В этот день проходила огромная выставка лошадей арабской породы в Сирии. Гвоздем программы была любимая игрушка самого богатого шаха Али Бу кобыла Наджма, чье имя переводилось как "звезда".
Бессмысленно повторяться за восхищенными зрителями, что лошади этой породы бегают, не касаясь земли, отчего возникает ощущение легкого полета. Но Наджма была особенной и, пожалуй, самой грациозной и утонченной из всех арабов, какие только существовали в этой небольшой стране.
Ее давно не стриженая блестящая грива развевалась по ветру, сливаясь с низкими облаками и ветром, позолоченные высокие копытца редко соприкасались с горячей землей. День был пасмурный, и все ожидали, что вот-вот на песок обрушиться сильный ливень, но яркая звезда Наджма заставляла забывать о нем и невольно притягивала искушенные взгляды, озаряя собою невзрачную площадку для выставочных лошадей.
"Я безоговорочно здесь самая прекрасная", - горделиво подставляла широкую грудь непогоде кобылка и все чаще косилась на своего любимого хозяина, который не прекращал гордиться этой величайшей находкой в своей жизни и в своем табуне.
Но как полагается уважаемой себя девушке, в возрасте пяти лет Наджма полюбила одного верхового жеребца. Он бегал под седлом Нура Дешта, правой руки Али. Однако взаимности от этого сурового, потертого временем и боевыми сражениями коня она не добилась. И этот факт безумно удивил самовлюбленную звездочку.
Она крутилась перед ним во всей красе, строила раскосые глазки, издавала манящие нежные звуки, но строгий жеребец как будто не обращал на нее внимания, в отличие от всех остальных, которые без устали рыли копытами землю и пачкали мощную грудь в собственной пене. Но это был не конец для Наджмы.
Она не терпела отказов. Как-никак, залюбленная с детства, малышка привыкла к вседозволенности и безнаказанности, поэтому творила все, что ей хотелось. И таким образом их свидания возобновлялись вновь и вновь, благодаря ее ухищрениям и побегам. Но только однажды жеребец смог высказать все, что лежало у него на душе: до этого дня он скрывал свои чувства, поскольку был под седлом, а, значит, вынужден был нести безупречную службу. Уж так он привык жить и не могу подвести своего седока.
В этот вечер Наджму возвращали с прогулки в конюшню, и она заприметила издалека Заида, которого вели маленькие ребятишки-помощники за поводья. Он был без седла, все его тело взмокло от пота после длительной пробежки по пустыне, вены выступали по плечам и шее как бугры, а полузакрытый правый глаз (травма от вражеского коня) скрывал ее от его внимания.
Звездочка недолго думая уловила момент, чтобы напугать своих проводников и вырваться у них из рук. Она знала, что ей позволят побегать еще пару минут, ведь Али Бу специально построил ее собственную конюшню внутри закрытой левады. Жеребец вздрогнул, красиво выгнув свою мужскую шею от криков людей, и обернулся к Наджме здоровым левым глазом. И в этот миг его взгляд сильно изменился, выражая недоумение и мимолетную скрытую радость.
- Ну что? Ты все никак не полюбишь меня, Заид? - царственной рысью подплыла к нему кобылка.
Ее нежная шерстка так чувственно блестела на солнце, что ослепляла уставшего коня столь идеальной чистотой и прилежностью. В отличие от него, ее с детства оберегали от всякой работы, что и отразилось на каждом элементе внешности этого звездного ребенка.
- Как же тебя не полюбить? - честно признался жеребец, встав на месте как вкопанный, вопреки всем стараниям слабых мальчишек, дергающих его в противоположную сторону, - однако не могу понять, за что ты так привязалась ко мне? Я жил себе обычной жизнью боевого и верного коня и вдруг появилась ты, такая свежая и молоденькая...мы точно не подходим друг другу. В конце концов, я стар.
- О, не говори мне про возраст! - строптиво зажала уши Наджма, стараясь не слышать этих аргументов, - что значит шестнадцать лет для лошади? Как по мне - так это самый прекрасный возраст. Я жду не дождусь, когда и мне стукнет хотя бы десять. Может быть, именно тогда ты взглянешь на меня серьезнее?
И элегантно с нарочито резким рывком она махнула перед его носом шелковым хвостом, хитро обернувшись через плечо в последний раз. О да, жеребец был околдован этой чертовкой, и притом бесповоротно. И как бы он ни пытался угадать причин ее симпатий, то никогда не был даже близок к ответу. Но сдерживать свои чувства становилось все сложнее: о да, он любил эту кобылу! Он обожал ее и молился на нее как на свою богиню. Но также как и любая богиня, Наджма была недоступна для него и далека. И потому ему только то и оставалось, что мучиться от ее намеков и желать скорейшей смерти от этой невыносимой любви.
