Фёдор взглянул в окно. Солнце зашло за один из углов - а их было немало у этого странного дома - и не било прямо в глаза, как в шесть утра, когда он в первый раз проснулся и побрёл в туалет. Но двор под окном был залит солнечным светом. Припаркованные на ночь машины разъехались, двор был пуст, ветерок шевелил траву на газонах (или, кажется, клумбах...) и ветви кустов. Не было детского гама и криков, как вчера вечером; впрочем, понятно почему - девять часов утра, вторая половина июня. Детишки спали, невидное из окна солнце сияло, свежий прохладный воздух из заречных лесов вплывал в открытую форточку.... Красота и счастье. Счастье и красота.
Вначале Фёдор ехать не решался. Дела с зимы шли неважно, деньги не поступали, он чувствовал себя виноватым и слегка паниковал. И в начале лета - приглашение друга. Хотелось уехать из Москвы на пару недель, ой, как хотелось - но морально было тяжеловато. И вдруг - заказ, и перспектива второго, и всё уже не так беспросветно, как представлялось неделю назад, а лето всё-таки наступило, тепло стало, надо ловить момент - и Федя махнул рукой!. Ночь проехал на поезде, потом - на автобусе, Алексей встретил на станции, один - и сразу махнули на природу, на шашлычки, на какие-то дикие лесные озёра, где вообще не было людей - после Москвы это впечатляло... Всё не торопясь, размеренно, зачётно - в отдыхе Лёха знал толк. Вечером в кафе не пошли, махнули в кино - Фёдор полгода не был в кино! - а потом взяли, посидели, и вот он проспал до девяти. Алекс уехал на службу, спать больше не хотелось, а наплывало что-то такое далёкое, школьное, невероятное, мама ты дорогая...
По двору процокали каблучки, прошли девушки, судя по одежде - на пляж, хотя, может быть, здесь они всегда так ходят, провинциальная, так сказать, простота. Потом прошли таджики в рабочей одежде - господи, и тут таджики! прошла почтальон, такси подъехало - а Фёдор стоял у окна и всё смотрел на людей, на лето, на полный солнечного света двор, и никуда не надо было торопиться, и никому не надо было звонить...
Телефон вдруг зазвонил сам, его мобильник. Пришлось пробежаться на кухню, гадая по дороге, кому он мог понадобиться. Слегка задыхаясь, Фёдор произнёс в трубку: "Вас слушают".
- Слушает он сука слушай пидор мы тебя гада заставим послушать ты чё сучёнок смыться решил от нас не уйдёшь гадёныш я тебя козлина достану доберусь до тебя падла, - но Федя не мог больше этого терпеть, нажал сброс и присел - ноги не держали.
То, что ошиблись номером - не было сомнений. Просто не существовало на свете людей, которые могли ему так говорить, и не было причин, по которым могли говорить такое. Он посмотрел на экран - номер не определился, подождал, но никто не перезванивал. Ошиблись, ошиблись - уверенно звенело в голове. Все партнёры - приличные люди, все знакомые - приличные люди, он никому не перебегал дорогу, не подличал, не кидал - скромный скучный бизнес, никакой, упаси Бог, нефтянки, никаких машин, никаких свердоходов - просто, чтобы жить, чтобы выжить. Нет, звонили не ему.
Но звонили всё-таки ему. На его телефон.. Ошиблись номером... Прошло 10 минут, и никто не пожелал возобновить прерванную брань. Надо просто вычеркнуть этот звонок из памяти, забыть о нём, спутали номер, бывает, бывало сколько раз, он платил на чужие номера, ему платили неизвестные люди. Лето, Лёха друг, две недели безделья, девушки за окном, свежий ветерок, леса за рекой...Тьфу, тьфу, тьфу, растереть и забыть, ничего не было!
Фёдор посмотрел на кухонный стол, вообще на кухню, и подумал, что неплохо было бы навести порядок после вчерашних посиделок. Он набрал пакет мусора и пакет пустых бутылок, заглянул под мойку - там дожидался ещё один, оплывший, застарелый, прислонил их к выходной двери и взглянул в зеркало в прихожей. В общем, было прилично, отёчность отсутствовала, щетина имела место, но не с клиентами же встречаться, а мусор выносить, к тому же провинция ё-к-л-м-н... Фёдор взял с полочки ключи, открыл дверь, подхватив валящиеся пакеты, мысленно зафиксировал наличие ключей в кармане и ногой - медленным, расчётливым и запоминающимся движением - прижал дверь.
