Ника вздрогнула, и еще не стряхнув остатки сна, вспомнила о вчерашней вечеринке. Не открывая глаз, с тревогой прислушалась к себе: мало того, что они вчера выпили ликер - жуткую гадость - так еще черте, чем закусывали. Кажется мандаринами и свиным паштетом, после чего, насколько она помнила, пили еще и пиво. Но ни тошноты, ни противной тяжести в желудке, когда в него закидываешь все без разбора вперемежку с алкоголем, ни головной боли она не чувствовала. Удовлетворенно вздохнув, она повернулась на другой бок, чтобы поспать еще немножко, но начала вспоминать, что там болтал Женька, когда ввалился в их комнату в общежитии с упаковкой пива? И вдруг это враз перестало занимать ее.
Неладное она почувствовала, еще когда ворочалась в постели: ни противного скрипа пружин ее узкой продавленной койки, ни застиранной колючей простыни, по которой она на всякий случай провела рукой. Вместо шероховатой поверхности, ее рука прошлась по гладкому нежнейшему шелку. Блин! Ника в панике вскочила, не зная, что и думать. В темноте она ничего не видела. Она в чужой постели?! Как?! Уж что-что, а она твердо помнила - они с девчонками никуда не выходили из общаги. Зарок у них такой: выпил - из дома ни ногой и присматривать друг за дружкой, чтобы кто-нибудь из них не вляпался в историю. Это неукоснительно соблюдалось с тех пор, как какой-то больной псих буквально растерзал девчонку с соседнего курса, вышедшую покурить и подышать свежим воздухом в разгар ночной попойки. И вот именно ее, Нику, конечно, угораздило попасть в историю по полной программе. Почему так темно? Ничего ведь не видно.
Постепенно глаза привыкали к темноте, и Ника начала различать широченную кровать, в которой она сидела, утопая в подушках. Ее постель отделял от комнаты балдахин, спадающий тяжелыми складками. Прищуриваясь, напрягая зрение, Ника разглядела какое-то существо, сидящее в ее ногах. Оно было не больше спичечного коробка и смотрело на нее испуганными круглыми глазами. Непропорционально большую голову на тщедушном тельце венчал колпак и выглядывавшие из-под него островерхие уши. Существо заламывало тонкие ручки: ему было так же не по себе, как и Нике. Кроха был облачен в камзольчик, а короткие кривоватые ножки обтянуты штанами мышиного цвета. Кожа имела бледно-серый цвет. Он дрожал от страха так, что кончик его колпака над его плечом забавно трясся.
- Ой, мамочка! - запричитала Ника, прижав кулаки, с зажатым в них одеялом, к лицу. - Допилась!
Она крепко зажмурилась и открыла глаза в надежде, что галлюцинация исчезнет. И тут с ее зрением вдруг что-то случилось - она стала видеть все ясно и отчетливо, будто везде включали свет. Но галлюцинация не только не исчезла а, всплеснув ручками, пропищала:
-- Моя владычица, как всегда, оказалась прозорливой, предвидя твой испуг, смертная. Она повелела тебе, чтобы ты берегла ее тело эти три дня, что отпущены тебе в нашем совершеннейшем мире. И не удивляйся, что ты понимаешь язык эльфов и видишь в темноте не хуже них. Ведь с телом моей госпожи к тебе перешли и несравненные способности дроу.
Пораженная его словами Ника вскочила, оглядывая себя.
- Что? Что это такое?
Она вытянула перед собой руку, тонкую, точеную, покрытую темной кожей. Запустив узкую ладонь в волосы, она вместо привычного ежика обнаружила густую шевелюру. Захватив прядь, поднесла ее к лицу, испуганно всхлипнув. Прядь оказалась блеклого белого цвета, тогда как ее собственные волосы были рыжевато-золотистыми.
Быстренько выбравшись из кровати, она огляделась в поисках зеркала. У стен, завешанных гобеленами, стояли украшенные драгоценными камнями, инкрустированные золотом и серебром тяжелые сундуки. Между ними возвышалось нечто, похожее на трюмо: изящный столик, уставленный хрустальными баночками, витиеватыми флаконами и чашей из оникса. Над ним, в тяжелой резной раме, поблескивал круг зеркальца, которого было не достаточно для того, чтобы осмотреть себя всю.
К ней на помощь пришел кроха. Ловко скатившись по покрывалу с кровати, он засеменил к одному из гобеленов с вытканной на нем сценой битвы черных людей с маленькими свирепыми существами и, отдернув его, открыл большое, в полный рост зеркало из полированного серебра в золотой оправе. Из него на Нику смотрела молодая темнокожая женщина с тонкой талией и высокой грудью. Бог ты мой! Полненька Ника мечтать не могла о такой фигуре и лице, которому бы позавидовала Наоми Кэмбелл. Удлиненный овал, гладкая темная кожа, большие раскосые глаза под разлетом тонких бровей, полные губы. Впечатление, правда, портил красноватый отблеск зрачков, капризно сжатые губы и что-то уж очень стервозное выражение лица с тонкими точеными чертами.
Ника улыбнулась, и надменная стерва в зеркале превратилась в необычайную красавицу с лучащимся взглядом. Может, это сон, в котором она живет в красивом совершенном теле? Пусть даже во сне и всего на три дня она стала обладтельницей совершенного тела. Только вот, это был не сон, и Ника была в полном рассудке, чтобы ясно понимать это. Но почему три, а не десять дней, не год? Что дадут эти три дня той, что устроила такую непонятную, идиотскую подмену телами? Утешало одно: она велела через этого нелепого гуманоида обращаться с ее телом бережно, а значит ее, Никиной жизни, ничто не угрожает и обратный обмен телами обязательно состоится, ведь нельзя же вот так разбрасываться таким роскошным телом направо и налево.
Но почему три дня? И почему именно она, Ника? Вот уж, на чье тело точно никто не позарился бы. Но ведь позарились. С сомнением и растущим чувством тревоги Ника посмотрела на непонятное крохотное существо, взирающее на нее с почтением. Где-то в глубинах дома прогудел гонг, заставив ее от неожиданности вздрогнуть.
-- Пришло время собираться на совет Матерей Первых Домов, - торжественно объявила тонким голоском Никина галлюцинация.
-- С-совет? - перепугалась Ника, поняв, что вместе с красивым телом ей перепали и проблемы его хозяйки, и попыталась отвертеться. - А я-то тут причем?
-- Вы - Фиселла, Мать Первого Дома в Мензоберранзане, Дома Де Наль. Вы - первая после Великой Жрицы богини Ллос. Вы просто обязаны присутствовать на Совете Матерей, который не сможет состояться без вас! - с непреклонной решимостью вещал кроха.
-- Я ничего здесь не знаю, что я могу решать на этом совете? Кстати, где я вообще нахожусь? Как мне себя вести? Что говорить? Меня сразу расколют, едва я открою рот и обвинят, бог знает в чем. Что мне тогда делать? - Ника в отчаянии схватилась за голову.
-- Может, я все-таки сплю, а? - с надеждой посмотрела она на кроху, и когда тот покачал головой, жалобно спросила: - Может мне сразу открыться этому родительскому совету, или как там его...
