Важно не то, что ты думаешь. Важно, какие слова ты отпускаешь носиться по свету. И не имеет значения, ложь это или правда, вымысел или реальность. Ты произносишь слова - и они начинают жить своей жизнью, изменяя привычный ход событий знакомых и незнакомых тебе людей. Но некоторые из них возвращаются невидимым бумерангом, чтобы изменить твою собственную судьбу.
Один из таких бумерангов настиг меня этой осенью в кабинете моего шефа. Всего месяц назад в письме родителям я легкомысленно назвал свою работу временной. И вот меня сократили. С приличным выходным пособием и двумя другими невезучими сотрудниками. Эти двое - секретарша Аннеш с влажными печальными глазами юной нерпы и угрюмый бородатый водитель, имени которого я не знал - накануне моего возвращения домой в Алесунд затащили меня в сомнительный бар на окраине Осло.
Я сидел за сбитым из широких тёмных досок столом, безжалостно терзая свой слабый желудок жгучей смесью лютефиска и акевита. Трудно сказать, зачем я решился угоститься вонючей желеобразной треской, от которой меня всегда выворачивало наизнанку. Наверное, не хотелось выглядеть слабаком рядом с суровым и молчаливым бородачом, на которого заглядывалась нерпоглазая Аннеш. Но, конечно, у меня ничего не вышло, потому что я никогда не был силён в выпивке. Меня позорно развезло, и моим спутникам пришлось дотащить меня до машины, а после - доставить в аэропорт.
Перед посадкой на самолёт я впал в пьяную сентиментальность, полез обниматься к нерпоглазой секретарше, звал их с бородачом в Алесунд, предлагал поселиться неподалёку от дома моих родителей, пожениться и нарожать кучу детей. Угрюмый шофёр неожиданно тепло воспринял моё приглашение, в то время как Аннеш испуганно вздрогнула и натянуто улыбнулась - наверное, она тоже верила в силу неосторожно брошенных слов.
Когда они ушли, я заметно приуныл. Присутствие Аннеш и безымянного водителя - совершенно чужих мне людей, с которыми за время работы в Осло я не перемолвился и парой слов, странным образом согревало и бодрило меня все эти дни. Не хотелось думать о проблемах. Не хотелось думать о будущем. Думать вообще не хотелось. И это нас быстро сблизило. На какое-то время мы почувствовали себя похожими, но единение наше оказалось преходящим, как и полагается в таких случаях.
Оказавшись в кресле самолёта, я почувствовал острый приступ жалости к себе никчёмному, от которого меня чуть не вывернуло наизнанку. Мне казалось, что сотни голодных ящериц скребутся внутри моего живота цепкими когтями и во что бы то ни стало стремятся вылезти наружу. А, может, всё дело было в акевите и лютефиске, решивших объявить мне жестокую войну?
Так или иначе, сумрачные мысли тревожно кружились возле моего захмелевшего сердца.
Всего лишь час отделял меня от встречи с Алесундом - городом, который я очень любил, и в который мне совсем не хотелось возвращаться. Там, в разноцветных домах, любующихся своим ребристым отражением в пронзительно-синей воде, ожидало меня непонимание родителей, насмешки друзей, расспросы любопытных соседей, и, конечно же, ледниковое молчание Грете, от которого мне, наверняка, захочется сигануть с самой высокой скалы в самый глубокий фьорд...
Что я скажу ей? Осмелюсь ли вообще заговорить с ней после своего трусливого бегства?
Мы прожили с ней пять лет - милых и славных, как цветы в горшках на её балконе. Она работала в больнице, я - в отеле моих родителей. От меня зависело снабжение свежей рыбой ресторанчика в их гостинице - незамысловатая, по сути, работа, но с моей извечной рассеянностью и внутренним презрением ко всякой рутине, я умудрялся не раз подвести родителей даже в таком простом деле. Они ничего не говорили. Просто удручённо вздыхали и переглядывались, как бы недоумевая, откуда у них - таких трудолюбивых и достойных людей - мог появиться такой удивительный разгильдяй.
А Грете...Грете не упрекала, но и не понимала меня. Она приходила домой усталая, с тёмными кругами под глазами, терпеливо слушала мои рассказы о книгах, которые я проглатывал так, словно они - вековечные камни, а я - изголодавшийся тролль. Со снисходительной грустью качала головой, когда я мечтал о наших путешествиях по далёким городам и странам. И с тревогой посматривала на меня, если я заговаривал о своём желании пожить месяц-другой в затерянной в горных лесах хижине.
Я знал, что она далека от моих фантазий, что в глубине души она осуждает меня со всей моей бесплодной, с её точки зрения, мешаниной в голове и сердце, а, может, просто сочувствует и ищет способ излечить меня от неведомого - и потому непонятного ей - душевного смятения. Но я, всё равно, доверял ей свои чувства и мысли. Просто потому, что мне нужно было их кому-то доверять.
А она слушала, потому что...Я даже не знал почему. Жалость? Привычка? Любовь? Я не верил, что Грете любит меня. Я всегда считал, что нельзя любить человека, не понимая его. Сам я чувствовал, как с каждым днём мы отдаляемся друг от друга всё дальше и дальше. Разрыв казался мне неизбежным. И однажды в обычное дождливое воскресенье я решил с ней расстаться.
- Грете, нам нужно серьёзно поговорить, - сказал я, отложив в сторону книгу, которую читал.
Она повернулась ко мне:
- Да, Эндре?
Нужно было просто сказать, что я не люблю и никогда не любил её. Но в последний миг я почему-то испугался. Мне показалось тогда, что будет как-то низко признаться, что я жил с ней пять лет не любя её.. Я подумал, что со стороны это будет выглядеть так, как-будто я использовал Грете. А ещё где-то глубоко внутри меня мелькнула противная мысль, что так оно и есть на самом деле. И я почувствовал себя очень мерзко, и даже был близок к тому, чтобы оставить всё, как есть, лишь бы задобрить свою разбушевавшуюся совесть, но неожиданно для самого себя, произнёс:
- Я собирался сказать тебе, что уезжаю в Осло. Я понял, что мне нужно измениться. Повзрослеть, если хочешь. Но здесь, в городе, где все меня знают, мне будет трудно это сделать, поэтому я решил начать новую жизнь в другом месте. Понимаешь?
