Не иди впереди меня -- возможно, я не последую за тобой.
Иди рядом, и мы будем одним целым.
Индейская мудрость
Тем временем, подгоняя Лори и пытаясь догнать индейца, Белая не подозревала о душевных муках своего друга. Нагнав Хению, она, сохраняя небольшую дистанцию так, чтобы не терять его из виду, держалась позади него. Хотя он сменил одежду вождя на потертые леггины, а вместо рогатого головного убора в его волосах торчали два жалких пера, ехать рядом с ним было страшновато, да и незачем. Меньше всего думала Белая о щекотливости и недвусмысленности своего положения: одна в прерии с дикарем, у которого бог знает, что на уме. Но в первую очередь она бы так подумала в своей прошлой жизни. Там таким вещам придавалось не маловажное значение и даже могло, как следует испортить репутацию и будущее девицы на выданье. Но не здесь и не сейчас. Она достаточно узнала об индейцах, чтобы бояться за свою честь. За все то время, что она находилась у них в плену, она не подвергалась насилию со стороны мужчин, если не считать того недоразумения у реки, которое с легкость разрешил Роб Макой. Индейцы презирали насильников, не считая их за мужчин, достойными быть воинами. Какой ты мужчина, раз не можешь сдержать себя? Но обольщаться не стоило. Вместе с тем, индейцы, относились к женщинам не как к объекту поклонения и восхищения, а как к рабочей силе, призванной создавать им удобства.
Так вот, не это тревожило ее, а то, что вождь может бросить ее сейчас, по среди прерии. Он ведь недвусмысленно высказался на Совете, что не желает, чтобы Белая ехала с ним, что она будет мешать, сковывать его. А если он бросит ее то, имея при себе нож, сумеет ли она защитить себя, воспользовавшись им? Поднимется ли у нее рука, хватит ли решимости не то что убить, а хотя бы ранить человека? Она уже не думала сбегать от вождя в Саха Сапа, где, как она слышала, можно встретить старателей, и где рисковала вновь угодить в руки такого беспринципного негодяя, как Билл Утка. Она уже не мыслила о третьем побеге. И далеко ли она сможет убежать? Ее убьет если не индеец, то старатели. А значит, оставалось все-таки положиться на слово Бурого Медведя и во что бы то ни стало вернуться с Хенией обратно к сиу. С другой стороны, как не стать для индейца обузой, как убедить его, что бы он не бросал ее. А вдруг ночью, дождавшись когда она уснет, он тихонько улизнет. Впервые она пожалела, что хоть немного не узнала язык сиу. Тогда, она смогла бы объяснить вождю, что в его интересах после того, как они посетят Саха Сапа, отвезти ее к ближайшему форту.
Они ехали уже довольно долго, весь долгий вечер и всю ночь, а привала, похоже, не предвиделось. Она так устала, что не в силах была уже думать. Хотелось, есть, пить, слезть с Лори и, упав на землю, уснуть. Она даже не знал, чего ей хотелось больше всего.
Высокое окно, открытое в сад. Полуденное солнце заливает гостиную. Прохладый ветерок раздувает легкую кисею занавеса так, что он выгибаясь тугим парусом, касается вазы тонкого фарфора, а потом плавно опадает. Она подходит к окну и оказывается со всех сторон окутанной кисией.
Одновременно с этим, она понимает, что это не занавес, а молочно-белый туман, через который пробивается далекий рассвет и она в нем движется. Белая вдруг очнулась и, выпрямившись в седле, беспокойно огляделась, кажется, она все-таки задремала. Размеренно вышагивала Лори, а впереди все также маячила спина индейца. Что ж, вот она и узнала, что значит спать в седле. Теперь она, наверное, сможет выдержать многое и даже больше чем позволяют ее силы, и точно знала, что ни за что не будет жаловаться, а потом невесело рассмеялась. Дурочка! Можешь жаловаться сколько душе угодно, краснокожий все равно не понимает английского -- языка белых. Поистине ты милостив, Господи!
Индеец остановился и поднял руку. Девушка натянула поводья и Лори послушно встала. Обернувшись, он жестом велел ей оставаться на месте, после чего сразу же ускакал. Белая огляделась. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулась прерия. Взгляд упирался в едва приметную вдали гряду гор. Ветер шевелил траву, а над нею простиралось бездонное, просыпающееся утреннее небо, становившееся чище и прозрачнее, с гаснущими на нем потускневшими звездами. Она глубоко вдохнула свежий воздух, который был подобно глотку холодной воды. Возникло непреодолимое желание сползти с переступающей и тяжело вздыхающей Лори, улечься в мягкую траву и заснуть. Но хоть ее мозг и был одурманен бессонницей, она ясно осознавала, что если сойдет с лошади, то после нипочем не заберется на нее обратно. На это у нее попросту не будет сил.
Кажется она задремала, когда прискакал индеец. За его спиной, свисая с коня, безвольно болталась голова убитой антилопы. Скинув на землю тушу животного, индеец соскочил с коня и вытянув из-за пояса нож, начал свежевать ее, сдирая шкуру и полосами срезая куски нежно розового мяса. Когда же он принялся потрошить антилопу, девушку замутило и она отвернулась, стараясь думать о чем угодно, только не о выпотрошенной туше. Но в воздухе чувствовался густой запах свежей крови и она повернулась, невольно взглянув, как индеец деловито складывал в седельную сумку сочащиеся кровью куски мяса, а неподалеку лежало то, что осталось от животного. Наконец, индеец, не коснувшись повода, вскочил на коня и нагнувшись, достал из седельной сумки сырую, еще дымящуюся от горячей крови, печень. Поднеся ее ко рту, индеец жадно впился в нее зубами и оторвав изрядный кусок от этого "деликатеса", принялся с аппетитом шумно жевать. Между его пальцев стекали густые черные капли. Его рот и подбородок окрасились темной кровью. "Сатана будет сопровождать тебя" - вспомнила Белая слова Роба и в миг ослабела. В ушах нарастал странный гул, небо и земля ушли в сторону и поменялись местами. Закатив глаза, Белая кулем повалилась с лошади в глубоком обмороке.