-- Не стоит делать этого, смертная. Тебя тут же отдадут в жертву Ллос, и ты никогда больше не увидишь своего дома. На совете Первых Домов Мензоберранзана тебе не придется ничего говорить, просто соглашайся со всем, что ты услышишь, - кроха говорил с такой уверенностью, что перепуганная, сбитая с толку Ника начала приобретать хоть какую-то почву под ногами.
-- То есть я смогу просто молча отсидеться?
-- Разумеется
-- Как тебя зовут, наперсточек?
-- Мое имя Клопси, смертная, - кроха выпрямился, выпятив грудь. - Так называла меня моя владычица. Называй так и ты.
-- Отлично, Клопси, - улыбнулась Ника, - ты пойдешь со мной.
-- Нет, нет... это невозможно, - перепугался кроха, растеряв всю свою самоуверенность. Его серое личико побелело. - Если меня обнаружат, то казнят. Пощадите бедного Клопси!
-- Не бойся. Я тебя спрячу, и если ты не будешь трястись от страха, а посидишь тихонечко, тебя не обнаружат. И потом... я сама боюсь, а в твоей компании это делать веселей.
Высокие двустворчатые двери бесшумно открылись, и в покои вошли две красивые женщины в темно-синих, похожих на монашеские балахоны, одеждах. Но, когда они распахивались, под ними были видны бледно-голубые, облегающие изящные фигуры, платья. Их затейливо заплетенные и перевитые волосы были убраны в замысловатые прически. Обе поклонились Нике и молча принялись за дело.
Одна из них вынимала из сундука одежды и раскладывала на постели. Вторая подвела Нику к туалетному столику, усадила и, взяв щетку, занялась ее волосами. Ника терпеливо сносила долгую изнуряющую возню со своими волосами, которые расчесывали заплетали, переплетали, укладывали до тех пор, пока ее голову не украсила высокая прическа, скрепленная серебряными шпильками и алмазной диадемой, рассыпающей сияющие сполохи при малейшем повороте головы.
С некоторым сомнением, Ника осмотрела себя в зеркале: пусть она владычица какого-то там дома, но обязательно надевать на совет подобные украшения, в которых впору красоваться на балу или королевском приеме. С другой стороны, может, у них, в этом Мензор... словом может у них принято так являться на деловой прием.
Теперь подошло время второй служанки, и она подступила к Нике с роскошными до безобразия одеждами. Тело облегло жесткое от сплошной серебряной вышивки платье. Поверх него накинули темно-синий балахон вышитый опять же серебром. Ника с любопытством оглядела свой "деловой костюм", а тем временем служанки с поклоном пригласили ее следовать за ними. Как только они повернулись к ней спиной, открывая тяжелые створки высоких дверей, Ника быстро наклонилась, подхватила Клопси и спрятала руку с ним в складках балахона.
И пока Ника следовала за служанками длинным извилистым коридором, через анфилады арок, поддерживаемых едва подсвеченными колоннами, она сомневалась, будет ли от пыхтящего в ее кулаке и задыхающегося в складках балахона крохи какой-нибудь толк. В конце концов, не придумав ничего лучше, она сунула его за низкий вырез жесткого корсажа.
Прислужницы, открыв перед нею двери, ввели ее в огромный зал. Отшлифованные до зеркального блеска черного мрамора плитки пола отражали стены и непроницаемую тьму под бесконечно высоким потолком. Посреди зала тянулся длинный стол, по обе стороны которого были задвинуты стулья с высокими резными спинками. Возле каждого из них стояли, тихо переговариваясь, мужчины и женщины в богатых убранствах.
При появлении Ники они низко поклонились ей. Во главе стола высилось на специальном возвышении кресло под балдахином, украшенное золотой бахромой. Именно к нему направились прислужницы, за которыми следовала и Ника. Очевидно ей предстояло занять именно его. То, что она попала не на совет матерей, Ника сообразила по тому, что здесь находились мужчины, а длинный стол был уставлен сверкающей посудой.
Она расстроилась: есть под пристальными взглядами присутствующих - еще то удовольствие. А если окажется, что придется пользоваться при этом и кучей столовых приборов... Приподняв платье, как это делали дамы высшего света, которых Ника видела в кино, она поднялась на возвышение, откинув ногой шлейф своего плаща-балахона, и села на подушку кресла. Здорово это у нее получилось, и Ника немножечко приободрилась.
Одна из прислужниц начала нараспев читать что-то вроде молитвы, восхваляя великую Ллос и моля ее не отворачиваться от дочерей преданного ей Дома де Наль и покарать всех его врагов. В это время Ника разглядывала его многочисленных домочадцев. Раз она мать этого дома, то, получается, что все сидящие здесь - ее дети? Ну, надо заметить, что для такой многодетной матери у нее шикарная фигура. Хотя некоторые ее "детки" были если не ее возраста, то много старше своей мамочки. Все женщины и мужчины были такими же темнокожими, как она, и всех отличала особая красота, какая-то порода и аристократичность.
Белые волосы всех оттенков, от тусклой седины до белоснежных или платиновых, были уложены в затейливые прически. У женщин они были не такие высокие, сложные и богато украшенные, как у Ники. Простой покрой женских платьев дополнялся богатой вышивкой или драгоценными украшениями, но и в их количестве они уступали Нике. Положение обязывает.
Мужчины, сидевшие в дальнем конце стола, были одеты проще и строже. Их одеяния позволило Нике разделить их на две категории. Те, что носили короткие камзолы с глухими высокими воротниками, штаны, высокие сапоги из мягкой кожи и накинутый на плечи обязательный плащ-балахон, очевидно, принадлежали к военной касте. Мужчины преклонного возраста в мантиях с широкими рукавами и глухим воротом, застегнутыми застежками из серебра были, кажется, интеллектуалами. И все они, без исключения имели длинные волосы, заплетенные в косу, либо собиранные в высокий хвост. Впрочем, у некоторых они свободно спадали на плечи. И никаких украшений. Насколько женщины были увешаны ими, настолько мужчины или явно чурались их, или им, попросту, носить их не полагалось.
-- Моя владычица, - раздался голосок из-за корсажа, заставив Нику прервать наблюдения, очнуться и сообразить, что молитва уже окончена, а читавшая ее прислужница выжидающе смотрит на нее, как и все остальное общество, переминавшееся возле своих мест.
-- Разрешите им садиться за стол, моя владычица, - подсказал Клопси.
-- Как?
-- Подайте знак рукой
Ника подняла и опустила руку, как это делала училка английского языка в школе. Задвигались стулья. Все заняли свои места.
-- Отпустите своих сестер, моя владычица, - прошептал Клопси.
-- О ком ты говоришь?
-- О тех, кто только что прислуживали вам.
-- Мои сестры - прислуга? Родные?
-- Единокровные. От одной матери.
-- Благодарю вас, - улыбнувшись, произнесла Ника, обратившись к ним. - Вы можете занять свои места.
Что-то испуганно пискнул Клопси. Женщины, оказавшиеся ее сестрами, странно смотрели на нее. Та, что казалась помладше, растерянно взглянула на старшую, которая невозмутимо поклонилась и пошла к своему месту.
-- Вы не должны с ними разговаривать. Достаточно было одного жеста, чтобы отослать их от себя.
-- Ну, ничего себе! Они же мои сестры.
-- Так что же, - продолжал пискляво выговаривать ей Клопси. - Они призваны служить вам, Матери Дома де Наль, моя владычица.
