Осень в Бостоне

Повесть

1.

А осень в этом году выдалась действительно золотая. Дни стояли солнечные, теплые, тихие. По ночам, правда, холодало, все-таки конец октября. Но заморозков еще не было. Клен за окном, старый, с корой, изборожденной глубокими морщинами, медленно ронял ярко-желтые листья. Падая, они плавно кружились в воздухе, а потом, поворочавшись немного, чтобы улечься поудобнее, затихали на пожухлой траве.

Клен рос на полянке, что протянулась вдоль одной стороны этой короткой тупиковой улочки, покрытой потрескавшимся, уже не первой молодости, асфальтом. А на противоположной стороне стояли всего два дома, задами они выходили прямо в лес. Живя здесь, в Рэндолфе, одном из зеленых пригородов Бостона, Городецкий все не переставал умиляться трепетному чувству близости к природе. В "той" жизни типичный горожанин, коренной москвич, решившись на эмиграцию семнадцать лет назад, он поначалу попал в Нью-Йорк, не менее шумный и грязный, чем Москва. Математик с кандидатской степенью, Городецкий после долгих мытарств устроился там на работу простым программистом на полставки. Потом его перевели на полную ставку. А через несколько лет он перешел, уже с повышением, в другую компанию, в Бостоне, стал прилично зарабатывать и обзавелся этим вот домиком.

Как же быстро канули семнадцать лет... Все силы и время были посвящены одной цели - преодолеть трудности, утвердить себя в этом новом неведомом мире. Каждый раз думалось: вот еще одна преграда, а за ней наступит, наконец, настоящая жизнь. Но за взятой преградой объявлялись другие. И не успел оглянуться, как уже шестьдесят пять, уже три месяца на пенсии. Городецкому вспомнилось вычитанное где-то, кажется у Солженицына, описание голодных зэков в лагере. Получив пайку, одни, жадно давясь, мгновенно проглатывали ее - обычно такие быстро "доходили". А другие, опытные, медленно жевали каждый кусочек, мяли его языком, подсасывали щеками, долго перекатывали во рту, стараясь сполна насладиться и вкусом, и запахом. Вот так бы человеку относиться к отпущенной жизни, просыпаясь каждое утро с убеждением, что наступивший день и есть самый главный, неторопливо и мудро впитывая его в себя минута за минутой, наслаждаясь и полуденным полетом шмеля к раскрытому зеву цветка, и вспышкой вечерней зарницы вполнеба, и женским шепотом на ночной подушке. Вот так бы... А он все куда-то спешил. И самая лучшая пора жизни, оказывается, давно позади.

Невысокий, худощавый, с седым ежиком на голове, в одних трусах (он только что проснулся), Городецкий вздохнул, почесал волосатую грудь. Но не в его характере было долго предаваться грусти, все равно от нее никакого проку. Да, если честно, и ныть-то грех. Здоров, для своих шестидесяти пяти достаточно бодр, есть пенсия, есть этот маленький домик. Вот и научись радоваться каждому дню. Жизнь, она продолжается...

Отойдя от залитого солнечным светом окна, Городецкий поприседал немного, помахал руками - это означало у него утреннюю зарядку. Потом босиком проследовал на кухню. Он считал, что ходьба босиком полезна, так как предупреждает простуду. Пол в домике всегда был безукоризненно чистым. Городецкий принадлежал к той редкой породе холостяков, жилье которых пусть и не отмечено женским уютом, но зато поражает стерильной чистотой и порядком.

На кухне возле пустой кормушки его уже ждал котенок. Шерстка на голове, спине и боках котенка была черной с серыми подпалинами, а на груди, брюшке и кончиках лапок - белоснежной. Котенок сидел, не шевелясь. Глаза, не мигая, с обидой смотрели на Городецкого.

- Сейчас, сейчас, Лука, - заторопился тот. - Тебе завтракать пора, а негодный хозяин заспался...

Городецкий достал из холодильника большую консервную банку с кошачьей мордой на этикетке. Переложить консервы в кормушку было не так-то просто. Приходилось все время отпихивать котенка, который, норовя выхватить кусочек, крутился возле кормушки и сладострастно мяукал.

Имя для него Городецкий взял из своего далекого московского детства. Там, в шумной коммунальной квартире, где они с мамой занимали одну комнату, жила в длинном коридоре "ничья" кошка по имени Лукерья. Поначалу Городецкий так и назвал котенка. Но потом, обнаружив, что явно ошибся, переделал Лукерью в Луку...

Котенок припал наконец к кормушке. Сидя на корточках, Городецкий погладил мягкую, вылизанную до блеска шерстку.

Котенок был приблудный. Он стал для Городецкого любовью с первого взгляда. Как-то, месяца полтора назад, открыв дверь на крыльцо, Городецкий обнаружил там это маленькое, жалобно мяукающее существо. К шерстке прилипла лесная паутина, на хвосте торчал большой репей. Видимо, удрав от хозяев, котенок долго блуждал по лесу. На всякий случай Городецкий наведался к соседнему дому. Возившийся во дворе верзила с длинным бугристым шрамом поперек правой щеки подошел к калитке, смерил Городецкого с котенком на руках подозрительным взглядом, буркнул, что они никаких животных не держат. И калитка захлопнулась. Довольный Городецкий понес котенка к себе.

Раньше этот большой дорогой дом - не чета домику Городецкого - принадлежал приветливой пожилой паре. Но полгода назад, выйдя на пенсию, те перебрались во Флориду, а дом продали. С новыми соседями Городецкому познакомиться еще не довелось, они оказались какими-то нелюдимыми. После покупки весь участок вокруг своего дома сразу же обнесли высоким глухим забором. Роскошная машина соседей, большой черный "кадиллак", тянула так тысяч на сорок - никакого сравнения с дешевеньким "эскортом" Городецкого.

На днях, проходя со своим дружком Ваней Белкиным мимо соседского дома, Городецкий увидел "кадиллак", выезжавший из ворот. За рулем был тот самый верзила, а сзади - пара, он и она. Ближе к Городецкому, у открытого бокового окна сидел мужчина. Несмотря на теплую погоду, он был в плаще с поднятым воротником. Из-под шляпы с обвисшими полями выбивались густые, давно не стриженные волосы цвета соли с перцем. Такого же цвета были широкие усы. Городецкий, как и положено воспитанному человеку, поздоровался с соседом. Тот скользнул по Городецкому пустым взглядом; нажав кнопку на подлокотнике, поднял боковое дымчатое стекло. И "кадиллак" укатил. Ваня Белкин, наблюдавший эту сценку, присвистнул.

- Ну и жлобы достались тебе, Ефимыч, в соседи!

Помнится, потом, сидя на кухне у Городецкого и выпивая по маленькой, они даже поспорили. Ваня, как всегда, сделав из единичного случая широкие обобщения, обличал американцев в черствости и бездуховности. Городецкий, напротив, в смысле внешней культуры ставил их намного выше среднестатистического "совка".

- Ах, эти учтивые американцы обязательно спрашивают при встрече, как ты поживаешь, - кипятился Ваня. - И не вздумай по наивности рассказывать. Им, зацикленным только на себе, это абсолютно неинтересно!

Размахивая пустой рюмкой, зажатой в могучем кулаке, Ваня разгорячился. А Городецкий лишь посмеивался в ответ. В былые московские времена он и сам предпочитал такую вот манеру безоглядного выяснения правды-матки. Но, пожив в Америке, научился обсуждать сложные вопросы, избегая категорических ноток, а в случае если собеседника убедить не удается, миролюбиво уводить разговор в сторону. Ведь это - тоже признак внешней культуры. Ване, пожалуй, было до этого еще далеко. Что не мешало Городецкому с искренней теплотой относиться к Ване.

Как и Городецкий, тот эмигрировал в "застойные", брежневские годы. Но не из Москвы - из Одессы. Познакомились они здесь, в Рэндолфе. Как-то в местном супермаркете Городецкий услышал за спиной русскую речь. Повернувшись, увидел маленькую, хрупкую женщину и двух крепких мужиков, пожилого и молодого. Женщина распоряжалась, а мужики послушно ходили по рядам, отыскивая то, что следовало купить. Городецкий подошел, сказал по-русски: "Здравствуйте". Те сразу заулыбались в ответ. Это и был Ваня со своим семейством - женой Ритой и сыном Павликом. Городецкий как-то удивительно быстро сдружился с ними. Когда минувшей весной он простыл и расхворался, Рита готовила для него особые, целебные бульоны, а Ваня приносил эти бульоны, ходил за лекарствами в аптеку. Милые люди... Ваня был на девять лет моложе Городецкого, пенсия еще нескоро. Английский неважный, да и специальности, считай, никакой - окончил когда-то институт физкультуры, работал в одесском "Буревестнике" тренером по борьбе. В новой стране, трезво взвесив свои возможности, Ваня подался в таксисты. Рита тоже подрабатывала - давала уроки фортепианной игры. Скромно, но перебивались, на вэлфере этом и дня не сидели. А после того как Павлик закончил колледж и сам стал зарабатывать, почувствовали себя почти богачами. Сегодня Ваня вкалывал - гонял гдето там по Бостону свое такси.

Накормив котенка, Городецкий принял душ и приступил к ответственной процедуре - приготовлению утреннего кофе по собственному рецепту. Размолол кофейные зерна, порошок высыпал в большую стеклянную чашку, залил холодной водой. Добавил туда чайную ложку сахара и пару тоненьких ломтиков лимона. Поставил чашку в микроволновку. Через минуту вынул чашку, перемешал ложкой содержимое и поставил обратно. Теперь следовало быть начеку. Когда коричневая пена, грозно вспучиваясь, устремилась к краю чашки, Городецкий нажал на кнопку, выключил микроволновку. Кофе готов, пусть отстоится.

И тут зазвонил телефон. Это был Ваня - легок на помине.

- Ефимыч, уже начало десятого, ты встал, надеюсь?.. А я с шести за баранкой. Из забегаловки звоню, заскочил на минутку кофе хлебнуть. Только ему далеко, конечно, до твоего кофе... Слушай, я тебе почему звоню - тут в центре, в даунтауне ихнем, что-то серьезное случилось. Знаешь остановку сабвея на углу Парк-стрит и Тремонт-стрит? Десять минут назад я хотел отсюда проехать к Южному вокзалу, с утра там пассажиров всегда навалом, которые с пригородных поездов... Но обе улицы - и Тремонт, и Парк - перекрыты, полно машин "скорой помощи", полицейских машин. Ты пошуруй по телевизору. Может, что-то об этом уже есть в новостях. А я тебе попозже перезвоню...

Городецкий включил телевизор, нашел канал, по которому в течение дня регулярно передавали местные новости. Показывали какой-то дурацкий телесериал для домохозяек. На экране герои сериала упражнялись в примитивном остроумии, а за экраном периодически раздавался бодрый хохот, чтобы тупоумный зритель знал, когда ему должно быть смешно. "Все-таки, критикуя американцев, Ваня иногда прав, - подумал Городецкий. - Действительно, передача для идиотов".

Вдруг хохот оборвался, экран на мгновение погас; потом на нем появился телеведущий, знакомый Городецкому по вечерней программе новостей. Но сейчас, не как во время вечерней программы новостей, его лицо было без грима и, наверное, поэтому выглядело мятым, постаревшим.

- Мы вынуждены прервать на минуту демонстрацию телесериала, - торопливо заговорил тот. - Только что получено сообщение о массовом отравлении пассажиров сабвея неизвестным газом. Это случилось двадцать минут назад одновременно во всех шести вагонах поезда на подходе к станции "Парк-стрит". По словам потерпевших, в воздухе внезапно появился сладковатый запах. От него перехватывало дыхание, начинались судороги, рвота, у некоторых наступила потеря зрения. По предварительным данным, многие пассажиры найдены в вагонах в бессознательном состоянии. Есть погибшие. Сейчас на станции "Парк-стрит" работают спасательные бригады. ФБР приступило к расследованию. Наша телевизионная группа - на пути к месту трагедии. Всю новую информацию мы будем сообщать вам немедленно по ее поступлении...

И на экране опять забегали герои дурацкого телесериала. Городецкий покачал головой. Да, в этом сумасшедшем мире не соскучишься. Уже который раз города Америки сотрясаются от террористических актов с массовыми жертвами. Теперь, видно, пришла очередь Бостона.

Что-то мягкое и теплое потерлось о босую ногу Городецкого. Это был Лука. Поев, он никогда не забывал поблагодарить. Славное существо. А кофе, конечно, давно остыл, придется подогреть...

2.

Родители надеялись, что после колледжа Павлик продолжит образование в юридической школе, станет обладателем престижного адвокатского диплома. Но школа эта требовала больших денег. Чтобы подзаработать, Павлик решил на пару лет сделать перерыв в учебе. Пройдя краткосрочные курсы, он стал полицейским. Кстати, опыт работы в полиции будет немаловажен и в его будущей адвокатской практике. Работа оказалась не такой и трудной - патрульная служба на скоростных шоссе, где надо было следить за порядком, штрафовать водителей, нарушивших правила, составлять протоколы, оказывать помощь пострадавшим при автомобильных авариях.

Сегодня Пол Белкин патрулировал на 90-й автостраде, что, начинаясь в центре Бостона, прямой линией уходит на запад, в сторону Олбани, столицы штата Нью-Йорк. Заканчивался без особых происшествий утренний час пик. И тут, в 8.56, ему поступил приказ - срочно следовать в центр, к станции сабвея "Парк-стрит". Полицейская машина Пола резко набрала скорость, над широкой автострадой в ясном осеннем воздухе поплыл тревожный вой сирены. Идущие впереди автомобили торопливо принимали вправо, освобождая левую полосу.

Возле станции "Парк-стрит" уже стояло несколько полицейских машин. С включенными мигалками на крыше подъезжали машины "скорой помощи". По ступенькам на поверхность выбирались шатающиеся, бледные пассажиры. Санитары выносили тех, кто сам не мог идти. У выхода, на тротуаре, стояли в ряд носилки. На них лежали пострадавшие, дышали часто, судорожно. Некоторые уже не дышали...

Всем распоряжался рыжеволосый крепыш с карточкой ФБР, прикрепленной к лацкану серого мешковатого пиджака. Пол вспомнил, что видел его как-то в их полицейском управлении. Это был Кристофер Стивенс, начальник отдела по борьбе с терроризмом при Бостонском управлении ФБР. Пол подошел, доложил:

- Пол Белкин. Из полиции штата Массачусетс.

Стивенс обернулся, торопливо спросил:

- Это твоя машина?.. Разверни ее поперек Тремонт-стрит. Видишь, там уже одна есть. Надо перекрыть движение. Оставь только узкий проезд для машин "скорой помощи". Потом пойдешь вниз с Арчи, моим помощником. Произошло массовое отравление пассажиров каким-то газом... А впрочем, Арчи уже спустился. Разворачивай машину, и пойдем вниз вместе. Понесешь вон ту сумку.

Одолжив у санитаров матерчатые маски, прикрывающие нос и рот, Стивенс и Пол спустились на платформу. Воздух там вроде бы уже был чистым. В первом вагоне, куда они зашли, санитары подымали с пола и укладывали на носилки двух пассажиров, потерявших сознание. Видимо, прежде тех рвало - лица были измазаны слизью и комками непереваренной пищи. В углу вагона еще один пассажир сидел, откинувшись на спинку скамьи. На мертвенно-бледном лице - широко открытые глаза, зрачки сужены до размеров точки. Руки безжизненно свисают с сиденья; на левом безымянном пальце - золотое кольцо с какой-то монограммой.

Стивенс подошел ближе.

- Мертв... А это что такое? - он заглянул под сиденье; там лежала на боку пластмассовая канистра, обернутая газетой; в открытую дверь Стивенс высунул голову на платформу, громко крикнул: - Арчи, иди сюда!

В вагон поднялся запыхавшийся Арчи с фотоаппаратом в руках. Он выглядел всего лет на пять старше Пола, но на макушке, среди белесых волос, уже проступала отчетливая лысина. Под разными углами Арчи сфотографировал труп и лежащую на полу канистру. Стивенс достал из сумки, которую нес Пол, резиновые перчатки, надел их и пошарил рукой по полу под сиденьем. Нащупав пробку, закрыл ею горловину канистры, тщательно закрутил. Канистру положили в один из больших пластиковых мешков, тоже оказавшихся в сумке Пола. На куске белой липкой ленты, приклеенной снаружи к мешку, Стивенс написал цифру "1" - номер вагона. Потом он проверил карманы погибшего - они были пусты, никаких бумажек.

То же самое повторилось в остальных вагонах. В каждом где-нибудь под сиденьем обнаруживалась открытая канистра, завернутая в газету, а возле, на сиденье, - труп. Всего три мужских трупа и два женских. Только в последнем, шестом вагоне сиденье, под которым валялась канистра, было пустым. Стивенс быстро подошел к санитарам - у соседних дверей вагона те возились с пожилой задыхающейся дамой; она лежала на полу, густая слизь вытекала из угла ее рта.

- Зачем вы забрали труп с того сиденья? Я ведь распорядился - помогайте живым, а мертвых не трогать!

Санитар бросил взгляд в ту сторону, куда указывал палец Стивенса.

- Сэр, мы зашли в вагон десять минут назад; в том углу никакого трупа не было...

Стивенс обернулся к Арчи:

- Слышал?.. Вот первая задачка. Какую роль могли играть люди, сидящие возле открытых канистр в первых пяти вагонах? Одно из двух. Или это - ничего не подозревавшие жертвы, которые погибли в первую очередь, потому что были ближе всех к источнику отравления. Тогда как убийцы, внезапно открывшие под сиденьем канистры, имели какой-то шанс отбежать, задержав дыхание, в другой конец вагона и в распахнувшиеся двери первыми выскочить на платформу и далее на улицу. Или же, напротив, наши мертвецы как раз и были теми самыми камикадзе, которые отвинтили пробки.

- Мне кажется, эту версию нетрудно проверить, - отозвался Арчи, почтительно глядя в глаза начальника. - Надо сравнить отпечатки пальцев у трупов и, соответственно, на пробках.

- Конечно... Предположим, что отпечатки совпадут. Тогда сразу же возникает вопрос, как найти человека, открывшего канистру в этом, шестом, вагоне. Если тот еще жив, он мог бы дать нам важнейшую информацию.

