Первая редакция произведения, которое читатель видит перед собой,была написана мною в основном в апреле-июне 1991 г. Я очень спешил заскочить на подножку уходящей в небытие так называемой "постмодернистской" литературы, поэтому сильно торопился, и роман в первоначальном виде выглядел довольно сомнительно - и с точки зрения общепринятой советской морали, и с точки зрения художественности/что для меня принципиальнее/. Я использовал генеральный сюжет набоковской "Лолиты" /любовь взрослого и весьма образованного человека с "несложившейся судьбой" к симпатичной, но недостаточно отзывчивой девочке с некоторой примесью демонизма/ и неявную линию знаменитого романа Руссо "Юлия ,или Новая Элоиза"/любовные отношения учителя и ученицы/. Поскольку я в то время работал школьным учителем в небольшом городке, мои главные
герои были обречены примерить на себе одежды "тичера провинциальной российской гимназии" /Влад Буков/ и "раскованной российской школьницы"/Олли Лотова/, так как поместить их в какой-либо другой хронотоп мне, начинающему тогда прозаику, было бы затруднительно. Конечно, в первую редакцию романа прорвались мое желание славы, фамильярное обращение к читателю, подростковый сленг героев, обсценная лексика, без которой нынешние старшеклассники, увы, не обходятся, и некоторый перебор эротических сцен /ряд читателей даже решил, что перед ними чисто "эротическое" произведение/. Помню еще и обвинения в том,что я "опорочил честь российской школы". Спешу заметить, что в июне 1991 года никаких р о с с и й с к и х школ /и уж тем более гимназий/ не было в помине - была единая советская школа "от Москвы до самых до окраин";
то есть в 1990-91 гг. я писал о некой условной РОССИИ и о некой условной РОССИЙСКОЙ ГИМ-НАЗИИ, в которой и происходят те совершенно невероятные события, которые в романе происходят.
В 1991-92 гг. я предлагал "своего первенца" /хотя ,честно говоря, "Олли, или Новая Лолита" все же мой второй роман, первый - "Создатель"/ самым разным издательствам в Челябинске, Самаре, Свердловске, Тюмени, Петербурге, Москве и т.д. Даже двум американским и одному швейцарскому издательствам, адреса которых я случайно узнал, сидя в Ленинке. В конце 1991 года я подписал
договор с неким господином Тепкиным из тюменского молодежного издательства "Форман"/?/ об издании у них "Олли..." в объеме тысячи экземпляров, но мы в итоге не сошлись в цене; рукопись мне вернули. Я совершенно не думал , зачем собственно я хочу увидеть свое произведение напечатанным? Что хорошего мне принесет тиражирование "Олли..."? Чтобы сгладить некоторые противоречия сюжетного характера, в июле 1992 года я перебелил текст романа, несколько его
улучшив, и вновь бросился на поиски СВОЕГО издателя. Представители разных издательств рукопись читали, охали и ахали /дамы, кажется, даже тихонько матерились/, но издавать не спешили. Один 40-летний редактор не очень известного московского издательства/весьма солидный на вид/, быстро пробежав рукопись "Олли...",предложил мне, предварительно закрыв дверь кабинета на ключ, "усилить" мой роман, введя в текст побольше сцен "свального греха", понизив возраст "занятых" в эротических сценах школьниц и придав Владу Букову "голубоватый оттенок", после чего обещал полное содействие в издании - не в его издательстве, конечно, но... Я ему, помнится, тогда ответил, что "великие романы правке не подлежат", после чего редактор, немного посмотрев на меня, постучал ручкой о стол и побежал открывать дверь. Другой редактор заметил, что "Олли..." - это, безусловно, НОВОЕ СЛОВО в литературе и все такое, но... "Конечно, не для нашего читателя, молодой человек, не для нашего!". Были и другие нелестные и отчасти лестные отзывы,о которых у меня уже нет желания здесь вспоминать. Самое интересное, что школьные ситуации в романе, на 90% придуманные мною, потом воплотились в нашей пост-горбачевской демократической реаль-ности и стали едва ли не общим местом ряда "горячих" публикаций в российской прессе ...
Если честно, больше всего мне запомнился отзыв тогдашнего зам.редактора журнала "Октябрь" Виктора Малухина: "Такой текст мог написать только человек с психикой гения". Он не знал, что говорит это автору книги; я сотрудничал с журналом как критик , а роман Беара предложил в качестве произведения, написанного "одним моим знакомым". Я еще раз подумал, что мои старания найти своего читателя совсем не напрасны и должны быть продолжены. В июне 1993 года
в Москве мои поиски увенчались успехом: я встретился с господином Гороховым из издательства "ИНТЕР-Весы", и он предложил мне издать роман "Олли..." и другие тексты в этом частном издательстве за свой счет. Мы ударили по рукам, определили сроки представления рукописи, расчетную сумму... Уже в августе этого года я переслал в Москву проект первой книги /планируемый тираж - 1000 экземпляров/, рисунок обложки, неплохо выполненный по моей просьбе моим тогдашним приятелем Марком Корюковым, и 100 тысяч рублей /аванс на издание/. Книга должна была включать три произведения: "Олли...", "Альбатрос" и "Казанова, или Религия", содержать статью П.В.Мещанинова об этих романах и краткую аннотацию о Г. Беаре /на усмотрение редакции/. В ноябре 1993-го мне перезвонили из "Интер-Весов"и предложили пересмотреть условия договора /в связи с "инфляционным скачком цен"/, либо доплатив еще некоторую сумму, либо отказавшись от
одного из двух произведений: "Олли..." или "Казановы...". Я, конечно же, не хотел отказываться от текстов и предложил сократить тираж до 500 экземпляров. Мы как бы договорились... В декабре 1993-го я был в Москве, заходил в редакцию и просмотрел готовую обложку книги, которая включала тогда все те же 3 произведения. Однако человек предполагает, а располагает только Бог. Когда
в конце марта 1994 года я приехал в Москву за тиражом своей книги, то к несказанному удивлению увидел, что "интер-весовцы" все же выбросили из нее "Казанову...", сэкономив на бумаге. Мне популярно объяснили, что иначе было никак нельзя, что хорошо, что книга вообще вышла... Поскольку я уже выплатил издательству 230 тысяч рублей из положенных трехсот, возмущаться было бы неуместно. Я принял это как перст Судьбы, и почти не ошибся. Если бы книга вышла в
1994-м в полном варианте, то возмущение некоторых читательниц возросло бы троекратно!
