я его на кухню пристрою. Будешь там стряпать - и краем глаза передачи смотреть.

- Это другое дело, - одобрила тетя Даша. - Пойду-ка я сейчас обед разогревать...

Алик вышел в коридор, набрал Яшкин номер.

- Да, можно, - проворковала секретарша. - Минуточку.

- Слушаю, - голос у Яшки стал погуще, посолиднее.

- Яков Наумович, что же вы тогда ремешок мне такой коротенький бросали?

- Не пойму... Какой ремешок?

- Я же до него ну никак дотянуться не мог...

- Простите, кто это говорит?

- Лед обломился - я в воде барахтаюсь. А вы из брючек своих ремешок вытащили и его конец мне с берега бросали, подсобить пытались...

В марте это было, во втором классе Алик учился. Он, Яшка и еще несколько ребят с их двора в воскресный солнечный денек забрели в Измайловский лесопарк. Зимой они тут на лыжах катались. Но по весенней поре снег уже отсырел - пошли без лыж, просто так, пошататься. От валенок с галошами оставались в снегу глубокие следы - на донышке темнела талая вода. На берегу Лебедянского пруда затеяли беготню. Увертываясь от пущенного Яшкой снежка, выскочил Алик на лед, пробежал несколько шагов. И провалился... Уцепившись пальцами за ледяную кромку, стал подтягиваться. Да только тонок мартовский лед - обломился опять. Сгрудились испуганные ребята на берегу, что-то кричат. Яшка вытащил из брюк своих ремешок и его конец с пряжкой бросает Алику, помочь старается. Да короток ремешок, не дотянуться до него. Торчит из воды голова Алика, от страха он и холода не чувствует. Сообразил, что вылезая на лед, нельзя всем телом на ладошки опираться - слишком большое давление под ними возникает. Приподнялся Алик еще раз из воды и начал осторожно животом на лед выползать. Распластался, - лед лишь потрескивает. И пополз медленно к берегу. А с берега уже Яшка свесился, тянет за воротник пальтишка.

- Неужто не припомните, Яков Наумович? На Лебедянском пруду данное событие имело место быть.

- Это кто?.. Алик, это ты?! Старик, старик, как же я рад слышать твой голос! Ты где сейчас?.. В родной квартире, значит... Давай так договоримся. Сегодня у нас тут, в конторе, заварушка небольшая приключилась, буду занят часов до семи. Освобожусь - прыгаю в машину и лечу к тебе. Жди, - понял? Потом обсудим, куда стопы направить. Старик, я так рад!

В комнате тетя Даша уже стелила на стол белую скатерть.

Тетя Дашенька, а как ты смотришь на такое предложение? Сейчас мы обедать не будем - только перекусим слегка, чтобы червячка заморить. А капитально сядем за стол в семь - Яшка Гуревич приедет.

- Уже разыскал дружка? Это хорошо, одобряю. А я как чувствовала - пельмешек свежих накрутила. Положу их пока в холодильник.

Алик подключил новый телевизор, с бутербродом в руках подсел к экрану. На хлеб тетя Даша положила толстый шмат домашнего сала, нежного, пропитанного чесночным духом. Хорошо, что Барбара не видит сейчас, какую ужасную холестериновую отраву поглощает Алик, - ей стало бы дурно.

Дикторша передавала сводку московских новостей. Держалась свободно - не то что прежние, которые от текста, профильтрованного в десяти инстанциях, на полсловечка отойти не имели права.

- А теперь криминальная хроника, - дикторша посмотрела на Алика, соблазнительно улыбнулась. Было такое ощущение, что улыбнулась именно ему. Хороша баба.

- Прошло всего полдня, а столичная милиция уже зарегистрировала сегодня три убийства. Два - на бытовой почве, после обильного употребления спиртного. Подозреваемые уже задержаны. Третье привлекает особое внимание следственных органов. В лесопарковой зоне Покровское-Глебово, недалеко от съезда с Ленинградского шоссе, сегодня утром найдены красные "жигули". На заднем сиденье - труп мужчины со следами неглубоких колотых ран и ожогов. Одно ухо отрезано. Такое впечатление, что убитого перед смертью пытали. Имеются также две огнестрельные раны - в грудь и голову. Как удалось узнать нашему корреспонденту, судебно-медицинская экспертиза не выявила сколько-нибудь значительного скопления крови в огнестрельной ране головы. А значит, стреляли уже в мертвого. Такой "контрольный" выстрел в голову типичен для профессиональных киллеров. Установлено, что владелец красных "жигулей" отношения к преступлению не имеет - его машина была угнана со стоянки утром в воскресенье. В кармане убитого обнаружен его заграничный паспорт. Согласно отметкам в паспорте, Степан Анатольевич Мясников вылетел из Нью-Йорка в минувшую субботу и прибыл в Шереметьево-2 в воскресенье. Удалось также установить, что убитый работал в "Ойлбанке". Следствие продолжается.

Алик замер, перестав жевать свой бутерброд с салом. Это же про Степу, его самолетного знакомца! И красные "жигули" Алику тоже знакомы... Выходит, поначалу те двое приняли его за Степу. А где Алик прежде слышал название это - "Ойл-банк"?.. На Яшкиной визитке оно золотом оттиснуто! Полчаса назад, разговаривая по телефону, Яшка сказал, что у них в конторе сегодня заварушка приключилась. Еще бы - убийство сотрудника может означать, что на их банк кто-то "наезжает". Ладно, вечером Яшка заявится, поговорим... А Степа бедный в самолете все распространялся, какая тут жизнь хорошая пошла, мол, только ушами хлопать не надо. Отрезали ухо-то...

Алик отнес на кухню старый телевизор, поставил на холодильник, подключил. Чтобы изображение на экране получилось почетче, покрутил из стороны в сторону антенну. Барахло, конечно... Пусть стоит.

Покачивая бедрами, на кухню вошла соседка. На вид лет двадцать пять. Пожалуй, только недавно проснулась. На слегка припухшем после сна лице - улыбка многоопытной женщины.

- Ах, какая новость - мужчина в доме! Тетя Даша уже сказала мне... Я знаю: вас Аликом зовут и вы живете в Сан-Франциско. Это меня тетя Даша просила написать на конверте ваш адрес, когда письмо вам отправляла... А меня зовут Лолита.

- Здравствуйте... А мама с папой как вас звали, когда маленькой была?

- Наденькой...

- Наденька звучит лучше.

- Не скажите... Я в ночном клубе выступаю - вам, наверное, тетя Даша говорила. Многим посетителям имя Лолита очень нравится. Даже роман такой был.

- Был... Вы его читали?

- Не.

- А сыночка как зовут?

- Ой, вам тетя Даша и про него говорила?.. Петя он. А я зову его Петюнчик.

- Скучает, наверное, без вас?

- Очень... И я тоже... Четыре годика ему. Когда меня нет, он все с куклами моими старыми играет. Говорит им: "Не плачьте, Наденька скоро приедет".

В глазах у Наденьки-Лолиты промелькнуло что-то детское, беззащитное.

- Ой, Алик, расстроили вы меня своими вопросами, - она повернулась и вышла из кухни. Бедра при ходьбе уже не покачивались...

Яшка заявился в полвосьмого. В прихожей они с Аликом обнялись. Яшка потолстел, надо лбом проступили ранние залысины. Был он все такой же шумный, говорливый.

- Старик, старик, я вот ехал и думал, почему так обрадовался, когда ты позвонил? И понял: потому что ты из моего детства. Ведь что выходит - становишься взрослым, детство все больше отдаляется, и начинает казаться, что было оно у кого-то другого. Тот мальчишка тебе хорошо знаком, но все-таки он - не ты!.. Старик, улавливаешь ход моей мысли?.. Потом - звонок давнего друга. И друг оборачивается неоспоримым доказательством: именно ты жил в ту прекрасную пору, это было твое детство... Здравствуй, тетя Даша!

Они прошли в комнату.

- Ну, старик, ты еще как огурчик! - Яшка внимательно оглядел Алика. - И шевелюра все та же - не то что моя. Только глаза почему-то с грустинкой... Ничего, мы живо настроение подымем. Собирайся. Есть тут одно местечко - завалимся, погудим в честь встречи.

- Не в форме я сегодня. После полета все часовые пояса в башке перепутались. Давай отложим этот культпоход.

- Ладно, время терпит. Тогда завтра.

- Лучше посидим этот вечерок у тети Даши, поболтаем. Она пельменями нас угощать собралась.

Яшка с удовольствием ел пельмени, подливал себе клюквенной настойки - от водки, подозрительно оглядев бутылку, отказался.

- Видишь, этикетка чуть неровно наклеена. Эту водку, может, на соседней улице делали - из бочки наливали технический спирт, из-под крана добавляли водопроводную воду. Тут и отравиться недолго.

- Я вчера пару рюмок опрокинул - ничего...

- Ну, как там Америка - цветет и пахнет? Все собираюсь съездить, поглазеть, да дел невпроворот.

- Прилетай ко мне в Сан-Франциско. В моем доме место для тебя всегда найдется. Только поскорее прилетай, пока я... не перебрался куда-нибудь.

- У нашего банка партнеры по бизнесу в основном в Нью-Йорке. Но если туда прилечу, и к тебе денька на три завалиться могу. Спасибо за приглашение.

- А что у тебя за должность в банке? "Консиглиори"?

- Я - юридический консультант. "Консиглиори" - это по-каковски?

- По-итальянски. "Крестного отца" читал? Помнишь, у дона Карлеоне был такой советник, правая рука, Том Хейген?

- Ну, ты сравнил - там же про мафию... А у нас законопослушный финансовый бизнес: "дебит", "кредит", "учетная ставка".

- А вот американские газеты пишут, что в России сейчас всем преступники заправляют - снизу доверху. Примеры ужасающие приводят.

- Похожие примеры и у вас найти можно, сколько угодно. Прессе без сенсаций, без уголовных историй дня не прожить... Как тебе, наверное, известно, исходный этап в развитии капитализма - первоначальное накопление капитала. В Штатах ваших на это чуть ли не столетие ушло. И кровушки было пролито немало. Напротив, надо удивляться, что у нас сей процесс протекает сравнительно цивилизованно... Тетя Даша, пельмени у тебя - объеденье, ни в одном ресторане такими не накормят... Сейчас бы нам перекур устроить - не возражаешь?

- Кури, если невмоготу, - разрешила тетя Даша.

- Нет, она не любит, чтобы в комнате дымили, - вмешался Алик. - Пошли на кухню. Заодно и разговор интересный продолжим.

На кухне Алик открыл форточку, они закурили. Заметив под окном возле подъезда автомашину, мерцающую в сумерках большим черным телом, Алик спросил:

- Твоя?

- Моя... "Мерседес", восемь цилиндров.

- А тетя Даша говорила, у тебя джип "чероки".

- Джип - это для "качков". Уважающий себя бизнесмен в "мерседесе" ездит... Я тогда брал джип на один день в нашем банке, пока мой "мерседес" на профилактике был.

- Я читал, что в Москве машины часто угоняют. Не боишься?

- Чего бояться - у меня там шофер за рулем.

- А у нас владельцы машин сами водят. За исключением разве что мультимиллионеров.

