... carmen et error, 
     alterius facti culpa silenda mihi.
                       P. Ov. N.


Другой голос, звонкий и ясный, сказал мягко, подсказывая ответ: "Гарвей, - этого не было?"
- Было, - ответил я опять, как тогда. - Это было, Биче, простите меня. 
                     "Бегущая по волнам"

Quaeso, ne me ex somno excitetis...
             Scipio in "De re publica"



Для иных времён и отчизн покидая покой Вальгалл,
Новым солнцем искрится кровь, начинается новый круг. 
Это стелется жизнь на жизнь, и металл звенит о металл. 
Ты находишь меня и вновь начинаешь со слова "друг".

       Пряха тянет свой гобелен, мы с тобою - её рефрен.
       Душу памятью теребя, не меняйся, прошу тебя. 

Ты сумеешь меня позвать, но не вспомнишь о прежних нас.
Иногда промелькнёт во сне - ты проснёшься белей, чем мел.
И тебя не успев узнать, я застыну - в который раз?
Ты отчаянно дорог мне - и когда только ты успел? 

       Заунывно поёт челнок, нить вплетается между строк.
       Это глупо или смешно - мне почти уже всё равно. 

Изменились лица черты, но я помню их наизусть. 
Кто бы ни был наш новый враг - ты и здесь рождён для побед.
И опять всем им нужен ты - я чему-то вдруг улыбнусь,
И опять - позади на шаг - я иду за тобою вслед. 

       Пряха крутит веретено - ей постыло её руно,
       Берегись этих общих мест - ей когда-нибудь надоест. 

И однажды - кого винить? - нам не выпадет ни строки. 
Будет пуст и уютен дом, будет век невесом и чужд.
Это пряха уронит нить - солнце брызнет из-под руки. 
Мы научимся жить с трудом, строить клетки забот и нужд. 

       Будет памяти голос тих, будем что-то искать в других,
       Спотыкаясь на каждом дне, гнать вопросы "зачем он мне?"
       Эту вечность - в который раз? - пряхе попросту не до нас. 

14/11/2010 - 18/11/2013




Я знаю: время сегодня сбилось,
Рванулось в ночь, оступилось в крик.
Я помню место. Оно мне снилось.
Осенний ветер. Чужой язык.

Как будто руку, мне подавала
Края изломов твоя скала.
Тебя не будет. Я понимала,
Но отчего-то ждала, ждала.

И зарастает уступ порога
Густой, не знавшей тебя травой.
Дорога, в тысячу миль дорога.
Возня Медведиц над головой.

И вскрикнет эхо. А не ответь я - 
Забьется плачем: "Лети, спеши!.."
Но я останусь - ценой бессмертья
Тобой отравленной вновь души.

24/09/1998




СРЕДНИЕ ВЕКА ЧУЖОГО МИРА

Двадцать четыре часа
жизни
уже не нужны:
лучше бы сразу.
Слова и жесты 
заражены
неизбежным концом,
я несу его, словно проказу.
Руки не связаны.
Пытаться бежать
в данном случае - лишнее
унижение.
Я, конечно, мечтаю
в последний момент избежать
приведения в исполнение.
Только это - отчетливый 
самообман,
а реально - ни шанса "за".
Неожиданно много людей вокруг.
Устремленные отовсюду глаза.
Даже выдержанное рыцарство
и смирение божьих невест
не спрячет болезненное любопытство
караулящих каждый мой жест.
И общей мысли
наезженная колея 
проносилась по лицам, 
казалась такой земной, -
"Как хорошо,
что, Господи, это - не я...
Как хорошо,
что всё это - не со мной..."
Я читаю, но мысли автора 
ускользают, звеня.
А вокруг говорят о том "завтра",
что уже не включает меня.
О назначенной встрече
и обилии дел,
обещают мне будущий вечер
и бледнеют, как мел.
Я смеюсь им в ответ,
но улыбка немного горчит.
Я надеюсь - немного.
Только рыжее солнце молчит
и садится со мною на крае земли
перед дальней дорогой.