Молча забрав тираж и подарив редакции "И.- Весов" бутылку водки, я отвез 250 экземпляров знакомому, который специализировался в то время на продаже недорогих книжек на московских "точках" в районе Арбата,а 200 книжек прихваитил с собой в Чебаркуль. Штук пятьдесят я раздарил своим московским знакомым и редакциям толстых и не очень журналов. В апреле 1994-го чебар-кульские и челябинские жители могли увидеть на полках книжных магазинов книгу "Олли, или
Новая Лолита. Альбатрос: Романы" с весьма завлекательной обложкой /лицо главного героя романа "Казанова"/!/ на переднем плане, чуть сзади голая девочка, стоящая по колено в воде, смутный приозерный пейзаж и - справа от героя - заяц с попавшей ему в плечо стрелой Амура/. Имя автора /книга была подписана псевдонимом без его расшифровки/ мало что кому говорило, мягкий переплет и обложка ,очевидно, не вызвали положительных эмоций покупателей, и книга продавалась с большим трудом. Однако вскоре кто-то из "дорогих сердцу" педагогов одной из чебаркульских школ совершенно случайно купил книжку, соблазнившись то ли обложкой, то ли сюжетом. Книжка была прочитана, содержание "Олли..." принято за чистую монету /пару раз несчастная бегала пить валерианку на кухню/. Разумеется, роман был осужден вместе с его созда-телем; более того - путем страшного напряжения мысли - был раскрыт псевдоним "откровенца" /выражение нервной дамы/. Немедленно ею было принято решение "оповестить общественность" и
"взволновать город"... Незадачливый преследователь губернаторской дочки и удачливый предприниматель Пабло Чичиков вдруг, по воле двух "преприятнейших" дам города NN, оказывается самим Ринальдо Ринальдини и Наполеоном в одном лице. Воистину, сюжеты великого Гоголя бессмертны, и нет пределов человеческой глупости и подлости!
Положительным моментом данной ситуации было то обстоятельство, что книжку смели с чебаркульских прилавков за пару дней, а один предприимчивый дядечка, говорят, даже неплохо заработал на скандале, использовав для тиражирования первого романа книги общественный ксерокс, стоявший у него на работе /покупал ли он хотя бы тонер на свои деньги или попользовался конторским запасом?- вот загадка!/. С книжкой ознакомились все кому не лень, и я наконец-то получил о т з ы в ы ... Некоторые ретивые читатели стали названивать мне даже на работу и домой; причем звонившие почему-то не хотели представляться. Эти звонки в основном были следующего содержания: "Это Гарри Беар? - Ну да...- Как вы могли такое написать! Это же ужас...- Ну я в общем просто пытался создать свой вариант романа Набокова.- Не надо какого- то Набокова приплетать! Знаем, кто порнятину состряпал...- Но послушайте, это же художественное произве...- Какое художественное! Все учителя - придурки и маньяки, администрация школы - полное г..., да и дети не лучше. - Лица, представленные в романе, вымышлены все до един... - Это не лица, это какие-то рожи! И хуже всех рожа этого... Буковкина. - Букова?- Да кой хрен разница! Прототипа-то все знаем. - Извините, а кто это говорит? -Это голос совести! - Что-то я вас не узнаю... - Знаешь, друг, за такие вещи сажают! - Но, послушайте...- Готовься к суду, писатель хренов! Завтра же - в прокуратуру /в милицию... на костер.../". Несколько гиперболически передано, но по сути верно.
Когда я читал о том, как преследовались за свои произведения Эдгар Поэ, Макс Горький, Бодлер или Джойс, я,конечно, им искренне сочувствовал, но никак не предполагал, что преследо-вание это столь неприятно и волнительно. Некоторые мои знакомые тичеры мужеска и женска пола даже перестали со мной здороваться, очевидно, решив, что описанные мной в романе отношения тичера Букова и Олли действительно имели место в моей жизни / Увы, о други, нет! Признаюсь как на духу... Иначе было бы у меня желание писать этот текст и дважды его переделывать?/. У прото- типа Букова конкурентов не нашлось, а вот на место моей Олли рассматривались сразу три конкурентки; вскоре первое место оставили за одной из них - моей бывшей ученицей и выпускницей 1991 г. /к моей досаде, я обнаружил потом в тексте некоторые детали облика Олли, которые действительно провоцировали такую "расшифровку"; в новой редакции я свел их к минимуму/. Спешу сказать, что к этой девушке автор действительно испытывал летом 1991 года весьма нежное чувство, но наши личные отношения, которые продолжались всего пару месяцев, даже близко не напоминали и не могли напоминать ту страсть,что свела с ума Олли Лотову и Влада Букова.
