Белых Александр Александрович : другие произведения.

Свет в окне

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Чужой букет, брошенный в окно по ошибке... Забытая рукопись в трамвае... И один энергичный журналист.


   СВЕТ В ОКНЕ
  
   Повесть
  
   СТАНЦИЯ "ТИХАЯ"
  
   Эта история началась в середине октября, ранним утром, на перроне небольшой станции тихого и спокойного города Зареченск.
   Григорий Туполев, молодой и перспективный журналист, сотрудник крупного и солидного Московского издательства, чья слава и имя гремели на всю столицу, мирно смотрел в запотевшее окно вагона, глядя, как проносятся рощицы золотистых кудрей берез. В Зареченск Григория пригласил давнишний друг Владимир Петренко, узнав о скором отпуске товарища. Не виделись журналист и молодой профессор, а Володя, несмотря на свои тридцать с небольшим, уже успел защититься на доктора наук и получить звание профессора, очень давно. Пять или шесть лет. Поэтому стоило Петренко узнать о долгожданном отпуске друга детства, он тут же предложил Туполеву погостить у него несколько дней. Пообщаться, вспомнить былое. Аргументировал он в пользу того, что продымленный и закопченный смогом воздух Москвы не может сравниться с легким, опьяняющим и бодрящим воздухом Зареченска. А здоровье следует беречь, ибо только молодость дарует вечные силы, а в старости вспомнится и аукнется все.
   Григорий и не возражал. Предложение приятеля мужчина принял практически сразу, почти не колеблясь. После утомительной работы действительно хотелось развеяться, успокоиться, настроиться на дальнейшую работу. А небольшой провинциальный город Зареченск хоть и являлся местом захолустным, находящимся бог знает, где от столицы, но обладал чарующим шармом тех небольших городков, где так сладостен воздух и прекрасны рассветы и закаты. Журналист поддался искушению побродить по тихим чистым улицам, насладиться чудной и богатой природой - множество парков, лесов, озера, а главное тишина и умиротворение, которых так не хватает в мегаполисах.
   Поэтому Григорий заранее предупредил друга о своем приезде, и накануне отправления, отослал телеграмму.
   Дорога прошла в мирных размышлениях о делах философских и нравственных. В купе Туполев устроился один - на других станциях никто так и не составил журналисту компанию, оттого Григорий большую часть пути молчал, наслаждаясь покоем и умиротворенностью. Нежился как кот на узкой койке и слушал мирный перестук колес.
   А ранним утром второго дня пути, натужно пыхтя и посвистывая, поезд доставил мужчину в пункт назначения.
   Улыбнувшись милой и очень уж симпатичной проводнице, Григорий распрощался с ней, не позабыв узнать, что девушка задержится в городе на два дня, подхватил нехитрый скарб, состоящий из одного единственного чемодана из коричневой, чуть потертой за время службы кожей и сошел с поезда.
   На станции пахло тягучей смолой и горечью угольных топок от поездов дальнего следования. Запах, насыщенный, ни с чем несравнимый. Именно так, и никак иначе должно пахнуть на станциях и вокзалах. Он предавал правильный настрой. Так и звучал в голове настойчивой фразой - в путь! Пора в Путь!
   Не спеша, получая удовольствие от мерных вдохов и выдохов, Туполев улыбнулся, по-детски с нескрываемой радостью. Оглядел перрон.
   Старинный, именно старинный, а не старый. Ухоженный, чистый. С аккуратными домиками с черепичной крышей, полосой серой мостовой вдоль которой вырастали еще не потухшие фонари, и с уютными лавочками. Сейчас на станции было не людно. Почти никого, не считая группы прибывших с недавнего поезда и редких работников станции. Приезжающие, будто призраки в мгновение ока растворились в легкой дымке тумана, словно и не существовали вовсе. Работники тенями скользили меж построек, силуэтами мелькали в оконных проемах.
   Тишина. Умиротворение. Покой.
   Чудное и небывалое состояние для человека прожившего большую часть жизни в городе, заполоненном потоком людей, непрекращающимся ни днем, ни ночью.
  
   В ГОСТЯХ У ДРУГА ДЕТСТВА
  
   Жил Володя от станции в двадцати минутах неспешной ходьбы. Оттого, Туполев без лишних раздумий решил добраться до дома друга пешком. Полюбоваться еще тихими, спящими в этот предрассветный час улицами, подышать свежим пронзительным воздухом и размяться. За два дня пребывания в поезде журналист успел истосковаться по прогулке.
   Легкий молочный туман, пытающийся будто спеленать ноги. Неяркий свет фонарей, отбрасывающий причудливые, извивающиеся тени. Мостовая, уходящая узкой полосой вдаль. Шершавые стены из кирпичей. И неподвижно замершие силуэты деревьев, безмолвные и прекрасные в это восхитительное осеннее утро.
   Бесспорно - лучшего места трудно отыскать на всем белом свете. Приют для поэтов, писателей и художников. И журналистов, праздно тратящих отпуск.
   Обитал друг детства в трехэтажной хрущевке, имеющей фигуру так любимого движения коня в шахматах. С коричневым отштукатуренным фасадом и маленькими окошками, горящими подобно светлячкам.
   Пройдя во двор дома, Туполев отметил, что окно в комнате товарища горит, а значит, тот уже проснулся, и уверенно стал подниматься по деревянной лестнице на второй этаж. В коридоре пахло на удивление приятно: свежей смолой, чуть-чуть уже почти выветрившейся краской, и ароматом жарящейся картошки. Дойдя на нужной двери, Григорий отрывисто постучал, принявшись ждать.
   Дверь хозяин квартиры открыл спустя минут пять, резко ее распахнул, увидел посетителя и тут же расплылся в широкой радостной улыбке.
   - Гриша! - воскликнул он, бросившись крепко обнимать старого приятеля. - Сколько лет, сколько зим! Приехал!
   - Приехал, - подтвердил, улыбаясь, Туполев. - Как и обещал.
   - Рад! Чертовски хочу сказать рад! - Спина Григория удостоилась еще одной серии внушительных хлопков.
   Мужчины, наконец, перестали обниматься и теперь просто улыбались. Искренне и неподдельно. Все же пять лет не виделись.
   - Дай хоть полюбуюсь тобой, - Володя схватил Гришу за плечо. Внимательно осмотрел. И воскликнул. - Хорош! Вылитый франт, скажу.
   - Да и для тебя звание профессора даром не прошло, - вернул другу хлопок по плечу Туполев.
   Мужчины чем-то походили друг на друга, но скорей не внешним обликом, а манерой одеваться и вести себя. Григорий, высокий, отлично сложенный - увлечение атлетикой даром не прошло - всегда привлекал к себе женскую половину. И лицом с удивительно правильными чертами и пронзительными голубыми глазами. Светлые волосы всегда в идеальной прическе, подбородок свежо выбрит. Легкая томная улыбка очаровала не одну девушку. Володя ростом другу не уступал, но был чуть уже в плечах. Непокорные черные пряди волос вечно находились в некой неряшливости, чуть взъерошенные. Карие, но не менее живые и пронзительные глаза, блестящие из-за роговой оправы очков.
   Сходство проявлялось в выборе одежде. Твидовые пиджаки, брюки, рубашки или водолазки, до блеска начищенные туфли. Туполев и сейчас облачился в излюбленный коричневый костюм, белую сорочку и алый галстук. Петренко же предпочел серые брюки, голубую рубашку с закатанными до локтей рукавами и вязаный жилет.
   Уверенные в себе, статные, излучающие непоколебимость.
   - Да что это со мной? - Володя хлопнул себя по лбу, поняв, что продолжает держать приятеля у порога. - Проходи же! Чувствуй себя как дома. На бардак можешь не обращать внимание. Руки никак не дойдут разобрать весь хлам.
   Едва сдерживая смешки, Туполев оглядел комнату.
   Узкий коридор - слева шкаф, справа вешалка, тумба для обуви и зеркало. Прямо по коридору кухня. Маленькая, но уютная. Справа единственная комната, она же и спальня и рабочий кабинет. Приют холостяка.
   Про бардак Володя не соврал. Свободного пространства в кабинете было мало. За исключением разве что кровати на письменном столе, на полу и полках лежали стопки книг, папки с бумагами, какие-то брошюры, методички и журналы. Учитывая отсутствие пыли на залежах можно было судить, что всем этим регулярно пользуются и они непросто часть затейливого интерьера молодого профессора. На подоконнике за давно нестиранным тюлем отыскалось на удивление живой и совсем не чахнущий куст гортензии, с ярко розовыми лепестками.
   - Чемодан бросай куда удобней, - тем временем давал распоряжения Петренко, сам чем-то, гремя на кухне. - А ты чего так рано? Я к вечеру тебя ожидал увидеть. Встретить даже собирался после работы!
   - Так ведь я отсылал телеграмму, где предупредил о времени прибытия, - ответил Гриша, пытаясь найти место, куда пристроить саквояж. Попытка удалась, а заодно отыскался и комод, на котором среди газет валялось с десяток писем и его собственная телеграмма.
   - Забыл! Совсем закрутился и забыл прочесть. Собирался, бросил на комод и забыл.
   Владимир показался из кухни.
   - Гриш, ты уж извини, - виновато произнес мужчина, - мне в институт бежать надо. Дел по горло. Но после шести я свободен. Вернусь, тогда и отметим твое прибытие.
   - Какие уж обиды, - кивнул Туполев, прекрасно понимающий суетную рабочую атмосферу. Сам временами носился как оглашенный, боясь везде не успеть. Оттого на товарища нисколько не обижался.
   - Тогда побегу, - решился Володя, схватил портфель и уже выбегая, опомнился. - Ключи! Ключи возьми запасные. На вешалке висят. И на кухне яичница стынет, и чай только-только заварил. Сам перекусить не успел, итак опаздываю. Не пропадать же добру.
   - Ну, уж нет, дружище, - покачал головой журналист. - Ты меня, друг сердечный, конечно, извини, но яичницей сыт, не станешь. Кафе у вас хорошие имеются?
   - Есть, как не быть, - подтвердил Петренко, - загляни в "Самовар". Я там часто бываю. Уютно, чисто и кормят вкусно. Чего еще желать можно?
   - Тогда беги, - напутственно произнес Туполев, - и к шести возвращайся.
   - Не скучай! - выкрикнул Володя, уже скрываясь из виду.
   - Не буду, - пообещал Григорий, слыша стремительно удаляющиеся шаги товарища.
  
