Белова Татьяна Алексеевна : другие произведения.

Последний тигр

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В мире Кленового Листа магию - истинную речь - людям даровал Создатель и ее контролирует Церковь. Тех, кому выпал дар создателя церковь принимает к себе на службу. Закончив обучение, маг получает новое имя и грамоту. Так безродный Орис, наделенный даром видеть истину, превратился в грамарда и благородного даря Мориса Ёльдера. Волею своего деда, молодой маг оказывается в далеком от столицы городе Сешале, Обители Святого Ёльма, где происходят загадочные, кровавые убийства. Местный юродивый рассказывает, что видел в лесу страшного зверя, порождение Нечистого Хатта, проклятого бога зверолюдей. Таинственное братство Эолифа дает новоиспеченному дарю Ёльдеру первое задание - выследить и поймать зверя, но Орис не верит в чудовище, он уверен, за убийствами стоит не древнее суеверие, а человек.

  Пролог
  
  Малькольма разбудило ржание лошадей. Животные бесновались в испуге, ржали и били копытами. Мальчик открыл глаза, вылез из-под одеяла и, стараясь не потревожить спящих родителей и младшего брата, высунулся из повозки. Вихрастая, рыжая макушка показалась и тут же пропала, сидящий на козлах дядюшка Ян был скор на расправу, а мальчишке совсем не хотелось попасть под тяжёлую ладонь. Не в силах сдержать любопытство, Малькольм все же припал глазом к щели между тяжелыми полами занавесей и увидел, что дорогу обозу перегородили всадники. Закованные в доспехи, с огромными мечами, с черными повязками на лицах, они размахивали факелами и что-то кричали на чужом языке. Всадники казались Малькольму великанами из сказки, страшнее воинов он никогда не видел.
  Тщедушный Ярий, хозяин цирка, на фоне великанов выглядел мышкой. Писклявым, тонким голоском он пытался что-то втолковать главарю, но тот лишь рычал и скалился, как самый настоящий волк. Дядя Ян тяжко вздохнул, поднялся и спрыгнул на землю. Повозка жалобно скрипнула. Красивые сапоги по самое голенище увязли во влажной земле. Предводитель всадников, почуяв силу, переключил внимание на Януша.
  Мальчик затаил дыхание, сердце прыгало в груди от восторга, впервые за их долгое путешествие случилось что-то на самом деле интересное. И тут чья-то сильная рука зажала ему рот и утянула вглубь повозки.
  Огромные, зелёные глаза матери смотрели испуганно. Она приложила палец к губам и покачала головой, только после того как Малькольм утвердительно кивнул, она отпустила его. Не произнося ни слова, уложила обратно под одеяло, погладила по волосам, поцеловала и легла сама.
  Малькольм чуть не плакал от досады. Снаружи раздавались громкие голоса, на стенах повозки сплетались в причудливые фигуры отблески факелов, он представлял себе грозных воинов в доспехах и боролся со жгучим как крапива, любопытством.
  Лязгнула конская сбруя, заскрипели доспехи, мальчик прислушался и понял, что всадники удаляются. Дядя Ян смог-таки договориться с страшными великанами. Уже засыпая, мальчик подумал, что едут они воевать со страшным драконом, что живёт в своей пещере уже тысячу лет. С тем самым, который выгнал людей из тёплых домов и заставил покинуть родные земли.
  Весь следующий день шёл дождь, он размывал дорогу уже неделю и на седьмой день добился своего, повозки, наглухо увязнув в земле, встали. Малькольм сидел на козлах, замотавшись маминым плащом и слушал отборную ругань, от которой, как говорили взрослые, "уши вянут". Четверо братьев - медведей Гри, прозванных так за черную лоснящуюся шерсть, покрывающую их тела и лица, почти час вытаскивали повозки, но в итоге обоз так и не тронулся с места.
  Выползли из леса сумерки, холодный, жадный до чужого добра ветер, рвал натянутую на кузова парусину, швырял в чужаков жёлто-красными листьями и выл. Не гостеприимная, чужеземная осень показывала зубы, которые, впрочем, вскоре обломала об упёртых циркачей. "Уродцы из Гтара" так звалась труппа Ярия, исколесила добрую половину обжитого мира, воды и грязи они не боялись и к следующему закату смогли добраться до поселения, где собирались устроить, первое в этом сезоне, представление.
  В повозке их жило шестеро: отец, мама, Малькольм, младший Орис, дядя Ян и дед Серат. К цирку они присоединились не так давно, в представлениях не участвовали, но разношёрстной публике труппы пришлись по душе. Отец отлично плотничал, умел орудовать молотом, да и грязной работы не чурался, каждый день чистил клетки животных, стелил им свежей соломы и носил воду. Звери пришлых не боялись и сразу признали. Чудо не чудо, но Гван-молот, кузнец, что ростом отродясь выше пня не был, на совете выступил, сидя на плечах брата циклопа, громче всех, голосуя принять чужаков на равных. Малькольм не сомневался, дружба с циркачами - заслуга отца.
  Мальчик его обожал и мечтал вырасти таким же смелым и сильным, оттого очень обиделся на мать, когда та сказала, что циркачи не на таланты отца польстились, а скорее на деньги его старшего брата. Мать сказала это шёпотом деду, но Малькольм услышал и с тех пор в тайне дулся на неё.
   Малькольму в цирке сразу понравилось, он даже выступать рвался. Марта-метательница зазывала его к себе в качестве помощника, но с её двухметровой высоты в его метр с шапкой, было как-то не солидно метать ножи. Хотя и высказывалась мысль, что страх и жалость кошели скряг развязывает. Точку в этом споре поставила мама, запретив Малькольму даже думать об этом.
  По вечерам все собирались у костра и слушали дедовы сказки. Говорил Серат медленно, тихим, хрипловатым голосом, и верилось отчего-то слушающим, что видел дед все эти чудеса своими глазами.
   Утро накануне представления выдалось пасмурным, но сухим. С первыми лучами солнца в лагере закипела жизнь. Конюхи чистили лошадей, стучали молоты, чадили костры на сырых дровах. Мужчины сколачивали сцену для выступления. Женщины шили и штопали цветастые костюмы. Никто не сидел без дела, ни дети, ни взрослые.
  Рабочая суета затянула в водоворот и Малькольм, наравне со всеми он таскал воду, раздувал меха, чистил лошадей, кормил животных; мечтать стало некогда.