Конечно, я врал. И, конечно, Грете знала, что я вру. Но она не стала уличать меня во лжи, а лишь посмотрела на меня тёмно-стальними, словно гладь осеннего фьорда, глазами и произнесла слова, истинный смысл которых я понял не сразу:
- Знаешь, Эндре, все мы живём обычной жизнью. Но иногда нам просто необходимо переступить черту обыденного. И мне кажется, тебе давно пора это сделать.
Тогда я не придал особого значения её словам. Мне подумалось, что Грете говорит о моём отъезде в столицу и новых впечатлениях, которые меня там ждут. Ведь она, как никто другой, знала, как тяготит меня однообразие жизни в нашем городе.
Признаться, мне самому грезились удивительные перемены, но я быстро разочаровался и в самом Осло, и той в работе, которую смог там получить. Мне хватило всего пары недель, чтобы обнаружить, что жизнь здесь так же пресна и предсказуема, как и в моём родном городе. Дни походили друг на друга, словно капли дождя в безветренный день - гладкие и безликие. Я откровенно скучал, а люди вокруг меня невозмутимо наслаждались своим размеренным неспешным существованием.
И тогда я впервые услышал, как протяжно ноет за осенними окнами холодный ветер одиночества. И дело было не только в том, что я никогда раньше не покидал Алесунд и близких людей. Просто до этого мне казалось, что я нахожусь в плену своего милого, но скучного города, что где-то за его пределами есть люди, которым недостаточно проживать каждый новый день, как вчерашний. Но приехав в столицу, я убедился, что жители Осло ничем не отличаются от жителей Алесунда., а я сильно отличаюсь и от тех, и от других.
Моё беспокойное воображение неустанно носилось по свету, нашёптывало мне про прекрасные города и страны, манило в загадочные дали, обещало встречу с неведомым. А ещё временами на меня накатывала непонятная гнетущая тоска: мне казалось, что я должен куда-то бежать, ехать, лететь, потому что кому-то нужна моя помощь...Только - кому и где - я не знал, и это по-настоящему изводило меня. Вот и теперь, стоило мне только вспомнить об этом, как на меня нахлынула необъяснимая тревога, сердце тяжело и странно заныло, стало тяжело дышать, и я провалился в темноту...
- Я умоляю тебя, Ойвинд, давай бросим его в болото! - взволнованный женский шёпот над моей головой выдернул меня из вязкого мрака и тишины. Я поспешно открыл глаза, чтобы понять, что происходит. Женщина испуганно вскрикнула и метнулась в сторону так быстро, что я даже не успел, как следует, рассмотреть её. Лишь заметил, что одета она в народный костюм, на подобие тех, в которые любят наряжаться женщины в День Норвегии.
- Возьми себя в руки, Ингри. Ты напугаешь нашего гостя, - раздался властный детский голос. Именно властный, а не капризный.
Несмотря на чудовищную слабость и ломоту во всём теле, я приподнялся на локтях и оглядел помещение, в котором находился. Оно производило странное и неприглядное впечатление - то ли заброшенный сарай, то ли наскоро срубленная хижина: небрежно сложенные из чёрных брёвен стены, кривой пол, густо поросший с нижней стороны ядовито-зелёным мхом. Через зияющие незастеклённые окна и пустующий дверной проём то и дело свободно врывался холодный осенний ветер. Но он не приносил свежести - лишь приторную затхлую вонь, от которой хотелось побыстрее зажать нос. Вдобавок ко всему я обнаружил, что лежу на широченной скамье, застланной лишь грязной сырой дерюгой.
Сквозь голые дыры окон зябко заползал чёрно-синий вечер, но хозяева не спешили зажигать свет. Да я и не заметил признаков электричества в доме. Полумрак смягчался бледным сиянием переносного фонаря, водружённого на огромный деревянный стол, за которым на высоком резном стуле восседал светловолосый мальчишка лет восьми-девяти. Это был очень красивый ребёнок. Пепельные кудри до плеч. Огромные чёрные глаза. Тонкие черты лица. Поверх белоснежной льняной рубахи красовался чёрный шерстяной жилет, украшенный необычными серебряными пуговицами в виде оленей. Но когда я посмотрел ему в глаза - мурашки побежали у меня по коже. Трудно было поверить, что этот тяжёлый и властный взгляд принадлежит маленькому мальчику. Казалось, он видит меня насквозь.
- Добро пожаловать в Фьорнествик, Эндре Даль, - важно поприветствовал он меня. Здравый смысл подсказывал мне, что важность восьмилетнего ребёнка смешна и нелепа, но я поймал себя на том, что воспринимаю это, как должное.
- Фьорнествик? - название города показалось мне незнакомым, - Где это? Я, вроде, летел в Алесунд.
Мальчик кивнул.
- Да, но в пути тебе стало плохо. Похоже, чем-то отравился. И тебя высадили в Фьорнествике.
- Высадили?! - удивился я, - Самолёт приземлился из-за меня?
- Нет, - невозмутимо покачал головой мой юный собеседник, - Это была вынужденная посадка. А тебя оставили здесь...подлечиться.
- И почему же я тогда не в больнице? - настороженно поинтересовался я.
- В Фьорнествике нет больниц. Но они тебе и не понадобятся. Ингри прекрасно выхаживает больных. Правда, Ингри? - мальчик выразительно посмотрел на женщину, несколько минут назад предлагавшую утопить меня в болоте. Та сразу вышла из тёмного угла и, почтительно склонив голову, приблизилась ко мне. Я с интересом взглянул на неё. Передо мной стояла крепко сбитая женщина лет пятидесяти. Тёмно-русые волосы с проседью из под скромной косынки. Чистый льняной передник поверх длинной зелёной юбки. Она принесла деревянную кружку с густой алой жидкостью и, не поднимая глаз, протянула её мне. Резко пахнуло калиной и какими-то травами.
- Спасибо, - отшатнулся я от предлагаемого мне напитка, - Мне уже намного лучше.
Ингри не двинулась с места, лишь осторожно повернула голову в сторону мальчика, видимо, ожидая его указаний. Тот засмеялся, встал и подошёл к скамье, на которой я лежал. С удивлением я отметил, что на ногах у него тёмно-синие пантолоны, красные чулки и странноватые чёрные башмаки с серебряными пряжками.