-- Слушай, а твоя владычица вообще с кем-нибудь здесь разговаривала?
-- Для этого у нее был я.
Слуги в полной тишине начали разносить блюда. Перед Никой торжественно водрузили блюдо из тонкого хрусталя с золотистым вкраплением, на которой лежало нечто зеленое и кашеобразное.
-- Я это есть не буду. Спасибо, не хочу, - с гримасой отвращения прошептала она, когда слуга отошел, и обвела взглядом огромную полупустую залу.
От этой чужеродной, торжественно-мрачной величественности на нее накатила острая тоска. До того захотелось домой, подальше отсюда, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не расплакаться. Как ее сюда занесло? За что над ней так зло подшутили. И ведь это даже не смешно. А может, это все-таки сон, и она вот-вот проснется. Но в том-то и дело, что все происходящее не было сном. И кого поблагодарить за это? Что б он всю жизнь жевал эту зеленую кашку! Заметив пустующее место за длинным столом, она искренне позавидовала отсутствующему. Верно, кто-то из ее "детишек" заболел. Счастливец.
-- Эй, переговорник, - тихо позвала она Клопси. - Есть хочешь?
-- Мне достаточно общения с моей владычицей, - последовал галантный ответ из-за ее корсажа.
-- Не слишком ли тесное у нас с тобой получается общение?
Слуга сменил на ее столе блюдо, заменив хрустальную тарелку с зеленой нетронутой кашкой на золотую, украшенную тремя крупными рубинами по краям, на которой тряслось нечто, напоминающее бледный пудинг. Взяв золотую ложечку, Ника отломила кусочек пудинга и, поднеся его ко рту, неловко выронила себе на грудь. Цепкие ручки проворно поймали липкий кусок на лету, не дав ему коснуться Никиной кожи.
Наконец Клопси шепнул ей, что подошло время заканчивать трапезу, и по знаку Ники все поднялись из-за стола, сытые и довольные, кроме так и оставшейся голодной Мать Первого Дома. К ней приблизились ее сестры-прислужницы, с поклоном пригласив ее следовать за ними. И она опять куда-то отправилась в их сопровождении, и, судя по бесконечным темным коридорам и переходам, не в покои, из которых ее увели.
Они вышли на широкое парадное крыльцо с такими крутыми, уходящими вниз ступенями, что у Ники закружилась голова. Но она решила не подкачать и здесь, а мужественно и с достоинством, присущими ее положению, спуститься по ним, когда неожиданно у ее ног появился, покачиваясь, светящийся диск, чуть больше колеса КАМАза.
Старшая из сестер вытянула руку и опустила ладонь. Повинуясь ее приказу, диск подплыл поближе, к самым носкам Никиных туфель... Подхватив под руки, сестры заставили ее взойти на диск, и он тот час взмыл ввысь.
-- Клопси!! Я сейчас упаду! - в ужасе закричала Ника, стараясь удержать равновесие, стоя на летящем над домами диске.
-- Ты должна сесть на него, моя владычица. Хотя мне так понятно твое благоговейное изумление сим летающим приспособлением. Всех дикарей и низшие расы он приводит в необъяснимый ужас и страшное изумление. Разве этот предмет, созданный несравненными дроу, не доказывает, насколько они выше всех существ, когда-либо существовавших.
-- Так к кому я, в конце концов, попала: к эльфам или каким-то там дроу? - усевшись на диск и немного успокоившись, спросила Ника.
-- Дроу - это эльфы, с той лишь разницей, что они - венец эльфийской расы. Они стоят по своему разуму, совершенству и могуществу выше всех эльфов Подземья и Поверхностного мира. Дроу созданы для господства.
-- Хочешь сказать, что мы находимся под землей? - жалобно спросила Ника, пропустив остальные напыщенные, полные агитационно-плакатного пафоса слова крохи, уловив лишь спрятанную за ними страшную информацию.
-- Да, мы в благословенных Ллос землях Подземья. Здесь тысячелетиями процветает цивилизация дроу, хранимая мудрой и могущественной богиней. Ты должна испытывать гордость, восторг и почитать за счастье, что хоть на три дня тебе выпало побывать в неповторимом Мензоберранзане. Тем более, в качестве Матери Первого Дома.
Но Ника уже не слушала его, полностью поглощенная мрачной экзотикой, раскинувшейся под нею панорамой города, начисто позабыв о страхе ухнуть с диска вниз на каменную мостовую.
Высокие монументальные дома и дворцы, чьи башенки соединялись между собой арочными мостами, были окружены ажурными решетками. Но город, хоть и раскинулся под землей, не был погружен во мрак. Крыши, колонны, статуи, каменные изваяния пауков были подсвечены невидимым источником света, и Ника, как ни пыталась, не смогла разглядеть его.
Между роскошными дворцами теснились домишки попроще. С высоты летящего диска было видно, что с одной стороны, на границе города, росла роща гигантских грибов, а с другой - раскинулась черная гладь озера, чьи воды матово поблескивали от рассеянных в ней городских огней. По словам Клопси озеро называлось Донигартен.
Ника разглядывала причудливо извивающиеся внизу аллеи и центр города, который прочерчивали серебристые галереи с ажурными арками. И все это было подсвечено фиолетовым, голубым, розовым, желтым и зеленым рассеянным светом. Но своей световой насыщенностью и яркостью Нарбондель - огромная светящаяся колонна - затмевал все огни и был виден с любого конца города. Мензоберанзан, не знавший времен года, световой смены суток, утопавший в вечной тьме Подземья, лишь с помощью Нарбонделя отсчитывал свое время: минуты, часы, месяцы, годы, столетия. Каждый раз, ровно в полночь, башню Нарбонделя поджигал Архимаг. Раскаленный столб начинал медленно остывать, потухая сверху, и когда полностью остывал - а это случалось ровно в полночь - сутки заканчивались, и Архимаг снова поджигал его магическим огнем.
Мимо них пролетали такие же светящиеся диски, своеобразные экипажи дроу, но лишь разглядев узоры на одеяниях Ники и ее свиты, они сразу же опускались ниже, не смея возноситься над Матерью главенствующего Дома.
-- Обрати внимание, моя владычица, что передвигающиеся по воздуху диски имеют только богатые и сильные дроу, а такими можно признать лишь шестьдесят семей. Остальные дроу - это жрицы и воины. Жрицы среди них имеют привилегированное положение. У воинов имеется одно право -- умирать за Ллос и Мать дома, которой служат.
Куда бы ни поворачивалась Ника, она видела перед собой и далеко впереди огромный раскинувшийся город, который, по словам Клопси, существовал всегда. Она обернулась на своих сестер, что летели позади на дисках поменьше, держась по обе стороны от нее. Дальше на почтительном расстоянии следовала остальная свита.
Они подлетели к огромному куполу. К нему со всех сторон вели восемь извилистых каменных лестниц, то поднимающихся, то припадающих к земле. Они сходились к арочным воротам, находящимся по бокам купола, посредине которого зияла узкая стрельчатая дверь. Над ней они и зависли.
