Аннотация: многие пишут нечто подобное... в юности... моделируя, человек пытается осмыслить мир кругом... а крайние формы бытия наиболее красочно описывают жизнь...
Он сделал первый шаг , и бесконечные колёсики жизни взревели от бешеных оборотов. Он глянул вниз, и просторы бездны впились в него головокружением отсутствия опоры. Его сознание выпрыгнуло и унеслось вверх, подхваченное потоком пустоты. И тогда он ступил второй раз. Опустевший разум прорвался оглушающим криком, который убил ос-татки страха. И осознание действительности тонким росчерком вписалось в картину его мыслей: он стоял на трубе, со-единяющей крыши двух небоскрёбов. Неописуемая радость постепенно впиталась в материю его тела. И тогда он снова вскричал, но уже более осмысленно: "Всё это ерунда! Бред! Вот высшая точка блаженства! И высота её определяется лишь глубиной бездны, которая трепещет под тобой миллионами огней. Бездна - ты сестра моя! Нет! Ты часть меня! Опять нет! Я - это бездна..."
И он смело пошёл дальше - познавать новые уголки себя. Им владел непомерный интерес и желание понять новый мир. Он не бежал, он летел вдоль трубы, которая стала проводником в неизвестности новых ощущений. Она стала доро-гой свободы, высвобожденной из-под непомерного груза правил и условностей, наполнявших старую жизнь. В сторону предрассудки, в сторону стереотипы, в сторону всё, что мешает быть свободным. А после он не думал, он наслаждался полётом, и впитывал все его краски, звуки, запахи, и необыкновенные чувства.
И только, когда его ноги коснулись противоположной крыши, и ощутили действительность опоры он снова открыл глаза и понял, что новый мир это не сказка, что теперь он находится в нём, и что никто и никогда больше не вырвет тело его бездны из объятий этого нового мира. Он смотрел с высоты своего безумия на знакомый, но неузнаваемый мир: серые груды зданий вышлефовались стремительностью его взгляда в элегантность воздушной эфимерии. А перемигивание го-родских огней, так раздражавших раньше своей необоснованной суетностью, превратилось в радужный узор миро по-строения. А этот раздражающий, неугомонный, наполненный причинами срывов шум, вдруг превратился в колыбельную песню, засыпающего города. И даже запах горелого бензина лишь вселил в душу уверенность и могущество цивилизации.
И тогда он сделал последний шаг... Шаг в себя - так почувствовал он. Шаг с крыши - так увидел бы свидетель, находясь где-нибудь поблизости. Он был уверен в его необходимости, потому что знал, что не будет ему жизни в новом мире. Нет жизни в новом, да и в старом, да и какая разница в каком мире. Нигде нет места свободному безумию. Свободе нужно дей-ствие - действие без законов и ограничений. А это значит, что его совесть - закон, а его воображение определяет ограниче-ние. Совесть улетела там, на трубе, вместе с первым криком, вместе с желанием свободы. А вот воображению нет преде-лов у безумия.
А где-то в стороне, как за окном незнающего о существовании невозможного поезда, мелькали окна и огни в них. А ве-тер ласкал несуществующее тело и шептал о неизбежном.
Свободный полёт в себе, в своих изгибах и сплетениях, в своём существе, в море своих тайн, в океане грёз, в пучинах ещё не придуманного, но так настойчиво стучащегося в двери осознанности и прочувствованности. Да, он знает, что надо остановиться на чём-то реальном, выстраданном и осмысленном, но почему же тогда его так тянет к пучинам, почему он не может остановить это притяжение. И вот пелена его глаз растворяется и в них прорисовываются стремительные точки мокрого асфальта. И тут он понимает, что притяжение асфальта абсолютно равно притяжению тех самых пучин, что на-полнены фантазиями будущего. И он беспомощно принимает неотвратимость осознанного.
А через миг он уже впитывает последствия двух притяжений. Асфальт оказался твёрд, но непродолжителен. А иллюзии стали явью...