Заид считался самым выносливым арабом во всей пустыне. Однако множество боевых ран, возраст и пробитый правый глаз давали о себе знать. Уже и сам Али стал задумываться о поиске хорошей партии для жеребца, годы которого неумолимо уходят. Он не сдавал позиций, по-прежнему вытаскивал своего седока из любых заварушек, мужественно сражался с ним и всегда выходил победителем, но черствое сердце жеребца могло сдать в любой момент и тогда...шах мог легко лишиться одной из лучших лошадей в своем табуне.
И потому хозяин сильно обрадовался, когда увидел, какое внимание юркая Наджма оказывает Заиду. Он видел, как она всем своим видом заигрывает с ним, пляшет как пташка и крутит хвостом, как и полагается умной кобыле. И именно потому Али так легко позволял ей иногда убегать от своих конюхов, чтобы вновь и вновь подразнить сухого на эмоции жеребца.
Только Заид не знал, что от него хотели люди. Он четко усвоил, что в любых обстоятельствах надо слушаться своего хозяина и самое главное правило для этого: не обращать внимания на женщин. Ох уж эти женщины, коварные, прекрасные и страстные богини любви...они сносили головы лучшим воинам пустыни, отчего те терпели поражения и подводили своих хозяев. И потому Заид не смел влюбляться, как бы все вокруг не старались. Но в одного против всех ему было тяжело сопротивляться. И потому постепенно конь стал смягчаться и поддаваться соблазну, стараясь, однако, не забывать о своем главном предназначении.
И вдруг в один прекрасный день он сильно ранил сердце хрупкой Наджмы. Как будто случайно в день ее заездки строй боевых коней решили провести мимо того место, где состоялось это великое для шаха событие. Горделивая кобылица не хотела катать каких-то людишек на своей спине и потому с радостью смылась от своих всадников, юркнув между рядами взбунтовавшихся жеребцов к любимому Заиду.
- Привет, куда едете? - как ни в чем не бывало, захлопала она глазками.
- Между прочим, ты очень плохо поступила, - неожиданно сурово закусил строгое железо жеребец и сверкнул недовольным взглядом, - хороший конь ни за что не сбросит своего всадника. Ты однозначно плохая лошадь.
- Что? Да как ты смеешь! Знаешь...не тебе меня судить! Ты...одноглазый трухлявый старик, - и выпалив это все на одном дыхание, уязвленная Наджма рванула вперед всего строя, разливаясь безутешными всхлипываниями в душе.
- За что? За что ты так ненавидишь меня? - крикнула она ему издалека, и только сейчас Заид запоздало понял, насколько больно ударил ее в самое уязвленное место, - это...это все из-за того что я любимица шаха? Из-за того что я его самая лучшая игрушка? Да, я кукла. Я кукла в этом табуне! Я ничего не умею, ничего. И я не собираюсь возить на своей спине недостойных. Неужели ЭТО не унизительно? А ты назвал меня плохой лошадью...знаешь...ты не представляешь, как я ненавижу тебя сейчас. Я ведь душу тебе пыталась открыть...
- Наджма, сейчас не время для этого, - нервно вцепился зубами в собственные плечи жеребец.
- Тебе всегда не время! - капризно топнула ногой звезда шаха и сделала еще пару кругов вокруг кипящего строя боевых коней, убегая от погони, - а для меня, думаешь, время? Мне очень неудобно сейчас разговаривать с тобой и одновременно убегать от всех этих людей. Седло больно сжимает мои бока, железные стремена впиваются в подмышки и ребра, это проклятое железо изрезало мой нежный рот. А я все это делаю ради тебя, понимаешь?
- Я никогда не пойму тебя, женщина. И умоляю, скройся с моих глаз сейчас, иначе я разорву тебя на части, - с угрожающий гортанным ревом взвился на дыбы Заид, испугав неожиданной сменой настроения всех вокруг.
И больше всех испугалась Наджма. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, полными боли. Как только Заид успокоил себя, он тут же понял, что опять совершил ошибку. Он попытался извиниться, броситься к Наджме навстречу, успокоить ее, но не мог уже этого сделать. Раненная, подстреленная птица без лишних слов развернулась и упорхнула в свое гнездо, чтобы излить свое горе этим проклятым ненавистным стенам. Как же сильно он ее обидел, но как сильно она его любила...
День выдался тяжелым и неблагоприятным для лишних мыслей. После очередного похода, всадник Заида был сильно ранен. Из последних сил полуслепой старый конь вытащил его с поля битвы и как-то привез домой, после чего рухнул на передние ноги, не дожидаясь, когда с него снимут седло. Взглянув на Заида с опаской, шах решил отстранить жеребца от службы на некоторое время, хотя и не сбавил своего уважительного отношения к нему. Что бы это значило?
Услыхав у дверей собственного денника непривычный шум, Заид весь напрягся. Дверь конюшни приоткрылась, и темный коридор огласился взволнованным ворчанием лошадей. Жеребец, чувствовавший себя здесь самым опытным и главным, мужественно выступил вперед, упершись в дверь могучей грудью, и неожиданно для себя ослабел от изумления, понурив взгляд и отступив немного назад.