В подъезде было прохладно и полутемно, навстречу поднималась девушка с гладкой причёской и симпатичным личиком, она широко улыбнулась Фёдору и сказала "Здравствуйте". Фёдор растерянно ответил, но, спускаясь, заметил, что у девушки толстые ноги, и огорчился - в девушках он ценил совершенство форм. Чем ниже он спускался, тем темнее становилось и пахло полами, вымытыми грязной водой, но когда, поискав кнопку домофона, он толкнул выходную дверь, лето вновь обступило его, и он замер, ошарашенный ярким светом, лёгким ветерком, зеленью и чем-то ещё невыразимым, что бывает только в июне и полностью исчезает к августу, когда просто солнце и тёплая погода, но счастья уже не ждёшь.
Надо было пересечь двор, где с заросших газонов или клумб за ним внимательно наблюдали кошки всевозможной окраски, пройти вдоль дороги и подойти к мусорным бакам, стоявших на пересечении с другой дорогой, ведущей в квартал одноэтажных домов. Прохожие были редки, но впечатляли своеобразием лиц и одежд. За баками дальше под горку был офисный центр, переделанный то ли из маленькой фабрики, то ли из большого ателье, по обочинам были припаркованы машины, машины, машины; идя по тротуару, который порой был неотличим от проезжей части, приходилось лавировать между машинами стоящими и машинами движущимися. Припекало, на небе не было ни облачка. "Интересно, как у них здесь с пробками?" - вдруг пришло Фёдору в голову.
Из двух баков один - открытый - был переполнен, второй - закрыт, и оказался совершенно пустым. Стекло громко стукнуло в дно, разбиваясь, и в ту секунду, когда внутрь бака были отправлены два оставшихся пакета, Фёдор вдруг почувствовал, что в бок и по ноге его что-то сильно ударило, кажется, распахнувшейся дверцей проезжавшей мимо машины. Он начал падать, стукнулся о бак, и упал бы, но кто-то сильный подхватил его и ударил куда-то в желудок, так что у Фёдора перехватило дыхание и поплыло в глазах. Ловким движением ударивший забросил бестолковое Федино тело в машину и ударил ещё раз, после чего он отключился окончательно.
Приходить в себя Фёдор начал минут через пять, как-то толчками, постепенно осознавая, где он. Оказалось, что лежит на полу фургона, который не торопясь ехал, иногда останавливаясь, видимо, на светофорах. Кисти рук были связаны спереди, кажется, замотаны скотчем, ноги тоже были перемотаны, но небрежно, второпях. Лежать было неудобно и больно, дышал он всё ещё с трудом, болел живот и бок. В фургоне было полутемно, свет проникал через полупрозрачные окна в задних дверях и форточку в перегородке, за которой была кабина. Воздух на полу был пыльным, химическим, противным, но Фёдор набрал его полные лёгкие и крикнул, громко как мог: "Куда вы меня везёте? Зачем?". Форточка в перегородке открылась и кто-то невидный грубо сказал: "Лежи тихо козлина, а то щас весь зубельник раскрошу". После этого в кабине громко включили радио, впрочем, кричать ещё и так не было сил.
Переход от чистого светлого солнечного для к лежанию на грязном качающемся полу со связанными руками был таким резким и неожиданным, что мыслил Фёдор обрывками, не связанными друг с другом, странные вопросы приходили к нему в голову, и он отпускал их, не стараясь найти ответ: когда узнает Лёха, суки, как ногу больно, а кровь на полу моя, кто эти гады, чем же это воняет так, куда меня везут, НО ПОЧЕМУ...
Машина поехала как будто по стиральной доске, и Фёдор сообразил, что едут по мосту за реку - вчера, когда были на озёрах, этот мост он запомнил. За мостом была плохая дорога, выходящая километров через 50 на московскую трассу - и всё: вымирающие безлюдные деревеньки, леса, болота, дачки местных богатеев, тут человека не найдёшь. Он начал пронзительно себя жалеть: господи, идиот, на кой хер припёрся, дурила - сидел бы в Москве, деньги зарабатывал... но альтер эго его понимал, что если и есть какой-то резон в этом похищении, то он там, в Москве; ну не ради же выкупа выкрал его местный районный робин гуд, ведь никто и ничем за него не заплатит...