   Как разгорелся день, так и угас. Пришло время наведаться в город, зазывать на завтрашнее представление народ. На других посмотреть и себя показать. Малькольма нарядили в лучшую рубаху, папа заплёл свою медь в косу, мама распустила волосы и надела красивое платье. Только Орис плакал, так как его оставляли на попечение деда.
   Рыночная площадь встретила празднеством. Горожане приветствовали осень, плели венки из багряных кленов, раздавали сладости, жгли костры и пели песни. Циркачи легко вписались в веселье и нашли общий язык с местными.
   Малькольм остался доволен, поздно вечером, лежа в постели и считая звезды, мальчик думал, что они похожи на костры. Он представлял себе, как где-то там, в далеком мире, празднуют сейчас и боги.
  Все следующее утро Малькольм не мог усидеть на месте, его разрывало от предвкушения, чтобы отвлечься, он напросился пойти с мамой в город. Она собиралась на рынок. Город, как и вчера, пестрил запахами: конский пот вперемешку с цветочными ароматами благовоний, гарь кочегарок и кузней, а так же нестерпимая вонь нечистот и навоза.
  Мальчик морщил нос, но улыбался.
  В городе ему нравилось все: мощёные дороги, неиссякаемый поток людей, странные одежды горожан и особенно стражники. Они были одеты в длинные, синие туники, черные сапоги до колен и плащи, с начищенными до блеска, металлическими застёжками на плече в виде пятиконечной звезды.
  Малькольм отвлёкся от стражников, услышав топот копыт и крики.
  Через рыночную площадь ехала процессия всадников, они были все в белом с ног до головы. Глубокие капюшоны скрывали лица, длинные рукава - руки.
  - Малькольм, не отходи от меня, - испуганно сказала мама, дёрнула его за руку и прижала к себе.
  Горожане в страхе разбегались, боясь попасть под яростный хлыст, стражники, к разочарованию Малькольма, отворачивались, никто из них не осмелился и слова сказать.
  Белые капюшоны заняли всю площадь, спешились и встали кольцом. В центре уложили крест на крест две деревянные балки и сколотили, потом выволокли мешок. Малькольм подумал, что там зверь, дёргается, рычит, скулит, но оказалось человек. Его вытряхнули из мешка и привязали к кресту, а потом вылили сверху бочонок масла.
  Мама тихо ахнула и потянула его прочь от страшного зрелища. Обратно в лагерь они почти бежали. Малькольм не понимал отчего они бегут и постоянно оглядывался, ожидая увидеть погоню, но на дороге кроме них никого не было.
   А потом случилась и вовсе удивительная вещь, переговорив с мамой, отец вдруг объявил, что они уезжают, сейчас же, немедленно. Дядя Ян хмурил лохматые брови, широкие плечи его опустились, на лбу выступила испарина, но и он не думал спорить с братом.
   Дед Серат, с удивительной для полуслепого старика сноровкой, собирал вещи. Циркачи не спрашивали ни о чем, не уговаривали остаться, накануне представления им было чем заняться и вся труппа быстро вернулась к своим делам. Малькольму стало обидно до слез, что никто с ними даже не попрощался, он закусил губу и залез с головой под одеяло.
  Осенний полдень холодно и безразлично, смотрел вслед крытой повозке. Солнце изредка выглядывало из-за туч и пряталось обратно. Небо, запятнанное чёрной сажей вороньих крыльев, пухло хмурыми облаками, вот-вот тоже собираясь расплакаться.
  Его разбудил крик матери.
   - Беги Малькольм, беги!
  Мальчик вскочил как раз вовремя, широкое лезвие разрубило каркас повозки, почти до самых колёс. Не помня себя от страха, Малькольм скатился вниз, вскочил и оглянулся, брата и деда в повозке не было.
  Дядя Ян лежал на земле с перерезанным горлом. Рядом лежал отец. В косых струях дождя, в отблесках факелов, лицо его выглядело страшно. Рука сжимала секиру, но телу без головы она была не нужна.
   - Беги! - привел его в чувство отчаянный крик матери. Малькольм увидел, как сильная рука в латной перчатке схватила её за косы и дернула назад, острое лезвие с одного удара пробило грудную клетку.
   Вспыхнула повозка, огонь шипел разъярённой кошкой, выгибая спину под струями дождя. В двух десятках шагов качающейся стеной виднелся лес, единственное спасение, но Малькольм не добежал. Высокая фигура, закутанная в белый плащ, встала на пути. Человек скинул капюшон и воздел руки над головой.
   - Ас-та ра-ба та-ли-мас ва-аарг...