- Мы тоже не бедные... Понимаешь, Алик, тут хорошая нынче жизнь пошла для умного человека.

- Только ушами хлопать не надо? Это я уже слышал... Кстати, привет тебе от Степы.

- От кого?

- От Степана Анатольевича, твоего покойного коллеги по банку. О нем сегодня по телевизору всякие страсти рассказывали. Мы со Степой из Нью-Йорка вместе летели, в соседних креслах. Подозреваю, что в Шереметьево-2 меня поначалу за него приняли. Любопытная история - думаю, тебе интересна будет...

Алик рассказал в деталях все, что случилось с ним вчера в красных "жигулях". Яшка слушал, не перебивая, взгляд сразу стал цепким, холодным.

- Тех двоих описать поподробнее можешь?

- Хрен их знает. Хорошей зрительной памятью никогда не отличался. Про шоферюгу помню, что был он в черной кожаной куртке. А "гаишник", понятно, в милицейской форме... Значит, на сиденье "гаишник" располагался справа от меня, шмонал, повернувшись вполоборота, правой рукой... Вспомнил: на указательном пальце у него - золотой перстень, русалка изображена. А мизинец короткий, без ногтя - нет последней фаланги... Вот еще про шоферюгу вспомнил: когда тот душил меня, перегнувшись с переднего сиденья, левое ухо в глаза бросилось. Бесформенное оно, заплывшее, как это случается у профессиональных борцов.

Молодец! А говоришь, что зрительная память плохая, - похвалил Яшка. - Дай я сейчас повторю, чтобы не перепутать. Значит, так: у "гаишника" на правой руке - золотой перстень с русалкой на указательном пальце и отсутствует последняя фаланга мизинца. А у шоферюги - левое ухо заплывшее. Верно?.. Мне теперь звонить надо. В банке у нас специальная группа организована, дежурство круглосуточное. Выясняют, кто стоит за этим убийством.

- Звони, - Алик кивнул на телефон в коридоре.

- Отсюда, пожалуй, не буду. Тетя Даша может услышать или соседка. Ни к чему это... Старик, подожди чуток - к машине сбегаю, я там мобильник оставил.

Алик прислонил лоб к прохладному оконному стеклу. За ним - знакомый с детства двор, тихая майская ночь. Жить бы да жить...

Яшка вернулся через несколько минут, уже успокоившийся, улыбающийся.

- Просили поблагодарить тебя за информацию - кстати пришлась. Теперь попробуют вычислить тех двоих.

- Может, следует и на Петровку, в уголовный розыск, сообщить?

- Надо будет - сообщат. У нас в банке в службе безопасности профессионалы работают.

- Небось уже "на матрасы ушли"?

- Это ты опять своего "Крестного отца" изволишь цитировать? Там же мафиози были, бандиты без чести и совести... А у нас, говорю тебе, профессионалы высшей пробы. Ты знаешь, кто эту службу в банке возглавляет? Бывший генерал КГБ. Понял?

- Теперь, конечно, понял. Разве ж между итальянской мафией и КГБ могло быть что-то схожее когда-нибудь?.. Пошли, Яшка, в комнату, там тетя Даша заждалась. Чаем будет поить. С вареньем из черной смородины...

6.

Утром, за завтраком тетя Даша заговорила о Яшке:

- Верно сказано: старый друг лучше новых двух. Яша - он у тебя друг надежный. Только что же все неженатым ходит? Вы с ним одногодки - значит, уже сорок три, не мальчик... Бизнес один в головах у нынешних, ни о чем другом думать не хотят. Младшенькая моя тоже на этом свихнулась. С мужем она еще при тебе развелась, детишек нет. Только и разговоров у нее - что на бирже этой покупать, что продавать...

Тетя Даша аккуратно дочистила свое блюдечко с вареньем, облизнула ложку.

- Ты мне, старухе, объясни, пожалуйста. Много сейчас богатых людей по Москве развелось. А откуда деньги у них - в толк не возьму. Раньше, при отцах-дедах, как было? Засеял поле, урожай уродился, собрал его, продал - вот и деньги в кармане. Или там построил мельницу, везут к тебе хлебушко помолоть - платят за это. А ведь нынешние богатеи и не сеют, и не строят... Дочка все втолковывала мне: мол, финансовые люди товары не производят, они деньги из своих бумажных операций добывают. Один чего-то там неверно подсчитал. А другой, более сноровистый, заметил, пересчитал, сделал операцию эту, и деньги от первого ко второму уплыли. Пусть так. Но прежде, попервоначалу, такие большущие деньги у первого откуда взялись, украл, что ли?

- В самый корень смотришь, тетя Дашенька. Тебя не задурить. Конечно, разворовывают все, что только можно.

- Разбаловался народишко... Может, и вправду - лучше бы ничего не менять? Раньше порядка больше было.

- Порядок тот на крови держался. Хоть прав, хоть виноват - всем молчать было приказано. Так тоже жить нельзя.

- И то верно, милок. Когда партийные наши не могли власть поделить, друг друга к стенке ставили, туда им и дорога, паукам в банке. Но зачем они над простым народом так измывались? Я из деревни происхожу - такого в молодости насмотрелась... Однако к чему за примерами далеко ходить. Вот давай про собственную мамочку историю послушай, она ведь тоже крестьянского роду. Сказывала она тебе о семье своей, о родителях?

- Немного: что хлебопашествовали где-то на Харьковщине, что отец и мать ее давно умерли.

- Вот-вот, всю правду не говорила. Когда ты уже уехал, как-то сидели мы по-вдовьи вдвоем, вечер долгий - она разоткровенничалась. Мол, не хотела сына против советской власти настраивать, жить ему тут, среди волков этих, - уж лучше, чтоб не знал... Семья ихняя многодетной была, по тем временам дело обычное. Мамочка - младшенькая. Жили хорошо, дом большой, добротный, под железной крышей - один на всю деревню. Потому что родители трудились всю жизнь, спины не разгибали. А отец к тому же не пил - ни капельки. Всякой рвани и пьяни, которые работать на своей земле не любили, и тогда по деревням хватало. Людишкам этим очень глаза кололо, что вот живет рядом сосед, таким же наделом владеет, а в доме достаток. И крыша железная. Когда начались колхозы, пришло в деревню указание - составить список кулаков. Послали список в город, а в нем под номером один - имя деда твоего. Уже ходила молва, что имущество кулаков будут забирать в колхоз, а их самих сошлют в Сибирь.

Тетя Даша повернулась к божнице, перекрестилась.

- В ночь перед выселением помолилась твоя бабка Пресвятой Деве Марии, положила ее иконку своей младшенькой в кармашек и отвела на дальний конец деревни к родственникам. Мол, приютите, не дайте дитю пропасть вместе с нами. А приказ строгий был - все семьи кулацкие от мала до велика в теплушки грузить, чтоб и духу их не осталось. Когда пришла утром комиссия эта по раскулачиванию, в ней и свои, деревенские, тоже были. Знали они уже, что младшенькая дочка кулака у родственников затаилась. Но даже у них язык не повернулся, чтобы приехавшему начальству доложить, грех на душу взять. Так и спаслась твоя мамочка.

- А с остальной семьей что было?

- Доходили потом в деревню слухи. Мол, выгрузил конвой семьи кулацкие прямо в снег посреди Сибири. Там и померли почти все в первую зиму от голода и холода... Надо же, что партийные делали. Хуже фашистов. Фашисты хоть над чужими народами так измывались. А эти - над своим.

- Вот видишь. А ты только что сомневалась, надо ли было их власть менять. Теперь-то хоть свободно говорить можно.

- Свобода, конечно, дело хорошее... Но иногда людям и покушать хочется.

- Яшка вчера как раз на эту тему со мной распространялся. Дескать, в России сейчас идет первоначальное накопление капитала. То есть самые шустрые разворовывают все, что можно, и друг друга помаленьку отстреливают. А потом, когда капитал этот накопится окончательно в руках тех, кто жив остался, начнется нормальный капитализм и экономика заработает. Кто его знает, может, на самом деле так нужно.

Тетя Даша с сомнением покачала головой, но спорить не стала.

По телевизору передавали сводку московских новостей. Вчерашняя дикторша обворожительно улыбнулась Алику с экрана.

- За истекшие сутки ненамного продвинулось следствие по делу об убийстве сотрудника "Ойл-банка" Мясникова. Как мы уже сообщали, его труп был обнаружен в понедельник утром в лесопарковой зоне ПокровскоеГлебово. Согласно данным судебно-медицинской экспертизы, смерть наступила в ночь на понедельник, через несколько часов после того, как он прилетел из Нью-Йорка. Мясников ездил в Соединенные Штаты по служебным делам. На след убийц выйти пока не удалось. Вместе с тем через сотрудника Министерства внутренних дел, который просил не называть его имени, наш корреспондент сумел выяснить, что сам Мясников за свои сорок три года не раз вступал в столкновения с законом. Первый тюремный срок он получил в восьмидесятых годах. Тогда в составе группы работников Министерства рыбной промышленности он участвовал в контрабандном вывозе за рубеж больших партий черной икры, упакованной в стандартные жестяные банки с надписью "Килька". Оказавшись досрочно на свободе, Мясников в годы перестройки активно включился в финансовый бизнес. В 1992 году он провел шесть месяцев под следствием в СИЗО - в связи с деятельностью финансовой компании, на чьи счета поступали в качестве кредитов большие суммы из Центробанка; потом эти суммы исчезли вместе с самой компанией. Однако судья не усмотрел убедительных доказательств участия Мясникова в этой афере и его освободили. По случайному стечению обстоятельств теща судьи, скромная пенсионерка, купила вскоре роскошную дачу в Подмосковье... По поводу криминального прошлого Мясникова наш корреспондент звонил в "Ойл-банк". Представитель банка разъяснил, что там ничего не известно о противоправной деятельности Мясникова в прошлом. Напротив, за годы работы в банке тот показал себя человеком высоких моральных качеств. Его смерть - тяжелая потеря для банка.

"Ай да Степа, - еще тот хват был", - подумал Алик. Он заглянул в ванную, причесал усы, осмотрел себя в зеркале - выглядит вроде бы нормально, болезнь еще не видна. Привычно сплюнул желтую слизь с розоватыми пятнышками в умывальник. Было уже начало первого. И пошел к Катюхе.

Дверь квартиры номер четыре, как и вчера, открыл Никитин.

- Катенька в магазин побежала. Думаю, минут через десять вернется. Заходите... Она знает, что вы собирались наведаться. Посидите тут, а я пока на кухне Елену Петровну кашкой покормлю.

Алик присел на желтый кожаный диван. Их диван...

Катюха была моложе его на семь лет - разница в детские и отроческие годы огромная. В ту пору Алик и не знал, как ее зовут, - просто знал, что это "дочка Никитиных". Худая голенастая девчонка пробегала иногда через двор за покупками в соседний продуктовый магазин, куда ее посылала мать. Иногда помогала матери выбивать ковры, развешанные на веревке во дворе. Иногда, в хорошую погоду, Алик видел ее примостившейся где-нибудь на скамеечке с книжкой в руках. В отличие от других девчонок их двора - веселых, громкоголосых, общительных, она держалась не то чтобы нелюдимо, но как-то особняком. Задумчивая, как бы всегда прислушивающаяся к тому, что прорастает внутри. Много лет спустя, уже в Америке, вспоминая Катюху, он сообразил, с кем она была схожа. С пушкинской Татьяной. Только той все же достался мужик попорядочнее. Онегин отчитал влюбленную девчонку. Алик - воспользовался...

