И Н Т Е Р В Ь Ю, ВЗЯТОЕ КРИТИКОМ ПЕТРОМ МЕЩАНИНОВЫМ У ПОЭТА ГАРРИ БЕАРА ПО ПОВОДУ ИЗДАНИЯ КНИГИ "СТИХО ТВОРЕНИЯ" от 12 августа 1999г.
Поскольку Гарри Беар не любит комментировать собственные стихи /в отличие от своих прозаических произведений/, мы постарались подготовить вопросы, связанные скорее с восприятием его поэзии современным русским читателем, нежели с его мастерством или системой поэтических приемов, использованных для создания таких шедевров, как "Пространство Ночи", "Мольба", "Итог столетия", "Бог", "Предчувствие любви", "Поэт и Человек ","Исповедь Артиста", "Стансы" и др. Мы высоко ценили дар Г. Беара на протяжении всего его становления с 1987 года, поэтому нам есть что обсудить и что сказать.
Петр Мещанинов: Сейчас, дорогой Гарри, ты можешь быть доволен книжкой, ее напечатали почти без ошибок и искажений. Что ты чувствуешь? Гарри Беар: В книге, изданной "МИРОСом", я нашел семь опечаток! Некоторые просто забавны: оказывается, я родился в один год со Свифтом - в 1667-м.Увы, книгоиздание в Челябинске пока не может радовать...
П.М.: Досадное недоразумение, не более... Ирина /мой секретарь, которая
вела запись интервью/, можете этого не записывать!
Г.Б.: Ирка, пиши все! Я не в обиде,поверь... Однако, почему бы редакторам
иногда не выверять текст,прежде чем толкать его в набор? Разве это так сложно?
П.М.: Нет, конечно! Однако, мы отвлеклись. Итак, ты счастлив?
Г.Б.: "На свете счастья нет, но есть покой и воля...". Теперь я неспокоен,
я опасаюсь неправедного суда современных читателей, но это, честно говоря, не так страшно... Я думаю о том, что все наши усилия что-то доказать людям,
не отличающим стихи от трухи, просто бесполезны. Зачем? Пусть будет как повелось: кто-то шьет костюмы, кто-то занимается нефтью, кто-то беспробудно пьет, а Поэт говорит о вечности, которая вообще-то никого не интересует!
П.М.: Ты становишься ригористом! Твои стихи многих взволновали, "Исповедь Артиста", похоже, скоро станет песней. Знатоки говорят, что "Закат Столетия" - самый сильный твой цикл...
Г.Б.: "Недорого ценю я громкие права...".Но в отношении "Заката Столетия" я согласен со знатоками.
П.М.: Послушай, Гарри! Разве известность не нужна поэту? Разве поклонники тебя не интересуют? А издание новых книг, если эта будет успешной...
Петр Мещанинов: Предлагаю поговорить о некоторых твоих стихах раннего периода. Но сначала - вопрос принципиальный: что ты думаешь о современном состоянии постмодернизма? О себе как представителе позднего модерна?
Гарри Беар: В 1988 году, когда я, Влад Клепиков, Юра Попов и Слава Лютов выпустили манифест с громким названием "Пятое поколение русского модернизма" и объемный номер "Студии-1", для меня имели весьма важное значение все эти "модернизмы" и "авангардизмы". Мы спорили, определяли приоритетных для нас писателей и поэтов, ругали реализм и Макса Горького, балдели от текстов Набокова, но... Все это было юношескими мечтами о славе и желанием с ходу запрыгнуть на подножку великой литературы - не более того.
На международной конференции в Херсоне по проблемам "авангардной" литературы в октябре 1990-го я тоже пытался спорить со всякими там Добренко и Даениными о системе новой русской литературы, о разведении понятий "модернизм", "постмодернизм", "авангардизм" и т.д. В зале многие волновались, споря по тем же самым мифическим темам. Вскоре я понял, что словопрениями новую великую литературу все равно не создать,
а надо работать - ПИСАТЬ, и все. Поэтому все эти ажурные наклейки вроде "романтический экстремизм", "конструктивизм", "постмодернизм" меня сейчас так же мало волнуют, как факты коррупции в латиноамериканских деспотиях.