   Слова дрожали, срываясь с обескровленных губ. Из широких ноздрей незнакомца вытекала чёрная струйка крови. Малькольм закричал и кинулся на врага. Он подпрыгнул, как учил его отец, врезался коленями в грудь белого, вцепился ногтями в перекошенное лицо, оттолкнулся и кубарем полетел в овраг. Не почувствовав боли, тут же вскочил и помчался в чащу. Лес будто расступился ему навстречу. Рыжей молнией, в страхе прижимая уши, сквозь заросли мчался полосатый котенок, он искал укрытие. Деревья склоняли к нему головы, раскрывались объятия бугристые корни, даже своенравная малина спрятала коготки. Последний Тигр должен выжить. Книга первая. Обитель Святого Ёльма 1 - Порождение нечистого в лесу завелось, - выпалил с порога Веридий. Жалкий, изъеденный страхом, как шуба молью, он замялся на пороге. Войти не решался, а выбежать прочь остатки гордости не позволяли. В трапезной воцарилась неуютная, непривычная тишина, все двенадцать собравшихся оглянулись на него и терпеливо ждали, что дальше скажет. - Да не сойти мне с этого места, если я вру! - собравшись с духом, продолжил лесничий. Утер шапкой вспотевший лоб, оторвал свинцовые ноги от пола и протопал на середину залы. - Зверюга, господари, зверюга размером с телёнка! И зубы кольями и когти как грабли, и глаза её красным горят. Раздери меня Хатт, если своими глазами не видел, как перемахнуло чудовище через Монастырку одним махом и скрылось в чаще. Тишина взорвалась сначала смешками, а потом и вовсе неуёмным хохотом. Весь свет городского Собрания, раскрасневшиеся благородные мужи, от попа до советника Торговой палаты, смеялись над трясущимся Веридием. - Да ты принял чего на грудь, мил человек, оттого тебе с раннего утра лешие с когтями мерещатся, - заявил, ухмыляясь в усы, дарь Марций. Судья. - Но господарям, трапезу то, зачем портишь? - Не пил я, Создателем клянусь! Вышел к колодцу, воды в дом принести, а он сидит, глаза красные таращит, я за вилы, а он через забор, а потом к реке. Монастырка, это тебе не ручеёк какой, а он одним махом на другом берегу оказался. - Да хватит сочинять Веридий, в темноте, небось, привиделось, - недоверчиво фыркнул кузнец. Здоровенный, как медведь, он щурил красные от избытка пива глаза и взгляд его не сулил лесничему ничего хорошего. Веридий попятился, трясся кудлатой головой, сжал до белого губы, но продолжал гнуть своё. - Пожалеете господари, ох, пожалеете! Чудище есть, вот увидите! Кто-то особо недовольный швырнул в стену грязную тарелку. Трапезная наполнилась шумом и криками, пьяные господари ни в чем себе не отказывали. Веридий, больше не заботясь о гордости, выбежал прочь. Вслед ему неслась брань и смех. И только лицо градоначальника, Арниса Хёльма, потемнело, налились кровью старые шрамы. 2 Дорога разбегалась, но как-то неохотно, словно раздумывала свернуть, не свернуть. Так и вышло, что поначалу еле заметная тропка, далее набралась уверенности, широко растеклась и встретила удивлённых путников необъятной полосой, по которой и три телеги легко разъедутся. Указатель на дороге гласил: 'Сешаль - Обитель Святого Ёльма' - И не сразу найдёшь, как запрятались, - пробормотал себе под нос Орис и обернулся к деду.- Не передумал ещё? Вон тракт, совсем близко, свернём и махнём куда-нибудь в мирские дебри, под сень греха и разврата? - Топай лошадка, топай, не слушай искусительных речей безбородого мальчишки. - Вот сдались же тебе эти Святые, дед, - серьёзно начал Орис, и тронул коня. - Хоть бы сказал, чего ищешь. Рыжий мерин, пятилетка, прозванный Ослом, вдруг своенравно затряс гривой и попятился. Не успели путники и двух шагов по святой земле сделать, как навстречу из леса выехали трое облачённых в латы гернов. Герб на груди местный, жёлудь, да лист дубовый, а гарды мечей тряпицами красными обмотаны. Орис выехал вперёд, неуважительно повернулся к стражам порядка боком, загораживая деда, и откинув подол плаща, обнажил Святую печать на луке седла. - Ясного вам утра, господари, - миролюбиво обратился Орис к гернам, рука, как влитая, легла на рукоять топора. - Неспокойное нынче время? - И вам ясного, грамард, - ответил тот, что постарше, и выехал Орису на встречу. - Могу ли попросить милейшего даря, предъявить грамоту? Орис без вопросов полез в футляр на поясе и извлёк свиток, заверенный печатью Святой церкви. Герн, так и не удосужившись назваться, развернул, внимательно прочёл и вернул владельцу. - Благодарю, дарь Ёльдер, можете проезжать. - Могу ли я поинтересоваться, чем вызван переполох? Лицо герна, скрытое под маской благожелательной скуки, дрогнуло. Проступили очертания тревоги, но быстро пропали. Прощаясь, страж приложил ладонь к сердцу и герны поскакали дальше. - Опять война? - спросил дед. Орис пожал плечами и долго смотрел вслед всадникам. Красные метки значили многое, в том числе и войну. Что-то нехорошее зашевелилось внутри, потревожило тонкие нити предчувствия, зазвенели над ухом колокольчики. Орис опасливо оглядел стройный лес вечнозелёных верёз и серых ясеней, прислушался и ничего не услышал. - Нет, дед, не война, - произнёс он задумчиво. - Зато, теперь думаю и мне работёнка найдётся, пока ты на свои святые мощи любуешься. - Прикусил бы ты свой ядовитый язык, юноша. Гробница Святого Ёльма место паломничества благочестивого люда со всех концов земель Ахорнских. А свои мощи, я пока с трудом, но таскаю, а любуешься ими ты! Город разместился на пригорке, меж Верёзовыми горами и самой северной оконечностью Изумрудных лесов. Изначально это была тихая обитель на окраине обжитых земель, подальше от всевидящего ока столицы. Сначала выстроили церковь деревянную, потом белокаменный монастырь. Перекинули мост через реку и так, шаг за шагом, поселение разрослось и понадобились крепостные стены. Епископ Сешальский привёз в далёкий, дьярский монастырь, известный в столице, как Верёзовка, мощи Святого Ёльма, укрывая их от войны, что тогда бушевала на юге Ахорна. С тех пор город зовётся Сешалем, а монастырь именуют - обитель Святого Ёльма. Как не старался Орис, но вспомнить хоть что-нибудь про самого Святого, так и не смог. Издали городские стены растекались алой лентой по холмам, реяли флаги, да возвышался надо городом купол главного, кафедрального собора. Чем ближе они подъезжали, тем сильнее одолевало Ориса разочарование. Красочным историям, которыми развлекал его дед в детстве, реальный Сешаль сильно