Не отталкивай от себя то, что само идёт в руки, в следующий раз вполне возможно оказаться ни с чем.
Автор.
ПРОЛОГ
Луиза всеми силами старалась не думать о предстоящей разлуке. Даже сейчас, когда она крепко прижималась к плечу Тео, ей казалось, что экипаж вскоре повернёт на улицу Фобур-Сент-Оноре и остановится возле небольшого особняка. Легко спрыгнув, Тео подаст ей руку и они вместе войдут в знакомый подъезд, где у господина Трианье он арендует студию. Луиза ощущала тепло на своей руке, безмятежно покоившейся в ладони Тео, и он её слегка поглаживал, едва прикасаясь к запястью. Счастливая и благодарная привычка к присутствию этого человека в своей жизни настолько заполнила всё существо Луизы, что дни проведённые без него, теперь казались бесцельными и пустыми. Прочувствовать гнетущее одиночество ей уже однажды довелось и она хорошо запомнила, как грустно ей было в Арле, где в ожидании возвращения в Париж время почти остановилось.
" ...Ах, Тео, Тео...
Мой нежный гений, как я не хочу тебя сейчас отпускать..."
В душу настойчиво закрадывалась необъяснимая тревога за него и жалость к самой себе. Она вдруг вспомнила их первую встречу у Арансона, где молодой человек невольно привлёк её внимание тем, что горячо спорил. Луиза не видела его здесь прежде. Хотя Арансон и не отличался замкнутостью натуры, круг знакомств скульптора редко претерпевал изменения. Двери его студии всегда были гостеприимно распахнуты, и та благожелательная и немного сумбурная атмосфера, что здесь царила, неизменно привлекала к нему людей, так или иначе связанных с искусством. К нему тянулись, как к таланту и как к человеку. Недаром даже такого высокого ранга художница как Берта о нём отзывалась столь лестно. Судя по репликам хозяина, нетрудно было предположить, что он знает своего гостя уже давно, и непонятно, почему Луиза увидела его только теперь.
Молодой человек не выглядел, как все. Нелегко было вот так сразу сказать, в чём проявлялась эта непохожесть. Так свойственная определённому кругу парижских художников скрупулёзно выверенная небрежность в костюме, у него отсутствовала напрочь. Напротив, в его манерах прослеживалась точность и аккуратность, которая больше присуща людям с логическим складом ума, чем представителям богемы или тем, кто самоуверенно себя причисляет к этой части общества без всяких на то оснований. Он не старался специально произвести впечатление и держался очень непринуждённо. Во всём его облике сквозила независимость характера, чаще всего не выставляемая напоказ, а скрываемая, но всё же так хорошо заметная окружающим. Луиза обратила внимание, как он элегантно закуривал, вытаскивая из портсигара своими длинными нервными пальцами очередную папиросу и задумчиво её поджигал...
- Меня зовут Тео, я из России...- смушённо произнёс он, когда их представили.
- Ну, это видно невооружённым глазом, - со смехом ответила Луиза.
Она почти непроизвольно не смогла избежать неизвестно откуда взявшегося кокетства, которое совершенно не любила ни в себе, ни в других. Ей вдруг беспричинно не удалось подавить этот глупый, как она считала, признак наивного жеманства, что так часто присутствует в барышнях её возраста.
- Стоит лишь прислушаться...
Без всякого сомнения Луизе понравился этот пылкий спорщик, за которым она наблюдала некоторое время издали.
- Вот как?
Молодой человек смутился ещё больше. В его глазах, цвет которых переходил из серого в голубизну, Луиза увидела открытую восторженность, свойственную творческой и увлекающейся натуре. Они смотрели на неё с ненаигранным интересом и в них безошибочно угадывалось стремление продолжить случайно завязавшуюся беседу.
- Неужели мадемуазель заметила во мне другое существо?
Её новый знакомый уже справился с первой робостью и не собирался скрывать, что её слова его заинтриговали.
- Заметила...
Она поняла, что уже не сможет жить без этого взгляда...
- Наверное, только русские умеют отстаивать свою точку зрения так, что становится страшно за их оппонентов...
Луиза подвинулась к нему ещё ближе и теперь ощущала, как они оба слегка покачиваются в такт движения коляски.
- Не волнуйся, милая. Я отпишу тебе сразу по приезду.
Тео на секунду задумался и с неуверенностью произнёс.
- Не думаю, что я задержусь там более месяца.
В его голосе звучала тревога и Луиза прекрасно понимала такое состояние и то волнение, что он испытывал по поводу своей матери.
"...Насколько она больна?"
Эта мысль не давала ему покоя. Последнюю неделю с момента получения письма из дома Тео не находил себе места и Луиза знала, что он сильно переживает.
"...Россия! Боже мой! Какая безумная даль..."
Луизе казалось, что он отправляется на край света. Вдали, сквозь ветви цветущих каштанов уже угадывались очертания Страсбургского вокзала. Ещё какие-то мгновения они будут вместе, но совсем уже скоро поезд умчит его в необозримое пространство, а она будет считать дни и ночи, пока опять не окажется с ним рядом...
- Глава 1 -
В нескольких кварталах от дома послышались сирены полицейских машин. По звуку их было две. Мерзопакостный квакающий вой обеих накладывался один на другой, приближаясь под самые окна. Вечно запруженная улица, которая едва замирала на пару часов под самое утро, снова ожила, как неизлечимый больной от кратковременного тяжёлого полузабытья. Раздался визг подъёмника мусоровоза, затем гулкий грохот опорожненных баков и уже как по команде - все остальные слухораздирающие ноты. Всё эти шумы, претендуя каждый сам по себе на соло, сливались в классическое сопровождение наступающего утра в большом городе.
"...Американская рапсодия, чёрт её побери.. - подумалось сквозь сон, - ...Проклятье! Нашли место и время.Ещё такая рань..."
Макс, испытывая привычное раздражение, автоматически вслушивался, как постепенно удаляются куда-то за дома и теряются в близлежащих кварталах звуки присутствия блюстителей порядка. Ему захотелось снова уснуть, но это было бесплодным усилием, обречённым на неудачу с момента пробуждения. Навязчивый нарастающий гул снаружи уже всё настойчивей проникал внутрь комнаты. Сквозь неплотно прикрытые жалюзи на окнах просматривался сероватый рассвет и светлеюшее в разрыве силуэтов крыш небо. Макс ещё раз перевернулся с боку на бок, и прочувствовав до конца неудобство и жёсткость подушек, понял уже окончательно всю тщетность своих попыток. От потревоженного сна испортилось настроение - и без того неважное. Своё состояние Макс мог бы смело отнести к депрессивному синдрому, уж слишком узнаваемыми выглядели все признаки. Нередкое здесь в "Штатах" бытовое расстройство психики со всеми побочными неприятностями в виде вегетативного симптома и иногда возникающих соматических нарушений. Нельзя сказать, что Макс был склонен к ипохондрии, которую время от времени он с недоумением начал замечать в некоторых своих сверстниках. Отнюдь. В меру бодрый и жизнерадостный в той степени, чтобы не выглядеть идиотом, он всегда старался быть объективным к собственному душевному самочувствию. Человек без проблем вызывает оправданное подозрение - это свидетельствует не столько о его жизнелюбии, сколько указывает на очевидную неполноценность. Макс прекрасно знал причину своего недуга, но не видел путей к его преодолению.
"...Господи, как не хочется вставать.."
Он вспомнил без всякого энтузиазма обо всём, что его окружает, и тяжело вздохнул. Для него не было ничего хуже утренней хандры, совершенно ему прежде не свойственной. Провалявшись ещё немного в постели, Макс понял, что ничего не остаётся делать, как подняться. Он всё ещё оттягивал наступление нового дня и даже старался думать о чём-то постороннем, отгоняя от себя неутешительную мысль, что деться некуда и надо готовиться опять впрягаться в свою дурацкую работу. Пожалуй, именно в этом нежелании и концентрировался весь смысл. Малоприятное и опостылевшее занятие, которое в последнее время незаметно превратилось в тяжёлую обузу. Любой другой на месте Макса уже давно и без ненужных колебаний взял бы и бросил то, что так его тяготило, но с ним такое произойти не могло.
Человек слова - его раб, но лучше быть заложником собственных обещаний, чем безответственно их генерировать в пространство.
Макс хорошо помнил о своих обязательствах, но не только они удерживали его. Существовали чужие надежды, что возлагала американская корпорация в лице двух человек на него - их русского партнёра. История началась давно, лет пять назад, но он с лёгкостью смог бы проследить все свои шаги на пути к сегодняшнему дню...