Однако вдруг что-то изменилась в движении: голова его начала подскакивать и биться о металлический пол, тело стало кидать из стороны в сторону, возникли разнообразные непонятные звуки, кажется, и скорость возросла, в кабине за шумом радио раздавались отрывистые резкие выкрики. Он только начал всё это обдумывать, как с машиной что-то случилось - его поволокло по полу, который накренился, подскочил, выпрямился - и тут всё остановилось, стихло, даже радио замолкло, жужжала пара мух в салоне, и ещё - когда он уже прислушивался - кто-то порывисто, со всхлипом пытался вдохнуть в кабине... Появился ещё один звук, и он понял, что к машине бегут, боковая дверь открылась, и Фёдора ослепило светом летнего полдня. Открывший дверь вглядывался в Фёдю, потом схватил его, потянул к свету, закричав: "да нет, живой, конечно, живой", и вместе со вторым подбежавшим они поволокли его по обочине к стоящей поодаль машине.
Все происходило порывисто, мгновенно, слаженно, но с мозгом у Феди что-то случилось, он стал в тысячу раз более восприимчив, наблюдателен и цепок, и за несколько секунд, пока его тащили от одной машины к другой, он увидел: как в кабине без лобового стекла всё пытается и не может вздохнуть тот парень напавший на него у мусорных баков а из груди его толчками течёт кровь и дурацкая майка с надписью VODKA Connecting people уже вся пропиталась кровью а слева от него привалившись к двери так что не видно лица водитель в позе совершенно мёртвого человека а мимо выезжая с лесной дороги движется почти пустой "ПАЗИК" и мальчишка встав коленями на сиденье сосредоточенно и внимательно наблюдает происходящее а от другой машины вставшей у противоположной стороны дороги быстро идёт человек с канистрой и сейчас он начнёт - Фёдор не увидит этого, но уверен, что начнёт - поливать из этой канистры машину где только что был он и сидят эти два недотёпы - и он конечно ничуть не удивился, отъезжая, услышав лёгкий хлопок и ощутив толчок от вспыхнувшего факела, и при этом в небе несколько одиноких облачков, ненавязчиво пахнет соснами, в воздухе стрекозы и самое настоящее лучшее в мире русское лето средней полосы вокруг!
Машина поехала, все молчали. Фёдор полулежал на заднем сиденье и как бы отсутствовал; помимо него, в машине было ещё два человека. Через минуту он без особого напряжения освободил руки, ещё немного повозившись - и ноги. Никто на это не обратил внимания. Вдруг водитель слегка повернулся и спросил:
- Они вас в городе взяли?
Фёдора вопрос застал врасплох, но ответил он на удивление быстро и толково, в струю:
- Да, эти двое, у самого дома, только на улицу вышел.
- А я говорил! - неожиданно эмоционально вмещался второй. - Я же говорил, и не раз! Это Чернов, он вообще на всё забивает! 358 инструкция - должно быть по двое на каждом перекрытии периметра - а он не ставит! Инструкция 108 - если эйконал больше трёх даже в двух квадрантах, всё равно вторая пара должна страховать! А у него, ну что у него?!
Вопрос повис в воздухе, водитель не ответил, и второй незнакомец вдруг потерял всякий интерес к разговору. Машина между тем сошла с плохонького, но асфальта и неслась по лесной грунтовой дороге. Фёдора нещадно бросало из стороны в сторону, и он счёл за благо пристегнуться; в башке было пусто, он механически фиксировал виды за окном. В лесу, в отдалении, полускрытые за деревьями, неожиданно возникали и тут же исчезали огороженные редкими заборами площадки со строениями: кажется, где-то звучал горн и строем шли дети в красных галстуках, потом промелькнуло большое поле с группой людей, у которых в руках были то ли клюшки для гольфа, то ли косы, вдруг промчались мимо чего-то, сильно смахивающего на зону с густой колючкой у КПП, дольше пошёл сплошной песок, машина пробуксовывала, обогнали группу тёток с корзинами и в каких-то сарафанах времён сталинской коллективизации, сбоку мелькнула уходящая в никуда дорога с идеальным покрытием, напоминающая взлётно-посадочную полосу, затем пошли болотца, и вдруг, сквозь редкие болезненные сосны открылась перспектива роскошного парка на холме с богатым особняком, даже, пожалуй, дворцом, в центре.