уступал. Красная, кирпичная стена местами порушилась, проржавели ворота, которые с последней войны и вовсе не закрывались, а подъёмный мост вряд ли теперь уже поднимут снова. Заросший мхом, тиной и болотным плющом, он частично просел и касался воды, отчего та приобрела бурый оттенок. На въезде их ждала неожиданная очередь из паломников, купцов, деревенских жителей и даже босоногих нищих, всех досматривали. Городские ворота проезжали долго, когда подошла их очередь, Орис уже весь взмок от палящего солнца и нетерпения, и мечтал только об одном -холодной ванне. - Грамард? - переспросил писарь, раскрывая въездную книгу. Молодой парень в белой хламиде адепта, с монастырским гербом на рукаве. - Ты учёный или как все, самоучка? Будь писарь девицей, сомлел бы в раз от сладкой, как кленовый сироп, улыбки и сражён наповал взглядом тёплых, как каштаны на солнцепёке, карих глаз. Грамард умел притворяться. - Не учёный я, зато наученный. Вы по делу интересуетесь или праздное любопытство замучило? - смеясь, спросил Орис, но грамоту все же достал. Писарь глянул и поджал губы. - Языкастый какой, - пробормотал священнослужитель на эсалле. Вручил Орису въездную виру и тут же отвернулся. - Спасибо, - сказал грамард на языке суров. - Нужен буду, обращайтесь. Писарь головы не повернул, но покраснел до корней волос. Орис взял лошадей под уздцы, и они с дедом двинулись по главной улице в сторону Площади Храмовников, откуда доносился звон поющего обедню, колокола. Сур, царапающий пером у главных ворот вместо писаря, это неспроста. Гостей ждут? Уж не из Столицы ли кого ветром занести должно? Или беглецов ищут? Мысль засела занозой, так и сяк крутил ее Орис в голове, подбирал догадки, но так ни на чем и не остановился. - Не проходите мимо! Лучший сешальский лен и хлопок, тэвейский шёлк и бархат. - Подковать лошадь? Починить кольчугу? Кузнечных дел мастер приветствует вас... - Лесопильня! Срубы, доски, дрова! - Дом терпимости сьярии Рошель! Зазывалы и мальчишки-глашатая перекрикивали друг друга. Торговая улица была переполнена, мощёная дорога, кое-где залатанная серым, жидким камнем, уводила все глубже в дебри суетливого города. Улочки становились все уже, торговцы настойчивее, а Орис раздражительнее. Им стоило свернуть на менее людный проулок и поискать гостиницу, но грамарда не покидало навязчивое желание побывать на площади Храмовников. Поймав очередного горластого зазывалу за ворот куртки, Орис спросил: - Где в вашем городе, благородным господарям, можно остановиться на ночлег? Мальчишка смерил благородных наглым оценивающим взглядом и задумался. Да, стоило признать, дед с внуком совсем не выглядели платёжеспособными. Седой, сгорбленный старик, в поношенном одеянии, перевязанном верёвкой, напоминал дьяра - отшельника. Орис же, хоть и носил теперь титул благородного даря, с виду походил скорее на обнищавшего наёмника: истёртые в дальних дорогах кожаные штаны в заплатках, белая рубаха, да куртка из синего сукна. Богаче во всех отношениях смотрелись лошади, на которых Орис денег никогда не жалел. - 'Виноградная лоза' - неплохой постоялый двор, - с сомнением в голосе сказал мальчик. Орис покачал головой и сверкнул перед носом зазывалы серебряным клёном. Монета ловко пробежала по костяшкам пальцев и исчезла в кармане. - Проводить сможешь? - Конечно! - глаза мальчишки загорелись. - Все что пожелают милостивые дари! Проводим, устроим, словечко замолвим! - Значит, договорились? - улыбнулся Орис и всучил поводья. - Лошадей в конюшню. Накормить, напоить, почистить. Приду, рассчитаюсь. Взгляд прохиндея потух, на скулах заходили желваки. Мальчишка готов был уже дать дёру, как вмешался дед: - Нечего деньгами разбрасываться, - сказал Серат, прищурился и, хитро глядя на зазывалу, достал из кармана медный клён. На раскрытой ладони дед протянул его мальчишке, но как только тот потянулся за ним, дед сжал кулак, а когда разжал, монеты не оказалось. - Поищи-ка в подоле, вдруг найдёшь, - засмеялся Серат. Орис скорчил деду кислую мину и, заложив руки за спину, покачался с носка на пятку, изображая нетерпение. - Так в какой же гостинице мне вас искать говоришь? - обратился он к сияющему мальчишке, который не мог отвести восхищённого взгляда от деда. В руках мальчик держал монету, неожиданно найденную в собственном кармане. - 'Маковый цвет' господарь, лучшая гостиница во всем Сешале, - с энтузиазмом выпалил малец. - Вы легко её найдёте, почти из любого квартала к ней ведёт путеводная нить из красного камня, там на крышах, по бортам, клумбы с цветами красными насажены, и сами крыши - красные! - Вот и замечательно, ждите меня там, - сказал Орис. - Я в Ратушу наведаюсь. С недавнего времени, мир для Ориса стал краше. Из безродного босяка, не имеющего за душой ни клёна, ни имени отца, ни даже просто названия родных земель, он по счастливому случаю, превратился в благородного даря. И пусть суры и университетские маги сколь угодно препираются и спорят между собой, не признавая грамардов себе ровнями, но даже они не в силах отнять благословение Создателя. Сила дарованная Создателем, стихийна и непредсказуема, ей не научишься, её можно лишь получить в дар. И частичка этой силы досталась ему - Орису. Нет, он не возгордился, но на мир стал смотреть иначе. Теперь мир для него стал шире, перед ним раскинулись десятки новых дорог, по которым можно было пройти, и только одно обстоятельство сильно смущало -тяжёлая длань матушки церкви. Чтобы получить разрешение практиковать, претенденты должны были поступить на обучение, а после него принести клятву верности Создателю и Церкви. Грамарды не то чтобы вливались, они скорее нанимались, в ряды священного войска. В его контракте был пункт, что он обязан откликнуться на зов Святого Престола в случае любой священной войны. Взамен церковь давала грамарду новое имя и приложенный к нему благородный статус, который не вправе был отнять даже король. Так Орис превратился в господаря Морисса Ёльдера, пусть все такого же безземельного, но теперь - мага. Правда, обстоятельство это не изменило его старых привычек. Орис шёл по улицам Сешаля, опустив голову и избегая смотреть благородным в глаза, взгляд всегда выдавал в нём простолюдина. Огромный, белый Собор Святого Ёльма возвышался над серо-красным полотном площади Храмовников, на которой в этот час собралось несчётное количество