Приехав однажды в Америку, как человек, собирающийся строить здесь свою жизнь, Макс подобно многим, не стал заканчивать компьютерные курсы или подтверждать свой диплом. Ни к тому, ни к другому он не испытывал ни малейшего интереса, хотя для подавляющей массы искателей заокеанского счастья такая перспектива выглядела вовсе неплохим способом устроиться в обозримом будущем. Его тошнило только от одной невыносимой мысли, что придётся протирать штаны с восьми до пяти в каком-то скверном офисе, где вскоре станут подсиживать и ревниво следить за чужими, то есть за его успехами, другие такие же, с позволения сказать, коллеги. Не составляло никакого труда себе их представить, в большинстве трудолюбивых и исполнительных, но бесцветных и незаметных в жизни людей - то ли своих соотечественников, то ли недавних выходцев из дружественных бывшему Советскому Союзу братских стран, не по воле случая, а по собственному желанию, как и он, оказавшихся на чужбине. С их пчелиной положительностью, от которой его станет воротить уже через неделю, вперемешку с растущим желанием поскорее забыть, как жуткое наваждение, своё пребывание в этой компании.
Вообщем, по отношению к подобным людям он не имел ничего плохого... Вполне вероятно, что природа не обделила их хорошими и даже отличными качествами, но как иногда бывает, очень и очень трудно избавиться от ощущения гнетущей несопричастности. То есть, смотришь на своего ближнего и испытываешь настойчивое желание не иметь с таким ничего общего. Ну, не хочется и всё тут, и бесполезно искать рациональное объяснение. Скорее всего, Макс просто не отождествлял с собой выбранную ими дорогу, которую он скептически прослеживал в непрерывном и замкнутом движении ежедневных обязанностей. Очень уж такая жизнь напоминала ему зоологический сад в какой-нибудь благополучной стране: красивую тюрьму, где за толстыми прутъями с тоской смотрят на волю сытые животные, ограниченные пространством тесного вольера. Ничего другого не остаётся, как только ходить бесцельно из угла в угол или беспробудно спать, переживая во сне утраченную когда-то свободу. Макс прекрасно знал, что рано или поздно его натура не выдержит, и когда это с ним произойдёт, он наверняка пожалеет, что не воспротивился раньше и бездарно потерял столько времени. Хорошо, если будут силы встряхнуться, а не навсегда завязнуть в закодированной смертельной скуке. Под её гнёт человек попадает медленно, но неизбежно, став однажды пленником здравого смысла. То, что под ним подразумевают - это чаще всего ложные приоритеты людей, лишённых всякой фантазии. Таких большинство, и это их правда. Как правило, она заключается в невзыскательных потребностях в виде набора стандартных приобретений представителя среднего класса. К несчастью, ради них человек идёт на максимально неоправданные усилия, которые того совершенно не стоят. Впрочем, жертва неравноценного обмена потому и оказывается таковой, что счастлива в своём неведении.
"Подобные ориентиры не для него. Он уже давно отвык от надуманной необходимости сверять по кому-то свой шаг, предпочитая поиск в свободном, пусть даже и нелёгком, плавании."
Такой стиль Макса всегда устраивал более, чем тот, где присутствовал неизменный распорядок со своим клеточным однообразием, изнуряющий физически и выхолащивающий напрочь любую импровизацию.
Он быстро понял, что ни один из советов, что исходили от проживших здесь не один год его земляков или уроженцев других регионов их бывшей необъятной родины, ему никак не пригодится. Возможно, искренние и не лишённые логики, они тем не менее, носили отпечаток традиций первой волны эмиграции и тянуло от них такой невообразимой затхлостью, какая могла лишь дохнуть из опорного пункта штаба гражданской обороны в подвале при домоуправлении. В этой стране работали деньги. Не сориентироваться вовремя в справедливости такого общепринятого экономического закона - означало долго и бесплодно топтаться на месте, а потому, стараясь не мудрствовать лукаво, самым целесообразным было двигаться к приобретению начального капитала. Для Макса этот момент виделся ключевым и только безотлагательность сулила победу. Шаг в сторону - и ты уже отброшен далеко назад. Определение с таким беспощадным принципом сразу позволяло не метаться впоследствии из стороны в сторону. Какое-то время планы существовали только в виде абстрактного успеха, но конкретный путь к нему пока отсутствовал. Счёт в банке - тоже. В избытке хватало, правда, честолюбивых амбиций и очень необходимого в таком случае запаса нерастраченного ещё упорства. Всё приходилось начинать с полного нуля. Его имя стало короче, из привычно звучащего "Максим" сократившись в Макса, а путь к намеченной цели оказался длиннее, чем он себе предполагал. К тому же, он не оказался лёгким, как беззаботная утренняя прогулка в предверии удачно складывающегося дня. Вовсе нет. Пришлось хорошо попотеть, пока на горизонте замаячили первые видимые результаты и его старания принесли свои поспевшие плоды. Теперь, наконец, разобравшись немного что к чему, он нашёл тех людей, которые могли и хотели видеть в нём равного участника ставшего довольно обременительным для них самих дела. Для обеих сторон риск сводился к самому низкому уровню. Макс вкладывал деньги и брал на себя весь менеджмент, гарантируя собственное стопроцентное участие, а его партнёрам оставалось только стричь купоны без всякой надоевшей им головной боли. Сделка оказалась взимовыгодной и, пожав своим новым компаньонам руки, Макс стал совладельцем сорокаквартирного дома в оживлённом городском районе. Вложенных средств хватило ровно настолько, чтобы откупить половину, но и это было совсем неплохим заделом во вполне традиционном капиталовложении со стабильным ежемесячным доходом всем его участникам. Только им - корпорации, включающей двух членов одной семьи и Максу было известно истинное положение дел. Для всех остальных и в первую очередь - для квартиросъёмщиков, он оставался простым резидентом-менеджером, который жил и находился постоянно в окружении своих жильцов.
Пожелание Макса находиться в тени на время его здесь проживания не было прихотью богатого эксцентрика. Немало таких, кто носит рваные туфли или укорачивает сам себе джинсы с помощью ножниц и степлера, но при этом с лёгкостью может позволить себе приобрести только им одним понятную безделицу за сумму, что вызывает благоговейный ужас. Намерения Макса носили куда более прозаичный характер. Хотя жильцы и видели в нём тёмную лошадку, никто даже и не догадывался, что этот непонятный русский, которого они почти все с неоправданным высокомерием считали выходцем из страны третьего мира, купил солидный устоявшийся бизнес со всеми потрохами и будет здесь хоть и не полновластно, но всё равно распоряжаться. Такое не могло бы вписаться в их закостенелые представления без необратимых для психики последствий. Оно было и к лучшему. Макс, по их пониманию, оставался одним из них - такой же не очень успешный человек, который не может позволить себе собственное жильё и вынужден прозябать здесь за мизерную зарплату. Он, правда, не должен платить ренту, поскольку это - место его работы, но оговорка такого плана всё равно бы не поменяла суть, а потому и его общечеловеческий ценз в мире их примитивных реалий.
В этом доме Макс находился давно, гораздо раньше момента окончательного оформления соответствующих документов, уравнивающих его в финансовых правах с членами корпорации. Сохранить всё как есть было необходимым и удобным для него компромиссом. Не испытывая ни на грош иллюзий относительно своего положения, он прекрасно осознавал всю разноплановость и многоликость круга новых обязанностей. Попробовав, Макс быстро понял, что придётся освоить квалификацию не только электрика и водопроводчика, но и, вероятнее всего, на какое-то время стать психиатром среди часто неуравновешенных жителей, которые выбрали этот дом в качестве своего временного пристанища с надеждой на лучшие времена. В работе с людьми неизбежно возникает фунция такого рода и очень плохо, если человек к ней не готов. Впрочем, для его натуры, жаждущей в профессиональной деятельности присутствия элемента психоанализа, в этом открывался неожиданный бонус.
Став полноправным совладельцем, Макс не мог не почувствовать перемену своего положения и выражалось это достаточно просто. Вместо зарплаты он стал получать доход. Разница оказалась ощутимой. Новый статус принёс не только долгожданное моральное удовлетворение, но и непредсказуемую двусмысленность, о которой Макс не задумывался прежде. Она в этой ситуации немедленно выплыла наружу и выражалась теперь в противоречиях, уже давно знакомых и не раз им испытанных. Её ирония и нелепость, как эхо прошлого, заключалась в том, что он, как и прежде, был вынужден вести двойную жизнь. Подполье, как форма существования обеспеченного человека, настолько понятная и естественная в советском обществе, здесь обретало форму абсурда. Там так жили многие - не академики и не генералы, а те, кто просто смог устроиться и сравнительно безопасно лавировать среди многочисленных препон в условиях последней и заключительной стадии социализма. Не скрывая сильно, но и не афишируя свои, как принято было тогда говорить протокольным языком, нетрудовые доходы, и получая максимально возможные от той жизни удовольствия. Но здесь! Во имя чего? В свободной стране с неограниченным правом выбора и со свободой волеизъявления. Ответ, как и раньше, имел хорошо знакомые очертания. Увы...
