Каждую ночь к Ёжикову приходил Ангел. Приходил и говорил о непонятном.
Эти разговоры Ёжиков по началу прятал от остальных людей в памяти, но однажды не выдержал, выпил с приятелем Ивановым-13ым масандровского портвейну, и рассказал ему обо всём.
Портвейну рассказал, не Иванову же 13ому!..
Однако, на то он и Иванов-13ый, чтобы повсюду влезть. И влез.
Влез, и, будучи человеком злым, но образованным, ничего не понял. Однако, тут же Иванов-13ый предложил Ёжикову за ним, Ёжиковым стало быть, записывать всё то, что говорит Ангел. Иванов-13ый, конечно же, хотел Ёжикова обмануть и беседы с Ангелом, мягко говоря, прикарманить. Но Иванов-13ый не учёл только одного: Ёжиков от общения с Ангелом приобрёл особый взгляд внутрь себя и по сторонам. В тот момент, когда Иванов-13ый задумал своё воровство, Ёжиков увидел на месте Иванова-13ого только зеркало, покрытое слоем пыли.
И Ёжиков сказал Иванову-13ому:
- Ты хочешь писать по своей пыли? Но если в действительности нет ни одной вещи, откуда может взяться пыль?..
И погрузился в постепенное самосовершенствование.
С тех пор Ёжиков там, и всё записывает.
А Иванов-13ый пьёт, причём никак не может остановиться, называя Ёжикова "свиньёй". При этом сам Ёжиков посылает Иванову-13ому свой досконально точный зрительный образ в виде свиньи, раз уж Иванову-13ому так того в пьяном виде хочется.
На самом деле, в своей иллюзии мира и Пустоте Иванов-13ый и сам свинья порядочная. Пишет, знаете ли, всё подряд, безо всякого стеснения. Да мало того, что пишет: публикует за счёт соблазнённых этим "всем подряд" среднерусских богатеньких тёток.
В сердце его вместо Пустоты, куча ненужных желаний.
В Пустоте его нет сердца, поэтому она не может быть заполнена ничем.
Другое дело Ёжиков: он смотрит на вечную Стену перед собой, видит на ней себя, и в ней тоже видит себя, и в себе самом он видит эту Стену.
Вот, собственно, и всё, что можно сказать в виде предыстории.
Впрочем, это тоже Пустота, только на миг освященная лампочкой любопытства.
Что выхватил из пустоты её тусклый свет?
Случайно организованную пустым набором привязанностей обманную картинку. И свет этот не свет, и люди не люди, и ложь одна всё то, что было и всё то, что будет потом.
"Если в предыдущий миг находишься в миру - переживаешь беспокойства, если в последующий миг расстаёшься с миром - обретаешь прозрение", - как сказал однажды Ёжикову Ангел, что, впрочем, повергло Ёжикова только на новые пустые и не нужные привязанности.
2.
Порой в мире царила Тишина, как форма семантического ожидания.
В такие минуты все вокруг были сами по себе Существами без названия.
Ко мне, например, пришла один раз женщина, пребывающая в состоянии "существо без какого-либо названия", и мы чудесно провели время.
Мы сделали вид. что время нас не интересует.
Таким образом мы его "провели", что равносильно глаголу "объегорили". Глагол "объегорить", в свою очередь, восходит к имени святого Егория Победоносца и означает конкретную победу над Змием. Отсюда простейший вывод: мы, будучи Существами без какого либо названия, победили Мирового Змея, который до этого принимал вид нашего времени с целью нарушить Тишину.
Когда всё это случилось, лично мне стало очень хорошо.
А вот женщина почти сразу куда-то делась.
3.
Бабушка Ёжикова служила в разведке. Она была секретная проститутка Вермахта в чине штандартенфюрера СС. На её удочку попалась половина резедентуры Кремля. Вторая половина попалась на её попку.
Впрочем, и её перевербовали в сорок втором.
С тех пор Ёжиковы стали Ёжиковыми и переехали в Россию.
Эту историю рассказала Ёжикову его тётушка, которая была замужем за хирургом, и всё -всё знала о тайнах семейной родословной.
Ещё тётушка открыла Ёжикову тайну: за бабушкой ухаживал сам великий и ужасный товарищ Берия.
Точнее - не ухаживал, а вообще...
Ну словом, как там было - никто не знает, но бабушку не расстреляли, а отправили в Грузию, где она и жила в Абхазии, пока, собственно, не вышла замуж за мордовского коммуниста Ёжикова.
