Старуха брела между могил, неловко переставляя отечные ноги. Буйная весенняя трава цеплялась за подол ее широкой юбки в крупную горчичную клетку. Трава - высокая, ослепительно изумрудная - властвовала на могилах безраздельно, оплела облезлые ограды и кресты, обступила покосившиеся гранитные памятники, облапила таблички и фотографии. Старуха шла посреди колышущегося зеленого царства, будто переходила реку вброд, дряблыми венозными руками рвала, не глядя, молодые стебли и жадно запихивала их себе в рот, жевала и улыбалась, обнажая редкие обломки зубов.
- Все-таки вы удивительный и замечательный человек, господин Боно, - прошамкала с набитым ртом старуха. На ее крупной обвисшей груди игриво блеснула дешевая брошь.
- Вы как всегда льстите мне, уважаемая Нина Федоровна. Льстите грубо и прямолинейно. Но мне приятно, - Боно улыбнулся старухе. На его худом плохо бритом лице улыбка казалась лишней.
- Нет-нет, господин Боно. Я пожила на этом свете и умею разбираться в людях. Вы, несомненно, хороший человек. И я искренне благодарна вам за эти ежегодные весенние выезды за город.
Старуха остановилась, повернулась лицом к солнцу и, зажмурившись, замерла.
- Знаете, вон в той стороне похоронена моя бабка, - сказала старуха, не открывая глаз и не меняя позы. - У нее на могиле растет мать-и-мачеха, так называется трава. У вас бывает кашель, господин Боно?
- Нет, Нина Федоровна, я совершенно здоров, - ответил Боно и оперся о капот своего армейского "уазика", припаркованного у края заброшенного кладбища.
- Жаль, господин Боно. Очень жаль. Отвар мать-и-мачехи - первейшее средство от кашля. А может, вас мучают поносы? - спросила старуха, прервала солнечную ванну и с надеждой посмотрела на своего спутника.
- Увы, Нина Федоровна. Мое пищеварение в полном порядке, - Боно похлопал себя по впалому животу и развел руками.
- Да, жаль. А то вон там похоронен мой дед. Раз в два года на его могиле вырастает отменный подорожник. Если сделать из его листьев настой - никакой понос не страшен. Вы не знаете, какой сейчас год, четный или нечетный?
- Кажется, четный, Нина Федоровна.
- Жаль. Но я, знаете, не теряю надежды отблагодарить вас за эти ежегодные поездки. Знаете, господин Боно, у меня перед домом совсем не осталось деревьев. И травы тоже нет. Я, кажется, даже забыла, какая она и бывает, трава. Прямо, вот ем ее. Сама себе удивляюсь. Это ничего, как вы думаете, господин Боно?
- Не беспокойтесь, Нина Федоровна, - Боно достал мобильный телефон, посмотрел на экран, заслонившись ладонью от солнца. - И давайте собираться. Нам ехать пора.
- Как? Уже? Мы ведь только приехали. Я и к маминой могилке не успела, - подбородок старухи затрясся, и из ее глаз, выцветших, как старушечья шаль, покатились быстрые слезы.
- Ну, хорошо. Хорошо, - кивнул Боно. Лицо его, мгновение назад ставшее резким, будто лезвие ножа, смягчилось и смазалось, как намоченная акварелька. - Только быстро.
- Да-да, - торопливо отозвалась старуха, и уже через пару минут из глубины кладбища послышался ее бодрый надтреснутый голос, - Представьте, господин Боно, у моей соседки дома сохранились живые цветы. Она их растила в горшках. Так кто-то залез и все украл. Хорошо еще, что ее не убили. Ой, господин Боно, знаете, а в той стороне похоронен полковник авиации. Боже, как он ухаживал за мной. Как он убивался. Это, признаюсь вам, интереснейшая история.
Боно вздохнул, одернул потертую кожанку и закурил, жмурясь на солнце, выплывающее из-за маковки полуразрушенной церкви.
* * *
Боно встречался с Артуром всегда в одном и том же месте - на заброшенной бензозаправке у развилки. Заправка давно не работала. Бесполезные заправочные шланги валялись в пыли, похожие на змей с отрубленными головами. За разбитым окном будки заправщицы виднелся разломанный кассовый аппарат и плакат с каким-то выцветшим киногероем.
Артур приезжал к месту встречи раньше, и когда "уазик" Боно, рыча мостами и кидаясь комьями грязи из-под колес, заезжал на заправку, товар уже ждал покупателя, разложенный и готовый к торгу.
Боно оставлял старуху сидеть в "уазике", сам неторопливо вылезал из-за руля и шел к машине Артура. Там, в тени будки заправщицы, они сначала здоровались, обнимались, потом долго курили, не говорили ни о чем серьезном или просто молчали, или цедили ненужные слова над раскрытым багажником машины Артура, не торопя друг друга, ждали, кто первый не выдержит и заговорит о деле. Ждала соль, и ждал сахар, фасованные в аппетитные мешки, пахнущие солью и сахаром, ждали курага и изюм в узких деревянных ящиках, ждал чай и кофе, ждала сушеная рыба, тараща бесполезные глазницы. Первый из всех всегда не выдерживал Боно. Каждый раз он обещал себе, что вот сейчас точно выдержит этот тягучий, словно сироп, ритуал, что он сможет не заговорить первым, и каждый раз заговаривал под все понимающим снисходительным взглядом Артура.