- Похоже, ты слышал, как Ингри предлагала бросить тебя в болото. Не бойся. Это она не всерьёз. Смело ешь и пей всё, что она приготовит. Тебе нужно поскорее окрепнуть.
Он взял со стола широкополую чёрную шляпу, одел её, накинул на плечи короткий тёмный плащ и направился к выходу.
- Эй, ты куда? - я резко вскочил со скамьи на ноги, и мне показалось в это мгновенье, что пол под моими ногами слегка качнулся, как это бывает, если прыгнешь на дно лодки, мирно дремлющей на озёрной глади. Перепугался я не на шутку. Мне совсем не хотелось остаться здесь с полоумной тёткой, жаждущей моей смерти, Конечно, этот странноватый мальчик не вызывал у меня особого доверия, как и подозрительная гнилая хибара, в которую они меня затащили. Но он хотя бы казался относительно нормальным. И не предлагал бросить меня в болото.
Мальчишка обернулся:
- Не волнуйся. Утром я вернусь. Выпей настой Ингри, он поможет тебе уснуть. И не пытайся бежать - дом стоит на болоте.
С этими словами он встал на пороге, вытянул руку вперёд в густую темноту ночи и негромко крикнул:
- Бринья-яяяр!
Через мгновенье я услышал протяжный свист, как будто что-то с огромной скоростью рассекает воздух. Затем хижина наполнилась серебристым светом, проникающим откуда-то снаружи и сверху, и это сияние всё усиливалось, словно источник света стремительно приближался к нам. Потрясённый, я бросился к проёму двери, где стоял невозмутимый мальчик с вытянутой вперёд рукой, и увидел, как по усыпанному звёздами небу стремительно несётся к нам серебряное сияющее облако. В его ярком мерцающем сиянии передо мной предстала картина, от которой моё сердце мгновенно похолодело. Куда бы я не посмотрел - всюду простиралось зловонное болото. Редкие островки травы, зловещие коряги и сухие, безжизненные деревья, торчащие из трясины, мрачно серебрились в зыбком свете летящего облака. Но подлинный ужас я испытал, увидев, что хижина наша не возвышается на сваях, а как бы увязла, одним из своих углов в болотной чавкающей жиже. Горло моё словно стянуло железным обручем. Мысли путались и рвались на части. Разум отказывался верить в реальность происходящего.
И в этот миг сияющее облако на моих глазах стремительно опустилось на болото и превратилось в прозрачно-серебристого тонконогого оленя, опустившегося перед Ойвиндом на согнутые передние ноги, чтобы тому было удобнее на него взобраться. Мальчишка ловко вскочил на оленя, и тот, легко оттолкнувшись от вязкого болотного месива, сверкающей молнией разрезал ночное небо, окатив на прощанье унылую хижину фонтаном мутных брызг - словно тысячи огромных вёсел дружно ударили по грязной воде.
На следующий день я проснулся рано, но не подал виду: лежал лицом к прорубленному окну, которое казалось занавешенным зарядившим на рассвете ливнем. Странно, но, несмотря на гуляющий по хижине сырой осенний ветер, я не замёрз и не продрог ни капли. Может, меня согревало калиновое зелье Ингри, которое я проглотил вчера единым махом? Во всяком случае, заснуть оно помогло: я отрубился сразу, спал без сновидений, и, открыв глаза, почувствовал себя полностью выздоровевшим. Слабость и ломота отступили.
Но мысли и чувства по-прежнему пребывали в смятении. Я пытался смириться с тем, что увиденное мною вчера - полоумная тётка, странный мальчик, застрявшая в болоте хижина и серебряный олень-облако - не сон, не наваждение, не моя воспалённая фантазия, а дикая, странная явь. За моей спиной тяжело грохотала башмаками вполне реальная Ингри. Она то и дело тревожно вздыхала и, судя по аппетитным запахам и громыханию посуды, готовила завтрак.
Внезапно я услышал шум у входа. Всплеснув руками, взволновано охнула Ингри, что-то глухо грюкнуло об пол. Я быстро обернулся и увидел на полу вчерашнего мальчика в грязной, изодранной, сильно прожённной одежде, и, вскочив со скамьи, подбежал к нему. Лицо Ойвинда светилось лунной бледностью. Он смотрел на нас расширенными от ужаса глазами, и мне казалось, что я вижу в них пляшущие блики огня.
- Всё сгорело...всё сгорело...замок...люди, я не смог их спасти, - беспрестанно повторял он, словно в бреду. Ингри упала на колени и беззвучно заплакала, прижавшись щекой к груди мальчика.
- Перенесём его на скамью, - предложил я, собираясь поднять Ойвинда с пола. Вздрогнув, женщина устало поднялась с колен, сурово отстранив меня, взяла мальчика на руки и скрылась в дальнем углу, отгороженном грязной занавеской. Мне осталось только сесть за стол и дожидаться их возвращения, вслушиваясь в непонятный шорох, глухие стоны мальчика и невнятные причитания всхлипывающей Ингри.
Наконец, они вышли. Не знаю, как это Ингри удалось, но Ойвинд выглядел так же, как и вчера. Чистая добротная одежда, платиновые кудри до плеч. Только лицо его хранило лунную бледность. Величественным кивком головы он поприветствовал меня и сел во главе стола. Ингри тем временем засуетилась, подавая завтрак на стол.
- Как ты провёл ночь? Ингри не пыталась тебя убить? - шутливо подмигнул Ойвинд.
Я растерялся, не понимая столь резкого перепада в его настроении. Меньше часа назад он метался в бреду на полу, а теперь как ни в чём не бывало, шутил со своим гостем, с аппетитом пожёвывая испечённую Ингри лепёшку.
- Ты не должен сердиться на неё, - посерьёзнел мой юный собеседник, - Тролль убил двух её сыновей. Ингри боится, что он разгневается, узнав, что она приютила тебя, и убьёт последнего сына.
- Тролль? - недоверчиво усмехнулся я, - Из сказок?
- Из Фьорнествика, - без улыбки ответил мальчик, - И это совсем не смешно.