В том году Катюха закончила школу. Обычно, уезжая летом в отпуск, супруги Никитины брали с собой и дочку. Но тем летом ей предстояло поступать в институт - на весь июль и август Катюха осталась одна. Как-то проходя по двору, Алик заметил ее на скамейке с учебником литературы в руках. И удивленно остановился - в расцветшей девушке на скамейке он не сразу признал вчерашнего неуклюжего подростка. Теплый ветерок шевелил подол легкого ситцевого платья, под платьем проступали крепкие, прижатые друг к другу бедра. Маленькие вздернутые груди еще не нуждались в лифчике, сквозь ситец наметанный глаз Алика угадал темные пятна сосков.

Подойдя, Алик поинтересовался, что она читает. Оказалось - главу о творчестве Шолохова. Алик любил "Тихий Дон", считал его одной из вершин в литературе двадцатого века. Он присел на скамейку и завел разговор о загадках великого романа. Катюха о них никогда и не слышала. Ни о странном отсутствии черновых, рабочих, рукописей романа. Ни о том, что Шолохов был уж слишком молод (всегото двадцать три года), когда первая книга этого глубокого и мудрого произведения увидела свет. Ни о Крюкове, донском писателе из казаков, который, как и Гришка Мелехов, сражался против большевиков и которому некоторые приписывают авторство "Тихого Дона". Язык у Алика был всегда хорошо подвешен, а литературу он любил. Конечно, на вступительном экзамене высказывать крамольные сомнения в отношении авторства "Тихого Дона" не следовало. Катюха это понимала. Но все равно слушала Алика с интересом.

Назавтра он опять присел на скамейку, чтобы помочь Катюхе разобраться в творчестве Маяковского. А еще день спустя погода испортилась, покинутая скамейка мокла под июльской грозой. И Алик храбро позвонил в дверь с медной табличкой "Доцент И. И. Никитин". Катюха распахнула дверь раскрасневшаяся, глаза блестели, - ждала его. Ежедневные разговоры о литературе переместились теперь в квартиру Никитиных - благо на дворе продолжало дождить. В первый день, будто увлеченный разговором, Алик осмеливался иногда положить свою руку на тонкие Катюхины пальцы на столе. На следующий день - наклонился и поцеловал эти пальцы. Потом начались настоящие поцелуи.

Через неделю, целуясь с Катюхой на этом желтом кожаном диване, он совсем потерял голову. Дрожащая Катюха сидела на коленях Алика, безвольно уронив голову на его плечо, глаза закрыты. Он расстегнул ее кофточку. Лифчика на Катюхе не было. Алик стал целовать ее маленькие груди с острыми темно-вишневыми сосками. Не открывая глаз, она только повторяла шепотом: "Не надо. Аличка милый, не надо...". Он положил Катюху на диван, откинул кверху подол юбки. Онемелыми, негнущимися пальцами начал стягивать трусики - как сейчас помнит, красненькие. А она все шептала в горячке: "Не надо... Погоди, я сама сниму... Не надо, Аличка милый... Аличка!". Потом они долго оттирали темное пятно на желтой коже дивана. Он был у нее первый.

Весь июль и август нагрянувшая любовь носила их, ослепших, по своим волнам без руля и без ветрил. Какая уж тут подготовка к вступительным экзаменам!.. Катюха недобрала баллов и в институт не прошла.

В конце августа вернулись ее родители... Три дня Алик не видел Катюху. Потом она позвонила, и они встретились под вечер у входа в Измайловский парк. Прильнули друг к другу, как после долгой разлуки. И вдруг, расплакавшись, Катюха рассказала о последних новостях. Соседка, заметив визиты Алика в квартиру номер четыре, без промедления сообщила об этом вернувшейся матери. И та сразу же отвела дочку в поликлинику, где знакомая докторша-гинеколог подтвердила беременность. Алик представлялся матери человеком ненадежным, пустым. Пожалуй, в ту пору это было недалеко от истины. И мать приняла решение: нужно делать аборт. "А ты как думаешь?" - Катюха подняла на него заплаканные глаза.

Столько лет минуло - Алику было стыдно вспоминать себя в той истории. Рядом стояла доверившаяся ему девчонка, а он суетливо просчитывал в голове варианты: "Ребенок, женитьба - не рано ли?.. А жить где?.. Он, Катюха, ребенок плюс мать с уже болевшим отцом - и все в одной комнате?.. Или же у Никитиных - вместе с тещей, которая в душе его никогда не простит?..". Алик облизнул пересохшие губы, неуверенно пробормотал:

- Даже и не знаю, что ответить... Может, твоя мама права?

- Хорошо... - тихо отозвалась Катюха. - Мне уже бежать нужно. Я маме сказала, что на полчасика к подружке наведаюсь... Не надо, не провожай.

И Алик остался один у входа в Измайловский парк. На миг в душе шевельнулась тревога: что-то большое и важное в его жизни прошло сейчас мимо, потеряно навсегда. Но тревогу эту перекрыла другая, успокаивающая мыслишка: обошлось.

Потом они с Катюхой сталкивались иногда во дворе, здоровались, обменивались ничего не значащими вежливыми улыбками. Замуж она так и не вышла. Да и ухажеров у нее, насколько Алик знал, больше не было. Хотя смотрелась совсем неплохо. Когда он подался в Америку, с Катюхой даже не попрощался...

Задумавшийся Алик услышал, как хлопнула дверь в прихожей. Он вскочил с дивана. Вошла Катюха. Он пытался разглядеть ее лицо - изменилась ли, постарела? И не мог. Видел только ее глаза, зеленые, усталые.

- Здравствуй, Алик. Какими судьбами?

- Заскучала душа по родным местам. Прилетел.

Они уселись - Алик на желтый диван, она на стул.

- Когда была жива мама твоя, Царствие ей Небесное, останавливалась иногда со мной во дворе, о тебе рассказывала. Знаю: все у тебя благополучно. Доченька, жена Барбара... Хорошее имя - была такая святая Варвара, казнили ее, не отреклась от Христова учения.

Катюха перекрестилась. Только теперь Алик заметил серебряный крестик - там, где была расстегнута верхняя пуговка ее темной кофточки.

- Ты верующей стала?

- Да, вера - мое счастье и спасение теперь... Ты ведь знаешь: в семье у нас религию не признавали, я такой же росла. И все-таки постепенно прозрела. Уж очень тошно было смотреть на людскую суету и неправду. Люди земную выгоду всё ищут. А надо готовить себя к другой, вечной жизни.

- Ты уверена - есть и другая жизнь?

Она посмотрела на Алика, как на несмышленыша.

- Об этом в Священном Писании сказано.

- Так ведь его люди писали, люди и ошибаются иногда.

- Верно, строчки в Священном Писании рука человеческая выводила, но было оно - боговдохновенным... Ты пытаешься своим умом до всего дойти. А надо сердцем принять, уверовать. И сразу станет светло на душе.

- Если во всем есть "высший промысел", отчего вокруг столько зла? Я уж не говорю о том зле, что люди друг другу причиняют... Ну вот, например, болезни. У человека рак легкого - выхаркивает он кровь с кусочками распадающегося легкого, дышать невмоготу, метастазы по телу расползаются: в печень, мозг, позвоночник. А смерть не приходит - сперва надо с годик так вот помучиться. Зачем это?

- Зачем - только Он знает... Кто умирает в муках, тому будет лучше в другой жизни - это нам батюшка в церкви говорил. Был такой Апостол Петр, слышал? Его за веру еще страшнее, чем Христа, распяли - головой вниз. А теперь он по правую руку от Учителя сидит.

Алик понял: спорить дальше бесполезно. Люди делятся на ведущих и ведомых. Катюха относится ко вторым. Когда-то вот так же слепо пошла за ним. Теперь - за Священным писанием. А может, и права... Он протянул руку, взял Катюхины пальцы, они были холодные, даже не шевельнулись.

- Расскажи, как живешь, что за работа у тебя.

- Так и живу... Может быть, помнишь: в пединститут через год я поступила. Окончила по специальности - дефектология. Безработица мне не грозит, дефективных детишек по России все больше становится. Матери-пьяницы, матери-наркоманки повреждают мозг своих детей еще в утробе. Да и после рождения детишки в иных семьях среди такого ужаса живут... Сначала я в подростковой группе работала - и не выдержала. Некоторых там не выправишь, не спасешь, их души уже загублены. Теперь перешла в ясельную группу - совсем маленькие, а как добро чувствуют, привыкают к тебе, тянутся. Я за сутки работы так устану, только бы до дому добраться. А дома сижу и о них думаю - как там тот, как там эта. Прикипает сердце.

"Материнский инстинкт выхода ищет", - виновато подумал Алик.

- Знаешь, Алик, ты иди сейчас. Мне маму купать надо. Вчера ты ее видел, понял, в каком она состоянии.

- Вечером зайду?

- Вечером я в церковь ухожу.

- Какая ж там во вторник служба?

- Церковь открыта - свечку поставить можно и помолиться тоже.

- А завтра? Ты ведь не работаешь...

- Не надо, Алик. Не обижайся - мне сейчас никого видеть не хочется. Веришь ли, не отец с матерью, не детишки эти - я бы давно в монастырь ушла, поближе к Господу... Можно, перекрещу тебя на прощанье?

7.

- Куда ходил-то? - спросила тетя Даша, открывая дверь. - Не отвечай - с балкона видела, как ты в первый подъезд завернул. И глаза твои невеселые тебя выдают... Такого золотого человечка проморгал, вертопрах.

Восемнадцать лет назад история с Катюхой дошла до мамы и тети Даши быстро. Жильцы дома знали друг друга многие годы, новости между соседками распространялись без задержки. Мама тогда переживала, осуждала Алика. Когда в сентябре она услышала, что Кате Никитиной сделали аборт, несколько дней не разговаривала с Аликом - кажется, единственный раз в жизни...

Тетя Даша в ванной загружала белье в стиральную машину. Алик присел опять перед телевизором, прошелся по каналам. Их стало больше, чем девять лет назад. Хотя до Америки все равно далеко. На одном из каналов внимание Алика привлекло интервью. Собеседником ведущего был бородатый мужчина. В титрах прочитал его имя: Илья Пенкин, обозреватель "Всеобщей газеты". Он говорил, возбужденно тряся бородкой:

- Вспомним крылатую фразу Карамзина, вернее, не фразу - просто одно слово. Когда Карамзин приехал в Германию для лечения на водах, встретившийся ему соотечественник полюбопытствовал, как там дела в России. Писатель ответил коротко: "Воруют". С тех пор прошло почти двести лет, в России уже не воруют - ее растаскивают. И наша газета, одна из немногих, открыто разоблачает наиболее вопиющие случаи, невзирая на лица, несмотря на угрозы - и со стороны коррумпированных представителей власти, и со стороны полукриминального бизнеса.