- Сэр, могу я сказать? - Пол робко высунул голову из-за плеча Арчи. С веселым удивлением Стивенс бросил на него взгляд из-под рыжих бровей.

- Сэр, у трупов в предыдущих пяти вагонах есть одно общее: у каждого на левом безымянном пальце золотое кольцо...

- Золотое кольцо на этом пальце носит половина американцев; значит, человек состоит в законном браке.

- Но это не обычные обручальные кольца, сэр, - на каждом одна и та же монограмма...

- Ну-ка, пройдемся еще раз по вагонам, - оживился Стивенс.

Действительно, у всех пяти трупов были кольца с одинаковой, выполненной чернью, монограммой: две переплетенные буквы "АТ", а сбоку - человеческая фигурка с распахнутыми крыльями за спиной.

- Похоже, наши мертвецы водили одну теплую компанию, - задумчиво сказал Стивенс. - Арчи, сфотографируй кольцо крупным планом... Раздашь потом фотографии всем членам нашей следственной группы. Будем искать обладателя такого кольца из шестого вагона.

Они стояли на платформе, в голове поезда. Тускло светили пыльные лампочки под потолком. Санитары, стуча по ступеням тяжелыми башмаками, выносили на улицу последних пострадавших.

- Значит так, Арчи... Уточни адреса всех больниц, куда могут поступить сегодня пострадавшие. Наши ребята, надеюсь, уже заканчивают предварительный опрос пассажиров у выхода. Потом пусть едут по этим адресам и начинают формальный допрос тех пострадавших, которые в сознании. Не вспомнят ли чего-нибудь интересного. А заодно пусть ребята поглядывают и на руки пострадавших - вдруг заметят кольцо, которое мы ищем... Кстати, среди пострадавших, что лежат на носилках наверху, несколько уже скончались. Не исключено, что в ближайшие часы трупов станет больше. Поэтому кто-то из наших должен также посетить морги - может, обладатель такого кольца обнаружится там... Действуй! Арчи трусцой побежал наверх. Стивенс повернулся к Полу, хлопнул его по плечу.

- Слушай, парень, уж ты извини - я запамятовал, как тебя зовут.

- Пол Белкин.

- Белкин... Я такой фамилии никогда не слышал.

- Мои родители приехали из бывшего Советского Союза. Семнадцать лет назад. Мне было тогда шесть лет.

- Ты, наверное, и по-русски говоришь?.. Это неплохо. А что ты делаешь в полиции?

- Патрулирую на скоростных шоссе, сэр.

- Слушай, Пол. Я попросил откомандировать в мое распоряжение десяток ребят из полиции только на это утро, чтобы помогли в первые, самые суматошные часы. Дальше мы будем раскручивать это дело сами... Но ты мне понравился. Хочешь, я договорюсь, чтобы тебя передали в мою группу до конца расследования?

- Да, сэр, - радостно выдохнул Пол.

- Тогда не называй меня "сэр". Ребята зовут меня просто Крис... А теперь беги наверх. Там Арчи будет сейчас раздавать адреса больниц.

3.

Позавтракав, Городецкий затеял сперва небольшую постирушку. Потом вытащил белье из стиральной машины, развесил его на протянутой во дворе веревке. На это время во двор был выпущен и Лука. Из старого часового ремешка Городецкий соорудил для котенка ошейник. К ошейнику цеплялась тоненькая длинная цепочка, другой конец которой висел на гвоздике, прибитом к краю веранды. Ваня Белкин, смеясь, говорил, что так выгуливают собак, а не кошек. Но Городецкий отмахивался - для него было важнее, чтобы котенок не удрал опять в лес и не потерялся.

Развешивая белье, Городецкий вспомнил, что сегодня пятница, а значит, надо ехать к окулисту - получить очки, первые в жизни. Он всегда гордился своим зрением, свысока поглядывал на сверстников, которые к пятидесяти, а то и к сорока обзаводились очками. Да вот все-таки и его пора приспела.

В офисе окулиста его сухопарая помощница надела на Городецкого очки, бросила изучающий взгляд. Шевельнув покрытыми яркой лиловой помадой губами, изобразила удовлетворенную улыбку. Городецкий подошел к висевшему на стене зеркалу - массивная черная оправа, широкие линзы, сквозь них предательски проступает сеть мелких морщинок под глазами...

Отраженная в зеркале входная дверь офиса открылась за спиной Городецкого. Он увидел худенькую фигурку Риты, жены Вани Белкина. Войдя, Рита прищурила свои добрые близорукие глаза:

- Ой, Семен Ефимович, тебя в очках и не сразу признаешь. А я звонить тебе сегодня собралась, все по тому делу... Погоди минуточку, только запишусь на прием.

Последнее время Рита принимала деятельное участие в устройстве холостяцкой судьбы Городецкого. "Ну вот, опять будет кого-нибудь сватать", - смятенно подумал он. Пару недель назад, пригласив на Ванин день рождения, Рита усадила за столом Городецкого рядом с внушительной дамой лет пятидесяти, своей давней знакомой еще по Одессе. "Агнесса Ароновна", - представилась та и церемонно протянула пухлую ладошку. На рыхлом лице дамы отчетливо проступали черные усики. Разговор с ней сразу навеял на Городецкого тихую тоску. Преуспевающий американский врач, Агнесса Ароновна важно поведала Городецкому о своих заботах - в какой вид недвижимости лучше вкладывать деньги и каким образом скостить, по возможности, непомерно раздутые государством налоги. Она ела много и с аппетитом, к усикам приклеилась капелька майонеза. Когда вышли из-за стола, Городецкий удрал от нее в другой угол комнаты, достал с книжной полки любимую Ванину книгу "Жизнь двенадцати цезарей" Светония, стал сосредоточенно перелистывать...

Записавшись на прием, Рита подошла к Городецкому.

- Пожалуйста, Семен Ефимович, не кори меня за тот день рождения. Когда вы уселись рядом за столом, я присмотрелась... Нет, тебе не такая нужна. Агнесса, конечно, богатая невеста, да ведь не в одних деньгах счастье.

-Риточка, а ты уверена, мне действительно так уж надо жениться?

-Чего же хорошего болтаться неприкаянному? Ведь не молоденький. Главное - найти человечка по душе... Слушай, я тут познакомилась с одной милой женщиной. Из Белоруссии. Там она в школе литературу преподавала. Здесь работает секретаршей в какой-то небольшой компании. Лет под пятьдесят, как и Агнессе, но совсем на Агнессу непохожая - худенькая, мягкая, женственная. А чистюля какая, под стать тебе... Мужа потеряла четыре года назад - гнал машину под дождем, разбился, бедняга. Дочка этим летом замуж выскочила. Я ей, Верочке, про тебя намекнула. Вот на бумажке телефон ее, обязательно позвони. Вдруг и приглянетесь друг другу. Тогда, как и положено, - Рита засмеялась, - свахе отрез на платье подарите.

За окном "эскорта" пробегали тихие зеленые улочки Рэндолфа. Пешеходов почти нет, все передвигаются на машинах... "А может, и в самом деле позвонить этой Верочке? - вяло подумал Городецкий. - Хотя, всего вероятнее, еще одно "не то" получится. Поздновато, пожалуй, семейную жизнь начинать".

До эмиграции рядом с Городецким всегда была его мама. Отца он помнил плохо - отец погиб на фронте в сорок втором. Женщина умная, волевая, мама никогда не вмешивалась в сердечные дела сына. После того, как Городецкий защитил кандидатскую, поднакопил денег, переехал с мамой в двухкомнатную кооперативную квартирку на Каширском шоссе, там появлялись иногда его подружки. Проводив такую гостью, Городецкий всегда интересовался потом маминым мнением. Но та уходила от прямого ответа, пожимала плечами, говорила, что решать надо самому. И Городецкий понимал - значит, мама не в восторге. Ореол очередной кандидатки на руку и сердце почему-то быстро тускнел.

Правда, однажды в Москве стряслась у Городецкого большая любовь. Тут, наверное, он и к маме не прислушался бы. Да вот беда - любовь эта, Марина, замужем была. Встречались они тайком. И случилась такая история. Муж ее (то ли Славиком она его звала, то ли Стасиком?) поехал на два дня, субботу и воскресенье, в Коломну родителей проведать. А храбрая Марина на субботу пригласила Городецкого к себе. К вечеру, после долгого горячечного дня вдвоем, они сидели обнявшись на диване, уже вполне одетые. Городецкий читал ей стихи, свои и чужие.

И вдруг, как в дурацком анекдоте, повернулся ключ в замке, открылась дверь квартиры. И вошел Славик-Стасик. Потянуло его зачем-то домой раньше срока. Так и замер, растерявшись, у порога. Городецкий помнит, как где-то подспудно шевельнулось в его душе чувство вины перед этим сразу побелевшим мужиком. Городецкий поднялся с дивана, тихо спросил Марину: "Уходим?". Ушла бы - и составила, как говаривали в старину, счастье его жизни. Но она отрицательно качнула головой, не отрывая глаз от мужа. Городецкий обошел застывшую "статую командора", притворил за собой дверь. Потом, слышал, они быстро помирились. А у Городецкого через год мама от инфаркта умерла, рассыпался его привычный мир. И он махнул в эмиграцию...

Подъезжая к дому, Городецкий увидел в окне котенка. Лука сидел на подоконнике, ждал, как всегда, хозяина. На кухне Городецкий еще раз мысленно прошелся по своим скучным хозяйственным делам. На сегодня, кажется, ничего больше не запланировано. Значит, можно предаться любимому делу - сесть за стол, водрузить на нос новые очки, достать листки с последним, недописанным стихотворением.

Пробовать себя в поэзии он начал еще в студенческие годы. Но никогда не относился к этому серьезно, не ожидал ни славы, ни денег, просто писал, когда писалось. По журналам свои стихи не рассылал - боялся отказа, щелчка по самолюбию. Хранил их в тонкой папочке, под настроение читал друзьям. Порой, переписав поразборчивее, дарил знакомым дамочкам.

Обычно новое стихотворение начинало в нем свою жизнь исподволь, незаметно. Посреди самого банального разговора, или когда Городецкий, задумавшись, вел машину, или в наступившем полусне - неожиданно из глубины сознания всплывала первая строчка, потом она пропадала куда-то, потом снова появлялась, возникала потребность найти вторую строчку. Городецкий писал не спеша; если внутренний стимул затухал, он откладывал начатое - иногда на недели, месяцы. Потом нежданно сей таинственный стимул появлялся опять, и мучительно-радостная работа над словом возобновлялась. В современной русской поэзии ему мало кто нравился, мода на словесное жонглирование, за которым - ни чувства, ни мысли, вызывала раздражение. Как и всякий уважающий себя автор, свои стихи он считал, конечно же, лучше (если бы считал хуже - и писать не стал). Нынешние стихи тоже зародились как-то сами собой. Выглянув утром в окно, за которым старый клен на полянке недвижно простирал бугристые ветви, покрытые еще кое-где золотом листьев, увидев солнечную прохладную синеву неба, Городецкий благодарно прошептал: "Ах, какая осень золотая...". Прямо за оконным стеклом тянул из-под крыши почти невидимую нить паучок, шевелил в воздухе лапками, опускался все ниже... И всю неделю потом, а за ней и вторую это осеннее великолепие не менялось. Подходя по утрам к окну, Городецкий слышал, как внутренний голос грустно и умиленно повторял те же слова: "Ах, какая осень золотая...". И он вдруг понял - это же стучится в душу первая строчка, пятистопный хорей.

За прошедшие дни стихотворение было вчерне написано. Но некоторые слова еще царапали ухо, казались приблизительными - тут стоило поработать. Стихотворение получилось небольшим, пять строф. Городецкий не любил многословия. Лирическое стихотворение хорошо, если, обозначив тему и вызвав эмоциональный настрой в душе читателя, обрывается в той волшебной точке, где читательскому воображению еще предстоит что-то довоссоздать самому.

Почерканные листки лежали на столе. Городецкий почти к ним не прикасался. Поиск слов шел медленно. Городецкий перебирал их, мысленно ощупывал, менял местами, ударял друг о друга, прислушиваясь к протяжному звону... Нет, третья строчка не тянет: "С тихим вздохом листья облетают...". Сколько уже вздохов свершилось в поэзии - избито... Кувыркаясь, листья облетают?.. Слово "кувыркаясь" помогает зрительно представить падающий лист. Но ведь кувыркаются акробаты - в цирке, под мажорную музыку оркестра. А настрой стихотворения отнюдь не мажорный... Как уныло листья облетают?.. Нет. Как послушно... Как покорно... Как подранки... Стоп... "Как подранки листья. Облетают. Тихо умирают на траве..." Да! И настрой верный, и зрительный образ схвачен. Так птица-подранок в первые мгновения после выстрела еще смятенно цепляется крыльями за воздух, пытается планировать, но уходит кровь из раны, уходят силы - и тело неудержимо устремляется к земле... Кажется, то что нужно. Пошли дальше.

Часа через два Городецкий вспомнил, что пора кормить котенка. Но тот куда-то подевался. Городецкий прошелся по комнатам, заглядывая во всякие укромные уголки; увидев приоткрытую дверь на чердак, забрался и туда. Лука, свернувшись в клубок, безмятежно спал на пятне солнечного света под чердачным оконцем.

Покормив котенка, Городецкий вынул из холодильника и разогрел остатки вчерашнего обеда, перекусил сам. Белье во дворе уже высохло. Он снял его с веревки, выгладил, рубашки повесил на плечики в стенной шкаф.

В пять, вспомнив об утренних событиях в сабвее, Городецкий включил телевизор. Все тот же телеведущий, что и утром, но только помолодевший, с хорошо наложенным гримом, передавал первую вечернюю сводку новостей. Он повторил сообщение о трагедии на станции "Парк-стрит", дополнил его новыми деталями:

- По предварительным данным, число погибших возросло к этому часу до тридцати одного. Свыше сотни пострадавших госпитализированы. Сотрудники ФБР, ведущие расследование, воздерживаются от комментариев, считают их преждевременными. Нашему корреспонденту удалось, однако, узнать, что газ, задействованный в сабвее, принадлежит к группе так называемых нервнопаралитических веществ. Синтезированные в тридцатые годы немецким концерном "Фарбениндустри", эти вещества использовались вначале как инсектициды. Позднее нацистское командование разработало план, но так и не решилось применить их в боевой обстановке. Однако нервно-паралитические газы были все-таки нацистами опробованы - на узниках концлагерей - и показали высокую поражающую способность.

Городецкий прослушал новости, еще раз подивился человеческому безумию. Сверху на телевизоре валялась какая-то мятая бумажка. Городецкий повертел ее перед глазами. Это был номер телефона, который Рита дала ему утром. Наверное, придя домой, он машинально вытащил бумажку из кармана, положил на телевизор. Выбросить?.. Или все же позвонить?..

Негромкий женский голос отозвался после нескольких протяжных гудков, когда Городецкий уже собирался положить трубку. Преодолевая смущение, он заговорил каким-то не своим, "гусарским", тоном:

- Это Верочка? Я уж было подумал - вас дома нет. Только что вернулись с работы? Понятно... Вы меня не знаете. Рита Белкина, наша общая знакомая, дала номер вашего телефона. И вот я, рисковый, звоню... Городецкий. Семен Ефимович. А мама когда-то звала Сенечкой, задумчивый такой, послушный был мальчик... Рита много хорошего о вас рассказала. Может, встретимся, посидим где-нибудь в ресторанчике, поболтаем за жизнь? Рестораны не любите. Куда?.. Это здорово - выходит, вам поэзия нравится. Мне тоже, только не всякая... Итак, встреча с поэтом Ямпольским в Гарвардском университете. Как же, наслышан - знаменитость. За вами я хоть куда, даже на Ямпольского... В воскресенье, послезавтра, без четверти два у входа в зал? Маленькая черная сумочка в руке. Примета не то чтобы очень... Ладно. А я буду держать букетик цветов. Скажем, красных гвоздик. Не для поэта - для вас. Всего наилучшего. До послезавтра.

Городецкий положил трубку, облегченно перевел дух.

4.

Управление ФБР располагалось в центре Бостона. Его подковообразное здание огибала шумная Кембридж-стрит. Из окна на шестом этаже, в кабинете Стивенса, была видна вдали Бостонская гавань. В субботу утром, в 8.30, группа Стивенса была в сборе. Арчи принес из соседней комнаты недостающие стулья, поставил тесно друг к другу.

Стивенс вытащил из своего письменного стола синюю папку с бумагами. Из-под рыжих бровей обвел глазами собравшихся. Заметив Пола, скромно примостившегося у стенки позади других, кивнул ему, как старому знакомому.

- Подведем итоги вчерашнего дня. Общее число пострадавших в сабвее - триста пятьдесят три. К счастью, у большинства - отравление в легкой форме, после оказания медицинской помощи они отправлены домой. Число погибших непосредственно в сабвее и в последующие часы - тридцать четыре. Еще восемьдесят шесть - остаются госпитализированными. Пятнадцать минут назад Арчи обзвонил больницы: состояние части пострадавших пока тяжелое, но, по мнению врачей, угроза для жизни миновала.

Стивенс надел очки, открыл папку.

- Вот официальное заключение из химической лаборатории. Внутри найденных в сабвее канистр присутствуют остатки прозрачной жидкости. Согласно анализу, это так называемый зарин, легко испаряющееся вещество нервнопаралитического действия. Его смертельная концентрация - две десятых миллиграмма на литр воздуха при дыхании в течение одной минуты. Если же в литре воздуха присутствуют два миллиграмма зарина, смерть наступает после первого вдоха... А вот отчет, который мы получили из нашего дактилоскопического отдела. Отпечатки пальцев на пробке канистры и у трупа возле нее в каждом из пяти вагонов совпадают. Выходит, именно эти убийцы-самоубийцы открыли канистры в тесно набитых вагонах утреннего сабвея. Компьютерный поиск не выявил в нашей картотеке идентичных отпечатков; видимо, в прошлом эти люди в каких-либо криминальных деяниях замечены не были. Стивенс снял очки.