народа. Четыре колокольни, две справа и две слева, изрезанный витражами Изумрудный купол и знаменитые статуи четырёх святых у подножия, склоняющие в смирении головы и прикрывающие лица ладонями. Вместо семи ударов, колокол отбил четырнадцать, призывая людей на поминальную службу. Орис прошептал молитву за упокой и, расталкивая толпу, стал пробиваться к зданию Ратуши. Двери были заперты и висела траурная лента, флаг Сешаля был приспущен, что могло означать лишь смерть главы города. Грамард задумчиво почесал заросший подбородок и развернулся к толпе. Сил пробиваться обратно уже не было, туника насквозь промокла от пота, штаны прилипали во всех местах, сапоги натёрли мозоли, ноги надсадно гудели. И чего его так тянуло на эту площадь? Орис устало опустился на ступеньки ратуши и подпёр голову руками. Те самые Храмовники - хромые овны создателя - нищие, попрошайки, юродивые, обступили его со всех сторон. Их стоны и мольбы заглушали гул толпы и проповедь священника, только хоровые песнопения и звуки органа прорывались к раскалённым от солнца небесам. Не в добрый час привела их дорога в этот город. Орис закрыл глаза и стал слушать. Звуки стучали в висках, разрывали барабанные перепонки, обтекали со всех сторон. - Говорю тебе, эта та тварь на него напала. Не зря в закрытом гробу хоронят. - Опять ты за своё Веридий. - Шрамы на лице Хёльма видел? Так вот я думаю, меченый он, Хатту душу продал! - Вот завтра и увидим, - хохотнул собеседник. - Глядишь, поймают охотники это порождение мрака, тебя на опознание позовут! - Зря смеёшься, Фикс, чует моё сердце, прокляли нас... Орис вздрогнул и открыл глаза. Рука сама потянулась ко лбу. Он сотворил перед собой символ отворота от зла - пятиконечную звезду, прочёл молитву и только тогда успокоился. Он не был суеверен, но осторожность не повредит. Звуки снова слились в общий гул. Служба подходила к концу, двери распахнулись и люди стали медленно расползаться. Странный внутренний голос, гнавший на площадь, смолк. Неудовлетворенность прошла, оставив после себя множество вопросов. Орис поднялся со ступенек и отправился в обратный путь. Орису ещё предстояло отыскать гостиницу. Вспомнив напутствие зазывалы, он посмотрел под ноги, но красных булыжников не наблюдалось. Тогда Орис просто пошёл обратно той же улицей, которая привела его сюда. Суета площади осталась позади, Ориса обступили невысокие серые дома, украшали их, увитые плющом и диким виноградом, балкончики с ржавыми прутьями. С криками мимо проносились стайки детей, из распахнутых настежь окон лилась брань, а следом сыпался мусор и лились жидкие нечистоты. Провисшие под тяжестью белья верёвки, постанывали на ветру. Орис все выискивал обещанную путеводную нить, но ничего красного вокруг и в помине не было. Попадавшиеся на пути люди настолько не вызывали доверия, что спрашивать у них дорогу он не рискнул и уже собрался даже вернуться на площадь, как послышался цокот копыт и поскрипывание рессор. Новенькая лакированная карета обогнала его и остановилась. Распахнулась дверца и вежливый баритон произнёс: - Не подвезти ли, благородного даря? -Я могу быть вам полезен? - с сомнением спросил Орис и отметил про себя, что в голосе прорезались подобострастные нотки. - Дарь Ёльдер, - насмешливо произнёс незнакомец, делая ударение на слове 'дарь', - Я всего лишь предлагаю составить мне компанию. 'Благородный дарь' внутри Ориса встрепенулся и гордо расправил плечи. Чёрное безликое нутро кареты, обитое бархатом и шёлком, указывало не только на высокий статус, но и на попытку остаться неузнанным. Ни герба, ни намёка на Имя. Орис с подозрением оглядел на удивление пустынную в этот час улицу. Руки, будто живущие собственной жизнью, нервно теребили полы куртки. - Да садитесь вы уже! - вдруг потерял терпение господарь. Стянул с руки перчатку, демонстрируя Орису перстень на указательном пальце. Перстень был серебряный, с гравировкой. Орис облегчённо выдохнул и залез на сиденье. Дверца тут же захлопнулась, хозяин привычным движением задвинул шторки и карета тронулась. В полумраке лица священнослужителя было не разглядеть, но теперь Орис не беспокоился. Руки немного дрожали, но теперь уже от возбуждения. Он так долго ждал этой встречи и вот, как гром среди ясного неба. Плотно укутанная в чёрное фигура священника сливалась с обивкой, белела только узкая, морщинистая рука, выдававшая возраст и перстень, от которого невозможно было оторвать взгляд. Круг вписанный в квадрат - Символ Братства. Орис выискивал его на протяжении шести месяцев везде, где им приходилось бывать, с тех самых пор как получил приглашение вступить в ряды братьев Эолифа. - Моё имя вам ничего не скажет, потому я опущу эту деталь вежливой беседы и перейду прямо к делу, - сур достал из внутреннего кармана плаща свиток и протянул Орису. - Это ваше приглашение на завтрашний сбор, который состоится на рассвете на Площади Храмовников. Там соберутся охотники и наёмники, что не чураются никакой грязной работы, за клёны они и Хатту душу продадут. Будет и прочий люд, готовый, если кружку нальют, ловить хоть призраков, хоть демонов. Все они призваны новым градоначальником для охоты на зверя, якобы поселившегося в местных лесах. Ваша же миссия будет не убить, а выследить это существо. Мы должны разобраться в его природе. Вам понятно? Орис кивнул. Он, наконец, дождался своего испытания. Все странности сегодняшнего дня встали на место и предчувствие, и внутренний голос, и непреодолимое желание побывать на площади, и даже странный разговор, который он услышал, в свете предстоящего задания все это обретало смысл. - Полагаю за всей этой мистификацией кто-то стоит. Моей целью является развенчать миф о звере? - Пока нет. Для начала отыщите его. И отнеситесь к заданию со всей серьёзностью, если это мистификация, то наш враг умён, он умело воздействует на умы людей. Также не стоит сбрасывать со счетов версию о настоящем звере. - Вы допускаете возможность нового нападения зерейцев? - Допускать или не допускать, в данном случае ваша задача, грамард, в том и заключается суть испытания. Вы меня поняли? Орис кивнул. - Как мне передать информацию? - Мы сами с вами свяжемся. Карета остановилась и дверь распахнулась. В свете уличного фонаря, отчётливо просматривалась путеводная нить из красного камня. Орис не прощаясь, покинул уютную темноту кареты, чтоб оказаться в неуютной