Впрочем, всё это была только легенда: под именем Ежикова, как выяснилось в пятьдесят третьем году, был спрятан от чужих глаз известнейший китайский товарищ Чжу Итин, в последствии автор самого известного учебника по истории китайской философии, а в те годы, как и до того, тайный борец за освобождение Китая и всего китайского народа от власти феодалов и империалистов.
После тетушкиного рассказа Ёжиков две недели не ходил в школу.
Он ничего не говорил и только тихо плакал.
Вылечил Ёжикова старый педиатр районного масштаба, который и не такое видел, сделав два нужных укола в попу: ровно по одному на каждую розовую ребячью ягодицу.
4.
Апокалипсис и Конец Цвета пришёл по Интернету. Его прислал неизвестный отправитель, чей адрес "Pizdets @. ru" вскорости узнали не только в России.
Ёжиков истпугался поймать вирус и письмо не открыл.
Это спасло мир, но породило массу неудобств в смысле запрограммированного состояния дел во Вселенной.
Некоторые небесные Боги в запале чувств пообещали устроить Ёжикову весёлую жизнь. Словом, всё то, что с Ёжиковым случилось, есть просто суета разобиженных на него Богов.
Что же до Апокалипсиса и Конца Света, то он так и бродит письмом по сети.
Не открывайте писем от неизвестных вам отправителей! Берите пример с Ёжикова...
Хотя, ещё неизвестно, что лучше: спасти мир или получить проклятие не понять чьих истеричных Богов на всю свою и без того ёкнутую жизнь.
5.
Во всеобщей Пустоте Ёжиков наблюдал Толстого и под его диктовку писал откровенный монолог, который сам Лев Николаевич просил передать людям в виде книги с названием "Тайный Толстой".
Авторство Толстого может подтвердить Стена, на которую смотрел Ёжиков, находясь в состоянии созерцания и самосовершенствования.
Ещё авторство Толстого может подтвердить Иванов-!3ый, который видел Толстого в состоянии своего алкогольного коллапса.
Но Иванов-13ый этого делать не будет: свинья потому что!..
Сам Ёжиков говорил так:
- Э-хе-хе... Не могу я по отношению к Иванову-13ому расстаться со своими иллюзорными образами! Всё сам понимаю, но не могу. Мне Иванова-13го жалко: он здесь в Аду. Ему, бедолаге, мирские вещи сердце так нагрузили, что в голове одни лишь абсурдные мысли.
Дальше Ёжиков смущенно молчит. Но нам понятно, что самая абсурдная мысль Иванова-13ого связана именно со свиньёй. Почему он решил сравнивать кого либо с этим существом? Кто внушил ему, что свинья есть плохо, а то, как он относится к людям, соответствует поведению свиньи?
В своём внутреннем мире Иванов-13ый не подошёл ещё к отсутствию ложных представлений. Если в один прекрасный день Иванов-13ый достигнет отсутствия ложных представлений, внезапно постигнув собственную основную природу, то сразу же станет в местах своего проживания вечно наслаждаться спокойствием и радостью.
Не следует, впрочем, путать внутри контекста - Ангела, научившего Ёжикова понимать всё вышесказанное и осознавать нижеизложенное, с Толстым, который сам до сих пор мучается контекстом.
Ангел останется Ангелом, а Толстой - всего на всего Толстым.
У каждой временной формы Пустоты свои задачи и своя, хотя и непрочная, но форма.
Я сам видел однажды во сне себя в песочнице мира, где я брал наугад из неоткуда первые попавшиеся формочки и лепил из песка то, что улетало потом обратно в никуда.
Это был очень светлый и, пожалуй. самый радостный сон за всю историю моих сновидений.
6.
Толстой тоже наблюдал Ёжикова во всеобщей Пустоте.
Ёжиков был Толстому симпатичен, и он, Толстой стало быть, говаривал Ангелу:
- Ты там Ёжикова посильнее трансцендентуй, он мне люб!..
Ангел складывал руки ладонями друг к другу и благодарно кивал.
Сам Толстой трансцендентным быть до конца не мог. Поэтому и посылал Ёжикову свою книгу в виде приходящих из созерцания отрывков с названием "Тайный Толстой".
Предположим, что любому Толстому хочется быть немножко тайным.
Например: "Я написал множество автопортретов, точнее сказать - пять миллионов двести семнадцать написал! Но лучший из них - Анна Каренина за секунду до паровозного колеса..."
Из этого высказывания Толстого видно, как он сидит, погружась, и пытается представить себя колесом и Анной Карениной одновременно.