- Первые вопросы, на которые мы должны найти ответ: кто это сделал и зачем. Послушаем вас, ребята, - что удалось узнать... Кстати, в нашей группе новичок - Пол Белкин из полиции штата. Я договорился, чтобы его откомандировали к нам на время расследования.

Все обернулись в сторону Пола - изучающие взгляды, вежливые улыбки. Первым докладывал худенький паренек, сидевший неподалеку от Пола. Желтоватая кожа, широкие скулы, узкий разрез черных глаз - родом, видимо, из Азии. Имя у паренька было вполне американское - Милтон. Говорил без акцента, излагал факты коротко, четко:

- Допросил девятнадцать пострадавших. В Массачусетском госпитале. Описывают случившееся более или менее одинаково. Все произошло внезапно. Сладковатый запах в воздухе, спазм в горле, ощущение удушья, у некоторых потеря сознания. Перед этим чего-либо подозрительного в своем вагоне не припомнят. А после - разразилась паника, каждый был занят спасением собственной жизни, не до наблюдений. Ни у одного из допрошенных кольца с монограммой, как на фотографии, не обнаружил.

Информация, собранная в других больницах, мало отличалась от того, что рассказал Милтон. Пол видел, как все более скучнело лицо Стивенса. Лишь в конце, когда докладывал Арчи, Стивенс немного оживился. Вчера Арчи самолично посетил морги, где находились тела тридцати четырех погибших. Во второй половине дня в моргах побывало немало взволнованных людей, чтобы удостовериться, нет ли их родственников среди погибших. Ни один из пяти трупов, что найдены возле открытых канистр с зарином, никем опознан не был. Кроме этих пяти, у остальных двадцати девяти погибших не обнаружено колец с разыскиваемой монограммой. Однако Арчи обратил внимание, что у девяти трупов имелись кольца с иной монограммой. На фотографии, которую сделал Арчи, были видны две переплетенные буквы "ХС" и сбоку восьмиконечная звездочка.

- Это уже кое-что, - заинтересованно сказал Стивенс. - Ясно, что пятеро камикадзе принадлежат к одной группе. Характер их действий был одинаковым и одновременным; у каждого - кольцо с идентичной монограммой. Но тогда в качестве рабочей гипотезы уместно предположить, что девять погибших, у которых на кольцах иная монограмма, тоже принадлежат к какой-то группе. Может, они оказались просто случайными жертвами. А может, и нет... Арчи, удалось установить их личности?

- В их карманах обнаружены водительские удостоверения, кредитные карточки. Думаю, собрать информацию о них будет нетрудно. Кстати, в сумочке у одной из этих девяти - список хозяйственных дел, намеченных на пятницу и субботу. Такое впечатление, что о близкой смерти она и не думала. Напротив, у пятерки, совершившей террористический акт, - никаких документов; лишь у троих в карманах - вырванные из молитвенника тексты молитв.

Арчи замолчал. Стивенс увидел, что Пол поднял руку.

- Прости, Пол, я как-то упустил тебя. Есть что добавить?

- Я нашел шестое кольцо, с той самой монограммой.

- Вот так, ребята, подтверждается старая истина: когда к игорному столу подсаживается новичок, поначалу ему всегда идет козырная карта, - Стивенс довольно потер руки. - Давай, Пол, выкладывай подробности.

- Женщина с этим кольцом поступила в Бостонский медицинский центр. Вчера врачи расценивали ее состояние как критическое. Я провел в ее палате минут двадцать. Она была без сознания. В регистратуре мне сказали, что никаких документов при ней не найдено.

- Пол, я перебью тебя на минутку. - Стивенс повернулся к Арчи. - Надо, не откладывая, заполучить отпечатки ее пальцев и сравнить с теми, что на пробке канистры из шестого вагона.

- Я уже сделал это, - подал голос Пол.

-Каким образом?

- Вчера в палате я взял стаканчик на тумбочке, протер его снаружи носовым платком и потом прижал к стаканчику пальцы больной. В пластмассовом мешке привез стаканчик в управление и передал в дактилоскопический отдел. Сегодня утром мне там сказали, что отпечатки пальцев на стаканчике и на пробке совпадают.

- Да ты, оказывается, прыткий парень...

- Без четверти восемь я позвонил в больницу, говорил с медсестрой. Больная еще очень слаба, но уже в сознании. На вопросы не отвечает. Сказала только, что зовут ее Салли. Да еще поинтересовалась номером своей палаты. Все время плачет, молится, просит у кого-то прощения.

Пол замолчал. Стивенс задумался, пригладил рыжий хохолок, торчащий на макушке.

- Итак, подытожим. Из шести исполнителей вчерашнего террористического акта пятеро погибли на месте, а шестая находится в больнице. Возможно, преступление имеет какую-то религиозную основу. В пользу этого говорят вырванные из молитвенника листки в карманах трех погибших террористов. Да и та, что сейчас в больнице, тоже предается молитвам... Теперь о девяти трупах в морге, у которых кольца с иной монограммой. У нас есть их водительские удостоверения, кредитные карточки. Надо сегодня же опросить родственников, сослуживцев, соседей. Что объединяет эту девятку? Почему они оказались в вагонах сабвея в момент, когда были открыты канистры с зарином? Случайно? Или же, зная, что должно произойти, они осознанно решили тоже покинуть сей мир? Или, напротив, ничего не ведая, они и были главным объектом газовой атаки?.. Короче, ты, Арчи, берешь ребят и рассылаешь по имеющимся адресам. Пусть раскопают всю информацию.

Стивенс собрал бумаги, уложил в папку, сунул ее в ящик стола.

- Также, Арчи, не забудь обзвонить морги. Если труп кого-нибудь из пяти террористов будет опознан родственником или знакомым, я должен знать немедленно. Номер моего мобильника, надеюсь, все помнят?.. А я сегодня попробую потянуть за самую многообещающую ниточку - допросить ту женщину в Бостонском медицинском центре. Ты, Пол, ее нашел - поедем вместе. И на всякий случай давай еще кого-нибудь прихватим... Как, Милтон, не возражаешь прокатиться?

Дорога заняла минут десять. Милтон вел машину мягко, спокойно, каждый раз послушно останавливался на перекрестках перед знаком "Стоп". Стивенс разговаривал с кем-то по мобильному телефону. Сидевший сзади Пол слышал его отрывистый, не очень вроде бы довольный голос.

- И вот всегда так, ребята, - сказал Стивенс, отключив мобильник. - Мое высокое начальство вместе с губернатором штата проводит в двенадцать пресс-конференцию о вчерашних событиях. Посему в одиннадцать мне приказано явиться в кабинет начальника управления, доложить, что удалось выяснить, о чем можно и о чем не следует пока говорить с журналистами. А ведь мне сейчас время дорого - делом заниматься надо. Да и докладывать-то еще нечего...

В холле Бостонского медицинского центра сквозь высокий, на уровне четвертого этажа стеклянный потолок синело безоблачное небо. А внизу, как всегда, шла суматошная больничная жизнь. У справочной толпились посетители. Озабоченно и важно шествовали по своим делам молодые врачи-стажеры. Шустро пробегали через холл медсестры в белых брючках.

Пол вместе со Стивенсом и Милтоном поднялся в лифте на восьмой этаж. Проходившая по коридору медсестра, узнав Пола, который был здесь вчера, остановилась и кокетливо повела плечами, пышная грудь шевельнулись под тонкой кофточкой.

- Доброе утро, Нэнси.

- Привет, Пол, как поживаешь?.. А нашей больной сегодня лучше. И вы у нее будете не первыми посетителями. Час назад уже наведалась какая-то ее приятельница.

- Выходит, больная все-таки назвала свою фамилию? - спросил Стивенс.

- Нет.

- А как же приятельница могла догадаться, что та в вашей больнице, именно в этой палате, если справочная внизу не знает ее фамилии? Нэнси удивленно вскинула тонкие брови, задумалась на минуту.

- В палате есть телефон... Наверное, больная сама позвонила, сказала, где находится.

- Приятельница еще здесь?

- Уже ушла.

- Вы присутствовали при их разговоре?

- Нет. Я как раз возилась с тяжелым больным в соседней палате. Помню, приятельница заглянула ко мне, сказала, что больная пить просит, а стаканчик в палате куда-то задевался. Я дала ей пластмассовый стаканчик... Потом, минут двадцать назад, видела в коридоре ее спину, когда та уходила из отделения.

- Как доктор оценивает состояние больной? - спросил Стивенс.

- В семь, когда я заступила на дежурство, он обход делал, сказал, что никакой опасности для жизни уже нет. С утра Салли все плакала, молилась - даже в коридоре было слышно. А теперь, после визита приятельницы, успокоилась... Ой, меня старшая сестра зовет. Если что нужно, скажете. - Нэнси бросила еще один лучезарный взгляд на Пола и торопливо зашагала по коридору; под натянутыми белыми брючками задвигались в лад упругие полушария.

- Неравнодушна она к тебе, Пол. Не упускай шанса, - негромко пошутил Милтон, когда следом за Стивенсом они входили в палату.

В одноместной палате было тихо. Больная, видимо, устав плакать и молиться, спала. Лицо на подушке выглядело умиротворенным, розовый румянец во всю щеку.

- Мадам, мы из ФБР. Простите, что беспокоим, но нам нужно поговорить с вами.

Стивенс присел у кровати, дотронулся до руки больной. Та не просыпалась.

- Мадам...

Что-то дрогнуло в голосе Стивенса. Пол вдруг осознал - ведь больная не дышит! Стивенс быстро приложил пальцы к ее запястью, пытаясь нащупать пульс. Потом почему-то наклонил голову и понюхал воздух возле ее приоткрытого рта. Тяжело поднялся, посмотрел на Милтона и Пола.

- Когда-то в университете я проходил небольшой курс судебной медицины... Нет дыхания, нет пульса, розовый румянец во все лицо, слабый запах горького миндаля изо рта - что бы это значило?

- Отравление цианидами? - неуверенно предположил Пол.

- Молодец. Знаешь.

- Крис, может, мы еще попробуем оживить ее? - быстро спросил Милтон. - Я начну массаж грудной клетки - я знаю, как это делать. А Пол даст знать медсестре, через три минуты сюда сбежится больничная бригада по реанимации.

- Поздно, - покачал головой Стивенс. - Видишь пустой стаканчик на подоконнике? Больная туда дотянуться не могла. Значит, стаканчик - после того, как его содержимое было выпито, - поставила на подоконник приятельница. А ушла она минут двадцать назад. Поздно... Ах, черт! Единственная реальная ниточка была в наших руках, и мы ее упустили. Нам следовало бы еще вчера установить тут круглосуточную охрану...

Стивенс медленно прошелся по палате.

- Серьезные, видать, у нас противники. Брать на душу покойников не боятся. Значит, так... Первое - тело погибшей отправить на судебно-медицинскую зкспертизу. Второе - связаться с нашим техническим отделом, пусть постараются узнать через телефонную компанию, куда был звонок из этой палаты сегодня рано утром. Третье - вам, ребята, тщательно осмотреть одежду больной, обувь, сумочку, все закоулки в палате; вдруг да и наткнетесь на чтонибудь интересное. Теперь, Пол, будь добр, позови Нэнси.

Та впорхнула в палату, все еще сохраняя на лице кокетливую улыбку, которой она одарила Пола в коридоре.

- У нас плохая новость, Нэнси, - Стивенс чуть помолчал. - Больная умерла. Боюсь, приятельница отравила ее цианидами. Вы можете описать, как та выглядела?

Нэнси испуганно охнула, прижала ладони к щекам.

- Да я ее почти и не разглядела... Ну, роста моего или чуть ниже. Лет так тридцать... Пахнет духами "Кристиан Диор". На руках модные нитяные перчатки... Ну, глаза зеленые. Стрижка короткая, на лбу коричневая челка... Вот еще такая примета: над бровью - над правой?.. над левой?.. - да, над левой бровью маленькая, размером с яблочное семечко, родинка вишневого цвета. А больше, к сожалению, ничего и не помню.

- Вы уже много важного припомнили. Необходимо воссоздать словесный портрет этой женщины - специалисты у нас в управлении вам помогут. Я попрошу больничное начальство, чтобы вас со мной отпустили на пару часов... Через пятнадцать минут мне тоже надо быть в управлении. Я вас подвезу.

Стивенс повернулся к Милтону и Полу, кивнул в сторону стаканчика на подоконнике.

- Прихватите его, пусть химики попробуют определить, что в нем содержалось. Да и в дактилоскопическом отделе надо показать. Хотя сомневаюсь, чтобы на стенках обнаружились отпечатки пальцев посетительницы. Та, наверное, работала, не снимая своих нитяных перчаток... Машину я забираю.

После его отъезда Милтон и Пол тщательно обыскали палату, проверили складку за складкой одежду женщины, вытряхнули и перебрали содержимое ее сумочки. Единтвенной заслуживающей внимания находкой оказался клочок бумажки - его Милтон нащупал внутри сумочки, под надорванной в этом месте матерчатой подкладкой. То ли бумажка завалилась туда случайно, то ли была спрятана. На бумажке - написанные карандашом десять цифр, похоже, номер телефона.

Пол предложил проверить - набрать этот номер. Но Милтон сказал, что торопиться не стоит. Он связался с техническим отделом управления, попросил установить через телефонную компанию, куда был сделан звонок из этой палаты сегодня рано утром. Заодно продиктовал и номер, найденный в сумочке; если такой телефон действительно существует, пусть выяснят имя и адрес владельца.

Милтон достал из широкого кармана своей куртки фотоаппарат и сделал под разными углами несколько снимков умершей. Минут через десять пришли санитары, увезли тело на вскрытие. А Милтон и Пол, прихватив сумочку и уложенный в пластиковый пакет стаканчик, отправились в управление.

По приходе Милтон прежде всего позвонил в технический отдел. Ответ на первый вопрос оказался неутешительным. Установить, куда был сделан утренний звонок из палаты, не удалось - телефонные звонки из палат сначала поступают на коммутатор больницы, а телефонная станция просто фиксирует все звонки с данного коммутатора - несколько сотен каждый час. Более информативным стал ответ на второй вопрос. Да, телефон с таким номером существует. Имя владельца - Герберт Донован, адрес - в Челси, одном из небогатых пригородов Бостона. С этой информацией Милтон и Пол почтительно проскользнули в приемную начальника управления. Важная секретарша неторопливо скрылась за массивной дверью. Через минуту из-за двери появился взлохмаченный Стивенс - без пиджака, с приспущенным галстуком. Сразу ухватив суть дела, распорядился:

- Звонить не надо. Если этот Донован принадлежит к той же террористической группе, можете его вспугнуть. Поезжайте по адресу. Не торопитесь. Прежде всего, не раскрывая себя, понаблюдайте за домом. Если этот человек - просто знакомый, он должен быть допрошен. А если он причастен ко вчерашним событиям - арестован. Но без нужды не рискуйте; вы ведь убедились - мы имеем дело с людьми, которые ни перед чем не останавливаются. В случае чего свяжитесь со мной - пришлю для ареста еще ребят на подмогу. И не забудьте взять с собой фотографии убитой. Полагаю, Донован может знать ее.

5.

Ваня Белкин работал через день. Он брал такси напрокат, на сутки, и старался использовать "до упора" - выезжал чуть свет, добирался домой за полночь. А вчера пришлось гонять такси по Бостону даже дольше обычного. По пятницам особенно многолюдно в ресторанах, ночных клубах, прочих увеселительных заведениях в центре города - пассажиров и после полуночи хватает, от заработка отказываться грех.

Сегодня утром Ваня отсыпался. В квартире было тихо. Рита неслышно возилась на кухне, загодя готовила обед - после двенадцати будет некогда, пойдут ученики, заиграет ее старенькое пианино в столовой. А Павлик еще совсем рано умчался. Сказал матери, что и в субботу, и в воскресенье работает - включен в группу, которая расследует вчерашний жуткий случай массового отравления в сабвее.

Белкины жили в многоквартирном доме, удобно расположенном возле остановки автобуса, что ходил до ближайшей станции бостонского сабвея. Квартира маленькая, сравнительно недорогая. О домике, как у Городецкого, давно мечтала Рита, но он пока был им не по карману.

Ваня встал в пол-одиннадцатого. Прежде всего приступил к зарядке. Он делал ее лишь через день, когда не надо было спозаранку спешить на работу, но зато делал основательно. Выше среднего роста, массивный, с еще твердыми буграми мышц, перекатывающимися под кожей, он методично перемежал упражнения на руки, плечевой пояс, брюшной пресс, спину, ноги. Отжимался от пола, махал тяжелыми гирями. Постепенно лицо и глубокие залысины, вторгавшиеся с двух сторон в его негустую шевелюру, покрылись росинками пота. Воздух с шумом вырывался из широкой груди. Выполняя наиболее трудные упражнения, он при каждом выдохе внятно пришептывал: "Врешь! - И потом через паузу: - Не возьмешь!"

Как-то зайдя в спальню во время его утренней зарядки, Рита шутливо спросила: "С кем это ты там препираешься?". Он серьезно ответил: "Со старостью".

После завтрака Белкин позвонил Городецкому - они собирались сегодня встретиться. Недавно Городецкий пожаловался, что мотор в его "эскорте" начал барахлить: работает как-то неритмично, упала мощность. Белкин тогда посоветовал не торопиться к автомеханику, который, конечно же, обнаружит самые серьезные дефекты и заломит цену. Прежде надо просто проверить свечи. Заметив незамутненную ясность в глазах Городецкого, который, наверное, и не знал, где эти свечи расположены, Белкин пообещал, что в субботу проверит их сам. Когда Городецкий приехал, Белкин вынес из дома ящик с инструментами, поднял капот "эскорта", сосредоточенно прислушался к звуку работающего мотора. Так и есть - одна свеча из четырех, кажется, не дает искры. По очереди вывинчивая свечи, он нашел ту, что барахлила, показал Городецкому.

- Видишь, у нее электроды маслом забрызганы, потому и искра пробиться не может. А случается это обычно, если слишком много масла залито. Ты щупом-то пользуешься? Или просто льешь по принципу, что маслом каши не испортишь?.. Где-то у меня тут свеча валялась, вроде бы того размера, что к "эскорту" подходит, - Белкин пошарил в своем ящике. - Вот. Давай заменим.