Дольше пошёл густой, какой-то матёрый лесище - блин, тут, наверное, и медведи есть - зачем-то отметил про себя Фёдор, машина скользнула под гору, в овраг, выскочила к реке, и, проехав километра три вдоль берега, где лепились фанерные домики, у которых кипели котелки, видимо с ухой, а в воде застыли ботники с сонными рыболовами, снова полезла по склону вверх, проехала по улице деревни, в конце её подкатила в высокому металлическому забору и резко просигналила. Ворота открылись, въехали на большой двор, где, встречая, одиноко стоял человек в камуфляжных штанах и высоких армейских ботинках, но в водолазке и одетом поверх неё пиджаке.
- Вам туда, - водитель кивком головы указал направление на человека во дворе, и Фёдор нерасторопно, кряхтя, начал выбираться из машины. Пока он подходил, приволакивая ушибленную ногу, второй человек из машины подскочил к встречавшему, что-то быстро и отрывисто сказал ему, тот ответил в таком же стиле, резко и безжизненно, приехавший с Фёдором бросился к машине, мгновение - и она исчезла за забором.
На этом дворе не было ни зелени, ни асфальта или брусчатки - плотная, утрамбованная земля.
Фёдор доковылял, наконец, человек в пиджаке протянул руку и своей - шершавой как тёрка и сухой - крепко пожал руку Фёдора.
- Наслышан о ваших злоключениях, - застрекотал он, - извиняйте, конечно, ну что... конь вот о четырёх ногах, и то спотыкается, стараемся как можем, участок у нас сложный, сами, прошу прощения, почувствовали, людей не хватает, но я не жалуюсь, не жалуюсь - вы не подумайте, наверх уже доложено, 14-ый в курсе, поговорить, правда, он с вами сейчас не сможет, витает, скажем так, в верхах, посему попозже, а вы пока перекусите, понимаю, что притомили вас, но ничего, а вы попробуйте, под водочку, стол у нас рыбный, лёгкий, ушица и прочие причиндалы...
Пока всё это излагалось, пока они брели не торопясь - из-за Фединой хромоты - к дому, среди дня, перевалившего уже через зенит и начинавшего плавно соскальзывать к вечеру, дня, до краёв налитого летней негой и покоем, жизнью природы, вскриками, писком, шумом и прочими разнообразными звуками составлявших её живых существ, Фёдор ещё раз безнадёжно пытался не то что понять, а уловить идею, мысль, призрак причины по которой он сейчас здесь, у непонятных людей, убийц, осознавая отчётливо, что если он не будет играть по их правилам в их игру, он исчезнет и растворится среди этих лесов и болот.
- Вот, присаживайтесь, сейчас я Степаныча... Степаныч! Немедленно появился Степаныч, тоже в камуфляже, но в белом фартуке и колпаке, маленький худой мужик.
- Степаныч, покорми гостя,- распорядился пиджак.
- Слушаюсь, - был немедленный ответ, - с напитками?
-Да дружище, с водочкой, расслабиться надо нашему гостю, в себя прийти, видишь, как враги его потрепали..., - бормотал пиджак, думая, видно, уже о своём. - Ну вы отдыхайте, кушайте, а я пока по своим делам, по своим делам, - проговорил он Фёдору на прощанье и исчез.
- Следуйте за мной, - Степаныч держался официально, и Фёдор проследовал, а он привёл его на террасу, не видную со двора, на которой стояло несколько столов и стульев, а поверх был натянут тент, тоже из камуфляжа. Появилась сначала уха, хлеб, бутылка "Столичной", копчёная рыба с рисом и... кока-кола. Степаныч исчез, за что Фёдор был ему очень благодарен. Аппетита особого не было, но еда была вкусна. Он выпил грамм сто, потом ещё - хмель не брал - и попытался задуматься, осознать и охватить.
Ничего, конечно, не получалось. Понять причину его появления здесь было также невозможно, как оленеводу объяснить работу мобильника. Оставалась смириться и ждать, куда вывезет кривая. "Кривая никуда не вывезет" - билась в голове строчка из студенческой песни. Конец очевидно представлялся не хорошим - как только разберутся, что он не тот, за кого его принимают, он просто исчезнет - кому нужны лишние свидетели. Однако, предпринять что-то во спасение также возможным не представлялось, потому как не понятно было - а что?