- Цефазолин есть, - как можно небрежнее ронял Боно. - Дроперидол. Аспирин. Анальгин. Марганцовка. Зеленка.
- Зеленки не надо. Не вози ее, - отмахивался Артур. - В селах самогона хватает. И спирт тоже есть.
Они торговались, потом снисходительный Артур помогал Боно носить в "уазик" мешки и ящики. Товар в тайники "уазика" Боно укладывал сам.
Все время, пока Боно общался с Артуром, старуха сидела тихо, словно в машине никого и не было, и только при загрузке, когда до ее чуткого нюха вдруг долетал нечаянный вязкий запах сахарного изюма, старуха начинала беспокойно крутить головой и жалобно поскуливала.
* * *
Чем ближе к контрольно-пропускному пункту подъезжал Боно, тем жиже становилась растительность по краям дороги, деревья попадались мельче, трава реже, пока не исчезли совсем у дорожного знака с лаконичным требованием - "Стой! Предъяви документы!" Через несколько метров от знака замерла бетонная коробка КПП с ощетинившимися колючей проволокой воротами, вышка с озябшим часовым и дот с пулеметным рылом, целящимся, казалось, прямо в живот Боно. В обе стороны от КПП, сколько мог видеть глаз, деля землю на две половины, потянулся забор.
Боно проверил в кармане документы, подмигнул притихшей старухе, вылез из машины и двинул в сторону КПП.
Конечно, отсюда, от пропускного пункта, казалось, что забор делил мир пополам, хотя на самом деле, как Боно знал наверняка, забор огораживал чуть больше десяти тысяч квадратных километров, сомкнув кольцо вокруг Города. Давно, лет пять назад, когда из Города побежали первые переселенцы, фабриканты пожадничали и проплатили Президенту только строительство контрольно-пропускных пунктов - их поставили пять, по числу основных магистралей, ведущих из Города в глубь страны. На КПП обязаны были задерживать работников заводов и фабрик и, взывая к сознательности, возвращать их назад, на рабочие места. Инженеры и рабочие, истощенные в голодающем Городе, сознательности не проявили и в обход КПП уходили вглубь страны полями и лесами. Сначала беженцев отлавливали курсирующие по периметру патрули, а потом фабриканты скинулись еще раз и построили вокруг Города забор. Чтобы заграничная общественность не заламывала локти и не закатывала глаза, местное начальство узаконило процедуру въезда и выезда из Города и на КПП пустили иностранных миротворцев.
- Кто у тебя в этот раз?
Миротворец говорил почти без акцента.
- Бабушка. Вот ее документы. Имеет право выезда на могилы предков.
В комнате проверки документов пахло давлеными окурками.
- И как решаешь?
- Есть чай. И табак. Табак мокрый. Чай грязный, - Боно развел руками, - Выбирайте.
* * *
"Уазик" ехал, подскакивая на ухабах. Он то проваливался в яму, то подпрыгивал на кочках, так, что пассажиров трясло и подбрасывало. Солнце еще не успело упасть за окраину Города и отражалось в стеклах многоэтажек. Попирающие небо бетонные столбы домов, асфальтные дворы и дымящие трубы. После весенней зелени пригорода, Город показался Боно военной шинелью, скроенной добросовестным портным без воображения. Траву в Городе выели еще в первый год голодовки. Деревья выпилили немногим позже.
- Ну почему, господин Боно, вы не оставили меня там, за Городом? Ну, почему? - старуха заскулила, глядя на приближающиеся окраины, - Я не хочу в Город... Мне там плохо, господин Боно. Мне плохо... Плохо мне.
Боно привычно достал из бардачка приготовленный заранее пакет и только успел сунуть его в руки старухе, как ее вырвало. Салон наполнил запах прокисшего борща.
"Да, - обеспокоено подумал Боно, искоса поглядывая на всхлипывающую старуху, - сдала Нина Федоровна, серьезно сдала. Еще в Город въехать не успели, а ей уже плохо. Как бы не расплескала пакет, а то я его уже Фармацевту пообещал. Неужели правда он из этой вот дряни крем для лица делает? Хотя, не все ли равно. Главное, чтоб платил. А Нину Федоровну жаль. Придется на следующее поминальное воскресенье кого-то другого искать. Эх, Нина Федоровна. Нина Федоровна. Вас пока делили, Мусю завалили, между прочим, а вы вот так - три раза съездили за Город и помирать. А людей, имеющих захоронения родственников за чертой Города все меньше и меньше. Ничейных уже и не осталось совсем, каждого кто-нибудь да пасет. Ладно, до следующего поминального воскресения далеко, есть время подумать, кто у нас станет новым пропуском. Что у нас там следующее? Анну Сергеевну на День матери вывезти. Да хоть бы мать ее до этого дня не померла. А то пропадет и этот пропуск из Города"
5-ое место на конкурсе БлэкДжек - 11