П.М.: А как ты относишься к поэтам, вроде Пригова, Парщикова и Кибирова, к прозе Вика Ерофеева или Вити Пелевина?
Г.Б.: Пригова точно так же можно считать поэтом, как Петросяна сатириком! Есть вообще поколение "потешников", которых почему-то на ТВ считают поэтами, это всякого рода Игори Иртеньевы, Димы Поповы, Кости Левины и прочая. Лично мне их стихи не интересны, т.к. поэзия здесь не ночевала: писанина на злобу дня в стихотворной форме, не более того. Но современный телезритель "хавает" все подряд: ему говорят, что Иртеньев "поэт-правдоруб", и он верит! Может, им лучше действительно называться "поэторубами", а?
П.М.: Здесь я с тобой солидарен. Ну а как Виктор Пелевин? Ты ведь хвалил
его начинания в прозе.
Г.Б.: Виктор Пелевин - хороший писатель, но его последним текстам не хватает жизни, они все "от компьютера" . Если честно, у меня такое ощущение, что он, как бы это мягче сказать... Исписался, что ли? Дублирует сам себя. "Жизнь насекомых" - это еще хороший стиль и полет/хотя и невысокий/, "Омон Ра" - ну, воспоминания писателя о детстве всегда волнуют. А вот "Чапаев и Пустота" - это же провал, бег на месте. Равно как и его последний роман /не помню названия/, который уже потихоньку раскручивают в прессе.
П.М.: О Пелевине я готов поспорить! Он, на мой взгляд, идет в том же направлении, что и Беар-прозаик. "Чапаев и Пустота", конечно, неважный роман, но посмотрим, что дальше... Сейчас много говорят о Борисе Акунине, о его "интеллектуальных" детективах. Как ты к ним относишься?
Г.Б.: Господина Б.-Акунина сейчас все читают, даже на работе. Он легкий для восприятия писатель, а его некоторые пассажи достаточно любопытны. Я его романы, честно говоря, читал мало, но это ,конечно, хуже Конан Дойла, что греха таить. Не понимаю, что в акунинской прозе считают "модернистским" - его стилистические ошибки, так что ли?
П.М.: Но Эраст Фандорин - великолепный персонаж, не так ли?
Г.Б.: Согласен! Но если говорить о Фандорине всерьез, то это весьма удачный персонаж а-ля Печорин плюс Видок конца 19 века. Хотя есть в этом герое что- то от лубка с японскими вкраплениями. Его неуязвимость к концу романа иногда вызывает естественное раздражение, читателю кажется, что его просто надули.
П.М.: Мы, Гарри, ушли от предмета нашего интервью. Итак, что ты можешь сказать о своей поэтической технике раннего периода?
Гарри Беар: Я препочитаю творить, а не обсуждать технику этого дела. Но если ты настаиваешь, спрашивай, я постараюсь ответить максимально честно.
П.М.: Если отвлечься от эмоций, то наиболее совершенные твои стихи 1987-91 годов не лежат в сфере описания личных ощущений, а, скорее всего, являются развернутыми поэтическими реминисценциями. Согласен ?
Г.Б.: Это очень спорно. Я писал только тогда, когда испытывал непреодолимое желание писать! Я не баловался с рифмами и размерами, как Василий Брюсов. Мои стихи - отражение моих и чужих переживаний, они просты как мычание.
П.М.: Брюсова, напомню, звали Валерий! Но дело не в том...
Г.Б.: Брюсов был именно Васькой, когда писал свои нарочитые, хотя и не лишенные профессионального блеска стишата! Об этом смотри манифест футуристов "Идите к черту!".
П.М.: Если такое хамство позволяли себе футуристы в начале века, то это
не значит...
Г.Б.: Маяковский и Хлебников гениальны, Крученых талантлив, Брюсов и Ходасевич - просто ремесленники в поэзии.
Ирочка/несколько растерянно/: И это писать?
П.М.: Гарри, ты невыносим. Некоторые твои мнения о поэзии рубежа веков просто странны! Может, ты нам, сирым, скажешь, кто же самый гениальный в русской поэзии 20 столетия?