Самой стране вроде нет дела. Плати налоги и купайся в шампанском. Загорай на кисельном берегу в стране молока и мёда. Но Боже упаси, если тебе повезло больше чем другим. Не зазорно сидеть в полном бездействии и быть окружённым такими же бедолагами. Но не дай Бог не оказаться лежебокой и суметь встать на ноги. Причём, сделать это на виду у тех, кто не ожидает от других большего, чем от себя самого. Тогда всё! Ты чужак, который живёт не по праву на их территории и должен незамедлительно уйти. Убраться подобру-поздорову и не мозолить глаза своим успехом. Опасно и незачем дразнить это стадо гусей во имя собственного же спокойствия. Уходи, иначе сначала последует злобное шипение и уж вскоре совсем недалеко до первых нападок, а там не успеешь оглянуться, как заклюют. Сопоставив лишь самое малое, Макс понял всю очевидную необходимость такой клоунады, во избежание многих ненужных осложнений. Объяви он жильцам о своей новой здесь роли и тотчас, без предупреждения посыпались бы на его голову дополнительные проблемы, как размытые стихией камни в ущелье на беспечного путника. Он даже знал, как всё это может произойти...
Половине будет вроде бы наплевать, хотя удовольствие от этой новости они вряд ли будут испытывать. Оставшаяся другая половина тоже разделится. Одни, как более умеренные, не захотят активно выставлять свои малообоснованные претензии, но будут в виде пятой колонны ждать своего часа и подзуживать всех остальных. Для самых непримиримых это будет звуком боевых барабанов и кличем трубы, зовущей к борьбе. Без доли сомнения можно будет сказать, что тогда уже наверняка припомнятся все застарелые обиды по поводу ежегодного увеличения квартплаты и обветшалого коврового покрытия. Начнут выискивать блох, бессознательно отыгрываясь на нём за своё обидное неумение устроиться в жизни получше и хроническую неудачливость. Уж кто-кто, а эти приложат все свои нерастраченные старания, чтобы сделать его пребывание здесь невыносимым. Да и как такое можно простить? Где это видано, чтобы обыкновенный менеджер, ещё и русский в придачу, без году неделя в их собственной стране, со своим ломаным английским в одночасье становился хозяином? Задавит жаба только от одной мысли, что он живёт на те деньги, что они вынуждены платить за квартиру. Ужалит и оставит в душе своё чёрное жало змея зависти и будет оно острым, как игла сидеть глубоко внутри и ныть. Пронизывать уязвлённое самолюбие и сгущать до смертельных тромбов кровь каждый раз, когда рука станет выписывать Максу чек, безжалостным напоминанинием собственного бессилия.
Макс вспомнил последний инцидент. Он как раз накануне купил новую машину. Это не был по-английски сдержанный, но по-дорогому элегантный "Остин Мартин" или последний сногосшибательно шикарный "Феррари", отнюдь. Серийный "Мерседес". Роадстер. Обычная модель с незначительными и малозаметными усовершенствованиями, о которых знают только посвящённые. Ну может, не совсем обыкновенная, но во всяком случае, не та, которую невольно провожают глазами без всякой надежды на обладание подобной. Он купил эту машину не из желания поразить чьё-то воображение. У Макса не было комплексов по поводу ложного самоутверждения. Он давно избавился от необходимости иметь чьё-то признание собственных заслуг, как от отростка слепой кишки и чувствовал себя морально здоровым после перенесённой "операции". Он честно предпочитал машину европейских производителей. К американским автомобилям Макс относился примерно с той же снисходительностью и иронией, которую испытывает горожанин при виде сельского жителя, одетого по последней моде в самопальное шматьё из ларька на Привозе. Отчасти, это была дань своему снобизму, но оглянувшись вокруг, он заметил, что предмет его выбора пользуется заметным уважением и даже предвзятым вниманием к его владельцу. Впрочем, наблюдение это представляло собой чисто умозрительный интерес и никоим образом не могло повлиять на его намерения. Вопрос состоял лишь в том, чтобы выбрать соответствующий автомобиль по своим деньгам, но не опуститься до "роскоши", которую можно себе позволить. Такой род покупок так и назывался "позволительная роскошь" вследствие относительно низкой цены и присутствию престижной торговой марки. Кажущийся кому-то нормальным компромисс между желанием выглядеть человеком, который принадлежит к кругу состоятельных людей, и при этом не особо раскошелиться. В Америке внимательно прислушиваются к любым пожеланиям и всячески им потакают, в том числе и к потугам глупцов, которые в погоне за дешёвым блеском готовы вылезти вон из кожи, не улавливая разницу между примитивной саморекламой клерка и спокойной уверенностью джентльмена. Через неделю позвонил Фил, его партнёр.
- Макс, прими мои поздравления!
Он сначала не понял, с чем его поздравляют, но замешательство длилось недолго.
- Отличная машина. Надеюсь, ты имеешь удовольствие?
Макс не собирался делать из покупки секрета, но и кричать на каждом перекрёстке о вещах, не заслуживающих внимания, было бы несолидно.
"...Купил и купил, эка невидаль. Без машины здесь никуда..."
Услышав в голосе человека, который относился к нему с дружеской симпатией, весёлые нотки, он не мог удержаться от некоторой растерянности.
- Фил, как ты знаешь?
Тот добродушно рассмеялся.
- Ну, это совсем просто. Я сейчас отправлю факс с копией одного документа. Почитай... Думаю, тебе будет любопытно.
По факсу пришло письмо следущего неожиданного содержания:
"... Уважаемый Сэр или Мадам!
Не знаю точно Вашего имени, но считаю своим долгом обратить Ваше внимание на некоторые действия Вашего менеджера..."
Слово "Ваш" было выделено и нарочно встречалось несколько раз, будто автор этого послания хотел напомнить, кто в доме хозяин.
" ..Наверное, это станет для вас сюрпризом, как и для всех нас. Не так давно он приобрёл для себя очень дорогой автомобиль. Не укладывается в голове, как на свою скромную зарплату он смог себе позволить приобретение такого ранга. Поинтересуйтесь, сколько стоит Мерседес последней модели и вам станут ясными возможные высокие счета от него в последнее время. Это тревожный сигнал и мы возмущены тем, что он обманывает доверие. Почему бы вам неожиданно здесь не появиться и не устроить ему небольшую проверку..."
Письмо было без подписи. Макс не смог сдержаться и расхохотался.
".. Анонимка!
В самых лучших советских традициях.
Накапали..."
Он прочёл его ещё раз, никак не решаясь поверить, что такое возможно.
"...Ну и ну. Это называется "приехали". Добро пожаловать! Впрочем, как говорится, это было бы так смешно, если не было бы столь печально".
То, от чего он вроде стремился прочь, опять назойливо оказалось рядом.
Макс никого не подозревал, хотя таковыми могли бы быть отнюдь не единицы.
"... Улыбчивые и бдительные доброхоты. Непостижимо!"
Он даже слегка растерялся, не зная, как ему реагировать.
"...Да и как можно отнестить к таким враждебным проявлениям? Исходя из опыта его прошлой жизни, наверное, следущим шагом, по логике вещей, должно быть нацарапанное гвоздиком неприличное слово по свежей краске на его машине?
Макс даже не мог себе представить, что поднял руку на самое святое американского восприятия. Автомобиль - визитная карточка его хозяина и неизменный индикатор собственного успеха. Ореол славы, в котором купается посредственность, самораздуваясь от своей значительности, как мыльный пузырь. Макс вдруг припомнил персональные номера на автомобилях. Он всегда с удивлением смотрел на таких людей, которые цепляли на бампер своей машины закодированные в семи знаках надписи. Трудно было постичь мотивы и понять, что движет таким человеком. Отсутствие скромности и стремление любой ценой быть на виду или беспомощность и чувство неполноценности, взывающие к остальным, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание? Он даже заглядывал вовнутрь проезжаюшего мимо автомобиля с таким номером, пытаясь увидеть лицо водителя с интересом и любопытством физиономиста.
Никаких соответствующих волн анонимное письмо не вызвало. Скорее наоборот, реакция была совершенно противоположной и непредвиденной. На бумагу никто не обратил внимания. Как будто её не существовало и вовсе. Не представилось случая позлорадствовать тому, кто написал это письмо или коллективу единомышленников, сплочённых общим порывом по поводу инспекции сюрприза, так страстно ожидаемой .
" ...Интересно. Очень интересно, - рассуждал про себя Макс - Оказывается, зависть не только порождает личную неприязнь, но и объединяет совершенно прежде чужих друг другу людей ?"
Такое открытие никак не сулило любовь и благодушие.
"... Неужели те, кому я встал как кость поперёк горла и вправду решили, что можно быть настолько глупым, чтобы в открытую воровать?"
Макс недоумевал. Чьё-то смелое предположение о его нечистоплотности не вызывало в душе ни малейшего протеста. Такое как раз было вполне объяснимым. Чаще всего человек примеривает на себя ситуацию и действует в ней в соответствии с нормами своей морали. Тот, кто так беспокоился о хозяйской мошне, вероятно, именно так и поступил бы на его месте. Клал бы преспокойненько себе в карман то, что ему или быть может ей, не принадлежит.