Ника с помощью сестер сошла с диска, вошла в эту узкую дверь, попав в огромное здание и спустившись по винтовой лестнице, очутилась в зале, который по своим размерам намного превосходил обеденный зал Дома де Наль. Ее сестры благоговейно склонили головы. Ника поспешила сделать то же самое и, кажется, вовремя. Во всяком случае, она не обратила на себя ни чьего внимания. У стен, во тьме, угадывалось движение множества неясных силуэтов. В центре зала над жертвенником, освещенным слабым фиолетовым свечением, возвышалась искусно изваянная из черного мрамора фигура паука, чья гладкая покатая спина была покрыта засохшей грязью.
- Где мы? - тихонько осведомилась у Клопси Ника.
-- В храме Ллос, - придушенно отозвался он, забившись поглубже в корсаж.
-- Только не говори, что мне придется проводить богослужение, - в тихой панике застонала Ника.
Младшая из ее сестер с уважением посмотрела на нее, решив, что она истово молится.
-- О, моя владычица, проводить богослужение - обязанность Верховной Жрицы и... здесь не проводят богослужения...
-- А что же тогда? Разве это не храм? - удивилась Ника, стараясь не проявлять явное любопытство, озираясь вокруг.
-- Храм, и вместе с тем, место казней. Сегодня все собрались здесь, что бы присутствовать на одной из них. Все молят Ллос, что бы она и на этот раз приняла жертву благосклонно. Но после того, разумеется, как состоится совет Матерей Первых Домов, который осудит ослушника.
Теперь Ника по-другому посмотрела на алтарь. То, что она приняла за засохшую бурую грязь на каменной спине паука, оказалось кровью казненных на ней жертв. К Нике приблизилась жрица и с поклоном попросила ее проследовать за ней. Она и сопровождающие ее сестры вышли из зала казней, попав в другую огромную залу с уходящим ввысь сводчатым потолком.
Дроу просто обожали все гигантское и грандиозное. За счет колонн, выстроившихся кругом, зал имел четко обозначенный центр. В их круге высился идол паука, вокруг которого выстроились кресла и среди них, опять же, возвышалось некое подобие трона. Миновав колонны, Ника обнаружила, что шествует по залу одна - ее сестры остались за колоннами, за которые им заходить не полагалось.
Оставшись одна в этой "зоне отчуждения", еще не дойдя до кресел, которые были уже почти все заняты, Ника решила прояснить вопрос, который все больше занимал ее, а потому замедлила шаг.
-- Я смотрю, твою госпожу судьба просто балует: почет, положение, богатство, власть. Чего ради она сбежала от всего этого? А? Эй, ты меня слышишь?
-- Она не сбежала, а оставила все это всего лишь на три дня.
-- Причина?
-- Я не знаю ее, моя владычица.
-- Не втирай мне, понял! - разозлилась Ника: до кресел оставалось всего ничего. - Ты сам мне говорил, что ты, якобы, единственный, с кем она общалась. Раз ты ее поверенный, то должен знать причину, почему я здесь.
-- Должен, но не знаю, - он беспокойно завозился между ее грудей.
-- Тебе там как? Хорошо? - насмешливо поинтересовалась Ника.
-- Мне никогда не было так чудесно, - серьезно и проникновенно отозвался кроха, вызвав у Ники ироничную улыбку, но она тут же сошла на нет, едва девушка подошла к кругу кресел.
Незанятым оставалось одно кресло и трон.
-- Я должна занять трон?
-- О, нет... - шевельнулся беспокойно Клопси.
-- Поняла...
Из-за колонны, одновременно с ней, появилась, величественно шествуя, старая жрица в черных одеждах, расшитых фиолетовыми пауками. Голову ее облегал черный чепец, обрамляя морщинистое, властное лицо. Двигалась она медленно, опираясь на посох увенчанный хрустальным шаром, заключенным меж лап серебряного паука. Ника заметила длинные, загибающиеся ногти старухи и восхитилась про себя: "Вот это маникюрчик". На груди жрицы висел медальон в форме того же паука, сидящего в центре ажурной паутины. Еще немного - и у Ники, она это чувствовала, начнется арахнофобия. Здесь во всем чувствовался явный переизбыток пауков.
Ника остановилась у кресла, пустовавшего рядом с троном. Все присутствующие здесь Матери главенствующих Домов встали и поклонились то ли ей, то ли Великой Жрице. Ника, украдкой, с интересом оглядела их. Все возглавлявшие влиятельные Дома Матери казались старше Ники, кроме одной. Эта Мать, носящая зеленые одежды, расшитые золотой нитью, приходилась ей почти ровесницей. Кроме этого Ника почувствовала некоторую неловкость от того, что все они были довольно скромно одеты, без того изобилия украшений, что были на ней.
Верховная Жрица медленно опустилась на трон, дав знать остальному собранию, что и они могут занять свои места. Устроившись на своем месте, Ника решила, что теперь можно и вздремнуть, сохраняя на своем лице выражение неусыпного внимания, как она это частенько проделывала на лекциях по философии.
Верховная Жрица гневно оглядела присутствующих и особо, как показалось Нике, посмотрела на нее, сделав какой-то знак рукой. Из-за колонны появились солдаты, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении женщинами. Они конвоировали старика, бредущего со склоненной головой. Введя его в круг кресел, они поставили его на колени перед алтарем и удалились. Старец стоял на коленях с понуренной головой, не смея поднять ее. Его длинные спутанные белые волосы падали на лицо. Выглядел он жалко.
-- Признаете ли вы, собравшиеся здесь Матери Первых Домов Мензоберранзана, что этот мужчина совершил тяжкое преступление, ослушавшись повеление Совета, а значит, и воли великой Ллос, - гневно вопросила Верховная Жрица
-- Признаем, - слажено ответили Матери со своих мест.
-- Признаете ли вы, что он заслуживает жесточайшей смерти! - снова торжественно обратилась к совету Верховная Жрица.
-- Признаем, - так же дружно отозвался Совет.
Клопси тревожно завозился.
- Ты угомонишься или нет? - зашипела на него Ника, едва удерживаясь, что бы не захихикать от щекотки. - И объясни, за что казнят старика?
Верховная Жрица стукнула посохом об пол и гневно воззрилась выцветшим взором на Нику, как и остальные Матери Первых Домов, не одобряя то, что она нарушает торжественность момента. Их лица были надменны и от того казались одинаковыми. Трудно было даже предположить, чтобы эти женщины когда-нибудь улыбались.
-- Этот мужчина, - Жрица бросила на осужденного презрительный взгляд, - Этот мужчина, уже не первый раз пренебрег указаниями Совета. Но сейчас его непослушание не должно остаться безнаказанным, поскольку Мать того Дома, к которому принадлежит сей крамольник, сама не в силах усмирить своего раба, погрязшего в тяжких преступлениях и подлом предательстве.
Ника с миной осуждения покачала головой - мол, надо же быть такой растяпой, чтобы ни приструнить какого-то дряхлого деда. Жрица до того, внимательно оглядывая собрание, всем своим видом выказывая негодование, вдруг повернулась к Нике.
-- Что вы скажете на это, Мать де Наль? - резко спросила она, негодующе поджав тонкие бледные губы.
-- Я целиком и полностью осуждаю ту Мать, что не в силах справиться со своим слугой, - тоном примерной ученицы ответила Ника.
Жрица окинула ее холодным взглядом.
-- И вы при всех признаете, таким образом, свое бессилие Мать де Наль, - вкрадчиво поинтересовалась она.