С новой свечой мотор заработал веселее, перебои исчезли. Захлопнув капот, друзья решили прогуляться к небольшому озерцу, что синело неподалеку между деревьями. День снова выдался солнечный, теплый, дышалось легко.

- Слушай, Ваня, а ведь я сделал потрясающее открытие насчет моих дорогих соседей, - вспомнил, оживившись, Городецкий. - Забрался я вчера на чердак, выглянул в оконце, которое смотрит в сторону их дома...

- Не знал за тобой таких талантов - на чердаке наблюдательный пункт устраивать.

- Да случайно это вышло. Лука опять удрал на чердак - я за ним и полез. Не перебивай... Так вот, со стороны двора к их дому пристроена широкая, застекленная от пола до потолка веранда. Вокруг двора забор высокий, веранду за ним не видно. А из моего чердачного оконца она как на ладони. Выглянул я - и челюсть отвисла... На веранде толстый ковер расстелен, а на нем - в чем мама родила - двое резвятся: шофер, помнишь, с бугристым шрамом через щеку, и дамочка та. А в кресле третий сидит, тоже голышом. Только не разобрал - тот ли, которого мы тогда видели на заднем сиденье "кадиллака", или кто другой. В машине сидел усатый, а этот, вроде бы, без усов. Впрочем, видно было плохо - кресло в глубине веранды стояло... И вот, значит, приморился первый мужик. Тогда дамочка подбегает ко второму, что в кресле сидит. А тот, видать, с комплексами - сует ей в руки плетку какую-то. И дамочка начинает его стегать. Он валится из кресла перед ней на колени, рот разевает - визжит вроде бы. А она его плеткой, плеткой... Плюнул я и понес Луку вниз, чтобы покормить.

- Везучий ты, Ефимыч. Я про мазохизм этот столько читал, а видеть не доводилось... Ничто не ново под луной - подобные штучки еще у Светония описаны. Помнишь у него: Нерон отдавался своему вольноотпущеннику Дорифору и при этом каждый раз вопил, как насилуемая девственница?.. Тогда сверху донизу великий Рим загнивал. Теперь загнивает Америка.

- Ну, сел на своего конька, - улыбнулся Городецкий. - Чего же ты приехал в эту Америку?

- Хорошая страна - потому и приехал. Благодарен ей, что приютила. Вот и тревожусь. Ведь она вниз катится. Даже на нашей памяти, за семнадцать лет, число болячек у нее только прибавилось. И ни одну по-настоящему не лечат - внутрь загоняют. Преступность. Наркотики. СПИД. Адвокатов больше, чем во всем остальном мире, а судебная система деградирует. Где это видано, чтобы убийцу, замазанного в крови двух своих жертв, присяжные оправдали просто потому, что у него с ними один цвет кожи? Или вот вчерашний кошмар в сабвее - разве это не еще один признак надвигающейся катастрофы?

- Все-то, Ваня, ты говоришь верно. Да только выводы делаешь больно мрачные. Основы американского общества крепкие, здоровые. Осилит оно и эти проблемы, не впервой. Неслучайно Америка - лидер западного мира и политический, и экономический.

- Вот-вот, насчет экономики ты кстати напомнил. Ни одна нормальная семья не позволит себе жить в долг, тратить год за годом больше, чем зарабатывает. А это, как ты изволил выразиться, здоровое общество существует подобным образом уже десятки лет. Выплата одних лишь процентов по государственному долгу уже намного превышает, например, все расходы страны на оборону. Толпе потребителей важно только, чтобы не ущемляли ее сегодняшнего благополучия. А политикам, чуть лучше осведомленным, какой экономической катастрофой это рано или поздно кончится, на будущее страны начхать - им бы на ближайших выборах любой ценою набрать голосов!

Городецкий молчал - спорить с Белкиным на эту тему бесполезно, надо уводить разговор в сторону. Они стояли на берегу озерца, образовавшегося в лощине, после того как запруда перегородила протекавший тут ручей. Когда по весне таял снег или когда случались сильные дожди, вода в озерце заметно прибывала. Но теперь после нескольких недель солнечной сухой погоды оно обмелело, сквозь прозрачную воду было видно близкое дно, у которого торопливо шныряли мелкие рыбешки. На поверхности воды вспыхивали и гасли солнечные блики, тихо колыхались желтые, намокшие листья.

- Хороша погодка сегодня. Осень золотая... - умиротворенно сказал Городецкий. - Чует ее душа человеческая, хочется говорить о чем-то возвышенном. Вот лучше признавайся. Мужик ты видный, в молодости, наверное, красавцем слыл. Женщины тебя любили?

- Глубоко копаешь, гражданин следователь, - заулыбался Белкин. - И женщины любили, и девушки, и даже отдельные вдовицы... Занятная история вспомнилась. Хочешь, расскажу? Была у меня дамочка одна, докторша из нашего врачебно-физкультурного диспансера. Папа с мамой, видимо, долго имена перебирали - Леонорой назвали. А я в минуты экстаза Норочкой ее звал. Действительно, всё на месте... И вот, значит, уехала Ритуля моя на пару дней в Николаев - там ученики из ее музыкальной школы выступали на каком-то конкурсе...

- Постой, постой, - вздрогнул Городецкий. - Я тебя о молодых холостяцких годах спрашивал. А ты, выходит, уже женатый, изменял такому золотому человечку, как Риточка?

- Обижаешь, гражданин следователь... Есть измена и измена. Как говорят у нас в Одессе, "две большие разницы". Душой я Ритуле никогда не изменял. Ну а телом... Пойми: здоровый мужик, мастер спорта по вольной борьбе в полутяжелом весе. Поначалу сам тренировался, потом других тренировал, в году по шесть месяцев в отъезде - на разных там сборах, соревнованиях. Тут и ангел не выдержал бы. Пошаливал иногда... Так вот, воспользовался я случаем и привел Норочку днем к себе.

- А Павлик?

- А его я утром в детский садик отвел.

- Ну а если бы Риточка вдруг вернулась раньше срока? Ведь и такое бывает... уж поверь мне.

- Опять обижаешь, гражданин следователь. Я же ей пораньше утром позвонил в Николаев - она рассказала, что ее ученики выступают хорошо, что возвращается завтра. Казалось бы, все предусмотрел. Но правильно говорят: человек предполагает, а Бог располагает... В самый момент экстаза - звонят в дверь. Конечно, не реагирую, чтобы экстаз не нарушить, позвонят и уйдут. Однако через минуту слышу: дело плохо, ключ в замке проворачивается. Запасной ключ мы у тещи держали, - никак она! Правда, когда зашли мы с Норочкой, я, как по наитию, замок на предохранитель поставил... Ключ минуты две в замке скребся, теща настырная, все пыталась замок открыть. Потом угомонилась. У меня, конечно, весь экстаз пропал. Осторожно отодвигаю краешек оконной занавески. Из окна бросаю взгляд вниз. Так и есть: сидит на скамеечке теща, лицо суровое, глаза уперлись в дверь подъезда. Ясно, что с места не сойдет хоть до завтра. Что делать?.. Белкин подобрал плоский камушек, валявшийся под ногами. Размахнувшись, запустил его, и тот запрыгал по поверхности воды.

- Жили мы в хрущевке на последнем, пятом этаже... В подъезде, к стене возле двери нашей квартиры железная лесенка прикреплена, а над ней люк на чердак. И вот принимаю решение - уходим через чердак. Первой Норочка лезет, я ее подсаживаю. Как сейчас помню, ножки ее стройненькие снизу так соблазнительно смотрятся, хоть обратно в квартиру веди. Но сдержался. Толкнула она ладошкой люк - слава Богу, не заперт. По чердаку переходим к люку над соседним подъездом, спускаемся туда по железной лесенке, идем вниз, к выходу. Я инструктирую Норочку, выходит она наружу. Теща сразу засекла ее боковым зрением, но глаз от нашего подъезда не отводит. А я заховался, через щелку наблюдаю. Норочка торопливо подходит к теще и спрашивает, где здесь ближайшая аптека. Потеряв на мгновение бдительность, теща поворачивается ко мне затылком, показывает, как к аптеке пройти. Пользуюсь этим, выскальзываю из подъезда, иду себе спокойненько по тротуару вдоль дома - будто только что сошел с автобуса, возвращаюсь из своего спортклуба. Теща окидывает меня долгим, задумчивым взглядом. Объясняет, что пришла забрать порванную курточку Павлика, заштопать собиралась, да вот замок не отпирается. "Ах, мамаша, - говорю ей, - у меня с этим замком тоже морока... Ключ сначала нужно засунуть до упора, потом на себя потянуть, но только самый чуток - и тогда поворачивать... Вот смотрите, мамаша..." Интуиция у нее отличная - так мне до конца и не поверила. А сказать нечего.

- Ну, Ваня, давал ты прикурить, - то ли с восхищением, то ли с осуждением покачал головой Городецкий.

- Теща по сей день в Одессе живет, не захотела уезжать. Веришь, я по ней скучать начал. Посылки ей по нескольку раз в год отправляем... А если честно, и я, наверное, в эмиграцию не поднялся бы - это Ритулина заслуга. Уж больно тошнотворной была для нее вся советская ложь. "Едем, - говорит, - пока дверь приоткрыли. У моего отца в роду бабушка вроде бы еврейкой была - воспользуемся". Как я теперь благодарен Ритуле. И у Павлика совсем другая жизнь будет... Если только тут либеральные идиоты не загубят страну окончательно.

Белкин посмотрел на часы.

- Смотри-ка, время уже обеденное, как говорят здешние аборигены, пора ланч принимать. Ритуля с утра что-то там стряпала. Пошли перекусим?

- Я бы с удовольствием. Но ведь в субботу ученики у нее - не до гостей хозяйке. Да и мне пора котенка кормить. У тебя следующий свободный день - понедельник? Вот как отоспишься - и подтягивайся. Я заранее водочку в холодильнике остужу, что-нибудь приготовлю по-холостяцки, посидим, потреплемся...

Уже возле дома Белкин остановился, повернул к Городецкому посерьезневшее лицо.

- Разболтался я с тобой, Ефимыч. Делишки мои непутевые - они все в прошлом. А вот без Ритули я жизни своей не мыслю. Столько связывает - и в радости, и в горе... Ты и не знаешь, у нас до Павлика еще сыночек был. Пошел с соседскими ребятами купаться. И утонул. В четырнадцать лет. Ума не приложу как - ведь лучше меня плавал. Когда это стряслось, Ритуля сутки в беспамятстве лежала, а я тупо сидел возле нее, уставившись в окно... И вдруг подлетает к окну большая птица. Какой породы - не спрашивай, не знаю; даже какого цвета - не помню. Но большая, распластанными крыльями пол-окна закрыла. Бьется эта птица о раму, влететь хочет, а я сижу как заколдованный, шевельнуться не могу. Через минуту исчезла, будто растаяла. Ни до того, ни после в мое окно птицы не бились. Ни разу в жизни. Вот ты и скажи, могла это быть душа сыночка?.. Ничего-то мы о самом главном и не знаем... Только ты не проговорись - я Ритуле никогда об этом не рассказывал.

Задумавшийся Городецкий поехал на своем "эскорте" домой. Теперь мотор работал мягко, ритмично. Рассказ Вани о птице, как нитку за иголкой, потянул воспоминания. Встал перед глазами тот вечер в замызганной московской больнице, где лежала мама, вроде бы уже оправляясь от инфаркта. Сидя возле кровати, Городецкий с робкой надеждой вглядывался в ее лицо. А мама нарочито бодрым голосом расспрашивала о каких-то мелких домашних делах: не забыл ли заплатить за телефон, не протекает ли опять потолок в ванной. И вдруг посреди этого пустякового разговора лицо мамы стало отрешенным, глаза уставились вдаль, она, словно прислушиваясь, замолчала. "Что с тобой?" - испуганно спросил Городецкий. Мама вытянула указательный палец с распухшим подагрическим суставом туда, где смыкались потолок и стенка больничной палаты, глухо выдавила: "Зовут...". Волна немыслимого холода обдала сердце Городецкого, он торопливо забормотал: "Ты сыну нужна - пусть не зовут, не время еще..."

Через мгновение мамино лицо приняло обычное выражение. Будто и не помня только что сказанного, она продолжила разговор о протекающем потолке. А наутро больничный врач позвонил Городецкому на работу и сообщил, что сорок минут назад мама скончалась.

Наверное, прав был Толстой, когда написал, кажется, в дневнике: "Ни в какие предчувствия не верю, а в предчувствие смерти верю". Где она ждет - эта костлявая с косой? За каким поворотом?

6.

В воскресенье утром, подождав, пока все рассядутся в кабинете, Стивенс вытащил из стола свою синюю папку. Выглядел он озабоченным.

- К сожалению, за вчерашний день следствие продвинулось ненамного. Как вы, конечно, уже слышали, единственная оставшаяся в живых террористка была убита прямо в больничной палате. За двадцать минут до того, как мы приехали. Вот судебно-медицинское заключение: смерть наступила в результате отравления цианистым калием. Составлен словесный портрет посетительницы, которая принесла яд в больницу. Удалось установить также имя отравленной - Салли Донован. В Челси живет ее муж, повидимому, не причастный к террористическому акту; они расстались полтора года назад. В его квартире сейчас Милтон и Пол - охраняют свидетеля. Не ровён час и того убрать могут... Сразу после нашего совещания еду туда для допроса; некоторых свидетелей лучше допрашивать в их привычной обстановке, они тогда не так скованы... А как твои дела, Арчи? Что удалось выяснить о тех девяти погибших, у которых кольца с монограммой "ХС"?

- Ну, значит, мы с ребятами собрали вчера кое-какую информацию. Все девять - принадлежали к одной религиозной общине под названием "Храм Сириуса". Отсюда монограмма "ХС" на кольцах, а восьмиконечная звездочка сбоку как раз изображает этот самый Сириус. Вчера удалось разыскать и допросить нескольких прихожан из "Храма". Те считают себя христианами, но не признают над собой авторитета ни одной из основных христианских конфессий: католической, протестантской или православной.

Арчи достал из кармана блокнот со своими заметками.

- Главная их идея - близок конец света, когда, как написано в Апокалипсисе, "люди будут искать смерти, но не найдут ее, пожелают умереть, но смерть убежит от них". Поэтому, считают они, надо уйти из жизни до того. В этом случае их души спасутся на звезде Сириус. Следует только подождать особого знака на небесах, о котором возвестит их пастырь, пророк Джошуа. Ожидание это длится уже четыре с половиной года. Сектанты, а среди них много состоятельных людей, пожертвовали "Храму" большие деньги, ведь деньги на Сириус все равно с собой не возьмешь. "Храм Сириуса", официально зарегистрированный властями штата как религиозная организация, арендует полуподвальное помещение в одном из зданий неподалеку от станции сабвея "Парк-стрит". По утрам сектанты съезжаются сюда для молитвенных собраний. Гибель в минувшую пятницу девяти собратьев была воспринята теми, кого я допрашивал, как происки дьявола. Они считают, что души погибших не сумеют в одиночку добраться до Сириуса - это возможно только после того, как пророк Джошуа узрит знак на небесах. Всем допрашиваемым я предъявлял фотографию кольца с монограммой "АТ" - они мялись, твердили, что ничего не знают, что, мол, лучше спросить пророка. - Арчи улыбнулся. - К сожалению, его сейчас нет в Бостоне. Допрошенные сообщили, что неделю назад он удалился куда-то, чтобы молиться наедине, но каждое утро звонит в "Храм", проверяет паству. Через телефонную компанию было нетрудно установить, что эти звонки - из отеля в Атлантик-Сити. На всякий случай в конце дня я связался с нашими коллегами в штате Нью-Джерси, попросил, чтобы они просто понаблюдали за пророком. Но уже в одиннадцать вечера его пришлось арестовать - по обвинению в половой связи с несовершеннолетними. Оказывается, он привез на курорт и поселил в своем дорогом номере двух пятнадцатилетних сектанток из "Храма". При обыске в номере обнаружены также несколько пакетиков с марихуаной. Думаю, находясь сейчас под арестом, пророк будет охотнее сотрудничать с нами, поделится всей известной ему информацией о монограмме "АТ". Если не возражаешь, Крис, мог бы я сегодня слетать в Атлантик-Сити для допроса?

- Арчи, вы все славно поработали вчера. И идея слетать в Атлантик-Сити звучит разумно. Только, пожалуйста, до отлета составь список всех полицейских отделений в Бостоне и пригородах и распредели отделения между ребятами. Пусть они наведаются туда сегодня, потолкуют, покажут словесный портрет дамы, что принесла цианистый калий в больницу, а также фотографии убийц-самоубийц из сабвея. Может, удастся опознать кого-нибудь из них. А я сейчас еду в Челси...

Накануне всю вторую половину дня Милтон и Пол наблюдали за квартирой Донована. Из их машины, припаркованной у противоположного тротуара, был виден длинный одноэтажный фасад, унылый ряд окон с давно не крашенными рамами, обшарпанные двери квартир, выходящие прямо на улицу. Милтон послал Пола проверить двор. Вернувшись, тот сообщил, что квартиры выхода во двор не имеют, туда смотрят только небольшие оконца - по-видимому, из ванной комнаты и кухни. Квартира номер семь, в отличие от соседних, не подавала признаков жизни, никто не заходил туда, не выходил, занавески безжизненно висели на окнах. Дома ли хозяин? Милтон достал мобильник, набрал номер.

- Позовите, пожалуйста, Нэнси, - голос Милтона звучал игриво. Он подмигнул Полу:

- Ошибся номером?.. Извините, - Милтон отключил мобильник.

- Усталый мужской голос. Тот ли, кого ищем? И один ли он там?.. Спешить не будем. Авось выйдет, пройдется куда-нибудь. Подождем... - Милтон потянулся, откинул поудобнее спинку сиденья. - Хорошее имя - Нэнси. Да и сама она - красотка хоть куда. Везучий ты, Пол.

Пол смущенно хмыкнул. Женщин в его жизни еще не было. Нравилась ему, правда, одна разбитная студенточка на их курсе в колледже, но он так и не решился открыться ей. А теперь вот колледж позади. Видимо, по характеру Пол пошел не в отца...