Перед ним стояла Наджма, собственной персоной. Ее глаза были непривычно серьезны и грустны. Детская наивность куда-то исчезла. Нет, перед ним стояла не та прежняя Наджма, которую он знал и укорял в легкомыслии. Это была другая кобыла: взрослая, мудрая и смелая.
- Ты думаешь, я снова сбежала? - опередила его мысли насмешливая арабка.
- Ты пришла, чтобы мучить меня? - упавшим голосом спросил поверженный жеребец, привыкший только к победам.
И вот, он почувствовал, что находится сейчас у ее ног, ослабевший и безгранично виноватый. Он подчинился ей и был бы счастлив служить до конца своих дней. Она была его царицей, он отдал бы за нее жизнь...но что сейчас привело ее сюда? Ведь он не так давно обидел это нежное дитя.
- Мучить тебя? Какая глупость, - небрежно фыркнула Наджма, - ты сильный боец, все выдержишь, любую пытку. Да и не хочу я пытать того, ради кого готова пойти под нож.
- Что ты сказала? - неожиданно насторожился жеребец и вдруг почувствовал, как его сердце с опаской застучало в тесной грудной клетке.
Он, дрожащими от плохого предчувствия зрачками устремил на нее свой взгляд, но не смог ничего прочитать в этих холодных колючих глазах. Она его пытала и делала это так искусно, что невидимая кровь стекала по ногам до самых копыт, окрашивая собою полы маленького денника.
- Я, кажется, поняла, что мешает тебе полюбить меня такой, какая я есть. Я вижу, как сильно ты обожаешь меня, но что-то до сих пор отталкивало нас друг от друга. И наконец-то я поняла... - ее глаза наполнились такого жадного страстного огня, что Заиду показалось, будто сам демон встал сейчас перед ним и окутал тьмой голову невинной Наджмы.
- Не причиняй себе зла, умоляю, - зашептал севшим дрожащим голосом жеребец, - я умоляю тебя...я клянусь тебе, что умру раньше, чем ты причинишь себе боль! Не делай глупостей...
- Глупости? Снова ты про мои глупости, - щелкнула зубами кобылица, - прекращай разговаривать со мной как с ребенком. Скажи коротко и без лишних вопросов: тебя смущает моя красота?
- Нет.
- Так, значит, тебя смущает то, что я любимица шаха?
- Нет.
- Так что же?
- Меня смущаю я сам, - честно признался Заид, напряженно наблюдая за поведением Наджмы, - рядом с такой как ты должен стоять только самый сильный и здоровый конь, который смог бы защитить тебя. А я уже не способен на это...я слеп, я слаб, я не смогу заступиться за тебя, если что-то произойдет. Я слышал, как тебя пытались своровать, пока ты была маленькой и не скрою, мое сердце замирало так сильно, что, казалось, вот-вот остановится навсегда. Я волновался за тебя, но меня ни разу не посылали вдогонку. Это всегда делали жеребцы помоложе, покрепче. А что могу я? Нет, я не пара тебе. К тому же я так ужасен...рядом со мной...
- Прекрати! Хватит! - истерично возопила Наджма, - я не хочу этого больше слышать. Просто скажи, ты хочешь, чтобы я была всегда с тобой или нет?
- Хочу. Но не могу...
- Тогда я не достанусь никому, - и недобро сверкнув глазами, арабка рванула в сторону выхода.
- Нет, Наджма, стой! - бросился на двери своего денника Заид, но натолкнулся на непреодолимую стену.
Он смотрел ей вслед, как пушистый хвост мелькнул у выхода, и захлопнулась щеколда метким ударом копыта. Не на шутку взволнованный жеребец поднял страшный шум, стараясь вырваться наружу, чтобы помешать ей погубить себя. Он до крови бросался на двери и стены снова и снова, издавая душераздирающие вопли. Затем кусал зубами собственную грудь, каясь в своей беспомощности, и опять летел на мокрую и красную деревянную перегородку. Но вдруг он остановился и услышал какое-то волнение на улице.
Подскочив к единственному окну в своем деннике, Заид встал на свечу, чтобы выглянуть наружу. В темноте этого дня были еле различимы факелы и людские крики. Кто-то там бегал и что-то говорил, часто повторяя имя "Наджма".
"Они ее уже ищут!" - мелькнула радостная мысль в голове жеребца, но тут же она омрачилась другой, более ужасной догадкой, - "они ее ЕЩЕ не нашли...". Тогда он сделал последнее усилие и...прибежавшие на ужасные вопли мальчишки увидели Заида повисшим на низких дверцах своего денника. Он тяжело хрипел, беспомощно дергая застрявшими ногами.
Все люди были подняты по тревоге. Пропала лучшая любимая кобыла шаха! Люди заседлали всех коней, в том числе и старого раненного Заида, не смотря на его раны и необычайно возбужденное поведение. Тем более, что он очень крепко стоял на ногах, после того как его сняли с дверей. Жеребец знал, что ради столь драгоценной кобылы люди Али будут готовы положить хоть весь табун замертво, лишь бы найти ее. И он был к этому готов...он был готов искать ее до последнего издыхания, в этом была его последняя жизненная цель.
