Утро как всегда (очень мило с его сторону) обещало хороший день. Внизу еще не проснувшиеся люди торопились по своим делам, оживляя своими мыслями стены и дороги старого города. Города, которому, как им казалось, до них нет никакого дела.
На самом деле города всегда живо интересуются, что там происходит с их жителями. Они наблюдают, смеются над хорошими шутками, радуются вместе со счастливыми, грустят с печальными, приветствуют рождение и провожают смерть. Они прекрасно умеют сострадать и радоваться без зависти, а самое главное умеют запоминать понравившиеся им моменты. И иногда, ну просто ради шутки, чтобы повеселить случайного прохожего, они показывают эти моменты чем-то приглянувшимся им жителям. Именно так возникают истории о таинственных домах, которых "раньше там не стояло", людях в старинных или наоборот еще не придуманных одеждах (для них, по сути и прошлое и будущее происходит одновременно).
А еще если уж мы начали открывать секреты - у них есть Двери. Не те двери, через которые мы проходим по сотне раз на дню, а Двери, механизм работу которых так прост, что его до сих пор никто не понял, и, тем не менее, они говорят о том, что города гораздо ближе друг к другу - чем мы думаем. И именно благодаря им, часто бывает, что люди, которым нужно срочно оказаться в другом городе, по настоящему срочно, случайно зайдя в ближайшую дверь (кафе-магазин-вокзал), после мгновения удивленного озирания (примерно 10-15 минут, ну не славимся мы скоростью реакции временами, зато какие милые, красивые и временами умные) вдруг понимают, что в данный момент они оказались именно в том городе, где нужно, даже на той же улице. Вот такие вот они города. Толи забавные зверушки, толи остатки прошлой, но очень мудрой и могущественной цивилизации.
Но мистер Соер, о котором собственно и идет речь, хоть и с множеством лирических отступлений, не особо задумывался над тем, что происходит в городах, с городами и между городами. Просто он об этом всем знал и принимал как должное. В этот город он приехал только с одной целью - убить человека.
"Наблюдать за людьми, конечно, интересное занятие, но есть дела и поважнее". Но вместо того, чтобы заняться чем-нибудь другим Соер лишь мрачно махнул стаканом в сторону появившемуся из глубин подсознания и отразившемуся в оконном стекле лицу некогда близкого человека. Услужливое стекло тут же показало его "жизнерадостную физиономию".
Выйдя на улицу, наш герой, пожалуй, впервые в жизни стал вглядываться в лица людей, случайных прохожих. Просто ради интереса - догадаются ли они о чем-нибудь или как всегда пройдут мимо равнодушно скользнув по нему взглядом и лишь потом, встретив в случайном кошмаре его мрачную физиономию удивятся - "Где-то я его видел".
Но и случайные прохожие его сегодня разочаровали. Кто - то нарвавшись на его колючий взгляд недоуменно пожимали плечами, некоторые отводили глаза, но смотрели очень внимательно, кто-то даже улыбнуться пытался. А почему бы и нет? Улыбка довольно заразная штука. Но таким людям Соер улыбался сам, и охота улыбаться у них пропадала надолго. Сами виноваты.
--
А говорят, что животные все чувствуют и понимают. Ну скажи, бродяга, чувствуешь ли ты хоть что -то? То, что я несу, и что собираюсь сегодня сделать? Примерно в половине восьмого вечера (добавил он с лукавой улыбкой)
"Да знаю я все, и кто ты, и куда идешь, только у тебя все равно ничего не получиться, вернее получиться, но не так, да ты и сам знаешь, а то бы тебя здесь не было. Лучше между ушами почеши". Но вслух по понятным причинам, лохматый бродячий пес говорить не стал. Лишь кивнул и махнул пару раз хвостом (дань вежливости, а не радости- кормит же) и продолжил свое увлекательное занятие - поедание принесенного и любезно предложенного ему Соером мороженного.
"А может ты и прав". Подумал Соер и потрепав собаку по загривку пошел прочь. Какой-то сегодня был неправильный день. Но такого быть не может быть - потому что неправильных дней у Соера не бывает н-и-к-о-г-д-а! Такая вот у него занятная работа. Сумрачные мысли, сумрачное ощущение всего окружающего. Его собственные часы, которые, кстати, не ошибаются в принципе, показали, что ему осталось до назначенного времени около двух часов. Но часы, украшающие большой фонарь, встретившийся ему по пути, показали ему, что он глубоко ошибается. Он погрозил им от досады кулаком, но часам его угрозы мало мешали - они продолжали обсуждать последние новости с сидящим на них голубем.
Адрес был ему не нужен, через минуту Соер уже стоял у двери самого, что не наесть обыкновенного особняка. Скучного и серого снаружи и крепко уснувшего внутри. Дверь естественно мало заинтересовала его, даже если бы она была открыта, он бы просто прошел. А сквозь или через - какая разница? Дом словно ждал его, ждал, но ждал с интересом, а, не замерев от ужаса. Не было напряженно музыки, звенящего, от предчувствия неминуемый беды воздуха, а скорее хотелось расправить плечи, улыбнуться и протянуть руку новому знакомому.