- Илья, расскажите, пожалуйста, как вы добываете сенсационные материалы для своих статей. Должно быть, имеете разветвленную сеть агентов?

- Нет, дело обстоит проще. Большая часть таких материалов приходит самотеком. Например, у взяточника-министра бывают сотрудники, обиженные им или которые зарятся на его кресло; у вора-финансиста есть конкуренты по бизнесу. Обычно на условиях конфиденциальности эти люди снабжают нас необходимой информацией: копиями секретных документов, записями телефонных разговоров, даже видеозаписями. Мы понимаем, что средства и цели наших информаторов не всегда чисты, что в освободившееся кресло высокопоставленного жулика норовит усесться другой жулик. Но в момент публикации статьи у нашей газеты одна задача - разоблачить преступление, которое уже совершилось.

- Если не секрет, над какой темой теперь работаете?

- Недавно в редакцию поступил любопытный материал. Имена и детали мы сейчас перепроверяем, я не собираюсь их здесь приводить. Как говорится, дорога ложка к обеду - статья появится в одном из ближайших номеров нашей газеты... В самых общих чертах история такова. Пять лет назад, на заре российской демократии, одному из видных деятелей либерального движения всучили взятку, десять тысяч долларов. Подумаешь, сейчас и взяткой в сто тысяч долларов никого не удивишь. Положил бы в карман наличные - и дело с концом. Но по тогдашней всеобщей финансовой безграмотности он удовольствовался чеком для предъявления в одном из американских банков. Прилетев в Нью-Йорк в составе какой-то делегации, наш герой посетил этот банк, расписался на обороте чека, получил "зеленые". Все треволнения для него начались потом. Он и не знал, что оплаченный чек - как доказательство выполненного банком поручения - пересылается обратно тому, кто данный чек выписал. Таким образом, в руках у взяткодателя оказался неопровержимый документ: на лицевой стороне - сумма взятки и имя получателя, на обороте - его подпись, штамп банка и дата выплаты. Великолепная возможность для будущего шантажа... У нас еще есть несколько минут?

- Продолжайте, продолжайте. Интересная история.

- За минувшие годы взяткополучатель стал одним из влиятельных членов правительства, особенно в части приватизации и аукционов, а взяткодатель превратился в крупного финансового воротилу. И каждый раз, когда последний участвовал в аукционах, наш член правительства был вынужден оказывать ему предпочтение, даже если тот "давал на лапу" меньше, чем предлагали другие. Ведь у финансового воротилы лежал в сейфе тот самый чек.

- То есть вы хотите сказать, что вице-премьер оказался на крючке у...

- Не пытайтесь поймать меня на слове - это вы cказали "вице-премьер". А я веду речь об "одном из членов правительства". Наберитесь терпения, статья скоро появится. - Пенкин многозначительно улыбнулся в бородку. - И вот совсем недавно в истории этой случился крутой поворот. Вы слышали, наверное, - через месяц предстоит крупный аукцион. На продажу среди прочего выставлен весьма прибыльный, если попадет в умелые руки, алюминиевый комбинат. На комбинат "положил глаз" упомянутый финансовый воротила - и в успехе на аукционе не сомневался. Пока в одно прекрасное утро, придя в свой хорошо охраняемый офис, не обнаружил сейф открытым, а заветный чек похищенным. Вскоре ему удалось установить, что сделано это по заданию главного конкурента, владельца крупного банка, который тоже стремился прибрать к рукам алюминиевый комбинат. Теперь, обладая похищенным чеком, уже этот банкир поймал на крючок нашего невезучего члена правительства.

- И обворованный финансовый воротила обратился в правоохранительные органы?

- Что вы, он не так наивен. Какая ему польза, если чек будет обнаружен, скажем, где-нибудь при обыске и приобщен к материалам следствия?.. Как известно, всякий крупный, уважающий себя бизнесмен имеет нынче собственную службу безопасности, которая состоит обычно из отставных офицеров КГБ и МВД, бывших спортсменов и просто полууголовных элементов. А к наружному периметру такой службы безопасности примыкает еще и какаянибудь чисто криминальная группировка, привлекаемая в разовом порядке для выполнения особо грязных заданий. - Бородка Пенкина растрепалась, глаза блестели, как у библейского пророка, обличающего в Синайской пустыне своих греховных соплеменников.

- Итак, возмущенный до глубины души безнравственным "наездом" конкурента, финансовый воротила дал задание своим людям - вернуть чек любой ценой... Как говорится, слухами земля полнится. Поговаривают, война между кланами уже началась, есть первые жертвы. Два дня назад был убит один из сотрудников банка, возглавляемого вышеупомянутым конкурентом. Известно, что сотрудник этот возвратился в воскресенье из краткосрочной деловой поездки за рубеж, прошел паспортный и таможенный контроль в Шереметьево-2. И пропал. Его труп был найден в понедельник утром. Заказными убийствами нас не удивишь, но это было выполнено как-то нетрадиционно - после долгих пыток. Опять же, по дошедшей до нас информации, таким путем прорабатывалась версия - не вывез ли этот сотрудник заветный чек за границу, не положил ли его на хранение в сейф какого-нибудь западного банка. Но бедняга, по-видимому, никакого отношения к чеку не имел и ничего путного своим истязателям сообщить не смог.

- То есть вы хотите сказать, что найденный вчера утром убитым сотрудник "Ойл-банка"...

- Это вы хотите сказать... А я воздерживаюсь пока называть любые имена. Еще раз рекомендую - следите за ближайшими номерами "Всеобщей газеты".

- Илья, есть телефонный звонок от нашей слушательницы. Время передачи, к сожалению, заканчивается, но все-таки постараемся ответить на ее вопрос...

- Здравствуйте, Илья, - раздался в студии торопливый дамский голос. - Я с интересом слежу за вашими статьями, разоблачающими жуликов и мздоимцев. Но вот недавно наткнулась в прессе на сведения, что в одном из лучших уголков Подмосковья вы построили шикарную дачу в три этажа.

- Да, построил. И даже оформил на собственное имя. А не на тещино, как сейчас принято делать.

- И это за счет гонораров?

- На обычные журналистские гонорары такую дачу, понятно, не потянешь. Но есть особые газетные статьи, заказные... Прошу не путать с заказными убийствами, - Пенкин захохотал. - Появление такой статьи на страницах "Всеобщей газеты" небедный заказчик готов оплатить по высшему разряду. И мы принимаем эти предложения. Но с условием: как бы ни настаивал иногда заказчик, в статье будет правда, ничего кроме правды. Такая статья требует от автора стольких сил да и связана порой с прямым риском для жизни - думаю, гонорар за нее никогда не завышен.

- А за то, чтобы какая-нибудь статья не появилась на страницах "Всеобщей газеты", вам тоже платят?

- Простите, наше время истекло, - заторопился ведущий. - Еще раз спасибо вам, Илья, за беседу.

Алик выключил телевизор, покачал головой. Действительно, крутой поворот сюжета. Надо будет Яшку вечером расспросить. Впрочем, вряд ли он захочет обсуждать эту тему. Слишком большие деньги замешаны, да и кровь уже полилась... Карамзину такое и не снилось.

С тазиком выстиранного белья тетя Даша прошла через комнату на балкон. Развесив белье на протянутых там веревочках, вернулась, потрепала задумавшегося Алика по голове.

- Не грусти, милок, про любовь потерянную. Что было, то было... Давай лучше я ту историю доскажу тебе. Про мамочку, которую деревенские родственники от Сибири спасли. Когда она умерла, две сестры троюродные из деревни на похороны приезжали. А потом всю мебель из вашей комнаты увезли. И я не возражала - думаю, ты со мной согласишься. Комнату все равно освобождать нужно было. Но одну вещичку я утаила, не отдала им. Тетя Даша подошла к божнице.

- Видишь эту иконку?.. С ней мамочка твоя к родственникам пришла. Сказывала мне: мол, хотела дать тебе иконку эту, когда ты уезжал в Америку, как материнское благословение. Да только не разрешили дураки партийные.

Алик быстро встал, взял из рук тети Даши иконку. Знакомый ему с детства деревянный прямоугольничек - краска кое-где поблекла, потрескалась. Немудрящая работа деревенского богомаза, какая уж там художественная ценность. И только большие, близко поставленные глаза Божьей Матери жили, в них тлела печаль - "что ж вы над собой делаете, люди?".

8.

Вечером заехал Яшка. Они расположились на заднем сиденье его "мерседеса". На Алике был темно-серый костюм, который он перед приездом Яшки достал из своей дорожной сумки и отгладил. У Яшки из нагрудного кармашка его модного, с позолоченными пуговицами, малинового пиджака торчал розовенький, под цвет галстука, платочек.

За рулем сидел бритоголовый парень.

- Его Лёнчик зовут... Лёнчик у нас - обладатель "черного пояса", - сказал Яшка. - Я правильно обозначил твой разряд по карате?

Парень, не оборачиваясь, утвердительно мотнул головой, непропорционально маленькой по сравнению с могучей шеей и широкими плечами. На переднем сиденье, справа от него, лежала книжка.

- А в свободное время он читать любит... Что сейчас читаешь, Лёнчик?

- "Любовь в античном мире".

- Слышал? - Яшка, улыбаясь, посмотрел на Алика. - Человек античным миром интересуется... Ну и как там насчет этого обстояло?

- Пидоров много было. А по части способов - все то же; ничего новенького не придумали.

"Мерседес" мягко шуршал шинами по вечерним улицам. В сумерках, прерываемых светом нечастых фонарей, Москва смотрелась поопрятнее.

- Сперва мы в Замоскворечье поедем, - сказал Яшка. - Там есть один элитный ресторан, столик я уже заказал. Кормят вкусно.

"Мерседес" остановился в полутемном переулке, возле двухэтажного особнячка, построенного в стиле ампир, наверное, еще лет сто назад. Над входной дверью мерцало неоновое название: "Андромеда".

Выйдя из машины, Яшка наклонился к открытому окну водителя.

- Лёнчик, мы тут часа два-три посидим. Можешь пока смотаться куда-нибудь.

- Не велено, Яков Наумович, вас оставлять. Я вон там за углом, в проулке, машину поставлю, буду ждать, сколько нужно. Книжку полистаю - тут картинки интересные.

Высоченный швейцар, в брюках с лампасами и в фуражке с кокардой, улыбнулся Яшке, как старому знакомому, распахнул дверь. Брючный карман у швейцара оттопыривался. Поймав взгляд Алика, Яшка обронил: "Пушка у него в кармане. Для порядка".

Теплый воздух внутри большого прямоугольного зала источал запахи ресторанных блюд. Покачивая бедрами не хуже, чем Лолита, к их столику быстро подошел смазливый официант, положил перед каждым меню. Список блюд в меню был длинным, на нескольких страницах. "Белужья икра с блинами и гарниром по-гречески", "Баварская утка под медово-имбирным соусом", "Медальоны из омара, обжаренные, с муссом из креветок" - названия блюд звучали возвышенно-аристократически. Под стать им были двузначные и трехзначные цены в долларах.

