Август убил май и представился им. Все унизительно быстро, трусливо признали нового цезаря. Исключительно от страха пожелтели, опали и запахли осенью листья. Льстиво повырастали в лесах грибы. Стадо грибников, предательски насвистывая, двинуло в лес. Надо, дескать, наслаждаться тем, что есть. Солнцу заткнули рот как больному на голову дядюшке, задвинув тучами его шизофренически добрую физиономию.
Август торжествовал и барствовал. Он был садистом. Навел армейскую муштру, приказав всем носить зонты. Также всем надлежало ходить вечно простуженными, с красными сопливыми носами. То и дело рапортовать постовым чихом и кашлем. Издевательские ливни не прекращались. Август же называл все это маневрами. Ночью и с утра изверг даже позволял себе легкие заморозки, чтобы послушать дробное, трусливое постукивание зубов своих домочадцев.
Но подобно многим деспотам, постепенно август стал паниковать. Он боялся переворота. Однажды в истерике он устроил чистку, вывалив среди бела дня снег. Правда получилось не очень: нечто среднее между дождем и мелко крошеным пенопластом. Да и сам август перестарался в своем рвении напугать. Он простудился и слег. Он увядал. Потом поговаривали, что в предсмертном знамении август гневно и величественно поднял руку, как Бетховен, и хриплым шепотом вымолвил ненавистное имя наследника: июнь.