Хозяин дома ждал его (а может и не его) в библиотеке.
--
Ты пришел. Давай скорее, а то моя храбрость испариться как лед в этом стакане. А я ведь так хотел встретить тебя достойно.
Старый писатель (и вовсе он был не старый, просто ему нравилось так о себе думать) сидел в глубоком кресле у стены, и смотрел на вошедшего Соера, с плохо прикрытым показной бравадой ужасом. И надеждой. Соер присел на корточки около кресла так, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с глазами человека.
--
Да? И зачем я тебе понадобился человек? Ты так отчаянно звал, но физическая боль не терзает тебя, и душевная тоже, а то бы ты уже нашел способ обойтись и без моего прихода. Объясни мне и я попробую понять. Зачем?
На одну секунду Соер коснулся его сознания, его души, дотронулся ледяными пальцами до сердца, заставив его замереть, но потом отпустил и отступил в тень. Но и этого мгновения невидимого человеческого глазу хватило для того, чтобы взгляд стал мертвым от ужаса, а дыхание и тихим и сиплым.
--
Ты, ты, не должен спрашивать. Я думал ты просто придешь и ...
Слова, слова всегда приходившие на помощь писателю в этот раз разбежались в разные стороны и испуганно вспыхивали в дальних уголках мозга.
"Я слушаю": холодно напомнил Соер, все еще продолжая смотреть писателю в глаза, просто смотреть, но и этого было достаточно липкому вездесущему ужасу. Ужасу перед смертью. Ужасу, что заставляет нас просыпаться в ночи от громкого стука собственно сердца, страху, перед хрупкостью, всего, жизни, мира. Он рождается глубоко под сердцем, крепкими нитями он стягивает запястья, ноги, и вот ты уже не можешь пошевельнуться, тело выгибается дугой, так кажется, на самом деле ты просто лежишь, немой крик рвется наружу, но, увы, эту способность тоже забирает страх. Все это за краткий миг пережил наш писатель. Но встряхнув головой он заставил себя успокоиться и посмотреть в глаза, Соеру, своему самому сильному страху и, почему-то, до недавнего момента самому желанному гостю.
--
Знаешь, я больше не могу писать. Я написал больше сорока книг, а теперь лист белой бумаги стал моим самым страшным кошмаром, у меня даже туалетная бумага разноцветная, чтобы не напоминать. Вон там мои книги, там моя жизнь. Оказалось, что только там она и есть. Я жил там, там была семья, друзья, приключения, я путешествовал, мечтал, любил, у меня были дети. И я думал, что так и есть. А сейчас, когда я потерял эту способность, то я потерял и путь туда, значит, умер, умер там, а что меня держит здесь? Здесь, лишь призрачном отражении того, моего мира.
"Людям свойственно разукрашивать свои слова неуместным пафосом. А может, ты просто нашел новый мир для себя?": подумал Соер, поморщившись, словно прожевал кусок лимона.
Подойдя к окну и отдернув занавески Соер, повернулся к писателю, ожидающему его решения с покорной обреченностью, но уже без страха и напускной бравады-желания умереть, видимо он уже понял свою ошибку.
--
Ты когда - нибудь бывал в Риме? Там живет мальчик, он недавно попал в аварию, и сильные боли скручивают его тело по ночам, но он никогда не зовет меня. Он прогоняет боль мыслями о том, что завтра он как всегда проснется, и мама вынесет его кресло в сад, где он до обеда будет читать, читать как это не странно твои книги. А вон там, в окне соседнего дома, видишь, плачет девочка? Она закапала страницы новой маминой книжки чаем и та отругала ее, о чем, кстати, сама уже жалеет. Неужели тебе так скучно? Или ты потерял способность видеть? Ты хочешь отказаться от кофе по вечерам, пеших прогулок по улицам тех городов и стран, которых ты никогда воочию не видел, но о которых много писал, запахов, ощущений, несказанных слов, и прочих столь необходимых мелочей, просто потому что тебе понадобилась хорошая встряска и ты, как и полагается писателю написал свою смерть? Знаешь сколько людей действительно призывают смерть в надежде избавиться от жизни и не находят ее потому что надежда еще есть? Знаешь?
Он обернулся и посмотрел в сторону человека. Писатель беззвучно плакал, закрыв лицо руками, стараясь слезами смыть стыд со своего сердца. Стыд за эту слабость. Слабость, что привела в его дом Соера.
--
Так я и думал.
Соер вышел из комнаты. Он ничего не сказал больше, да и не нужно было. Жизнь уже вернулась в этот дом. Лишь спустившись в гостиную, Соер подошел к камину, и, протянув руку дотронулся до стрелок больших каминных часов, что остановились с его приходом. Часы снова пошли, зашевелились занавески, и сквозняк пробежался по комнатам дома- прогоняя тоску и серую пыль. А Соер, улыбнувшись печальной мудрой улыбкой, растаял в воздухе, уходя туда, где он должен быть.