Между прочим, эхо внутреннего скрежета ещё вернётся к Толстому в 1910 году, пройдя большой путь через множество миров и времён впереди и позади земной жизни самого Толстого.
Услышав эхо, Толстой поспешно ускользнёт из Ясной Поляны.
Его неудержимо потянет на железную дорогу.
Он так и остался там, на железной дороге, внутри рельс, тенью созданного им эха, гулом изданного им звука, мукой даденного ему контекста.
"Иероглиф Дао состоит из двух частей: шао - голова и цзоу - идти", - как писал по этому поводу в своём известном учебнике истории китайской философии законспирированный дедушка Ёжикова товарищ Чжу Итин.
7.
"На самом деле, писателя Льва Толстого никогда не было. Была абсолютная копия Толстого - механическая кукла, сделанная хитрым немцем Гугою фон Блюмбенштуком по заказу меня же, графа Толстого, возжелавшего смолоду логическую машину для письма романов прикупити..." - диктовал Ёжикову Толстой из ниоткуда.
Ёжиков поморщился.
Он понял, что мучимый контекстом Толстой пытается опять, в уже который очередной раз, оправдаться за избыточную склонность к материальному наследию.
"Бедный! - подумал Ёжиков о Толстом, - "во скольки же мирах он испачкал своё сердце?.."
8.
В первом глотке утренней праны содержится около пятидесяти тысяч ста двадцати одного микроорганизма, из которых процентов семьдесят для организма вредны просто, а четыре - так даже совсем смертельны. Но не потому, что от них в организме заводится болезнь или - что ещё хуже! - прекращается жизненно важная деятельность внутренних органов. Нет. Просто эти четыре микроорганизма сами по себе есть система и никакой другой системы стерпеть не могут.
У Ёжикова была однажды знакомая Лётчица Бузякина, которая регулярно летала в стратосферу. Там она включала своему аэроплану автопилот и предавалась внутреннему диалогу с исконно населяющими сей уголок воздуха живыми существами.
Это происходило не долго, но часто.
- Знаете. Гриша, - говорила Лётчица Бузякина Ёжикову, - они не имеют вида, не принадлежат форме, не издают звуков, но только с ними можно достичь глубины и высоты одновременно...
- Ах, Мусенька! - Страстно отвечал её Ёжиков. - Что есть глубина? Что есть высота? Это одно только лишь ваше воображение... В вас, Мусенька, слишком много желаний, но слишком мало логики...
Лётчица Бузякина начинала сердиться и топала на Ёжикова малюсенькой ножкой, обутой в блестящие сапоги из красной крокодиловой кожи.
- Вы хам, Гриша! Что вы можете знать? Ущелье, будучи пустым, имеет форму, в то время как пустота в ущелье пуста всем одиночеством мира и формы иметь не может!
Ёжиков вздыхал, но всё ещё пытался объяснить:
- Но, Мусенька, будьте же милосердны! Что есть мир?.. Что есть одиночество?.. И - ради Бога! - о какой такой форме вы всё время изволите говорить?..
- Нет, это не выносимо! - вскрикивала Лётчица Бузякина и бежала к аэроплану.
Увы, но им так и пришлось расстаться в полном непонимании.
Ёжиков на прощанье подарил ей волшебной красоты прибор. Он состоял из одного, спрятанного во второе, и помещённого в третье. Причём второе автоматически скрывалось в первом, а третее содержалось в двух предыдущих.
- Это вам, милая Мусенька... - Грустно сказал Ёжиков. - Выбранный путь уже дал вам радость первого, так пусть это первое породит второе, и вы достигните в великой радости третьего...
- Ах. Гриша! Если бы вы только знали... - Глаза Лётчицы Бузякиной уплыли, качаясь на слезах. - Но прибор я возьму.
И взяла.
А что делать? Если Лётчица Бузякина сама по себе система, то никакой другой системы она стерпеть не может.
Впрочем, всё это только досужие привязанности временного пребывания на земле..
Ёжиков часто, закрывая глаза, видел в воздухе Лётчицу Бузякину. Она стала частью воздушной среды, потому что стремилась к этому.
И Ёжиков каждый раз внутренне здоровался с ней, ласково шепча:
- Летите. чудесная Мусенька! Летите!.. Ведь если никто не будет верить в духи и души, разве в Поднебесной не воцарится беспорядок?..
9.
Иванов-13ый вяло жевал зелёный лук и уныло смотрел на бутылочное пиво.