- Ты в Америке родился или приехал откуда? - спросил он Милтона.

- В Америке - имею законное право выдвигать свою кандидатуру на пост президента Соединенных Штатов. Родители - из Вьетнама. От коммунистов бежали, газеты тогда использовали такой термин "лодочные люди".

- А вот мне президентом не бывать, - улыбнулся Пол. - Шестилетним привезли из Советского Союза. Выходит, и твои, и мои родители знают, что такое коммунизм, не понаслышке...

Только к вечеру они взяли Герберта Донована - прямо на улице, когда тот, прихрамывая, с сумкой в руке, заворачивал за угол в соседний супермаркет. Милтон и Пол подошли к нему с двух сторон, Милтон назвал себя, показал удостоверение ФБР. Донован послушно вернулся с ними в квартиру. Милтон быстро осмотрел ее: в спальне неприбранная кровать, грязные носки валяются в углу; на кухне - на столе и в раковине - гора немытой посуды. Донован молча сидел у кухонного стола, глаза сквозь толстые стекла очков выглядели испуганными, беззащитными.

- Сэр, не волнуйтесь, пожалуйста. Вы нам нужны как свидетель, для опознания. Мы нашли ваш телефонный номер на бумажке, засунутой за подкладку дамской сумочки... Вы знаете эту женщину? - Милтон выложил на стол фотографии женщины, убитой утром. Донован, близоруко вглядываясь, наклонился над ними, через мгновение вскрикнул:

- Салли!.. Что с ней? Она в больнице?

- Вы знаете ее?

- Она моя жена. Мы расстались полтора года назад. Что с ней?

- Сэр, вынужден вас огорчить - она умерла. Ее отравили. Мы ищем тех, кто это сделал. Вы должны помочь нам.

- Салли умерла!.. Я же говорил ей, я говорил! - очки Донована упали на стол, из-под прикрытых век брызнули слезы. - Я все вам расскажу, теперь мне нечего бояться за ее жизнь!.. Только не сейчас, не сейчас... Салли умерла! Донован забился в истерике. Милтон вышел на улицу. Вечерело, на чистом небе появились первые звезды. Сев в машину, Милтон достал мобильник, позвонил Стивенсу, коротко рассказал обо всем.

- В таком состоянии допрашивать его не стоит. - Стивенс помолчал немного. - Сделаем так: пусть придет в себя, проспится, а утром я сам приеду. Вы с Полом останетесь в квартире. Объясните хозяину, что это в его интересах. Может, мои опасения преувеличены, но уж очень не хотелось бы, приехав завтра, обнаружить еще один труп...

Всю ночь Милтон и Пол бодрствовали по очереди. Утром, в десятом часу, невыспавшийся Милтон увидел в окно машину Стивенса, тормозившую у тротуара, и вышел, чтобы встретить шефа.

- Как Донован? - спросил Стивенс.

- Лучше. Ночью часто стонал во сне. Рано утром Пол сбегал в супермаркет, мы все вместе позавтракали, выпили кофе. Потом втроем навели хоть какой-то порядок на кухне, перемыли гору посуды. Сейчас Донован выглядит намного спокойнее, ждет вас.

- Никаких посетителей не было?

Милтон замялся.

- Посетителей не было. Но кое-что показалось подозрительным. Около полуночи я дремал на кухне, а Пол вышел на крыльцо подышать свежим воздухом. Вдруг смотрит - останавливается возле дома машина. Уже дверца приоткрылась, водитель выйти хотел. А потом дверца захлопнулась, и машина укатила. Возможно, машина эта и не имеет к Доновану никакого отношения. Но предположим, кто-то хотел навестить его - увидел на крыльце незнакомца, изменил планы. Конечно, тут я виноват, надо было Пола предупредить, чтобы не высовывался. Что за машина, он по ночной поре не разобрал. Вроде бы черного цвета, большая.

- Да, высовываться не стоило, - недовольно хмыкнул Стивенс.

На кухне, поздоровавшись, Стивенс уселся за стол напротив Донована. Сбоку устроился Милтон, положил перед собой ручку, привезенные Стивенсом бланки допроса, диктофон. Стивенс разъяснил права свидетеля: не отвечать, если ответ может быть использован против самого свидетеля; отложить допрос, если считает необходимым присутствие адвоката.

- Нет, адвокат мне не нужен, - отозвался Донован.

Ему еще раз были предъявлены фотографии, и он подтвердил, что на них его жена Салли. Стивенс уложил фотографии в пакет, вздохнул.

- Примите мои искренние соболезнования, мистер Донован... Сегодня утром получено официальное судебно-медицинское заключение: вашу жену отравили цианистым калием. Кто это сделал? Зачем?.. Буду благодарен за любую информацию, которая поможет выйти на след преступников.

- Кажется, я их знаю, - Донован снял очки, устало потер веки. - Только разрешите начать с начала, так мне будет легче не упустить какую-нибудь важную для вас деталь.

- Конечно, конечно, - согласился Стивенс.

- Мы поженились двадцать три года назад, когда меня, военного фельдшера, демобилизовали из армии после ранения в ногу во время вьетнамской войны. Салли была на четырнадцать лет моложе, милая, чистая, доверчивая девочка. Через год у нас родилась дочка - к несчастью, с каким-то тяжелым пороком сердца. Салли любила ее безумно, возила по всевозможным врачам, даже знахарям. Но дочка умерла в двухлетнем возрасте. Больше детей у нас не было... В отличие от меня, Салли - из религиозной семьи. После трагедии с дочкой она стала все отчаяннее погружаться в религию. И тут на беду случайно встретила свою давнюю школьную подружку. Та уже была членом этой проклятой секты.

- Какой секты?

- "Семья небесной любви". Салли посетила пару раз их молитвенные собрания. Их пастырь, так называемый апостол Теофилус, имел с ней долгую беседу... Короче, в один прекрасный день Салли твердо сказала, что будет жить в секте, ибо там - истина. Что мне оставалось делать? Я любил ее, она была центром моего мироздания. Мы продали наш маленький домик здесь, в Челси, отдали деньги в секту и перебрались туда. Спали на полу - апостол учил, что чем неприхотливее здешняя жизнь, тем больше воздастся в жизни небесной. Да и ждать переселения туда оставалось недолго. Апостол обещал заранее возвестить о конце света, чтобы все его последователи успели вместе уйти из этой жизни и попасть прямо в руки Божьи. Дни проходили в работе на ферме, где жила секта. К вечеру начинались многочасовые молитвенные собрания. Раз в неделю надо было ходить на исповедь к апостолу, рассказывать без утайки о себе и о том, что заметил за другими членами секты. По сути, это были еженедельные доносы друг на друга. После исповеди апостол изрекал, могу ли я иметь близость с моей женой в течение следующей недели, сколько раз и каким способом.

Донован зябко повел плечами.

- Ради Салли я, наверное, и дальше терпел бы эту мерзость. Но недель через шесть после нашего переселения в секту там случилось особо долгое молитвенное собрание, на всю ночь. Оказывается, такие собрания проходили в секте раз в два месяца. После бесконечных молитв и песнопений, уже под утро, апостол вынес в молитвенный зал большой золотой кубок, наполненный странно пахнущей жидкостью. Каждый должен был отпить из кубка. Я взял жидкость в рот, но не проглотил - отойдя в угол, незаметно выплюнул. Наверное, к жидкости были подмешаны какие-то галлюциногены. После этого члены секты, уже одурманенные многочасовыми исступленными молитвами, окончательно потеряли контроль над собой, начали возбужденно приплясывать на месте, выкрикивать что-то невнятное. И тут апостол приказал всем раздеться догола. Мне было так стыдно... из-за Салли. Чтобы не обнаружить, что я сохранил способность контролировать себя, я тоже разделся. Апостол включил какую-то громкую ритмичную музыку. Сначала стоя, а потом упав на пол, члены секты задергались под музыку быстрее и быстрее... И начался свальный грех. Спасая Салли, я прикрыл ее своим телом. Но через несколько минут метавшийся по залу апостол заметил это и, отбросив меня, швырнул Салли в объятия двух корчившихся рядом мужчин с выпученными глазами. Она, одурманенная, ничего не понимала... Я закрыл глаза, я не мог этого видеть.

- А сам Теофилус тоже участвовал в оргии?

- Нет, он только бегал по залу, выкрикивал что-то, на губах пузырилась пена... Знаете, мне кажется, у него какие-то неполадки по этой части.

Донован помолчал немного.

- На следующий день, наедине с Салли, я сказал, что мы должны уйти. Она отказалась. И я ушел один, вернее, сбежал. Умолял ее звонить, оставил ей бумажку с нашим прежним телефонным номером - потом, поселившись опять в Челси, я попросил телефонную компанию установить в моей квартире телефон с этим же номером.

- Салли звонила?

- Ни разу. Но, как видите, хранила бумажку, спрятав за подкладку сумочки. Выходит, я для нее еще что-то значил, - Донован всхлипнул. - Как ни странно, только после ухода из секты я стал истинно верующим. Каждый день молился за Салли. Но ни в какую церковь не ходил; думаю, не это главное. Церквей много, а Бог - один. Главное - иметь Его в сердце своем.

- Больше вы Теофилуса не видели?

- Месяца через два после моего ухода я неожиданно столкнулся с ним возле местного супермаркета. Все-таки разыскал меня... Подошел, негромко сказал, что я должен молчать, забыть все, что видел. Иначе - Салли умрет. Глаза гипнотизирующие, безжалостные. Я знал: он не шутит. Живя в "Семье небесной любви", я слышал глухие разговоры, как свято беспощаден может быть апостол к упорствующим в заблуждениях. Вроде бы за год до нашего там появления одна сектантка родила ребенка - кажется, у того было шесть пальчиков на ножке. Апостол объявил это знаком Антихриста и велел матери утопить малыша в ванне. Но та никак не могла решиться. Тогда, по приказу апостола, три фанатичных сектанта вошли ночью в комнату, где та спала, и зарезали ее: три удара ножом в горло - во имя Святой Троицы; по удару в каждую грудь - за то, что кормила Антихриста. А ребеночку проткнули сердце деревянным колом. Тела потом закопали во дворе, где-то возле баков с мусором.

- Вы знаете адрес фермы?

- Это на окраине Шэрона, недалеко от 95-й автострады. Адреса не знаю, но как туда ехать, могу показать.

Стивенс достал из пакета и положил на кухонный стол словесный портрет женщины, что навестила Салли Донован в больнице.

- Знакома вам?

- Запамятовал, как ее зовут. Это помощница апостола. Тот лишь изредка оставался ночевать на ферме, чаще, после вечерних молитвенных собраний, уезжал куда-то. И она вместе с ним.

- Помощница принимала участие в той оргии?

- Самое активное.

- Апостол приезжал и уезжал на машине?

- Да.

- Не помните номер машины или хотя бы марку?

- К сожалению, в этом смысле от меня проку мало - зрение никудышное, - Донован ткнул пальцем в толстые линзы очков. - Видите: восемь диоптрий... Помню только, что это была большая машина черного цвета.

Стивенс бросил взгляд на Пола. Тот виновато опустил голову.

- По утрам машина всегда останавливалась за воротами фермы, апостол и помощница выходили, а машина уезжала. Если он не собирался ночевать на ферме, машина к ночи опять появлялась за воротами.

- Значит, был шофер?

- Да. Но он никак не участвовал в жизни секты на ферме. Кроме апостола и той помощницы, шофера никто не знал.

Стивенс достал из пакета фотографию кольца с монограммой "АТ", показал Доновану.

- Такие кольца носят все члены секты, - объяснил тот. - "АТ" означает Апостол Теофилус, а человеческая фигурка с крыльями изображает ангела, который возвестит о конце света.

- Как апостол выглядит?

- Выше меня примерно на полголовы, широкий в плечах, физически очень сильный. Приезжая на ферму, он всегда был одет в сутану с капюшоном. Иногда капюшон соскальзывал, и становилась видна большая, бугристая, совершенно лысая голова. Когда во время проповеди он подымал руки вверх, рукава сутаны опадали, обнажались предплечья, сплошь покрытые татуировками: змеи там всякие, черепа, топоры, ножи. Вот, вроде бы, все, что помню...

- Мистер Донован, вы предоставили очень ценную информацию. Но ваша помощь еще будет нам нужна. Следует создать словесный портрет апостола. Также вам предстоит печальная обязанность - официально опознать тело Салли в морге. Но это все потом. А сейчас, не откладывая, мы едем с вами на ферму. Боюсь, там нас ждут не очень веселые открытия.

Стивенс достал мобильник, набрал номер своего отдела. Ответила секретарша.

- Значит, Арчи уже улетел, а остальные разъехались по полицейским отделениям? Так... Прямо сейчас свяжись с ребятами. Пусть отложат свои беседы в полицейских отделениях. Передай мой приказ: через час всем быть в Шэроне. Там в центре городская библиотека. Встречаемся у входа.

Стивенс посмотрел на часы. Повернулся к Милтону, Полу и Доновану.

- Едем!

7.

Без четверти два тщательно выбритый Городецкий стоял с букетиком красных гвоздик, как и договорились, у входа в зал, где должен был выступать именитый поэт. Желающих его послушать в этот воскресный день было много, вокруг разноголосо звучала русская речь. Городецкий занял позицию чуть сбоку от дверей, вглядываясь в лица проходящих мимо женщин. К слишком молодым или слишком старым он сразу терял интерес, на остальных бросал - как бы невзначай - изучающие взгляды. Иногда в его глазах вспыхивала надежда, иногда они туманились неприкрытым ужасом.

Появления Верочки он не заметил. Чья-то рука, на которой висела небольшая черная сумочка, дотронулась сбоку до его локтя, мягкий женский голос спросил: "Семен Ефимович?". Это была она. Городецкий, засмущавшись, вручил ей букетик и торопливо отошел к кассе за билетами.

Ему удалось рассмотреть Верочку, лишь когда они уселись в зале. Волосы у нее были густые, черные, кое-где проступали и седые. Носик небольшой, ровный. Перед ушной раковиной кожу прочертила вертикальная морщинка, та самая, которую подсмотрел когда-то Бальзак у стареющих женщин. Когда Верочка наклоняла вперед голову, кожа ниже подбородка собиралась в складку, но небольшую, не так, как у Агнессы. ("Погляди лучше в зеркало, старина, - вдруг сердито подумал Городецкий, - сам-то каков".) Зато глаза у Верочки были блестящие, полные жизни и, кажется, добрые.

Они успели перекинуться всего несколькими общими фразами, потом свет в зале начал медленно тускнеть, на освещенную сцену вышла дебелая дама. Пальцы с тяжелыми золотыми кольцами сжимали микрофон. Дама начала издалека, с Пушкина, которым открылась эпоха великой русской поэзии. А завершает эту эпоху, по словам дамы, гениальное творчество Ямпольского. Как-то так получалось, что после Ямпольского ничего путного уже появиться не может, развитие русской поэзии благополучно завершилось. Во вступительном слове были подробно рассмотрены яркие детали его биографии, основные мотивы творчества.

- А теперь перед нами выступит, - дама закатила глаза к потолку, голос ее взволнованно задрожал, - величайший поэт двадцатого столетия!

Поэт вышел на эстраду в ярком малиновом пиджаке и давно не глаженных желтых вельветовых брюках. Над брюками нависал плотный животик. Умные, ироничные глаза прищурены. Городецкий видел поэта въявь первый раз. "Нормальный мужик, - подумал он, - кажись, и выпить умеет, и закусить, и по дамской части. А вот что касаемо его поэзии..."

В течение полутора часов Ямпольский читал свои стихи. Интересна была манера чтения. Подвывание, обычное у многих поэтов, читающих стихи, он довел до совершенства - делал его громче или тише, менял скорость. Собственно слова разобрать почти не удавалось. Внезапно в одном месте Ямпольский произнес ясно и обыденно два простеньких словечка: "е... мать" - и снова завыл.

Затем поэт отвечал на записки. Среди прочих ему был задан вопрос о том, как он относится к творчеству Блока. Видимо, Ямпольскому не раз докучали этим вопросом, он утомленно поднял от записки глаза: "Да не люблю я Блока... Он же принес скулеж в русскую поэзию". Услышав такое, Городецкий сердито засопел - Блок был среди его самых почитаемых.

По окончании поклонники устроили Ямпольскому шумную овацию... Протискиваясь сквозь толпу к выходу, Городецкий придерживал Верочку за кончики пальцев. Она послушно следовала за ним.

- Ну, как впечатление? - спросил Городецкий, когда они выбрались на улицу.

- Мне очень стыдно - я многих слов не разобрала, Ямпольский так своеобразно читает. Он, конечно же, талант. Но называть его величайшим поэтом столетия... Ведь в этом столетии жили Блок, Мандельштам, Пастернак. А вы как думаете?

- Я перечитывал Ямпольского не раз, все старался понять секрет успеха. Cтихотворная техника, конечно, отменная. Но лично меня его стихи оставляют равндушным - выстроены от головы, не от сердца. И потом - такое утомительное многословие.

- Но вы же слышали, как аплодировал зал...

- Эх, Верочка, любовь зала переменчива, от моды зависит. Вон как аплодировали когда-то Северянину, "королем русских поэтов" объявили, а что осталось? Время все расставляет по местам... Мне рассказывал приятель, он литчастью в одном провинциальном театрике заведовал. Вы знаете, в тексте пьесы бывают иногда авторские ремарки типа: "Толпа зашумела". Как поведал приятель, статисты, играющие толпу, повторяют при этом быстро и вразнобой - потому и не разобрать - одну и ту же фразу: "О чем говорить, когда не о чем говорить". Боюсь, эта гениальная фраза применима ко многим современным поэтам. К священной жертве их Аполлон не требует, а сочинить что-нибудь этакое хочется. Вот и появляются на свет потоки профессиональной графомании. Не уверен, многие ли из нынешних светил лет через сто сохранятся на небосводе русской словесности. А Блок - он будет... Поживем - увидим.

- Оказывается, вы долго жить собираетесь, - улыбнулась Верочка.

- Человек предполагает, а Бог располагает, - вздохнул Городецкий. А потом тоже улыбнулся. Он вдруг вспомнил, что не далее, как вчера, слышал эту пословицу от Вани Белкина. Но совсем в ином контексте.