Наджма летела по ночной земле со всех ног. Она закрыла глаза, подставляя свою шею и грудь колючему холодному ветру. Ей было не больно, ей не было страшно, она просто хотела сделать что-то...что-то такое, что лишило бы ее этой проклятой красоты.
О да, это было ее проклятье! И потому кобыла безумно обрадовалась, как только увидела впереди непролазный колючий бурьян...
"Вот оно!" - торжественно подумала она, - "прощай проклятая красота". И со всего маху она угодила прямо в самую гущу этого ужасного кустарника. Но план ее неожиданно оборвался на самом начале исполнения. Не успела она добраться до противоположного конца колючей стены, как запуталась в ветках гривой. Рванув со всей силы вперед, арабка больно рассекла кожу на крупе, потом острая боль исполосовала все ее тело и, наконец, залила теплой кровью распахнутые от неожиданного ужаса глаза.
Все случилось как-то не так, как она хотела. Все получилось не так легко, как ей представлялось поначалу. Наджма сделала еще пару тщетных кругов на месте, желая вырваться из цепких оков, но поздно заметила, как запуталась в собственной гриве и хвосте ногами, стянув себя до жгучей боли по суставам и свернув набок шею. От непривычных болезненных ощущений она запаниковала и забилась как глупая козочка, стараясь забыть о порезах по всему телу.
Как только ей удалось выпрямить голову, то Наджма, что есть силы, кинулась вперед, пытаясь силой сломить все ветки и поскорее выбраться из этого мучительного плена. Но стоило ей пошевелиться, как обе передние ноги подсекла неведомая сила и повалила свою пленницу всем телом на недобрую твердую землю. Измученная и запуганная до полусмерти кобыла дернулась еще пару раз, пытаясь подняться, но все было тщетно на этот раз.
Она не могла даже распрямить свои ноги, путовый сустав задней правой конечности неумолимо заныл и стал медленно холодеть. Она больше не чувствовала ничего, кроме общей ужасной ледяной завесы, опускающейся на ее ослабевшее тело. Неужели так приходит смерть? Она не могла сказать точно, но кровь все продолжала струиться по земле, затекая под ее беленький животик. Вслед за отчаянием пришло какое-то безразличие, и Наджма наконец-то замерла, упершись пустым взглядом в одну единственную точку...
А тем временем Заид что есть сил, превозмогая боль от собственных побоев и изнурительного бега, тщетно искал несчастную, запутавшуюся в собственных чувствах малышку, его маленькую путеводную звезду. Факелы почти не давали света, в зыбких песках многие кони оступались и падали на землю вместе с хозяевами.
Пару раз послышался какой-то хруст и чье-то последнее судорожное дыхание. Это старые кони погибали, не догадываясь о том, ради кого они отдают свою жизнь без боя. Не зная, ради чего их гоняют уже битый час по сложной изрытой почве. И один только Заид знал, для кого он это делает, но именно его рука смерти до сих пор не коснулась, хотя каждую минуту жеребец все больше желал этого, предчувствуя плохой исход данной истории.
Как вдруг, какой-то колокольчик интуиции, не просыпавшейся до сих пор в черствой душе старого бойца, зазвенел что есть мочи перед далеким мрачным сгустком колючего кустарника. Против воли своего всадника, жеребец остановился, устремившись душой и глазами в ту сторону, где, по его мнению, могла оказаться глупышка Наджма.
Но тут в его бока грубо впились недобрые пятки грубого седока, не понимающего и не слышавшего того рокового разговора возле денника Заида. Впервые в жизни жеребец понял, что не может больше беспрекословно слушаться руки человека. И неожиданно для всех смиренный конь встал на дыбы, разрезая свои губы тонким железом и разрывая иссохшие связки непомерным усилием.
"И я не собираюсь возить на своей спине недостойных. Неужели ЭТО не унизительно?" - вспыхнули, как яркий огонь в голове слова Наджмы, и наконец-то старый конь понял их настоящий смысл. Он понял, за что так несправедливо в тот раз отругал несчастную арабку. Но время на стыд не оставалось, и жеребец сделал последний решительный прыжок...через голову на спину.
- Что с Заидом? Посмотрите на Заида! - послышались пораженные людские голоса, в панике окружающие взбунтовавшегося коня.
А жеребец никого не слушал и все продолжал бороться, но только не с врагом, а со своими же людьми. С него слетел один человек, но словно паук вцепился другой. Заид из последних сил справился и с этим, но вот его за повод ухватил третий и постепенно гурьбой люди усмирили сошедшего с ума коня, повалив его всей кучей на землю.
Жеребец судорожно захрипел, крутя красными, налитыми кровью глазами и почувствовав, что его сковали со всех сторон, предпринял последнюю попытку спасти свою возлюбленную Наджму: он издал громкий и протяжный вопль, разнесшийся по всем окрестностям с таким леденящим акцентом, будто огромное животное погибало от рук человека. И люди на миг онемели от всего происходящего, с недоумением глядя на верного Заида. Он не переставал реветь как подстреленный медведь, раз-за-разом набирая в легкие драгоценный воздух и расходуя его так бессмысленно.