- Что пить-есть будем? - спросил Яшка.

- Да не разбираюсь я в этих идиотских названиях. Заказывай сам. Честно говоря я и есть-то не особенно хочу. - Алик вздохнул, под пиджаком привычно приложил ладонь к тому месту, справа от грудины, где уже несколько дней как поселилось постоянное тупое давление.

Официант принял заказ. Быстро принес водку в запотевшем графинчике, закуску - "рулет из копченой лососины с лимонным суфле". Опрокинув рюмочку, немного пожевав без аппетита, Алик положил вилку.

- Что ж, Яшка, рассказывай о себе - как живешь. Столько лет не виделись.

- Живу ничего, в бизнесе раскрутился, деньги делаю хорошие.

- А кроме бизнеса, для души?.. Вон тетя Даша утром свое беспокойство высказала - чего же это, мол, Яша все не женится?

- Если еще раз спросит, расскажи ей старый анекдот. Помнишь, один мужик на подобный вопрос удивленно говорит: "Ради стакана молока заводить целую корову?"

- У тебя когда-то музыкальный талант прорезался - на скрипке играл.

- Не забыл ты... Музыка со мной. Иногда найдет настроение - запрусь дома, отключу телефон, достану свою скрипочку. Техника, конечно, без ежедневных упражнений слабовата стала, но ведь никто и не слышит, играю для себя - как ты изволил выразиться, для души... А иногда просто сижу и весь вечер слушаю в одиночестве классическую музыку, компакт-дисков у меня навалом. Знаешь, все больше влюбляюсь в Шуберта. В его лучших произведениях столько изящества, никому ничего не навязывает - ни громокипящих страстей, ни слезливых всхлипов. Журчит себе прозрачный ручеек, о чем-то сокровенном размышляет мудрый и грустный автор, и на душе у слушателя тоже становится светло и чуть грустно.

- Прямо-таки про тебя поэт сочинил: "Еврейский музыкант - он Шуберта наверчивал, как чистый бриллиант".

- Какой уж там еврейский... Сам себя часто спрашиваю, кто я? В том и дело, что русский я до последнего закоулка в душе. И Москва, где я родился и вырос, - это мой город. Ее бесшабашность, и размах, и то, что она слезам не верит, и милосердие ее, и греховность - во мне всё. По-научному "ментальность" называется?.. Если бы не антисемиты, наверное, и не задумывался, что за фамилия у меня такая. Спасибо им, не дают забыть про корни.

Яшка замолчал, вытер салфеткой губы со следами лимонного суфле.

- Сегодня по телевизору передавали интервью с Пенкиным, - осторожно начал Алик.

- Знаю.

- В каком, однако, кровавом дерьме это ваше "первоначальное накопление" варится.

- Да не слушай ты этих газетных врунов. Чтобы увеличить свои тиражи, они такое наплетут... Если наш банк и вступает в конкурентные отношения с какой-нибудь другой финансовой группой, возникающие проблемы мы всегда стараемся решить по-джентльменски.

Явно переводя разговор на другую тему, Яшка указал пальцем на лоб Алика.

- Помнишь, старик, как ты этот шрам получил?

- Вроде бы классе в четвертом подрался с кем-то у нас во дворе.

- А я как сейчас вижу. С Ванькой Беловым ты дрался. Тот на год старше, но ты заводной был, не испугался. Мы с Левкой в стороне стояли, не вмешивались - драка честная, на кулачках, один на один. А он, сука, в кулаке ключ от квартиры зажал да им по лбу тебе и вдарил. За эту подлянку гнали мы его потом с Левкой до четвертого этажа в вашем подъезде, пока он за дверь своей квартиры не шмыгнул.

- Где он теперь, Ванька, бедный?

- Кто его знает. Может, в тюряге опять. А может, сгорел уже по пьянке.

Яшка снова наполнил рюмки. Алику пить не хотелось - он только пригубил. Официант принес горячее блюдо - "Французский голубь на гриле с тальятелле из каштанов и жареными лисичками в зеленом соусе".

На эстраду в конце зала стали подниматься патлатые музыканты. Долго настраивали инструменты. Потом заиграли. По принципу: чем громче, тем лучше. Известная певица - Алик помнил ее еще по прежним годам - выскочила из-за спин музыкантов. Микрофон засунут чуть ли не в рот; под коротенькой не по возрасту юбочкой колышутся рыхлые бедра немолодой женщины. Изображая неземное томление, певица поведала миру, как она любит его и как он любит ее. Грохотал барабан, гудели духовые инструменты, визжала певица. Разговаривать стало невозможно. Доев "французского голубя", Яшка подозвал официанта, расплатился. Алик попытался было принять в этом участие, но Яшка обиженно отстранил его руку.

Швейцар на выходе открыл им дверь, уважительно спросил:

- Почему так рано, Яков Наумович? Тут только самое представление и начинается. Позднее стриптиз будет.

- В следующий раз, дорогой, в следующий раз - непременно, - Яшка вложил в широченную ладонь швейцара зелененькую бумажку.

На улице было темно и пусто. Вверху, в просветах между плывущими облаками, тревожно загорались и гасли звезды.

- А теперь мы держим путь в один частный клуб, - сказал Яшка. - Посторонних туда не пускают. Там великолепные девочки.

- И они - за деньги?

- Старик, где это сейчас видано - задаром?

- Да не смогу я так... Чтобы получить от этого дела удовольствие, мне нужна хотя бы иллюзия, что я бабу охмурил, понравился ей. А за деньги - у меня никогда и не было.

- До чего ты любишь все усложнять... Там есть и с высшим образованием девочки - попрошу, чтобы поначалу с тобой о Кафке поговорили. Пока у тебя иллюзия не появится... Приедем - сам будешь решать, твое дело.

В глубине проулка темнел "мерседес". Алик открыл заднюю дверцу, внутри зажегся свет. Поджидавший их Лёнчик спал, откинув голову на спинку сиденья.

- Поехали, шеф, - сказал Яшка, усаживаясь вслед за Аликом, и слегка потряс разоспавшегося Лёнчика за плечо. Тот качнулся и, не просыпаясь, начал сползать набок. На пиджаке, между лопатками, стало видно большое темное пятно. Снаружи две тени метнулись с обеих сторон к машине, задние дверцы распахнулись, и внутрь салона из темноты высунулись пистолетные стволы с глушителями.

- Ни звука! Руки за спину!

Яшка дернулся - видно, хотел выскочить. Тяжелая рукоятка пистолета обрушилась на его лоб. Кто-то третий просунулся внутрь, за спиной отключившегося Яшки ловко защелкнул на его запястьях наручники. Потом, обежав "мерседес", надел наручники и на Алика. Через минуту черный джип медленно, задом въехал в проулок, приблизился к "мерседесу". Задняя дверца джипа поднялась - второй ряд сидений в нем отсутствовал. Алика и Яшку быстро перетащили в джип, уложили лицом вниз. Мужик в синих джинсах и черной кожаной куртке сел между ними на пол. В каждой руке по пистолету. В затылок Алика уперся глушитель.

Было слышно, как захлопнулась задняя дверца, потом обе передние. Водитель дал газ, джип затрясся по ночным улицам. Лежать было неудобно, места мало, ноги в коленях согнуты. На поворотах прижатый к затылку глушитель с силой вдавливал лицо Алика в металлический пол - сидящий использовал глушитель как опору. От его джинсов исходил густой запах пота. Ехали недолго - джип затормозил, потом заскребли, расходясь в стороны, гаражные ворота. Джип въехал внутрь, ворота закрылись.

- Не разговаривать, падлы! - мужик распахнул заднюю дверцу и выпрыгнул. К нему подошли двое - те, что сидели впереди. Чуть повернув голову, Алик сумел рассмотреть всех троих в тусклом свете лампочки, висевшей под потолком гаража. Главным был невысокий, пузатый - он показался Алику знакомым. Пузатый держал в руке мобильный телефон; тыкая указательным пальцем, набирал номер. На пальце желтел массивный перстень. Алик сообразил - это же "гаишник", обыскивавший его на Ленинградском шоссе в воскресенье. А здоровенный мужик в черной кожаной куртке и джинсах - водитель тех красных "жигулей", даже заплывшее левое ухо видно. Третьим был молодой парень с полуоткрытым от усердия ртом - на верхних зубах золотые "фиксы".

- Яшка, ты оклемался? - тихо спросил Алик. Тот повернул голову.

- Ах, падла! Я же сказал - не разговаривать! - мужик в кожаной куртке подскочил к джипу; согнувшись под его низкой крышей, ударил кулаком в пах лежащего на животе Алика. От острой боли тот вскрикнул.

- А ты все-таки поосторожней, - Яшка неуклюже перевалился на спину, прислонил голову к стенке джипа.

- Да я и тебе сейчас врежу! - заорал мужик, поворачиваясь в его сторону.

- Меня ваш шеф не раз к себе на работу зазывал. А что если я теперь соглашусь? Как мы с тобой в конторе встречаться-то будем?

- Ты, отморозок, полегче, однако, - пробурчал пузатый, заглядывая внутрь джипа. - Вот довезем до места - там свои способности и покажешь.

Мужик в кожаной куртке недовольно отошел от джипа.

- А друга моего вы в разборки эти не впутывайте, - сказал Яшка. - Он ничего не знает, случайно сегодня со мной оказался.

- Как же, как же... В воскресенье он на нашем пути случайно встретился. Сегодня опять. Два раза подряд случайно не бывает, - мужик в куртке помахал поднятым пальцем, видимо, сам поражаясь силе своей логики.

- Он гражданин США, - добавил Яшка. - Свяжетесь с ним, вам на хвост не только Петровка - ФБР сядет.

- Ах, испугалися, - мужику стало весело. - Месяц назад знакомые ребята из Долгопрудной про америкашку одного рассказывали. Денежки заплатил и решил, что гостиница его, хозяйничать может. Завалили империалиста автоматной очередью прямо в метро. Подумаешь, ФБР.

Боль в паху отпустила. Алик повернул голову, попросил:

- Мне по малой нужде надо.

- А ты под себя, - мужик захохотал. - Когда до места доедем, мне надо, чтобы ты уже сломанный был - со сломанным работать легче. А ну, давай под себя, падла!

Услышав это, парень, что стоял возле пузатого, поспешил вмешаться:

- Постой! Он же мне машину завоняет.

- Тогда и волоки его сам в угол, - мужик в кожаной куртке отошел в сторону.

Парень помог Алику вылезти из джипа, отвел в угол гаража, освободил из наручника одну руку.

- Там его, когда нужду справит, и посади, - крикнул мужик . - Чтоб промежду ними разговоров не было...

Парень так потом и поступил. Недалеко от угла, из стены гаража торчала арматура, упиралась наискосок в бетонный пол. Там парень усадил Алика. Продел наручник под арматуру, защелкнул его на свободной руке. В углу рта у парня дымилась сигарета. Заметив завистливый взгляд Алика, он вытащил ее изо рта, блеснул золотыми "фиксами".

- На, покури. Заодно и подумай. Когда приедем на место, у тебя только один шанс будет, ты должен рассказать все без утайки. - Парень кивнул в сторону мужика в кожаной куртке, понизил голос: - Он будет очень, очень стараться. Сделает из тебя такое - ни один морг не примет. Подумай пока что...