   УЮТНАЯ АТМОСФЕРА ЗАРЕЧЕНСКА
  
   - Аккуратней надо гражданин! - с упреком продекламировала контролер трамвая, когда Григорий стремительно влетев, едва не сбил нескольких пассажиров с ног.
   Туполев в ответ пробормотал извинения, заплатил за проезд, и, дождавшись, билет, занял свободное место.
   Рассиживаться в квартире друга детства Гриша не пожелал. Провести досуг вот так, в четырех стенах журналист мог и в собственной квартире в Москве. Напротив, душа требовала размаху, оттого и отправился Туполев осматривать достопримечательности Зареченска. Прогулявшись по улицам, уже не сонным как утром, а достаточно людным, мужчина свернул сначала в сквер, а затем отправился к остановке, решив продолжить экскурсию по пути следования первого попавшегося трамвая.
   Так же неожиданно он выскочил на неизвестной станции, и неспешно продолжил знакомство с городом.
   Прошло около часа, живот подал первые жалобные ноты протеста. Гриша огляделся, а затем обратился к прохожему.
   - Не подскажите, как мне найти кафе "Самовар"?
  
   "Самовар" оказался заведением скромным, но весьма уютным. Куда ему тягаться с царской роскошью "Метрополя", где тяжелые массивные люстры сверкают обилием ограненных камней, пол блестит золотом, а резная мебель вышла из рук настоящих мастеров. Нет и элегантства любимого "Савоя", где весь интерьер выдержан в бежево-коричневой гамме, где удобные кресла, а светильники дарят легкий интригующий полумрак. Наконец нет блеска и задора "Твиста" - яркие стены, выкрашенные во все оттенки радуги, веселые картины с шаржем, обилие зеркал. Блеск, лоск, пестрость. Пристанище для живых людей, привыкших проводить время в движении, в большой компании, с шумом, задором, огоньком.
   Ничем подобным "Самовар" похвастаться не мог. Обычное заведение, кафе, куда приходят на обед рабочие, студенты и преподаватели. И все же витало в атмосфере этого кафе нечто практически неуловимое, неосязаемое, и это что-то заставляло почувствовать себя здесь комфортно, будто дома. Круглые столики, с чистыми скатертями. Дубовый пол - недавно вымытый - блестит и еще хранит свой душистый запах. На окнах вязаные занавески с витиеватыми узорами. Все просто и во всем затаилась любовь и работа, выполненная с душой.
   Может, именно этого и не хватает в московских заведениях? Интерьера, красок, роскоши - сколько угодно, а вот на душу поскупились...
   До обеда времени оставалось еще вагон с маленькой тележкой, и от того кафе пустовало. Два-три клиента не в счет. Ничего! Скоро застучат по дубовому полу тяжелые ботинки рабочих, прошелестят легкие босоножки девушек-студенток, и в след им будут вторить звоном каблуки туфель парней-студентов. Вот тогда начнется и суета и привычный гамм. Хохот и шумные разговоры под шум столовых приборов и лязга посуды о посуду. А пока наслаждайся тишиной и сытым обедом, дражайший друг мой, Григорий Туполев.
   Гриша шумно выдохнул, сыто потянулся, словно кот отведавший сметану. Кормили в "Самоваре" просто и добротно. Рябчиков с ананасами будите кушать у себя в столице, товарищ журналист. Здесь еда другая - правильная. Картофель пюре, котлеты и не абы какие, а самые настоящие, где полно мяса, но есть место и для хлеба с луком. А как вкусны и как задорно хрустят малосольные огурчики! И свежий хлеб, едва вышедший из печи, от того еще горячий и мягкий. Само собой не забудем отметить и компот из сухофруктов - вот где скрыта истинная душа и любовь.
   Сытый, умиротворенный и потому такой довольный, настроенный по обыкновению на философский лад и размышления, Григорий достал из кармана брюк небольшой, но толстый блокнот в кожаном переплете. Шириной в два спичечных коробка, высотой в ладонь, а толщина в кирпич. Следом появился и карандаш - остро отточенный, съеденный наполовину начальной длины, грифель полумягкий, а на противоположном конце ластик - вещь незаменимая в творческой работе. Эти предметы мужчина носил всегда с собой безоговорочно, по-умолчанию, куда бы ни пошел. Так же, как и маленький перочинный нож, имеющий два лезвия, штопор, шило и отвертку.
   "Эй, учитель! Ты, рабочий. Эй, могучий сталевар!
   Коль хотите подкрепиться,
   Приходите в "Самовар"!"
   Туполев красивым ровным любому каллиграфу на зависть подчерком вывел в блокноте троестишье, цокнул языком, любуясь творением, и убрал блокнот обратно в карман.
   Что ж, счастливо тебе, кафе "Самовар", где обрел временное пристанище журналист Григорий Туполев. Может, свидимся еще, добрый друг. До встречи!
   Все же отпуск дело хорошее. Ни что как отдых не настраивает на творческий лад. Стихи просятся наружу, и будто звенит тихим звоном карандаш, рвется на свободу, чтобы украсить чистый лист витиеватыми строками.
   "И пусть мои рифмы не стройны,
   И свежесть задумок бледна.
   Зато есть лихое стремленье.
   И решимость моя удала!"
   Бесшабашное веселье овладело Туполевым, он одним прыжком миновал три ступени, выполнил лихой вираж вокруг фонаря и помчался наперерез появившемуся трамваю.
  
   "Под тенью дубов и кленов вольготно и сладко душе..."
   Очередная поездка в трамвае и следующая остановка в маршруте журналиста - сквер.
  
   "Опустевший сквер. Ночь. Тишина.
   Он и она.
   Два сердца бьются в унисон.
   Вокруг, все словно сладкий сон.
   И фонарей свет гонит тьму.
   В объятьях крепких утону.
   Сейчас, всегда, на сотню лет,
   Быть вместе рядом наш завет..."
  
   Эти стихи написаны не сейчас и не здесь. Давно. В безусой молодости, на скучной лекции по психологии, когда душа рвалась вверх и к возвышенным высотам, пока тело бренно томилось за партой, в душной аудитории.
   Странно, что строки всплыли в памяти именно сейчас. Загадочная вещь - память!
   Да - вокруг действительно сквер. Но отнюдь не тот. Царит день, а вовсе не ночь. И тишина здесь не властвует. И опустения нет отродясь. Вот сколько бегает детей, покрикивают, радостно лопочут на все лады.
   Туполев раскрыл блокнот, сделал пару тройку пометок, а затем зарисовал штрихами следующую картину: маленькая девочка в розовом берете, алой курточки, в оранжевых колготках и высоких резиновых сапогах ярко-вишневого цвета собрала огромный, непомерный для ее крошечного размера букет кленовых листьев. Ручки едва обхватывают получившийся сноп, личико не по-детски сосредоточено, ей тяжело и радостно одновременно, шажок за шажком она медленно идет к маме, протягивая вперед свой подарок.
   И снова эта милая сцена из жизни породила старые воспоминания. Еще, студент, молодой Гриша пишет небольшой рассказ, где обязательно следует упомянуть оттенки красного цвета. И действия рассказа тоже происходят в сквере. Почти в таком же, как и этот. А вдруг это он и есть? Просто он сначала придумал, а потом уже увидел описанную картину? Не зря кто-то заявил, будто мысли материальны. А рассказ ведь начинался так...
  
   "Так уж устроено, что каждому из нас по душе своё время года: кому-то морозная зима, с её вьюгами и метелями, кому-то весна - пара буйства красок и чувств, кто-то предпочитает знойное лето с пылающим на небосклоне солнцем. Я же влюблен в осень. Но не в ту, дождливую и серую, а в тот период, когда осень только начинает вступать в законные права, украшая деревья в пестрые сарафаны.
   В тот день я как обычно вышел на прогулку, привычно шагнув в тенистую аллею сквера. Первыми на себе испытали дыхание осени деревья. Могучие дубы, статные осины и красавицы березы уже успели сменить наряд. Вокруг все горело от буйства красок.
   Рубинами блестели гроздья рябины, от тяжести, склонившиеся к земле. Молодые клены шумели еще многочисленными рдяными листьями, будто соревнуясь с резными киноварными листами могучего ясеня. Возле старого пруда, поросшего осокой, где нашли себе приют серые утки, блестели кровавыми каплями неизвестные мне ягоды. Над прудом, склонился старец дуб. Его потрескавшаяся кора в полумраке казалась, приобрела благородную червонную масть. А сам широкий ствол, который можно было обхватить разве что четверым взявшимся за руки людям, увивал тугими лианами дикий виноград, хищно ощетинившись во все стороны кумачовыми листами с темно-вишневыми прожилками.
   Я внимательно оглядывался по сторонам, все дальше удаляясь вглубь сквера. Обычно тихий и спокойный, с длинным рядом скамей, на которых так беззаботно и легко думалось, сквер сегодня оказался необыкновенно шумен и люден. Видно, не один я радовался приходу осени.
   Визжала от восторга детвора с разгоряченными алыми и пунцовыми лицами, носясь мимо кустов акаций. Маленькая девочка лет пяти, одетая в красную, вязаную кофточку собирала букет из листьев клена. Весело беседовали взрослые, искоса наблюдая за юными чадами.
   Под ногами шуршала опавшая листва. Я посмотрел на ясное лазурное небо, и наверно, на время отвлекся, не заметив, как ко мне подошла другая девочка тоже лет пяти. С золотистыми кудрями и пронзительными голубыми глазами под стать небесам, она одернула меня за пальто и протянула букет собранных ею цветов. Я взял неуверенно цветы и уточнил:
   - Это мне?
   - Вам. - Кивнула девчушка, поправив, съехавший набок гранатовый берет. А затем неожиданно громко рассмеялась и помчалась к молодой женщине, сидящей на скамье и читающей внимательно какую-то книгу в обложке цвета кармина. Взобравшись на скамейку, девочка схватила гранатовый зонтик, лежащий рядом с женщиной, и им указала на меня, при этом что-то говоря ей. Женщина оторвала глаза от книги и приветливо мне кивнула. Я кивнул в ответ. Неожиданно для самого себя, я осознал, что улыбаюсь. Не понимая почему. Видно в этом и заключается чарующая магия осени. Пары очей очарованья".
  