Между тем, было хорошо... Камуфляжный тент давал тень, дул ветерок, зеленели холму на другом берегу - саму реку не было видно, стоял чудесный летний день, мечта воплощённая.
Только в миг, когда Фёдор увидел всплывавший над речным откосом ослепительный круг вертолётного винта, до него дошло, что этот всё нараставший и нараставший стрёкот, принимаемый им - продавливаемый подсознанием сквозь внутреннее сопротивление - за начинавшийся вечерний визг цикад, уже давно беспокоил его. И сейчас он вполне понимал, зачем этот вертолёт, но в глубине естества ещё жило маленькое, глупенькое, оставшееся со вчерашнего и всех прочих дней, объясненьеце - это так, просто, лето-мир-дружба-вертолёт. Но, очевидно, винтокрылая птица обеспокоила не только его. Обернувшись, он увидел во дворе необычную суету - Степаныч в белом колпаке, но уже без фартука, бежал к дверям большого сарая, которые поспешно открывал голый по пояс атлетически сложенный мужчина, которого до этого Фёдор здесь не видел. В руках у Степаныча был узнаваемый калаш. Навстречу ему, по направлению к дому пронёсся так тепло приветивший Фёдора начальник, крича что-то Степанычу на ходу - что, было не разобрать - и исчез на крыльце. И тут же с той стороны стало что-то размеренно, с подвыванием, ухать; Федя почему-то решил, что это крупнокалиберный пулемёт. Сам он к тому времени уже лежал на полу веранды, в углу, вжимаясь в него и пытаясь наблюдать за событиями сквозь пропилы узорчатой деревянной загородки.
Пулемёт, кажется, не причинил вертолёту никакого вреда, а вот первые две ракеты, сорвавшиеся с его маленьких крыльев, произвели переполох в доме и заставили пулемёт замолчать. Вторая пара ракет, а затем ещё две, ударили по сараю, в котором скрылся Степаныч. Там взметнулся огонь, дым, полетели разные предметы, а когда всё немного успокоилось и прояснилось, Фёдор увидел лежавший на боку большой, наверное, бронированный автомобиль с пушкой. Из-под перевёрнутого автомобиля торчали ноги в сапогах, но чьи они были: Степаныча или голого по пояс атлета - понять было невозможно, там вокруг всё тлело, дымило, вспыхивая иногда маленькими костерками.
Вертолёт кружил над домом и двором, совершая облёт за облётом; но больше никто не стрелял. Через какое-то время он медленно, торжественно опустился на утрамбованный земляной двор, и, внося в эту величественную картину мелкую суету, на землю спрыгнули и быстро побежали по направлению к Фёдору два человека в чёрных комбинезонах - наверное, разглядели его сверху.
Не особо церемонясь в действиях - а именно, схватив под руки и волоча сначала по полу, а после и по земле - в кратких отрывистых словах они выражали почему-то уважение и чуть ли не почитание; давая понять, что Фёдор вовсе не пленный, а как-бы из плена спасённый. Проволокли мимо сарая - Фёдор понял, что под машиной был не Степаныч, а тот третий крепыш, так как выше сапог были джинсы, а не камуфляж; Степаныч же куда-то пропал. Когда его запихнули в кабину, приткнув к окну, и вертолёт тут же начал подниматься, он пожалел о недопитой водке, недоеденной рыбе и вообще о той прошлой жизни в которую возврата, понятное дело, уже не было....
Вертолёт быстро поднимался над горящим, точнее, тлевшим в месте попадания ракет, домом и развороченным сараем, над деревенькой, над задравшими головы рыбаками, стал заваливаться вбок, к реке и полетел над ней, гоня по поверхности небольшую волну. В кабине, помимо Фёдора, были трое в чёрных комбинезонах и пилот; все молчали, может быть, из-за шума. Река всё расширялась и расширялась, превратившись в безбрежное озеро. "Водохранилище, что ли?" - подумал Фёдор.