Одним словом, скандал вокруг "Олли..." получился довольно жуткий; мне даже на работе тонко намекнули, что лучше б я уехал из города /куда-нибудь подальше/. Попало и несчастному иллюст-ратору Марку,который работал тогда учителем биологии в первой школе; его обвинили в пособ-ничестве Гарри Беару! И это обвинение звучало как приговор. Одним словом, температура общест-венного негодования в городе была такова, что мы вместе с Марком могли запросто "сгореть" или поджариться, во всяком случае...Правда, нашлись и достойные читатели, которые увидели в романе нечто положительное: "правдивость автора в изображении темных сторон школьной жизни", "ироничное изображение нашей серости и духовного уродства", "блестяще сделанные образы Букова и Оленьки Лотовой, а также дуры Капитолины !" и т.д. Один не очень юный читатель
признался мне, что все время, пока он читал "Новую Лолиту", он безудержно хохотал, так как по сути "это ведь комедия нравов, не так ли!". Я уж готов был согласиться и на это /довольно сомнительное/ толкование, лишь бы меня оставили в покое по поводу прототипов главных и неглавных героев "Олли...", моей сексуальной ориентации и "нелепого искажения фактов в этом нелепом романе"/каких фактов? почему искажении?/. Насколько я помню, ситуация разреши-
лась самым неожиданным и спокойным образом /масс-медиа стали приобретать значение даже в нашей провинции/. Одним словом, я просто дал официальное интервью репортеру кабельного телевидения Чебары по поводу выхода моей книжки, пояснил почти все "скандальные" сюжетные ситуации "Олли...", заверил, что никого не хотел персонально обидеть и т.п. Затем даже попытался поговорить о подтексте романа, что для меня тогда имело принципиальное значение /однако
эту часть интервью вырезали/. Жители нашего прекрасного городка вздохнули спокойно/"сказка, она сказка и есть!"/, возмущенные было педагоги поняли, что тревогу били не в том месте, а потенциальные прототипы некоторых функциональных персонажей "Олли.." вздохнули более спокойно. Хотя, как говорит знаменитая пословица, уже использованная Николаем Васильичем в ка-
честве эпиграфа к его драматическому шедевру, "на зерцало неча пенять, коли рожа крива". Но ведь совсем другое дело, когда речь в произведении идет вовсе не о твоей, а о чьей-то роже: тут и посмеяться можно от души, и даже мораль какую-никакую вывести.
Вторую половину 1994 года я прожил в ожидании досрочного триумфа, но он так и не состоялся. Более того, мне пришлось забрать часть тиража у моего московского распространителя: он смог реализовать только 50 или 60 экземпляров. На самом деле лучшим произведением в этой книге был арт-роман "Альбатрос",но его почему-то никто не замечал, обсуждали только "Олли...". Уже более трезво перечитав книжку, я заметил в "Олли..." около пятидесяти/!/ опечаток и искажений текста, причем некоторые опечатки были просто вопиющими. В 1996 году я решил переиздать роман, немного его расширив и сняв некоторые "вызывающие" сцены, однако замыслу,увы, не суждено было осуществиться. Вновь вернулся я к данной мысли в марте 1998-го ,когда в "Вечернем Челябинске" появилась краткая статья о моей первой книге с забавным названием "Пере-Борхес".В статье анонимный автор сравнивал мою творческую манеру с борхесовской, а жизнь "Олли..." с жизнью "невидимки, обреченной на забвение". Хотя сама статья была написана в дружеско-хамо-ватом тоне и ни на что серьезное не претендовала, Г.Беар счел нужным обидеться и написал ответный выпад, озаглавленный цитатой из Набокова: "Ах, угонят их в степь, Арлекинов моих...". Разумеется, "Вечорка" мой ответ не напечатала, еще раз подтвердив "демократическую" ориен-
тацию, когда хамить могут вам, вы же можете только утереться! Тем не менее статейка анонима заставила меня всерьез задуматься о переиздании романа, так как в ней были пассажи, с которыми я внутренне согласился.
Я обсудил ситуацию со своей подругой, и она, будучи в то историческое время "страстной поклонницей" таланта Г.Б., предложила мне переписать текст по-новому, сделав его ближе руссоистской традиции и ее собственным представлениям о генеральном сюжете "Олли...". Я набросал новое вступление к роману, сделал кое-какие исправления в старом варианте текста и... забросил все это на неопределенное время. Жизнь брала свое, и в 1998-99 гг. я очень боялся упустить ту мнимую птицу счастья, которую почти поймал и которая ,однако, все равно улетела. Об "Олли..." не думалось; я больше писал стихи, которые позже объединил в сборник "Закат Столетия", начал "Серую жизнь" и еще один арт-роман, который, доведя до 3-й главы, оставил в покое. Впрочем, именно тогда я принял принципиальное решение отказаться от двух эпиграфов к первой редакции романа /один - из "Лолиты", другой - из "Дж. Болла"/ как слов, совершенно не отражающих идеи моей "Олли...".
Летом 2001 года я заново перечитал и "Лолиту" Наба и "Юлию..." Руссо, найдя в этих произведениях много нового для себя. Я решил освободить собственный текст от нарочитых заимствований /реминисценций/, набоковских перепевов и откровенной, бьющей через край эпатажности. К тому же изменились и мои взгляды на систему советского образования /я не находил теперь ее столь нелепой и уродливой/, и на роль школьного учителя/"тичера"/ в обществе/она, конечно, значительна/, и на взаимоотношения тичеров и администрации. Автор решил до предела обобщить чичитаунский хронотоп, убрав все те подпоры, которые мне, 24-летнему писателю, были необходимы и которые теперь теряли свой былой вес и значение... Все это должно было войти в новую дакцию "Олли...", и вошло в нее в конечном итоге. Я, разумеется, не стал менять гене-ральной сюжетной канвы произведения, хотя существенно дополнил мотивацию влюбленности главных персонажей и мотивацию финальной неудачи перешедшего грань тичера Букова. Воз-можно,во вторую редакцию романа попали детали более поздней эпохи, мои более поздние по времени мысли и наблюдения, а также определенные настроения. Но это не так уж и важно в конечном итоге, ведь читатель обычно воспринимает текст объемно и мало внимания обращает на
"мелочи" профессионального характера... Основной корпус второй редакции был написан мной в июле-августе 2002 года, хотя кое-что я доделывал в ноябре этого года и в июле-августе 2003-го.
Я предлагаю Вашему вниманию окончательный вариант романа "Олли, или Новая Лолита", и поможет Вам Бог в адекватном его прочтении и восприятии. Вот собственно все, что я хотел бы сказать об истории создания моего "скандального" романа. Дело за Вами...
Владимир Буков ,рано утром 21 апреля 199... года, вышел из своей светленькой спальни, служившей ему так же кабинетом, потя-нулся и ...задрожал от неизъяснимо сладкого ужаса, вдруг овла-девшего им. Именно сегодня /о, да!/ он окончательно осознал то главное и ,возможно, последнее в своей жизни желание, которое отравляло ему жизнь и иссушало душу вот уже почти полгода. Желание
было инфернально безумным, и ,хотя примеров этому в мировой истории и жизни так много, исполнить э т о невероятно трудно... "Ах, невозможно!"- вскрикнул Влад и, едва не заплакав, ввалился в ванную комнату.