Пиво плескалось в зелёной темноте бутылки и тоже смотрело на Иванова-13ого.
Однако, если Иванову-13му пиво нравилось, пиву Иванов-13ый не нравился совсем.
- Кто меня пьёт? - С негодованием говорило само себе пиво. - Где в нём возвышенность? Что ему моя бродяжая романтическая суть? Да он же никто, родом ниоткуда, и фамилия его никакая! Тоскливый алкаш, не трогай меня! Хоть оцени! Хоть посмакуй! Нет. Тупо смотрит мимо и понужает, как последнюю скотину...
Пиво мучилось, а Иванов-13ый тянул нечистую ладонь и хватал бутылку за горло. Она начинала задыхаться, а Иванов-13ый только впивался жадными слюнявыми губами и всасывал в себя твёрдые края бутылочных губ, пока не истекала из них искомая жидкость.
Пиво последний раз тихонько булькнуло и перестало быть пиво само по себе. Оно стало частью внутренней пустоты Иванова-13ого.
Тогда Иванов-13ый сказал, злобно захохотав:
- В миг, когда происходит расставание с миром, наступает прозрение...
Иванов-13-ый не верил даже в то, что говорил сам. Слова вначале накапливались внутри его, взятые отовсюду, где плохо лежит, путём слушания, чтения и других обыденных форм уворовывания. Потом Иванов-13ый их писал или говорил другим людям.
Когда Ёжиков смотрел на Иванова-13ого, Иванов-13ый был виден Ёжикову в виде безотказно работающей машины для умертвления слов.
Когда пиво стало ничем, растворясь в Иванове-13ом, оно почувствовало себя гораздо лучше и вырвалось через рот Иванова-13ого слегка искажённым, но чрезвычайно длительным звуком АУМ, который и был услышан окрестным миром:
- Ик...
10.
Папа Иванова-13, Иванов-12ый, был большой деятель искусств.
Он, извините, делал в искусстве.
Причём: в отличии, например, от родственников Ёжикова, никто из близких Иванова-13ого законспирированным не был. Даже наоборот. Всё открыто, всё настежь, никаких тайн. Папа ихний, Иванов-12ый, так тот вообще на государственном обеспечении жил и деньги получать по удостоверению в специальный дом на улице Коммунизма ходил, и даже погоны для этого надевал, вместе с орденами. Маменька же Иванова-13ого, госпожа Иванова-12ая, урождённая Титаненко-Михаленко, не менее открыто руководила подростковым отделением растущих потребностей при управлении народного образования республиканского масштаба. Настолько открыто руководила, что о ней даже на Венере знают, потому как именно в её педагогическую честь самый глубокий венерианский кратер Кратером Ивановой назвали...
Скорей всего по причине этой чрезмерной открытости своих предков, сам Иванов-13ый имел внутри себя тайную, глубоко законспирированную область Ужаса и Кошмара.
Если кто-то не знает, то я скажу вам: даже один законспирированный и тайный человек внутри - это проблема.
А у Иванова-13ого такой проблемой была целая область.
Причём, по последним статистическим данным, область эта равна по территории пяти с половиной Швейцариям плюс-минус княжество Монако.
Иванов-13ый был с малолетства всем этим внутри себя мучим, отчего и вырос большой дрянью с глобальными возможностями социальной адаптации. От папеньки Иванов-13ый наследовал его не мереный дар делать в искусстве, а от маменьки - украинский вредный характер. Проблем, кстати говоря, у общающихся в силу жизненных обстоятельств с Ивановым-13ым людей, это отнюдь не убавило.
Люди порой открыто недомогали и даже тайно умирали от ужаса и кошмара.
Впрочем, ещё древние знали: есть множество вещей, которые практически бесполезно объяснять словами.
Ко мне однажды пришли вот так же тени Гогенцоллеров и стали требовательно греметь костями, выть и просить о том, чтобы я включил им - наконец-то! - телевизор...
Слов они не понимали, визуальных картинок различать не могли, но желание их искони для меня закон, ибо я, и предки мои, и предки предков моих всегда служили, служат и будут служить Гогенцоллерам.
Служба наша есть привилегия моей фамилии.
Она длится от века.
Вот её суть: когда приходят тени Гогенцоллеров и начинают греметь костями, каждый живой мужчина в моём роду обязан в силу службы своей включить благословенным теням Гогенцоллеров телевизор.
11.
Ёжиков сказал:
- Ангел сегодня был мрачен. Он только что обнаружил целые страны потомков Пигмалиона и Галатеи.