Алик блаженно затянулся сигаретой. То ли у парня еще какие-то остатки совести сохранилась, то ли просто работает в паре с тем мужиком? Алик читал где-то, как психологически тонко доблестные чекисты умели расколоть упирающегося "врага народа". Следователи чередовались на допросах, один - орал и бил, другой - излучал сострадание, вот так же папироску предлагал. Даже камень, если его перемещать из огня в лед и обратно, не выдержит - треснет... Подонки эти ни перед чем не остановятся, им чек нужно найти. Значит, пытать будут. Как Степу. Отморозок в кожаной куртке - похоже, большой специалист. Хорошо, если Яшка что-нибудь важное про чек знает и сразу выложит. Тогда, может, и без пыток обойдется. Но убьют в любом случае - им свидетели не нужны. Впрочем, если убьют, Алику-то стоит ли из-за этого волноваться? Для него, пожалуй, даже лучше - избавят от нескольких месяцев предстоящих мучений...

Порой в гараже раздавался тонкий писк мобильного телефона. Пузатый у противоположной стены торопливо подносил телефон к уху, скороговоркой докладывал, слов не разобрать. Потом сам начинал звонить куда-то. Другие двое молча сидели в джипе - опустив стекла, курили. Время тянулось медленно.

Алик докурил сигарету до самого фильтра, выплюнул на бетонный пол. Последняя в жизни? Прислонившись к стене, закрыл глаза. Что ж, через несколько часов прогремит, наверное, выстрел в голову. Успеет ли Алик почувствовать боль? Мелькнет ли напоследок какая-то мысль?..

Толстой описал ощущения умирающего Ивана Ильича: неодолимая сила засасывала того все глубже в черную дыру, и вдруг в конце дыры засветилось что-то... Или вот еще строчки на ту же тему, их Алик вычитал у кого-то из нынешних поэтов: "В последний миг нездешний свет кометою хвостатой пронзит зрачки - и света нет. И тьма. И нет возврата". Написать можно - бумага все стерпит. Тот, кто воистину знает, уже не напишет.

Лишь часа через полтора пузатый получил от своего начальства окончательные указания. Алика засунули в джип, снова уложили вместе с Яшкой лицом вниз. Между ними сел мужик в кожаной куртке. Со скрипом разошлись в стороны ворота гаража.

Ехали быстро - было уже далеко за полночь, улицы пустые. Мужик вытащил было два своих пистолета. Но потом убрал их обратно под куртку. Понял: лежащие на полу, в наручниках, с руками, сведенными за спиной, никуда не денутся. Почти что нежно потрепал Алика по затылку, мечтательно сказал:

- Потерпите немного, ребята. Вот ужо доедем до нашей дачки. В сосновом бору она - воздух чистейший, вам понравится. Там и начнем работать профессионально. Про "слоника" слышали? Надеваем на мордочку противогаз, пережимаем "хобот" - клиент начинает медленно задыхаться, за глоток воздуха любой секрет отдаст. Или вот еще способ есть - давно собираюсь попробовать. Как рассказывал один культурный гражданин, этим способом товарищ Сталин призвал к порядку товарища Зиновьева. Тот на Лубянке сперва пошел в глухую несознанку. Тогда следователь, человек с горячим сердцем и чистыми руками, засунул ему в задницу провод, оголенный на конце. Подал на провод напряжение. И раскололся верный ленинец товарищ Зиновьев, - подписал всю правду, как он и левым центром руководил, и правым, вредительством повсюду занимался... Вроде бы у нас на дачке тоже завалялся где-то кусок провода нужной длины... Так что отдыхайте пока, ребята.

Незаметно погасли на стеклах световые блики от придорожных фонарей, пропал шум встречных машин, стало ощутимо потряхивать на колдобинах - видимо, выехали на проселочную дорогу. Снаружи угрюмо застыла тишина, было слышно только, как протянутые ветви деревьев скребут иногда бок торопящегося в ночи джипа.

И вдруг джип как бы споткнулся, вильнул вправо, начал медленно валиться под уклон. Реакция у мужика в кожаной куртке оказалась великолепной - в каскадерском прыжке он вылетел через распахнувшуюся заднюю дверцу. Алика покатило по полу, бросило на Яшку. Джип мягко опрокинулся на правый бок. Снаружи вспыхнул свет, донеслось какое-то приглушенное тарахтенье - будто где-то заработали сразу несколько швейных машинок. Потом они смолкли. После короткой паузы послышались приближающиеся голоса. Чье-то лицо в очках появилось в проеме двери. Алику и Яшке помогли выбраться, освободили от наручников.

- Яков Наумович, ты живой? - пожилой мужчина в очках обнял Яшку. Еще пятеро в камуфляжных костюмах с короткоствольными автоматами в руках стояли чуть сзади.

- Да не обнимай - грязный я весь. Лучше закурить нам дай... Алик, познакомься - это генерал Байков.

- Генерал в отставке, - уточнил тот, протягивая сигареты.

Алик закурил, огляделся. С разодранными в клочья шинами лежит на боку джип. Позади него поперек грунтовой, в ухабах дороги - металлическая лента с шипами. Три автомашины сбоку от дороги светят фарами. Мертвый парень, который в гараже поделился с Аликом сигаретой, свешивается из открытой боковой дверцы - не успел выскочить. У противоположного края дороги распласталось тело мужика в кожаной куртке. Глаза закрыты, в углу рта засыхает струйка крови. Шагах в трех от него лежит в колее пистолет с глушителем - отлетел в сторону.

- А я уже надежду потерял, господин генерал, - сказал Яшка. - Грешным делом, решил, что ты след упустил и нам хана.

- Как мог такое подумать, Яков Наумович? Ты же сам в понедельник вечером звонил, приметы дал. Бывшие коллеги мне помогли - за ночь просмотрели всю картотеку на московских блатных, некоторых давних сексотов с кроватей подняли. К утру уже вышли на тех двоих. Оказывается, по ним давно тюрьма плачет - в розыске они. А потом мы номер их мобильного телефона раздобыли. Дальше дело техники - прослушивать стали... - Байков повернулся. - Ребята, не теряйте времени. Осмотрите трупы. Может, в карманах какие нужные документы найдутся, особенно у начальника.

- Труп начальничка в кабине застрял...

- А вы сперва поставьте джип на колеса. Впятером не справитесь?.. Только, прежде чем к джипу прикасаться, перчатки наденьте.

После всех потрясений этой ночи ноги у Алика стали как ватные, его подташнивало. Даже у сигареты появился какой-то отвратительный привкус. Алик отошел в сторону, присел на камень у дороги. Выплюнул сигарету в колею - рядом с валяющимся пистолетом.

- И вот, Яков Наумович, прослушиваем мы в течение дня их телефонные разговоры, - продолжил Байков. - Разговоры вроде невинные. Но перед полуночью связываются они с начальством своим - мол, "заказанный товар прибыл". А вскоре звонит мне швейцар из "Андромеды" - знакомы еще по прежним годам. Взволнованно докладывает, что в "мерседесе" лежит убитый Лёнчик и что ты пропал. Объявляю тревогу, собираю свою группу. Часа через полтора перехватываем приказ - "везти товар на дачу". Про дачу эту мы еще раньше знали, адрес ее нам был известен - на отшибе она, в лесной глухомани. Успеваем приехать сюда первыми, ленту с шипами поперек дороги протягиваем, изготовились... Не генеральское, конечно, дело в оперативных разборках участвовать. Вон Володя, - можно было ему поручить, бывший капитан из "Альфы". Да только решил для верности и сам поехать - все же опыта у меня на десять Володей наберется... Как видишь, все правильно было просчитано.

Четверо в камуфляжных костюмах, положив на землю автоматы, подымали джип, пытались поставить на колеса, натужно кряхтели. Пятый, капитан Володя, стоял рядом, распоряжался. Посреди дороги, довольно посасывая сигареты, беседовали Яшка и Байков.

Вдруг Алик заметил, как в трех шагах от него, у обочины, мужик в кожаной куртке шевельнул губами с запекшейся на них кровью, оторвал от земли голову. Алика он не видел - мешал багровый пузырь, вздувшийся под левым глазом. Трясущаяся рука вытащила из-под куртки пистолет. Алик вспомнил: ведь у мужика их было два! Один валялся сейчас у ног Алика, а другой медленно поворачивался дулом в сторону Яшки и Байкова. Как-то совершенно автоматически Алик схватил лежавший рядом пистолет - зажав в ладонях, выставил перед собой. Дернулся указательный палец, чтобы надавить на спусковой крючок. И не смог. "Убить человека?!" - пронеслось в сознании... Ходил ходуном пистолет в бессильной руке мужика - ему никак не удавалось поймать цель. В миллиметре от спускового крючка судорога свела палец Алика...

Все это длилось, наверное, не дольше секунды. Потом с того края дороги раздался приглушенный треск швейной машинки - капитан Володя заметил ожившего мужика, послал в его сторону короткую автоматную очередь. Стрелял, вроде бы не целясь, от пояса. Голова с заплывшим левым ухом мягко ткнулась обратно в колею. Из раздробленного черепа потекла темная кровь с белесоватыми кусочками мозга... Алика вырвало... Подошедший Байков деликатно развел в стороны его ладони, все еще сжимавшие пистолет. Пистолет упал на землю.

- Первый раз убить человека нелегко, знаю по собственному опыту... А потом все проще и проще. - Байков снял очки, протер краем рубашки; водрузив их обратно на нос, устало посмотрел на часы. - Двадцать пять третьего уже... Отправлю-ка я вас по домам - за ночку эту вон сколько впечатлений ярких получили. А мы тут задержимся ненадолго, все в порядок приведем... В том числе чтобы и на пистолете этом никаких отпечатков не осталось. Ясное дело, вы - жертвы разбойного нападения. Ни божеский суд, ни человеческий вас ни в чем обвинить не может. Да только до суда лучше не доводить. Начнутся вопросы всякие неудобные, шумиха газетная, пенкины-фуенкины... А коллег с Петровки я по старой дружбе попрошу, чтоб не усердствовали очень при расследовании. Они даже рады будут, что бандиты эти, второй год в розыске числящиеся, копыта откинули. Скажу сейчас Володе - пусть отвезет вас.

9.

Тетя Даша в ночной рубашке открыла дверь, сердито посмотрела на Алика.

- Опять за гулянку принялся, вертопрах... Тебе вечером жена звонила. На старости лет пришлось мне враньем заниматься - сказала, что ты с другом в театр отправился. Знаю я ваш театр. Посмотри на себя - весь замурзанный.

- Тетя Дашенька, да не виноват я ни в чем, вот те крест. Так получилось - в небольшую заварушку мы с Яшкой попали.

- Ладно, время позднее, иди мойся. Утро вечера мудренее - завтра сказки свои рассказывать мне будешь.