Пока герой умывается и /просим прощения/ делает "пи-пи", мы для ясности ознакомим внимательнейшего читателя /да, запросто - читти, ты ведь, дружок, не против?/ с сутью всеобъемлющей пробле-мы, полностью завладевшей Буковым. Ибо она-то и составит сюжето-образующую линию нашего романа... Итак, учитель провинциальной российской гимназии /"тичер",по-современному/ Владимир Николаевич Буков, проработавший с детьми среднего и старшего школьного возра-
ста без малого пять лет, взял да и в о з ж е л а л /ай-яй-яй!/ свою молоденькую пушистую ученицу Оленьку Лотову, такую маленькую, такую аленькую.- Otempora^ omores.../Цицеро, подтявкни!/ - И где же ваша, товарищ тичер, совесть так сказать? И сказать-то нечего! А объект тичеровых восторгов и мучений О л л и /малышку именовали так с детства, неизвестно почему/ была весьма притяга-тельной черноволосой нимфеткой с ужасно привлекательной для мужчин определенного склада внешностью. Острая , почти звериная мордочка с ало-красными губками, изумительно стройная фигурка с остро вы-ступающими грудками, зелено-серые с переливом глаза, чудные ручки с длинными тонкими пальцами и узенькие-узенькие бедра, между которыми... словом то, что нашему герою и грезилось предыдущей ночью. Владимир Николаевич и Олли знали друг друга, понятное дело, довольно давно - почти четыре года Буков вел литературу и русский язык в оллином классе. За это время между молодым учителем и его симпатичной ученицей возникали самые разнообразные отноше-ния, предельно деловые, конечно.
Учитель литературы вдохновенно говорил Оленьке /и всему классу впридачу/ о красоте родного языка, о трудных судьбах наших великих писателей, о том, почему "Онегин" и "Шинель" - это шедев-ры, а "Разборки в Кремле"- чтиво; делал очаровательной девочке нелицеприятные замечания и давал важные наставления, касающиеся ее возможного светлого будущего, изредка наказывал за опоздания и болтовню на уроке, хвалил за витиеватые, но иногда весьма интерес-ные ответы на уроках литературы и, как говорится, р а з н о е. Но ведь примерно так же Буков поступал в течение пяти лет и в отно-шении других своих ярких учениц, почти не взирая на нимфическое зло красоты, разлитое в некоторых из них. Однако что-то всегда мучило тичера, когда он, поболтав с нимфеткой на отвлеченные темы на перемене или выслушав ее ответ и поспорив с ней на уроке, по-
том возвращался домой и ничем не мог заняться, думал об Олли и ,планируя очередной урок, заранее предвкушал, что вот этим местом из текста он удивит ее или заставит возмутиться... Буков, имевший некоторый успех у симпатичных женщин своего возраста и почти беспроблемный результат в отношениях с дамами постарше, пытался убедить себя, что не может же он влюбиться в собственную уче-
ницу, почти девочку, почти ребенка... Не может же он желать ее! Ведь это бред, извращение, глупость... Но довольно одинокая и однообразная жизнь в городе, куда он попал по распределению из столицы, постоянное чтение "возвращенки", которой вначале были переполнены страницы толстых перестроечных журналов, а потом и книжные полки, меняющаяся у него на глазах пуританская совет-
ская мораль, наконец, прочитанная не так давно "Лолита" Наба- все это в конце концов не могло не повлиять на скромного тичера провинциальной гимназии.
Олли Лотова довольно терпеливо относилась и к Букову, и к его урокам; некоторые произведения русской классики ее задевали, и она хотела сказать об этом кому-то, выразить свое понимание,но ее родителям вечно было не до нее, подружки подобные обсуждения не одобряли,а вот Буков ее всегда внимательно слушал и часто согла-шался/впрочем, иногда с нагловатой улыбкой/. Среди других тичеров Влад Никыч/так его звали для краткости дети и коллеги/ выделялся и высоким ростом, и приличными манерами, и острым наблюдательным умом; одноклассницы Олли о нем много сплетничали, а она не хотела ни от кого ни в чем отстать. К тому же она чувствовала ,что Буков выделяет ее среди других девочек их "элитного" класса, что он неравнодушен /так ей казалось/ к сменам ее нарядов и духов, что он иногда слишком пристально смотрит на нее на уроке или чересчур долго болтает с ней "за жизнь" на переменах. Олли всегда имела успех у мальчиков/и не только/,но не торопилась окончательно прощаться с невинностью. И часто ее внешне развязное поведение служило лишь средством защиты от окружающего пошлого мира, который она еще не очень хорошо понимала.
Полтора года назад от времени нашего повествования Влад Никыч стал давать 14-летней Олли, которая не блистала по другим предметам, многочисленные задания по литературе повышенной и как бы повышенной сложности, пригласил ее на дополнительные занятия по предмету и даже организовал ее участие в городской литературной олимпиаде/выделив таким образом Олли из числа других литературно продвинутых одноклассниц/. Ни с того ни с сего Буков стал навяз-иво доказывать Лотовой ,что она счастливая обладательница литера-турного таланта, ну а развить его - можно только вместе, прилагая взаимные плотные усилия. Что само по себе вполне естественно! Буков не поленился даже сходить в гости к родителям Олли и развить там свою идею о новооткрытом литературном таланте. Оллина мама
выразила некоторое сомнение, зато папаша Борис Эмильевич затею тичера одобрил и обещал свое содействие:"Через полтора года в вуз поступать, а у нее ветер в башке пошумливает...". Борис Эмильевич Лотов работал в отделе культуры при местной администрации и любил говорить весьма необычно, порой смешно.