- И что же? - поинтересовался я, тогда уже твёрдо зная: следующий мой роман в жизни будет о Ёжикове.
- Ничего. - Ответил Ёжиков. - Просто Ангел очень от них устал. Вы же
понимаете, Саша: они талантливые и каменные одновременно...
12.
Ёжиков сидел и смотрел на стену. Стена, само собой разумеется, подсказывала Ёжикову главные внутри Ёжикова состояние.
Тут из стены вышел трезвый палестинский рыбак Симон и протянул Ёжикову руку.
- Пётр! - Сказал палестинский рыбак Симон Ёжикову.
- Кто Пётр? - Вежливо переспросил ради понимания смысла Ёжиков.
- Я Пётр. - Ответил Симон.
- А зовут Вас как? - Опять исключительно ради смысла поинтересовался Ёжиков.
- А зовут меня Симон. - сказал Симон.
- Тогда кто Пётр? - Ёжиков был терпелив, не то что некоторые.
- Да я Пётр и есть! - Ответствовал Симон, тоже отличавшийся большим терпением. Руку он всё ещё держал перед Ёжиковым протянутой.
- Пожалуйста, пожалуйста, если Вам так удобней... - Ёжиков искренне пожал палестинскому рыбаку Симону всё ещё протянутую руку. - А я, знаете ли, так вот не умею... Хочется, да не могу...
- Ты это о чём? - Напрягся палестинский рыбак Симон, но руки не убрал.
- Я это о Вашей свободе! - Ёжиков немного потряс руку Симона, от чего Симон слегка поморщился, но руки не убрал всё равно.
- Моя свобода в вере! - Твёрдо сказал палестинский рыбак Симон.
- Именно в вере! - Ёжиков опять потряс руку Симона. - Иначе Вы были
бы привязаны к имени, как козёл к колышку!..
- Кто козёл? - Симон всё-таки убрал руку.
"Какой неприятный собеседник!" - подумал Ёжиков, но сохранил выдержку и, улыбнувшись, примирительно сказал:
- Я имел ввиду свободу Конфуция, который выдвинул требование об исправлении имён...
Тут палестинский рыбак Симон почувствовал непреодолимое желание уйти. Но он сдержал себя, и со всей убедительностью, отпущенной Небесами, сказал:
- Сын мой, я Симон, а имя моё - Пётр! И ты в сердце моём, сын мой!..
- Ну, конечно же! - Ёжиков даже обрадовался. - Я в Вашем сердце, и Вы мне - отец! А я - отец Вам, и Вы - в сердце у меня! Мы все внутри друг друга на этой земле! Вы - Ёжиков!..
- Каких ёжиков? - Заревел Симон-Пётр. - Что говоришь ты, завязавший ноги в узел? Да кто ты такой вообще на моём пути, прости Господи гнев мой и нетерпение моё!.. Да я... Да ты...
Ёжиковы стало грустно. Он закрыл глаза и представил себе тихое голубое море, которое должно было его, Ёжикова, на данный момент сию минуту отвлечь и прямо сейчас же успокоить шорохом крупной гальки, шёпотом белой пены, как известной Ёжикову формой истинного покоя...
Но - увы! - из моря тут же вышел трезвый палестинский рыбак Симон.
Ёжиков на всякий случай открыл глаза.
Палестинский рыбак Симон из его воображения совместился с таким же точно палестинским рыбаком Симоном в реальности.
Теперь они кричали и негодовали вдвоём, соединясь в друг друге.
Ёжиков пожалел, что они так и не стали его, Ёжикова, частью, а он не стал частью их.
Впрочем, Ёжикову было не привыкать.
"Он бы мог понять, но ему помешала его одержимость. своими именами.." - Думал Ёжиков. - "Но он хотя бы приблизился к тому, что любое имя - это всё равно одна и та же сущность..."
Ёжиков снова закрыл глаза. Теперь перед ним была только стена.
Ёжиков полностью сосредоточился на этой стене и вскорости был уже там, где никакого палестинского рыбака Симона не было и быть не могло.
- Улетел, слава Богу! - Сказал Симон, отдуваясь, и гордо добавил:
- Что тут не понятного? Зовут меня Симон, а имя моё - Пётр...
И звякнул ключами.
13.
Под голову Иванов-13ый положил кроссовки, чтобы их не украли. А саму свою голову накрыл тяжёлым ватный одеялом, чтобы голова не улетела. Под этим же одеялом Иванов-13ый держал ночью и остальное тело, но это была уже просто привычка земного существа.