- Прости, Ойвинд, но то, что ты говоришь, и то, что здесь происходит - выше моего понимания. Тролли, летающие олени...Мне начинает казаться, что я схожу с ума.
Мальчик устало покачал головой:
- Нам всем так кажется последние пять лет. Пять лет, которые кажутся вечностью. Но мы надеемся, что ты всё изменишь, - оживился Ойвинд, явно собираясь рассказать мне нечто важное.
Но ему это не удалось, потому что со стороны болота раздался насмешливый женский голос:
- Ваше Величество-о-o! Говорят, вы задумали сварить уху, а меня не позвали? Ах, как нехорошо! Ах, как невежливо!
Мальчик нахмурился, плотно сжал губы и сложил руки на груди, ожидая появления непрошеной гостьи. Ингри испугано метнулась в свой угол, а я восхищённо уставился на молодую девушку, возникшую на пороге хижины. Медные волосы незнакомки были заплетены в толстые косы и перехвачены широкими лентами - синими и блестящими, как и её удивительные лукавые глаза. Морошковые смеющиеся губы дразнили и манили. На ней был синий, расшитый золотом сарафан, одетый поверх тончайшей белой рубашки, сквозь пышные рукава которой просвечивали её точёные руки. В них она держала корзину, наполненную бледно-лиловыми цветами болотного вереска.
Девушка заметила, что я глазею на неё, и кокетливо поглядела на меня из-под густых и длинных рестниц.
- Что тебе нужно, Фредрикке? - резко спросил Ойвинд.
Рыжеволосая красавица весело улыбнулась и прошла внутрь хижины.
- Какой ты грубый мальчик! - шутливо погрозила она ему пальцем, - Мама тебя непременно накажет! На улице - ливень, а ты держишь гостью на пороге.
Тут лишь обратил я внимание, что она не только не намокла под проливным дождём, но и изящные башмачки её с золотыми пряжками совершенно не заляпаны болотной грязью. А ведь в хижину эту можно было попасть только через непроходимую топь!
- Я тебя в гости не звал, - жёстко отрезал мальчик.
- Зато позвал чужестранца, не так ли? - многозначительно улыбнулась Фредрикке, и, приблизившись к стулу Ойвинда, снисходительно потрепала его по голове.
Мальчик вспыхнул, но, похоже, он побаивался рыжеволосой красавицы, потому что, несмотря на её бесцеремонное поведение, взял себя в руки и спокойно спросил:
- Рикке, ты же не станешь нам мешать? Это же и в твоих интересах.
- В моих?! - рассмеялась девушка, - Да у тебя, мне кажется, провалы в памяти, мой мальчик.
В это мгновенье из своего укрытия неожиданно выбежала Ингри и стремительно бросилась в ноги незваной гостье:
- Госпожа! Умоляю вас, госпожа, сжальтесь над нами! Не говорите ему ничего, не говорите! - рыдала она, хватая за ноги Фредрикке.
- Оставь меня, Ингри! - раздражённо оттолкнула красавица захлёбывающуюся в истерике женщину, - Я сама решу, что и кому рассказывать. Тебя слушать не стану - будь уверена.
Ингри тихо поднялась с колен и устало побрела в свой угол.
Фредрикке поставила корзинку с вереском на стол и улыбнулась:
- Я вам цветы принесла, а вы уху не сварили. Сами виноваты. Заберу вашего гостя.
- Заберёшь?! - вздрогнул мальчик, - Но Рикке...
- Испугался? - прищурилась рыжеволосая, - И, разумеется, не за него?
Ойвинд угрюмо потупил взгляд.
- Не переживай, - провела рукой Фредрикке по льняным волосам мальчика, - Тролль днём спит, и с гостем твоим ничего не случится. К тому же, он о нём ничего не знает. Пока. Пока я ему не рассказала, конечно.
- Зачем же тогда тебе Эндре?
- Хочу посмотреть, чем он лучше вас, Ваше Величество, - усмехнулась рыжеволосая, - И похвастаться своими куклами. Больше полутора тыщ налепила, а вам всем и дела нет. Может, хоть чужестранцу понравятся.
С этими словами она подошла ко мне и взяла за руку:
- Идём, Эндре, я покажу тебе Лавку Тролля.
Я поднялся и растерянно перевёл взгляд с Фредрикке на Ойвинда:
- Что всё это значит? Кто она, и почему я должен с ней идти?
- А кто такой Ойвинд и зачем он тебя приютил, ты знаешь?- не отпуская моей руки, прищурилась рыжеволосая.
- Нет.
- Тогда, почему ты считаешь, что со мной тебе будет хуже? Я покажу тебе Фьорнествик и раскрою тебе его тайны. Ойвинд, расстроится, конечно. Он хотел обо всём рассказать тебе сам. Но в Фьорнествике давно никто не слушает Ойвинда. Все слушают меня. Так почему бы тебе не поступить так же?
- Эндре, ты должен идти, - мрачно сказал мальчик, - Фредрикке права, к сожалению. Все мы зависим от её дурацких прихотей и вынуждены поступать так, как ей взбредёт в голову.
- Повежливей, Ойвинд, повежливей, - зло прищурилась рыжеволосая, потащив меня к выходу, - А то мало ли что мне взбредёт в голову...
Я пошёл за ней, но остановился в нерешительности возле пустующей двери.
- Там же болото!
Фредрикке засмеялась и повернулась к Ойвинду:
- Да он труслив, ваш Эндре? Что ж, видно, ей такие по вкусу, - и уже, обращаясь ко мне, добавила, - Не волнуйся, чужестранец, просто держи меня за руку.
Бывают случаи, когда приходится верить, даже если не верится.
И мы шагнули в дождевую завесу.
Ливневые струи серебристо зашелестели и в одно мгновенье распахнулись над нашими головами сверкающим длинным шатром. Увиденное настолько поразило меня, что первое время я не мог оторвать глаз от сотканного из искрящейся дождевой воды коридора.
- Боялся увязнуть в болоте, а теперь даже под ноги не смотрит! - насмешливо сказала Фредрикке.
Только тогда я опомнился, посмотрел вниз и увидел, что под нашими ногами выстилается вдаль ослепительно белая дорожка из болотных кувшинок. Мы уверенно шли по мягкому цветочному ковру, словно и не было под нами никакой трясины.