Участие симпатяги Олли в городской олимпиаде успехов ни ей ни школе не принесло, зато дружба с Буковым заметно окрепла. Влад, будучи еще человеком молодым и довольно горячим, сваливал на Олли почти всю интересную информацию, которую сам получал из журналов и внове прочитанных книг, а Олли имела все качества хорошей и обая-тельной слушательницы; кое-что она запоминала и потом использовала в домашних беседах и школьных диспутах, которые Влад Никыч обо-
жал устраивать на своих весьма занятных уроках. Некоторые же ци-ничные высказывания тичера, оброненные вскользь и часто не по делу, Лотова усваивала еще лучше, так как они очень нравились ей своей весомостью и тем пренебрежением к нормам морали, которое она часто наблюдала вокруг себя.
Полгода назад Влад Буков уже не скрывал от себя, что подобно Пигмалиону влюбился в собственное создание/некоторых своих "продвинутых" учеников, с которыми он много работал, наш тичер почему-то считал таковыми; без всяких оснований, надо заметить/. Влад надеялся, что это лишь временное омрачение, что туман рассется, но попытки не замечать Олли в классе и поменьше с ней общаться приводили только к большему желанию быть с ней. К тому же Буков не мог не заметить, как она похорошела, какой успех Олли имеет на школьных вечерах и не только на них, как смотрят на нее некоторые ее одноклассники. И это только усиливало его страсть... На одном открытом уроке в форме "суда" над каким-то незадачливым героем нехитрого советского романчика в марте месяце Буков пре-
доставил свой тичерский стул Ире Бумковой, оллиной соседке по парте, а сам плюхнулся на ее место. И эти двадцать минут пре-дельно допустимой в классе близости с Олли показались ему не то душным раем, не то преддверием антонова огня преисподней! Пару раз тичер "случайно" задел своей ногой Олли, она ответила ему тем же, он положил свою руку на ее маленькую ладошку, и она немедле-
нно покрылась испариной, он что-то говорил ей как бы по уроку, и она что-то отвечала ему, но что именно - не имело никакого значения... Влад едва смог закончить урок, сумбурно подвел итоги идиотского "судебного" представления и наобум выставил оценки /некоторые выступления учеников он вообще "прослушал"/. Последнее, что тичер запомнил в этот мартовский день, был пристальный и нем-
ного насмешливый взгляд Олли, которая провозилась с своей сумкой дольше обычного и выходила из класса последняя. Веселый оллин взгляд ,казалось, говорил ему "да!", но, может быть, это был лишь блеск солнца, отраженный зеленым зрачком нимфетки? Однако для Влада Никыча сомнений, увы, не оставалось - Олли Лотова должна быть е г о !!! /три знака, читти, здесь вполне уместны, что ни говори/.
О читатель, я чувствую дрожь в пальцах, когда продолжаю набивать на машинке историю отношений симпатичной Олли и ее не менее симпатичного учителя литературы... Поймешь ли ты меня так, как понимаю я сам себя? как смогли бы понять меня люди, близкие по духу и мировосприятию. Впрочем, это не так уж важно мне теперь, хотя было весьма важно 10 лет назад. Ты можешь взвизгнуть и бросить книгу под стол /может, с ней поближе ознакомится твоя мудрая кошка или твой верный пес/, можешь зевнуть и закрыть роман сразу после ВВОД-а, как привык ты жать на "Esc" клавиатуры, когда хочешь выйти из скучной игры. Ты можешь упрекнуть автора в неори-гинальности, сославшись на произведения, которые он для твоего, милый читти, удобства вынес в эпиграфы к произведению... Однако, друг мой кленовый, ты рискуешь налететь на подводный риф собст-венной необразованности и мещанской замкнутости! Ведь "Лолита" и "Юлия" - лишь путеводительные звезды в мое произведение, которые освещают отдельные его части, но не могут осветить весь объект, так как завершенное нуждается в изучении, а на глазах творимое - в сострадании или хотя бы в сочувствии. Я не вижу тебя, читти, ибо ты весомо безлик, но я чувствую тебя, ибо владею даром; тебе
нет нужды до меня, так как ты сотворен, а мне ты нужен, ибо ты часть моего творения. И, говоря высоким слогом, ты будешь с НИМ до тех пор, пока я не поставлю жирную точку в финале своего июльского романа /или не выброшу палец, чтобы, нажав последний раз на иконку "СОХРАНИТЬ", навсегда убежать из него/.
Однако, хватит иронии! Пора! Пора мне бросить свою жизнь, любовь и желания к ногам моих странных героев - учителя литературы и красавицы-школьницы, которые по очереди примерят на себя одежды Гумберта и Лолиты, Сен-Пре и Юлии, Эдгара и Вирджинии, а может быть,какие-то другие... Ты же, читатель, умный и глупец, страстная натура и холодный увалень, безумец, одержимый художественным да-ром, и мудрец, одержимый собственной алчностью, кабинетный власте-лин и честная домохозяйка, доблестный гражданин и унылый приспо-собленец, вор и мещанин, человек чести и человек, "умеющий жить" /всех вас не перечесть/, просто читай, не судя, эту книгу. Читай, часто посматривая на три эпиграфа к ней, ибо и в них тоже заклю-чена истинная суть моего июльского романа.
ГЛАВА 1. ОБУЗДАНИЕ ПОХОТИ
--
Влад Никыч.