21/10/1999




Лампа с кожаным абажуром, 
Влажный камень шершавых стен.
Я сегодня играю - с шулером
В невозможной земле измен.

На холщовом сиденье стула
Выгибается лунный блик.
За твоим обшлагом мелькнула
Заскорузлая тройка пик.

Под иззубренным скальным крошевом 
Нарастает солёный гул.
Ночь латает мундир поношенный,
Лоб разгладился, и прильнул

В полумгле не определившийся
Эполет к твоему плечу.
Как ты холодно возмутишься,
Если я тебя уличу.

Corse
19-28/06/2000




			М. Б. 
Ах, святой Иаков Компостельский,
Скольких ты уже увёл в дорогу!
Контур башни, горизонт апрельский.
Рыцарские жёны ждут подолгу.

Узких окон тонкие решётки,
Пол в заплатах солнечного света.
Винтовые лестницы и чётки,
Хлеб в руках святой Елизаветы.

Влажен ветер, набухают ставни.
Брызги шёлка, если нить уронишь. 
Мысли неотчётливы и плавны - 
Разве все у исповеди вспомнишь?

Звякает узорчатое пряльце.
Вёсны неотчётливы и длинны.
Как топаз на тонком узком пальце,
Золотое небо Палестины.

10/02/2001




Серое небо и зимних дорог сталь.
День еле теплится, тянет зажечь свет. 
Как ты решил, ты уходишь со мной? Жаль.
Не подожду ли до завтра? Уже нет.

Шаг за порог - этот холод ещё нов.
Снегом в лицо - этот ветер ещё мил.
В холоде том, для которого нет слов, 
Как мне припомнится - чем этот дом был?

Выберет память по крохам уют дней:
Фырканье чайника и половиц скрип?
Или такими снегами дохнёт в ней,
Что не оставит и контура тех лип?

Дом уличит меня - в этом его месть.
Всем ярлыкам, понавешанным им, - жить.
Каждый мой обморок был на виду здесь.
В нём ни единой падучей нельзя скрыть.

День еле теплится, ночь заметёт след.
Серое небо и зимних дорог сталь.
Холодно? Даже не знаю. Уже нет.
Можно спросить тебя - где ты теперь? Жаль.

2001




От века за чьей-то душою приходят апрели,
и в лунном луче зеленеет туманная пряжа.
Уходит, уходит Последний корабль Фириэли.
Уходит в молчаньи. Ни песни, ни зова. На страже

стоит одинокий рассвет, никого не толкнувший 
ему в провожатые. А в полутемной передней
мы губы кусаем, но искренне верим - так лучше.
Чего еще ждать? Нам же ясно сказали - Последний. 

А в воздухе пахнет потерями. Катятся к маю
апрели, и в пальцах сминаются дни бестолково.
А ночь бессловесна. И я все ясней понимаю - 
теперь я ушла бы, ушла бы по первому зову! 

Печальна пора обретения, маленький лучник. 
Конец одиночеству: лязганье скважин замочных. 
В моём оправданье, успехе и благополучье -
ушла бы, ушла бы, ушла бы, теперь уже точно! 

Зашторено плотно окно: ни бойницы, ни щели. 
Подъезды домов незнакомы, угрюмы консьержи. 
Уходит, уходит Последний корабль Фириэли. 
Земля, не держи меня! Ты все равно не удержишь. 

17-18/03/2003




ИЗ ПЕСЕН БЕЛОГО ЛИСА
(THE BOOK OF LOST FRIENDSHIP)

Насмешливым гунном, играя навеки пленённой душою, 
В опалово-лунном тумане я крался волшебной межою. 

Сшивая серебряной тонкой иглою легенды и были,
Я мерил июньскою синею мглою манящие мили. 

Вы белые камни сжимали в горсти и роняли на тропы. 
И мне так хотелось за ними брести - я не знал, отчего бы...

У нас к этой зелени росной, изогнутой купольной выси
Похожими были вопросы: не детские, да и не лисьи. 