Сквозь помутневшее сознание Наджмы проврался какой-то отдаленный звук, похожий на голос ее любимого Заида. Она вдруг будто бы очнулась от окутывающего ее паучьего сна и вздрогнула все телом, стряхнув с себя пару холодных капель собственной крови. Кобыла приподняла голову, насколько ей это позволяли сделать спутанные колючие ветки, и безобразно закрутила зрачками, стараясь разглядеть где-то позади себя во тьме образ любимого. Но его там не было, и лишь только тишина звенела в ушах уходящей жизни.
Но не успела Наджма разочарованно уронить свою голову навсегда на злую землю, как крик прозвучал еще раз. "Это точно он! Это мой Заид ищет меня" - отрешенно поняла кобыла и, собрав остатки своих сил, издала тонкий комариный писк, не способная на большее...но этого оказалось достаточно.
Пораженные люди услышали этот тонкий зов о помощи, но по-прежнему не могли разглядеть во тьме, откуда он издавался. Тогда рядом с ними будто из земли неожиданно вырос Али Бу и властной рукой приказал всем расступиться и отпустить слабого Заида. Никто не посмел ему противиться и потому тут же вскочили обратно в седла, как только жеребец оказался на свободе.
Опьяненный полученной свободой Заид вскочил на ноги, но чья-то мягкая рука неожиданно остановила его крепче любого грубого железа. Конь обернулся и увидел мудрого шаха, одним движением кистей скинувшего с него давящее седло. Затем Али потянулся к уху жеребца и прошептал ему что-то на своем языке, чего конь совершенно не расшифровал, но зато понял где-то на подсознании. Как только с него слетела богатая узда, жеребец впервые в жизни почувствовал этот необычайный дар, который обладала только Наджма...ах, этот вкус безграничной воли, ты опаснее крепкого вина!
Арабка услышала приближающийся топот копыт и с упавшим чувством вины подумала, что это прискакали обычные люди без ее Заида. Но неожиданно ветки хрустнули, перед глазами мелькнуло что-то черное, как смоль и вдруг из груди Наджмы вырвался крик радости и облегчения: это ее возлюбленный!
- Заид, это ты! Ты пришел за мной...извини, извини меня за все, я не хотела...
- Замолчи, не трать зря силы, - заботливо и властно отрапортовал жеребец, проламывая собственным телом путь для людей, чтобы они успели спасти его любимую Наджму до того, как они оба потеряют сознание от малокровия.
- Нет, не иди сюда. Просто покажи людям дорогу, они сами справятся, - испугалась за него кобыла.
- Люди бегут слишком медленно, они боятся скакать по темной земле, - и недолго думая Заид вцепился кобыле в шею.
- Заид?! - испуганно, не понимая смысла этого нападения, выдохнула Наджма, но послышался рвущийся звук и она осознала...
Жеребец рвал ее гриву! Ту самую гриву, которой она всегда так гордилась, и которая стала ее собственной сетью, которая подобно паутине погребла в своем коконе хрупкое тело кобылки. Только сейчас арабка поняла, почему Заид так легко передвигался между ветками, не цепляясь за них мертвой хваткой: у него не было ни гривы, ни хвоста (хвост он потерял в бою, после чего тот не успел еще полностью отрасти). Зато его изрезанное тело, которое было почти не видно под ночным небом то и дело окатывало Наджму теплыми каплями чего-то неприятно-знакомого...
И вот на место их борьбы нахлынули всадники без коней, но с саблями в руках, рассекая как по маслу цепкие ветки. Заид издал звук облегчения и покорно посторонился под натиском людей с оружием. Он видел, как они выпутали кобылу из этого плена и, подняв глаза к небу, с радостью рухнул грудью на землю.
Наджма жалобно заржала ему вслед, попытавшись рвануть на встречу, но ее ноги подкосились от слабости и ноющей боли, и она просто упала недалеко от него. Какой-то укол в шею окончательно отрезвил ее разум: принесли лекарства и в том числе усыпляющее средство...
- Нет! Нет, не трогайте его, не усыпляйте. Не смейте! - завопила что было силы Наджма, чувствуя, как ее собственное снотворное уже начало действовать и пелена перед глазами неминуемо густела.
Последнее что она увидела сквозь собственные мольбы было то, как, повисшего на кустарнике Заида, укололи тем же средством в шею, и он моментально обмяк. "Нет, они его не разбудят, они усыпят его навечно, ведь для них он слишком стар и болен...нет, нет, он еще может выжить...он же боец, он все вытерпит..." - и с этими мыслями она провалилась в темноту.
Утро выдалось прохладное, и тупая боль во всем теле оповестила Наджму о недавнем дожде. Следом за болью в голову стали постепенно приходить и воспоминания...
Кобыла открыла глаза и обнаружила, что уже давно стояла на ногах, а вокруг нее крутились люди. Оказалось, пока ее сознание не успело вернуться в голову, врачи подняли малышку с пола, чтобы она не покалечила себя еще сильнее, отходя от наркоза.