Продолжая разговор, они стояли на тротуаре у входа в зал. Только теперь Городецкий заметил: за пару часов, что они провели внутри, улица изменилась. Ее проезжую часть огородили синие барьерчики, возле них кое-где маячили массивные фигуры полицейских.

- Что сие означает? - удивился Городецкий.

- Разве вы не читали в газетах - на сегодня намечен марш борцов в защиту однополой любви. Он пройдет и по этой улице.

- А я машину оставил в трех кварталах отсюда, с той стороны. Как же мы до нее доберемся?.. Впрочем, знаете, это и к лучшему. Мое предложение посидеть в ресторане вы позавчера отклонили. Вон там, видите небольшое кафе? Хотя бы мороженым могу вас угостить?.. Заодно и этот "марш энтузиастов" переждем.

В чистеньком кафе было малолюдно. Они сели за столик у окна, из которого хорошо просматривалась улица. Мороженое вроде бы Верочке понравилось. Городецкий исподтишка поглядывал, как ладно она орудовала ложечкой, не торопясь, не жадно, снимала с нее пухлыми губами кусочки мороженого. На коже ее рук проступали кое-где коричневые пятнышки, что появляются обычно с возрастом. Но движения были ловкими, молодыми.

- Верочка, а какие-нибудь стихи вы наизусть помните? - спросил Городецкий.

- Конечно. Я ведь в прежней жизни литературу старшеклассникам преподавала. Если сама наизусть стихотворения не знаешь, как можешь требовать этого от ученика? Да к тому же любимые строчки хочется всегда при себе носить.

- Вот, скажем, Пастернака вы упомянули... Что вам у него нравится?

- Ой, много, - наморщила лоб Верочка. - Пожалуй, из самых любимых - "Мело, мело по всей земле, во все пределы". Такое прозрачное и трепетное.

- Да, да, - оживился Городецкий, - и мне оно безумно нравится. Начинал Пастернак со стихов сложных, как сам он признавал потом, с "засоренным слогом". А в конце пути, пользуясь его же словами, "впал, как в ересь, в неслыханную простоту". Хотя и в этой божественной "Зимней ночи", упомянутой вами, есть пара темных строчек, как-то выпадающих из общего строя классической ясности.

- Каких это строчек?

- Помните? "И жар соблазна вздымал, как ангел, два крыла крестообразно". Героев стихотворения сжигает лихорадка любви, это понятно. Но в какой связи появляется тут вдруг ангел, его перекрещенные крылья? Верочка засмеялась:

- А женщине это так понятно. Когда она снимает платье, ее перекрещенные руки подымают подол, и возникает иллюзия крыльев...

Городецкий восторженно хлопнул себя по лбу.

- Какое прелестное объяснение! А я, балда, не догадался... Но позвольте, позвольте... В таком случае строфы в стихотворении требуют иной последовательности. В четвертой автор отобразил финал - "скрещенья рук, скрещенья ног". А в пятой строфе башмачки еще только падают "со стуком на пол". И лишь в седьмой - любимая снимает платье.

- Формально, Семен Ефимович, вы правы... Но чтобы написалось такое стихотворение, поэта самого должна сжигать лихорадка любви - до мелочей ли формальной логики.

- Ладно, так и быть, простим эту непоследовательность моему обожаемому Борису Леонидовичу... Только, если можно, зовите меня просто Сеня... А помните, Пастернак еще в одном стихотворении описал женщину, снимающую платье, - видать, крупный был специалист по этой части. "Ты так же сбрасываешь платье, как роща сбрасывает листья, когда ты падаешь в объятье в халате с шелковою кистью". Первые три строчки отличные. А последняя?

- "В халате с шелковою кистью"? - Верочка задумалась. - Согласна, эта строчка ощущается как бы необязательной. К слову "листья" подвернулась рифма "кистью". А с кистью бывает пояс у халата. Вот и объявился халат в четвертой строчке.

- И это все - ничего более существенного не заметили?.. Ведь тут Борис Леонидович очевидную промашку допустил. Вдумайтесь: любимая сбрасывает платье и падает в объятья героя, а на ней халат - выходит, она его под платьем носила?

Верочка захлопала глазами, не найдясь, что ответить. Довольный Городецкий засмеялся. Потом кивнул в сторону окна.

- А "энтузиасты" уже пошли...

Верочка повернула голову к окну. Вдоль улицы, между полицейскими барьерчиками, разворачивалось торжественное шествие гомосексуалистов и лесбиянок. В первых рядах шли некоторые официальные лица. Конгрессмен Айзек Кларк несколько лет назад открыто признал свои гомосексуальные наклонности. Это не мешало ему пользоваться твердой поддержкой своих либеральных избирателей в одном из богатых пригородов Бостона. Теперь он возглавлял колонну, посылая лучезарные улыбки зрителям на тротуарах. Рядом шел еще один известный либерал, Дик Макфадден. Добрый семьянин, отец семерых детей, примерный прихожанин католической церкви, он, казалось, не имел никакого отношения к этому шествию. Но через месяц Макфадден собирался официально выдвинуть свою кандидатуру для участия в предстоящих выборах на пост губернатора штата Массачусетс. Опытный политик, он твердо усвоил истину: как и деньги, голоса не пахнут. Для него было важно заручиться поддержкой этой шумной группы избирателей.

Поверх марширующих вздымались транспаранты: "Ассоциация учителей-гомосексуалистов", "Лига католических лесбиянок", "Гомосексуалисты африканского происхождения", "Мормоны за однополую любовь". Медленно проехала автоплатформа; на ней бородатые люди в ермолках держали над головами транспарант: "Бет Симхат Тора, синагога для геев и лесбиянок". Благостно улыбающаяся старушка пронесла плакатик: "Сын - гей, дочка - лесбиянка. Господь благословил меня дважды". Прошел голый по пояс мазохист - с татуировкой колючей проволоки вокруг грудной клетки, в соски вколоты всамделишные металлические кольца.

В инвалидных колясках провезли бледных молодых парней; один из них держал плакат: "Америка, твои дети умирают от СПИДа - не жалей денег на борьбу со СПИДом"...

Неподалеку от кафе застряло на перекрестке такси Вани Белкина, срывался его рабочий график. Пассажир, сидевший в такси, ушел - решил добираться пешком. Разглядывая демонстрантов, Белкин внятно ругался: "Пидоры... Ковырялки... Ефимыча бы сюда - удостовериться, загнивает Америка или не загнивает".

Перед Белкиным, за синим барьерчиком, медленно проплыли, полуобнявшись, трое так называемых транссексуалов. Послушные могучему внутреннему зову, транссексуалы подвергали себя серьезным хирургическим операциям. Чтобы выглядеть, как представительницы противоположного пола, они вшивали под кожу силиконовые груди, пытались исправить природу в устройстве и другой части тела. Те трое, с дамскими прическами, в женских платьях и туфлях на высоких каблуках, несли плакат: "Свободу Фопиано!".

Белкин вспомнил, что о деле Фопиано месяца два назад писали газеты. Транссексуала Фопиано, мелкого торговца наркотиками, посадили в тюрьму. И тут возникла проблема. Тюремная администрация отказывалась содержать его в женской камере, так как по документам он числился мужчиной. Но и в мужской камере появление этого женоподобного существа привело бы к явному нарушению тюремного режима. Поэтому Фопиано содержался в одиночной камере. Однако это, в свою очередь, нарушало его гражданские права - одиночное заключение предусматривалось для наиболее опасных преступников, а не для такой безобидной личности, как Фопиано. Вот и требовали его единомышленники-транссексуалы разрубить этот узел и вообще освободить страдальца.

Выключив мотор, Белкин достал из ящичка на панели карандаш и блокнот, куда записывал, не надеясь на память, трудные маршруты - как лучше проехать из одной части Бостона в другую. "Ефимыч стихами балуется... А я вот прозу начну сочинять. Потом ему покажу - еще посмотрим, чей талант ярче". Шевеля губами и бросая язвительные взгляды на демонстрантов, Белкин писал что-то в свой блокнот, морщил лоб, зачеркивал, опять писал...

Демонстранты освободили улицу неожиданно быстро, минут через сорок. Полицейские споро отодвинули барьерчики к тротуару. Белкин включил мотор, в ящик на панели сунул блокнот со своим сочинением. Окончательный текст выглядел так: "Из газеты "Нью-Йорк Таймс". Гнусное преступление в Центральном парке. Вчера в Центральном парке, находясь в состоянии алкогольного делирия, известный гомосексуалист Педро Аморалес изнасиловал совершавшую там тренировочную пробежку лесбиянку Голди Фингер. Гомосексуал поимел лесбиянку! Нью-Йоркское отделение Всепланетной лиги лесбийской любви немедленно выступило с гневным протестом против столь отвратительного полового извращения"...

По окончании марша Городецкий отвез Верочку домой. В машине она долго молчала, о чем-то задумавшись. Потом спросила:

- Сеня, а вы стихи пишете?

Тот молча кивнул.

- Так я и думала... Тогда традиционный репортерский вопрос: над чем сейчас работаете?

- Рад сообщить вашим радиослушателям, что вот, накропал недавно небольшое стихотворение... "Осень". Название, конечно, на оригинальность не претендует. У стольких поэтов была своя осень, теперь и у меня есть. Нахлынуло как-то настроение - осень в природе, осень в жизни...

- Прочитайте.

- Нет, нет, - засмущался Городецкий, - кое-что доработать надо, пройтись по строчкам еще разок. Да и читаю я непрофессионально, выть, как Ямпольский, не научился. Обещаю - к следующей встрече перепишу это стихотворение набело и подарю вам. Ведь мы еще увидимся?..

Когда машина остановилась у дома Верочки, Городецкий поднес ее руку к губам, хотел поцеловать на прощанье. А потом передумал, молча прижал ее ладошку к своей щеке, подержал мгновение.

"Эскорт" бойко катил домой, в Рэндолф. Голос Городецкого неуклюже выводил какую-то мелодию, ему одному ведомую, так как музыкального слуха у него не было никакого. Если прислушаться, можно было и слова разобрать - слова Пушкина: "И может быть - на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной...".

8.

В понедельник утром следственная группа опять собралась в кабинете Стивенса.

- Ну что, ребята, вчера острых впечатлений нам хватило? - спросил Стивенс. - Только Арчи повезло, на курорте прохлаждался. С него и начнем... Как там поживает драгоценный пророк Джошуа?

- Пророк Джошуа - в миру Джон Лаферти. Сорока восьми лет. Образование девять классов. Потом удрал из родительского дома, бродяжничал. Две судимости. Первая, в двадцать три года, за мелкое жульничество. Он продавал верующим пузырьки с водой из Гефсиманского сада, освященной, якобы, самим папой римским. И вот, разъяренные покупатели застукали его, когда он наливал в такие пузырьки воду из крана у себя на кухне. Отделался условным приговором. Вторая судимость в тридцать шесть лет - за многоженство; оставил безутешных жен в пяти штатах, каждая из них готова была его простить, если вернется. Приговорили к двум годам. За хорошее поведение выпустили через пятнадцать месяцев. С тех пор вроде бы остепенился. Несколько лет работал помощником в офисе психотерапевта, там поднаторел в приемах группового внушения, гипноза. Это пригодилось, когда позднее он присоединился к религиозной секте, так называемой "Семье небесной любви". Провел там два года.

Арчи поднял голову от блокнота.

- Пророк Джошуа согласился сотрудничать с нашим следствием, надеясь, что это ему зачтется в суде при рассмотрении его собственной, как он выразился, слабости - сожительства с несовершеннолетними. Думаю, он дал мне правдивую информацию о "Семье небесной любви". Ее идеологическая основа - приближающийся конец света. Поэтому члены секты, отбросив все мирское, должны быть готовы к уходу в мир иной, когда апостол Теофилус, глава "Семьи", возвестит появление знака на небесах. Присоединившись к "Семье", Джон Лаферти быстро продвинулся в ее иерархической структуре, стал одним из ближайших сподвижников пастыря. Но его не устраивала жестко регламентируемая, основанная на физических лишениях жизнь в секте. Еще больше его не устраивал вспыльчивый, деспотичный, не приемлющий малейших возражений характер апостола Теофилуса. Постепенно Джона стала посещать мысль, что он и сам мог бы возглавить подобную секту. Разрыв с Теофилусом произошел, когда Джон рискнул показать тому какую-то эзотерическую книгу, где утверждалось, что души избежавших Страшного суда спасутся на звезде Сириус, тогда как апостол учил, что это будет звезда Вега. Теофилус побагровел, захлопнул книгу, изо всей силы ударил ею по лицу ослушника - у того из носа потекла кровь... Покинув "Семью", Джон увел с собой нескольких последователей. Он основал так называемый "Храм Сириуса", а себя объявил пророком Джошуа. За прошедшие четыре с половиной года число членов этой религиозной секты значительно увеличилось.

- Образ жизни в "Храме" и в "Семье" отличались?

Вопрос задал расположившийся за письменным столом Стивенса, сбоку от хозяина, незнакомый Полу господин. На шее старомодная, черная в белый горошек, бабочка. Пучок седых волос на затылке легкомысленно заплетен в тоненькую косичку.

- Не знаешь, кто такой? - тихо спросил Пол у сидевшего рядом Милтона.

Тот отрицательно мотнул головой.

Перед тем как ответить на вопрос, Арчи полистал свой блокнот.

- Допрашивая пророка Джошуа, я этим специально не интересовался. Но, насколько понимаю, режим в "Храме" не столь изуверский. Члены общины приезжают на ежедневные молитвенные собрания, но живут раздельно, в своих домах, квартирах. Они не обязаны жертвовать все свои сбережения "Храму". Во время допроса пророк категорически отрицал использование галлюциногенов или групповой секс, как это было, по его словам, в "Семье".

- Ну а сам-то он веровал в то, чему учил?

- Не думаю. Например, я поинтересовался, когда же, по его расчетам, наступит конец света. А он доверительно ответил, что упоминание о конце света - лишь риторический прием, необходимый, чтобы заронить в сердца паствы благие евангельские истины. Потом признал еще более откровенно, что его проповеди - просто форма психотерапии для душ слабых, сломленных жестокостью этого мира.

- Форма психотерапии?.. Тут он, пожалуй, прав на все сто процентов, - улыбнулся господин с седой косичкой.

- Ребята, я забыл представить вам нашего гостя, - сказал Стивенс. - Это профессор Розентол из Гарвардского университета. Его книга "Психология преступника" переведена на многие языки. Он иногда консультирует ФБР, сегодня мы будем иметь возможность услышать его мнение... Но сперва давайте закончим рассмотрение тех фактов, которые за вчерашний день нам удалось раскопать - в прямом и в переносном смысле слова. Итак, Арчи, что же думает пророк Джошуа о случившемся в пятницу на станции "Парк-стрит"?

- Он не сомневается, что террористический акт в сабвее был осуществлен по приказу апостола Теофилуса. Джошуа характеризует своего коллегу как тяжелого психопата, который самоутверждается, подавляя других. По мнению Джошуа, Теофилус, не колеблясь, мог отправить в небытие своих последователей, просто чтобы ощутить пьянящее чувство вседозволенности; причем чувство это особенно остро, если по его приказу такое коллективное самоубийство произойдет в общественном месте, унесет еще и другие жизни. Правда, к собственной жизни Теофилус относится весьма бережно - избегает сквозняков, не употребляет в пищу продукты, содержащие много холестерина, каждую осень делает прививку от гриппа. Джошуа не считает случайной гибель в пятницу девяти последователей своего "Храма". Теофилус злопамятен и вполне мог приурочить террористический акт ко времени, когда "отступники" - на пути в "Храм" для утреннего молитвенного собрания - съезжаются к станции "Парк-стрит".

- Ты показал Джошуа словесный портрет женщины, отравившей в больнице Салли Донован?

- Он назвал ее имя - Кристабел. Фамилии не знает. В секте все денежные пожертвования принимала она. По словам Джошуа, она была правой рукой Теофилуса, а может, и еще чем-то.

Арчи замолчал. Стивенс надел очки, вытащил из ящика письменного стола свою папку.

- Теперь, выходит, моя очередь рассказать о результатах вчерашнего посещения фермы в Шэроне. Члены нашей группы, за исключением Арчи, были там, видели всё своими глазами. Поэтому постараюсь говорить сжато - прежде всего чтобы ввести в курс дела нашего уважаемого консультанта профессора Розентола... Ферма, где жила "Семья небесной любви", расположена на отшибе; со стороны дороги ее прикрывает лесок. Оттуда мы провели сперва наружное наблюдение. На ферме все было тихо, во дворе перед домом и в поле за ним никто не работал. Дом большой, двухэтажный: на первом этаже, как выяснилось потом, зал для молитвенных собраний, на втором, по обе стороны узкого коридора, - спальные комнатки без кроватей, с циновками на полу. В зале, куда мы вошли со двора через незапертые двери, окон нет. Вместо них широкие зеркала от пола до потолка. В промежутках стены задрапированы плотной тканью - перемежающиеся полосы черного и красного цвета. В зале нас ждало первое открытие. На полу - кругом, ногами к центру - лежало двадцать девять трупов: одиннадцать мужских, пятнадцать женских, три детских... Вот судебно-медицинское заключение. Анализ крови показал присутствие цианистого калия. Кстати, бутылочка с остатками этого яда найдена на полу. Потом, при осмотре и вскрытии тел, эксперты констатировали трупные изменения двухдневной давности. Иначе говоря, смерть наступила в пятницу. Таким образом, в один день произошло массовое самоубийство членов секты - наверное, апостол узрел наконец долгожданный знак на небесах. Одни, на ферме, приняли цианистый калий. Другие, в вагонах сабвея, отравили себя и окружающих зарином.

Стивенс достал из папки еще несколько листков.