Я понял так поздно, отчаянно поздно, уже оступаясь, 
Чего бы ни отдал я, Мальчик мой Звёздный, чтоб вы улыбались. 

И каждый изменчивый контур ресниц был исполнен значенья,
Но дети жестоки, мой Маленький Принц, и вы не исключенье. 

Но если виновны - лишь в том, что вините; не боле, не боле...
Наш оклик условный забудется вами, изменятся роли,

Вздохнет иван-чай, обласкает багульник, утешит мелисса, 
Но станет печален однажды увидевший Белого Лиса. 

8/03/2004



Я прихожу к ведунье утром сырого дня.
"Друг мой от полнолунья не узнаёт меня.
Гонит с порога, травит солью мои следы.
Все отними, чем славен, - дай мне живой воды!"

"Эх, - говорит гадалка, - тут не помочь, мой свет!
Мне-то воды не жалко: только живой и нет.
Если же сердце колет: раз бы - и в полынью,
ты приходи, соколик, - мёртвой воды налью".

Я прихожу к горбунье, солнце палит зенит. 
"Заговори судьбу мне - слышишь, душа звенит,
ломится, словно колос, ищет себе беды, 
памятью искололась - дай мне мёртвой воды!"

"Эх, - говорит старуха, - поздно пришёл, мой свет!
Было с живою глухо, нынче и мёртвой нет. 
Горе коня осадит, счастье метнёт блесну...
Что до воды, касатик, - хошь, ключевой плесну?"

К знахарке вновь шагаю, в небе луна встаёт. 
"Горло дорожной гарью выедено моё.
Чистой до снежной сини, льдистой до ломоты, 
не до чудес отныне - дай ключевой воды!"

"Ты ли зашёл, солдатик? - травница щурит глаз. -
Рада не передать, как: ты подоспел как раз. 
Мёртвая есть, живая - хочешь, на землю лей.
Всякой бы налила я - да пересох ручей". 

28/01/2005




Гулки залы Вальгаллы, и встретиться здесь мудрено. 
	В серебре остывает вино. 
	Оседает на дно
	Горечь наших побед. 
	Рядом мы или нет - 
Этим сводам почти все равно. 

В пыльных залах Вальгаллы давно отгремели пиры. 
Из-за гибели звезд погибают миры.
	Память их до поры 
	Наши души хранят. 
Незаметно она превращается в яд. 
Только те, что искали забвенья, мудры.

Колоннады Вальгаллы навек утонули в тени.
Отчего же мы здесь заблудились одни?
Дай мне руку, навстречу шагни!
	Обернувшись едва,
	Ты роняешь слова:
"Я хотел бы остаться один. Извини."

В лунных залах Вальгаллы стекло на морозе звенит.
Незнакомые звезды восходят в зенит. 
	Алебастр и гранит
	Не смогли бы спокойней смотреть. 
Я умею. Давно. Но виски и теперь леденит,
	Оттого, что нельзя умереть
	В гулких залах Вальгаллы. 

14/11/2010 - 27/10/2011




НОЛОФИНВЭ

1. ТИРИОН

Я всё забуду. И прошу, на сём
покончим, и в детали не вникаем. 
"Он очень сдержан."
Как, и это всё? 
Да я же вообще непрошибаем.

Зачем же Эстэ в сторону мою
вздыхает: мол, от этого не лечим?
Ну, был момент, допустим, признаю:
убил бы! но, по счастью, было нечем. 

Уж кто какое ремесло постиг. 
Упасть - и не почувствовать удара.
Принять удар - и не сорваться в крик. 
На самый крайний случай дан язык
острей клинка работы Феанаро. 

Улыбка безнадёжна и легка,
дорога вниз ведёт от маяка, 
прибой в алмазном крошеве ворчит. 

Ещё немного, и в себя придёт 
давно от нас шалеющий народ. 
Брат опускает меч. Отец молчит. 

 15/04/2014


2. АРАМАН

Хотя бы себе признайся, рискни ответить
на том рубеже, с которого нет возврата:
хотел быть для них единственным на совете?
ни с кем не делясь? минуя отца и брата?