Г.Б.: В поэзии 20 века пять гениальных русских авторов - Маяковский, Мандельштам, Есенин, Бродский и Набоков, хотя последний написал не так много гениальных стихотворений. Таково положение дел...
П.М.: Это только Ваша точка зрения, г-н Беар!
Г.Б.: Это истина, Пьер. Что тут спорить? /В студии воцарилось молчание.
Слышно только сопение Ирины, дописывавшей последние откровения мэтра. Покурив и несколько успокоившись, я продолжил беседу./
П.М.: Ты что же, Гарри, обладаешь правом на истину в последней инстанции?
Г.Б./задумчиво/: Может быть, и нет. Просто, я сужу по количеству шедевров: у названных мной поэтов их много больше, чем у всех остальных. Хотя в русской поэзии всегда были авторы, известные 1-2 стихотворениями, но какими! Если кто-то считает, что Ахматова гениальна, Бог с ним... Ну что сделаешь, раз этот человек ничего не смыслит в поэзии.
П.М.: А ты что же не любишь Ахматову?
Г.Б.: Это очень талантливый поэт, но весьма обусловленный, однообразный. В общем, если быть честным до конца, вся Ахматова - женские страдания в поэтической форме,не более. Цветаева же гораздо "цветистей" и более интересна.
П.М.: Вернемся к нашим баранам - твоим стихам! "Ночь" и "Небо" явно навеяны стихами Блейка, в "Боге", на мой взгляд, очень много от державинской оды, "Поэт" и "От поэта" выполнены в классической манере: их мог написать кто угодно... Значительно интереснее мне "Пространство Ночи", "Страна", "Признание", "Мольба". Я говорю о стихах до 1991 года.
Г.Б.: Насчет стихотворения "Бог" я готов поспорить, а так все верно... Можем добавить, что технически "Сонет"- это Шекспир, "В вагоне поезда"- Андрей Белый, "Вечернее рондо"- Блок, а "Высоцкому" - Высоцкий!
П.М.: То есть мы говорим о сквозных реминисценциях? Или о подражании?
Г.Б.: Можно говорить об осознанном заимствовании мною в произведениях 1987- 91 годов ряда технических приемов названных поэтов для выражения собственных чувств. Я обладатель титула "короля модерна", надо его оправдывать.
П.М.: Это шутливое наименование сильного поэта, не более! /Напомню читателям, что данный "титул" придуман м н о ю в 1988 году в ответ на некоторую амбициозность Гарри, которая всегда была ему присуща/. Я не думаю, что тебе вообще стоит упоминать о нем после того, как ты разделался с понятиями "постмодернизма". Король чего ты будешь?!
Г.Б.: Модерна, т.е. современности. А вообще, порой от поэтов остаются только титулы /смеется/.
Ирочка/поддерживая смех/: Хи-хи... именно - только титулы и остаются.
Г.Б./грубо - Ирине/: Ты что хихикаешь, мартышка! Пиши давай.
П.М.: Ира-милочка, не отвлекайся!.. Хорошо, мы разобрались с твоими стихами раннего периода. У читателей есть один постоянный вопрос, кто же адресаты твоих "любовных" произведений? Может, ты раскроешь тайну имен "Светлана", "Татьяна", "Екатерина"...
Г.Б.: Это вполне реальные женщины/в скобках девушки/, с которыми меня сводила судьба. Однако поэтические тексты, как правило, с ними напрямую не связаны. Просто я посвятил этим дамам некоторые стихи, вот и все!
П.М.: Ты встречаешься с ними сейчас, переписываешься?
Г.Б.: "Не вспоминай о прошлом никогда..." и далее по тексту.
П.М.: В сборнике совсем немного стихотворений 1992-97 годов, ты мало писал в то время? Или имеется другая причина?
Г.Б.: В эти годы я переключился на прозу. Могу выделить только "Пьеро",
"Русь", "Судьбу", "Поэта и Человека". Нравится мне и "Царь Иван" - по технике исполнения.
П.М.: "Судьба" - стихотворение замечательное, развернутая концепция Судьбы или рока там. Ты действительно разделяешь мысль, что ничего нельзя изменить в нашей жизни? Все предопределено?
Г.Б.: В некотором роде я фаталист, это верно.
П.М.: Посвящено оно некоему Зубкову, он что - поэт, философ?