"... Похоже, что здесь элементарная честность - это удел избранных. Хотя, сказать по правде, с этим фактом он уже давно смирился. Да и затея с письмом - не акция героя одиночки, а наверняка, плод коллективного творчества."
Непонятным было то, что они хотели избавиться от его присутствия, даже себе во вред! В таком бизнесе необходим грамотный и даже где-то властный управитель, который умеет совмещать собственную выгоду с дивидендами квартиросъёмщиков. Вероятно, об этом они и позабыли, столь раздосадованные злосчастной покупкой. Она, сверкающая, серебристого цвета, как бельмо на глазу выделялась на стоянке среди других скромных собратьев, вызывая праведную изжогу. По привычке Макс парковал машину лобовым стеклом вперёд к выходу - не по-американски, загоняя в тупик, и её длинный вытянутый капот, заканчивающийся агрессивной мордой с хищным выражением фар, как будто огрызался всем своим злопыхателям. Появляясь там, они морщились только от одного её вида как от застарелого хронического геморроя. Равнодушный к массовой истерии неприятия, Макс похоже, сильно всех их имел в виду и часто отправлялся неизвестно куда на своём шикарном авто. Очень скоро жильцы подметили, что его никогда не бывает в доме в выходные дни. Он исчезал на субботу и воскресенье, и им оставалось только гадать, где же он проводит всё это время? Это был очередной нонсенс, соседи следили за его образом жизни, проявляя несвойственную им прежде солидарность. Сам не ведая того, Макс словно растопил холод взаимного равнодушия этих людей, и цель ему насолить их даже сдружила.
"...Стая...От желания сожрать до готовности к травле - один шаг.
Немного времени понадобилось для такого наблюдения."
Макс скептически открывал эту новую страницу своей жизни здесь уже без всякого любопытства..
"...И это в обществе, которое не только претендует на нравственную исключительность, но и даже пытается преподать другим свои моральные ценности..."
Он не замечал в упор вдруг возникших на пустом месте оппозиционеров и, игнорируя их мелкие козни, старался не замечать эту мышиную возню. Его предупредительность и подчёркнутая вежливость только подливали масла в огонь, лишний раз доказывая, что каждая из сторон преследует противоположные интересы. Они и понимали это по разному. Если для Макса было очевидным, что те, кто мутит здесь воду, просто хотят элементарной анархии, то для противников необходимого контроля и порядка это было явное нежелание уступать. Его противники отчаяно сопротивлялись и анонимка была не случайной, благо представился подходящий повод. Макс их раздражал. По общему сложившемуся впечатлению, этот русский не только не тяготел к обществу своих соседей, но возмутительно спокойно сторонился привычного здесь уклада жизни. Его поведение выглядело непростительно оскорбительным для этих людей с их врождённым пороком ничем не подкреплённого высокого самомнения. На какое-то время Макс стал основной темой для разговоров и пересудов, невольно своей персоной разбавив однообразие и скуку. Его обсуждали, не стесняясь и не скрывая недовольства. В последние полгода он бувально физически, спинным мозгом ощущал на себе их пристальное внимание. Такое неумело законспирированное противостояние его даже немного забавляло. Вообще, по большому счёту, Макс был благодарен судьбе за неожиданное развитие событий в своей карьере. Не вложи он деньги в покупку такого необычного для него дела и вряд ли ему бы представился случай оказаться на этой работе. Сама судьба его подтолкнула, чтобы не пришлось ещё очень долго пребывать в наивном неведении, куда он попал. Человека трудно распознать на расстоянии, а в Америке и подавно. Не подведёт никого и никогда беспроигрышная привычка улыбаться по поводу и без. Не дрогнет ни один мускул лица, приученного с детства к равнодушному стандартному оскалу, и только оказавшись в ситуации, где пересекаются материальные интересы, не остаётся выбора, как только быть самим собой. Что ни говори, а деньги - это точнейший инструмент в познании своего ближнего. Трудно переоценить их великую силу в процессе открытия недр души. Словом, атмосфера, в которой он оказался, сложилась далеко не простой и отнюдь не способствовала беспечному покою от всеобщей сердечности.
Открыто пакости никто не делал. Эту выразительную особенность он подметил уже давно. Неприятности преподносились из-за угла, тайно, с явным желанием скрыть свою личную сопричастность. Даже схватив человека за руку, было непостижимо наблюдать, как тот продолжал но инерции отпираться.
"...Не знаю. Я ничего не видел. Понятия не имею, как это могло произойти.."
Это всё, что подсказывала совесть, вернее её неразвитый зародыш, и вместо смиренного покаяния или хотя бы едва уловимых позывов к раскаянию, лишь вытаращенные, готовые вылезти из орбит глаза.
"... Ну как можно относиться к такому редкостному паскудству?"
Довольно скоро Макс вычислил сочинителя анонимки. Коллаборационизм - явление не новое. Донесли свои же, изображая союзничество. Это тоже было в порядке вещей. Заложить, как высморкаться. Автором оказалась женщина, которая никогда раньше внешне не проявляла к нему открытой антипатии. Встретив её однажды одну, без свидетелей, он без обиняков, лоб в лоб спросил.
- Послушай, Лин, хочу у тебя поинтересоваться...
Она никак не ожидала разговора начистоту, но уже догадывалась, что может произойти и потому тут же приготовилась к обороне. Ничуть не смутившись, она остановилась с неизменным приторно-слащавым выражением на лице. Даже её улыбка выглядела так, как будто губы растянуты невидимой пружиной и вот-вот сомкнутся обратно, стоит только ослабить усилия.
- Недавно я получил письмо, где речь идёт обо мне и о моих профессиональных качествах. Не догадываешься о его содержании?
Что-то на секунду промелькнуло в глазах Лин, но она тут же взяла себя в руки и продолжала как ни в чём не бывало простодушно хлопать ресницами. В её зрачках читалась сама невинность. Казалось, предложи ей сейчас поклясться на Библии - и она с готовностью приложит к сердцу свою ладонь.
- Лин, твои товарищи донесли.
Макс не мог отказать себе в удовольствии играть в открытую.
- А я и не предполагал, что ты так печёшься о доходах корпорации.
Её лицо мгновенно переменилось и с него слетело выражение подкупающей приветливости, что ещё секунду назад буквально пропитывало каждую его морщинку.
- Я ничего не знаю.
Теперь уже Макс заулыбался.
- Конечно ничего, но прими только к сведению, что вся корреспонденция и даже такого рода, приходит ко мне. Порядочные люди не только не пишут письма без подписи, но и брезгуют их читать. Тебе о чём-то говорит слово порядочность?
Он сделал паузу, наблюдая за её меняющейся реакцией. Во взгляде Лин уже появилась злость: глаза, и без того холодные, теперь смотрели с ледяным недружелюбием. Кроткая пасхальная овечка, как в фильме-триллере, превращалась во что-то нехорошее.
- И ещё один маленький совет. Не пренебрегай им, я уверен, что он тебе ещё не раз пригодится в будущем.
Он насмешливо делал ей внушение, как провинившейся школьнице младших классов.
- Выбирай себе друзей и единомышленников получше.
Макс видел, как Лин становится не по себе от сожаления, что её старания прошли даром.
- В твоём возрасте уже пора бы усвоить, что предают только свои...
Она сердито фыркнула, недовольная таким поворотом дела. В её планы никоим образом не входило идти на открытый конфликт. Лин, да и они все, уже прекрасно знали, что очень многое зависит от Макса. Псиное чутьё им подсказывало, что он не совсем тот, за кого себя выдаёт. Уж слишком независимо он держится, да и все решения исходят от него. Лин много перевидала за свою жизнь людей на этой позиции и все они, как один, были пешками, исполняющими свои нехитрые обязанности в лучшем случае за бесплатную квартиру и с полным равнодушием взирающими на приход и расход. Чистые попугаи, без грамма собственного мнения и лишённые любой мало мальской ответственности. Такие беспечно сидели почти безвылазно на своём месте и уж точно не разъезжали на дорогих машинах с дилерскими номерами. Злосчастный автомобиль! От вида его Мерседеса у жильцов понижался гемоглобин в крови и случались нервные запоры. Макс даже не предполагал в каком шоке была вся эта компания. Наверное, новость о высадке марсиан возле ближайшего супермаркета их взволновала бы в меньшей степени. Он как ни в чём не бывало, продолжал в том же духе, вызывая в них глухое раздражение своей непонятной персоной и полной невозможностью себе что-либо объяснить.