- Теперь ты понял, с кем нужно водить дружбу? - самодовольно прищурилась рыжеволосая.
- Я ни к кому из вас в друзья не напрашивался, - осторожно ответил я.
- И то верно, - усмехнулась моя спутница, - Ты здесь не по своей воле.
- А по чьей?
- Это не важно, - уклончиво ответила Фредрикке, - Главное - зачем ты здесь.
- Я не прочь был бы это узнать.
- Не всё сразу, Эндре, не всё сразу, - многозначительно покачала головой рыжеволосая, - Для начала расскажу тебе одну из наших фьорнествикских легенд. На берегу самого глубокого фьорда жила-была Синеглазая Принцесса - все считали её красивой, а многие - ещё и доброй. Как и все принцессы, она мечтала о любви. И вот посватались к ней двое - Страшный Тролль и Златокудрый Воин. Тролль предложил устроить честный поединок, победитель которого женился бы на Принцессе. Но она побоялась, что чудовище победит Златокудрого Воина, и не согласилась. Ведь она уже знала, кому принадлежит её сердце. Думаю, ты уже догадываешься, что было дальше?
- Принцесса и Воин поженились?
- Именно, - кивнула Фредрикке, - И стали Королём и Королевой.
- И жили долго и счастливо?
- Счастливо, но недолго, - нахмурилась рыжеволосая, - Однажды в самый глубокий фьорд приплыл корабль с чужестранкой. Капитан спас её во время шторма и привёз в наши края. Ей очень понравился Фьорнествик, и она попросила разрешения остаться. Король и Королева согласились, и тем самым обрекли на страдания и себя, и своё королевство.
- Чужестранка оказалась колдуньей?
- Куда ей! - презрительно фыркнула Фредрикке, и хлопнула в ладоши. Всё вокруг нас зашумело и зашипело - это дождевые стены блестящего коридора серебряным паром заструились вверх в, наконец, просветлевшее небо.
Оказалось, что болото мы уже прошли и теперь стоим у подножия поросшего мхом и вереском гигантского валуна. Моя спутница обогнула его слева и подала знак следовать за ней. Завернув за валун, я увидел узкую извилистую тропу, петляющую между скал и каменистых завалов. Куда она вела, понять было трудно, потому что наверху она окончательно терялась в густом молочном мареве облаков, поглотивших горный хребет.
Фредрикке так легко и быстро взбиралась вверх, что и мне эта задача показалась под силу. Сначала и впрямь получалось неплохо, но потом на одном из поворотов, я ухватился за шаткий камень в скале, потерял равновесие и чуть не упал вниз на груду острых каменных глыб. Рыжеволосая засмеялась, и как ни в чём не бывало, продолжила путь. Мне, разумеется, не оставалось ничего другого, как последовать за ней.
Наконец, мы добрались до крепкого бревенчатого дома, чудом примостившегося рядом с кривоватой сосной на относительно ровной вершине одинокой скалы.
- Вот это и есть Лавка Тролля, - сказала Фредрикке, и жестом пригласила меня войти.
- Надеюсь, меня там не поджидает свирепое чудище?
- Нет, - усмехнулась рыжеволосая, - Здесь живу я. Тролль лишь по ночам наведывается сюда.
Я покосился на Фредрикке. По её тону было трудно понять, говорит она всерьёз или шутит. Несмотря на то, что она постоянно намекала на свою дружбу с Троллем, я не представлял себе эту синеглазую девушку рядом с уродливым великаном. Хотя после всего увиденного в Фьорнествике, самые бредовые фантазии уже не казались мне таковыми. Так или иначе, я вошёл в дом.
То, что я увидел внутри, походило, скорее, на мастерскую, а не на лавку. Пахло свежей древесной стружкой, краской и лаком. Всюду валялись поленья, щепки и черновые обрубки всевозможных размеров. На столе возле распахутого настежь окна в золотом стружечном кружеве валялись инструменты для резьбы: стамески, ножи и резцы.
- Ну, и где же твои хвалёные куклы?- поинтересовался я.
- В подвале, конечно. Тролли любят темноту, - сказала Фредрикке, и указала на большой напольный люк возле одной из бревенчатых стен. Она подошла к нему, наклонилась и потянула за стальное кольцо. Круглая дверь легко поддалась хозяйке, из тёмной дыры потянуло нездешним холодом. Похоже, подвал был выдолблен прямо в скале. Мне стало не по себе, когда я представил, что придётся спускаться туда. А что, если это ловушка, и внизу меня поджидает голодный Тролль?
- Ничуть, - зачем-то выпалил я и уверенно полез в тёмноту по отвесной лестнице. Пока я спускался, рыжие косы хозяйки насмешливо покачивались у меня над головой медными змеями в такт её дразнящему смеху.
Наконец, я спрыгнул на каменное дно подвала и, раздражённо, крикнул:
- Чего смеёшься?
- Смотрю и думаю - смелый ты или дурак? Полез вперёд меня, а что если я сейчас дверь захлопну?
И, впрямь, дурак. А вдруг захлопнет?- пробежал по спине липкий холодок, но виду я не показал и спокойно ответил:
-Тебе решать.
Рыжеволосая усмехнулась и начала спускаться по лестнице с переносной масляной лампой в руке. Когда она спрыгнула на пол, я взял у неё светильник, и стал с интересом разглядывать мрачные каменные стены, откуда из выдолбленных в скале многочисленных углублений зверски таращились на меня полчища миниатюрных троллей. Зрелище было не из приятных. В зыбких отсветах лампы они казались живыми и очень злыми.
- Нравятся? - склонила голову набок Фредрикке.
- Впечатляют, - кивнул я, - Неужели ты их все сама сделала?
- К сожалению, - задумчиво ответила она, а потом, лукаво подмигнула мне, - Ну, что Эндре, гости здесь редкость. Потому хочу сделать тебе подарок. Выбирай любую куклу.
Я перевёл растерянный взгляд с рыжеволосой на троллей. Мне совсем не хотелось уходить отсюда с маленьким злобным уродцем за пазухой:
- Право, Фредрикке, мне очень приятно, но...