холодной темноте улицы. В нос ударил запах гари и масла. Ещё какое-то время Орис, сжимая в руках драгоценный свиток, прислушивался к удаляющемуся конскому топоту, а потом остался один на один с тишиной. Красная нить уводила вверх, извиваясь, и исчезала во мраке за высокими коваными воротами. Вымершие улицы неприятно свидетельствовали в пользу слов сура о воздействии на умы, люди боялись выходить из дома после заката. Суеверия все ещё будоражили души и воображение людей, несмотря на все возрастающую власть Церкви. Холод достал его уже у самых ворот, пробрался за шиворот, граблями прошёлся по спине, порыв ветра ударил в лицо. Он потянулся к металлической ограде и ту же отдёрнул руку, ворота, покосившиеся от времени, все еще несли на себе остатки какого-то защитного заклинания или оберега, подкреплённого рисунком ветвей омелы, бегущего по прутьям. Попасть внутрь все же удалось, но ценой обожжённых пальцев. По каменной, узкой тропке, еле различимой в потёмках, Орис почти бежал. Он уже видел впереди здание гостиницы. Оставалось лишь надеяться, что никто не встретится по дороге и не придётся объяснять, почему он как вор пробирается черным ходом. Гостиница выглядела достойно, во всяком случае, снаружи радовала глаз даже в темноте. Четыре башни с красным крышами, круглый внутренний двор, мощённый булыжником, вдоль дорожек росли ухоженные кусты роз и стояли клумбы с цветами. На территории также были конюшни, почтовая станция, таверна, а по периметру кованая ограда и белый камень стен. Учуяв аппетитные ароматы с кухни, Орис сглотнул слюну, он с утра ничего не ел и первым делом направился в таверну, где ко всему прочему, рассчитывал отыскать деда. Как он и ожидал, Серат уютно устроился у пылающего камина в окружении зевак, с кружкой горячего гвоздичного вина и травил байки. Чего не отнять, того не отнять, болтать дед умел. Все вокруг как по волшебству, впадали в детство, раскрывали рты, проникались атмосферой загадочности, чему немало способствовал тихий, с хрипотцой, голос. Орис порой ловил себя на мысли, что побаивается силы внушения, которой обладал дед. Прерывать рассказ Орис не стал и направился к самому дальнему столу, под лестницей, которая вела в одну из башен гостиницы. Сел, никого не стесняясь, стянул сросшиеся с пальцами сапоги и вытянул ноги. Благо пряные запахи с кухни позволяли. Ему было о чем подумать перед завтрашним событием, но усталость гнала все здравые мысли прочь. Жалобно урчало в животе и слипались глаза. Прошлая бессонная ночь в седле давала о себе знать. Последнее о чем он успел подумать, это о ванне, которая так и осталась в его мечтах, а через минуту Орис уже посапывал, уронив голову на стол. Спал он без сновидений. 3 Орис называл свой дар просто - чутьё. С самого детства оно выручало его, вело по пути ведомому одному лишь Создателю. Порой он и сам не понимал что и зачем делает, но в итоге части головоломки всегда сходились идеально. И со временем он привык прислушиваться к внутреннему голосу и доверять ему. Решив пройти испытание Предназначением, Орис не сомневаясь ни минуты, собрал вещи и под покровом ночи, ушёл из дома в шестнадцать лет. Скрипя сердцем, он обманул деда и забрал большую часть их сбережений, не оставив даже записки. От самого себя было тошно, но Орис знал, дед не отпустит. Под замок посадит, но не позволит ему отдать свой дар на откуп Церкви. В столицу Орис приехал впервые. Огромный город сразу же заполнил все помыслы и мечты, покорив в раз все бастионы его души. Все о чем он мог думать, это как остаться в этом городе навсегда. Именно с этой мыслью он и шёл сдавать вступительный экзамен. Он прекрасно понимал, если с первого раза не удастся, то с мечтой можно распрощаться. Надо не просто войти в эту дверь, его задача выломать её, снести с петель, заставить этих седобородых и серых, как пергаменты, кабинетных крыс, запомнить его. Церемония Предназначения проходила в маленьком зале при университете Богословия. Орис предъявил при входе рекомендации от отца Брана, приходского священника в их деревушке, и поднялся на второй этаж. Витые перила, мраморные лестницы, сверкали позолотой люстры, все вокруг кричало о роскоши. Перед огромной, но простой деревянной дверью, уже собралась толпа претендентов. Комендант внёс новоприбывшего в список, где Орис оказался 141 по счету. От голода слегка пошатывало, но денег, что остались, не хватило бы и на кусок хлеба. Последней надеждой оставалась стипендия, которую выдавали всем счастливчикам, прошедшим испытание с первого раза. Не в силах больше стоять, Орис уселся прямо на пол и решил немного поспать. Разбудил его комендант, когда подошла очередь. Усталость вытеснила собой все. Он перестал нервничать, дрожать и истекать холодным потом, он просто должен был войти и сделать то, что от него требовалось. Маленькое помещение с трудом вместило в себя три скамьи и два стола, между которыми на полу растекалась мозаичная пентаграмма. Сидящие за столом маги и священники ни седыми, ни серыми не были. Трое в синих мантиях, похожие как близнецы, представляли университет, ещё трое в белых хламидах адептов, Церковь был ещё седьмой, таинственный 'некто' в чёрном плаще с капюшоном, опиравшийся на трость. Он стоял в стороне. - Ваше имя? - спросил один из магов и обмакнул перо в чернильницу. - Орис, - каждая буква собственного имени давалась с трудом, во рту пересохло. В это мгновение он возненавидел всех этих благочестивых и благородных, сидящих перед ним и, почти пожалел, что приехал. Вот сейчас они спросят его об отце и всё... Маг ничего уточнять не стал, записал и отложил перо. -Пожалуйста, встаньте в центр пентаграммы. Удавка, стянувшая горло, немного ослабла, Орис поборол желание броситься прочь и пошёл вперёд. Углы звёзд засветились, вспыхнул рисунок под ногами и погас. Маг кивнул сам себе и что-то записал. Потом подал Орису три пергамента и жестом указал на скамью: - На это задание у вас пять минут. Остальные оставались молчаливы и безлики. Орис растерянно посмотрел на равнодушные лица и принялся изучать содержание свитков. Но это оказалось даже проще, чем прочитать, стоило лишь раскрыть каждый из них, как он уже знал, в каком из них написана правда, а где ответчик лгал. На все потребовалось меньше минуты, а вот объяснить в чем именно заключалась ложь, он бы не смог, оставалось надеяться, что не спросят. Не