После этой короткой беседы Макс учтиво распахнул дверь, пропуская её вперёд. При этом Лин "припасла" на его руке "Rolex" , которого она раньше не замечала и это окончательно испортило ей настроение на всю неделю вперёд. Для неё, матери- одиночки, каждый мужчина подспудно существовал в виде объекта пристального внимания. По всему выходило, что она была в разводе. Её бывший муж иногда наведывался к ним в гости, но не надолго. Похоже, его моральный и материальный долг перед бывшей семьёй сводился к этим коротким визитам и он не нёс бремени ответственности за своего отпрыска. Когда-то давно единственным поводом для их законного брака послужила его натурализация. Именно это и было конечной целью молодого человека - женившись по договоренности на американке, обрести вожделенный легальный статус. Тут бы им и распрощаться благородно, но увы, не пришлось. То ли она продешевила со своим участием в получении им гражданства, то ли другой бес попутал. Помешала беременность Лин, которая захотела непременно оставить ребёнка.... Супруг пытался было возражать, но она решила по- своему. Незадачливый муж Лин был ровесником Макса, такой же как и он - иностранец. В нём без труда угадывался шаромыга, мужчина без определённых занятий и вечный искатель. Он приезжал к ним не реже раза в месяц на потрёпанном джипе, не столько за тем, чтобы повидаться, сколько занять в очередной раз денег, опять оказавшись в затруднительном положении. Очевидно, Лин бессознательно потому так и возненавидела Макса, что увидела в нём полную противоположность своему бывшему избраннику.
Вообще, о каждом жителе здесь можно было бы сложить отдельную легенду, но все они были бы повязаны общностью какой-то личной неустроенности каждого. Задумавшись как-то, Макс поймал себя на странном открытии. Во всём доме, за редким исключением, он не мог обнаружить ни одну полноценную семью. Матери- одиночки, одиночки-отцы, престарелый гей, увядающая старая дева истеричка с мамой, психопат композитор и прочие грустные персонажи в подобном духе. По сути дела, не очень счастливые люди, зачастую со скомканной и неудавшейся жизнью. Макс ничего не сравнивал. Глупо. Единственное, в чём его не покидала уверенность, что такой дом не один на этой улице и такая улица не одна в этом городе.
"...Господи, да откуда же они берутся и в каких городах живут другие?"
Он тяжело вздохнул про себя от этих мыслей.
Обязанности Макса заключались в обслуживании дома и в ведении всех документов. Ему уже порядком поднадоело это неблагодарное занятие. Легко представить себе всю степень неудовлетворения от работы, в которой как ни старайся, всё равно не увидишь её логического завершения. Не каждому такое испытание под силу, в особенности - человеку, привыкшему доводить начатое до конца и видеть искомый результат своего труда. Каждый день повторял предыдущий с незначительными вариациями, вызывая оправданное скверное настроение. Вот и сегодняшнее утро началось с просмотра заявок на текущий мелкий ремонт. Как обычно новизной или оригинальностью они не отличались. Одно и то же. Кран, туалет. Туалет, кран, лампочка. Несложная комбинация текущих проблем из предметов первейшей необходимости.
Перед Максом оказалась очередная бумажка, написанная ровным каллиграфическим почерком.
"...Не работает свет в ванной комнате. Можешь зайти и исправить в моё отсутствие.
Эвелин"
Макс отложил записку в сторону, намереваясь начать именно с неё.
"... Это надо будет посмотреть в первую очередь. Не дай Бог, подскользнётся и упадёт в темноте, потом вони не оберёшься."
Такая предосторожность не казалась ему излишней. Случись подобный инцидент - и пустая безделица могла бы очень легко перерасти в историю с очень неприятными последствиями. Находилось немало тех, кто зорко следил за малейшими упущениями, готовый в любой подходящий момент оказаться жертвой несчастного случая или просто пострадавшим по какой-либо другой причине по вине домовладельца. В итоге - не очень честная игра, где проигравшей могла быть только одна и та же сторона, способная нести финансовую ответственность. Всё как предписывается в прилагаемой инструкции, - двое играют, один из них выкидывает кубик. Только на нём, на всех его гранях, одни шестёрки. Как не кинь, удача всегда на твоей стороне. Просчёт хозяина - удобный случай для его квартиросъёмщика отсудить немного деньжат в свою пользу. Прецеденты удачных дел обрастали слухами и передавались жильцами как хрестоматийные истории из уст в уста, в качестве поучительного образца умения вовремя подсуетиться.
"... Эта дама своего шанса не упустит."
В этом Макс был уверен, как и в том, что очень просто совершенно неожиданно оказаться втянутым в нелепое до абсурда по своей сути судебное разбирательство. Эвелин жила здесь давно, наверное ещё с момента первого заселения дома после постройки. Попав первый раз в её квартиру, он был поражен. Создавалось такое впечатление, что здесь ни к чему не притрагивались не годами, а десятилетиями. Авгиевы конюшни! Повсюду в углах равномерно лежала пыль, как снежное покрывало вдоль просёлочной дороги, не тронутая даже случайным прикосновением. На кухне некогда белый кафель превратился в матово-желтый, за исключением тех мест, куда иногда попадала вода и оставляла там грязноватые разводы. Эвелин по всей видимости, не страдала навязчиво болезненной чистоплотностью, и уборка собственного жилища выпадала из списка её жизненных приоритетов. Впрочем, Макс испытывал большое сомнение по поводу, существовали ли они вообще. Жизнь этой женщины скорее походила на работу хорошо отрегулированного механизма, настолько всё в ней было расписано и отлажено с хронометрической точностью. Ровно в семь утра она появлялась из дверей своей квартиры с неизменной высокой причёской, волосок к волоску. На работу Эвелин не ездила на своей машине. Всю неделю автомобиль находился на стоянке и по субботам, минута в минуту в десять утра, она выходила туда с небольшим пластмассовым ведром, чтобы протереть машину от пыли. Ведёрко было куплено лет сорок назад и этот заслуженный пионер бытовой химии на протяжении всего времени извлекался и ставился обратно, на строго определённое ему место. В будни, где-то к шести вечера её рабочий день заканчивался и фигура Эвелин показывалась возле входа, на высоких каблуках-шпильках. Женщиной она была уже совсем не юной и её сухопарые ноги выглядели так, что вот-вот готовы подломиться, как спички. Это впечатление подчёркивала неприличная для её возраста короткая юбка, длина которой не менялась последние лет эдак много, так и оставшись данью крутой моде времён её далёкой молодости. Она исчезала бесследно, как привидение, в своей квартире до следущего утра, и весь цикл повторялся снова, изо дня в день, из года в год. Эвелин когда-то была замужем. Её супруга Макс видел случайно раз или два. В один не очень прекрасный день муж умер. Приехала пожарная команда, затем скорая помощь, и розовощёкие молодцы вынесли и уже навсегда увезли его синюшное бездыханое тело. Эвелин не было дома весь вечер. Наутро она, как ни в чём не бывало, ровно в семь, с непроницаемым лицом и с неиспорченной причёской, как обычно, была готова продолжить свою устоявшуюся жизнь. Смерть близкого, а может и не совсем, человека не нарушила её ритм. Она не стенала и не рыдала, сокрушаясь о своей вдовьей доле, лишь спокойно перешагнула на своих тонких, как у цапли, ногах через досадную и несвоевременную помеху.
В ванной комнате всего-навсего перегорела лампочка. Вкрутив новую, Макс с брезгливостью огляделся. Здесь было очень грязно, в особенности пол, с протоптанной тропинкой на замызганном линолеуме. Никто уже давно не прикасался щёткой к белесым мыльным потёкам на дверях душа и выглядело всё так, как будто здесь жил одинокий, махнувший на себя рукой старый холостяк, а не женщина.
Далее в намеченном списке была квартира гомосексуальной пары. Они совсем недавно сюда вселились и Макс хорошо запомнил первую с ними встречу. Пожалуй, он их вычислил сразу и даже не от того, что эти два парня не скрывали своей сексуальной ориентации. С некоторых пор глаз стал безошибочно определять любую принадлежность в безбрежном океане человеческих слабостей и вывертов сознания. Почему-то у таких молодых людей во взгляде присутствовала открытая и порой вызывающаяя надменность. Однажды задумавшись над этим, Макс так и не смог прийти к однозначному выводу об её происхождении. Это вполне могло быть невольной самозащитой от осуждения и порицания их содомского греха. Такая версия подходила для места таких людей в обществе, где проповедуется христианская мораль. С другой стороны, так мог смотреть человек, игнорируя религиозные заповеди и испытывая тайное презрение к тем, кому не дано подняться до сокрытого понимания однополой любви. Других причин он не находил. Как бы там ни было, новые претенденты на жильё, появившись в доме, очень придирчиво осматривали пустую квартиру, которую, похоже, намеревались арендовать. Один был обут во вьетнамки и ногти на пальцах его ног были покрашены бледно-розовым лаком. Раньше бы Макс посчитал это вызывающим, но теперь он с полным равнодушием смотрел на этих клиентов и даже был рад, что они здесь поселятся. В нём говорил профессиональный арендатор и ему было глубоко наплевать, что они из себя представляют. По опыту работы он уже хорошо знал, что гомосексуалисты - аккуратные жильцы и будут содержать квартиру в порядке. Вот и сейчас, переступая порог он ни на секунду не сомневался в своих ожиданиях. Его встретил корабельный порядок и образцовая чистота больничной палаты. Всё здесь было любовно обставлено и обвешано, как не смогла бы постараться даже самая ретивая хозяйка. Педантично и скрупулёзно, на тщательно продуманных местах, с выверенным до дюйма расстоянием. В столовой - занавески с рюшечками, букет сухих полевых цветов, перехваченный голубой лентой на аккуратно сервированном обеденном столе. Тут же - пара подсвечников с декоративными свечами и два прибора, готовые к романтической интимной трапезе. Макс не мог удержаться, чтоб не умилиться, испытывая при этом порядочную порцию иронии.