"Ах, Заид...", - грустно вздохнула арабка, не способная даже сделать пару шагов. После неудачного побега ее тело будто сковали все те же колючие ветки, из-за которых она могла только крутить глазами, да головой. В горле пересохло, и малышка стала жалобно и через огромные усилия рыть копытом подстилки, намекая на это людям.
Ее поняли очень быстро, и вот через пару непередаваемо тяжелых минут скованной ходьбы она уже стояла над высокой поилкой. В бока Наджме упирались все те же помощники, помогая ей хотя бы стоять ровно, а не валиться в бок. От собственной беспомощности девочка издала тяжелый вздох.
Она смотрела на свое обезображенное отражение в воде и вдруг поняла, что добилась своего...все тело покрывала тонкая сетка порезов от малых до самых глубоких. Ее ноги были перебинтованы, грива сострижена до самой кожи, поскольку те клочья, пропитанные запекшейся кровью, только мешали врачам лечить бедное животное. Один глаз открывался только наполовину, а под вторым красовалась массивная шишка, полученная, похоже, от удара о землю. Превозмогая раннюю усталость, Наджма обернулась и проверила свой шикарный хвост - от него остался лишь куцый обрубок.
"О, священный Аргамак, во что я превратилась!" - с горькой досадой воскликнула внутри себя арабка и беспомощно повесила голову, отказываясь даже пить воду. Она добровольно отдалась в руки врачей, поскольку знала, что сопротивляться им ей сейчас точно не удастся.
А думать о Заиде вовсе не получалось. Вроде бы его образ периодически всплывал в ее сознании, но тут же быстро потухал, как огарок свечи, оставленный на ветру. Малышку давило тяжелое предчувствие его гибели, но она не хотела в это верить. Только через пару недель кобылка, наконец, оправилась настолько, что смогла хотя бы самостоятельно ходить и тогда позволила грустным думам овладеть своим разумом сполна.
"Я не хочу верить в его смерть до того, пока лично не увижу его...тело или могилу", - содрогнувшись от этой мысли всем телом, Наджма снова почувствовала дикую усталость в измученном теле, как будто пробежала много километров по песку. Депрессия убивала ее не меньше физических ран, и потому нужно было что-то срочно делать.
Когда ей надоело прозябать в пустой конюшне одной, терзая себя мечтами и сомнениями, она наконец-то придумала способ узнать правду. Когда-то Наджма особенно любопытно наблюдала за повадками людей, когда училась их языку и жестам. И тогда она заметила, что эти двуногие пускали слезы из глаз, когда им было грустно или больно. Но лошади ведь не плачут...
Тогда кобыла решила пойти на хитрость и испачкала свои глаза пылью и песком, добившись обильного слезного потока, сопутствующего неприятным колющим ощущениям. Но она знала, что нужно терпеть, нужно это все пережить. Тем более что делала арабка это не ради себя, а ради любимого Заида.
"Я раз и навсегда должна выяснить его судьбу и тогда...тогда я разберусь и со своей", - решительно думала она, сквозь слезную пелену разглядывая вошедшего к ней человека. Первую пару дней врачи просто обильно промывали ей глаза, пытаясь найти какое-то заболевание, но в результате уходили "ни с чем", виновато разводя перед шахом руками, мол "мы не понимаем, почему ее глаза всегда слезятся".
Но эта взаимная пытка продолжалась уже четвертый день подряд, после чего Али Бу решил лично тайно проследить за своей больной любимицей. После того, как врачи в очередной раз вымыли глаза сопротивляющейся строптивой Наджме, он затаился у окна ее конюшни и стал смотреть, что будет дальше.
На удивление затаившихся рядом с ним врачей, они увидели, как глупая арабка недолго думая направилась пачкать свою морду в собственной подстилке. Все вокруг пораженно разводили руки и наперебой говорили, что это какое-то помешательство, лишенное всякого смысла, но мудрый шах рассудил об этом по-своему.
Усмехнувшись собственной догадке, он расправил плечи и широкими шагами распахнул ворота конюшни. Как раз в эту минуту Наджма готовилась окунуться с ушами в сгусток грязи, как вдруг обернулась на шум шагов. За последние несколько недель она впервые увидела у себя в деннике любимого хозяина и с надеждой подумала, что он единственный сможет ее понять. Тогда она демонстративно подошла к нему поближе и на глазах у всех без предупреждения рухнула на пол, сквозь боль и зажатые зубы, пряча глаза в подстилке.
- Наджма, хватит! - властно рявкнул шах, и кобыла вздрогнула от такого непривычного тона.
Она покорно встала и жалобно уткнулась носом в его плечо, не способная больше мучить себя. Если ее до сих пор не поняли врачи и не понял любимый Али Бу, то, значит, все старания ушли насмарку. Арабка закрыла глаза и затряслась всем телом как лист на ветру, став вдруг жалкой и беспомощной. Это очень сильно не походило на ту прежнюю энергичную независимую самовлюбленную Наджму и теперь шах точно понял, что его догадка оказалась верна.