Итак, возвращаясь к напечатанному /как говорят скудоумные журналисты малоинтересных читабельных изданий/,определим первую линию нашего романа: двадцатисемилетний учитель школы небольшого провинциального городка в сердце великой страны русичей Чичитауна /название не вполне русское, но автор, право же, не виноват/ тве-рдо решил овладеть своей любимой пушистой ученицей Олли Лотовой. Для реализации дерзновенного плана нужно было минимум два необхо-димых обстоятельства: 1/единство места, времени и действия, как в классических драмах; 2/желание самой девочки, как в любовных рома-нах. Почему-то второе обстоятельство заботило нашего скромнягу -тичера в значительной меньшей степени, чем первое: не потому, что он намеревался, если что, взять девочку силой, а потому ,что был уверен, с одной стороны, в оллиной если не любви, то хотя бы внеш-ней лояльности, а с другой - не сомневался в ее желании "попро-бовать". Убеждение Букова было основано на прочитанной недавно статье модного сексолога Игоря Копона "Что же движет-таки юными особами женского пола? Современный взгляд!" из инновационного сборника "Пособие для учителей по уходу за старшеклассниками
в эпоху демократизации", где автор убедительно доказывал, ссылаясь
в том числе на свой собственный опыт, что юные особы в возрасте 13-16 лет "весьма склонны к вступлению в не совсем обоснованный логически половой контакт/коитус/ с мужчинами значительно старше их и где-то даже похожими на отцов их". Автор настойчиво преду-преждал об этом всех педагогов-мужчин и предлагал гуманно исполь-зовать данное обстоятельство в позитивных целях, переводя низ-менные стремления ошалевших от любви школьниц в достижения учеб-ного или спортивного характера. Буков эту статью прочитал трижды и решил, что она полностью соответствует как непреложной истине, так и его собственным наблюдениям за детьми. К тому же наш тичер почему-то никогда особенно не сомневался в собственной привлека-тельности.
Волею подслеповатого рока В.Н.Буков очутился в провинциальном Чичитауне по распределению с дипломом московского вуза в кармане. Правда, родом он был из областного Билибинска, но со своими род-ственниками связь поддерживал кое-как. Буков рассчитывал отрабо-тать в Чичитауне два года и отчалить обратно в Москву, но обсто-ятельства сложились несколько по-другому. Высокий рост, почти
римский профиль, васильково-синие глаза и красивые руки молодого тичера дополняли приятное впечатление ,которое он произвел как на начальницу чичитаунского гороно Зою Махмутовну Шурыгину, так и на директриссу пятой школы Капитолину Антоновну Дурищеву. Пятая школа в то время как раз собиралась стать гимназией, и Капитолина Анто-новна, будучи женщиной хотя и посредственной, но весьма энерги-чной, прошедшая путь от пионервожатой до директора, активно под-бирала для будущей "гимнасии" /О,Платон! /соответствующие кадры, которые, как известно, "решают все". Такого, как Буков, упускать было нельзя, и директриса не упустила! Соблазненный обещанием скорого получения квартиры и прибавкой к зарплате за "гимнази-ческий уровень" образования, Буков стал учителем пятой чичита-унской. Первый учебный год, всегда самый трудный, Влад Никыч отработал с большим удовольствием, ему все было внове, и он старался стать хорошим тичером; второй год был тяжелее, но Влад выпустил первые свои три десятых класса и начал работал в Ах-классе /о чем подробней, читти, ты узнаешь чуть позже/. Квартиру Букову так и не дали, но он занимал комнату в двухкомнатной квар- тире обычного жилого дома, считавшуюся общежитием.
Буков произвел впечатление не только на директора пятой школы, коллег и школьников-гимназистов, но и не в последнюю оче-редь на дам города Ч. Как человек молодой и неженатый, Влад был желанным гостем на учительских вечеринках, где всегда наличествует пара-тройка засидевшихся в девках учительниц, а также на вожатских сборищах у костров в пионерских лагерьках и на базах отдыха. Пол-
ный сильных страстей и нерастраченной мужской силы тичер времени даром не терял, и не одна чичитаунская красотка была ранена в сердце стрелой Амура, вылетевшей из его васильковых глаз. Два раза педагогическая общественность готовилась играть свадьбу Букова с очередной его пассией, но оба раза свадьба расстраивалась, а за В.Н. негласно закрепилась нелестная репутация "кота блудливого". Это обстоятельство во многом помешало ему сделать административную карьеру в пятой чичитаунской, учителя которой были очень недово-льны директором, но на открытый бунт идти не решались из-за отсутствия в их среде вожака. "Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков...". Влад впрочем и не думал лезть в директорское кресло, хотя завуч Агнесса Бавиловна, проработавшая с Дурищевой рядом около восьми лет и имевшая собственный взгляд на будущее школы, пару раз деликатно намекнула очаровательному "Владику" на возможное продвижение. На самом же деле Влад не был чичитаунским Казановой или записным сердцеедом, просто он никак не мог найти себе подходящую спутницу жизни, которая бы во всем его устраивала и имела хотя бы отчасти похожие на его взгляды. Молодой тичер любил независимость, а та супружеская жизнь, какую он наблюдал окрест себя, предполагала как значительное ограничение свободы, так и некоторое отупление, связанное с бытом и появлением детей. Поэтому Влад не торопился...
Годы шли, зарплата не повышалась, квартиру дать не торо-пились, а Буков оставался в Чичитауне. Влад Никыч так и жил в отведенной ему комнате, деля квартиру с другим незадачливым тичером из соседней школы - 32-летним учителем истории Анатолием Дормидонтовичем Пупсовым, который /вполне естественно/ носил в школе кличку "Дормидоша", был невысок ростом, немного лысоват и отчасти рябоват. Толя слыл не слишком умным человеком, не очень любил "баб-с", которых побаивался, и часто откровенно лентяйничал. Чересчур дружеских отношений с ярким и любившим в то время шумные компании Буковым у него так и не сложилось, да и сложиться не могло... В принципе, оба учителя с трудом терпели друг друга, но другого выбора ни судьба, ни гороно им не предоставили; прихо-дилось демонстрировать взаимную лояльность.