Остальные Матери с напряженным внимание подались в своих креслах вперед, чтобы не пропустить ни слова из сказанного. Их лица выражали явное, неприкрытое торжество и злорадство. Некоторые из них удивленно переглядывались.
Словно в тяжком раздумье Ника склонила голову, прошептав:
- Что происходит? Почему на меня такой наезд?
-- Осужденный - лорд вашего Дома, Дорган де Наль
-- Придушу, - сквозь зубы прошипела Ника. - Быстро сказал мне, в чем его вина?
-- В том, что он повел битву не так, как предписывал ему Совет.
-- Он ее проиграл?
-- Нет. Он победил...
Ника ничего не поняла. Старого, опытного военачальника собрались казнить за то, что он не послушал кучки куриц, ничего не смыслящих в военном деле, и выиграл сражение? Жрица все также выжидающе смотрела на Нику, тогда как другие Матери негромко переговаривались между собой. Ника подняла голову:
- Я очень хорошо понимаю ваше недовольство, - сказала она, - Ибо сама недовольна, и прежде всего собой, - она театральным жестом прижала руку к груди, подбавив в голос пафоса. - Ваши нарекания справедливы, но хочу напомнить, что этот... презренный, победил...
-- Дворфов, - быстро последовала подсказка из-за корсажа.
-- ... победил дворфов, воинственную и жестокую расу, - сочиняла она на ходу, развивая тему. Подобный прием не раз выручал Нику на экзаменах.
-- Он унизил Совет, посмев ослушаться его, - бросила со своего места одна из Матерей.
-- Мы не можем оставить такой поступок безнаказанным. Иначе все мужчины начнут проявлять неповиновение, - поддержала ее другая в синем одеянии, с вышитой по нему белым шелком паутиной.
-- Разве вы не видите, что Мать де Наль еще на что-то надеется, - с оскорбительной насмешкой выкрикнула особа в зеленых одеждах, Мать какого-то там Дома.
Нахмурившись, Ника подняла руку, призывая к молчанию, сорвавшуюся на нее свору баб, вспомнив, что все-таки она здесь главенствует.
-- Скажите, почему Совет поручил именно ему, - она указала на старика стоящего, на коленях, - возглавить битву с дворфами?
-- Ответьте мне? - потребовала она, так и не дождавшись ответа, и поочередно глянув на каждую из Матерей, повернулась к Верховной Жрице.
-- Потому что он не проиграл ни одной битвы, - нехотя ответила та скрипучим голосом, тем не менее, сбавив обороты. - Но он унизил Великую Ллос. Что значит вся слава Мензоберранзана со всеми дроу, обитающим в нем, в сравнении с незапятнанным именем нашей благословенной богини? Не забывай этого!
-- Что ж, тогда придется казнить, - покорно вздохнула Ника, заметив, как напряглась спина обреченного. - По-видимому, у кого-то из присутствующих здесь Матерей имеется в подчинении военачальник, не уступающий в искусстве сражении этому...- "Доргану" подсказали из-за корсажа, - Доргану, - повторила Ника, обведя рукой Собрание.
Она блефовала на свой страх и риск, ожидая, что вот-вот посыпятся имена тех, кто сможет заменить умудренного опытом опального полководца на его посту. Однако Матери хранили молчание.
-- Мы не умаляем его заслуг, пойми, - миролюбиво произнесла Верховная Жрица, с интересом разглядывая Нику. - Но повторю еще раз, твой лорд ослушался Совет. Поступив так, разве он не игнорировал повеление самой Ллос. Ты считаешь это допустимым? Власть Ллос незыблема. Мы не можем попустительствовать даже небольшой небрежности в отношении к богине. Дорган должен быть казнен!
Произнося роковые слова, Жрица со значением смотрела Нике в лицо.
- Матушка, - прошептал осужденный, подняв голову и смотря на Жрицу.
-- Я - Верховная Жрица! - ледяным тоном отчеканила старуха, стукнув посохом об пол. - Ты должен помнить об этом, преступник.
Ника на миг потеряла дар речи, как и способность хоть что-то соображать. Мысли ее перепутались. Она не могла понять того, что сейчас происходило на ее глазах. Получалось, что мать настаивает на смерти собственного сына? Куда она попала?
- Э-э... Я глубоко почитаю всесильную Ллос, - пробормотала Ника, чтобы хоть что-то сказать, потому что Матери не спускали с нее глаз, а она не хотела, чтобы они заметили ее замешательство. - Однако почему мы недооцениваем могущество самой богини? Вы обвиняете этого воина в том, что он ослушался ее волю в лице Совета. Но, может быть, Ллос сама снизошла к нашим войскам, чтобы помочь дроу победить? Подумайте о том, что может, во время жаркой битвы во имя ее, она, видя перевес на стороне противника, когда решающей может быть минута и просто нет времени сноситься с Советом и ждать, когда вы передадите ее повеление сражающемуся лорду, напрямую помогла ему.
-- Нет! Никогда Ллос не снизойдет до общения с мужчиной, а если подобное происходит, то только для того, что бы пожрать его! - отрезала Жрица.
-- Мне это известно, - быстро перестроившись, кивнула Ника. - Но я не помню, чтобы богиня явилялась к нам и дала тот совет, которым пренебрег этот ослушник, - замирая от страха, а вдруг богиня все-таки появлялась на совете, но от этого не менее уверенно говорила Ника. - Я настолько верю в Ллос, что допускаю ее личное вмешательства в битву, которая неминуема была бы проиграна на ее глазах, следуй военачальник указанию Совета. Она сама подсказала ему правильное решение. Мы, дроу, существуем, дышим, свершаем что-что только во славу Ллос и, разве богиня поступится тем, чтобы хоть какая-то крупица, прибавляющая ей славу, была бы попусту утеряна, а победа подарена жалким дворфам.
Верховная Жрица насупилась, обдумывая только что услышанное. Ника же в этот момент испытала ни с чем несравнимое облегчение: что ж, пока она идет верным, хоть и зыбким, путем, грозящим оборваться в любой момент и увлечь ее в смертельную ловушку. А ей это надо?
-- Мы не можем знать этого наверняка, - сварливо произнесла Верховная Жрица. - Ллос не явила нам доказательства твоих слов.
-- Доказательство - его победа! - с пафосом, от которого самой же стало смешно, простерла руку к старику Ника. Только бы не заиграться.
-- Не слушайте ее! - выкрикнула облаченное в зеленое Мать. - Всем нам известно, на что она надеется, спасая этого отступника и предателя. Дорган - ее последний шанс добиться у Ллос милости.
Ника внимательно посмотрела на нее, и та ответила вызывающим взглядом. Зеленые одежды как нельзя шли этой яркой, красивой эльфийке. Ее глаза то и дело отсвечивали красноватым фосфорицирующим огнем, чем она напоминала Нике разъяренную кошку.
-- Что эта Зеленая имеет против меня? - шепотом спросила Клопси Ника.
-- Ее честолюбие столь велико, что она считает возможным занять твое место, моя владычица.
Верховная Жрица, ожидала, что ответит Мать Дома де Наль, но Ника сочла нужным проигнорировать выпад Зеленой выскочки и сказала, указывая на мужчину:
-- Может он, все расскажет сам? - вызвав этим явное замешательство Совета.