Солнце заметно опустилось к земле и начинало краснеть. Кабину продувал ветер, пахло водой, лугами, прибрежной тиной, а ещё пылью, далями, отпуском, вечерней сыростью и прохладой, и теплом разогретого мотора. На воде появилось пятнышко, которое всё росло и росло, превращаясь в судёнышко, корабль и - уже окончательно - в яхту из западных фильмов, динамичную, грациозную и большую, с вертолётной площадкой, на которую вертолёт быстро и расчётливо сел. Некоторое время лопасти вращались до полной остановки, а потом открылась неприметная дверца, из которой вышел человек в богатом, с золотом, мундире, и направился к вертолёту. Лицо у него было удивительно простонародным и загорелым; Фёдора умело выгрузили из вертолёта так, что когда тот подошёл, встреча состоялась как бы тет-а-тет.
- Да, вот так вот, Фёдор Архипович ("Валентиныч я", - хотел сказать Федя, но передумал), в своей стране, а можно сказать - и не хозяева. Обнаглели, конечно, сволочи, беспримерно обнаглели, но терпеть приходится, дело политическое. Терпеть, терпеть, Христос, как говорится, так что добро пожаловать - неожиданно закончил он свою приветственную речь, простирая перед Фёдором длань.
Но тут же сам пошёл вперёд, Фёдор за ним и вскоре, открыв пару-тройку дверей, оказались в комнате - или каюте - имевшей ту особенность, что ничего особенного в ней не было: была она безликой, можно сказать, голые стены, на одной из которых краснело светившее в иллюминатор заходящее солнце.
- Присаживайтесь, будьте любезны, отдохните, - промолвил кэп (так Федя начал его звать про себя), указывая на какой-то офисный стул для посетителей - А я отлучусь буквально на пару минут, промониторю, так сказать ситуацию, - и тут же исчез.
Вернулся он быстро, хотя конечно, минут прошло поболее пары. В его отсутствие Федя сидел и ни о чём не думал. Думать было страшно и абсолютно бессмысленно, в голове крутилась утешительная мысль: "Всё в руках Божьих". Ещё он рассматривал пустую комнату, удивляясь её пустоте, ощущал лёгкое покачивание яхты и вспоминал что-то о яхтах, опять пожалел о несъеденной рыбе и вспомнил друга Лёху, сначала не понимая, кто это - Лёха. В этот момент дверь распахнулась и вошёл кэп.
- Неплохо, неплохо, - пробормотал он, посмотрев на Фёдора, - Лиха беда, как говорится, не конец.
- А давайте-ка, любезный вы мой Фёдор Архипович (Федя про себя вздохнул, не понимая, к добру эта оговорка или ни к чему), любезный вы мой Фёдор Архипович, отметим ваше счастливое, так сказать, освобождение и наше нечаянное, но тем менее - а даже более, куда как более - приятное знакомство.
С этими словами кэп подошёл к стене, та распахнулась и явила ловко срытый небедный бар, и тут же рядом откинулся небольшой фуршетный столик. "Ах, как у них тут всё эргономично", - приятно удивился Федя.
- Давайте, давайте, - приговаривал кэп, наполняя две коньячные рюмки то ли бренди, то ли действительно коньяком из бутылки резного стекла - сухая ложка, так сказать, это не наш метод. Ну, за родину, - и Фёдор выпил.
Коньяк был потрясающий, обалденный. "Блин, в моряки надо было идти - живут же люди", - удивлённо призадумался Федя.
- Что ж, неплохо - недурственно, неплохо - недурственно, - взялся за старое кэп. - ну, и каково же ваше мнения об этих пертурбациях? Фёдор напрягся было, что же ответить, но вопрос, оказывается, был риторическим, ибо немедленно последовал следующий.
- Я слышал, вы и Степаныча видели, ну что же, как он? Ах нет, нет, не говорите - но нет, каков негодяй, чёрного кобеля, так сказать, и могила не исправит.
Фёдор решил молчать и в рассуждения не вмешиваться, дабы ненароком чего не ляпнуть. Тут весьма кстати где-то внутри мундира проиграл сигнальчик и кэп, довольно проговорил:
- Ну вот, кажется и вот, от судьбы, как говорится, не отказывайся, прощу покорнейше меня простить, опять вынужден вас оставить, но очень-очень скоро вил кам бэк, и, смею надеяться, порадую вас доброй вестью. И со словами: "Располагайтесь здесь, располагайтесь", с галантными поклонами и прочими деликатными телодвижениями, кэп исчез. После его ухода Фёдор немедленно налил себе ещё коньяку и выпил; коньяк действительно был превосходен, закусывать, правда, было нечем, да и не требовалось.