К тому же Влад постепенно привык к нехитрой/если уж быть до конца откровенным!/ работе, любимым ученикам и ученицам/л а в е р с а м/, выражавшим в классе восторг во время его удачных реплик и иногда навещавшим Букова по окончании школы, чтобы поделиться своими "успехами" и распить бутылочку; длительному отпуску и опре-деленному укладу жизни. Наполеоновские мечты о возвращении в столицу и на блестящую карьеру потихоньку превращались в манилов-
ские, желания обзаводиться семьей, "плодить нищету" и окончательно ставить крест на своем "эпохальном будущем" не возникало и подав-но. Он первые два года упорно пробовал писать кандидатскую по раннему творчеству Д.Джойса, но потом как-то остыл и к "Портрету художника в юности" и даже к "Джакомо Джойсу" /об "Улиссе" он много слышал, но не читал/. Его московский друг Вова иногда подбрасывал "затесавшемуся в глубину России" Владу интересные предложения, но сначала Буков не торопился их принимать, а потом, видимо, и другу надоело тратиться на бумагу и конверты... Даже былые громкие донжуанские похождения Влада Никыча стали нечастыми и сводились к минимально допустимому количеству встреч с двумя верными и безотказными подругами предельного для молодых и симпатичных дам возраста. К своим 27-ми Буков несколько сдал, стал носить несильные, правда, очки и смирился со своим поло-жением "скулльного" учителя. Хотя в душе нашего героя порой раз-горались сильные страсти, и в эти минуты горения Владимир Никола-евич мог без труда проявлять твердую волю и от природы не свойст-венную ему решительность; это лучше других знали его ученики и, особенно, отдельные ученицы. Но этот огонь горел лишь минуты, а потом угасал, и с ним гасли все благие надежды тичера.
Теперь ,направляясь к месту своей работы, Буков напряженно обдумывал первое обстоятельство, связанное со знаменитым триедин-ством: Толя на выходные частенько уезжает в деревню Чурилово, от-куда он родом, так что место - не проблема; времени до конца учеб-ного года немного, но при форсировании событий вполне достаточно - целый май впереди; действие же... Тут Буков даже остановился - с единством действия всего сложнее! Несмотря на перечисленные обс-тоятельства, Влад совсем не был уверен, что Олли в него влюблена; она не так-то проста, как некоторым кажется... Красивая, резкая, избалованная и, по милости самого Влада, весьма и весьма иронич-ная... Самое худшее, что только возможно после его признания, нет - объяснения! - нагло засмеется и покрутит пальцем у виска. Потом от избытка чувств разболтает подругам, и над ним - великим Буковым- будут потешаться эти малолетние сучки. Вот черт! Или скажет отцу, например... Хотя ,конечно, вряд ли - родители Олли как-то пожаловались Владу, что в последнее время их милая дочурка стала дома замкнутой и ни о чем серьезном не рассказывает. А вот коллеги, наверняка, заметят и начнут посмеиваться за спиной! Впрочем, они и так обсуждают его личную жизнь, как будто своей собственной не хватает; так что пусть болтают... Но как сказать? И что конкретно... Олли - не ровесница, ей не предложишь сходить в кино или зайти к нему на рюмку чая. Нужен подход и весьма дли-тельный, ведь скоро в России только кошки родятся /да и не Бод-лера!/. И Буков скрепя сердце решился на длительный подход к сек-сапильной Оленьке, боясь совершить ту роковую для любовных дел ошибку, которую, о дьявол, уж ничем не исправишь, как потом не крути.
Войдя в вестибюль гимназии и поздоровавшись с дежурным тичером, некоторыми детьми и уходящими коллегами /сегодня у Букова были 5 и 6 уроки первой смены и почти вся вторая/, он мысленно вернулся к "реальности", т.е. предстоящим урокам. Сегодня у него две литературы в собственном 10 "Бе"-классе и четыре русского в "дебильных" восьмых классах с ужасными прольчатами, которых
тем не менее надо как-то учить и в июне благополучно выпустить в большую жизнь/желательно подальше от пятой чичитаунской/. Восьми-классники были самыми трудными в нравственном плане подростками /настоящими "бандюганами", по словам завуча Тукаевой/ и отличались от учащихся других параллелей тем, что гадили как могли, сколько могли и где могли. Разумеется, не все, а наиболее "одуренные", которых с каждым годом становилось все больше. Чувствуя, что
школа все равно дотянет их за уши до конца учебного года, наиболее отпетые красавцы и некоторые живущие по-взрослому красавицы как могли прощались со своим "детством" на абсолютно скучных, по их мнению, уроках: писали непотребные слова на доске и в конспектах учителей, обсуждали вслух их жизненные неудачи и половые осо-бенности, подкладывали "особо любимым" тичерам и тичершам исполь-зованные презервативы в сумки и дипломаты/"М-мерзавцы,-справедливо возмутится читти,- ну нет, чтоб целые!"/. К тому же, следуя новой демократической моде, учащиеся пятой школы, начиная с 7 класса, могли даже поменять не нравившегося им учителя, а ведь "дебилы" всегда найдут соответствующие аргументы для одноклассников, если уж очень захотят кого-то сменить... Впрочем, Влад Никыч умел ла-дить со всеми.
Вообще же нужно заметить, что тичеры Чичитауна, равно как и многих других городков нашей необъятной Руси-матушки, были выну-ждены выполнять, помимо своих основных педагогических обязанно-стей, еще и ряд дополнительных, а именно: следователя по особо опасным делам, поломоя-уборщика, тюремного надзирателя, маляра-штукатура хорошей квалификации и т.д. Снизу на учителей рычали
всегда чем-то недовольные дети и их производители, а сверху - школьная администрация и инспектура гороно прилагала дополните-льные усилия, чтобы сделать жизнь педагогов невыносимой. Тичеры постоянно разрывались между необходимостью набрать как можно больше учебных часов, чтобы вести более-менее достойную жизнь, и желанием повысить свой профессиональный уровень, на что уже не хватало ни времени ни сил/порой,и желания/. Большинство тичеров
находило забвение в семейных заботах, весенне-летнем копании на своем садовом участке и "вечеринках-выпивонах" по каждому удобному случаю. Совсем немногие были способны на что-то еще. Образование же в подобных гимназиях отличалось одной счастливой особенностью - оно никого ничему не учило! Учителя в лучшем случае добросовестно перелагали на детишек знания, почерпнутые ими в советских еще вузах и из новомодных учебников и пособий, мало задумываясь над тем, а нужны ли современным детям все эти знания. Дети же, заме-чая по собственным родичам и наблюдая окружающую жизнь, видели , что дело не в уме и знаниях, а в деньгах и связях, на школьное образование в целом плевали, а тот набор информации, который оставался у них после выпускного бала, использовали в исключите-льно редких случаях. Тем не менее колесо вертелось, и с первого сентября по середину июня дети были в школах, педагоги были за-няты, а родители в общем-то довольны... Так во всяком случае думал о своей работе наш герой.