спросили. Маг снова записал что-то и подал Орису молитвенник, в чёрном кожаном переплёте. - Страница пятнадцать, стих пятый. Читайте. Орис бережно раскрыл книгу, нашёл страницу и, облизав пересохшие губы, прочитал первую строчку про себя. Никогда раньше ему не приходилось читать вслух никому, кроме деда, особенно на эсалле. - Телле ано эрбе соу ка... Читалось легко, поначалу, но после третьего абзаца Орис вдруг стал запинаться. Буквы, знакомые с детства, плыли и меняли очертания, откуда-то он знал, что написано неверно, точнее неправильно стоит ударение, отчего меняется весь смысл фразы. И тогда на свой страх и риск он принялся читать так, как видел. - Эналле веди орос та... - Достаточно! - громогласно нарушил тишину господарь в чёрном. Вот только Орис уже не мог остановиться. Слова рвались с языка, он читал все громче, пока книга не задымилась. Священники и маги вскочили с мест, но ему было уже все равно, молитвенник выпал из рук и захлопнулся, Орис сполз на пол и закрыл глаза. Строчки все ещё стояли перед внутренним взором, прожигая калёным железом темноту забвения. - Доброе утро, - язвительно проскрипел дед, безжалостно плеснув в лицо холодной воды из кружки. Орис вскочил, но вовсе не от холодной воды, а от мысли, что проспал и опоздал на сбор. - Сколько времени? - заорал Орис, оглядываясь вокруг в поисках одежды. Он в упор не помнил, как раздевался и ложился в кровать, да и вообще как поднялся в комнату, но такое с ним случалось, его дар сильно бил по памяти. Серат помахал в воздухе свитком. - Ты из-за этого так волнуешься? Так не волнуйся, уже опоздал. В голосе деда слышались ядовитые, язвительные нотки. Орис почти привык к ним. Почти... Он выругался и вскочил. - Почему ты мешаешь мне работать? Разве нам не нужны деньги? - спросил Орис, повернувшись спиной. Лгать деду в глаза он не решался с тех пор, как ему исполнилось семь и он отведал на завтрак плетей. Затылок обожгло. Увернуться он не успел. - За что? - хлопая ресницами, воскликнул Орис. - Дураком меня считаешь? - Серат снова замахнулся, но не ударил. - Да тебя срубило вчера так, что ты, небось и не помнишь, как конюхи тебя в комнату тащили. Всё ночь в лихорадке трясло, потом изливалась дрянь из тебя, бормотал на эсалле ерунду всякую. Что тебе там привиделось, а ну говори, а то дубину возьму и выбью. То, что выбьет, Орис поверил сразу, опустился на кровать, потёр лицо руками, думая с чего начать. - Я в ратушу вчера пошёл, помнишь? А там поминальная служба, градоначальника зверь задрал. Вот новая власть и собрала охотников и наёмников чудовище ловить. Я, конечно, ни в какое чудовище не верю, но приглашение взял, есть у меня зацепка. Некто по имени Веридий, видел это порождение мрака собственными глазами и болтает теперь всем про проклятье. На него то моё чутьё и сработало, и знаешь, правду говорит мужик-то. Видел он зверя. И раз я из-за тебя на сбор опоздал, поеду к нему, поболтаю. Серат выслушал спокойно и ничего не сказав, вернул Орису свиток. Вся его злость испарилась, опустились гордые плечи. Дед, словно не зная, куда себя деть в тесной комнатке, вдруг подошёл к окну и распахнул створки, ища спасения в утренней прохладе. - Будь осторожен, мало ли какие звери ещё водятся в этих старых лесах. Над кем другим Орис лишь посмеялся бы, но дед был стар и помнил смутное время, когда людям в каждом хищнике мерещился нечистый Хатт. Тогда охотникам было раздолье и зверьё в лесах вблизи городов полностью извели. Про медведей, волков, диких кошек, теперь только в книгах и можно было прочитать, да на картинках увидеть. Пушнину, меха и кожу, доставляли в Ахорнские земли по морю из дружественной Верии, или черными путями из Зерея. В нечистых зерейских лесах зверьё водилось в изобилии, вольгеры, верящие в 'звероподобного' Хатта, охраняли его созданий пуще собственной жизни. - Дед ты не волнуйся, я к вечеру вернусь, обещаю. Орис натянул куртку, проверил перевязь с оружием, все ножи на месте, кресало и масло тоже, стоило прихватить топор, если зверь окажется все же настоящим. Дед продолжал стоять к нему спиной и молчать. И не обернулся даже когда Орис вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Голова гудела как после хорошей, доброй пьянки, раздражала щетина на подбородке и желудок сводило от голода. Орис сглотнул слюну. Ноги сами собой повели его в трапезную. Стоило позавтракать, набраться сил и подумать, а после навестить Веридия. Верить или не верить в зверя, вот какой вопрос занимал Ориса в первую очередь. Как человеку верующему, хотелось прочесть молитву, как здравомыслящему - сплюнуть. Даже дети уже не верят во все эти сказки об одержимых Хаттом, а честный люд с окраин продолжает дрожать в страхе перед мифическими чудовищами. И все же внутренний голос как заводной твердил: видел старик зверя, видел. Узнать где живёт юродивый, не составило труда, Орис лишь заикнулся о чудаке, что кричит на улицах о Звере, как милая улыбчивая девушка с белом переднике и сером чепце, расстилая перед ним салфетку, подтвердила: есть такой, зовут Веридий, местный страж лесных угодий при монастыре. Пьющий, но безобидный. Во время спохватившись, юная болтушка покраснела, поставила перед Орисом кружку с шоколадом, плетёную корзинку с маковыми булочками и упорхнула. Завтракал грамард в гордом одиночестве, чему был несказанно рад. Утолив насущную потребность, он расплатился и, почёсывая заросший подбородок, вышел на улицу. Хотелось помыться и побриться, но Орис глянул на солнце, вздохнул и направился в конюшню, седлать Осла. Узкая, боковая улочка без приключений довела его до самых ворот, где щурясь и позёвывая, сидел все тот же молодой сур. Увидев Ориса, адепт выпрямился, согнал с лица скуку и сосредоточенно принялся что-то писать. Неподалёку, сверкая начищенными до блеска шлемами и доспехами, стояли трое гернов, Орис без труда признал вчерашних знакомых. Городские стражники от такого соседства морщились, как от зубной боли и усиленно топтались на месте, кутаясь в ярко-синие плащи, которые явно не спасали от утренней сырости. Более странной картины трудно себе представить, проще посадить в одну клетку кошку с собакой, чем у одних ворот герна, городского стражника и сура. Оставался вопрос: зачем? Орис спешился и елейно произнёс, обращаясь к адепту: - Ясного вам утра. Не подскажете ли, как добраться до угодий лесничего? - И