- В примыкающем к дому сарае обнаружены металлические бочки, стеклянные и пластиковые бутыли. В них, согласно заключению экспертов, содержатся химические соединения, необходимые для изготовления зарина... На ферме есть телефон с автоответчиком; на нем сохранилось сообщение - присутствовавший при обыске Герберт Донован опознал голос жены. Салли Донован звонила из Бостонского медицинского центра, умоляя Теофилуса простить ее. Мол, виновата - нашло затмение, выскочила со всеми из вагона. Мол, жаждет умереть, выполнить предначертание апостола. Сообщила номер своей палаты... - Стивенс вздохнул. - А вот заключение об эксгумации двух полуразложившихся трупов, закопанных во дворе фермы, под мусорными баками. Один труп принадлежит женщине, другой - новорожденному младенцу; в его грудную клетку вбит деревянный кол. Услышанная Донованом жуткая история о казни ослушницы и ее ребенка оказалась правдой... И еще одна находка, наиболее важная для продвижения следствия. В маленькой комнатке, примыкающей к залу, обнаружен в шкафу золотой кубок. Перед началом оргий апостол наполнял его раствором, содержащим галлюциногены, и выносил в молитвенный зал. На кубке - отпечатки пальцев. Идентичные отпечатки найдены в дактилоскопической картотеке ФБР. В течение минувшей ночи коллеги из разных штатов обеспечили меня всей имеющейся информацией о том, кому эти отпечатки принадлежат. Получено также несколько фотографий этого человека в разном возрасте. На них Донован без колебаний опознал апостола Теофилуса.

Стивенс помолчал, пригладил рыжий хохолок на макушке.

- Итак, апостол Теофилус. Урожденный Теодор Андерсон. В пятнадцать лет верховодит группой сверстников в одном из бедных районов Лос-Анджелеса, кличка - Тедди-Нож. Хулиганят, немного подворовывают. Однажды ловят бродячую собаку, подвешивают за лапы к забору, по очереди тычут ножами - животное истекает кровью. Несовершеннолетнего садиста после непродолжительного задержания отдают на поруки матери. Кстати, коллеги из Лос-Анджелеса поделились сведениями и о ней: наркоманка, кололась даже во время беременности... Еще один эпизод в криминальной истории нашего героя обнаруживается в Рино, штат Невада. Ему уже двадцать три. Как-то вечером он побуждает свою сожительницу выйти на улицу, подработать проституцией. Та отказывается. Когда Андерсон бросается на нее с ножом, она успевает выскочить в соседнюю комнату, захлопывает дверь на задвижку, звонит в полицию. Приехавшие полицейские застают в квартире беснующегося Андерсона, на коже грудной клетки - поверхностный линейный разрез наискосок, в ярости он полоснул себя ножом... А в тридцатилетнем возрасте Андерсон живет уже в Майами, кличка - Теодора. Выступает на сцене подпольного притона для гомосексуалистов и садомазохистов: сначала партнер хлещет его плеткой, потом прямо на сцене с ним совокупляется. В Майами же Андерсон попадает ненадолго в психиатрическую больницу.

- Вам известен диагноз? - спросил Розентол.

- "Острый приступ панического возбуждения в результате передозировки ЛСД", - прочитал Стивенс, заглянув в свои листки. - А еще через десять лет Андерсон - в Нью-Йорке. Там он уже оказывается замешанным в серьезную криминальную историю. Бруклинская полиция обыскивает - на предмет хранения наркотиков - помещение секты, исповедующей некую смесь восточных религий. В подвале неожиданно находят труп мужчины с многочисленными колотыми ранами. По подозрению в ритуальном убийстве арестованы трое вожаков секты, в том числе гуру Теоболд - так именовал себя в ту пору Теодор Андерсон. Следствие длится несколько месяцев - арестованных за недостатком улик в конце концов отпускают... Такая вот яркая биография.

Стивенс аккуратно уложил свои листки обратно в папку, продолжил:

- Доктор, во всяком случае, хороший доктор, врачует в два этапа: сначала ставит диагноз, потом назначает лечение. В нашем следственном деле за прошедшие трое суток первый, диагностический этап вроде бы завершился. Мы знаем, кто и как организовал массовое самоубийство членов "Семьи небесной любви". Уже выписан ордер на арест Теодора Андерсона и его сподвижницы Кристабел. Его фотография и ее словесный портрет разосланы в полицейские отделения Массачусетса, а также в редакции газет и на телевидение... Нам предстоит обсудить следующие шаги: как найти и арестовать апостола и Кристабел. В частности, надо побывать в Шэроне и окружающих городках, посетить полицейские отделения, обойти местные магазины, банки, рестораны, другие общественные места, показать портреты преступников. Может, кто-то видел похожих людей, особенно если те разъезжали в большой черной машине. Надо сегодня же связаться с нашими коллегами в Калифорнии, Неваде, Флориде, Нью-Йорке, обеспечить их всей имеющейся информацией. Не исключено, что Андерсон уже успел укрыться где-нибудь там. Короче, дел хватает. Но сперва давайте послушаем профессора Розентола. Разыскивая такого преступника, как апостол Теофилус, важно разбираться в его психологии, в изгибах его темной, искореженной души... Профессор, нам крайне интересны ваши соображения и замечания.

Розентол окинул собравшихся черными любопытными глазками, почесал затылок у основания седой косички.

- Принципиальные особенности психологии преступника подробно и скучно изложены в моей книге на нескольких сотнях страниц, - интересующихся отсылаю туда. Позволю себе лишь коротко суммировать. Мозг человека - самая сложная функциональная система, известная нам во Вселенной. Но сложность и совершенство, сложность и надежность - отнюдь не синонимы. Как раз вследствие своей сложности человеческий мозг допускает немало сбоев. Смею вас уверить: абсолютно нормального человеческого мозга не существует. Просто у одних такие сбои незначительны и сопровождаются самообучением мозга. Напротив, у других сбои велики и неустранимы. Вот давайте мысленно представим шкалу, на которой слева находятся индивидуумы с нормальной - если не на сто, так на девяносто девять процентов - мозговой деятельностью, а справа - страдающие тяжелыми психическими заболеваниями, те, которых в криминалистике безоговорочно признают невменяемыми. Но не пытайтесь провести между этими двумя группами четкую границу. Потому что между ними - многообразие так называемых пограничных состояний. Расстройств личности: психопатических, истероидных, ипохондрических, параноидных, шизоидных; синдромов депрессии и тревоги; минимальных органических повреждений мозга - токсическими веществами, радиацией, в результате его кислородного голодания, механической травмы. Особенно если повреждения эти случаются во внутриутробном периоде или в первые месяцы жизни, когда мозг наиболее хрупок.

Розентол повернул голову к Стивенсу:

- Я не слишком заумно все это излагаю?

- Нет, нет, профессор, продолжайте.

- Человек с нормальной психикой редко, лишь в экстремальной ситуации, может стать преступником - он умеет контролировать себя, законопослушен, его сдерживают моральные принципы, он хорошо понимает, что за преступлением рано или поздно может последовать наказание. Человеку с тяжелым психическим заболеванием, невменяемому, совершить преступление тоже удается сравнительно нечасто - как раз вследствие грубых аберраций в восприятии действительности, ошибок при планировании своих действий. Вот и получается, что основная масса преступников принадлежит к группе индивидуумов с так называемыми пограничными состояниями. Эта группа поставляет также алкоголиков, наркоманов, извращенцев. Из нее выходят в основном и фанатики всех мастей, уверовавшие, что именно им открыта высшая истина и дано право реализовывать ее любой ценой в сфере социальной, национальной или религиозной.

Розентол погладил лежащую на столе Стивенса папку.

- Религиозные фанатики, убивающие себя во славу Божию, существуют так же давно, как и сама религия. Вот самые свежие случаи на нашей памяти. Тысяча девятьсот семьдесят восьмой год - девятьсот двенадцать последователей "Народного храма" по приказу пастыря Джима Джонса принимают отраву и сводят счеты с жизнью. Девяносто третий год - восемьдесят сектантов из "Ветви Давидовой" предпочитают погибнуть в горящем здании, но не сдаться властям. И вот теперь, три дня назад, - схожая трагедия у нас в Бостоне...

Вздохнув, Розентол бросил задумчивый взгляд в окно, из которого с высоты шестого этажа открывался вид на Бостонскую гавань.

- Мне, как психологу, было чрезвычайно интересно слышать все, что рассказали сегодня Арчи и Крис. Не сомневаюсь: покончившие самоубийством рядовые члены "Семьи" - это люди с теми или иными пограничными состояниями. Если бы можно было покопаться в их психике, наверняка, выявилась бы слабость тормозных механизмов; импульсивность; быстрый переход от депрессии к эйфории и обратно; быстрая истощаемость умственной активности, особенно в стрессовых ситуациях, которыми так насыщена современная жизнь; повышенная внушаемость. Такие люди теряются, когда предстоит принять важное решение, с радостью перекладывают эту ответственность на чьи-нибудь плечи. Как слепому поводырь, им нужен лидер, ведущий.

Было видно, что Розентол все более увлекается, погружаясь в любимую тему.

- Арчи и Крис описали сегодня два классических типа таких лидеров... Конечно, пророк Джошуа - человек без моральных принципов. Но никаких серьезных психических отклонений в его действиях не просматривается. Его биография - это история веселого жулика: дурачит верующих, продавая им водопроводную воду; легко обманывает многочисленных жен; тратит, чтобы развлечься на модном курорте, деньги, пожертвованные "Храму". Но зато, как он справедливо выразился, обеспечивает своих последователей столь нужной им психотерапией. Даже сожительство с несовершеннолетними - хотя и криминал, но еще не признак психической аномалии. Если девицы соглашаются, почему бы и нет? - Розентол ухмыльнулся. Потом придал лицу задумчивое выражение. - Напротив, апостол Теофилус - несомненно, человек с серьезными психическими отклонениями. Давайте припомним некоторые вехи его биографии. Мать колола наркотики во время беременности - те или иные нарушения мозга у плода неизбежны. Садистские наклонности у подростка - истыканная ножом собака. Спустя много лет в нью-йоркской секте будет найден истыканный ножом труп мужчины - знакомый почерк. Вспышка бешенства в Рино, когда Андерсон бросается - опять-таки с ножом - на свою сожительницу. Та успевает закрыться в соседней комнате, и тогда в бессильной ярости он рассекает у себя кожу на груди; правда, поверхностно, поверхностно. Такие легкие самоповреждения характерны для многих психопатических личностей. Садизм у Андерсона своеобразно уживается с мазохизмом - вспомним притон гомосексуалистов в Майами, где партнер хлещет его плеткой... Перед началом нашей сегодняшней встречи я успел полистать материалы допроса Герберта Донована. А потом все мы слышали рассказ Арчи о допросе Джошуа. Оба допрашиваемых однотипно описывают характер апостола Теофилуса - человека эмоционально нестабильного, жестокого, мстительного, нетерпимого к чужому мнению. Схожий характер был гениально выписан Достоевским в его романе "Бесы". Их вожак - Вех... Вен... О, эти ужасные для произношения славянские фамилии.

- Верховенский? - робко подсказал Пол.

- Да, да, Вер-хо-вен-ский, - повторил по складам Розентол. - Крис, я в восторге: ваши сотрудники читают Достоевского!

Розентол поправил на шее сбившуюся бабочку, вытащил из кармана старомодную луковицу часов.

- Однако заболтался я... Через тридцать пять минут в университете начинается моя лекция. Да и вам уже пора делом заниматься. Посему закругляюсь... К сожалению, все сказанное мною - лишь общие рассуждения. Более конкретная характеристика психики Теофилуса возможна лишь после детальной беседы с ним самим. Но все же могу предположить, что последовать за своей паствой в мир иной он не собирается. И выйти на его след, боюсь, будет непросто. В опыте и криминальных способностях ему не откажешь. Он может затаиться где-нибудь, изменить внешность - тем более что денег, собранных с паствы, у него, не сомневаюсь, предостаточно. При задержании он способен на любую неожиданность, перед кровью не остановится. Будьте к этому готовы... Крис, я прошу прощения - мне надо мчаться на лекцию. Если возникнут вопросы, я к вашим услугам, звоните в любое время дня и ночи. Успеха вам, ребята.

Стивенс уважительно проводил гостя до двери кабинета.

9.

Вчера к полуночи, когда Белкин развозил по Бостону последних пассажиров, погода вдруг испортилась. Набежавшие тучи в одночасье затянули небо. Сначала осторожно, а потом все увереннее по ветровому стеклу его машины заскользили дождевые капли... Дождь продолжался всю ночь. Косые струи барабанили в окна, мешали спать уставшему Белкину. Он проснулся поздним утром; зябко поеживаясь, бросил взгляд в окно. От вчерашнего золотого великолепия не осталось и следа. Промокшие деревья царапали растопыренными сучьями низкое, серое, холодное небо. Лужи на тротуаре тоже были серыми; их зыбкая поверхность вспучивалась редкими пузырьками. Дождь вроде бы ослабевал.

На кухне Белкин застал Риту в накинутом на плечи пуховом платке - в квартире было прохладно. Одной рукой Рита расставляла на столе все необходимое для завтрака. А в другой - держала телефонную трубку. Разговор, видимо, был интересным, Рита часто улыбалась.

- Ну вот, хорошая новость, - сказала она, положив трубку. - Они понравились друг другу.

- Кто они? - не понял Белкин.

- Ах, какой ты глупый у меня, - Рита поцеловала сидящего за столом Белкина в широкую залысину, все еще красную после зарядки и душа. - Ты же помнишь о моем плане познакомить Семена Ефимовича и Верочку. Я сейчас поговорила с ней. Вчера они встретились. И понравились друг другу.

- Извини, дорогая, если я опять скажу что-нибудь невпопад. Мне кажется, от Верочки ты могла узнать только то, что Ефимыч ей понравился. И это немудрено. А вот понравилась ли Верочка - надо у него спросить.

- Нет, нет, Верочка рассказала, как он на нее смотрел, как обещал при следующей встрече подарить свои стихи... Я уверена - Верочка ему безумно понравилась.

- И все-таки я не спешил бы с выводами, дорогая. Ефимыч - мужик хоть куда, выглядит моложаво. Умница. Деликатная натура. Опять же стихи сочиняет. Где еще во всем Бостоне такого жениха найдешь. Нет, он просто так не потеряет голову из-за первой подвернувшейся юбки.

Ваня шутил - Рита знала это. И все равно разгорячилась.

- Да Верочка - очаровательное существо! Она еще честь окажет твоему дружку, если полюбит.

- Хорошо, хорошо, - пошел на попятную Белкин, - может, ты и права; чего только ни случается на свете. Мы с Ефимычем собирались сегодня встретиться. Вот и поговорю с ним, постараюсь разузнать и о его впечатлениях...

За завтраком Белкин поинтересовался, как идут дела у Павлика. Они не виделись уже несколько дней - позавчера Павлик вообще дома не ночевал, сегодня опять умчался чуть свет. Рита рассказала, что сын очень увлечен новой работой. Провожая его утром, Рита полюбопытствовала, удалось ли установить личность того, кто организовал трагедию в сабвее. Павлик важно ответил, что это пока тайна следствия.

- Ишь ты, - засмеялся довольный отец, - давно ли под стол пешком ходил, а теперь вот "тайна следствия".

После завтрака он позвонил Городецкому, но телефон у того молчал. Куда понесло Ефимыча в такую погоду - в магазин, что ли? Белкин включил телевизор. В утренней программе новостей как раз повторялись кадры вчерашнего марша борцов в защиту однополой любви. На экране перед Белкиным опять продефилировали учителя-гомосексуалисты, больные СПИДом в инвалидных колясках, транссексуалы... Текст телеведущего был строго нейтральным: никакого одобрения, но и никакой, избави Боже, недоброжелательности. Отработанный стиль американской большой журналистики - в строгих рамках политкорректности.

Следующей темой, на которой остановился телеведущий, было массовое отравление в бостонском сабвее. Эта тема все еще будоражила Америку.

- Как сообщили сегодня журналистам на пресс-конференции в Бостонском управлении ФБР, за минувшие сутки следствие значительно продвинулось. Нашей редакции и другим ведущим средствам массовой информации передана фотография человека, подозреваемого в организации этого преступления.

На экране появилась крупным планом голова мужчины лет пятидесяти. Гладковыбритое лицо. Тяжелый подбородок. Излучающий опасность, даже какой-то гипнотический взгляд из-под густых, нависших бровей. Широкий шишковатый череп, покрытый блестящей кожей без единого волоска.

- Имя этого человека - Теодор Андерсон. В разные годы у него также были клички: Тедди-Нож, Теодора, гуру Теоболд, апостол Теофилус. Он возвестил членам своей религиозной секты под названием "Семья небесной любви" о близком пришествии Страшного суда. И по его приказу те совершили массовое самоубийство. Сообщаем его дополнительные приметы. Оба предплечья густо покрыты татуировкой: черепа, змеи, топоры, ножи. На грудной клетке - наискосок, от левого плеча к правому подреберью, - тонкая линия шрама. ФБР обращается с просьбой ко всем, кто знает или видел этого человека, позвонить по указанному на экране телефону. Анонимность переданной информации гарантируется. ФБР предупреждает, что этот человек может быть вооружен и что за его спиной немало кровавых преступлений. За информацию, которая приведет к поимке подозреваемого, назначена награда в размере семидесяти тысяч долларов. Такое совместное решение приняли сегодня губернатор штата Массачусетс и Совет директоров бостонского сабвея...

Белкин выключил телевизор. "Ищи ветра в поле, - подумал он. - Этот бандюга, изменив внешность, уже прогуливается, небось, в белых брюках по набережным Рио-де-Жанейро".

Белкин опять позвонил Городецкому, но телефон молчал. Еще через час - то же самое.

- Знаешь, Риточка, я что-то беспокоиться начинаю, - сказал Ваня. - Телефон Ефимыча уже более двух часов не отвечает. А ведь он просил, как проснусь сегодня, позвонить ему.

- Да что с твоим дружком может статься? Наверное, бегает сейчас по улицам и стихи, посвященные Верочке, сочиняет.

- В такую погоду по улицам не очень побегаешь. Когда немолодой человек живет один, да вдруг его телефон замолкает, чего только в голову ни полезет. Помнишь наших соседей по подъезду в Одессе? Жена в восемь ушла на работу, а мужа в полдевятого кондрашка хватила, парализовало. Так и лежал на полу, пока в шесть жена не вернулась - до телефона на стене, чтобы "скорую" вызвать, дотянуться не мог.