Тебя поздравлять? или лучше пока не надо?
Восток полыхает яростно и свирепо.
Весь берег следит за тобой, ожидая... взгляда?
решения?.. чуда? а Валар отныне слепы,

отца не вернуть, а брат... и не брат он больше -
с тех поднятых парусов на венце прилива.
Но ты же хотел их вести за собой? изволь же.
Кривые желанья исполнятся тоже криво. 

Когда они будут гибнуть на снежном склоне
и в чёрной воде, отражающей ночь и звёзды,
ты будешь не рад своей ледяной короне.
Но ты же хотел быть первым? ещё не поздно. 

16/07/2014


3. МАНДОС

- Какой-то бред - я разве так сказал?
- Ну, может, не дословно, но по сути...
Блестит солёной моросью причал,
сереет горизонт, и ветер крутит:
то с севера зайдёт, то повернёт
к востоку, облака перебирая.
Вода тепла у пенистого края,
и только пальцы холодны, как лёд. 
Но под рукою отзовётся ствол
теченьем соков, недоступным слуху.
- Положим, под конец ты отколол
не хуже! вот уж точно, брат по духу. 
Ну ладно я! но от тебя не ждал. 
И в первый раз они смеются вместе. 
- "И как безумный..." Кто это писал?
Они и здесь различны в каждом жесте,
но тут - почти что хором. 
- "Рокот грома
тогда раздался над толпой притихшей..."
Другой смеётся: 
- Дочитаешь дома. 
Смотри, похоже, налетит гроза.

Спустя бессмертье серые глаза
Впервые отражаются в таких же. 

15/04/2014


4. 

Предстояние смерти не сделают легче слова.
Наступает черёд - и тебя окликают из мглы.
Но у нас обязательно будут мгновения два,
Чтоб на Запад взглянуть - не летят ли оттуда орлы. 

Может быть - почему бы и нет? - это вправду финал.
Может, именно здесь навсегда твой исчерпан кредит.
Но единственный миг, сумасшедший и долгий, ты знал,
Что крылатая тень и сегодня тебя заслонит. 
 
18/04/2014




Я ухожу из возраста героев,
От чуткости ковыльного стебля.
Ни жалостью, ни ложью никакою
Не в силах больше обмануть себя.

Меня отпустят с лёгким сожаленьем - 
В конце концов, на мне не клином свет -
И выправят одним прикосновеньем
Моим вторженьем спутанный сюжет.

Я возвращу по будничному знаку - 
Окончены права, иные дни -
Мой плащ. Мой арбалет. Мою собаку.
О Господи, хоть память сохрани. 

И сны уйдут. Стекут росой по стеблю.
В безмолвный август налегке войду. 
И будут звёзды сыпаться на землю,
И мягко падать яблоки в саду.

Сквозь пелену, и горькие настои 
Осенних трав, и обмороки дней
Мои друзья, ровесники, герои
Придут во сне и назовут своей.

19/06/2002




Вот этот неуловимый жест -
Поправил бы тогу, но
Вернулась память времен и мест, - 
Мучительно и смешно.

Ты вновь на умершем языке
Во сне говоришь порой.
Но новый город на той же реке -
Непоправимо чужой.

Ты видишь: на заповедной черте - 
Наследники павших отчизн.
Любимые, странные, чуждые, - те,
В которых и наша жизнь.

С такой холодною головой - 
Ни против тебя, ни за.
Но спутник непостижимый твой
Посмотрит тебе в глаза,
 
И солнечный луч на высоком столе
Коснется старинных карт.
И травы проснутся на влажной земле,
И ветер... и будет март.

И будет сулить беспечальные дни
Изгиб журавлиных стай.
И ты улыбнёшься: "Знаешь, они
Не безнадёжны, Гай."

14/04/1996



        ОТРЫВОК

                Приходит ветер - и слетает к сикомору,
                Приходишь ты...
                            Беглая запись рукой учителя на обороте 
		            ученического папируса (XIII в. до н. э.)