- Выбирай! - жёстко приказала рыжеволосая, и мне показалось, что в глазах мерзких кукольных троллей на какую-то долю секунды вспыхнули зловещие зелёные огоньки.
- Ну, хорошо, - пожал я плечами и, нехотя, двинулся вдоль стены, вглядываясь в гнусные пугающие гримасы. Я хотел найти кого-нибудь подобрее, но это оказалось нелегко сделать. Наконец, я понял бессмысленность своих усилий и с раздражением резко схватил наугад одного из троллей.
- Вот этот! - с вызовом сказал я и вытянул руку с куклой вперёд, - Теперь ты довольна?
- Значит, это, всё-таки, ты, - пробормотала рыжеволосая.
Странные слова и выражение лица Фредрикке, заставили меня посмотреть на выбранного тролля, и я вздрогнул от неожиданности. Я держал в руке изящную фигурку девушки в серебряном платье. Голова её поникла. Волосы светлым медовым водопадом рассыпались по плечам и спине. Лицо было невозможно разглядеть, потому что девушка, закрывала его ладонями. Несмотря на то, что фигурка была вырезана из дерева, она холодила мне руку, словно была сделана изо льда. Знакомая пронзительная тоска липкой змеёй подобралась к сердцу и напомнила о себе ноющей болью. Только на это раз она казалась сильнее во сто крат. Я почуствовал, что неведомый зов о спасении, который так мучал меня последние годы, исходит от леденящей руку фигурки печальной девушки.
- Кто это? - тихо спросил я рыжеволосую.
- Метте. Чужестранка из легенды, - с напускным равнодушием ответила та.
- Из той легенды, которую ты рассказывала мне на болоте?
Фредрикке неохотно кивнула, подошла к стене и зачем-то стала переставлять троллей.
- Но я так и не узнал, - спросил я, - как эта Метте заставила страдать всё королевство?
Рыжеволосая резко повернулась и зло уставилась на меня синими пронзительными глазами.
- Она заставила страдать Королеву, - раздражённо крикнула она, - Златокудрый Король изменил ей с Чужестранкой. Королева обезумела от горя и хотела сброситься в синие воды фьорда. Но Страшный Тролль узнал о страданиях своей возлюбленной и спас её, жестоко наказав предателей Королевы.
- Как же он их наказал?
- С фантазией, - усмехнулась рыжеволосая, - Для начала он превратил Короля в беспомощного мальчика. Вижу, ты не удивлён. Ты, наверное, давно догадался, что речь идёт обо мне и Ойвинде.
- Конечно, - осторожно согласился я.
- Тем лучше, - обойдёмся дальше без иносказаний. Как ты сам понимаешь, для Ойвинда это стало ударом, потому что нет ничего страшнее для воина, чем ощущать собственное бессилие. Но он был не только воином, но ещё и королём, и потому Тролль решил удвоить его наказание. Он поджёг королевский замок у него на глазах. Его подданных по его вине пожирало свирепое пламя, а он ничего не мог сделать, не мог их спасти. Вот что стало для него настоящей пыткой. Но Троллю показалось этого мало. И он решил сделать его мучения бесконечными. Теперь днём Ойвинд вынужден жить в грязной хижине на болоте. А ночью к нему прилетает Бриньяр - его, друг, сын королевской кормилицы Ингри. Тролль превратил его в серебряного оленя, и он уносит своего короля на пожар, который повторяется каждую ночь вот уже пять лет. И каждую ночь Ойвинд тщетно старается спасти своих подданных.
- Жестоко...
- Справедливо, - вздёрнула подбородок Фредрикке.
Я не стал с ней спорить, а, задумчиво повертел в руках хрупкую фигурку печальной девушки, и спросил:
- А что сталось с Метте?
Рыжеволосая гордо откинула назад тяжёлые медные косы:
- Она наказана одиночеством.
- Её заточили в какой-нибудь мрачной башне?
- Это было бы слишком лёгким наказанием, - усмехнулась Фредрикке, - Поверь, Эндре, одиночество острее и глубже переживается рядом с любимым человеком, который не любит тебя.
- Тролль заставил Короля разлюбить Метте?
- Заставил? - насмешливо воскликнула рыжеволосая, - Да он сам возненавидел её лютой ненавистью после первого же пожара.
- Она-то тут причём?
- При всём! - топнула ногой Фредрикке, и маленькие злобные уродцы снова блеснули из своих укрытий недобрыми зелёными огоньками, - Во всём виновата только она - мерзкая чужестранка! Её никто сюда не звал, и не заставлял соблазнять Ойвинда. Не было бы её - не было бы и этого жестокого проклятья Тролля!
- Если бы Тролль так сильно не любил Королеву, тоже не было бы никакого проклятья, - сказал я и похолодел от изменившегося лица Фредрикке. Она сильно побледнела, синие глаза её потемнели от гнева, и в них мелькнула страшная тень безумия. Несколько минут я стоял неподвижно, словно кролик, замороженный взглядом удава.
- Убирайся, - наконец, процедила она сквозь зубы и, вытянув правую руку в сторону, указала мне в густую темноту подвала.
Не задавая лишних вопросов, я послушно побрёл в дальний конец пещеры, радуясь, что Фредрикке не отобрала у меня светильник. Через некоторое время я обнаружил, что попал в извилистый горный лабиринт. Долго блуждал я по нему в поисках выхода и, наконец, после очередного поворота, вышел к чёрному подземному озеру. Оно казалось бескрайним и жутким, но на его агатовой глади покачивалась заботливо оставленная кем-то лодка. Я воспрял духом, в надежде, что подземное озеро выведет меня из мрачного лабиринта. Так и случилось. Когда силы мои были на исходе, мне показалось - что-то мелькнуло впереди, похожее на свет. Сердце бешено заколотилось в предчувствии спасения, но я не давал ему воли, опасаясь, что принял за свет слабый отблеск масляной лампы в чёрном зеркале подземного озера. Но я напрасно боялся - это был выход из лабиринта. Как только я уверился в этом, я из всех сил принялся грести вёслами, как будто боялся, что в последний момент скалы сомкнутся у меня перед носом. Вода в озере постепенно светлела - проникающий в пещеру свет лишал её зловещей нерпоницаемой черноты, и наконец, моя лодка вынырнула из-под давящего скалистого свода в густую туманность осеннего фьорда.
