Многие думают, что если мы бессловесные божьи твари, то и мозги у нас не способны ни к чему. Ошибаются! Спросите у академика Павлова, хотя спросить его нет возможности, он давно умер, но его имя помнят только благодаря нам обыкновенным дворнягам.
Мы и на войне под танки, нас и санитарами под бомбёжками. Нас и в космос, и под воду, мы и
в милиции, мы и на границе, нас заставляют нюхать наркоту и искать взрывчатку. Мы проводники слепых и на улице и в науке, что нам приятнее всего вышеперечисленного.
И всё это дело рук человека, который кичится тем, что его мозг в несколько раз больше нашего.
Но, давно известно, что дело не в количестве, а в качестве. А с качеством мозгов у наших "братьев старших" не всё в порядке.
Родился я тёплым весенним днём на загородной даче не то артиста, не то афериста. Аферистом его звала жена, когда он поздно возвращался домой и от него пахло коньяком и французскими духами. В её глазах он был артистом только тогда, когда приносил
домой деньги. Иногда ему надоедали эти придирки, тогда он начинал колотить не только её, но и всё, что попадётся под руку. Затем он выпивал пару рюмок коньяка, кричал, чтобы Найда принесла тапочки (Найда - это моя мать). Найда послушно приносила тапочки, садилась в углу и слушала его, как он выгнал бы эту стерву, если бы не маленькая дочка. Конечно, мать могла бы ему рассказать, как его жена по субботам, когда он дает два спектакля в день, берёт плед и уходит в лес, а за ней тут же уходит в лес и сосед по даче. Но собаки ещё не научились говорить, а если могли бы, то всё равно не ябедничали бы.
Вместе со мной на свет появились ещё две сестрёнки. Сестрёнок артист раздал, а может и продал. Меня же не отдала маленькая дочка его, которая проводила всё время с бабушкой, а теперь и со мной. Надо сказать, быть рядом с ребёнком постоянно очень утомительно. Я ещё и сам маленький и, уловив момент, убегал к своей матери.
Мать моя была из потомственных, породистых собак - немецкая овчарка. А вот с отцом не повезло. И когда я спрашивал у матери кто мой отец, она в ответ рычала так, что больше спрашивать ни о чём не хотелось. Позже, когда я подрос, она мне рассказала, что в одну из суббот, жена артиста взяла плед и её, т.е. мою мать,в лес. Пока жена артиста забавлялась с соседом,
мать рыскала по лесу. Там она и повстречала моего отца. Это был огромный, с могучей широкой грудью, с огромными лапами, с каштановым окрасом, неопределённой породы безхозный пёс.
Увидев такого красавца, мать наплевала на свою породу, на своих немецких предков, и отдалась в его лапы, так страстно, что до сих пор иногда воет, глядя в сторону леса. Всё как у людей.
Вечерами бабушка читала внучке книжки. Мы устраивались поудобней на полу, на ковре и под
мягкий, ласковый голос бабушки, сперва засыпал я, а потом и внучка. В этот раз бабушка читала нам "Каштанку" Чехова, про собачку, которую судьба гоняла, то на улицу, то в цирк. Девочка
внимательно слушала, а потом сказала бабушке, что теперь будет звать меня Каштаном.
Так я получил новое имя, которое мне понравилось.
Наступила осень. Зачастили дожди. Большинство дачников уже переехали в город, оставив после себя горы мусора и стаи брошенных моих собратьев. Вот тебе
и собака - друг человека, вот тебе и человек. Но я им завидовал. Они были свободны, а мне предстояла долгая зимняя жизнь в городе, прогулки на поводке, намордник. Эту зиму мою
мать оставят на даче под присмотром соседа. Вдвоем будут охранять имущество. Зная мой характер, унаследованный от бродяги - отца, мать учила меня, как вести себя в городе.
В городе мне сразу не понравилось. После дачного приволья теснота. Мне выделили место в
прихожке, бросили подстилку, запретили заходить на кухню. А в комнату я заходил только после возвращения из детсада девочки. Выгуливали меня два раза в день: днем бабушка, вечером - мать с дочкой. Кормили хорошо. Но во мне бурлила кровь отца- дворняги, и я решил
променять теплое место в прихожке и собачьи консервы на свободу. Оставалось связаться с местными аборигенами, которые, наверняка знали, где можно было полакомиться косточкой,
где переспать в холодную зимнюю ночь. Через некоторое время мне представился случай познакомиться с маленькой стаей, вполне приличных полупородистых дворняг. Они забежали
к нам во двор порыться в мусорных ящиках, а я в это время гулял с бабушкой.
Подбежав к стае, я, как и положено, обнюхавшись со всеми, приветствовал их энергичным
вилянием хвоста. Стая была не против моего присоединения к ней, но все посмотрели в сторону
молодой с длинными ногами, с очаровательной мордашкой девочки. Я подошёл к ней и спросил
как её зовут. Она ответила, что жила не у людей, а среди людей и не помнит имён, которыми
награждали её люди. А меня зовут Каштан, представился я. И если она берёт меня с собой, то я
буду звать её Каштанкой. Моя новая подруга ответила согласием, кокетливо укусив меня за шею.
-Наш путь лежит на городскую свалку- рассказывала мне Каштанка.- В городе сейчас стало трудно
жить, не только людям, но и собакам. Раньше нас подкармливали старики и старушки, да видно
им самим есть нечего. В мусорных баках копаемся не только мы - собаки. А потому мы держим
путь на городскую свалку, там, говорят, и мясо, и рыба, и колбаса. Там и людей много.
Выходит, что не только собакам собачья жизнь. Услышав такие уличные страсти, я чуть было не передумал бежать. Но любовь к свободе и стройные ноги Каштанки заставили меня гавкнуть
на эти "каменные джунгли" города, на подстилку в прихожке, на эту лакейскую жизнь и броситься, в полную лишений, но зато свободную жизнь.