   Старые произведения всегда интересно перечитывать. Особенно, когда прошло долгое время с момента их рождения. Они зачастую тебе не нравятся. Хромает слог или нарушена причинно-следственная связь. Куча грамматических, орфографических и пунктуационных ошибок. Ты уже забыл, как именно родилось то, или иное произведение, что ты хотел сказать этим написанным, что показать. Каков конец так и не завершенной истории, и наконец, кто эти персонажи? Как появились на свет, и с какой целью?
   Читать старые труды полезно. Хотя бы по той причине, что видишь, как сильно изменился ты и твое творчество сквозь года. Работа над ошибками проделана не зря, качество улучшилось, текст стал чище и глубже, а мысль обрела легкость и живость. С годами меняешься ты, твое мировоззрение и взгляд на окружающее. Приятно дискутировать самому с собой, оспаривать выводы и заключения. В конце концов, просто приятно погружаться в приятные воспоминания.
  
   Рыжий огненный комок вывел Григория из раздумий. Раздался громкий, заливистый лай, и у скамьи показалась радостная морда с высунутым наружу длинным алым языком. Пес лизнул Туполева в руку. Сразу сделалось тепло и шершаво.
   - Ну, здравствуй! - рассмеялся журналист, погладил пса по макушке и продикломировал громко: - Дай лапу, Джим, на счастье мне.
   Пес ждать не заставил и в ответ на протянутую ладонь взгромоздил поверх могучую лапу.
   - Хорошая собака, - ласково проговорил, улыбаясь, Гриша, и потрепал четвероногого приятеля за ухом. Кареглазые глаза пса в довольной истоме сощурились.
   Какое-то время мужчина гладил рыжего питомца. Густая шерсть лоснилась под прикосновениями. Затем Григорий решительно заявил:
   - Ну, все! Довольно нежиться. Давай резвиться, друг мой. Есть в лапах прыть и силы?
   Дважды повторять псу не пришлось. Отряхнувшись, он резво вскочил и совершил круг вокруг журналиста. Гавкнул залихватски и уставился в ожидании.
   Григорий огляделся, обнаружил подходящую сухую палку у куста акации и наклонился за добычей. Пес, чуя скорую игру, бил в предвкушении хвостом о бока и внимательно смотрел за мужчиной.
   Первый раз палка улетела слабо, и пес, прежде чем отправиться за ней, укоризненно посмотрел на Туполева, как бы говоря: "разве это бросок, гражданин журналист? Стыдно". Мужчина пообещал исправиться, и во второй раз палка описала в воздухе дугу, умчавшись в кусты сирени. Дальше игра пошла на ура. Туполев распылился, покраснел от задора. Рыжий приятель не чувствуя усталости носился взад-вперед, громко одобрительно лая. Каждый раз, прежде чем вновь кинуть палку, журналист гладил внезапного знакомого. Пес довольно щурился.
   В какой-то раз палка улетела совсем далеко, прошло минут пять, когда пес снова показался. Обвешанный репьями, будто учебное чучело стрелами, рыжий подбежал и уронил палку у ног мужчины. Хвост, обвешанный репьями точно булава шипами, задорно бил по земле.
   - Ох, красавец! - Туполев покачал головой, разглядывая постигший спутника урон. - Беда, братец! Надо чиститься. Неопрятность - признак недостойный настоящих мужчин!
   Такая перемена игры псу на вкус не пришлась. Изворачиваясь из стороны в сторону, всячески мешая, уклоняясь, он недовольно ворчал и укоризненно смотрел исподлобья.
   - Сам виноват. - Строго упрекал его Григорий. - Вот и терпи теперь.
   Пес терпеть не желал. Но и Туполев славился знатным упрямством. Человек схватился со зверем. И человек одержал победу. Пусть не скорую и не блистательную, но с горем пополам репьи извлечь из шерсти удалось.
   Игра продолжилась в прежним азартом.
   Однако в очередной раз пес с палкой так и не появился. Прошло пять минут, затем десять. Спустя четверть часа журналист прошелся по скверу, выискивая, куда мог деться четвероногий приятель. Но рыжий прохвост словно канул в лету. Исчез столь же внезапно, как и появился.
   Еще немного пройдясь, Туполев пожал плечами и направился к входу. День плавно перетекал к вечеру, и Гриша решил дождаться Володю дома.
  
   ДЛИНЫЕ, НЕСПЕШНЫЕ БЕСЕДЫ
  
   В России можно пить по-разному. Выбор настолько велик, что перечислять можно до бесконечности долго.
   Пить по-черному, при тусклом свете лампы. Пить горькую - дешевую водку большими порциями в граненых стаканах. Пить одному или в компании, закусывая пожухлым укропом или луком.
   Пить в шумном и веселом окружении, под песни и пляски, под бренчание гитары.
   Пить в гараже с приятелями, по чуть-чуть, перебирая карбюратор. Пить осторожно, вдруг наведается с проверкой жена.
   Можно пить от горя, от радости, иногда со скуки или от тоски. Сколько рецептов связано у нас в стране с этим словом: пить.
   Пить или не пить? Вопрос вечный и актуальный.
  
   В магазине напротив дома товарищи обзавелись всем необходимым для долгой и спокойной беседы. А поскольку два друга давно не виделись, подошли к предстоящей посиделки со всей внимательностью и строгостью. Чтобы не пришлось потом ночью, полупьяным тащиться в магазин или ларек за добавкой и упрашивать продавщицу продать еще бутылку. И пусть запрещено, и пусть уже поздно. Разве не пойдешь на встречу, милая? Достань из-под прилавка бутылку, красавица.
   Три бутылки на двоих не много и не мало. Самое то. Норма. В меру расслабит, на утро не будет ни головной боли, ни похмелья. И за добавкой идти не придется. Три на два отличная формула. Это вам ни два на три, ни четыре на два. И перебор, и недобор приводит к ужасным последствиям.
   Закуску тоже надо уметь выбирать под повод. Долгожданная встреча это - ароматно пожаренный с золотистой корочкой картофель, маринованные грибочки, огурчики можно тоже маринованные или малосольные - тут уже каждому по вкусу. Обязательно рыба или икра. Черный хлебушек венец застолья, всему голова.
   Вот правильный набор, гарантирующий нужный настрой беседы.
   А ежели просто встреча, и беседа предстоит неспешная, размеренная, с хорошим слушателем и оппонентом то лучше подойдет коньяк. Закуска - тонкие ломти лимона под сахаром, и непременно шоколад. А горячие диспуты лучше всего вести под бренди, напиток хорошо раскроет вкус вместе с яблоком.
   Еще одно широкое заблуждение, будто холостяки плохие хозяева, будто жарка яиц высшее возможное искусство. Ложь и наглый поклеп, распускаемый нарочно женщинами, дабы показать всею непристойность жизни несемейной.
   Вот Туполев пока так и не обзавелся дамой сердца, а готовить любил и умел. Борщи, рагу, пельмени, каши - легко! А беспорядок в доме вещь относительная. Кому и хлам, и пыль, а кому и творческий процесс, и уют берлоги. В интерьере квартиры книги, сабли и макеты космических кораблей не хуже рюшечек и обилия подушек всех размеров и мастей.
   Пока водка томилась в морозильнике, остывая до нужной температуры, на кухне шел подготовительный процесс.
   Шкворча маслом стояла на огне сковорода. Картофель и лук уже бережно почистили и нарезали и вот-вот собирались отправить на жарку. Грибочки, огурчики выложили в прозрачные пиалы. Хлеб нарезали. Ломти красной рыбы выложили на блюдо вытянутой формы. Процесс кипел, процесс шел ударными темпами.
   - Давно так не собирались, - заметил Володька, помешивая картошку. - Все работа и работа. Жить забываешь с ней, видеться с друзьями забываешь.
   - Не ворчи, старый, - дружелюбно ответил Гриша. - Работа тоже жизнь. Нам ли причитать? Оба ведь любим, что делаем. Я журналист, человек дела и слова. Ты - преподаватель, математик. Гроза всех синусов и интегралов!
   - Балабол! - беззлобно ругнулся Петренко, поправляя съехавшие на кончик носа очки.
   - Был, есть и буду! - как пионер отдал приветствие Туполев, улыбаясь.
   - Верю без доказательств, как в аксиому.
   - Ты помешивай, господин математик, следи за картошечкой, как за студентами. Внимательно. Такое творение пригореть не должно.
   - Да слежу я, - отмахнулся Володька, но картошку перемешал.
   - Как ты тут? Не заскучал часом? - поинтересовался Гриша, выкладывая хлеб на тарелку. - Не зачах под пыльными книгами?
   - Вот еще! - гордо фыркнул Петренко. - Здесь пусть и не Москва, а жизнь кипит не меньше. Работы на всех хватит. И на тебя.
   - На меня? - расхохотался Туполев искренне. - Чем мне, по-твоему, здесь заняться? О чем писать? Об упорном труде рабочих? О том, что управа собирается запустить новую ветвь трамвайных линий? Или о выдающихся достижениях местных ученых? Что ж, давайте возьмем у вас интервью, товарищ преподаватель. Каковы ваши недавние достижения в науке?
   - Писать можно о чем угодно. И где угодно. - Стоял на своем упрямый Володька.
   - Можно. Кто же спорит? - легко согласился Григорий. - Вот только Москва - это совсем другие масштабы. Там жизнь не ручей, а гейзер! Бьет вверх и кипит, а не течет. Там страсти и буйства красок. Там сенсации и события. А здесь просто хорошо. Умиротворение. Можно остаться и написать рассказ, очерк или даже роман. Но рано или поздно творческий авантюризм возобладает, возьмет верх над сущностью и вновь устремит обратно в гущу происшествий, к высоткам, устремляющимся к звездам, к широким проспектам и к людям. Моя профессия не может развиваться в тишине, она жаждет постигать все новые и новые границы.
   - Все такой же балабол и болтун. - Вынес вердикт, покачав головой Володя. - Ладно, акула пера, садись за стол. Блюдо готов и вот-вот будет поддано.
  