"... Не жизнь, а именины сердца".
Взгляд его скользнул вокруг, по непривычным предметам декора этого жилища. На стенах большие постеры и чёрно-белые выразительные фотографии в строгих плоских рамах. На них - сплошь полуобнажённые накачанные мужики с волевыми подбородками и с нежным взглядом, устремлённым на такого же нордического вида партнёра. Кожаная фуражка с блестящей никелированной цепью вокруг околышка на прикроватной тумбочке, хорошо заметная через проём открытой двери в спальню. Рядом - два бокала и початая бутылка дорогого вина. Над кроватью - одна из работ Йоргенсона, признак отточенного вкуса и эстетической взыскательности.
"... Да уж, это вам не хухры-мухры..."
Как говорила одна его знакомая - "любовь-морковь.."
"...Эти парни, слава Богу, не достают. У них свой круг привязанностей и интересов."
Макс зашёл в ванную комнату и огляделся. Всё вокруг блестело, не то что у Эвелин. На полу стояла большая плетёная корзина со свёрнутыми в рулон и кокетливо уложенными в ней полотенцами терракотового цвета. Такого же тона свежее мыло, а не заскорузлые и истрескавшиеся от старости обмылки. Две зубные щётки: одна розовая, как дамская принадлежность, другая синяя, мужского цвета. В помещении пахло лавандовой водой и мускусом. Макс довольно скоро закончил свою работу и, уже захлопывая дверь, ещё раз огляделся на прощанье, удовлетворённый тем, что подтекавший кран больше не будет смущать эстетическое восприятие однополых любовников.
"... Так, что у нас дальше..?
Номер 23. Ах, да! Проблема с кондиционером."
Там его уже ожидали. Квартиру снимали двое, вроде муж и жена. Странные на вид и в общении люди. В особенности, женщина по имени Джейн, среднего возраста жгучая брюнетка с длиннющими наклеенными ресницами. Вид не то ведьмы, не то бракованной куклы. Макс прекрасно был осведомлён, что она днём спит и бодрствует ночью. Об этом необычном распорядке знал весь дом. И ещё - о её странной способности разговаривать с животными. Впрочем, к этому Макс относился с пониманием. Когда все вокруг врут, поневоле захочется обратиться к тому, кто не умеет это делать.
Каждый раз попадая в жилище этой пары, Макс испытывал нечто вроде боязни замкнутого пространства, настолько комнаты казались тесными. Не изловчившись, невозможно было повернуться без опасений что-либо задеть. Вся гостиная была заставлена неимоверным количеством вещей, но что бросалось сразу в глаза, так это украшенные цветным бисером сотни больших и маленьких портретов непонятных святых. Макс даже не пытался определить их национальную или культурную принадлежность. Нечто среднее между индуистскими изображениями и христианскими ликами. Они смотрели отовсюду и каждый портрет был буквально испещрён мелкими цветными стеклянными шариками, уложенными то правильно в ряд, то волнообразно. Между ними, в просветах на стенах во всех направлениях бодро, но неизвестно куда, летели хрустальные и гипсовые ангелы, придерживая пухлыми ручками то веночки, то дудочки. От перманентно задёрнутых штор здесь всегда стоял полумрак и уже через несколько минут полностью терялось ощущение времени. Муж Джейн или кем он ей приходился, придерживался какой-то восточной религии. В то время, как Макс появился на пороге, он сидел на корточках перед открытым небольшим шкафчиком на стене и молился. Его гнусавый голос иногда прерывался звоном колокольчика, в который он каждый раз звонил, очевидно завершая таким образом очередное духовное послание. Мешать было неудобно и пришлось занять место в сторонке в ожидании, пока этот странный тип закончит свою молитву. Он, наконец, прозвонил в последний раз и закрыл свой домашний алтарь. Только тогда Макс заметил, что тот одет как будийский монах - в оранжевую тогу.
"... Господи, одни сумасшедшие..." - подумалось при виде этого зрелища. Вместе они перешагивали через какие-то ящики, пока, к счастью, не оказались перед кондиционером. Макс принялся за работу. В какой то момент времени ему почудилось, что кто-то за ним наблюдает. Он инстинктивно обернулся и увидал огромного чёрного кота, который возник ниоткуда. Кот посмотрел немигающим взглядом своих желто-зелёных глаз и, медленно лавируя между завалами книг, картинок и ящиков, исчез за неплотно прикрытой дверью в другую комнату. Кондиционер и вправду не включался, пришлось поменять термостат, после чего раздался характерный щелчок и подул холодный воздух.
На сегодня это была последняя заявка. На прощанье Макса так и подмывало спросить у этого шизанутого, - неужели он не смог найти утешения и смысла в религии и культуре, унаследованной от своих родителей? Зачем ему рядиться в чужие одежды и звонить в колокольчик, понимая этот звон лишь как необходимый атрибут чужих ему символов? Что он собирается передать детям, если их когда-нибудь заведёт, кроме ящика на стене и своих оранжевых обносков? Не пришлось. Новоявленный буддист уже скинул свой маскарад и оделся как ему подобает: кроссовки, майка и бейсбольная кепка, которую он напялил на голову, на непросохшие волосы, немедленно после душа. Теперь он, тяжело дыша, топтался в коридоре, поджидая выпроводить Макса. Из тёмной щели в дверном косяке за ним неотрывно следили взгляды двух пар напряжённых глаз - кота и его хозяйки.
В бизнесе, ставшим точкой приложения сил и способностей Макса, скучать не приходилось. Он понял это сразу. Не ожидать от жильцов всякого рода сюрпризов - означало бы неосмотрительно поставить себя в позицию полного неведения специфики американского общежития. Способность предвидеть ещё никого и никогда не подводила. Лишала иллюзий - да, но кто в жизни обходится без разочарований...
Дом, где Макс теперь заправлял всем хозяйством, имел форму замкнутого четырёхугольника. Посредине довольно обширного пространства внутри него располагался бассейн, причём с одной стороны он настолько близко примыкал к стене, что при желании не составляло никакой сложности прыгнуть вниз со второго этажа в прозрачную голубизну воды. Слава Богу, что второй этаж был последним, а на крышу никто забраться не мог. С некоторых пор Макс стал по-новому смотреть на окружающие его элементы постройки, автоматически предугадывая чьи-то трудно объяснимые и непредсказуемые порывы. Только теперь он понял до конца предупреждающие надписи на этикетках товаров народного потребления: не пить средства для прочистки канализации, не трогать руками раскалённый утюг. Трудно было себе представить, что нормальный человек станет это делать, если, конечно же, он таковой, а не полный идиот. Сколько раз Макс обжигался на своей наивности, пока в итоге не пришёл к единственно верному выводу. Он объяснял всё! От потребителя можно ожидать всего, что угодно, и в этом факте он вскоре убедился на собственном опыте.
Конфигурация бассейна представляла собой неправильный овал и его максимальная глубина достигала десяти футов. В нём можно было даже утонуть, впрочем, и ложкой воды нетрудно захлебнуться. По ночам вода подсвечивалась фонарём изнутри и её изумрудная поверхность казалась особенно привлекательной. Наверное, именно этого оптического соблазна не смог избежать один из квартирантов Макса. Празднуя свой день рождения и плохо расчитав возможность своего организма к употреблению спиртного, он прилюдно сиганул вниз с балкона, в полной уверенности своей безопасности. Беднягу подвел не столько его вес, а туша была основательной, сколько собственная неосмотрительность. Ударившись о дно, он сломал в нескольких местах ногу. При этом вода из бассейна выплеснулась по всему двору, словно море, вышедшее из берегов во время вселенского катаклизма. Макс был безмерно счастлив, что в договоре об аренде существовал параграф, предусматривающий именно такую выходку и этот горе-прыгун мог теперь винить только самого себя, а не менеджмент, пытаясь отсудить компенсацию за свою глупость. Вообще, любой водоём, даже искусственный - это всегда то место, к которому никто не остаётся равнодушным. Очень вероятно, что где-то далеко в нашем подсознании всё ещё теплится неутраченная тяга к колыбели всего живого на земле и потому мы так завороженно смотрим на воду.
Бассейн занимал практически весь двор. Его размер позволял не плескаться там, как в лягушатнике, а проплыть от начала в конец, не стесняя себя в свободных движениях. У пологих ступеней, спускающихся в воду, стояли стулья, предназначенные для принятия солнечных ванн. Слегка продавленные и обычно занятые праздными завсегдатаями, они никогда не пустовали. Те, кто их облюбовал, находились здесь весь божий день, словно приклеенные и покидали свой пост разве что на ночь, довольно неохотно, уже готовые утром пораньше опять там оказаться. Совсем, как когда-то во дворе его детства лавочка, отполированная до блеска задницами и оккупированная, в основном, любительницами сплетен.