вам ясного, дарь... Ёльдер, кажется, - молодой человек отложил перо. - Буду рад указать вам дорогу, только вот герны вас не выпустят, приказ градоначальника. Сур беспомощно развёл руками. - Это что же за приказ такой, который свободного даря, делает несвободным? - Сегодня без особого разрешения покидать город запрещено. Для вашего же блага. Знаете ведь уже, зверь в наших лесах завёлся. Орис помахал перед лицом сура свитком. - Уж не это ли разрешение вам требуется? Молодой священнослужитель взял документ, развернул и стал внимательно читать. Герн приблизился совершенно бесшумно и теперь стоял над душой. Орис отступил в сторону, не желая стоять к нему спиной, это был тот же немолодой герн, которого они встретили на дороге, и он опять не соизволил назваться. Только сейчас Орис заметил печать Владетеля Осеи, привязанную кожаным ремешком к его запястью. Неприлично засмотревшись, Орис не сразу понял, что обращаются к нему. - Что в такую рань подняло с постели благородного даря? Орис не ответил, послушный, но упрямый Осёл, вдруг заржал и забил копытами. Внутренний голос предупреждал об опасности. Пальцы рук онемели, мышцы напряглись. Орис закрыл глаза и прислушался. В тишине, неестественной для многотысячного города, отчётливо слышалась песнь колокола. Четырнадцать ударов. - Вам будет лучше вернуться в гостиницу, - совершенно спокойно сказал герн, будто не замечая странного поведения собеседника.- Я выделю вам провожатого. Орис моргнул и вернулся к действительности. На какое-то мгновение, поймав холодный взгляд серых глаз, он испугался, но потом взял себя в руки и тихо сказал: - Сегодня кто-то умрёт. Я бы на вашем месте нашёл моим талантам иное применение. - Дарь Ёльдер предъявил разрешение, - неожиданно для грамарда вмешался сур. - Он хотел навестить Веридия, того лесничего, который живёт на холме, я мог бы... Но герн перебил сура: - Велих, - окликнул он одного из своих подопечных, - проводи даря туда, куда он скажет. Орис ничем не выдал удивления. Благодарно кивнул суру и вернулся в седло. Провожатый, высокий, смуглый темноволосый герн, не старше самого Ориса, не выказал недовольства. Он поправил стёганую шапочку, надел кольчужный шлем и отвязал бурого в пятнах коня от привязи. Конь дёрнул головой, фыркнул и в утреннем воздухе заклубился пар. Герн легко вскочил в седло и первым выехал за ворота. Солнце янтарным соком стекало по стволам верёз. Тишину леса нарушал лишь топот копыт, да шум Монастырки, за которой начинались владения Святой церкви. Монастырка в этом месте поворачивала и уходила вправо, разливалась широко, превратив берега вдоль городских стен, в болото. Надёжно протоптанная дорожка уводила влево, вглубь леса. Орис единожды оглянулся на далёкий теперь мост и ворота. Позади Сешалая восходили к небу горные престолы, острые скалы и белые вершины Верёзовых гор. Склоны скрывались под покровами леса, вечно-зёленой верёзы и бука. Дух захватывало от красоты творения Создателя. Орис пришпорил Осла и поравнялся со спутником. Молодой герн никак не отреагировал, рука его лежала на рукояти меча, смотрел он ровно перед собой и его тонкий, чёткий профиль выглядел, как изваяние скульптора. Орис почувствовал, что герн вовсе не высокомерный отпрыск богатого графа или барона, а скорее наоборот - сын ремесленника или торговца, а может и вообще крестьянина, так он боялся говорить с ним и показаться глупым и безграмотным. Про себя Орис усмехнулся. Так он вёл себя в первый год в Общих комнатах университета, где чувствовал себя уязвимым. Это потом он научился вовремя вворачивать умное словцо, загадочную улыбку или цитату из святой книги, говорить с напускной уверенностью с любым высокомерным сыночком богатого даря или суром из высших, и только привычка смотреть под ноги и прятать глаза осталась. Да и не любил он пристально вглядываться в людей, уж больно чётко видел их сквозь напускные шоры. Дорога тем временем свернула, пошла вниз, к берегу, туда, где над речкой завис хлипкий, деревянный мостик. Стало сразу ясно - лошади не пройдут. Спешились и герн, не оглянувшись, первым пошёл вперёд. Он дошёл где-то до середины моста, обернулся и махнул Орису. Грамард сделал шаг, но тут доска под его ногой обломилась и он отступил. Предчувствие грызло, требуя найти другой путь на ту сторону реки, но гордость мешала сдаться. Перед глазами стояло волевое лицо Велиха, искажённое насмешкой. Орис уже почти решился идти, как вдруг из леса, справа от моста, бесшумно вышел зверь, отрезая ему путь обратно на тракт. Словно чувствуя своё преимущество, зверь не торопился. Огненно-рыжий, с черными полосками, метра полтора в холке, зверь медленно, но уверенно сокращал дистанцию. Стоило бежать, но Орис застыл, не в силах оторвать взгляда от оскаленной пасти. В это момент герн на мосту покачнулся, потерял равновесие и завалился на бок. Верёвки выдержали его, но мост накренился и герн завис над пропастью. Какое мгновение отделяло его от падения в ленивые воды реки Монастырки. - Да прибудет с нами создатель, - обречённо выдохнул Велих, рывком подтянулся, но ветхие верёвки, только и ждавшие своего часа, порвались. Орис бросился в сторону, надеясь проскочить, но зверь одним прыжком настиг его. Яростный рёв распростёрся над рекой, заглушая крик герна и всплеск воды. Придавленный к земле пудовыми лапами о своей удаче Орис не думал, оскаленная пасть и смрадное дыхание зверя лишали надежды. Почему медлит? Мысли путались, сквозь рвущую грудину боль не пробивалось ни строчки из молитвенника, лишь глупая детская считалочка: - Раз полоска, два полоска, лапы, уши, хвост из воска... '...Раз полоска, два полоска, лапы, уши хвост из воска, три, четыре, пять и шесть, деток малых тигр съест...' Малькольм старательно выводил черные полосы на рыжей восковой фигурке, чернилами служила зола. Орис сидел рядом, закапывал в песок камни и веточки, в двух шагах от них, стоя по колено в воде, мать стирала бельё. На берегу тлел костерок, дед старательно засыпал углями будущий ужин: серого, пойманного полу часом раньше, угря. - Тигррррр, - гримасничая, прорычал Малькольм, пугая младшего брата. - Он вырастет и съест тебя! РРР! Орис с криком бросил в Малькольма сухой веткой, но не попал и кинулся к деду, прятаться. - РРР! Деток малых тигр съест - смеялся вслед его страху старший брат.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"