Г.Б.: О нет! просто добрый малый, мой старый приятель.
П.М.: Мне ты почему-то своих стихов не посвящаешь! Думаю, я это заслужил...
Г.Б.: Такое стихотворение, Пьер, еще просто не написано! Поверь...
П.М.: "Поэт и Человек" развивает тему общеизвестную, но тем не менее оно весьма оригинально, на мой взгляд. Шесть строф, особенным образом зарифмованных, с разнобоем стоп и переводом смыслов. Некоторые метафоры блестящи: "с ума сбежал", "мысли, зарифмованные в ряд", "видишь жизнь вокруг, а Он - во всем...". Так что поэт - создатель "химер" и только?
Г.Б.: В известном смысле - да! Но идея данного стихотворения - бессмертие поэзии в бессмертии творца стихов, принципиальное отличие Поэта от простого человека, "аптекаря"/по терминологии Гумилева/.
П.М.: А почему стихотворение посвящено именно Бродскому?
Г.Б.: Бродский - поэт совершенно уникальный, явный лидер среди русских поэтов 1960-90-х гг. Его главная заслуга - попытка соединения великой русской поэзии с ее вечными мотивами и образами с современной техникой великих англо-язычных поэтов 20 столетия /Паунд, Элиот, Йейтс, Оден и др./. Попытка эта оказалась не вполне по плечу закатной советской поэзии; сов. писы, хотя и усвоили технику англичан, но в весьма примитивной форме. А вот современные поэты, я имею в виду - поэты 1990-х, идею Бродского поняли и осваивают, но порой не хватает дара, вот беда! Но они явно стараются...
П.М.: А кто поэтический лидер конца 1990-х годов?
Г.Б.: Ответ известен. /Гарри Беар с присущей ему скромностью помолчал и
посмотрел на себя в карманное зеркальце. Бедная 19-летняя Ирочка не выдержала и зашлась громким смехом.../. По настоятельной просьбе мэтра Ирина была удалена из студии. Обещанную ей книжку Беар так и не подарил.
П.М.: М-да... Придется самому записывать! Не сердись, если запишу неточно, сам виноват.
Г.Б./раздраженно/: Валяй...Твоей секретарше лучше носить джинсы или длинные юбки! И все же надо быть немного воспитанней - в ее-то преклонные годы.
П.М.: Я доведу твои замечания до ее сведения. Итак, цикл стихов "Закат Столетия" - несколько слов о нем.
Г.Б.: Ну ладно... На мой взгляд, все стихи 1998-99 годов,включенные мною в книжку, довольно интересны... Я предпочел бы, однако, поговорить только о пяти - на твой выбор!
П.М.: Охотно... "Итог Столетья" - программное стихотворение, не так ли?
Г.Б.: Ну если хочешь, назови его этим школьным термином.
П.М.: Характеристика веку, которую ты даешь в стихотворении, довольно жесткая. Ты действительно так думаешь? Например, "власть над космосом человека - лжесвидетельство нашего века" и т.д.
Г.Б.: Если бы я так не думал, то не написал бы. Поэт не может лгать в стихах, я имею в виду, настоящий Поэт...
П.М.: Но в нашем веке были и великие события, научные открытия, гениальные произведения искусства!
Г.Б.: Разве я это отрицаю? Были, что греха таить...
П.М.: А почему именно ты п о с л е д н и й поэт столетия, что же больше
не будет?
Г.Б.: Слово "последний" здесь имеет для меня определенный контекст: тот,
кто есть п о с л е: после Набокова, после Паунда, после Бродского. Я просто
так ощущал себя в момент написания произведения, вот и все.
П.М.: "Отхватишь Руно"- то есть станешь знаменитым?
Г.Б.: Знаменитым может быть и бездарь, вроде Киркорова. Я здесь говорю о человеке, меняющем поэтические системы/в данном стихотворении/, способном изменить мир вообще.
П.М.: Ты часто "вопрошаешь Бога" в своих стихах, ты верующий?
Г.Б.: Трудно не верить в То, что ощущаешь постоянно. Я верю в Бога, своей поэзией я стараюсь служить Ему... Хотя это очень интимная тема, не предмет осуждений или восторгов.