Мне двадцать пять, но это тоже возраст.
А по сравненью с ними - я старик.
Мой класс - вертеп, но я к нему привык,
И мне почти не нужен этот хворост,
Лежащий под учительской рукой.
А личной жизни - ноль со знаком "минус".
Я правлю ученический папирус
С таким же отвращеньем и тоской,
С какими был он автором написан.
Потом уйдет обедать малышня,
Придет учитель Нахт, из-под залысин
Нахмурится на свитки и таблички
И примется отчитывать меня
По старой, но не брошенной привычке.
"Рамзес, они тебе на шею сели..."
И в том же духе добрых два часа.
А ветер с Нила задувает в щели,
Дразня, доносит смех и голоса.
Ты можешь быть в одной из этих лодок.
Но мне не избежать моих колодок,
Где каждый жест рассчитан, будто взвешен.
Читаю "Песнь о битве при Кадеше"
И чувствую, как голос мой звенит.
Спустя два дня - привычно жалкий вид:
Мальчишка в строках вязнет, будто в иле.
Что взять с ребенка - взрослые забыли!
Но как же хорошо сейчас на Ниле!
Там волны обожжет закатом скоро,
И ветру лоб подставит сикомора.
Я исправляю строчку за строкой,
Ловя ошибки в медленном ответе,
И чуть не плача, за моей рукой
Следят глаза... какие все же дети!
Один твой голос слышу я из хора,
И влажно пахнут лотоса цветы,
И эхо замирает в дальнем гроте.
Рука взлетает - и на обороте:
"Приходит ветер - и слетает к сикомору,
Приходишь ты..."

1998




Помню - забыв их имя
залюбовался ими. 
Лучшая из картин:
шли, как огонь по склонам;
что этим легионам
город - еще один? 

Сдерживать их, конечно, 
глупо, но неизбежно. 
Стыдно - хоть волком вой:
их не унять законам,
что этим легионам
Город - хотя бы свой?

День бесконечно долгий. 
Вечер явил воочью - 
мы теперь точно волки, 
мы можем драться ночью. 

Первый удачный опыт:
силой подавлен ропот.
Здравствуй теперь, резня. 
Проще законы стали.
Пленных почти не брали. 
Разве что ты - меня. 

Едко, как прежде в школе,
спросишь потом - давно ли 
ты в популярах, Гай? 
Я популяр хреновый, 
только порядок новый 
несколько через край. 

Лгать, кто бы спорил, скверно,
но зная почти наверно - 
с нами вопрос решён, - 
врёшь ей почти умело:
тише, puella mea,
всё будет хорошо. 

Кто б ни судил - в итоге
кровь, как на белой тоге
мальчишеская кайма. 
В Городе всё плачевней.
Детка, беги в деревню. 
Лучше беги сама. 

Примем ли, отомстим мы - 
что-то необратимо
сломано в этот раз. 
Междоусобный омут -
всё, что о нас запомнит
мир, где не будет нас. 

21-22/11/2012




И так по-детски хочется быть с ними...
Все лучшее бывает вопреки,
Еще один, последний раз - о Риме!
В последний раз... не отнимай руки.

Мозаичными ломкими кусками
Дробится память, наплывает зной.
Но все уже рассказано - не нами. 
Увидено, исхожено - не мной.

Но мы же знали, что нам будет сниться
В обманчивом уюте и тепле,
Когда мы снова выбрали родиться
На обреченной, гибнущей земле,

Где небо юно, - и еще не знают,
Как мы шептали в наш последний год:
"Такие страны так не погибают!
Мы встанем. Все наладится. Пройдёт."

Шептали пересохшими губами.
И над собой же насмехались вдруг.
И шли дожди, и где-то за дождями
Какие-то когорты шли на юг.

Те самые, - что нас непобедимей.
Те самые, - с крестом на рукаве.
Еще один, последний раз - о Риме.
А дальше... дальше только о Москве.