Голова жаловалась ногам:
- Мне лично вот так - душно...
- А нам вот даже совсем тепло! - отвечали ноги.
Во всём теле Иванова-13го даже ночью зрело непонимание. Оно беспокоило и мешало, хотя очень хотелось спать.
Однажды Иванов-13ый попробовал перед сном не класть кроссовки под голову, а голову не укрывать одеялом.
Кроссовки тут же украли, а голова улетела не ведомо куда.
Между прочим, Иванову-13ому почти сразу же после этого стало немного легче. По крайней мере, непонимание из тела Иванова-13ого ушло, перестав его беспокоить и мешать.
Кроссовки Иванова-13ого видели позже и многократно на разных случайных существах семи миров и одиннадцати небес.
А вот голову - голову так и не нашли вообще...
У самостоятельно обитающих голов, на самом деле, не так уж много вариантов обитания.
Ёжиков однажды сосредоточился и вступил с улетевшей навсегда головой Иванова-13го в ментальный недолговременный контакт.
- Как Вы там? - Спросил Ёжиков, когда почувствовал связь с головой
Иванова-13го. И, уже спросив, увидел вдруг её ясно перед собой. Голова была плохо выбрита и выглядела лет на двадцать старше самого Иванова-13-ого.
- Плохо... - Прошипела голова, и под выцветшими её глазами резко
обозначились на чёрных мешках две кристально чистые слезы. - Пью я тут...
- А вернуться не пробовали? - Ёжикову было не приятно, но он изо всех
сил держался.
Голова только мотнула щеками, от чего изображение всё сразу как-то съехало вбок, а потом и вовсе пропало.
На стене перед Ёжиковым остались только две, не успевшие улететь вслед за головой, кристально прозрачные слезы.
Но и они пропали, спустя совсем немного времени.
14.
Однажды Ёжикову понадобилась отвёрточка.
И нет в этом ничего такого или этакого!
Ведь может же человеку в жизни понадобится отвёрточка...
Так нет.
Миры забеспокоились. Небеса разволновались.
Ангел полетел, из Стены к Ёжикову вышел, спрашивает:
- Что это тебе, Ёжиков, отвёрточка понадобилась?
- Винтик на левой стороне ослаб... - Ёжиков Ангелу отвечает, взгляда
от Стены не отводя.
И пальцем, стало быть, показывает: где эта самая левая сторона, на которой винтик ослаб, находится, и что там, на этой левой стороне, за винтик такой ослаб-открутился.
- А мы переполошились! - Вздохнул Ангел облегчённо, - думали случилось чего...
- Да нет, только винтик... - Подтвердил ничего не случившееся Ёжиков.
Ангел полетел обратно на Небо.
Там Ангел всё подробно рассказал, и все на Небесах были рады.
От радости Небес на земле стояла хорошая погода и почти никто из добрых людей не болел и не умирал
А Ёжикову была ниспослана отвёрточка.
И Ёжиков, тихонечко напевая что-то очень душевное, подвертел ослабший на левой стороне винтик.
15.
Вначале Стены не было. Хотя, Стена была всегда, просто Ёжиков её не замечал. Ещё точнее - Ёжикову даже в голову не приходило, что Стена есть. Жил себе, жил, и никакого дела ему, как Ёжикову, до Стены не было.
Но как-то раз всё в его жизни изменилась.
Потому что появилась Стена.
Давайте, опять же, уточним: Стена появилась только для Ёжикова. Для многих других Стена так и не появилась вообще. А для кого-то, кому особенно повезло, Стена была и раньше.
Ёжикову в детстве Стены не хватало, в юности он без Стены помучился, а в зрелости даже собирался одно время уехать от себя самого за тридевять земель, в какую-нибудь Богом забытую Америку.
"Бог забыл Америку, потому что слишком занят Россией!" - Информировал Ёжикова Толстой из ниоткуда. - "Все, кто туда уехал, тосковали о Родине, даже не подозревая, что они - на самом деле! - тоскуют о Боге..."
А Ёжиков искал тем временем Стену среди женщин, но не нашёл.
Видел Ёжиков Стену во сне, но испугался; и, проснувшись в Страхе, пошёл искать успокоения в местах иных.
И встречали иные места Ёжикова пивом. И пил Ёжиков пиво, и Страх Ёжикова пил вместе с ним.
И видел Иванов-13ый самолично, как пьяный Страх Ёжикова танцевал одиноко боевой танец племени Мумбу-Юмбу среди притихшей пивнухи.