   Первая рюмка пьется стремительно. Первый тост за встречу. Огурчик, рыбка, немного хлебушка, а затем рюмка вторая. Лишь после нее уже можно перейти к процессу трапезы и медленного насыщения организма.
   Они неспешно выпивали, закусывали и говорили, много говорили. Вспоминали юность, школу, игры и развлечения. Затем поговорили о работе, обсудили политику, поделились интересными новостями и событиями. Разумеется, не обошлось и без темы любви и женщин. Тут Григорий рассказал про проводницу Иру, с которой завтра собирался встретиться.
   - Дамский угодник, - резюмировал Володька, - был им и остался таким же. Вечно вокруг тебя рой девичий вился. Ловелас!
   - Вздор, - не согласился Гриша. - Решительно попорю с терминологией, уважаемый оппонент. Ведь кто такой ловелас? Дамский угодник! Ловелас, как таковой скорее ищет выгоду, нежели любовь. Я в свою очередь никогда выгод не искал. Но и романтиком я тоже никогда не являлся. Романтики парни тонкие, они возводят любовь в разряд преклонения. Они жадны до чувств и ощущений. Мне же интересней иная сторона взаимоотношений. Считай ее плоцкой. Я причисляю себя в разряды неукротимых нравом донжуанов. Любовь в чистом виде - вот до чего мы охотники. Ласка, нежность, теплота женского тела.
   Володя выслушал Гришкин монолог, покачал головой и изрек:
   - С вами, товарищ журналист, трудно вести простую беседу по душам. У вас каждое предложение так и норовит предстать в четкой постановке фраз. Иногда ни разговор, а сплошь тезисы. Будто для печати. Ты не говоришь - ты составляешь в голове и воспроизводишь заголовки для будущих статей. И мозг твой заточен не для дружеского трепа, а для интервью, или, по крайней мере, краткого очерка.
   - Моя работа - крест мой, - отшутился Гриша и поднял наполненную рюмку.
  
   В районе половины двенадцатого Володя стал все чаще клевать носом. На вопросы отвечал невпопад, и все пытался удобней утроить руку на столе, поддерживая ею голову. Сам Туполев потребности во сне не ощущал. Тело налилось приятной тяжестью, вокруг все мигало и расплывалось, а на душе растеклись покой и умиротворение.
   Третья бутылка еще четверть часа назад показала дно и была отправлена в мусорное ведро. Сковородка опустела, так же, как и блюда с грибами и рыбой, лишь в третье на дне в мутном рассоле плавал одинокий огурец.
   Петренко снова клюнул головой, едва не протаранив лбом стол, дернулся и на время проснулся. Зевнул, размяв покрасневшее лицо, и заявил:
   - Не знаю, как ты, а я решительно иду спать!
   Тут Володя вспомнил, что упустил из виду следующее уравнение: кровать одна, а их двое. Ни раскладушки, ни запасного матраса у Петренко не имелось.
   - Нда, задача. - Протянул озадаченный хозяин. - И как это я не подумал раньше?
   Гриша успокоил приятеля, заверив, что поспит на полу. Однако хозяин ревностно опроверг подобное предложение, сказав, что если кто-то и будет спать на полу, то точно не гость, а нерадивый хозяин. Но спустя еще непродолжительное время демагогии, Володя снова ударил себя ладонью по лбу и торжественно возликовал:
   - Забыл совсем! Квартира Тараса Короленко ведь свободна! Сейчас мы тебя устроим, не сомневайся. Будешь спать как человек - в постели.
   Володя бросился в коридор и долго копался в комоде, пытаясь отыскать ключи, которые вверил ему коллега по работе с целью заботы о фикусе, живущем на подоконнике. Сам Короленко отбыл в отпуск в Сочи, и должен был вернуться только через неделю.
   Наконец связка ключей нашлась, Володька торжественно продемонстрировал ее товарищу и тут же повел за собой.
   Квартира коллеги оказалась соседней. Такая же однушка, очень похожая на Володину, разве вещей меньше, чуть чище и окна балкона выходят во внутренний двор, к подъезду.
   - Ну, располагайся, - велел Петренко. - Чистое пастельное белье в комоде имеется. Остальное нужное сам найдешь, коль приспичит. Дверь я у себя закрывать не стану, понадобится что - зайдешь.
   Гриша подтвердил, мол, найду, не маленький.
   - Ну, бывай, - попрощался с другом зевающий Володя. И уже у порога напомнил: - Я завтра с утра в институте. Если вдруг понадоблюсь, спроси кого угодно. Подскажут.
   Гриша в ответ пожелал другу спокойной ночи, закрыл входную дверь на щеколду и, пройдя в комнату, уселся на кровать.
  
   ЧУЖОЙ БУКЕТ ЦВЕТОВ
  
   Кровать нещадно скрипела, отвечая на любое движение протяжным подвывающим стоном. Сон улетучился, лишь стоило расстелить постель и лечь. Сам не зная, сколько время, прошло, Григорий лежал и все пытался гнать прочь мысли. Удавалось скверно.
   Заснуть мешала и духота. Вроде бы октябрь, а ночь выдалась, словно в августе. Душная, тихая. За окном тишина, лишь свет фонаря пробивается сквозь занавески.
   Туполев вздохнул и поднялся. Сходил умыться, мрачно посмотрел на настенные часы. Половина второго. Тихо ругнувшись, журналист не включая свет, побрел к аккуратно сложенным вещам и, порывшись в брюках, извлек пачку сигарет и коробок спичек.
   Сразу жутко захотелось курить.
   В майке и трусах, босиком Туполев прошел на балкон, открыл ставни. Подул слабый ветерок, но как говорят: на безрыбье и рак - рыба.
   Первая спичка мгновенно сломалась. Вторая вспыхнула тревожным огоньком, и, не успев разгореться, погасла. Третья долго скреблась о шершавый коричневый бок, пока не стерлась на изголовье сера.
   - Да что же это такое? - сердито возмутился Григорий и внимательно прочитал надпись на коробке: завод "Иваново", г. Москва. и т.д. и т.п. - Нет, люди честные, так дела не делаются! Вот напишу разоблачающую статью о вашем хилом труде и о спичках, что не выполняют возложенную на них задачу! Вот тогда посмотрим!
   То ли угроза возобладала силой, то ли предыдущие спички оказались браком, следующая, четвертая, вспыхнула стремительно и ярко.
   - То-то же! - удовлетворительно сказал Туполев, поднес сигарету к огню, и, подкурив, затянулся с наслаждением.
   Стоять у открытого окна, курить и любоваться ночным пейзажем, было хорошо.
   Пусть и пейзаж скажем прямо так. Ну и ладно. Двор как двор. Торчит козырек подъезда. На крыше скопился, притаился мусор: пара пластиковых бутылок, одна стеклянная, несколько пакетов, погребенных под бурой свалявшейся листвой. Если приглядеться, видны смятые пачки сигарет и разбросаны бычки.
   "Все же не достает нашим гражданам банальной заботы о чистоте природы". - Подумал Туполев, продолжая курить. - "Гадят у себя же дома. Неужто так лень собрать мусор и выбросить куда положено? Куда там! Так ведь проще. Раз - и в окно! И ведь никто не узнает, а значит, соответственно никто не побранит. И совесть останется чиста и незапятнанна дурным поступком. Нет, все же еще слишком много у нас встречается мелких, мелочных людишек. Чересчур много".
   Григорий докурил, и оглядел балкон, ища, обо что бы затушить окурок. На глаза попалась старая банка из-под кофе. Внутри уже находилось с десяток других бычков, и журналист без зазрения совести присоединил к делегации еще один.
   Уходить не хотелось. На балконе дышалось вольготно. И мужчина закурил следом вторую сигарету. На этот раз спичка зажглась с первого раза, и журналист решил обождать ругать завод-производитель. В конце концов, с каждым иногда случается оказия. Все мы люди.
   Туполев смотрел в окно.
   В доме напротив лишь в одном окне продолжал гореть свет, остальные темнели. Жильцы уже крепко спят. Завтра рано вставать на работу. Кому-то трудиться на заводе, во благо Родины, отливать стальные заготовки для поднятия мощи промышленности. Кто-то спозаранку поспешит на пекарню, выпечь свежий румяный хлеб, чтобы другие люди успели его купить и принести на завтрак в дом. У кого-то занятия в институте, идти к первой паре, и потому сон важен и необходим. А кто-то всю ночь писал конспект к будущей лекции, чтобы преподнести свет знаний в умы и светлые головы студентов. За каждым окном скрываются неизвестные люди со своими интересными, увлекательными жизнями и историями. И в том окне, где еще горит свет, сейчас происходит искра жизни. Загадочная, таинственная, непознанная. Кто ты, человек? Какова твоя профессия? Что ты можешь рассказать нам о себе? Молчишь? Видимо занят. И нет тебе дела до мироздания.
   Тишина и покой. Лишь легкий ветерок колышет верхушки деревьев.
   Туполев уже собирался покинуть балкон и вновь попытаться уснуть, когда услышал голоса, и невольно, из любопытства, прислушался, оставшись стоять.
   Сначала тихие и невнятные, они приближались и, усилившись, остановились у подъезда. Два молодых голоса. Низкий мужской и высокий женский.
   - Ну, вот и пришли, - тихо произнесла девушка. - Мой подъезд.
   - Пришли, - согласился парень со своей спутницей.
   - Хорошо погуляли. - Сказала девушка.
   - Да-да, - поспешно отозвался ее спутник. - Очень хорошо.
   Неловкое молчание. И лишь ветер.
   - Поздно, - произносит девушка. - Давно пора спать.
   - Не так уж и поздно, - сразу возражает парень. - Будь моя воля, я бы еще гулял и гулял. Всю ночь. До самого рассвета.
   - И что же тебя останавливает? - поинтересовалась она.
   - Без тебя не интересно. - Ответил он. - Вот с тобой другое дело.
   - Завтра рано вставать.
   - И пусть так! Разве это так важно?
   - Дурачок, - произносит девушка и тихо смеется.
   - Чего это? - недовольное ворчание слышится в голосе парня.
   - Говоришь как маленький ребенок.
   - Не правда!
   - Не кричи. Всех перебудишь. - Просит она быстро.
   - Не правда. - Повторяет упрямо спутник, понизив голос.
   - Какой ты упрямый бываешь.
   - Я не маленький. - Уверенно и твердо произносит парень. - Могу доказать.
   - И как же? - спрашивает она с интересом.
   - Как пожелаешь, так и докажу, - бурчит спутник.
   - Мужчина должен сам знать, какие поступки совершать и когда. Если же женщина будет ему вечно подсказывать, какой тогда толк?
   Он не отвечает. Молчит. Задумался, а может и обиделся. Кто знает?
   - Поздно уже, - повторяет девушка и вздыхает. - Пора идти домой.
   Но вопреки словам не уходит. Слышно как позвякивает в ее руках связках ключей.
   "Чего же ты ждешь, дурачина! - беззвучно кричит Туполев. - Подойди и поцелуй ее! Сейчас же, немедленно! Она ведь потому и не уходит, ждет. А ты медлишь!"
   Но незнакомец не слышит наставления старшего поколения. И потому просто стоит, не зная, что делать дальше.
   Ждет и она.
   "Эх, молодость! - восклицает Григорий со вздохом. - Эх, глупость".
   - Пока, - произносит она.
   Слышится скрип несмазанных дверных петель.
   - До завтра, - прощается парень и поспешно спрашивает: - Завтра ведь увидимся?
   Она тонко смеется:
   - Нам в институт к первой паре. Конечно, увидимся.
   - Поскорей бы, - раздается ответ и снова слышится мелодичный тихий смех.
   - Подожди! - окликает он ее еще раз.
   - Да?
   - Как зайдешь домой, включи на балконе свет. - И добавляет смущенно: - Я буду знать, что все в порядке.
   - Разве со мной может что-то случиться? - искренне удивляется спутница.
   - Мне будет так спокойней, - объясняет парень.
   - Хорошо. Включу. - Обещает она.
   Скрип. Затем хлопок. Дверь закрывается. Спутница ушла, парень секунду топчется на месте, вздыхает тяжело и протяжно, а затем уходит.
   И снова во дворе расползается тягучая тишина.
   - Молодо - зелено, - бормочет с досадой журналист, будто он сам совершил непозволительную ошибку.
   Бросая окурок в банку, Туполев идет в комнату, и неожиданно спотыкаясь, обо что-то с шумом падает. Матерясь звонко и неудержимо, потирая ушибленное колено, Григорий на ощупь находит кнопку включателя.
   Невыносимо яркий свет тут же заполоняет комнату. На полу валяются хаотично с десяток книг. Ворча, журналист собирает книги в стопку, убирая подальше от прохода.
   - Мудрые греки говорили: знание - это сила. Но забыли упомянуть, что знание это еще и великая опасность для неподготовленных умов. - Произносит в пустоту Гриша и тушит свет.
   Мужчина снова устраивается на кровать. Та продолжает жалобно скрипеть.
   Но уснуть журналисту мешает шум на улице.
   Раздается непонятный окрик. Затем мгновение тишины. И что-то с шумом влетает в распахнутое окно на балконе.
   - Да что же это! - восклицает Туполев с возмущением и отправляется с разведкой.
   На полу лежит букет цветов.
   Чужой букет цветов.
  