В ванной Алик разделся. На пиджаке, со спины, - белесые следы известки. Запачкал, наверное, когда сидел, прислонясь к стене гаража. На брюках - корка подсохшей рвотной кашицы, "тальятелле из каштанов и жареные лисички"... Он долго лежал в горячей ванне, закрыв глаза, стараясь ни о чем не думать. Потом на цыпочках через комнату тети Даши прошел к себе. На диване уже было постелено. Он нырнул под одеяло, блаженно вытянулся и сразу заснул без всяких сновидений...

Проснулся Алик поздно. Странно, но курить не хотелось. Во рту все еще сохранялся отвратительный привкус сигареты, которую он выплюнул минувшей страшной ночью.

Тетя Даша приоткрыла дверь в его комнату.

- Беги скорее к телефону. Жена твоя из Америки звонит опять... Правильно делает, проверяет.

Алик бросил взгляд на часы - без четверти одиннадцать. Значит, в Сан-Франциско сейчас без четверти двенадцать ночи. Он наспех натянул брюки, накинул на плечи, не застегивая, рубашку. В тапочках на босу ногу выскочил в коридор.

- Алык, это есть ты?.. Здравствуй. Уже я звонила тебе, - Барбара говорила по-русски, как было заведено у них при домашнем общении.

- Здравствуй, дорогая. Тетя Даша сказала мне о твоем звонке. Понимаешь, вчера я вернулся позднее, чем предполагал. Мы с приятелем попали в заварушку одну.

- Что есть "заварушка"?

- Ну, событие такое - неожиданное и не очень приятное. Только ты не волнуйся, пожалуйста, все обошлось, все уже нормально.

- Алык, я имею новость... Но зачем ты сказал мне ничего? Я есть твоя жена. Бог велел - жена прилепись к мужу, я прилепилась. Сегодня я плакала весь день. Почему ты не сказал мне о своей болезни?

- Как ты узнала?

- Доктор Кригел звонил. Он удивился, что ты улетел. Он сказал мне все, я плакала. Ты должен скрывать ничего от своей жены. Мы есть одна душа... Ой, какая я глупая сегодня - я забыла сказать самое главное. У тебя все хорошо! Доктор Кригел сказал - нет раковых клеток под микроскопом. А узелок, он видел на рентгене, есть аденома.

- Что-что? - переспросил оглушенный новостью Алик.

- Это не есть рак! Это есть опухоль, но она есть неопсная.

- Доброкачественная?

- Да, да! Доктор Кригел просил позвонить, успокоить тебя. А еще он сказал - ты не должен курить... Сколько лет я прошу тебя. Сделай это ради меня и Машеньки!

- Ладно, ладно, приеду - тогда поговорим на эту тему... Как дочка?

- Каждый вечер мы с ней читаем твой букварь. Когда после работы я забираю ее из детского садика, она спрашивает - сейчас мы поедем в аэропорт встречать папу?.. Мы c нею очень скучаем... Но ты отдыхай, не волнуйся - мы подождем.

На кухне, усевшись на табуретку под открытой форточкой, Алик привычно вытащил из кармана пачку сигарет. Задумчиво подержал ее в руке, разглядывая. Потом скомкал и выкинул в мусорное ведро... За каких-то десять часов судьба-рулетка выбросила ему два счастливых номера, дважды подарила жизнь. Но как сказал бы вчерашний отморозок, два раза подряд случайно не бывает. Может, не рулетка, а "высший промысел"?

Только сейчас Алик осознал до конца, какая непомерная тяжесть пригибала его плечи. Свалилась тяжесть - и все внезапно преобразилось, стало легким, праздничным, сверкающим первозданными красками. Даже это вот мусорное ведро в углу кухни, на эмалированной крышке которого еще можно разобрать имя, нацарапанное им, мальчишкой, в незапамятные времена: "Алик". Он приложил ладонь к той точке справа от грудины, где все последние дни ощущал постоянное тупое давление. Это ощущение исчезло! Алик вскочил, захохотал, завальсировал по кухне, вместо дамы прижимая к груди табуретку.

- Тетя Дашенька, у меня добрая новость! - сообщил он, входя в комнату.

- И что за новость такая?

- Жизнь прекрасна!

- Вон куда тебя понесло... Это еще бабушка надвое сказала - когда прекрасна, а когда не очень.

- Нет, нет, мы просто заелись - забываем порой, как прекрасна жизнь. По сравнению со смертью она всегда прекрасна!

- И новость эту жена тебе по телефону сказала?

- И эту, и еще другую - что она меня любит!

- Отчего же тебя не любить? Парень видный, душа добрая. А коли гульнешь иногда, так умная жена для собственного спокойствия не заметит... Все вы, мужики, одним миром мазаны.

- Тетя Дашенька, говорю как на духу, - я от нее ни разу не погуливал. Все эти девять лет в Америке голова была другим занята - на ноги надо было становиться. Жизнь моя там вроде наладилась, но и теперь налево не побегу. Жена таким душевным человеком оказалась, не хуже нашей русской бабы. Этим дорожить надо.

- Ах, красиво ты говоришь. Коли так, дай-то Бог. Однако знаю я твой несерьезный характер. Поманит тебя какаянибудь вертихвостка... Завтрак на стол ставить?

- Ставь. Я пока побреюсь и из ванной костюм грязный заберу. У нас в Сан-Франциско, в двух шагах от дома, хорошая химчистка есть - там его быстро приведут в порядок.

В коридоре он столкнулся с Лолитой.

- Доброе утро, Алик. Я вас увидеть хотела, - она смущенно хихикнула. - Вот визитная карточка нашего клуба, адрес. Я тут на обороте написала - вас пропустят как моего гостя, бесплатно. Приходите сегодня... Вы, наверное, не очень хорошо о работе моей думаете. А я считаю, что это тоже искусство.

- И вы правы, Наденька. Величайшие художники изображали обнаженное женское тело как самый драгоценный предмет искусства... Я вам так благодарен за приглашение.

- Значит, придете? Сегодня вечером...

- Такая жалость - не смогу.

- Будете заняты?

- Я?.. Да, занят. Я сегодня... домой улетаю!

- Так быстро - всего через четыре дня?

- Понимаете, четверть часа назад позвонила жена, сообщила очень важную новость. И я понял, что мне надо лететь.

- Надеюсь, новость хорошая?

- Прекрасная, ослепительная! Но мне надо лететь. Без задержки! - Алик дружески чмокнул ее в щеку, покрытую еле заметным детским пушком.

Решение лететь сегодня домой пришло к Алику так же внезапно, как и прежнее, неделю назад, - лететь в Москву. После мучительных переживаний минувших дней, мыслей об ужасной болезни, о смерти, ему захотелось побыстрее прижаться к своим близким - жене, дочке. Уверовать окончательно, что страшная угроза осталась позади...

Тетя Даша уже сидела за столом, ждала его к завтраку.

- Тетя Дашенька, а иконку эту я заберу.

- Бери. Для тебя и хранила.

- В носовой платок заверну, положу в карман куртки... Они сейчас досмотр кое-как делают, не то что прежде.

- Ты о ком?

- О таможенниках... Забыл сказать - я надумал домой лететь сегодня.

- Вот те на... Ты же собирался недели две погостить?

- Сама полчаса назад сказала - характер у меня несерьезный. Что-то кольнуло меня, дурня, и вдруг понял - хочу домой. Нагряну внезапно, жену и дочку порадую.

- А девчонки мои собирались в пятницу прийти, на тебя поглядеть.

- Извинись за меня, ради Бога, перед ними... Я еще прилечу. Обязательно. Через год возьму дочку и прилечу. Ей надо тоже знать, где все мои корни. Приютишь, не прогонишь?

- Приезжай хоть втроем, с женой вместе. Мои двухкомнатные хоромы теперь свободные.

Билет у Алика был куплен от Сан-Франциско до Москвы и обратно. Но дату обратного вылета Алик не указал - сам не знал, сколько ему в Москве поживется. В огромном "боинге" всегда какие-то места бывают свободными. Чтобы не прозевать такое место, лучше приехать в аэропорт пораньше. После завтрака Алик уложил свои пожитки в дорожную сумку. Вышел на балкон - попрощаться со своим двором. Прилетел он в воскресенье, сегодня уже среда. За четыре теплых дня деревца во дворе зазеленели. Еще несколько таких дней - и полетят майские жуки, "шаранки". Это название было знакомо ему с детства, но откуда оно пошло, Алик не помнил. Каждый год, в середине мая, кто-то из мальчишек, заметив первым, восторженно орал на весь двор: "Шаранки летят!". Жуки были большие, неуклюжие, низко гудели в предвечернем воздухе. Ребята носились за ними, махали шапками, а то и снятыми рубашонками, старались сбить на землю. Охота на шаранок прекращалась, когда становилось совсем темно. Мальчишки выгребали из карманов добычу, считали - у кого больше. Какая потом у жуков судьба была, Алик запамятовал. Хорошо, коли выпускали на волю. У майских жуков век и без того короткий - им тоже пожить хочется...

Перед выходом Алик вспомнил, что надо позвонить Яшке. Но тот его опередил.

- Старик, как ты там? Отоспался, пришел в себя? А я про тебя шефу рассказал. Он на дачу нас соизволил пригласить - есть интересное предложение. Поедем вечерком.

- Яшка, дорогой, не получится вечерком...

- И не думай отказываться! Таких мощных фигур у нас в стране немного. У него и министрам не всегда просто аудиенцию получить.

- Домой я сегодня улетаю... Жена позвонила. Скучает.

- Ну ты даешь... Самолет-то когда?

- Вылет в четыре, регистрация начинается в два. Мне надо приехать к самому началу, чтобы место свободное не прозевать.

- Давай я тебя в аэропорт отвезу. Только кое-какие дела докончу, через полчаса-час освобожусь.

- Мне тоже очень хотелось бы с тобой еще повидаться. Но ты не суетись - когда освободишься, приезжай прямо в Шереметьево-2. А я сам доберусь, всего-то багажа - сумка через плечо. Увидимся на втором этаже, где идет регистрация пассажиров. Запомни: четырехчасовой рейс на Нью-Йорк.

На прощанье Алик и тетя Даша присели по русскому обычаю, помолчали минутку. В дверях тетя Даша его перекрестила.

Такси на улице Алик не нашел и решил еще разок прокатиться в метро, спешки никакой... В длинном подземном переходе от "Площади Революции" к "Театральной" интеллигентного вида старик играл на скрипке. Одет бедно, под воротничком рубашки - сохранившаяся от лучших времен черная бабочка. У ног - шляпа с брошенными на донышко монетками. Лицо у старика печальное, глаза полузакрыты. Музыка льется изящно, задумчиво. Вроде бы Шуберт? Яшка, тот сразу определил бы...

От "Театральной" Алик доехал до "Речного вокзала". Оттуда на автобусе покатил по Ленинградскому шоссе. Вот уже показался впереди съезд с шоссе на Шереметьево. Вон там, на обочине с другой стороны, гаишник остановил четыре дня назад красные "жигули". Давно это было...

Алик успел к началу регистрации. Свободное место для него нашлось - возле иллюминатора, как он любил. Алик засовывал в карман посадочный талон, когда Яшкина рука хлопнула его сзади по плечу.

- Старик, видишь, я не опоздал... А выглядишь ты сегодня прекрасно. Глаза блестят, на лице улыбка.