1999




Примириться не только со временем, но и с местом, 
заварить себе чаю покрепче, увлечься квестом.
И последней, неявной уступкой себе вчерашней 
среди псевдореальностей выбрать поантуражней,
и в Помпеях, что послезавтра пеплом укроет,
заблудиться душой, раствориться в своем герое. 
Программисты-французы его называют галлом, 
сколько б ты, игрок, настройками не мигал им, 
но неважно, уступим... поёрзав слегка на стуле, 
когда встречные вдруг обмолвятся о Катулле:
тоже галле, прости нас, Валерий. Уступим снова. 
Раз не римлянин - пусть хоть зулусец. Словом, 
в мире уже просчитанных ситуаций
скрыться от этой осени, затеряться
в яви чужого сна и чужого бреда, 
где так обманчиво быстры твои победы. 
Кто как ни ты - опора прекрасным девам:
где просчитаешься - выползешь автосейвом. 
Здесь даже солнце слепит в полукруглой выси
из-за курсора. Но здесь от тебя не зависит
складка на собственной тоге, вино к обеду.
Взгляд на Везувий искоса - я уеду, 
прежде, чем всё исчезнет в его утробе. 
Так разгружает голову - ты попробуй
справиться с будущим прошлым, тебе известным. 
Вместо войны со временем. Да и с местом. 

10/03/2013




 МУЗЕЙ

Старого мрамора сладкий запах.
Тихо струится вода по плитам.
И акварельный мартовский вечер
Тихо проходит восточными залами,
Прохладной рукою касаясь горячих лбов
Ассирийских крылатых быков
И вздыбленного загривка
Разбуженной этрусской волчицы.
Что-то шепча в звериное острое ухо,
Гладит бронзовые завитки
Жёсткой шерсти, и волчица
Узнаёт его, вновь ложится
Вытянув морду на мозаичном полу.
Льются прохладные слова
И шелестит лиловый плащ,
Стекая по разметавшимся во сне ступеням.
Так проходит гулкими залами
Акварельный мартовский вечер.
И серые льдинки упрямых глаз
Встречают вопросительный взгляд Октавиана.
Две печали прячутся под улыбками,
И утерянная навсегда мелодика
Воскресает в их приглушённом греческом.
На ультрамариновом потолке
Погружённой в себя египетской залы
Загорелись первые звёзды,
И ястребы распластали крылья.
Чуткий нос священного шакала
Ещё мучают чужие запахи.
Но отвечая знакомым шагам,
Лёгкому приветственному кивку,
На миг смыкаются ресницы
Узких миндалевидных глаз
Золотых масок на саркофагах.
На чёрном лаковом дереве
Оживают сцены из Книги Мёртвых,
И бьётся неугомонное сердце
В алебастровой канопе.
Так проходит южными залами 
Акварельный мартовский вечер.
Душный, коричный, восточный,
Смущающий запах масла.
Пленники золочёных рам
Измучены ими, как вечерними платьями,
Как узким парадным мундиром.
И с каждым днём всё труднее
Выдерживать оценивающий взгляд
Искусствоведа-работорговца.

Тонкие струйки морозного воздуха
Вьются, скользят по натруженным плитам 
Пола. Уже и шагов не слышно.
Но в тишине особенно ясным
Кажется цоканье коготков
Вьюжно-белого горностая,
Спрыгнувшего с узких рук
Цецилии Галлерани.
Снова над нами смыкаются воды, 
Снова меняются стороны света.
Но за перекрестьями зыбких арок,
За горизонтами длинных лестниц,
За той колонной, что не было прежде, - 
Греческий дворик. Кариатиды.
И сероокой Афины Паллады
Сильные руки. Девический профиль.
Старого мрамора сладкий запах.

02/2001




В последний раз стою на берегу. 
А берег затопляет тишина. 
Век обмелел - я у него в долгу. 
Но чем платить? уже идет волна. 

Сегодня - не до пафосных речей. 
Сегодня воздух плотен, как гранит. 
Прощаться? я давно уже ничей. 
Прощать? не вспоминается обид. 

Теперь не важно, что тому виной. 
Теперь - лишь удержаться бы от фраз
И от надежд, что там, за тишиной
Придут слова, что оправдают нас. 

14/03/2013