Клопси тревожно завозился за ее корсажем, и Ника сообразила, что допустила какой-то крупный промах. Ее догадку подтвердило светящееся мстительным торжеством лицо стервы в зеленом, и Ника закусила губу.
Напряженное молчание нарушила Верховная Жрица:
-- Никогда еще мужской голос не осквернял святилище Ллос! - с оскорбленым видом и неприкрытой враждебностью, отчеканила она.
Вот так финт! Оказывается, в этом Кензобарабане, нет... э-э... в Мензурбаране, осужденные не смеют не то что оправдаться, но даже лишены последнего слова.
-- Разве совет Матерей Первых Домов не желает узнать почему мужчина посмел ослушаться их волю?
-- Меня это не интересует, - едко заметила одна из Матерей. - Достаточно того, что он имел наглость ослушаться нас.
-- Слишком много воли берет Мать де Наль, - поддержала ее другая.
-- Просто удивительно, что она все еще Мать Первого Дома...
Совет дружно вгонял гвозди в гроб Ники. Когда же все высказались, а все высказывания сводились к тому, что Мать де Наль не угодна, и терпение Совета иссякает, последнее слово взяла Верховная Жрица.
-- Мы не будем слушать преступника, что бы не оскорблять тем Правящий Совет. Он будет наказан! - изрекла она окончательное решение, поджав сухие бледные губы.
"Ну, ничего себе! Мать его!" - выругалась про себя Ника. Ее душа клокотала от возмущения не столько тем, что решение было несправедливым, сколько тем, что оно было глупым. Во всем этом не было ни капли здравого смысла, только фанатизм и тупое упрямство. Безумие вот так, запросто, лишать жизни человека, который ни в чем не провинился, а напротив, сделал все, чтобы жизнь его судей процветала в мире и благополучии. Неужели дроу не знают другого наказания, кроме казни. С этой самой минуты она решила, что не уступит этим курицам старика-военачальника. Она, как бы выразился Женя и Наташа, "уперлась из принципа". Она решила исходить из постулата, что в каждом споре есть третья сторона.
-- Он будет наказан, - сухо повторила она слова Верховной Жрицы. - Отлично! И этим решением, быть может, навлечем гнев Ллос. Уверены ли вы в том, что богиня восхитится вашей несгибаемостью, достойной того, чтобы применить ее где-нибудь в другом месте. Например, на поле боя. Или с дворфами уже покончено? Уверены, что они откажутся от мысли о мести. Думаю, пора воззвать к самой Ллос, и пусть богиня сама решит, что делать с этим, так называемым, преступником.
-- Никто не смеет тревожить богиню по пустякам, - скрипуче возразила Верховная Жрица.
-- Я так и не поняла: вы печетесь о славе Ллос или о своем удобстве? Победа во имя нее теперь оказывается пустяк? И то, что она, возможно, сама вмешалась в битву, чтобы не дать дроу, что скрупулезно следовали инструкции Совета, проиграть ее, по-видимому, тоже пустяк?
Ника "давила проблему" до тех пор, пока Верховная Жрица не остановила ее, подняв руку с узловатыми пальцами с длинными загибающимися ногтями. Выпрямившись на своем каменном троне, она оперлась на посох и закрыла глаза. Ника до боли сжала подлокотники кресла. Похоже, что старуха впала в транс. Никто не осмеливался нарушить стоявшую в зале тишину, все напряженно чего-то ждали, и даже Клопси перестал ворочаться и вздрагивать за корсажем.
Хрустальный шар под серебряными лапами паука, венчавший посох Верховной Жрицы, затеплился круговоротом белого и лилового цветов. Он завораживал взгляд, и Ника, поспешно отведя глаза в сторону, посмотрела на осужденного, за которого билась с таким упорством, вспомнив пустовавшее за столом место в доме де Наль. Словно почувствовав ее взгляд, мужчина поднял голову, взглянув ей в лицо. И Ника, уже во второй раз за время совета испытала шок, но не от того с какой ненавистью смотрел он на нее, а от того, что старик оказался молодым мужчиной, с тонким, но суровым лицом с выражением непремиримости на нем.
"Ну же, парень, давай используй свой шанс", - взглядом подбодрила его Ника, когда он настороженно в ожидании подвоха, взглянул на нее.
-- Мои воины, как было приказано Правящим Советом, двинулись к Пещерам Алмазных россыпей, но у Горячих Камней были встречены засадой дворфов, - начал рассказывать осужденный лорд, не поднимаясь с колен. - Ллос не дала бессмысленно погибнуть своим детям-дроу. Разведчики вовремя заметили засаду и, не поднимая шума, вернулись к основным силам. Я разделил солдат, послав часть из них к Пещерам Алмазных россыпей. Другая часть, отвлекая внимание дворфов, подошла к месту засады. Мы перестроились и отбила их атаку. Тем временем, из Пещер Алмазных россыпей в спину им ударили те, кто был послан в обход. Следуя повелениям Ллос, дроу победили дворфов, не потеряв ни одного солдата.
Очень хорошо. Этот лорд Дорган показал Совету фигу в кармане, намекнув, что имела место измена. Кто-то из этих семи клуш подробно информировал врага о планах Правящего Совета. И судя по тому, как старается Зеленая мамочка, это вполне могла быть она. Ника огляделась. Интересно, это заметили все или только она? Выслушав рассказ военачальника, Совет какое-то время хранил молчание, но Ника чувствовала, что настроении Матерей изменилось, и слова Верховной Жрицы подтвердили это.
-- Великая Ллос явила мне своей, недостойной слуге, свое решение: Мать Первого Дома де Наль сама должна привести своего оружейника к полной покорности, с суровостью, на какую она только способна.
Совет пришел в замешательство. Ника растерянно огляделась, взглянув на опального лорда. Ответом ей был взгляд полный ненависти. Лицо его заметно посерело, углы губ вздрагивали от отвращения.
-- Это нелепо! - Матери в зеленом изменила выдержка. Она вскочила со своего места. - Подумайте, он перенял этот прием сражения у презренных дворфов, кроме того, всем известно, что она - жест в сторону Ники, - каждую ночь подвергает оружейника истязаниям, а он все упорствует, не думая уступать ей.
-- Но мы знаем так же, что Ллос покровительствует Фиселле, Первой Матери Дома де Наль, - жестко осадила ее Верховная Жрица, подавляя своей непререкаемой властью всякое недовольство, холодно взглянув на перечившую ей Мать.
Морщины на ее лице углубились, черты стали резче от ярких вспышек в хрустальном шаре посоха. Мать в зеленых одеждах упала в свое кресло, не скрывая досады.
-- Обещаю, что ослушника ждет самое жестокое и мучительное наказание, - пообещала Ника, для большей убедительности прижав ладонь к груди и склонив голову. Алмазы на ее диадеме сияющими бликами брызнули во все стороны.
По знаку Верховной Жрицы женщины-воины схватили дроу под руки и повели его из зала. Но прежде чем подняться на ноги, эльф вдруг пристально взглянул в лицо Матери Дома де Наль и, не будь Ника в это время занята Зеленой стервой, упорно стремившейся ее потопить, этот взгляд заставил бы ее насторожиться.
-- Настало время Правящему Совету Первых Матерей Мензоберранзана занять свои места в храме, - напомнила Верховная Жрица.