- Так и должен выглядеть человек, которому еще раз подарили жизнь... Это твой? - Алик кивнул на здоровенного парня с бритой головой. Чтобы не мешать их разговору, тот топтался шагах в трех за спиной Яшки, бросая исподлобья быстрые взгляды вокруг.

- Мой.

- А как же "мерседес"? - изобразил испуг Алик. - Вдруг там сейчас под днище бомбу цепляют?

- Не боись... По указанию шефа мне охрану удвоили. Второй в машине сидит. Только приехал я сегодня на джипе, "мерседес" пока на Петровке. Думаю, завтра отдадут. Байков договорился.

Яшка был, как всегда, весел, оживлен. Синяк на лбу - после вчерашнего удара рукояткой пистолета - густо припудрен. Они отошли в сторону.

- Слушай, Яшка, ведь мы друзья с детства. Поговорим, наконец, честно, без увиливаний. На кой черт тебе эта грязь и кровь, эти криминальные игры? Минувшей ночью повезло, а в следующий раз и без головы остаться можешь... Деньжата, полагаю, у тебя кой-какие есть. Не лучше ли прикрыть лавочку и податься в места поспокойнее? В Израиле, например, ты сразу получил бы гражданство.

- Думал я об этом. Очень даже серьезно. И в Израиль ездил, посмотрел, прикинул... Понимаешь, жизнь там тоже непростая, а главное - чужая. Желаю Израилю самого доброго. Только не мое все там. Да и был бы я там, если честно, гражданином второго сорта.

- Это почему?

- Четвертушка крови - нечистая. Бабка моя по матери была из оренбургских казачек. Представляешь?.. И у Иосифа Виссарионовича, и у Адольфа Алоизовича мое еврейское нутро сомнений не вызвало бы - со всеми вытекающими последствиями. А вот для ортодоксальных израильских святош я - чужак. Недавно по той же причине - недостаточной чистоты крови - они отказались хоронить на еврейском кладбище убитого в бою молоденького солдатика, эмигранта из России. Причем некоторые из таких святош сами от службы в армии уклоняются - мол, служба эта отвлекает от молитв... Вчера в ресторане уже признался тебе - русская у меня душа. Тут мне и жить.

Яшка достал из кармана пачку сигарет, протянул Алику. Тот помотал головой.

- Завязал.

- Чего-чего?..

- Бросил я курить. И тебе очень советую. От курения рак легкого бывает.

- И что за метаморфоза с тобой произошла? Вчера и позавчера с мрачным видом дымил без остановки. А сегодня лучезарно распространяешься о вреде табака. Рак, конечно, дело серьезное. Да авось пронесет? Авось... Хорошее словечко. Наше. Где-то, кажется, я читал, что в русском языке все слова на букву "а" - заимствованные из других языков. За исключением "авось" и "абы".

Яшка захохотал. Потом принял серьезный вид.

- Давай, старик, лучше поговорим напоследок о деле. В Нью-Йорке уже несколько лет наш банк имеет представительство. А теперь серьезные контакты завязываются в Калифорнии. Там нам тоже пора открывать свой офис. Вот я и рассказал шефу, какой ты замечательный мужик. Возьмешься?.. Дело денежное - куда там твоему агентству по продаже недвижимости.

- Заманчивое предложение... Но хотелось бы прежде уточнить свои должностные обязанности. Значит, во-первых, открыть в Штатах фиктивную компанию. Так?.. Оформлять на нее продажу сырья, которое вывозят из России завязанные на ваш банк предприятия. И показывать в документах предельно низкую цену. Так?.. Потом от лица этой компании продавать сырье уже по рыночной цене реальным американским покупателям. А разницу между второй ценой и первой переводить на зарубежные счета руководителей вашего банка или подставных лиц. В общих чертах я правильно понимаю свои функции, так?

- Опять ты утрируешь... Конечно, какую-то сумму каждый серьезный бизнесмен держит на своем личном счету - на всякий случай. У ручья стоять да воды не напиться? Но основные деньги наш банк непременно возвращает в Россию, вкладывает в ее экономику. Ты не сравнивай нас с коррумпированными чиновниками и политиками - те действительно стараются все наворованное припрятать на Западе. Тогда как бизнесмены...

- Яшка, друг мой давний, уж извини - не хочу впутываться в ваши игры. Живи я сейчас в Москве, не удержался бы, наверное. Каждому кусочка хлеба с маслом хочется. Но, к счастью, благодаря твоему мудрому совету свалил я девять лет назад за бугор. Ничем России-матушке в трудную пору помочь не могу, так хоть вредить не буду... Слушай, где-то тут я телефон-автомат видел.

- Позвонить хочешь?.. У меня в машине мобильник лежит. Пошли, посадку объявят минут через двадцать, время есть.

Они спустились на первый этаж. Там было, как всегда, многолюдно. Возле перегородки, из-за которой вытекал медленный ручеек тех, кто прилетел, толпились встречающие. Чуть в стороне прохаживались таксисты и частники, высматривая денежных пассажиров, чтобы везти в город. В одном из кресел у стены, привалив к ней голову, спал какой-то мужик. Одет не по сезону - в грязный ватник; из-под видавшей виды кепки выбиваются космы седых волос; рот полуоткрыт - передних зубов нету. Что-то в его лице показалось Алику знакомым. Он замедлил шаг. Неужто это...

- Яшка, посмотри туда, - Алик остановился, кивнул. - Не узнаешь?

Яшка подошел ближе, вгляделся, сказал задумчиво:

- Да ведь это вроде Ванька Белов. Постарел-то как, поизносился - едва узнаешь... Вон смотри, на правой руке наколка - якорек. Когда вы во дворе дрались и он вдарил тебя по лбу ключом, зажатым в кулаке, мне этот якорек в память запал... Эй, продери глаза, друзья детства пришли!

От Ваньки исходил запах давно не мытого тела, перемешанный с водочным перегаром. Яшка потряс его за плечо - раз, другой. Наконец один глаз, с капелькой желтого гноя в уголке, приоткрылся и с ненавистью уставился на Яшку.

- Отвали, гад, - и веко опять вяло наползло на глаз.

- Нет, сегодня установить с ним контакт не легче, чем с внеземной цивилизацией, - вздохнул Яшка.

- Надо бы что-то сделать для него. В одном дворе росли... Постой, я ведь рублей наменял да не все потратил, - вспомнил Алик. - Не везти же их теперь в Сан-Франциско.

Он вытащил из брюк мятую пачку "деревянных", быстро сунул их в карман Ванькиного ватника. "Эх, не сообразил, - подумал он, - в переходе между "Театральной" и "Площадью Революции" тому старику со скрипочкой тоже надо было в шляпу подбросить..." На морщинистом лице спящего Ваньки черными точками проступали сальные поры. Что он делает в Шереметьево-2, прилетел, улетает? Вряд ли. Может, просто заснул по пьянке в случайном автобусе - а на конечной остановке, в аэропорту, вытолкал водитель алкаша... Прощай, Ванька, мальчик из детства...

За рулем Яшкиного джипа сидел еще один бритоголовый парень. Ну и мода у них пошла... Яшка достал из джипа свой мобильник. Деликатно отошел в сторону. Алик набрал Катюхин номер. Не забыл его с тех самых пор.

- Здравствуй... Это я, Алик. Звоню - попрощаться. Надумал домой лететь сегодня.

- И правильно. Тут в нашем сумасшедшем доме все равно ничего хорошего не увидишь. Счастливой встречи тебе с домашними - Барбарой и Машенькой. Вчера вечером в церкви я вас троих в молитве помянула.

- А ведь молитва твоя была услышана! Со вчерашнего вечера мне столько доброго привалило.

- Вот видишь... Тебе тоже надо к Господу оборотиться.

- Сначала что-то в душе прорасти должно. А бубнить молитвы без веры - все равно что Бога обманывать. Он меня такого легче простит, чем если притворяться стану... Знаешь, хоть и с опозданием, я понял: вершина моей жизни пришлась на те два месяца, июль и август. Ничего трепетнее никогда - ни раньше, ни позже - не было. Сам все проворонил. Но даже память греет... Я буду думать о тебе. А через год прилечу, приду проведать, уроню повинную голову на твои колени.

- Не надо, Аличка. В этой жизни ты принадлежишь своей семье, это твой светлый долг. А в той, другой, я верю... Аличка милый, прощай...

В трубке раздались короткие гудки. "Аличка милый" - так она называла его в тот день на желтом кожаном диване. Неужели все еще любит? А ничего не вернуть...

Когда Алик и Яшка поднялись на второй этаж, на табло перед номером рейса на Нью-Йорк мигал огонек - посадка началась. Они обнялись.

- Спасибо за дружбу, Яшенька. Адрес и номер домашнего телефона я тебе позавчера дал. Позвони заранее и прилетай в Сан-Франциско. Это будет праздник для меня. Поживешь недельку-другую, отдохнешь от забав по начальному накоплению капитала... Уж побереги себя, пожалуйста.

Рентгеновская установка для таможенного досмотра проглотила сумку Алика, высветила на экране ее содержимое. Таможенник бросил на экран безразличный взгляд. Через несколько секунд лента транспортера выплюнула сумку с противоположной стороны.

Перед тем как завернуть в коридорчик для паспортного контроля, Алик обернулся. Позади стойки таможенника еще стоял Яшка, махал рукой...

Взревев двигателями, "боинг" оторвался от взлетной полосы. Внизу, под иллюминатором, разлилась сочная майская зелень подмосковного леса. Придвинувшись к иллюминатору, чтобы рассмотреть получше уходящую землю, Алик ощутил что-то твердое во внутреннем кармане куртки. Он и забыл - это же иконка... Вот она.

Когда-то иконка эта стояла на божнице в большой деревенской избе. Клала перед божницей поклоны его бабка. Однажды по ночной безлюдной улице она вела за руку маленькую испуганную девочку, и у той в кармашке лежала эта иконка. Потом девочка выросла, стала его мамой и тоже молилась перед иконкой. А теперь иконка Божьей Матери в руке у Алика. Простое русское лицо - лицо деревенской бабы, в глазах негасимая печаль. Сколько же пришлось вынести за века этим женщинам, главным хранительницам русской души.

Вот она Россия - тетя Даша, и Катюха, и бедная Наденька-Лолита. А мужики, которых Алик увидел за эти дни? Из песни слова не выкинешь - они тоже плоть от плоти этой великой и несчастной страны. И спившийся Ванька, и доцент Никитин, отчаянно боящийся взглянуть в глаза правде о прожитой жизни, и "качок" Лёнчик, почитывавший в свободное время литературу об античном мире, и печальный старик-скрипач, играющий Шуберта в подземном переходе метро. И бандюга в кожаной куртке, которого прошила автоматная очередь минувшей страшной ночью, - из песни слова не выкинешь. И Яшка, он тоже кусочек России. Как многолика она, как богата красками - светлыми, темными... Божья Матерь, Божья Матерь, помоги моей родине... Прислонясь лбом к стеклу иллюминатора, Алик прослезился. Слезы были сладкие, облегчающие.

1998

Первая публикация повести - "Новый журнал", кн. 212, Нью-Йорк, 1998.