   ПРОИСШЕСТВИЕ В ТРАМВАЕ
  
   У каждого человека утро начинается по-своему. У каждого имеется свой, особый ритуал. И это очень важно, ведь именно утреннее настроение задает ритм для продолжения дня.
   Ритуал Григория Туполева неизменно начинался с посещения уборной, где журналист мужественно, не щадя пупа своего боролся с порослью щетины, упорно и монотонно работая острой бритвой. После, умывшись и со всей возможной тщательностью удостоверившись, что процедура выполнена на отлично, без халтуры, журналист отправлялся на кухню. Следующий обязательный этап в программе - варка свежего ароматного кофе.
   "Хорошо, что Володька такой же педант, как и я, - пронеслось у Туполева в голове. - Другой бы не стал держать ни турку, ни молотый кофе, обошелся бы растворимым".
   Что же касается чая, так этот напиток подходит для завершения трудового дня. В меру успокаивающий, в меру тонизирующий. Что до кофе - вот напиток необходимый здоровому организму утром. Это вам и бодрость и энергия и пробуждение.
   Неспешно - куда уж спешить, находясь в отпуске? - Гриша сварил кофе, перелил в чашку и сразу поспешил вымыть в раковине турку. Затем без лишней суеты достал из холодильника батон и колбасу, нарезал и выложил на тарелку. Мелкими глотками, потягивая целебный эликсир, чередуя с поеданием бутерброда, журналист с интересом взял одну их книг со стола. Надо отметить, что книги у друга детства находились не только в кабинете. Их присутствие имелось везде. В коридоре, на кухне на подоконнике и на столе, и даже в таких на первый взгляд неподходящих местах, как в холодильнике или в ящике для обуви. А вот на самом нужном месте - на сливном бочке унитаза - искомого объекта не обнаружилось. А зря. Вот там как раз священное место для знаний и трепещущих душу историй.
   Взятая со стола книга оказалась отнюдь не захватывающим детективом или приключенческим вестерном.
   "Алгоритмические вычисления и дифференциальное исчисление величин высшего порядка" - прочитал Туполев и с сожалением вернул книгу на место. Эх, Володька! Математик от кончиков ушей и до пяток. Даже дома повсюду твоя единственная возлюбленная - мать всех наук. И ведь и не удивишься, если окажется, что друг детства читает эту литературу во так по утрам, за кружечкой кофе. Читает внимательно и осмысленно. Нет, даже перечитывает. Откроет любимую главу об двоичных интегралах и восхищается, как ловко выведено доказательство. Какая легкость в вычислении! А какая красота формулировки! Хотя чему особо удивляться? Вовка еще и в молодости увлекался математикой. Бывало, лежишь, загораешь у речки. Солнце припекает, пора окунуться, а ты терпишь, дочитывая до главы приключение героя Джека Лондона, и желаешь поскорей вернуться и узнать, что там скрывается в тени ущелья? И не подстерегают ли на вершине утеса храброго героя хитрые коварные индейцы? А рядом лежит Петренко, сопит, и тоже читает. Взгляд на страницу, а там все те же формулы, теоремы и доказательства. Ужас! И сразу мурашки по коже. Да как же так! Лондона променять на это?!
   А Володька в этом весь и есть. Такой уж человек.
   И вот сейчас возьми - стоит, поди, перед целой аудиторией и ведет лекцию об интегралах, с упоением рассказывает. А студенты смотрят тупо, пытаясь разобраться в хитросплетениях. Кто-то прилежно делает записи в тетради, другие ловят ворон. И сидит где-нибудь на задней парте тот самый парень, что провожал накануне ночью до подъезда девушку, зевает протяжно, и нет ему никого дела до интегралов. Все мысли о возлюбленной. Получила ли она букет? И почему тогда молчит, не говорит ничего? Или сделал что-то не так? Обидел? Переполошил шумом спящих родителей?
   Нет, брат. Не переполошил спящих. Не дошел букет до адресата. Затерялся. И стоит сейчас твой букет сиротливо на подоконнике в трехлитровой банке. Никто им не любуется, никто не сжимает в руках и не вдыхает аромат полевых цветов.
   Туполев поднялся, отряхнулся от крошек. Вытер тряпкой со стола, а после вымыл посуду и отправил на полку сушиться.
   Букет журналист решил оставить на лавочке у подъезда. Правильней бы, конечно, вернуть владелице или хотя бы владельцу да как узнать кому и куда?
   Не отправишься же по квартирам дома, стучать в двери, звонить в звонок и, протягивая цветы, спрашивать: не вам ли вчера молодой человек хотел в окно букет забросить?
   Глупая затея вырисовывается.
   Ничего, встретятся, поговорят, объяснятся друг с другом и все у них наладится само собой, без постороннего вмешательства. А у него, Григория Туполева, свои дела имеются. Его тоже возможно ждет, женщина, выглядывает в окно или вспоминает. И гадает: придет или нет? И она тоже дождется и получит в подарок свой букет цветов, и будет радоваться, вдыхать аромат, и поставит потом в вазу. А затем они выпьют вина, и станут наслаждаться обществом друг друга. Сначала робко и осторожно, а после ласково и нежно...
  
