Эта была девушка. Она тащила меня за ноги. Вся в черном. Только лицо. Но я его не видел. Просто белое пятно на фоне черного. И черное пятно на фоне голубого неба. Но это была девушка. Тащила c трудом. В кузов облупленной синей "Тойоты" затаскивала час. А солнце плавило воздух.
В жаровне кузове тело превратилось в боль.
Остановились. Вышла из машины. Склонилась. Приоткрыла веко.
Увидела: зрачки сужены. Покачала головой. Осмотрела рану на бедре. На плече. Принесла что-то из кабины.
Шприц. Кольнула в вену.
Я исчез.
Очнувшись, увидел голые, беленые стены без окон, потолок. Широкая двустворчатая дверь Открыта. Вдали, в дымке - горная цепь. На полу кошмы с цветными узорами. Красные пряди. Синие. Желтые.
В углу - стопка пестрых одеял.
Я - на тонком матраце.
На мне длинная белая рубаха. Чистая. Откуда-то - запахи кислого молока, пареного риса.
Там - зной. И жизнь.
Вошла. Присела рядом. Пригладила волосы... Повела ладонью по щеке.
Проговорила что-то. На "заболи". Местном диалекте. Оглянувшись, сняла накидку, рассыпала волосы.
Светло-каштановые. ...Красивые.
Не удержался, приложил руку к груди.
.Упругая. Не кормила.
Зарделась. Подалась так, что потвердевший сосок впечатался в ладонь. Смятенная порывом, отстранилась, обернулась - нет ли кого в дверях?
- Кто-нибудь может придти? - спросил по-английски.
- Нет, - затрясла головкой.
- Стесняешься?
- Да, - закивала.
- Закрой дверь...
- Нет, - затрясла головкой, указывая на раны, заговорила на английском.
Я понял. Я должен сходить к матери и сказать, что беру ее дочь в жены. Навсегда или на какое-то время.
Таковы обычаи.
- Так я пойду? Проводишь? - сделал попытку встать.
Покачала головкой.
- Нет. Я схожу за ней.
Поцеловав в лоб, вытащила из-под матраца пятьсот долларов. Мятые стодолларовые бумажки. Моя заначка.
- Калым? - спросил, принимая деньги.
- Да, - закивала. Потом, поцеловав (уже в губы), спряталась в накидку, вышла. На пороге обернулась и влилась в глаза.
"Я тебе доверилась... Не зная совсем..."
"Узнаешь".
Исчезла. Как и не было.
...Вот так вот. Из ада - под венец. Покупаю женщину. За калым.
...Калым. Как это здорово. Как продуманно...
Я отдаю теще деньги, а она отдает мне дочь.
...Как просто. Баш на баш. И как символично! Сколько смысла!
"Все, доченька, теперь ты принадлежишь ему, а я на тебя не имею никаких прав. Теперь вы все решаете сами".
Если бы я Свету так купил у Веры Анатольевны...
Фиг бы она продала, как же. И за миллион отказалась бы.
За право влиять.
Бог с ними. Пусть живут в своем муравейнике...
А я буду пасти баранов...
Их бараны не крупнее кроликов. Ходят, камни обгладывают. Больше нечего.
...А ведь не спросил, как зовут... Красивая.
Вошли. Она, пожилая женщина. Тоже в черном и не страшная. Озабоченная, иссушенная зноем, а глаза хорошие. Присела рядом. Уставилась.
- Хочу взять вашу дочь в жены... - сказал. - Пока навсегда.
Улыбка, тронувшая губы, ей не пришлась. Задумалась.
- Да, - заулыбался смущенно. - Дурной немножко. Но дочь мне ваша нравиться.
Получилось убедительно. Оттаяла, закивала.
Протянул ей деньги. Взяла, расправляя бумажки, пересчитала.
Поднялась, взглянув уже по-свойски. Подошла к дочери, поцеловала в лоб, подтолкнула ко мне, вышла, прикрыв двери.
Стало темно, страшно. Прислушался - тихо. Ни звука.
Сердце застучало: "Ничего не было, просто я умер! И перед смертью Бог дал мне увидеть то, к чему я стремился всю жизнь, дал мне увидеть мою женщину".
Но нет. Она была! Прижалась, обнаженная. Обнялись, сделались одним существом.
Потом очулись. В постели.
- Я так ждала тебя, - сказала, посмотрев в лицо.
- Я тоже искал тебя, - ответил. - Только мне долго не везло - родился в большом городе... В большом городе, где много прекрасных женщин... И все говорили:
- Я твоя. Единственная.
Говорили, обещая пламенными взорами блаженство. Вечное блаженство при выполнении условий...
- Каких условий?
- Простых. Быть богатым, сквозь пальцы смотреть, кстати приходить, кстати удаляться... И всегда быть одинаковым, постоянным, предсказуемым.
- Но ведь красивыми и богатыми люди становятся только в любви... И только в любви они остаются постоянными...
- Да... Но в городе много придуманных соблазнов. Одни люди выдумывают вещи и удовольствия, другие приучают быть без них несчастными.
- У нас все не так...
- Да, не так. Месяц назад был в таком же поселении. Кругом пустыня, в ней только горы и кишлак в четыре дома; в домах - чумазые ребятишки. Как можно так жить? В убогости, без надежды на лучшее?
- А сейчас ты думаешь так о моем кишлаке...
- Нет. Сейчас я думаю о тебе.
- Что ты думаешь? "Как можно жить с такой"?
- Вовсе нет. Я испытываю гордость.
- Из-за того, что я твоя?
- Да. И мне хочется когда-нибудь очутиться с тобой в каком-нибудь Париже, в море зелени, в летнем кафе..
.- И чтобы парижане озирались на меня и завидовали тебе?
- Да...
- Но ведь...
- Да, ты можешь влюбиться в принца или киноактера...
- Нет, никогда!
- Можешь. Я далеко не лучший представитель мужского пола.
- Я не стану делать тебя несчастным, я не смогу.
- Несчастным ты можешь сделать, если обманешь... То есть поступишь подло...
- Я обещаю не поступать с тобой подло.
- Верю. Тем более, из года в год я, светлея умом, вычеркиваю из списка человеческих подлостей пункт за пунктом...
- И скоро подлецов не станет?
- Скоро мы будем пить бордо в Париже... У тебя будет платье, едва скрывающее трусики.
- Но сначала я рожу тебе девочку, можно? А себе мальчика.
- Договорились. Девочку, мне кажется, мы уже сделали. Давай приниматься за мальчика.