- Ей нужно устроить встречу кое с кем, - с улыбкой погладил любимицу между ушами он.
- Вы все еще думаете, что ее привлекает только Заид? В вашем табуне много шикарных жеребцов, зачем теперь мучить этого калеку? - жалобным голосом откликнулись помощники.
Наджма не понимала, о чем они говорят, но точно уловила ухом имя "Заид" и сердце ее на мгновение встрепенулось. Она подняла свои блестящие глаза на хозяина и навострила уши, чтобы убедиться в правдивости услышанного. Али Бу добродушно засмеялся, показывая пальцем на вытянувшуюся мордочку кобылки.
- Вон поглядите на нее. Заид, Заид, Заид, Заид... - и от многократного повторения этого имени арабка как будто взбесилась: затопталась на месте, с надеждой затыкала хозяина носом и стала как-то странно по лошадиному постанывать.
- Великий шах, вы, безусловно, правы, но давайте все же попытаемся свести ее с другими жеребцами, - взмолились подчиненные Али, - от этого коня не осталось и...
- Не смейте перечить мне, иначе не избежите наказания! - неожиданно рявкнул шах и его люди смиренно потупили взгляды.
- Мы сделаем, как вы скажете, о великий Али Бу. Но пойдите и вы нам навстречу, молим вас. Тем более что вы сами понимаете необходимость таких мер. Вы видели Заида в тот день, и его состояние было несовместимо с жизнью...вдруг ваша любимая арабчонка все же изменит свое мнение.
- Да будет так, но как только ваши планы рухнут, вы без лишних разговоров исполните и мой приказ, - с хитрой улыбкой ответил шах и выпроводил всех на улицу.
Наджма почувствовала какие-то изменения в атмосфере и приготовилась к чуду. Она не могла поверить, что люди ее все-таки поняли, но очень на это надеялась и потому боялась думать о плохом.
И вот двери конюшни отворились и за нею пришли подчиненные Али. На крохотную мордочку кобылки надели шелковый недоуздок и повели куда-то на свет. Второй раз в жизни она почувствовала этот непередаваемый трепет в душе перед чем-то новым. Впервые звездочка ощутила это на своей первой выставке, но сейчас все было совсем по-другому.
Она шла настолько быстро, насколько могла и постоянно пыталась обогнать своего человека, властно сдерживающего ее порывы. Но у арабки за спиной медленно вырастали небесные крылья, возвышающие ее над землей и помогающие забыть боль и беспомощность. В данную минуту Наджме казалось, что она вновь как прежде летит над грубой почвой и совершенно не замечала, что совершала обычные корявые ковыляния, хромая на три ноги разом. Но ее душа летела вперед тела, и вот на горизонте послышался звук чьего-то ржания.
- Заид? - не поверила своим ушам Наджма и что есть мочи закричала ему в ответ, - Заид! Заид, ты жив! Заид!
По еле заметному киванию шаха, человек отпустил кобылу и она на всех парах, запинаясь на каждой кочке, помчалась навстречу силуэту красивого жеребца. И летела она так стремительно и самозабвенно, что не сразу обнаружила...это был не Заид.
"Что? Кто это? Где Заид?", - метнулась в обратную сторону Наджма и с горьким чувством совершенного людьми предательства панически уставилась на незнакомца. Грубый неотесанный жеребец той же породы и похожей на Заида стати плясал перед самым ее носом в руках другого подчиненного Али, но это был не ее возлюбленный.
"Обманули...за что они так со мной? Что они задумали?", - отчаянно забегала кругами кобылка, пытаясь отыскать глазами новых лошадей. Вдруг в противоположной стороне от этого жеребца она увидела еще один силуэт и снова как в первый раз ее сердце сжалось в мольбе всевышнему о том, чтобы в этот раз это был точно ОН.
- Заид! Заид, это ты? - недолго думая бросилась она ко второму коню, но, не добегая нескольких метров, снова обнаружила подставу.
От досады и злости ей хотелось подойти и избить этих грубых балванов, посмевших заменить собой великолепного Заида. Они не спасали ее в тот вечер также страстно, они не любили ее также нежно, они другие и они не достойны быть сейчас на его месте! За что же, за что люди так над нею подшутили? Зачем они так ужасно мучают ее изорванную терзаниями душу?
И Наджма залилась лошадиным плачем, нарезая хромающей походкой бесконечные круги по своей замкнутой леваде. И в собственном вопле она не замечала ни других жеребцов, ни людей, внимательно наблюдающих за нею. Для них это был эксперимент, а тем временем у юной неокрепшей Наджмы душа разрывалась на части.
Наконец шах, вдоволь насмотревшись на происходящее, властно отдал какой-то приказ своим людям и всех лишних лошадей в тот же миг увели обратно. Наджма жалобно забилась куда-то в угол площадки, злобно через плечо, поглядывая на любимого прежде хозяина, и все с большей надеждой поглощала ту бесконечную волю за забором и жестокий лес, который мог бы сейчас разрешить ее горе.