Буков давно понял, что серьезно "притормозил" в Чичитауне, что пед. деятельность не совсем по нему, что жизнь растрачивается как-то напрасно, но... "Привычка усладила горе!"/нахальный Сверчок/, и Влад несколько сник. С год назад в одном из московских журналов он наткнулся на роман Набокова "Защита Лужина", текст ему понравился, и он прочел еще парочку "русских"произведений плюс биографию маэ-стро. Из биографии Влад узнал о "Лолите" и стал разыскивать скандальный роман где только можно/а можно было не везде!/. И вот в конце предыдущего года он получил-таки посылку от своего москов-ского приятеля и коллеги по цеху Помпидушина, в которой были ерническое письмо означенного Жоржа и гениальный текст Набокова, коего в России наконец-то признали "талантливым писателем первой волны эмиграции". Роман потряс Влада гораздо более, чем он того ожидал... Его неразъясненное пока чувство к Олли оказалось странно похожим на гумбертовскую страсть к Лолите, он понял ,что огонь томительной красоты, разлитой в Лотовой, весьма похож на инферна-льное горение маленькой Ло. Сначала Буков прочитал набоковский роман на одном дыхании, потом еще несколько раз перечитал текст, вдыхая его ядовитое очарование, с мокрыми глазами /и не только!/ провожая в небытие картины соития Г.Г. с нимфеткой: "Ибо нет на земле второго такого блаженства, как блаженство нежить нимфетку.
Оно вне конкурса...".
Хотя Олли никак не подходила по возрасту под гумбертовскую классификацию нимфетства, Букова это ничуть не смущало. Пламенею-щие небеса, разверзшиеся над ним, смешали колорит окружающего его мира, сделав молодого тичера еще более слепым, чем то полагалось ему окулистом. Десятиклассница Лотова, сама того не подозревая, сделалась для Букова единственной целью жизни - с декабря месяца или, точнее, с 10 января, когда она, немного опоздав, с мороза, раскрасневшаяся, стремительно влетела в класс на очередной урок к Букову, а он... он не смог ответить на ее приветствие, смешался
и покраснел... Потому что вырывающееся пламя ее серо-зеленых глаз прожгло его насквозь, а по телу разлилась странная теплота, кото-рая вовсе не походила на то, что он обычно испытывал при общении с красивыми и даже нравившимися ему женщинами... Так продолжалось четыре месяца. И каждая новая одинокая ночь, ночь без Олли, дово-дила бедного Букова почти до исступления.
Он часто видел, будто в каком-то сомнамбулическом сне, как красивая, страшно соблазнительная и почему-то всегда раздраженная Олли приходит к нему в дом, что-то резко говорит, а он не знает, что должен отвечать. На полу его комнаты постелен большой персид-ский ковер с вышитой чорной медведицей, которого у Бука отродясь не было... Он подходит к окну и видит наступающие сумерки, только небо странно озарено ярко-багровым пламенем не то солнца, не то
какого-то другого светила. Олли хватает тичера за руку и говорит, что пора идти... И они идут в спальную, и он зачем-то толкает ее в спину, а она, тихо всхлипнув, падает на серый пушистый ковер и... кричит. И он срывает с нее всегда одно и то же, в розовых яблоч-ках, платье и целует-целует ее - куда попадет. И чорная медведица на ковре подмигивает ему своим вышитым глазом... А поведение Олли странным образом меняется - она улыбается ему, как бы приглашая в себя. И он четко видит ее острые грудки, странно оскаленный рот и
распахнутые губы, розоватую детскую промежность, а главное - зо-вущие его сверкающие багровым пламенем глаза девочки. Он слышит ее стоны и всхлипы, дежурные просьбы пощадить ее невинность и клятвы в любви... И он, обезумев, хватает податливое юное тело, физически чувствуя, как оно дрожит от предстоящей близости, и ласкает его, вдыхая в себя острый запах девочки и явственно ощущая самые тайные уголки ее чудного влагалища... И предпоследняя картина, которую он всегда видит: распаленная Лотова, стоящая в овечкиной позе, осто-рожно раздвигает узкие-узкие бедрышки с чуть заметными каплями по-та, и он постепенно входит в это пламенеющее убежище Менархии, по-чему-то ругая нимфетку при этом. Потом они оба валятся на пушистый ,как сама Олли, ковер и плавают-плавают в наслаждении счастья... и он закрывает ей рот рукой, чтобы не кричала так громко. И перед последним, перед долгожданным выбросом качком на лапочке-Ол Влад говорит, что отдаст ей всего себя, прикрыв от остального мира своим огромным, как небо-Отец, телом, только она должна пообещать ему...
Но что же? Он никогда не помнил точно, что же именно он про-сил у своей юной жены: верности, покорности, наследника? И здесь все заканчивается: страстная и быстрая Олли, как змея, выскаль-зывает из владовых объятий и, загадочно улыбнувшись, растворяется во тьме. А бедный Влад уже вовсе не в спальной, а ночью ,в темном лесу, и он не знает, куда идти и где искать Олли. Только на небе рдеют последние полоски того огня, который он видел на небе из своего окна... И он не очень четко, но понимает, что пламя, бывшее отражением оллиных глаз, и пламень небесный абсолютно одинаковы. И он ищет Олли в этом страшном лесу, но ее там нет... А какие-то гады ползут рядом с ним и шипят, шипят на него. И Влад, абсолютно нагой и поранившийся об острые колючки, добредает до какого-то дерева и садится под ним. А из-за дерева выходит та самая чорная медведица, что была вышита на ковре из спальной... Но это уже не рисунок, это настоящий зверь, и он рыча приближается к тичеру, чтобы убить, растерзать его! И Буков вскакивает, кричит и снова
бежит через этот непроходимый страшный лес, слыша за собой тяжелый топот звериных лап... Тут он обычно просыпался, обливаясь холодным потом, и долго-долго сидел на кровати, обдумывая свой повторяю-щийся сон... Что же все это может значить? Мартына Задеки у наше-го героя не было, а в предзнаменования он не верил.