Из монологов о деньгах (1)
Не надо, Нёма, не вы первый, кто говорит мне за деньги.
Был, знаете, здесь один до вас, тоже, кстати, как и вы - Вениамин, так вот вам его история.
Звали его Венечка Йоффель, сын тёти Розы и этого инженера, который сыграл через инфаркт в Склифосовского, когда узнал за денежную реформу.
Сам Венечка Йоффель этого помнить не мог, потому что в 61 Венечке Йоффелю было три года от маминого живота, но люди потом ему всё сказали...
Так вот.
Этот инженер, папа Венечки Йоффеля, был таки не Ротшильд. Хотя и не последний бедняк. Серединка на половинку, но дело не в этом. Дело в самом Венечке Йоффеле, который таки пошёл куда дальше папы.
Дай Бог нам всем так идти, как пошёл Венечка.
В смысле, Ротшильда.
Что значит, Ротшильд здесь не при чём?
Ротшильд здесь как раз очень даже при чём.
Потому что Ротшильд имел свои деньги, а Венечка Йоффель - свои. Что делать, сколько разных людей, столько и разных денег. Даже если с виду они - совершенно одинаковые, и на каждом деньге - штампованные физиономии американских президентов.
Венечка своих денег любил не меньше, чем Ротшильд.
А вот Ротшильда не любил, потому что Венечку Йофееля все всегда этим поцем Ротшильдом тыкали.
- Ой, Веня, ты прямо как Ротшильд! - говорили одни, имея в виду то, что Венечка Йоффель немножко сделал удачного гешефта.
- У, Ротшильд!.. - рычали другие, уже совсем с другой интонацией, хотя и по тому же поводу.
Было за что Ротшильда не любить.
Венечка Йоффель прочитал всё, что было когда-нибудь написано про самого поца Ротшильда и про его поцавскую семью тоже. Больше того: Венечка от ненависти проанализировал все их делишки аж с восемнадцатого века.
Ой, что только не сделает один еврей, если он недолюбливает другого еврея!
Анализ сделал Венечку Йоффеля умным в деньгах и гешефтах.
Мозги работали как калькулятор, биржа и "Привоз" одновременно.
Венечка не мог ни разбогатеть, и он таки разбогател.
Вот вам редкий случай, как можно разбогатеть по причине не любви одного еврея к другому.
А вы мне говорите за те копейки, которые я вам должен.
Фи, Нёма! Так дела не делают!
Давайте будем умнее: вы меня возненавидите, как Венечка Йоффель поца Ротшильда, и если ваша ненависть, Нёма, настоящая, - вы неминуемо разбогатеете! А если нет, то вам эти двести рублей всё равно не помогут!
Даже если я вам их когда-нибудь отдам...
(1 октября 2002 года)
Из монологов о деньгах (2)
Она мне так и сказала: "Арон, я с вас ничего не возьму!"
Но я не обрадовался. Хотя, поверьте мне, я всегда был в этом отношении сторонник халявы. Платить за удовольствие - да ради Б-га! Но тогда пусть это будет взаимно: или Арон не сделал вам так же хорошо как вы ему?
И вот теперь, оказывается, я уже в том возрасте, когда с меня ничего не хотят брать.
И я ей сказал: "Вы, Оля, хорошая девушка из хорошей русской семьи. Я не против бесплатного, даже наоборот, но - посудите сами! - как же без денег?.."
А она погладила мене по голове, и так нежно проворковала в самое ушко: "Арон, вы чудо, но денег я с вас не возьму! Вы так чудесно со мной разговаривали... Обычно, Арон, ну, вы же знаете, как это бывает обычно: обычно, как правило, хамят, а вы - вы всё так интеллигентно, по доброму, по отечески, где шуткой, а где и объясняя, что к чему... Нет, я не новенькая. Я здесь уже работаю два года, и все два года вы ко мне приходите, и я каждый раз делаю с удовольствием... Но сегодня..." И она заплакала.
Я сказал: "Оленька! К чему слёзы? "Всё проходит!", было написано на кольце царя Соломона, и я говорю вам: всё будет хорошо. Оленька, тем более у такой чудесной девушки как вы... И если старый Арон может вам хоть чем-то помочь, вы только скажите!.."
И она улыбнулась сквозь слёзы: "Ах, Арон! Вы уже и так помогли мне... Я слушала вас, и мне было хорошо..."
Я взял её руку, и сказал: "Смотрите, Оля: вот моя рука. Она держит вашу милую ручку, и я чувствую, как нежны ваши умелые пальчики... Так почему же вы не хотите взять с меня денег? Неужели какие-то разговоры стоят того же, что вы сделали сегодня для меня? Я же помолодел на двадцать лет! Я же стал таки совсем другим человеком! Где мои года? Они остались там, двадцать минут назад, до того, как вы взялись за меня... И я говорю вам Оля, возьмите то, что я могу вам дать, иначе вы обидите меня на всю мою оставшуюся жизнь!"
И тогда она вырвала свою великолепную ручку, и тогда она сказала голосом, какого я от неё не ожидал: "Ну, вот что! В конце концов, это моё дело, брать или не брать с клиентов деньги! Всё. Идите, Арон, и спасибо вам за то, что вы так добры ко мне..."
Я встал и поцеловал ей руку.
"Спасибо!" - сказала она. "Я буду ждать вас ещё..."
И я ушёл, весь в слезах.
И у меня ныло сердце.
И я твёрдо знал: в следующий раз я приду к ней с цветами.
На углу меня окликнул старый пердун Розенблюм. Я небрежно кивнул ему, но от Розенблюма так просто не отделаешься.
Стуча своей протезной ногой, Розенблюм проворно перебежал улицу перед толстобоким иностранным авто монстром, и, обозвав владельца сего чуда враждебной техники "трижды поцем", схватил меня за руку:
- Слушайте, Арон, вы уже таки знаете? - у них для нас будет новое повышение на телефон и свет! Гершик звонил в мэрию, но они его послали в же у... Кстати, Арон, кто это вас так волшебно постриг?...
Слёзы мои, слёзы! Спасибо, Олечка!
Наверное, в самом деле, дело вовсе не в деньгах...
(1 октября 2002 года)