"... Как всё везде одинаково."
Стулья, как всегда, не пустовали. Сидели на них те же самые, что и всегда, без устали перемывая кости тем, кто отсутствовал. Они увидели Макса, выходящего из парадной, и зашушукались. Его появление, несомненно, внесло оживление в их ленивую беседу. Только когда он подошёл поближе, они приняли радостный и приветливый вид, полный такого безмерного счастья, словно он был носитель благостной вести о рождении младенца Иисуса. Елейно поздоровались, сохранив про себя хорошо сдерживаемую неприязнь. Их продолжала бесить соблюдаемая им дистанция и его нескрываемое нежелание её сокращать. Нет более лицемерного отношения, чем дешёвое панибратство, в котором за фамильярностью подчас скрывается элементарное неуважение.
- Глава 2 -
Всё время после обеда пришлось провести за письменным столом. Заваленный бог знает чем, он не вызывал никакого желания наводить порядок. Кое-как освободив себе краешек, вполне возможно было за ним разместиться и заняться работой с бесчисленными бумагами. От этой назойливой процедуры хотелось отделаться как можно побыстрей. За прошедшую неделю накопилось полно счетов к оплате, несколько писем ждали ответа, не считая каждодневного протоколирования всех даже незначительных документов. Предусмотрительность в подтверждении любой мелочи приобретала характер паранойи и в такой канцелярской возне в большей степени прослеживалось хроническое недоверие к небольшому бизнесу, чем собственный бухгалтерский учёт. Копии квитанций, копии копий - за неполный год Макс собрал килограммы бумажного мусора. На работу с документами сомнительной важности уходило достаточно много времени, словно он вёл дела в крупной жилищно-эксплуатационной конторе. Менее всего Макс предполагал увидеть себя в Америке управдомом. Имея высшее образование, человек воспитанный на богатой русской культуре и претендуюший на собственную интеллектуальность, он оказался в таком прозаическом месте.
"...Грустно..."
Он почти машинально заполнял какие-то идиотские листки, размышляя о неимоверной скуке своих занятий. За этими делами день прошел незаметно.
На вечер Макс наметил мероприятие. Несколько дней назад он случайно прочёл в местной газете объявление о предстоящей выставке-продаже работ довольно известного современного русского художника. К чести устроителей, её планировали в Беверли Хилз в какой-то галерее, а не как обычно - в местах, где проводились прочие культурные встречи с соотечественниками. Традиционно это могла быть публичная школа в недорогом районе города или некое похожее заведение, не требующее основательных затрат на аренду помещения.
Галерея оказалось небольшой, но очень уютной. Ещё издали Макс заприметил людей, кучковавшихся возле входа. Он никого здесь не знал и с интересом разглядывал посетителей, толпившихся возле распахнутых настежь дверей. Наверняка, многие из присутствующих могли быть представителями местного бомонда. Так во всяком случае казалось, глядя на высоченных девиц в вечерних платьях с оголёнными спинами и тех, кто их сопровождал. Денди двадцать первого века.. Очень стильные молодые люди, подчёркнуто небрежно одетые, которые, как и положено, поддерживали свой мужественный имидж холодного мыслителя или утомлённого плейбоя с помощью ухоженной недельной щетины на пустоватых лицах.
"...Москва или Питер.."
Подумалось Максу.
"..Уже новое поколение, унаследовавшее традиции своих родителей - не отставать от жизни и стараться не пропускать ни одно из интересных событий".
В таком городе, как Лос-Анджелес не было недостатка в подобного рода мероприятиях, но русскоговорящая публика всегда с большой охотой встречала своих представителей творческой интеллигенции. Это по праву превращалось в долгожданное мероприятие и удобный случай потусоваться. Не всех же интересует чистое искусство. Для многих визит сюда мог стать прекрасным шансом разнообразить свой ограниченный досуг на светском уровне. Явление вполне понятное и допустимое для людей, которые преодолев непростые времена своего становления, желают, наконец, спокойно пожинать лавры собственного труда.
На пороге одновременно появились две характерные пары. Только слепой их мог бы не заметить и, хотя южный город предопределяет специфический вкус на крикливые наряды, эти всё равно сумели выделиться из толпы. Они пришли вместе, связанные долголетней привычкой проводить свой досуг вчетвером. Две крашеные блондинки далеко не первой свежести и при них их лысоватые спутники - очевидно, мужья. Впрочем, в статусе последних не приходилось сомневаться. Любовники зрелого возраста стремятся к интимному уединению, а вовсе не тяготеют к местам скопления народа. На женщинах было надето множество ювелирных украшений, предусмотренных парадным этикетом, не хватало разве что диадем и ножных браслетов. От их обилия в сочетании с дорогими дизайнерскими костюмами и с какими-то безумными сумками, которые, по всей видимости, свидетельствовали об их привилегированном положении в обществе, безбожно рябило в глазах. Мужички выглядели попроще, но не настолько, чтобы не распознать в них бывших работников прилавка или представителей некой подобной структуры, связанной напрямую с былым доступом или распределением материальных благ. На бывшем советском человеке такая печать остаётся навсегда, как шрам или наколка. Этот след не пропадает и не растворяется бесследно в пространстве обретённого заново благополучия и чаще всего читается во взгляде. В нём заметно сквозит так хорошо знакомая прежде самоуверенность торговой или хозяйственной элиты минувшей эпохи и её не утраченная "значительность". Недаром, такие люди продолжают её носить вместе с золотой цепочкой и перстнем, но не с теми разрешёнными к вывозу через советскую таможню, по ограниченному количеству граммов на человека, а уже с новыми, потяжелее, как свидетельство возвратившегося величия. Приметные мужички прошли вперёд и стали равнодушно глазеть по сторонам в надежде поскорее отсюда улизнуть. Даже незаметно зевнули, оказавшись здесь случайными зрителями. Весь их напряжённо-скучающий вид словно говорил, что они с большим удовольствием растянулись бы на диване с пультом от телевизора вместо того, чтобы так бездарно проводить время.
Вот что случается с теми, кто не умеет предусмотрительно проявить должного сопротивления своим скучающим по вечерам дома жёнам.
"... Эти, похоже, достигли серьёзных высот."
Макс невольно усмехнулся от нескрываемой важности, которую они источали.
"... Медицинский офис? Адвокатская контора? Да мало ли мест, где могут себя найти и самораскрыться решительные и деловые люди... Он же нашёл. Путей предостаточно и нет ничего зазорного воспользоваться той возможностью, которую увидел первым."
Дамы с видом учёного верблюда остановились возле очередного экспоната и искоса наблюдали, какое они производят впечатление на окружающих. Уже через минуту Макс полностью потерял к ним всякий интерес, такие читались как букварь первоклассника с его простыми словами и односложными предложениями.
"...Мама мыла Машу.
Маша мыла раму...
О, Господи. Какой-то сплошной банно-прачечный комбинат "
Непонятно, как возник такой ассоциативный ряд, но Макс вдруг живо себе представил двух этих блондинок с мочалками в руках в виде главных действующих лиц, изображённых на картинках учебника.
Справа от себя он внезапно отметил английскую речь. Говорили без акцента. Здесь, в основном среди русскоязычных посетителей, она звучала необычно и Макс невольно посмотрел в ту сторону. Невысокая, старше среднего возраста брюнетка без грамма косметики на лице и с ней, как ему показалась, весьма миловидная спутница.
"...В ней определённо есть что-то от моей жены.." - непроизвольно подумал Макс и тут же про себя отметил с горькой иронией: "...Бывшей..."
Женщины что-то живо обсуждали и ему были слышны лишь фрагменты отрывочных фраз. Он украдкой стал их разглядывать, вернее, ту, что привлекла его внимание. Она, в свою очередь не замечая, что за ней наблюдают, не стесняясь, вовсю пялилась на окружающих. Пока Макс следил за ней взглядом, в зале установили небольшую стойку и за ней появился высокий худой бармен с выразительным лицом демона. От него словно исходил дух зла, призрачно- необъяснимый, и к нему тянуло. Так, должно быть, выглядел Мефистофель в тот момент, когда он предлагал Фаусту подписать с собой контракт. От внимания бармена, казалось, не ускользал ни один из присутствующих, и он видел насквозь все тайные слабости каждого. Стоило только взглянуть на него, и уже было трудно отделаться от непоколебимой уверенности, что этот человек присутствует в этом зале совершенно не случайно. Вероятно, он мог бы заниматься здесь чем угодно: неторопливо и со знанием дела разливать напитки или, возникая как тень, незаметно уносить пустые бокалы, но при этом преследовать вполне конкретную цель, известную лишь ему одному. Цель выбрать себе очередного клиента, одурманенного жаждой возвыситься над остальными в одной-единственной счастливой и никому неподвластной возможности, от которой не смог когда-то отказаться несчастный доктор.
