Аннотация: Лондон, где прошло мое детство, навсегда останется одним из моих любимейших городов.
КРОЛИКИ ВМЕСТО АНГЛИЧАН
Первые, конечно, очень поверхностные представления о том, что такое жизнь за границей, что такое дипломатический протокол, я получила еще в детстве. В 1956 году папа был назначен представителем Совинформбюро в Англии. Совинформбюро - было вторым по значению информационным агентством Советского Союза после ТАССа. Если ТАСС в первую очередь занимался сбором информации для советской прессы, то Совинформбюро делало главный акцент на распространении информации о Советском Союзе в зарубежных органах массовой информации. Позднее, в шестидесятых годах, оно было преобразовано в Агентство Печати Новости.
Когда мы приехали в Лондон, мне было пять лет. У многих места, в которых прошло их детство, вызывают ностальгические воспоминания. Особенно, если оно было счастливым. Кто-то из великих сказал, что человеку, у которого было счастливое детство, изначально повезло - он никогда не будет абсолютно несчастен - тепло детских воспоминаний всегда согревает его. В соответствии с этим утверждением я отношусь к разряду людей, не имеющих права чувствовать себя несчастными - у меня было счастливое детство. Поскольку прошло оно в Лондоне, то я с особой любовью отношусь к этому городу. Он возникает в моей памяти отнюдь не погруженным в лондонский туман, а подернутым, как на полотнах Клода Моне, некоей сиреневато-романтической дымкой.
Туманы, конечно, были, но не так часто, как кажется, когда слышишь ставшее стереотипом словосочетание "туманный Альбион". Запомнился лишь один, по-видимому, действительно сильный туман, длившийся два дня. На улице прохожие испуганно шарахались друг от друга, поскольку человек выскакивал из стены тумана буквально у вас под носом. Наземный транспорт не ходил,и мы не ездили в школу, поскольку туда нас возил школьный автобус. Так что даже лондонский туман вспоминается как праздник.
Но воспоминания мои окрашены в сиреневатую дымку не по ассоциации с цветом туманов. Навеяно это сравнение, как ни странно, туалетами дамы, жившей с нами по-соседству. Носила она всегда довольно длинные развевающиеся платья, туфли на высоких каблуках, перчатки до локтя, большие шляпы. И все всегда в сиренево-фиолетовых тонах. Даже туфли и сумки. И это не выглядело безвкусным. Наоборот, исключительно изысканным и романтичным. Настолько, что когда я слышу или читаю блоковские строки о Незнакомке - "дыша духами и туманами..." я неизменна представляю свою лондонскую "сиреневую" даму. Так Блок по странной прихоти судьбы оказался для меня связанным с Лондоном, в котором он, по-моему, никогда не бывал.
Наряды лондонской Незнакомки обращали на себя внимание даже в Англии пятидесятых годов, где царствовали длинные широкие юбки, чья пышность обеспечивалась многослойными нижними юбками. Носили еще и шляпы, и перчатки, правда, в основном, "на выход". Мода, туалеты, элегантность. Как ни странно, но именно в детстве все эти атрибуты дипломатической жизни присутствовали в моей жизни в наиболее ярком своем воплощении.
Вот, стоя на улице напротив посольства, мы с родителями наблюдаем как вновь назначенный посол Советского Союза, в парадном, украшенном позументами мундире, садиться в раззолоченную карету, присланную за ним из Букингемского дворца и едет представляться королеве.
Вот родители отправляются на ежегодный "Garden Party", во дворец, на прием к королеве. Мама, ослепительно красивая, в длинном переливающемся бирюзовом платье, в сверкающих драгоценностях, а папа, такой элегантный, во фраке, дают нам с братом последние наставления перед отъездом.
А вот я сама, одетая в русский национальный костюм еду тоже на прием к мэру Лондона. Пусть не в карете, но с шофером в машине, как взрослая. На этот прием приглашались только дети - по одному ребенку от каждой страны, имевшей посольство в Великобритании. Все должны были быть в национальных костюмах. Не знаю почему в этот год меня выбрали представлять Советский Союз. Когда я смотрю на газетную вырезку из английской газеты, запечатлевшую меня в сарафане кокошнике, очевидно, что мои далекие предки не понаслышке знали о татаро-монгольском иге - наличие у девочки на фотографии татарской крови на вызывает сомнения. Может быть, меня выбрали не в силу внешних данных, а, как тогда часто бывало, в качестве поощрения за хорошую учебу. Помните, как говорят о героине в фильме нашей юности, в "Кавказской пленнице". В конце концов не столь важно - красавица она или нет, а важно, что "отличница, комсомолка, спортсменка". В мою пользу сыграли и длинные густые волосы, которые без труда заплетались в солидную русскую косу. А упитанные розовые щеки и довольная улыбка на лице (а кто был бы не доволен на моем месте в тот момент) ни у кого не могли оставить сомнений в справедливости тезиса о счастливом детстве в Советской России.