Время шло, Федя сидел на единственном здесь стуле и ждал. Солнце уже зашло, но стояли светлые сумерки и в каюте был приятный полумрак. Разные мысли приходили в голову: что устать должен был бы за этот ужасный день, не выпить ли ещё этого чудесного коньяка, почему здесь водохранилище такое огромное - не должно бы вроде, Степаныч, а ведь могли бы и убить, бывают ли здесь пробки...
Он кажется, немного задремал, и силу первого толчка оценить не смог, однако, не теряя времени, выпил коньяку - прямо из горла - сел и приготовился ждать. Ждать пришлось недолго - второй толчок сорвал его со стула, из бара посыпались бутылки и стаканы, пол накренился и в нормальное состояние не возвращался. На корточках, быстро-быстро, Фёдор устремился к выходу, и как ни странно, довольно скоро оказался на палубе, которая была сейчас полупалубой - полустеной, и продолжала наклоняться. Стоящий неподалёку вертолёт кряхтел как человек, пытающийся удержаться, и но всё же, не удержавшись, заскользил по наклонной плоскости и рухнул в воду. Нигде не было ни души. " Мама, мама дорогая" - носилось в башке у Фёдора. Третий толчок не заставил себя ждать, яхты содрогнулась, стали раздаваться ужасные тягучие скрипящие звуки-стоны, корпус завибрировал - всё это уже почти в темноте, и при полном отсутствии моряков и матросов. И кэпа.
Не то что не раздумывая, но понимая что решение поспешное всё же, Фёдор скатился к краю палубы и прыгнул в воду. Он погрузился с головой, вода была тёплой, лёгкой и какой-то доброй. Вынырнув, он энергично заработал руками-ногами и обернулся, остановившись, минуты через три. Яхта тонула, над водой осталась небольшая часть, которая погружалась медленно и торжественно, как "Титаник", при этом в полной тишине. Людей по-прежнему не было видно: ни шлюпок, ни плотов, ни спасательных кругов. "Ихтиандры они, что ли?" - со злобой подумал Фёдор. Он вздохнул, попробовал вспомнить, который берег ближе, и поплыл наудачу.
Плыл он долго. Вода слегка раскачивалась, но к этой качке он быстро приноровился, стал плыть медленнее, экономя силы - помнил, что до берега далеко. Вспомнив о кроссовках, как-то ловко под водой стащил их с ног, поизвивался и снял джинсы, плыть сразу стало легче. Футболку оставил, чтоб не оказаться на берегу совсем уж голым.
Ночь была безлунная, ясная и потому звёздная. Отдыхая, Фёдор иногда поворачивался на спину и с восхищением смотрел на небо. Такого неба он, наверное, не видел никогда в жизни. Мощная линия Млечного пути, какие-то скопления, светящиеся туманности, отдельные яркие звёздочки - всё вместе составляло потрясающую, великолепную картину, но при этом не принижающую человека своей мощью и красотой, а как бы, напротив, возвышающую. Звёзды отражались в воде, и он плыл и плыл в тёплом галактическом супе, в абсолютной пустоте и тишине, уставая всё больше и больше, и сильно, по-детски удивился и обрадовался, почувствовав под ногами дно. Он перестал грести и просто лежал на воде, но вдруг дно под ногами исчезло, и Федя, испугавшись, быстро-быстро замахал руками и ногами и вскоре ударился о дно коленями, и встал на них. "Как в церкви", - вдруг пришло в голову. И ещё - "Как у матери в чреве". Тёплая вода плескалась вокруг него в абсолютной темноте, нарушаемой лишь звездным блеском, воздух был свеж и чист, не было ничего лишнего или постороннего. В голове возникали мысли-цитаты, но он их прогонял, не вдумываясь в смысл, потому что то, что было сейчас с ним, было самым простым, первичным и ясным. И ещё он понимал, что это ненадолго.
Как ни странно, пришло оно сверху. Он вдруг заметил, что некоторые звезды стали исчезать и на их месте образовалось чёрное пятно правильной формы, формы диска. Диск стал увеличиваться, приближаясь, и когда он, зависнув над берегом, выпустил ноги-колонны и начал медленно опускаться, на его брюхе замигали в каком-то знакомом, давно знакомом ритме цветные огни. Мигая, они образовывали мелодию, которую Фёдор знал и любил, и он всё пытался, пытался снова и снова вспомнить её.