П.М.: Очень похвально! "Исповедью Артиста" ты Ему тоже служишь?..
Г.Б.: Конечно... И даже теми стихами, которые принято считать "эротическими" /"Мадонна", "Эроту" и т.д./. Вдохновение, на мой взгляд, все же от Бога... А эти стихи я создал в состоянии некоего творческого порыва.
П.М.: "Исповедь Артиста" и "Предчувствие Любви" - на мой взгляд,твои несомненные шедевры. Хотя раньше любовная лирика не занимала большого места в твоем творчестве. Что это за Екатерина, ведь именно ей...
Г.Б.: Трудно сказать точно /Беар прервал мой вопрос/. Люди приходят и удаляются, а стихи, так или иначе с ними связанные, остаются вечно... Впрочем, это ведь общее место!
П.М.: Но когда ты посвящаешь стихи кому-то, ведь это что-то значит?
Г.Б./подумав/: Продолжим обсуждение стихотворений, а не лиц.
П.М.: "Как бы Любовь" - наставление юной поклоннице? Или никаких Настей в твоей жизни в январе этого года не было?
Г.Б.: Вообще-то я хотел использовать имя Наташа, но оно не входило в размер, пришлось взять "Настю". Стихотворение построено не аллюзиях: в последней строфе автор раскрывает секрет - отношения Соремонды и Г.де Кабестаня, стилизация средневековой канцоны на новый лад. Можно было бы припрячь и Рамона /сюжет Юк Сен Сирка/, но он не вписался в текст. Мужья обычно не вписываются в стихи...
П.М.: Поясню читателю, что речь идет о биографии трубадура Кабестаня, написанной Ю. Сен Сирком и обработанной впоследствии Боккаччо. Там, кажется, идальго Рамон отрубил Гильому голову и скормил его сердце своей жене. За что был жестоко наказан королем Аррагонским, верно?
Г.Б.: Ты поражаешь меня своей эрудицией, Пьер! Правда, слово "скормил" звучит в данном случае оскорбительно для Соремонды, она ведь выбросилась из окна замка, узнав о злодеянии мужа. А так все верно, "Как бы Любовь" построено на обыгрывании мотива несчастной любви, немного на сегодняшний лад.
П.М.: "Задумчивость" - такое название использовал и Г. Державин, не так ли?
Г.Б.: Великий Державин! родоначальник великой русской поэзии!
П.М.: А Пушкин как же...
Г.Б.: Пушкин и Лермонтов - гениальные продолжатели традиций Державина в нашей поэзии. Еще можно назвать Тютчева, Боратынского, Некрасова, отчасти А. Григорьева и Фета.
П.М.: "Задумчивость" заставляет задуматься /прости за каламбур/ о проблеме памяти, о необходимости с кем-то расставаться, кого-то забывать... Сделано просто потрясающе! Ты это пережил?
Г.Б.: Это явствует из текста. Переживаю постоянно... Меня долго выдержать трудно, поэтому девушки сбегают /смеется/.
П.М.: Ну, ладно... Последний вопрос. "Стансы" - это очень личное, да?
Г.Б.: Ты прав, это очень личное, но написано с использованием новой для
меня поэтической техники - поэтому я поместил его в сборник. Я не хотел бы обсуждать сюжет, поговорим лучше о стилистике...
П.М.: Это достаточно специфическая тема: нашим читателям, возможно, будет трудно понять эти нюансы...
Г.Б.: Со "Стансами" тесно связано и стихотворение "Поэзия". Это во многом мое понимание мира и искусства в настоящее время. Но особо обсуждать здесь нечего...
П.М.: Тогда я предпочел бы вновь вернуться к началу интервью и поздравить тебя с выходом книги! Надеюсь, вскоре мы наконец-то подробно познакомимся и с твоими прозаическими вещами.
Г.Б.: Согласен, что с книгой работать интересней, чем с рукописями. Будем
надеяться на выход книги прозы, переговоры я веду с несколькими заинтересованными издателями. Даст Бог, напечатают!
П.М.: Большое спасибо за интервью. Я думаю, теперь читателю будет немного легче воспринять твою неповторимую п о э з и ю, которой "присуща Простота".