Надо сказать, что наше семейство исправно поставляло в английские, и не совсем английские, органы печати снимки, запечатлевшие представителей счастливого детства в Советском Союзе. У нас дома до сих пор радует глаз фотография моего брата Миши, которая была помещена на обложке еженедельника "Совьет уикли", издававшегося в Англии. С фотографии, подпись к которой, кстати, так и гласит - "Счастливое детство" - широко улыбается розовощекий жизнерадостный мальчуган, держащий одной рукой большой мяч, а в другой сжимающий большое красное, под стать его щек, яблоко. Майкл, как мы его до сих пор, иногда, зовем на английский манер, всегда в детстве чего-то жевал. Мог ли кто-либо тогда подумать, что этот мальчик, столь удачно олицетворивший советский идеал, через тридцать с небольшим лет с не меньшим, на мой взгляд, успехом воплотит в жизнь совсем другой идеал - станет преуспевающим русским бизнесменом!
А вот еще одна сцена, запечатлевшаяся в память. Большое здание, напоминающее замок, как на картинках из любимой сказки о Золушке. В нем мы проводим летние каникулы. Играем в "казаки-разбойники" в запутанных пугающих подвалах замка, сражаемся с летучими мышами, обитающими в его высоченных деревянных сводах. Караулим по ночам неизменный атрибут любого уважающего себя замка - привидение - которое, если верить рассказам старого слуги Томаса, живущего здесь еще с конца прошлого века, появляется, раз в месяц в полнолуние. Во всю резвимся в рощах бамбука, носимся по его необозримым полям, розариям, ежевичным зарослям, залезаем на высоченные пихты и обустраиваем свои "дома" на разлапистых ветвях вековых пробковых дубов.
Лондон середины - конца пятидесятых годов теперь уже прошлого века был тогда еще гораздо ближе к образам, навеянным если не чтением Диккенса, то, во всяком случае, чтением Оскара Уайльда. Конечно, я в то время знала лишь Диккенса. При небольшой доле воображения можно было представить, скажем, мистера Пикквика и его друзей на улицах тогдашнего Лондона. Зато позднее, читая Оскара Уайльда, я помимо своей воли переносила действие его героев из Англии конца девятнадцатого века в Англию пятидесятых годов двадцатого. Особенно, когда вспоминала свой любимый Гайд парк, который и во времена моего детства был царством идеально подстриженных газонов, величественно плавающих в прудах лебедей, чопорных бонн, в длинных форменных платьях, торжественно кативших перед собой высокие лакированные на больших колесах коляски с младенцами, утопающими в кружевах.
Безусловно, наша повседневная жизнь была довольно далека от этих картинок "шикарной жизни". И даже на самих картинках, если вглядеться в них попристальнее, можно увидеть то, что услужливая память предпочитает не выставлять на передний план.
Мамино шикарное платье, в котором она так запомнилась мне, было сшито ею самою по выкройкам, купленным в магазине. Впрочем, как и большинство ее очень элегантных и разнообразных туалетов. Сверкающие драгоценности были не настоящими, а лишь искусной бижутерией. Да и откуда было взяться настоящим. Папа получал более чем скромну, даже по тем временам зарплату - около ста фунтов. Сейчас даже не вериться, что в Лондоне можно было прожить на такую сумму. Едва ли ни первыми мамиными настоящими драгоценностями станут кольца и серьги, привезенные мною в подарок из Индии много, много лет спустя.
Папин фрак был взят на прокат.
И отправлялись родители на прием к королеве не из собственного особняка, а из квартиры, расположенной в многоквартирном доме Более того, квартира была коммунальной. Мы - мама, папа, брат и я - занимали две комнаты, а в третью, подселили пожилую чету, глава которой имел весьма отдаленное отношение к дипломатии. Как полушутя полусерьезно говорил папа, приглядывать за нами. Как это ни парадоксально, но эта семья, на деле выполняла свои функции "приглядывания" за нашим семейством. Поскольку родители часто уходили на приемы и различные мероприятия, мама просила соседей присмотреть за мной и братом, которому, когда мы приехали в Лондон, было всего два года. Так что не знаю, насколько они оправдали свою официальную миссию, но как соседи они пригодились
И вообще, наши два подъезда, которые занимали советские семьи в довольно приличном, хотя и многоквартирном доме на аристократической Кенгсингтон Хай стрит, напоминали одну большую коммунальную квартиру. По лестницам вечно кто-то бегал, хлопали двери, где-то кто-то громко ссорился, сзади дома, во дворе, носилась ватага детей, из какого-то окна непременно кто-нибудь дозывался своего отпрыска домой. Бедные наши чопорные соседи, бедная моя "сиреневая" Незнакомка.