   Теплота человеческого тела есть истинное наслаждение. Ничто не дарит тебе такую легкость и окрыленность.
   Туполев совсем недавно попрощался с Ириной. Журналист шел в тени вязов и размышлял. Размышления эти имели характер всеобъемлющий, и протекали медленно, тягуче с любимой возвышенностью. Туполев размышлял о женщинах, о том, что такое счастье и о времени.
   Время непостижимое явление. Оно то внезапно замедляется, падает на дно, то ускоряется с неудержимой силой и рвется вперед и вверх. Если пофантазировать - время можно представить эдаким огромным массивным мельничным колесом. Бывает, оно движется медленно и неотвратимо, бывает, останавливается и тихо, жалобно поскрипывает, а иногда наоборот получает незримый толчок и набирает обороты и звенящую скорость и мчится, мчится по кругу, все ускоряя стремительный бег, сливаясь с безграничной синевой.
   Думать, размышлять было приятно.
   "Чем бы заняться дальше? Немного прогуляться для начала, допустим. А затем? Отправиться обратно в квартиру? Скучно. Может в институт податься? Все новые впечатления. Опять же - материал для статьи найдем, а затем предложу ее в местную газетенку. Или же отправиться на озеро купаться? Пусть октябрь, но вот как тепло. Да и не поздно начать закаляться. В здоровом теле - здоровый дух! А если подхвачу ангину и воспаление? Буду лежать в палате на восемь человек, на скрипящей кровати, на матрасе, кривом и кособоком, продавленным за годы сотнями лежащих на тем тел, буду пялиться в побеленный потолок и ждать, когда освободится медсестра и выдаст порцию пилюлей. Ладно, решено, отправлюсь в институт, а там дальше видно будет".
   Приняв решение, Туполев не ринулся его тут же исполнять. Спешить некуда. Журналист купил в киоске квасу, неспешно выпил холодный, бодрящий, чуть сладковатый напиток и стал оглядываться в поисках ближайшей остановки. Трамваи Григорию пришлись по вкусу. Пусть и не быстроходные, зато немноголюдные, и опять же, есть возможность полюбоваться городом, не дав стоптаться каблуку.
   Вот и сейчас, оплатив проезд и устроившись на сиденье, Туполев с интересом рассматривал то местные пейзажи и достопримечательности, то разглядывал попутчиков, задорно представляя себя в образе сыщика Шерлока Холмса.
   Пожалуй, детектив из него вышел бы никудышный. Весь Лондон бы кишел от преступников всех мастей, почуявших безнаказанность. Неужели действительно можно по таким незначительным фрагментам как пыль, грязь, загар и следы мела что-либо узнать о человеке? Примитивное можно. Вот, к примеру, едет крепкий мужчина в рабочей форме. В нагрудном кармане торчит у него карандаш и блокнот. На лице загар, а в области шеи кожа светлее. Форма пыльная. Строитель? Вполне может статься. Мастер или бригадир. На улице вечно одет по форме, от того и загар такой специфический. Но разве это дедукция? Так, смех один, да и только. А вот задачка куда сложнее - задумчивый мужчина в коричневом костюме. В левой руке портфель. Одет чисто и неброско. Причесан аккуратно, гладко выбрит. Кто он по профессии? Директор школы? Начальник предприятия? Бухгалтер? Инженер? Преподаватель? Эх, мистер Холмс, где же вы? Вы бы раскусили эту непосильную нам задачку, как орешек.
   Другое дело сидящий напротив парень, клюющий носом. С ним все просто. И дело не в одежде или поведении. Тубус, лежащий рядом - вот главная подсказка. И пачка листов, по-видимому, конспектов, тоже указывает на одно - студент. Уже слишком взрослый для школьника, и еще мал для рабочего или преподавателя. Спит, бедняга, отсыпается. Всю ночь правил чертежи? Переписывал конспекты? Готовился к семинару? Может быть, это у него вчера горел свет в окне?
   Туполев оглядел оставшихся пассажиров, и окончательно убедился в своей некомпетентности в роли сыщика. Тогда журналист принялся смотреть в окно. Трамвай проезжал кольцо, делая разворот вокруг небольшого фонтана: три дельфина держали на головой чашу, из которой лилась вода. Еще здесь находилось старинное строение с массивными колоннами. Библиотека - удалось прочитать вывеску.
   "А раньше принадлежало это здание какому-нибудь мещанину или дворянину. И был окружен роскошный особняк фруктовыми деревьями. А вокруг царила тишина и идиллия. Ни трамвайных путей, ни городской застройки".
   Двери трамвая уже закрывались, когда неожиданно пробудился студент. Парень дернулся, пробуждаясь, огляделся, выпучив глаза, стараясь понять, где он. И осознание видно не пришлось по душе. Студент подскочил, суетесь, схватил тубус, крикнул водителю:
   - Подождите! Одну секунду, товарищ! Мне здесь нужно сойти!
   Парень в охапку схватил конспекты и тубус и ринулся по проходу.
   - Спать надо ночью! - наставительным басом пожурил водитель, но дверь снова открыл, выпуская студента на свободу.
   - Эх, молодежь. - Раздался чей-то укоряющий возглас.
   - Ничего-ничего, сами все такие были. - Тут же вступились за студента.
   Трамвай поехал дальше. И только сейчас Туполев заметил, что в спешке парень обронил несколько листов конспекта и прямоугольный сверток. Журналист наклонился и поднял. Сверток бережно упаковали в газету, обмотали веревкой и завязали на бант.
   Григорий посмотрел в окно, но трамвай уже набрал скорости, и здание библиотеки скрылось из виду. Первым порывом журналист решил сойти с трамвая и ринуться вдогонку. Но затем рассудительность взяла свое. Далеко не факт, что парень направлялся именно с библиотеку. Стало быть, идти и искать его там бесполезно. Рыскать по городу? Смешно и сомнительно. Остаются два варианта: первый - отдать сверток и листы конспекта водителю трамвая - рано или поздно парень хватится пропажи и поймет, где потерял, и второй вариант - пусть и немного безрассудный, но куда увлекательный - отправиться самому в институт и разыскать парня там. Вот тебе и приключение получится. А почему бы и нет? Разгоним скуку, а заодно сделаем доброе дело.
   В целом Туполев остался доволен решением. Уже собираясь сходить, мужчина взял сверток и обнаружил, что при падении газета в одном месте порвалась и видно, что внутри находятся листы бумаги, исписанные от руки. Снова конспекты?
   Любопытство у журналистов в крови. Где другой человек пройдет мимо, ты обязательно остановишься. Григорий осторожно развязал узел веревки...
  
   РАССЛЕДОВАНИЕ В ИНСТИТУТЕ ИЛИ НАСТОЙЧИВЫЙ ЖУРНАЛИСТ
  
   - Татьяна Владимировна, еще раз благодарю, что нашли свободное для меня время.
   - Ну что вы, Григорий. - Женщина замешкалась, и журналист поспешил сообщить:
   - Александрович.
   - Ну так вот, Григорий Александрович, - продолжила она, - с удовольствием помогу вам, разумеется, чем смогу. Тем более, раз за вас очень просил Владимир Андреевич.
   При этих словах Туполев немного смутился. Прибыв в институт Григорий не мешкая направился прямиком к ректору. И уже тот направил Туполева к заведующий кафедры русского языка и литературы - Поляковой Татьяне Владимировне.
   Татьяна Владимировна оказалась дамой глубоко бальзаковского возраста, статная, напоминающая, что еще не перевелись люди дворянской крови, пусть и весьма разбавленной временем. Вежливая улыбка и внимательный взгляд из-под очков. Григорий не преминул отметить, что будь он студентом, то перед таким преподавателем вел бы себе весьма тихо и сдержанно. Чувствовался в этой женщине стальной прут несгибаемой воли. Кровь предков? Или насыщенный опыт долгих лет преподавания?
   Они разместились на кафедре, благо сейчас в помещение было пусто и тихо, и никто не мог помешать беседе, большая часть преподавателей находилась в занятиях.
   Первым делом Татьяна Владимировна усадила Григория в кресло, затем вскипятив чайник, принялась за заварку. Спустя несколько минут душистый аромат трав витал в воздухе. Лишь после того, как чай был разлит по красивым чашкам из белого фарфора, с золотой каймой, а перед журналистом появилась тарелка с песочным печеньем, Татьяна Владимировна посчитала, что можно продолжить разговор.
   - Так позвольте полюбопытствовать, какова цель вашего визита к нам, Григорий Александрович? Не статью же, вы право, решили написать про наш институт.
   - Моя история возможно покажется вам немного чудаковатой, - будто извиняясь, начал журналист. - Я в отпуске. Прибыл в гости к другу детства. Развеяться, отдохнуть. Однако, сам того не желая, я неожиданно оказался в центре одного небольшого события. В трамвае я подобрал рукопись, утерянную одним неизвестным мне молодым человеком. Каюсь, следовало передать ее водителю и делом с концом, но я любопытен, как по природе любой человек моей профессии. Оттого я забрал рукопись, решив сам найти ее владельца. А затем, решил прочитать. И честно сказать, втянулся!
   Татьяна Владимировна оказалась хорошим слушателем. Женщина не перебивала, и лишь иногда кивала, будто говоря: "продолжайте". И Туполев поведал, как вместо того, чтобы сразу отправиться в институт, он прочитал рукопись.
  
   Легкая и завораживающая история о молодом художнике, полюбившем девушку, приходящую ему во снах. Об одержимости, с которой влюбленный в мираж, рисовал все время один и тот же портрет. О том, как он пытался найти ее, путешествуя из города в город, выставляя свои картины на всеобщее обозрение. Он жил ею, он грезил лишь этим образом. Шли годы, он старел и продолжал видеть сны, наполненные яркими и лживыми воспоминаниями. Со временем он стал знаменит, его картины с девушкой прославились на весь мир. Не было такого места, города, где бы ни висела эта картина. Тысячи картин с единственным запечатленным лицом. Смеющаяся, плачущая, расстроенная и задумчивая. Разная, но всегда одна.
   Его длинные волосы некогда черные как смоль, поседели, превратились в цвет пиков заснеженных Альп. Его руки покрылись старческими пятнами и толстыми прожилками вен, они утратили крепость и больше не могли держать кисть. Его сердце уже не билось размеренно и сильно в могучей груди. Он старел и продолжал грезить о любви всей жизни. В конце концов организм совсем обветшал, и престарелый художник попал в больницу. Его мучили боли, и докучала вечная слабость. Белый потолок, и зеленые обои находились перед глазами день изо дня. И тут в один день он увидел ее!
   Девушка, чей облик врезался в сердце. Та самая девушка, чьи портреты он писал всю свою жизнь. Молодая. Тот же блеск ярких зеленых глаз. Та же милая улыбка. Даже родинка на губой, и та имелась. Мираж ожил, став реальностью.
   Глав врач больницы нанял для художника сиделку, видя, как тоскливо и одиноко старику встречать смерть.
   С тех пор он видел не белый потолок, и не зеленые обои. Он любовался той, кому посвятил всю свою жизнь. А она сидела рядом и ничего не подозревала. Она читала ему книги, а он любовался ею, благодаря, Бога. По ночам он плакал. И сам не знал от счастья или от горя. Ведь он обрел ее, отыскал, пусть даже так не вовремя. Он стар, а она молода.
   До самого последнего вздоха, до последнего удара сердца художник видел ее. Старик завещал девушке все, что имел. И разглядывая картины, на которой была запечатлена она сама, девушка не могла понять: как? Ведь портреты были старше, чем она.
   Эта тайна так и осталась неразгаданна.
  