Каждая из шести женщин, поднявшись, с достоинством поклонилась ей. После чего величественно удалились в разные концы зала, где каждую ожидала ее свита. Но как только Ника поднялась со своего места, собираясь последовать их примеру и удалиться, как посох Верховной жрицы преградил ей дорогу.
-- Что это ты устроила сейчас, Фиселла? - сухо поинтересовалась старуха. - Почему ты не предупредила меня о том, что передумала казнить Доргана? Разве ты не хочешь спастись от гнева Ллос? Разве мы не решили все взвалить на моего сына? Разве я не посылала дворфам весть о готовящемся нападении у Пещеры Алмазных россыпей? Похоже, у тебя появился другой замысел, хотя не понимаю, что тут уже можно поделать. Не хочешь поделиться со мной своими мыслями? Судя по тому, как ты повела себя, они у тебя имеются?
Ника чуть не расхохоталась. Так она еще и предательница! Какой же должно быть циничной лицемеркой предстала она перед этим лордом. Вообще-то, ее это не должно волновать. Завтра ее уже здесь не будет, а лорд, если не дурак, воспользуется шансом и сдернет из этого Мусорбанана. Между тем, старуха покачала головой.
-- Тебе не совладать с упрямством твоего мужа. Кому, как не тебе, знать это. На что ты рассчитываешь? Думаешь, он отблагодарит тебя так, как ты этого больше всего жаждешь? Вспомни, что у тебя осталось всего лишь два тления Нарбонделя до твоей встречи с Ллос. И еще. Как бы все ни сложилось,помни, сегодня я сделал все, что могла, и ты сама не захотела принять помощь от меня. Теперь я больше ничего не должна тебе. Помни об этом.
-- Я запомню, - кивнула Ника, так ничего и не поняв.
Единственное, что она сообразила, испытав третий раз за время Совета шок, что этот красавец с белыми волосами, ко всему прочему, еще и ее муж.
Идя по залу к поджидавшим ее сестрам, она шепнула Клопси:
-- Я тебе голову оторву, маленький мерзавец.
-- За что, моя владычица, - испуганно захныкали из-за корсажа.
-- За то, что от тебя никакого толка. Ты должен был помогать мне, рассказав все, что тебе известно о моем положении и окружении. Из-за твоих недомолвок я только и делаю, что попадаю впросак.
-- Больше такое не повториться, моя владычица, - последовало горячее уверение.
Жрица взглядом проводила Верховную Мать, что-то возмущенно шепчущей себе под нос, и когда та скрылась за колоннами, задумалась.
Что-то было не так. И в том, как прошел Совет Матерей, и в самом поведении Верховной Матери. Непонятное поведение де Наль тревожило жрицу все больше по мере того, как она думала о ней. С чего вдруг Фиселла начала по другому относится к Доргану. Не было ли это изворотливым ходом, о котором Фиселла "случайно" позабыла предупредить ее, Верховную Жрицу. Эта дура сама до такого додуматься не смогла бы, в чем бы ни состояла ее новая игра. Кого предпочла Фиселла ей, Верховной Жрице? Громфа? Но этот трус не посмеет выступить против нее, Берн. Тиреллу? О, она предпочтет воткнуть нож в спину своей сестры, чем вступить с ней в союз. И в чем бы ни заключалась ее хитрость, эта дрянь явно решила пожертвовать ею, Берн, только потому, что она мать - Доргана, мерзавца и бунтаря. А в глазах богини каждое из перечисленного, считалось тягчайшим преступлением.
Неясная тревога не оставляла жрицу, а это означало, что ответ на свой вопрос она так и не нашла, и не будет мира в ее душе. Не было ничего страшного в том, что Фиселла нашла нового союзника. Это следовало ожидать, и ей, матери Берн, это ничем не грозило. Она умела раскусить самую изощренную интригу, переиграть соперницу и расправиться с ней во имя Ллос. Так было всегда, ибо тогда не была бы она Верховной Жрицей. Так что же тогда не давало покоя Берн?
Жрица заставила умолкнуть свои мечущиеся мысли и тревоги и погрузилась в полное безмолвие. Вскоре ответ, нашелся. Фиселла изменилась, и за ней ни кто не стоял. Она была одна. Или, все таки, нет? Сидя неподвижно, Берн долго привыкала к этой невероятной, абсурдной догадке, которая, впрочем, все объясняла.
Верховная жрица обессилено откинулась на спинку каменного кресла. Ей стало не по себе. Пускай дерзкая выскочка, выйдя из-под ее повиновения, принялась плести паутину своей интриги. Это бы вызвало в Берн только гнев, и она сумела бы припугнуть эту дуру, напомнив лишний раз, чем она обязана ей, Верховной Жрице. Она бы просто проучила ее хорошенько, показав, чем она является на самом деле. Все они через какое-то время, забываясь, мнят себя истинными владычицами Мензоберранзана, кроме разве что прежней старшей Матери де Наль, которая всегда вела с Берн, как с равной себе, и никогда не забывала о том, насколько та может быть опасна.
Во всяком случае, Берн теперь знает, что ей делать с Фиселлой. Она припугнет ее публичным разоблачением и последовавшим за ним позором. Знать бы только с кем на самом деле имеет дело еще. Жрица была очень стара и не обольщалась, понимая, что дело не в своевольной Фиселле де Наль, а в том неведомом могущественном маге, который смог внушить ей нечто другое.
Повидимому Фиссела и тот кто вступил в сговор с ней, решили, что сумеют скрыть от нее, Верховной Жрицы свою интрижку. Пусть так. Но разве от богини возможно укрыться? Берн усмехнулась. Она отдаст Фиселлу Ллос так же безжалостно, как та, в свою очередь, предала ее, отрекшись от их союза. Берн решила, что захватит Фиселлу и пытками вырвет у нее имя мага, который осмелился пойти против нее, Берн.
Итак, она приняла решение. Опираясь на свой жезл, Берн поднялась и, покинув зал Совета, прошествовала длинными запутанными коридорами через анфиладу огромных пустынных пещер, выйдя в грот с нависающим потолком. Из темного угла к ней навстречу двинулся бесформенный силуэт - это была дежурившая у низкой двери молельни жрица. Верховная Жрица жестом велела ей оставит ее одну.
Бесшумной тенью та метнулась к выходу в коридор, а Берн, толкнув тяжелую дверцу, кряхтя, согнулась, чтобы войти в нее. Так и следовало подходить к священному алтарю, перед которым молились Ллос не одно поколение Верховных Жриц.
Молельня больше походила на нору, по ее стенам сочилась вода, камни покрывала бледные пятна плесени. Воздух здесь был затхлым, тяжелым. Как всегда, все это угнетающе подействовало на Берн. От сырости у нее заныли кости. Но ей было не выбирать. Именно здесь Ллос всегда отзывалась на молитвы, подавая свои знаки.
Настраивая себя на благоговейный лад, превозмогая боль, Верховная Жрица торжественно возложила на необтесанный камень алтаря свой жезл. Пообещав себе, что займется собою после и заставив себя не обращать внимание на ломоту в суставах, прикрыла глаза и начала молиться. Она молила паучью богиню, этот источник жизни темных эльфов, простить ей, что не возложила сегодня на ее алтарь обещанной жертвы и милостиво открыть, кто стоит за спиной Фиселлы де Наль.