Что же касается действительно довольно обширного поместья, напоминавшего мини-замок, то оно являлось загородной резиденцией посольства СССР и было подарено нашей стране в конце сороковых годов каким-то лордом в знак признания заслуг Советского Союза во второй мировой войне.
А если там по ночам иногда и бродило привидение, то это отнюдь была не замученная в подвалах замка жена одного из лордов, владевших замком в девятнадцатом веке, а шестилетняя девочка по имени Наташа. Правда, в своей длинной белой рубашке и с длинными распушенными волосами я, возможно, и походила на привидение. Во всяком случае, так мне говорила на следующий день мама. А я ничего не помнила: ни как вставала с постели, ни как спускалась по длинным скрипящим деревянным лестницам, ни как заходила в огромный зал, где по вечерам, уложив детей спать, посольские женщины собирались почитать, поболтать, повязать. Тем более я не знала, почему я это все проделывала. Но помнила постоянное чувство страха по вечерам, о котором я уже писала. Эти страхи усиливались именно в замке. Возможно потому, что во время первых летних каникул произошла история, запечатлевшаяся в моей памяти.
Как-то ночью я проснулась от странного шума. Я выглянула в окно и увидела во дворе замка какие-то движущиеся огни. Приглядевшись, я поняла, что это фигуры людей с фонарями в руках. Я потихонечку оделась и спустилась во двор. Там было много взрослых, у всех были встревоженные лица. По отрывкам разговоров я поняла, что пропала жена одного сотрудника посольства с дочкой - девочкой моего возраста. В саду, на поле, в лесу - повсюду двигались огоньки фонариков и отовсюду доносились голоса, выкрикивавшие имена женщины и девочки. Сначала мне все это показалось очень увлекательным и таинственным - прямо как в романах о жизни всяких там королей и герцогов, обитателей замков. Потом я увидела, как мужчины ходят вокруг пруда с длинными палками и тычут ими в воду. Когда до меня дошло, что они делают, мне стало страшно, и я убежала в свою комнату. Крики в саду продолжались до утра. Несколько дней после этого атмосфера в нашей загородной резиденции была очень тяжелой. Нам, детям, никто ничего не говорил, но мы, естественно слышали разговоры о том, что бедная женщина утопилась вместе с девочкой, после очередного скандала с мужем, с которым у нее были отвратительные отношения. Надо ли говорить, что с тех пор мы обходили злосчастный пруд стороной. И именно в тот период я и начала периодически выступать в роли придворного привидения.
Мои сомнамбулистические экзерсисы продолжались пару лет, а потом бесследно прошли. Кстати, много лет спустя, когда мы вспомнили эту историю с родителями, я узнала, что та исчезнувшая женщина действительно сбежала от мужа, но отнюдь не утопилась, а поступила куда менее романтично, но прагматично. Попросила политического убежища.
Но все эти детали быта, если и не забылись, то, как я уже говорила, отошли на задний план. А остались образы, живущие на старых альбомных фотографиях, запечатлевших самые яркие мгновения моего лондонского детства.
Как правы те, кто не советует возвращаться в места, где вы были счастливы, дабы избежать разочарования. Уехав из Лондона в 1960 году, я потом все время мечтала вернуться туда. Моя мечта осуществилась лишь спустя тридцать лет в 1991 году, когда мы с дочерью приехали туда навестить родителей. Папа второй раз, что называется "под пенсию" был назначен корреспондентом теперь уже АПН в Лондоне. Ему и раньше это предлагали, но он каждый раз отказывался. Ведь это означало бы оставить нас, сначала школьников, потом студентов, но все равно в понимании родителей - детей - одних в Москве. И вот сейчас, когда наконец все трое отпрысков выросли и стали самостоятельными, родители согласились. Я была очень рада за них, особенно за маму, которая ни разу с момента своего отъезда из Англии, там не была. На сей раз они не ютились в коммунальной квартире, а занимали неподалеку от Холланд парка великолепную отдельную квартиру, которую арендовали специально для корреспондентского путкта АПН. Правда пожить им там удалось совсем недолго. Грянули Беловежские соглашения. Союза не стало. Все структуры зашатались. Будущее АПН оказалось под вопросом. Судьба его корреспондентского корпуса также. Папа был вынужден, пробыв в Англии чуть больше года, срочно сворачитвать дела и уезжать.