   Повесть произвела сильное впечатление на Туполева. Как опытный литературовед, а также человек, получивший филологическое образование и имеющий весьма солидный опыт, журналист нашел немало огрех в произведении. Хватало и нарушений в лексике, и ошибок орфографических и пунктуационных. Невооруженным взглядом было ясно, что написавший повесть - человек новый в литературе и еще не имеющий опыта в публицистике. Ошибок и замечаний хватало. Но, если отбросить сорняки, то получалась весьма интересная и живая история. Возможно, идея и не нова. Да и что ново под луной? Однако, написано было хорошо! С душой. Читалось легко и главное на одном дыхании. Подобную рукопись Туполев посоветовал бы отдать в издательства, правда, прежде воспользоваться услугами хорошего корректора.
   Именно поэтому Григорий обратился за помощью к заведующей кафедры русского языка и литературы, дабы с совместными усилиями отыскать среди ее студентов владельца рукописи.
   - И как вы планируете осуществить поиски? - полюбопытствовала Татьяна Владимировна, протирая очки. - Собрать студентов воедино и спросить, не терял ли кто в трамвае рукопись?
   - Ну зачем же так, - пожал плечами журналист, - рукопись не напечатана, а написана от руки. И это прошу заметить в наше время! Так что нам ничего не мешает сверить почерк с почерками ваших студентов. Имеются же рефераты или другие работы ваших подопечных?
   - Уважаемый, Григорий Александрович, - произнесла мягко, но непреклонно женщина, - у меня несколько сотен студентов. Вы хоть понимаете, какую работу нужно проделать? Сколько времени займет проверить каждого студента по подчерку? И если даже собрать всех преподавателей вместе. - Тут она осеклась на полуслове и задумалась, а когда продолжила, тон Татьяны Владимировны заметно изменился, приобретя звонкую ноту: - Замечу подчерк, у юноши весьма своеобразный. Кто-нибудь из преподавателей мог его запомнить. Так что, если подумать, дело не такое уж и трудное.
   Надо признать, Татьяна Владимировна оказалась женщиной деятельной. Уже спустя час кафедра гудела и рокотала. Помещение наполнилось преподавателями, которые после того, как им объяснили цель поисков, принялись с жаром изучать подчерк в рукописи.
   Однако время шло, а результат оказался печальным. Никто так и не смог вспомнить среди своих студентов того, кто бы мог оказаться владельцем рукописи. Не желая сдаваться, они еще долго сверялись, просматривали работы студентов, но оказались бессильны. Ближе к шести вечера, кафедра стала пустеть. Рабочий день окончился и все пошли домой. Самых неутомимых, не желающих покидать стены кафедры, прогоняла лично Полякова. В конце концов остались лишь она и Туполев.
   - Не падайте духом, Григорий Александрович, - попыталась утешить журналиста женщина. - Найдется ваш таинственный незнакомец. Будьте уверены. Завтра еще раз все как следует, проверим, уверяю. А если не поможет - соберем студентов, да и спросим напрямую. Тут уж нет ничего зазорного.
   Они попрощались. Полякова задержалась закрыть кафедру и сдать ключи на вахту, а Григорий отправился на квартиру, раздосадованный постигшей неудачей.
  
   НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ
  
   Володя уже успел вернуться из института.
   Григорий зашел в квартиру, разулся, снял пальто. Из кухни подозрительно доносилось дребезжание и тянуло легкой гарью. Туполев поспешил и оказался весьма вовремя. Курица в духовке взывала о спасении, а кастрюля с варящимся картофелем протяжно гремела крышкой. Вода выкипела наполовину. Не мешкая, Григорий выключил все камфорки, достал противень с курицей и поставил остывать на подоконнике. Затем последовал черед помощи картофелю. Мужчина слил воду, а после кинул внутрь кастрюли обнаруженный в холодильнике кусок масла. И лишь после проведенной спасательной операции, Туполев пошел проведать горе-хозяина, едва не уничтожившего по халатности ужин.
   Володя был погружен в работу. Усердно почесывая затылок, мужчина склонился над стопкой тетрадей, видно проверяя работы студентов. Лишь когда Туполев приблизился и хлопнул товарища по плечу, Петренко отвлекся и рассеяно протянул:
   - А-а, это ты, Гриша? Уже пришел? Как провел день?
   - Первая половина дня удалась куда лучше, вторая заметно хуже. Но в целом неплохо. А еще я только что спас от ужасной смерти беззащитную птицу.
   - Кого спас? - все так же рассеяно спросил Петренко. И лишь спустя время, подскочил, вспомнив про включенную плиту.
   - Да сиди уж, - вернул друга на стул, Григорий. - Спас говорю же курицу, и гарнир.
   - А я вот заработался, - признался Петренко смущенно. - Главное поставил и отошел ненадолго. Думаю, успею проверить работу - другую. И совсем о времени забыл.
   - Могу понять, - хмыкнул Туполев. - Сам часто увлекаюсь работой, да так, что бывает, моргнешь, а уже утром за окном наступило.
   - Вот-вот, - согласился с другом Володя. - Именно.
   - Ну так что, отправимся в поход и как следует, набьем брюхо? - подмигнул Туполев. - Жутко есть хочется, живот уже не ворчит - бунтует во весь голос!
   - Может чуть позже? - жалобно предложил Володя. - Проверю еще пару работ и пойдем. Как считаешь?
   - Вот уж дудки, господин профессор! - категорически возразил Григорий. - Знаем мы ваши ухищрения. Где пять минут, там и час пройдет. Нет уж! Сначала прием пищи, а затем работать продолжишь. Перерыв, брат, он даже и заключенным полагается.
   - Тиран ты, Гриша, - с ропотом заметил Петренко, но более противиться не стал и дал позволить увести себя на кухню.
   Друзья неспешно отобедали, Григорий поведал товарищу, как провел день.
   - Татьяна Владимировна женщина волевая, - заметил Володя. - Если обещала помочь, то слово сдержит обязательно. Так что найдется твой парень. Вот только что дальше?
   - Как что? - не понял Туполев.
   - Ну вот найдешь ты молодца. Вернешь ему рукопись. А дальше?
   - А дальше обязательно с ним поговорю. Признаюсь, что прочел повесть. И дам совет.
   - Думаешь, нужен он ему?
   - Да разве может быть иначе? - возмутился от подобной фразы Туполев. - Если человек пишет, значит, желает издаваться! Никто не пишет лишь для того, чтобы написать. Да и кощунство это. Хорошая история должна быть передана окружающим.
   - Люди все разные, - не согласился с приятелем Петренко.
   - Глупость и вздор! Не стану цитировать слова Волонда из всем известной книги. Люди по сути хотят одинакового. В этом они и неизменчивы.
   - Что-то мы отвлеклись и опять ушли в степи пустой полемики, - оборвал спор Володя. - Ладно, Гриша. Ты извини, но мне нужно продолжить работу.
   - Иди-иди, труженик невидимого фронта, - хмыкнул Туполев, принявшись мыть посуду, и крикнул вдогонку: - Не разочаровывай своих птенцов!
  
   - Нет, ну вы только посмотрите! Ну как можно было допустить такую элементарную ошибку? Словно не студент вовсе, а школьник, причем младших классов! - ворча и сокрушаясь каждый раз, когда кто-нибудь из его подопечных совершал ошибки в вычислениях, бурчал Петренко. - Такой простой пример и тот загубил!
   Григорий, читающий рядом книгу, отвлекся и выдал собственное мнение на данный счет:
   - Это для тебя математика открытая книга. Читай - не хочу. А другим дебри похуже Борнео. Не губи товарища студента, не суди строго.
   - Да какая сложность? - возмутился преподаватель математики. - Просто есть ленивые, которых думать не заставишь! И зачем только учиться пошли? На заводе от таких толку вышло бы больше.
   - И этот человек еще меня прозвал Тираном, - усмехаясь откликнулся Григорий и отложив книгу, поднялся со стула. - Ну-ка, господин профессор, разрешите взглянуть.
   - Это еще зачем?
   - Сегодня выступлю в качестве адвоката. Предлагаю следующее пари: если я решу пример, то пусть на нерадивого студента обрушится заслуженная кара. А коль не решу, значит не так уж и плох парень. И быть ему прощение в виде слабой оценки в три балла.
   - Гриша, да ты сам то, что помнишь из курса математики? - с улыбкой спросил Володя. - Таблицу умножения?
   - Не скалься. Не надо! - отмахнулся от нападки Туполев. - Вершин небесных руками не хватаем, конечно, но и по земле не ползаем презренно. Давай сюда свой пример, плебей. И бойся исхода сражения неравного!
   - Опять заворковал, соловей, - смеясь, отозвался Петренко. - Раз так, держи тетрадь и дай правильный ответ. А я пока чаю поставлю. Как раз хватит времени завариться.
   - Да мы его сейчас раз и готово! - с бравадой произнес Туполев. - Что нам косинус, что синус, пусть хоть троичный интеграл!
   - Ну-ну. Дерзайте, товарищ бумагомарака! - не остался в долгу Петренко, и весьма довольный собой, отправился на кухню.
   Пример оказался скользким как мыло. Решение простое и очевидное, лежащее на поверхности, почему-то все время ускользало. Не выходило у него стройных рядов вычислений, вечно так и норовила затесаться ошибка. И вроде все верно посчитано, а потом раз - и беда! Григорий и так подошел, и с другой стороны попытался. Все никак!
   - Дурацкая наука, - ворчал журналист, усердно, давя на грифель карандаша. - Эх, ведь все вроде бы помню, а толку нет. Но не станем сдаваться, товарищ. Не таких раскладывали по полочки. Терпение и труд, как завещал наставление великий вождь!
   Спустя еще пять минут Туполев уже не был настроен столь же оптимистично. По всем признакам пример просто не мог иметь решения и таил в себе не то ошибку, не то насмешку над журналистом. И все же сдаваться не хотелось. Григорий проигрывать не любил. Покосившись на дверь, мужчина решил прибегнуть к хитрости и заглянуть в другую тетрадь. И вовсе не для того, чтобы банально списать. Нет! Лишь с целью освежить память и вспомнить необходимую формулу. Взяв первую попавшуюся тетрадь, Григорий быстро пролистнул страницы, отыскивая нужный пример и замер, забыв о первоначальной цели.
   Среди формул, цифр и закорючек шел текст на несколько абзацев, видно с обоснованием, какого-то решения. Но внимание Григория завлекло отнюдь не решение, а подчерк! Тот самый подчерк, написавший рукопись! Туполев мог поклясться, что писал один и тот же человек. Та же буква "т", то написанная прописью, а то печатно, та же буква "р", имеющая причудливый хвост. Определенно и без каких-либо сомнений Григорию удалось отыскать чудом, по случайности, необходимого студента.
   - Списывать неспортивно! - послышался осуждающий голос за спиной.
   Однако Григорий лишь отмахнулся, схватил тетрадь, вскочил и замахал ею у носа товарища.
   - Нашел, Володька! Нашел пропащую душу!
   - Что ты сделал? - обескуражено спросил Петренко.
   - Студента своего. Рукопись написавшего!
   - Где нашел? - все еще ничего не понимая, вновь задал вопрос Володя.
   - Студент он у тебя, дурья голова. - Ликовал Туполев. - Ну же, братец, отвечай живо, как звать героя?
   - Да там все тетради подписаны, - отозвался Петренко.
   Григорий принялся лихорадочно перелистывать страницы и на первой обнаружил искомую надпись: Лисицын Николай...
  