Но ничего не происходило, а Берн все тяжелее было находиться в гроте - силы уходили, каждый сустав ее тела выворачивало, и она начала думать, что ошибалась в своих умозаключениях. Именно тогда, словно отвечая на ее отчаянный призыв, шар жезла слабо замерцал - богиня услышала ее - и вспыхнул так, что старая жрица закрыла лицо руками, защищая свои чувствительные к свету глаза. Когда же решилась открыть их, то не поверила увиденному.
Вытерев слезящиеся глаза, она озадаченно разглядывала то, что лежало перед ней на алтаре, пытаясь разгадать ответ Ллос. На камне алтаря лежало гигантское паучье яйцо. Что бы оно ни означало, Верховная Жрица поняла, что ей запрещено трогать Фиселлу де Наль. Но как это возможно, чтобы богиня защищала обманщицу? И как это яйцо, означающее будущее паучье потомство, было связано с самозванкой? Пророчество? Все это не укладывалось в голове Берн. Ноющая боль в старых костях мучила и не давала сосредоточиться, а мысль побыстрее покинуть молельню уже не покидала ее.
Но Берн не могла уйти, не убедившись в том, что правильно поняла ответ богини. Но как бы она не старалась истолковать его в свою пользу, у нее это не получалось. Ллос отчего-то связывала свое будущее с Фиселлой. В конце концов, чтобы удостовериться в истинности ответа богини, жрица благоговейно коснулась поверхности яйца. Туго натянутая тонкая кожица его неожиданно лопнула, и оно сморщившись начало опадать, теряя свою упругость. Мутная вязкая околоплодная жижа яйца вытекла на холодный камень. И вот в этой темной лужице уже белесой тряпицей лежало то, что осталось от яйца.
-- Всевидящая Ллос, я не хотела этого, ты же знаешь! - в ужасе от содеянного, Берн попятилась от алтаря. - О, прости, прости мое кощунство! Что мне сделать, что бы получить твое прощение?
Она замолчала, прислушиваясь к едва уловимому свисту.
-- О, нет! - с мукой взмолилась старуха, тяжело и неловко падая на колени. - Только не это! Ты знаешь, я не перенесу здесь и минуты...
Свист стал резче, громче и Берн поникла.
-- Я повинуюсь, - прошептала она.
С этой минуты, что бы вернуть себе расположение Ллос, Верховной Жрице следовало три полные декады Норбонделя находится в молельне, поститься и молиться, не покидая ее.
После долгого, нудного богослужения, происходившего перед каменным идолом паука с женским лицом, - ничего отвратительнее Ника не видела, - у нее разболелась голова. Что больше было тому виной, заунывные восхваления, в которых она ничего не понимала, или мечущиеся тревожные мысли? В дом де Наль она вернулась измотанной, в полном замешательстве. Отказавшись от трапезы и заявив, что решила поститься, она, миновав трапезный зал, по длинным коридорам и переходам в сопровождении сестер прислужниц вернулась, наконец, в свои покои.
Ника металась из угла в угол, не представляя как ей быть и что она может предпринять, когда все эти курицы настроятся на ее покои, чтобы наблюдать за тем, как она будет пытать непокорного. Она в досаде кусала губы, потому что не собиралась заниматься чем-то подобным. Пытки? Б-р-р. Она понятия не имела, что делать, зная только одно - пытать не будет ни за что. Она повернулась к Клопси, который сидел тихонечко, боясь привлечь ее внимание.
- Слушай, - задумчиво произнесла Ника, и Клопси услужливо подался вперед, - а каким образом Совет собирается наблюдать за происходящим здесь?
- Великая Жрица обладает магическим кристаллом, через который можно увидеть все, что делается в Мензоберранзане и даже за его окрестностями, моя владычица.
-- Значит, ничего нельзя сделать?
-- Госпожа Фиселла владела магией, и ее подобное не волновало.
-- А меня вот волнует
- Если вы пожелаете, госпожа, то маг Дома де Наль попробует своим колдовством помешать Совету смотреть за вами, замутив видимость в кристалле.
- Отлично! Пусть позовут ко мне этого мага...
Через какое-то время, старшая сестра-прислужница ввела к Нике мужчину в длинном балахоне, одного из тех, что сидел за столом во время общей трапезы.
- Простите, госпожа, за промедление, но ваш слуга был занят, - поклонилась она.
- Хорошо. Можете уйти, - нетерпеливо отослала ее Ника, и когда старшая сестра вышла, спросила мага:
- Чем вы были заняты?
- Я... я ставил опыты... - заикаясь ответил маг, нервно тиская пальцы в широких рукавах мантии.
- Похвально, что вы оттачиваете свое мастерство, потому что пришло время посмотреть, на что вы способны.
- Моя госпожа... - с растерянным видом и ужасом в глазах, шагнул к ней мужчина. - Я сделаю для вас все, что в моих силах.
- Надо сделать так, что бы Совет Матерей ничего не смог разглядеть в свой магический кристалл, когда настроит его на мои покои. Понятно? Я не желаю, чтобы за мной подсматривали.
Маг побледнел и, схватившись за сердце, начал хватать ртом воздух.
- Налейте себе вина и... не надо падать в обморок. Да что это такое? Что я такого сказала?
- Меня... меня казнят, - прохрипел маг. - Никто не смеет совершать подобное... это же Совет Матерей...
-... и я Мать Первого в Мензоберранзане Дома. Правительница этого города, черт побери! - стукнула кулаком по столу Ника, выведенная из себя.
Маг осел на пол, лишившись чувств.
- Дай ему каких нибудь нюхательных солей, или что тут у вас предусмотрено для слишком чувствительных мужчин. Вот так...
Маг дернулся, когда Клопси сунул ему под нос маленькую подушечку, которую вынул из шкатулки. По комнате разнесся резкий запах. Маг очнулся и сел. Он был бледен, руки его заметно дрожали.
- Не поднимайтесь, - сказала Ника, встав перед ним.
Хотя ей совестно было мучить беднягу, но ведь и ей деваться было некуда. Однако перепуганного мага прежде следовало успокоить.
- Неужели вы допускаете мысль, что у меня не хватит сил и власти, чтобы защитить вас. Верных людей я не сдаю. Совету же доходчиво объясню, что не желаю, чтобы за мной подсматривали в то время, когда разбираюсь с непокорными, видя, какими методами я привожу его к послушанию. Может, я не желаю раскрывать свои секреты раньше времени. Ясно?
- Да, моя госпожа. Но я, способен лишь на то, чтобы затуманить кристалл, слышимость, увы, останется.
- Хорошо. Идите и сделайте то, что обещали. Через полчаса Совет не должен видеть ничего из того, что здесь будет происходить.
-- Да, моя госпожа, - поднявшись с пола маг, все еще бледный и дрожащий, низко поклонился, и пошатываясь, вышел, прежде пропустив в дверях старшую сестру-прислужницу, подобострастно поклонившись ей.
Встав перед Никой, та выжидательно смотрела на нее, а Ника, в свою очередь, на нее, не понимая, чего та от нее ждет. Чего надо-то?
- Сделать все, как обычно? - наконец вкрадчиво спросила старшая сестра. - Убить мага, как только он закончить заклинания? - уточнила она, не дождавшись ответа.