Когда я приехала к родителям, я не узнала своего Лондона. На улицах, прежде таких спокойных и довольно пустынных - вавилонское столпотворение - дикий траффик, огромное количества куда-то спешащих людей. Ничего похожего на прежние, довольно пустынные английские улицы, чей покой нарушался, в основном, ставшими уже тогда неотъемлемой частью лондонского пейзажа, красными двухъярусными автобусами и не менее классическими силуэтами черных элегантных кэбов - такси.
Моя дочка все время меня спрашивала: "Мама, а где же англичане?" Действительно, где же они, английские англичане? Вокруг, возможно были и англичане, но их лица выдавали африканское или чаще азиатское происхождение. Даже в святая святых Лондона - в Гайд парке - в красочных группах расположившихся на газонах людей (пикник в Гайд парке - невозможно!) там и сям мелькали тюрбаны, яркие сари и экзотические африканские одежды.
И даже Сити был не тот. Большинство мужчин отказались от непременного прежде атрибута делового человека - котелка и зонтика. Этим, вероятно, объяснялся и их совершенно иной способ передвижения. Вместо прежнего неспешного, полного достоинства шествования, они практиковали легкий аллюр, переходящий местами в галоп. Кстати, единственное, что, как мне показалось, не изменилось в Лондоне - это количество наездников и наездниц в лондонских парках.
В этот свой приезд в Англию, когда мы выезжали из Лондона, я оглядывалась назад и искала наше "сопровождение". В детстве мы с братом иногда даже бились об заклад: кто первым определит машину, следующую за нами. Машины периодически менялись и люди в них также, но вскоре мы уже знали всех их в лицо, да они не очень и маскировались. Постепенно мы настолько свыклись с этим, что даже чувствовали себя как-то неуютно, когда не видели своего сопровождения. Да и члены нашего эскорта, как нам казалось, явно прониклись симпатией к нашему семейству. И утверждать так мне позволяет следующий забавный эпизод.
Осенью мы ездили за грибами. Какой русский не любит ходить за грибами! Даже в Англии, вернее, тем более в Англии. Не знаю как сейчас, но в те времена грибов там было великое множество. И грибы были великолепные - много белых, подберезовиков. Но особенно хороши были подосиновики. Они росли чаще всего в полях, покрытых кустами вереска. Таких красивых и больших подосиновиков я не встречала потом нигде. До сих пор вижу перед собой розово-сиреневое осеннее поле вереска с редкими березками, торчащими то тут, то там. Раздвинешь руками высокий куст, покрытый нежно - лиловыми цветами, а там огромный красный подосиновик. Такого одного хватало на ужин всей семье.
И вот один, когда мы в очередной раз поехали за грибами и уже высадились из машины с корзинами, к нам вдруг подошел один из тех, кто на сей раз следовал за нами:
--
Что вы делаете! - не скрывая волнения произнес он. - Это же опасно есть грибы, они ядовитые, вы отравитесь.
Папа, конечно, поблагодарил его за заботу, но сказал, что вовсе не все грибы ядовитые, и мы в них достаточно разбираемся. Но он даже не очень пытался убедить этого горе-наблюдателя. Мы знали, что это бесполезно.
На загородной даче посольства доживал свой век старый дворецкий, оставшийся от прежних хозяев. Сколько его не пытались убедить все русские, осенью ежевечерне готовившие на кухне различные грибные блюда, попробовать чего-то, он неизменно отказывался и говорил: "У вас, русских, желудки не иначе устроены по-другому".
Через пару дней, когда "дежурил" этот же доброжелательный сыщик, мы, увидев его, весело помахали ему рукой: видите, с нами ничего не случилось.
На сей раз никто нас никогда никуда не сопровождал. И это было, с одной стороны, приятно - вроде нам доверяют больше, а с другой стороны, как-то немного и обидно - прежняя опека давала ощущение определенной значимости. Вот мы какие важные, за нами даже следят.
Как я уже говорила, одни из самых яркий воспоминаний были связаны у меня с загородной резиденцией посольства СССР в Англии. Я много лет мечтала вновь оказаться в этом загородном доме, в котором прошло столько неповторимых дней моего детства. И вот тридцать лет спуся мечта осуществилась. Но и там меня ждало разочарование.