- Ой, какие страсти ты говоришь, - вздрогнула Рита. - Так сходи да проведай. Это лучше, чем сидеть тут и на меня страх нагонять. Только зонтик взять не забудь...

Дождь опять припустил. Зонтик не очень-то помогал. Порывы ветра подхватывали пригоршни дождевых капель и сбоку швыряли их в Белкина. Пока он прошел несколько кварталов, промокли и брюки, и куртка. "Ну и погодка мерзкая, - думал Белкин. - И настроение почему-то сразу портится, какая-то хандра на душе..."

Белкин издалека увидел белый "эскорт", который, как обычно, стоял перед домом Городецкого. Дверь в прихожую слегка приоткрыта, внутрь залетают брызги, сквозь щель видна лужица на полу. На всякий случай Белкин нажал кнопку звонка. Потом вошел внутрь.

- Ефимыч, друг милый, ты где? - позвал он с порога.

Никто не откликался. Белкин обошел комнаты, заглянул в ванную, на кухню. На кухонном столе - чашка с налитым кофе; на ощупь чашка совсем холодная, кофе давно остыл. На всякий случай Белкин забрался на чердак - там тоже было пусто. Машина Ефимыча здесь - без нее куда бы он в такую погоду подался?.. А вдруг действительно почувствовал себя плохо, вызвал "скорую" - в больницу повезли? Сквозь сетку дождя из чердачного оконца был виден забор с прислоненной к нему складной лесенкой Ефимыча. За забором - массивный соседский дом; черный "кадиллак" заворачивает с улицы в ворота. Надо бы у соседей разузнать - может, кто-то из них был дома, видел приезжавшую "скорую". Соседи, конечно, жлобы и извращенцы, но спросить все-таки надо. Может, даже знают, в какую больницу повезли. Белкин спустился с чердака. Прикрываясь зонтиком, вышел наружу. Ворота соседей еще были раскрыты, посреди луж во дворе стоял пустой "кадиллак". Белкин поднялся на крыльцо, постучал костяшками пальцев в дверь. Она открылась. В дверном проеме появился тот самый верзила с бугристым шрамом через всю правую щеку. Волнуясь и поэтому с еще большим трудом подбирая английские слова, Белкин начал что-то объяснять про своего друга и их соседа. Быть может, он есть больной... Быть может, он есть в больнице теперь... Быть может, уважаемые соседи видеть этим утром "скорую"...

Верзила, плохо понимая, таращился на Белкина. За спиной верзилы, в прихожей, большое зеркало, повернутое к двери под углом, отражало соседнюю комнату. В этой комнате глаза Белкина, еще продолжавшего свои путаные объяснения, наблюдали что-то непонятное. Угрюмый усатый мужик, только что сбросивший на кресло мокрое пальто, взялся одной рукой за усы, другой - за косматую, с проседью шевелюру. И вдруг одним махом сбросил их тоже. Тускло замерцала кожа на широком, шишковатом, без единого волоска черепе. "Постой, я где-то видел..." Но Белкин не успел додумать. Лысый мужик повернул голову - их глаза встретились в зеркале.

- Взять его! - взвизгнул лысый.

Боковым зрением Белкин заметил взметнувшуюся ладонь верзилы. Он, наверное, еще мог бы как-то среагировать, подставить под удар предплечье, но помешал дурацкий зонтик в руке. Ребро ладони жестко опустилось на косточку за ухом. Кувыркнулся в воздухе зонтик. Перед глазами Белкина поплыли белые круги, подогнулись колени - он рухнул на крыльцо...

Сколько времени прошло после этого удара - две минуты или два часа, очнувшийся Белкин сообразить не мог. В помещении, где он лежал, было темно, лишь маленькое оконце у потолка пропускало немного света. В голове гудело. Он лежал на холодном полу. Пошарив по нему левой рукой, определил - пол цементный. Значит, подвал. Правая рука Белкина была схвачена в запястье наручником, второй браслет замкнут на водопроводной трубе. Ничего себе влип... Белкин перекатился на бок, ощупывая свободной рукой пространство вокруг. И тут услышал, как кто-то тихо позвал его. Белкин приподнял голову, она загудела еще сильнее. Стараясь разглядеть мутную тень у противоположной стены, неуверенно спросил:

- Ефимыч?

- Ваня, дружок, ты как тут оказался?

- Да вот, тебя разыскивая, надумал навести справки у твоих бандитских соседушек...

- А ты знаешь, кто они?

- Уже догадался. Утром по телевизору показывали фотографию лысого мужика, который наверху. Его разыскивает ФБР как организатора массового отравления в сабвее... А что с тобою-то приключилось?

- Ой, Ваня, совсем глупая история. Из-за Луки страдаю. Утром сварил кофе, потом вдруг хватился: Луки нет. А он по утрам голодный, всегда на кухне крутится, еды требует. Начал его искать. Вечером я мусор выносил - может, тогда он и сиганул за дверь? Выскочил я на крыльцо. Слышу - за забором вроде бы какое-то сдавленное мяуканье. Прислонил к забору лесенку, поднялся, заглянул в соседский двор - так и есть. Моток ржавой проволоки из-под веранды торчит, Лука за конец проволоки ошейником и зацепился, только задними лапами на землю опирается. Я еще раньше из окна видел: соседский "кадиллак" куда-то уехал. Дома, наверное, никого нет. А ждать, пока вернутся, нельзя - Лука, видать, который час на проволоке болтается, задохнется еще. Перебрался я по лесенке через забор. Понимаю: вторжение на частную территорию противозаконно. Да ведь живое существо спасать надо...

- Что-то в этом духе мы уже проходили, - пробурчал Белкин. - Все блага мира не стоят и единой слезинки страдающего котенка.

- Ну вот, отцепил я Луку. Тот сразу наутек - в лунку под забором протиснулся, домой побежал. Я тоже к забору иду - с их стороны на заборе перекладины есть, так что перелезть можно и без лесенки. Уже у самого забора слышу: позади кто-то бежит. Успел только обернуться - верзилу-шофера увидел; тот, значит, дома оставался. Ударил он меня чем-то тяжелым по голове, и я начисто отключился.

- И это мы проходили...

Слушая рассказ Городецкого, Белкин продолжал вяло шарить левой рукой по полу. И вдруг нащупал какой-то твердый предмет под трубой. Это был гаечный ключ - весь в пыли, не один год, может, тут валяется. Затягивали когда-то муфту на трубе да и оставили. Ключ был большой, тяжелый, удобно лежал в руке.

- Затащил меня верзила в дом, в комнату, что над нами, - продолжал Городецкий; он говорил медленно, с долгими паузами, иногда то ли всхлипывал, то ли хихикал. - Как раз лысый и дамочка приехали. Стали допрашивать. Истории про котенка, конечно, не поверили. Признавайся, дескать, кто тебя подослал. Решил я подыграть им - из полиции, говорю. Думаю, испугаются, заспешат, чтобы смыться, да и меня порешить не рискнут, все-таки из полиции. А они опять не верят - дескать, знали бы копы, где мы, уже всю улицу оцепили бы... Толкнул меня верзила в кресло, жгут на руку наложил, держит ее на подлокотнике. А дамочка-гадюка воткнула мне в вену шприц. Это, мол, "сыворотка правды", сейчас ты у нас язык развяжешь. Наверное, вкололи галлюциногены - контроль над тем, что говоришь, теряется... Лысого больше всего волновало, не подослан ли я каким-то "Храмом Сириуса" - вроде бы там его враг заправляет. А что я могу сказать, если и название такое первый раз слышу? Да еще от этой сыворотки сжалось все в груди, вздохнуть не могу. Еле оклемался. А они говорят: даем пару часов на размышление, потом загоним двойную дозу сыворотки - или расколешься, или подохнешь. Посадили меня тут на цепи. Голова сейчас как у пьяного.

- Погоди, Ефимыч... Авось что-нибудь сообразим.

Белкин прислушался к шагам наверху. Еще не сюда, протопали и затихли.

- Когда я под сывороткой почти совсем отключился - они думали, я не слышу - о делах между собой перекинулись. Удирать собираются. Задержались, потому что еще не все деньги со счетов сняли. Вчера было воскресенье - банки закрыты. Вот и ездят сегодня по банкам. Пачки денег у них в чемодан свалены, сам видел.

"Да, у нас с Ефимычем шансов, считай, нет, - подумал Белкин. - Если бы не томило бандюг этих желание про какой-то их "Храм Сириуса" выпытать, мы бы уже мертвяками были. Трупов на них столько висит - еще два ничего не изменят..."

Крышка подвального люка со скрипом поднялась. Белкин увидел, как из люка опустилась на верхнюю ступеньку лестницы одна нога, затем вторая. Ноги были в сапогах на толстой подошве, под голенищами - мясистые икры. Спускаясь по лестнице, верзила посветил фонариком в сторону Белкина. Тот лежал с полузакрытыми глазами, слегка постанывал, левая рука бессильно подвернута за спину. Гаечного ключа не видно...

Верзила присел на корточки возле Городецкого, чтобы снять с него наручник. Глаза верзилы после комнаты наверху еще не совсем освоились в полутемном подвале - он не сразу попал ключом в отверстие замка. "Выходит, сейчас потащит наверх Ефимыча, - заключил Белкин. - А потом - мой черед... Верзила так уверен в себе. Только бы не насторожить его. Расслабленный, присядет вот так же, наклонит головку... Будет единственный шанс. Только один удар - пан или пропал... Оставил мне свободной левую руку. А я - как раз левша; на соревнованиях все приемы левой проводил лучше, чем правой".

Подталкивая в спину, верзила увел наверх все еще заторможенного Городецкого. Какое-то время там было тихо. Потом послышался чей-то глухой крик, затопали по полу тяжелые шаги. Потом опять все затихло. "Господи, - подумал Белкин, - уж не снится ли мне? Сидел утром на кухне, болтал с Ритулей. Кажется, с той поры тысяча лет прошла..."

В люке опять показались сапоги верзилы. Сипло дыша, он тащил на руках Городецкого. Сбросив его тело, как мешок, на пол, верзила с включенным фонариком подошел к Белкину. Сквозь чуть приоткрытые веки Белкин увидел наклонившуюся к нему голову, бугристый шрам через правую щеку, блеснувшие в свете фонарика капельки пота на виске. Верзила присел на корточки, положил на пол фонарик. Белкин сжал за спиной гаечный ключ. Нет, еще рано... Пытаясь попасть ключом в отверстие замка, верзила наклонил голову ниже. Время!.. Левая рука Белкина яростно рванулась из-под спины к долгожданной цели. Гаечный ключ обрушился на висок! Глухо хрустнула кость. Тело верзилы вяло завалилось на бетонный пол. Белкин освободил из наручника затекшую правую руку, присел на корточки. "Видишь, сука, счет у нас сравнялся: один - один. И я еще на что-то годен... Да жив ли ты?" Он приложил пальцы к шее верзилы. Доктор Норочка когда-то просветила Белкина: пульс лучше всего прощупывать на шее, чуть ниже угла челюсти. В этом месте пальцы Белкина уловили слабые ритмичные толчки. "Здоров, однако, - с уважением подумал он. - Ведь таким ударом, гаечным ключом по виску, и быка убить можно".

Он защелкнул на безжизненной руке верзилы наручник, ключ от него положил себе в карман. Потом пошарил по карманам верзилы. Так и есть - без "пушки" не ходит. Тяжелый черный пистолет приятно холодил ладонь. Проверил магазин - все патроны на месте. Снял с предохранителя. Теперь жить можно...

Белкин подошел к противоположной стене. В тусклом свете, падающем из подвального оконца, проступает сухонькое тело Ефимыча. Лежит на боку, голова неуклюже запрокинута назад, веки чуть приоткрыты, видны только белки глаз. Присев, Белкин слегка потряс друга за плечо. Потом приложил задрожавшие пальцы к его шее. Пульс не прощупывается!.. И дыхания не слышно!.. "Ефимыч, да как же так?! Ах, суки, ах, суки... Ну хорошо же..." С руками за спиной, сжимая в левой пистолет, Белкин начал медленно подыматься по лестнице. Голова достигла уровня люка. Еще шаг вверх, еще... Перед глазами большая комната. На полу несколько открытых чемоданов. В кресле с высокой резной спинкой у противоположной стены сидит лысый, буравит подымающегося из люка Белкина гипнотическим взглядом. Валяй, гипнотизируй, недолго осталось... А где же дамочка?

Он достиг уже предпоследней ступеньки, когда чей-то истерический взвизг и почти одновременно сухой хлопок раздались сзади. Дамочка, которая стояла в дальнем углу комнаты, увидела пистолет в руке за спиной Белкина и выстрелила. Ему обожгло правое плечо. Оттолкнувшись от ступеньки, Белкин кинул тело в сторону, вторая пуля прошла мимо. Падая на пол, еще в полете, он ткнул дуло пистолета в направлении взвизга - не целясь, нажал на спусковой крючок. А потом увидел медленно клонящееся вперед, отрешенное лицо дамочки, маленькую, вишневого цвета родинку над левой бровью, а над правой - фиолетовую дыру и струйку крови, сползающую на глаз. Готова...

Лысый, оторопев, застыл в кресле. Белкин быстро присел на корточки, палец на спусковом крючке. Потом поднялся, подошел ближе.

- Ну что, пахан, вот и пришел твой "конец света", собирайся... Только вместо Страшного суда будет мой - скорый и правый. А то еще гуманисты в судейских мантиях сострадание проявят - мол, трудное детство виновато, не расщедрятся на "вышку". А уж я Ефимыча тебе не прощу, не такой я человек... Извини, будет чуток больно. Хотя для мазохиста это и есть самый смак, верно?

Белкин говорил по-русски, но было такое ощущение, что лысый понимает. Вскочив с кресла и выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, он что-то лопотал - за жизнь цеплялся.

Целясь в середину груди, туда, где сердце, Белкин мягко нажал на спусковой крючок... С удовольствием добавил бы и вторую пулю - в блестящую бугристую голову на полу. Но вовремя передумал. Не ровён час либеральные американские крючкотворы придут к глубокомысленному заключению, что второй выстрел превышал необходимый предел обороны. Доказывай им...

Пистолет выскользнул из разжатых пальцев Белкина, стукнулся об пол. Только теперь он заметил, что на его правом рукаве, пониже плеча, расползлось кровавое пятно. Но вроде бы навылет - кость цела. Белкин перешагнул через открытый чемодан с наваленными туда пачками денег. Бросил машинальный взгляд в отверстие люка на полу. Сквозь отверстие был виден цементный пол подвала, на нем чуть согнутая в колене нога Городецкого. Нога вдруг шевельнулась... Жив?!

Белкин торопливо спустился по ступенькам в подвал. Ефимыч лежал все так же, на боку. Но теперь его хриплое дыхание было хорошо слышно! Белкин подхватил сухонькое тело Городецкого на руки. Не чувствуя тяжести, поднялся по лестнице, потом вышел на крыльцо. Возле крыльца еще валялся его раскрытый зонтик...

Поудобнее положив голову друга себе на плечо, Белкин шел по улице. Холодные дождевые струйки скатывались по лицу Ефимыча. И тот, не открывая глаз, слизывал их с губ. "Пить хочет! - сообразил Белкин. - Погоди, сейчас придем - дам тебе пить... Вот мы и дома уже..."

Толкнув ногой незапертую дверь, Белкин занес друга на кухню, уложил на мягкий диванчик у стены. Приподнял ему голову, придвинул к губам чашку с холодной водой. Послушно сделав несколько глотков, тот на секунду приоткрыл глаза, вроде бы даже улыбнуться попробовал.

- Ефимыч, дорогой, как себя чувствуешь? - спросил Белкин.

- Спа-си-бо, - медленно произнес Городецкий.

С закрытыми глазами допил воду, повернулся лицом к спинке дивана. Белкин сунул ему под голову подушечку. Дыхание у Ефимыча было теперь ровным, спокойным.

Белкин уселся за кухонный стол, снял телефонную трубку. Через справочную узнал номер ФБР и позвонил. Дежурный на другом конце провода ответил сперва, что Пол Белкин среди сотрудников Бостонского управления ФБР не числится; после долгих объяснений соединил с группой Стивенса. Там, узнав, что звонит отец, попросили подождать, пока позовут Пола. Ему на работу Ваня никогда не звонил. Через минуту в трубке послышался встревоженный голос Павлика.

- Да нет, сынок, у нас ничего не случилось. Случилось, но не у нас... Короче, те, кого вы разыскиваете, - они здесь, в Рэндолфе, соседи Городецкого... Не беспокойся, никуда не убегут, я позаботился... Потом все расскажу. Приезжай со своими, я в домике Ефимыча.

Что-то теплое потерлось о мокрую лодыжку Белкина. Это был котенок. Он поднял на Белкина голову и сердито мяукнул.

- Лука, голубчик, кушать никак хочешь? Со вчерашнего голодный...

- Консервы для него в холодильнике, на нижней полке, - не открывая глаз, отозвался вдруг Городецкий.

Белкин достал из холодильника банку с кошачьими консервами, переложил их в кормушку. Туда сразу же уткнулась голова котенка. Кровь из простреленной руки уже почти не сочилась, и боли особой Белкин не чувствовал. На всякий случай он забинтовал рану, отыскав бинт в одном из кухонных шкафчиков. Потом присел у стола, устало прикрыл глаза, откинул голову на спинку стула. Посидел так, приходя в себя. Вроде даже задремал ненадолго.

А когда открыл глаза, заметил лежащий на кухонном столе листок. Почерк, похоже, Ефимыча. Сверху на листке было аккуратно выведено: "Милой Верочке - от всего сердца...". Дальше следовал текст стихотворения. Белкин успел прочитать только название - "Осень". Внезапно с улицы раздался громкий скрип автомобильных тормозов. Повернув голову к окну, Белкин увидел три машины, остановившиеся возле дома. Из первой выскочил Павлик, за ним какой-то рыжеволосый в сером мешковатом пиджаке. Потом из машин посыпались еще люди в куртках с надписью "ФБР"... А дождь все моросил. Обложной, осенний.

1996

Первая публикация повести - еженедельник "Панорама", No. 818-823, Лос-Анджелес, 1996-1997