Спустя несколько часов, я сидел, закутавшись в тёплый плед, и согревался акевитом с суровым седовласым капитаном Альвиссом, корабль которого подобрал меня, когда я медленно скользил по серебряной глади безмолвного фьорда, зажатой между высоких отвесных скал. Я совсем обессилел после долгих подземных блужданий, и с трудом передвигал вёсла ослабевшими руками. В измученной голове постоянно мелькала мысль о том, что разозлённая Фредрикке уговорила Тролля наказать и меня, и теперь я буду обречён вечно блуждать на этой лодке в водах Фьорнествикского фьорда.
И вот, когда я, совершенно отчаявшись, бросил вёсла, собираясь лечь на дно лодки и отдаться на волю размеренного течения фьорда, из-за врезающейся в низкие сизые облака угрюмой скалы, показался корабль капитана Альвисса. Он помог мне подняться на борт, накормил, отогрел и самое главное - выслушал. Как и положено настоящему капитану, он курил трубку и задумчиво отпускал беловатые колечки дыма в синие сумерки, мягко спускающиеся на нас с высоких заснеженных гор. Когда я, смеясь, упомянул о том, как, устав грести вёслами, подумывал, что это месть Фредрикке, он серьёзно покачал головой и сказал:
- Ты был не так уж далёк от истины, Эндре. Именно так я расплачиваюсь за то, что я привёз в Фьорнествик чужестранку. Вот уже пять лет я одиноко плаваю в водах этого фьорда и не могу найти выхода. Причём корабль мой плавает сам по себе, мне даже не нужно стоять у штурвала. И так будет продолжаться до тех пор, пока не будет исполнено предсказание Тролля.
- Так ты и есть тот Капитан из легенды? - изумился я.
Альвисс мрачно кивнул.
- Но о каком предсказании Тролля ты говоришь?
- То предсказание, которое может освободить всех нас от его ужасных проклятий.
- И как это можно сделать? - оживился я.
- Я внимательно слушал твой рассказ, Эндре, - задумчиво сказал капитан, - Фредрикке рассказала тебе почти всю легенду. Но кое о чём умолчала.
- О чём же? - нетерпеливо поинтересовался я.
- Она не сказала тебе, что чужестранку раньше звали Маргрете. И только потом - после злополучного проклятья Тролля для фьорнествикцев она стала Метте, а для людей в своём городе...
- Грете, - ужаснувшись собственной догадке, прошептал я.
Альвисс сурово посмотрел на меня:
- Да. Тролль заставил её разрываться между двумя мирами, а это тяжело. Одна её часть - Метте - осталась здесь и блуждает неприкаянная по берегу Фьорнествикского фьорда, такого же глубокого, как и её одиночество. Вторая живёт в твоём родном городе Алесунде, но тоже страдает от одиночества, поскольку ты не можешь ответить на её любовь.
- Но я...
- Не надо оправдываться, Эндре. Здесь нет твоей вины. Ты не мог любить Грете по-настоящему, потому что ты знал лишь одну половину этой девушки. И Тролль понимал это. Он знал, что раздвоив Маргрете, он навсегда лишит её возможности быть любимой.
Потрясённый, обуреваемый пронзительным чувством вины и бесконечной жалостью к Грете, я вскочил со своего места:
- Где она? Я хочу её видеть. Мне надо немедленно поговорить с ней.
Капитан хмуро взглянул на меня из-под нависших белёсых бровей:
- Сядь, Эндре. Не надо искать её.
- Но почему? - горячо возмутился я.
- Потому что она не хотела, чтобы ты встречался с ней здесь.
- Но ведь тогда я узнаю Метте и смогу полюбить её по-настоящему. Разве не об этом говорится в предсказании Тролля? Разве не для этого она звала меня?
- К сожалению, нет, - покачал головой седовласый Альвисс, - Именно потому, что Метте боялась, что ты полюбишь её, она и попросила тебя не встречаться с ней здесь. Потому что...потому что тогда ты не сможешь убить её.
Я непонимающим взглядом уставился на капитана.
- Не смогу убить? - переспросил я.
- Да. По предсказанию Тролля, проклятье будет снято со всех только в том случае, если Чужестранку заколет ножом человек, которого она по-настоящему полюбит. И этим человеком, как ты сам понимаешь, оказался ты.
- Я не буду этого делать! - отшатнулся я от сурового старика.
Он был спокойным и неподвижным, словно каменный утёс.
- Не торопись с решением, - сказал он, выпустив невесомое облако дыма в синюю темноту, - У тебя ещё целая ночь впереди. Каждое утро Метте приходит к водопаду и с восходом солнца превращается в рыбу. Она прыгает стремглав в воды фьорда. И только тогда ты можешь её убить вот этим ножом.
Альвисс кивнул на фигурку девушки в моей руке.
- Но это всего лишь кукла, - растерянно прошептал я.
- На рассвете она превратится в нож, - невозмутимо ответил капитан.
Он поднялся со своего места, но прежде чем оставить меня наедине с самим собой, Альвисс остановился и сказал:
- Я хочу, чтобы ты знал, что Метте сама просит тебя об этом. Она очень измучена, потому что её проклятье - это не только двойное одиночество, но и ужасное чувство вины. И только в твоих силах прекратить всё это.
После этих слов, седовласый капитан развернулся и ушёл. А я остался, чтобы провести самую длинную и одинокую ночь в своей жизни.
Говорят, что самое тёмное время бывает перед рассветом. В тот день я убедился в этом сам. Густая мягкая тьма, казалось, поглотила нас целиком вместе с проклятым кораблём, одиноким фьордом и беззвёздным испуганным небом. Мы полностью растворились в этом тёмном безмолвии, и в какое-то мгновенье мне захотелось, чтобы это продолжалось вечно. Я жаждал соединения с этой беззвучной, бескрайней всепроникающей темнотой. Я наслаждался ею. Я хотел потеряться в этом мраке, забыть о том, что мне предстояло сделать.