"...Позвольте! Почему несчастный? Может быть, совсем наоборот, счастливый и сумевший правильно использовать иррациональное могущество?"
"...А ведь и я, пожалуй, в этом грешен... И меня уже не однажды посещала эта дерзкая мысль: оказаться за той чертой, где уже нет больше черепашьего движения к поиску бездействующих средств для достижения мнимых целей" - подумал про себя Макс.
"... И этот, и тот..."
Он пытливо всматривался в каждого, кто стоял рядом.
"...Как и все, мы испытываем непреодолимую потребность быть властителем своей судьбы, а не гоняться впустую в потаённых мыслях за миражом не сбывающихся желаний.
А заключил ли бы он договор, как Фауст, скрепив его кровью, и если да, то сделал ли бы это сознательно, а не по собственной слабости или глупой неосмотрительности"?
Макс уже понял, что почти готов с ответом, но тут же скептически сам себе и возразил.
"...Легко быть решительным, не ведая страха лишиться бессмертия души, в которое всё равно не веришь....
Какой соблазн! Отказаться от ничего и приобрести всё! А ведь так не бывает, что пожертвовав ненужным, получаешь взамен вожделенное. Если торг состоится, то надобно будет заплатить, господин хороший... Но чем?
А может быть, бессмертие души - это и есть то самое, что движет постоянным стремлением к примирению разума и его нескончаемых фантазий с брутальным инстинктом? И без этого торжества единения наступает полное безразличие и холодный покой? И нет больше неисполнимых желаний. Может быть, оно - это вечно живое торжество человеческого духа, неотделимое от плоти - вовсе не кажущаяся мелочь, которая неверно им истолкована, а нечто совсем иное?
Пожалуй, попытаться найти объяснение - это тоже самое, что вглядываться во мрак с завязанными глазами. Ответ может быть совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но и не исключено, что он находится бесконечно далеко."
....Как сладко быть рабом своих исполнимых прихотей и какое горькое страдание - переживать их недоступность...
Макс вдруг понял, что кто-то пристально смотрит на него... Он знал, что не должен оборачиваться.
"...Ну, это уже слишком! Если и продавать свою душу, то хотя бы женщине, и непременно выторговать при этом неземное удовольствие..."
Напряжение внутри тут же исчезло и он взглянул в сторону импровизированного буфета. Там уже образовалась небольшая очередь, но этот необычный бармен тотчас умело всех "оприходовал" и затор из желающих выпить тут же рассосался. Теперь за стойкой одиноко возвышалась странная фигура с пронзительным взглядом и в гордой позе этого человека с сакраментально скрещёными на груди руками читалось полное пренебрежение и презрение к людской суете. Перед ним на подносе сиротливо стояли бокалы с красным и белым вином, как немой символ одного из предлагаемых дьяволом удовольствий. Макс ещё раз оглянулся в ту сторону.
"...Да, уж... Не так легко отыскать здесь подходящий товар. Для того, чтобы купить душу, надо найти того, кто её имеет..."
Он отвернулся и попытался глазами отыскать тех двух американок, но их нигде не было. Они словно пропали, бесследно растворившись в воздухе. Макс покрутил туда-сюда головой и, удостоверившись в безрезультатности своего поиска, решил, что они, наверное, уже ушли.
"... Значит, не судьба..."
Одна из них ему, несомненно, понравилась, и он с сожалением отмечал её отсутствие. Макс опять вернулся к экспонатам. Как и большинство, он не собирался ничего покупать, ему было просто интересно окунуться в атмосферу выставочной жизни. В последние годы это, к сожалению, происходило редко. Посещение художественных галерей, тем более в момент вернисажа, он всегда считал для себя приятным и небезынтересным времяпрепровождением. Макс вырос в интеллигентной семье, где умение ценить и понимать искусство носило генетический характер. Его дед был художником и, скорее всего, от него он и унаследовал эту внутреннюю тягу к живописи.
Макс довольно скоро обошёл два небольших зала и, прихватив предлагаемый бокал с вином, решил подняться на второй этаж. Там не оказалось ни одного человека.. Все сконцентрировались внизу и сюда лишь доносился лёгкий, едва различимый гул. На одной из стен висело несколько цветных офортов Шагала. Один из них привлёк внимание Макса и он отошёл чуть-чуть в сторону, выискивая точку, откуда не было бы видно отражение ярких галогеновых ламп с потолка на стекле, предохраняющем работу. Незаметно он перестал замечать окружающее и не мигая глядел перед собой, всецело погрузившись в свои мысли.
"...Что со мной...?
Я явственно ощущаю, как жизнь держит меня на поводке. Вроде бы и нет оснований быть недовольным собой, но я вижу какую-то хорошо заметную ограниченность в вещах, что со мной происходят. Нет видимых препятствий, но постоянно чувствуется, как что-то не складывается и мои, казалось бы, совсем не завышенные стремления не воплощаются в реальность, так и оставшись бесплодной надеждой.
Я начинаю привыкать к разачарованию...
А может быть, всё это плата за то плохое, что не произошло..?"
На лестнице послышались шаги. Макс тут же очнулся. Кто-то ещё вероятно, решил поинтересоваться этой частью галереи.
- Вы любите Шагала?
К нему обратился по-английски женский голос. Макс с любопытством обернулся и невольно вздрогнул. В нескольких шагах от него стояла та самая приглянувшаяся ему незнакомка, но уже без своей подруги. Он даже на секунду растерялся от внезапности её появления...
Увидеть её здесь, рядом с собой, он никак не ожидал. Она смотрела на него уверенно, не смущённая от того, что первая заговорила с незнакомым мужчиной. Взгляд ему показался знакомым. Он как будто уже встречался с подобным в своей жизни. Макс ответил почти машинально, продолжая находиться под непонятным пока впечатлением.
- Пытаюсь определить, кто там нарисован в левом верхнем углу, козлик или другое парнокопытное.
Она засмеялась.
- У вас всегда такое пристрастное отношение к произведениям искусства?
Макс сделал глоток из своего бокала.
- Всегда. Задний план большинства шедевров и персонажи на нём часто весьма красноречивы, впрочем, как и в жизни. Они прекрасные референты, с помощью которых можно уловить единственно правильный смысл. Наверное, именно поэтому я так люблю академическую живопись. Её эстетика - тонкое напоминание о бесценной роли символов.
Он уже оправился от своих дум и от странности появления этой женщины. На какую-то секунду ему показалось, что она здесь неспроста. Так молодой, но уже опытный волк чувствует стрелков, которые стоят по номерам - с уверенностью собственной неуязвимости и проснувшимся азартом, кто кого перехитрит. Макс снова подошёл ближе и, приглядевшись, уже с уверенностью проконстатировал:
- Определённо, козлик.
Ну, это ж совсем другое дело! Теперь и осмысливается всё совершенно иначе. Вы не находите?
Она кинула мимолетный взгляд на картину, которую, судя по всему, уже неоднократно видела прежде, и тотчас перевела его на Макса.
- Вы художник?
Он внимательно посмотрел на свою случайную собеседницу и заметил.
- Мне кажется, что в мужчине всегда просыпается художник при виде женщины.
Макс принял театральную позу и продолжил:
- Именно сейчас я уже ощущаю, как во мне рождается творец. Кстати, Вы не в курсе, где здесь продают краски и кисти?
Его неожиданная новая знакомая игриво улыбнулась и протянула руку.
- Речел.
Ну а как зовут Вас, внезапно родившийся талант?
- Макс. Я из России и мне чрезвычайно нравится Ваше библейское имя. Наверное, именно такую женщину встретил однажды Иаков возле устья колодца. Он долго туда шёл...- добавил Макс многозначительно.
Она удивлённо вскинула брови. Её взгляд проникал глубоко вовнутрь, как бы задевая его недавние мысли, но он не казался препарирующим, а напротив, был пронизан теплом и покоем.
- Спасибо за такой необычный комплимент. Признаться, никто мне таких раньше не делал. И ещё... То, что Вы русский - видно невооружённым глазом.
- Неужели?
Макс притворно удивился.
- Вы заметили во мне другое существо?
- Заметила, потому и заговорила.
У Макса пропала вдруг вся откровенная ирония, которой он давно не стеснялся в общении с американцами. Вот и сейчас ему поначалу было весело её подкалывать, пока не стало понятным, что перед ним не полная дура, которая за здорово живешь хочет заграбастать себе мужичка, а даже совсем наоборот.
- Речел, я теряюсь в догадках. Может Вы поделитесь своими наблюдениями, а я вам принесу оттуда,- он взглядом покосился взглядом вниз, - вина. Белое, красное? Качество, конечно, не ахти, но вполне сносное для этого мероприятия.
- Спасибо, Макс, мне белого, пожалуйста. Вы джентльмен, как большинство из Ваших соотечественников, которых я встречала, и мне это нравится.