   НЕЛОВКИЙ РАЗГОВОР
  
   В любом рассказе, повести или романе имеется цель, к которой стремится главный герой. И пусть ему вечно мешают, строят козни и всячески отговаривают, рано или поздно он достигнет эту цель, несмотря ни на что. Таков удел героя.
   Григорий тоже достиг искомой цели. Журналист обнаружил неизвестного студента. Казалось бы, торжественный финал, но отчего тогда так неловко он себя чувствует? Не знает как дальше себя вести, что говорить. Нелепая выходит ситуация. Нелепая и глупая.
   Туполев стоял за воротами института и курил.
   Позиция оказалась выбрана не случайно. Хорошо все обдумав, Григорий решил подойти к парню не в институте, и даже не на территории, на глазах преподавателей и других студентов. Нет. Разговор намечался лично характера. Подобную беседу нужно вести с глазу на глаз, без свидетелей. Так и комфортней и правильней. Предусмотрительно увидев Лисицына в здании института - показал Петренко, Туполев не боялся упустить парня из виду. Стоял, курил, хмуро глядя на серые небеса.
   День выдался пасмурный и холодный, с порывами ветра. Руки озябли, и спешно докурив, Григорий сунул их в карманы пальто.
   Лисицын показался, когда журналист уже изрядно замерз. Парень неспешно шел к воротам. Что хорошо - в одиночестве. Куда сложней было бы, пойди он к примеру с приятелями или девушкой. Но пока все шло как нельзя лучше.
   - Николай! - окликнул парня мужчина, едва тот прошел мимо.
   Лисицын обернулся, и покосившись, угрюмо отозвался:
   - Да.
   - Меня зовут Григорий, - представился Туполев.
   - И? - настороженно спросил парень, покосившись на двор института.
   - Ты не пугайся, - улыбнувшись и постаравшись выглядеть дружелюбно, сказал Туполев, и поспешно добавил: - Не думай, будто я маньяк.
   От этих слов парень не стал менее настороженней. Наоборот заволновался. А журналист мысленно обругал себя почем зря. Не один маньяк в жизни не представится маньяком, а вот отрицание вполне послужит намек. Прекрасно давая отчет, что нужно как можно быстрее исправить сложившееся положение, Григорий взял папку с рукописью, все это время сжимаемую подмышкой и протянул ее Лисицыну.
   - Николай, это твое. Там рукопись, которую ты обронил в трамвае.
   В глазах парня читались смешанные чувства. И испуг, и неловкость, и где-то в глубине мелькнула искра облегчения. Все же утрата не прошла незамеченной. Потерять труд, над которым корпел долго и мучительно очень и очень жалко.
   Нерешительно Лисицын взял протянутую папку, буркнул спасибо и замешкавшись, спросил, краснея:
   - Вы прочли ее?
   Щеки парня зардели от смущения.
   - Прочел, - не стал лгать журналист и ответил не дожидаясь столь важного для любого писателя вопроса: и мне понравилось. Честно.
   - Не врете? - еще больше смутившись спросил парень.
   - Не вижу смысла врать. - Ответил просто Туполев. - Да и зачем мне это? Мы не знакомы, не друзья, смысла лести я не вижу. А повесть хорошая. Это я тебе как литератор говорю.
   Теперь в глазах Николая светилась неподдельная радость и ликование, а вот испуг провал вовсе.
   - Так вы значит писатель? - восторженно спросил Лисицын, глядя на Туполева теперь уже по особому, будто рядом стоял кумир.
   - Журналист. Публицист. - ответил мужчина. - Ну, и немного писатель.
   И снова Туполев увидел смену эмоций, отображенных на лице молодого человека. Радость немного убавилась. Все же по мнению Николая журналисты славились куда меньше, нежели писатели. Пьедестал заметно стал ниже. Кумир померк.
   Григорий улыбнулся и продолжил:
   - Ты извини, что прочитал. Без спроса это не принято. Не удержался. Я человек от природы любопытный, а уж такая ситуация сама по себе оказалась притягательной: трамвай, спешка, забытая рукопись. Интригует ведь.
   - Да я не обижаюсь. Спасибо вам. Сам бы я не рискнул ее показать. Страшно.
   Туполев понимающе хмыкнул и промолчал. Молодость полна ярких эмоций, и положительных, и отрицательных. Страхи сильны, радость необъемлима. И первая работа, написанная с любовью, кажется величайшим трудом. И горько осознавать, что для других людей это просто очередное творение. Причем даже написанное не ахти как. С ошибками во всем, в чем только можно. Опыт приходит с годами, но и ведь и понимание происходящего тоже приходит с годами. Вот такой получается каламбур.
   Николай боялся насмешек, критики или самого страшного: отсутствия всяческого интереса. Ведь критика по своей сути не так пугает, она несет и сор, и полезную пищу для размышлений. Куда хуже скупое клеймо - не понравилось, не интересно.
   Они прогуливались, бредя просто вперед. Человек, уже нашедший себя и свое призвание в жизни. И человек, стоящий в самом начале пути.
   - Как вы считаете, ей понравится? - неловко спросил Николай после молчания. Было видно, что парень долго хотел и не решался задать вопрос, не дающий покоя.
   Это "ей" прозвучал, будто Григорий знал о ком идет речь. Мужчине представилась девушка, симпатичная, милая, ожидающая, куда более решительных действий от смущенного и неуверенного в себя молодого человека. Туполев мог дать разные ответы, но произнес именно нужное в данный час:
   - Понравится. - сказал он коротко и добавил: - Главное не стесняйся. И все получится, вот увидишь.
   - Мне бы вашу уверенность, - тихо откликнулся Лисицын.
   "Эх, молодость", - подумал журналист, глядя на парня. - "Эх, глупость".
   Неожиданно Григория посетило то редкое и необычное чувство, названное французами "дежавю". А в следующий миг мужчина вспомнил ночную бессонницу, как он курил на балконе, а внизу, невидимые его взору, стояли парень и девушка, и доносился их диалог. Тогда не прозвучало никаких имен, но отчего-то Григорий знал. Именно знал, кем был тот нерешительный парень, так и не поцеловавший свою спутницу перед расставанием.
   Туполев взглянул на Николая, но молодой человек не знал, что промелькнуло в мыслях у спутника, и шел невозмутимо, крепко сжимая папку.
  
   СНОВА НА СТАНЦИИ "ТИХАЯ"
  
   Еще у любого произведения есть конец. По-другому просто нельзя.
   Они подошли к перрону и крепко обнялись, прощаясь.
   Прощаться всегда неловко, особенно с близкими и дорогими людьми. Особенно, когда прощаетесь, зная, что в следующий раз увидитесь нескоро.
   Нужных слов не находилось. Так тоже бывает.
   - Счастливого пути! - проронил Володя. - Когда доберешься - дай телеграмму.
   - Обязательно, - подтвердил Григорий, неловко поправляя сжатый в руке чемодан.
   - Как будет отпуск, вновь приезжай.
   - Ну уж нет, - Туполев рассмеялся, - теперь жду ответного визита к нам в столицу!
   - Постараюсь, - кивнул Петренко без уверенности в голосе.
   Снова неловкая пауза. И голос из ретранслятора, сообщающий об отбытии поезда.
   - Ну до встречи, брат, - произносит на прощание Туполев. И мужчины снова крепко обнимаются.
   А затем Григорий направляется в свой вагон к ожидающей его проводнице. А Володя остается на месте, смотреть, как медленно набирая скорость отдаляется поезд...
  
   Туполеву снился сон. Хороший, добрый. Сон о том, как в холодную по осеннему ночь, идут прижимаясь друг к другу парень и девушка. Они идут по ночному городу. И пусть мужчине не видно их лиц, он уверен, что они улыбаются.
   А еще отчего-то Туполеву отчетливо видна деталь: букет, что девушка крепко сжимает в руке.
   Букет, в этот раз, верно нашедший нужного адресата...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   - 22 -
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"