Но очень скоро я с грустью увидел, что уже могу различать суровый профиль стоящего рядом капитана Альвисса. Потом серыми штрихами наметилась палуба корабля. Он бесшумно скользил по возвращающейся из небытия атласной глади предрассветного фьорда. И вот уж стали видны очертания обступивших фьорд высоченных скал. Рассвет стремительно и неизбежно подбирался к нам, намечая границы и очертания нашего мира.
Мы плыли к водопаду убивать рыбу. С тех пор, как я принял это страшное решение, её имя застревало у меня на языке. Я не мог произнести это вслух, как будто это могло изменить ужасную суть того, что должно было случиться.
Капитан посоветовал мне хорошенько разозлиться на Грете, вспомнить наши ссоры в Алесунде. "За пять лет непременно что-нибудь да было", - сказал он. А я старался из всех сил, но не мог ничего припомнить. Вернее, я помнил всё, но воспринимал теперь совершенно иначе. У меня будто открылись глаза. Я стыдился себя, стыдился того, каким бесчувственным слепцом я был все эти годы, не замечал, как она тает от одиночества рядом со мной.
- Водопад! - крикнул Альвисс, и моё сердце заледенело от этого короткого слова.
Я посмотрел вперёд. С высоченной отвесной скалы грудой бешеной пены срывался вниз всклоченный поток воды. Возле него на фоне розовеющего неба стояла девушка. Трудно было понять, похожа она или не похожа мою Грете. Светлые медовые волосы, гибкое стройное тело. Лица отсюда не увидать. Серебристое лёгкое платье трепетало на ветру, словно флаг. Флаг одиночества - мрачно подумал я.
В это мгновенье я увидел, как золотится и алеет предрассветное небо за спиной девушки. Неожиданно она вскинула обе руки вверх, сложила их вместе и стремительно ринулась в бурлящий поток воды, на моих глазах превратившись в большую сверкающую рыбу. Жемчужная чешуя блеснула в рассветных лучах, и в этот миг из фигурки, которую я всё это время сжимал в руке, вынырнуло острое и прямое как стрела лезвие ножа.
- Прыгай! - сурово скомандовал Альвисс, и я бросился в рассветные воды осеннего фьорда.
Мне не пришлось искать её под водой. Она плыла ко мне навстречу - нежная, спокойная, живая. Я заворожено смотрел на её жемчужную чешую, на огромные светящиеся плавники, на тёмно-стальные, как гладь осеннего фьорда, глаза и не мог заставить себя нанести роковой удар. Рыба заметила, что я медлю, подплыла ко мне, нежно коснулась скользким боком моей руки и перевернулась на бок, подставляя мне белоснежное брюхо.
И тогда я обхватил её свободной рукой и быстро ударил туда, где, как я думал, находилось рыбье сердце - одним движением вспорол мягкую белую кожу, алые клубы крови схлестнулись в мутной жестокой схватке, тело рыбы судорожно изогнулось и медленно заскользило вниз на дно самого глубоко фьорда.
Прошло пять дней, как мы покинули Фьорнествик. Бесконечно долгих, и тягостных дней, мерно покачивающих наш корабль на безликих и ленивых волнах. Океан шумно и влажно вздыхал. Альвисс молчал у штурвала, наслаждаясь вновь обретённой свободой. А я бессмысленно проводил время на палубе корабля, наблюдая, как снежные оголтелые чайки крикливо носятся над бескрайней синью безмолвного океана, с ненасытной жадностью впиваясь в его солёные гребни.
- Куда ты теперь? - спросил меня капитан и задумался, будто задал вопрос самому себе. Конечно, непросто стать свободным. Вернее, просто стать. А что дальше?.. На одно мгновенье я даже позавидовал Альвиссу. Жаль, что теперь я не люблю море: остался бы с ним, борозодил океан.
- Ты не можешь остаться со мной, - сказал Альвисс, будто прочёл мои мысли.
Я вздрогнул:
- Как ты...
- Да перестань, - улыбнулся седовласый капитан, - Море неласково к тем, кто пытается таким образом убежать от себя.
Мы помолчали. Я думал о том, что меня больше не влекут путешествия. Похоже, Фьорнествик надолго погасил мою тягу к неизведанному. Мне вспомнился усталый взгляд Грете, когда я часами рассказывал ей о своих мечтах побывать в дальних городах и странах. Как я теперь понимал её...
- Я вернусь в Алесунд, - сказал я.
- Хороший план, - кивнул капитан и улыбнулся, а я продолжил бродить по пустынной палубе, до самой ночи скользя пустым и тревожным взглядом по равнодушной глади океана.
Ночь в океане обрушивается с неба всей тяжестью темноты. Призрачные звёзды кажутся мелкими и незначительными. Они как мелочь разбросаны повсюду, и никому в океане до них нет дела.
Я стоял на палубе и смотрел на звёзды, даже не ощущая, что внезапно усилившийся ветер треплет на мне одежду как парус. Я понял, что ветер очень сильный только тогда, когда не расслышал голоса капитана, который что-то кричал, но я не мог разобрать, что. Я не слышал капитана из-за этого дикого, возникшего, словно из ниоткуда, мятежного ветра, но вот другой голос - тихий, нежный я слышал совершенно отчетливо, и он звал меня на помощь. Я схватился за борт и стал всматриваться в бушующие волны. Вот же она, вот она - Грете...её уже почти не видно над волнами, она отчаянно борется со стихией.
- Грете! - хрипло крикнул я и, чуть было, не бросился за борт.
Я хотел спасти её, я должен был её спасти. Капитан с силой толкнул меня, я потерял равновесие и упал на палубу.
- Нет там никого! Эндре! Там нет никого, очнись!
Он ударил меня по щекам, чтобы я пришёл в себя. Он почему-то считал, что я хочу придти в себя...
А потом мне стало хорошо. Капитан напоил меня акевитом и, положив мне руку на плечо, что-то долго и заботливо выговаривал. Я не слушал его, только кивал. Странное ощущение внезапно охватило меня. Я ехал в Алесунд, где мне грозило пожизненное одиночество, холодная квартира и пустые ночи, но сердцу моему было тепло и спокойно. Непонятное, необъяснимое чувство возникло у меня - что там, в Алесунде меня ждут! Я не хотел даже пошевелиться. Я боялся спугнуть это ощущение. Ночь я провёл на палубе, не обращая внимания на уговоры капитана. Я хотел встретить рассвет.