Кстати, попасть туда оказалось не так просто. Если раньше туда на все лето родители могли отправить своих детей в своеобразный пионерский лагерь - детский сад и сами могли проводить там выходные дни, то теперь, чтобы провести за городом уикенд, надо было подать заявление в посольство и дождаться своей очереди. Никаких признаков пионерлагеря я, приехав туда, не обнаружила. Да и нас поселили не в основном здании, а в небольшом коттедже, в котором при лорде жила прислуга, а в наше время там селили младших детей, там был своеобразный детский сад. В основном же здании, как я узнала, могли селиться лишь лица особо приближенные к персоне, в данном случае, не императора, а посла.
Единственное, что осталось неизменным - это большая араукария, растущая около дороги в том месте, где надо съезжать с шоссе, чтобы попасть к загородной резиденции. В детстве мы называли это дерево - обезьяньи хвосты, поскольку ее ветви действительно напоминают гигантские хвосты обезьян, только покрытые острыми треугольными чешуйками, которые очень больно царапались, когда мы дрались этими ветками, как шпагами.
Большая часть огромной территории или была продана, или сдавалась в аренду, во всяком случае, в пользовании посольства оставалась лишь небольшой участок земли вокруг основного здания. Сам дом уже не показался мне таким величественным, как раньше. Да и многочисленные, явно некачественные ремонты сделали свое дело. Внутри дом уже больше напоминал типовой советский санаторий, чем аристократическое английское поместье. Исчезли мощные заросли рододендронов, бушевавших весь май и июнь всеми цветами радуги вокруг основного здания. Остались лишь жалкие ободранные кустики.
Секрет их жалкого состояния открылся на следующий день. Когда утром я проснулась и выглянула в окно, то решила, что или я еще не совсем проснулась, или у меня галлюцинации. Была ранняя осень. Дни были еще очень теплыми, но ночи - достаточно холодными. Было еще раннее утро, но солнце уже начинало пригревать, и роса, испаряясь, клубилась над поляной легким туманом. И мне показалось, что под этим туманом трава, которая почему-то была серой, а не зеленой, колышется, плывет. Было ощущение, что вся поляна перед домом движется. Я вышла из коттеджа и застыла от изумления. Все пространство вокруг было заполнено ...кроликами. Никогда в жизни ни до, ни после я не видела такого количества кроликов. Большие и маленькие, серо-белые и серо-коричневые, они заполняли все пространство вокруг. Если около дома их было еще не так много, и можно было разобрать, что делал каждый отдельно взятый кролик - а они, надо сказать, вели довольно суетливую жизнь - то но поле они уже просто сливались в единую серую колышущуюся массу. Я разбудила родителей и дочь и мы довольно долго наблюдали это странное явление. Постепенно кролики как-то рассредоточились, скрылись в кустах, в лесу и перед домом остались, по-видимому, лишь наиболее смелые или ленивые экземпляры. Позднее мы узнали, что кролики стали настоящим бедствием в этом районе. И особенно много их оказалось на территории резиденции посольства, где их было некому отстреливать. Оставалась одна надежда, что обглодав окончательно и бесповоротно жалкие остатки рододендроновых кустов, кролики мигрируют куда-нибудь в поисках новых источников питания.
Конечно, и помимо царства кроликов, в этот свой приезд я увидела в Лондоне много интересного, того, чего я раньше никогда не видела или в силу возраста не могла оценить. Мы побывали в местах, ставших легендой - в Оксфорде, Кембридже, на родине Шекспира. Побывали в многочисленных загородных резиденциях королевского семейства, в которых меня всегда больше всего очаровывает неповторимая красота парков, устроенных всегда по-разному - или ненавязчиво камерных, или импозантно величественных, но всегда удивительно уютных.
Однако в целом, от посещения Лондона в 1991 осталось довольно явственное чувства разочарования. Безвозвратно исчезла аура исключительности и сказочности, окружавшая в моем сознании этот город. Лондон встал в один ряд с другими любимыми мною городами, перестал быть единственным и неповторимым. Наверное, то же самое происходит с человеком, встречающим спустя годы свою первую любовь. Вы испытываете разочарование - и человек изменился, и на вас уже не надеты розовые очки - но все, что вы пережили когда-то все равно останется навсегда с вами и уже за одно это вы испытываете признательность к объекту вашей первой любви.
Что же касается моих родителей, то они утверждают, что Лондон, Англия, стали для них, несмотря на не такой уж впечатляющий стаж пребывания там, "второй Родиной" и остались предметом их неизменной любви.