"Верно, Заид погиб тогда и потому его не выводят ко мне", - несчастно думала арабка и потому она готова была расплакаться прямо сейчас настоящими человеческими слезами, - "как только я смогу сбежать, то первым делом брошусь с какого-нибудь утеса вниз головой. Я больше не буду вашей игрушкой!".
Но вдруг еще один жеребцовый голос разнесся над изрезанной ямами землей. Наджма на секунду насторожила уши, но в тот же момент стала сама себя уверять, что это очередной обман. Нет, она не хотела тешить людей своими муками вот так. Уж лучше ей сразу броситься грудью на забор и повиснуть там, чем развлекать собственными страданиями этих грубых и неотесанных собак...
Но отдаленное ржание повторилось, и знакомые мягкие ноты сдавили ее сердце так ощутимо и осязаемо, как будто рукой. Наджма перешагнув через собственную гордость, развернулась всем телом на звук и неуверенно откликнулась на зов. В ответ послышался еще один крик, и она наконец-то узнала его! Теперь это был не обман, это не могло быть обманом...голос слишком похож для того, чтобы быть обманом.
- Наджма! - наконец отчетливо расслышала она свое имя и, забыв про все, рванула на медовый голос возлюбленного ЖИВОГО Заида.
- Заид! Заид, ты жив! Наконец-то это ты, Заид, любимый мой жеребец! - и сходу, не пытаясь остановиться, кобылка с наслаждением врезалась всем телом в могучую грудь темногривого коня.
Они оба были настолько счастливы, что боялись потерять эти минуты упоения радостью и просто молча обнимали друг друга шеями, нежно терлись боками и покусывали ласково за уши. Наджма так жадно смотрела на Заида, что, казалось, готова была выпить его как сладкое вино сию минуту же. В свою очередь жеребец так крепко прижимал к своей груди хрупкую кобылку, что впервые в жизни она почувствовала настоящее счастье и защиту под его красующимися на солнце сводами плеч.
- Ты жив... - наконец выдохнула арабка и захлебнулась в собственных эмоциях, не способная вымолвить ни слова.
- Я в худшем состоянии, чем, если бы был мертв, - с досадой проговорил Заид, - к тому же я по-прежнему стар. Как ты теперь будешь любить такого дряхлого калеку?
- Не говори на эту тему, глупый пень! - огрызнулась арабка и сама невольно рассмеялась своему сравнению, - тем более что я тоже теперь не такая красивая, как прежде...
- Для меня ты всегда самая красивая, - заверил ее Заид и без лишних слов они снова прижались друг к другу, боясь снова потерять эти секунды безудержной эйфории.
Все это время шах язвительно поглядывал на своих людей, которые стояли с вытянутыми от удивления лицами. Они как истинные ученые верили в то, что кобыле все равно с каким жеребцом гулять, а тут выходит, что...
- Пожалуй, она теперь никогда не сможет стать жемчужиной выставки, - задумчиво с хитрыми интонациями проговорил Али Бу.
- Не хотим вас расстраивать, но похоже на то, - упавшим голосом проговорили врачи.
- А Заид, видимо, теперь никогда не сможет бежать под седлом моих лучших воинов, - продолжил свою мысль великий шах.
- Вы как всегда правы, о мудрый Али Бу.
- Тогда у меня есть для них другая работа... - шах еще раз окинул своими темными глазами эту влюбленную пару голубков, - чтобы не пришлось их больше разъединять или продавать. Хоть какая-то польза будет от этих бестолковых калек.
Пыль разлеталась по пустыне, колеса повозки бешено крутились, потакая такой скорости, а за самой повозкой вздымались непроглядные песочные бури. В эту посудину были впряжены лучшие кони самого богатого во всей Сирии шаха Али Бу: выносливая утонченная кобыла Наджма, отличающаяся самой легкой поступью на полном галопе во всей стране и самый быстрый крепкий жеребец Заид, знакомый всем своей необыкновенной преданностью хозяевам с большим боевым опытом за плечами.
До сих пор никто еще не решался запрягать в одну повозку сразу двух арабов, поскольку кони этой породы отличались настолько горячим нравом, что были почти неуправляемы даже поодиночке. Но красавица Наджма и широкоплечий Заид были настолько неразлучны, что в паре заставляли завидовать шаху всех чужеземцев и прочих зевак.
- Прибавьте скорости, лентяи! - свистнул бичом смелый и веселый Али, - Наджма, на мясо пущу, если не поднажмешь.
Самодовольная гордая кобылка выдала неплохого "козла" на полном ходу, показывая любимому хозяину свою силу и грациозность и после пары зажигательным прыжков рванула со всей дури вперед, подгоняя быстроного жеребца. На это Заид только усмехнулся, ответил парочкой невысоких свечей и бросился наперегонки со своей подругой.
О да, никогда еще они не были так счастливы и старались всеми силами отблагодарить за это своего мудрого обожаемого шаха. А он это и сам знал без лишних слов и только звонче свистел бичом, давая любимым коням набегаться вместе вволю.