Очнувшись, она обнаружила себя лежащей на земле. Солнце стояло высоко, припекая и слепя глаза. Рядом потрескивал костерок, перед ним на корточках сидел индеец, переворачивая на углях мясо. Она медленно села, стараясь не смотреть в его сторону. Вид дикаря внушал отвращение, а запах жареного мяса вызвал голодные спазмы.
Судя по солнцу, время перевалило за полдень. Она ехала всю ночь и нисколько не отдохнула, если не считать урывки минутной дремы, больше похожей на забвение измученного сознания, и обморока, который трудно назвать отдыхом. Однако, если она сию минуту не поест, ее опять ждет обморок, на этот раз голодный. Добредя до Лори, она открыла седельную сумку, обнаружив в ней то, что осталось от продуктов Роба Макоя: кусок сыра, несколько галет, черствый бисквит и кусок залежалого тыквеного пирога, который она тут же проглотила. После чего положив под голову тощую седельную сумку и завернувшись в одеяло, провалилась в сон, который в ту же минуту был безжалостно прерван -- индеец носком мокасина толкнул ее в плечо. Девушка вскинулась, рассердившись, - неужели нельзя было дать поспать ей хотя бы пять минут, - и очень удивилась, увидев, что день перевалил за полдень.
Индеец уже сидел на коне и с невозмутимым видом ждал ее. Она побрела к Лори остававшуюся все это время под седлом и, как только, взобралась на свою лошадку, тронулись в путь. Впереди опять маячила прямая спина индейца и Белой казалось что так было всегда, и уже никогда не закончиться и она обречена вечно созерцать эту ненавистную спину. Они все ехали и ехали и конца не было их пути. Предзакатное солнце пригревало прощальным теплом прерию и от трав поднимался пряный аромат, а воздух дрожал от зыбкого марева и в нем неизменно, не удаляясь и не приближаясь, маячила спина краснокожего, словно неотвязное бредовое видение. Девушка едва держалась в седле. Ей, непривычной к таким долгим переходам, знавшей только приятную езду в коляске или экипаже, он давался тяжко. Лори шагала себе, укачивая всадницу своим мерным ходом, то и дело вздрагивая всем телом и тряся головой, пока в конце концов не издала тихое жалобное ржание.
Краснокожий обернулся и, развернув коня, подъехал к ним. Взглянув на Лори, он спешился, стянул со своего коня одеяло-попону и кинул на землю седельную сумку. Слава богу, привал! Девушка с трудом сползла с седла, еще полчаса езды и она бы вывалились из него. Упав на теплую землю, она под пение цикад, провалилась в сон-забытье. Сильный толчок в плечо, выдернул ее из этого блаженства. С трудом разлепив глаза, она различила, заслоняющий заходящее солнце, темный силуэт индейца, возвышающегося над ней. Он показал ей на Лори и отошел. Белая со стоном поднялась и посмотрела на солнце. С того времени как она заснула, оно даже не тронулось с места. Господи! Разве она много просит?! Всего лишь полчаса отдыха. Неужели нельзя дать ей даже эту малость?! Она с ненавистью взглянула на свободно пасущегося коня индейца, беспечно отмахивающегося хвостом от мошкары и на понурую Лори и от жалости к своей лошадке обругала себя. Конечно же, прежде чем отдыхать самой, стоило позаботиться о ней.
--
Прости, - погладила она ее по теплой морде, когда подошла к Лори.
Та посмотрела на нее кроткими влажными глазами, сморгнув мошку с длинных ресниц и обиженно мотнула головой. Изредка переступая и пофыркивая, лошадь терпеливо сносила неловкую возню своей хозяйки, пытающейся расстегнуть подпругу, ломающей при этом ногти и сдирая кожу на пальцах. Наконец Белой удалось стащить седло и взвалив его на живот, освободить от него Лори. Конечно, спина лошади была влажной от пота и кое-где натерта. Кинув седло на землю, Белая принялась вытирать лошадь пучками травы, которые обрывала тут же. Она не раз видела, как это делали в лагере индейцы. Лори благодарно ткнулась ей в плечо и принялась щипать траву.
Усевшись на седло, девушка развернула одеяло, рассчитывая поспать, - есть конечно тоже хотелось, но спать больше, - когда позади нее послышалось движение. Она обернулась и не поверила своим глазам: индеец уже сидел на коне, готовясь продолжить свой путь. Ну, нет! Она не отстанет от него. Она быстро свернула одеяло, после чего вскинув седло на живот, переложила его на спину Лори и принялась затягивать подпругу. Шумно вздохнув, умница Лори, вновь терпеливо сносила возню своей хозяйки, которая как могла, подтянула подпругу, перекинула седельную сумку и неловко взгромоздилась на свою смирную лошадку. Индеец уже отъехал довольно далеко, но она еще видела его удаляющуюся фигуру и пустилась за ним.
От всей этой поспешной возни с седлом и быстрой езды, у девушка расплелась коса, волосы рассыпались по плечам и ветер то и дело кидал ей их в лицо. Подняв руки, она попыталась на ходу собрать растрепавшиеся перепутанные волосы, скрутив их жгутом, при этом не упуская из виду, видневшегося вдали индейца. И тут почувствовала, что медленно, но неуклонно съезжает вместе с седлом на бок. Хорошо, что Лори остановилась, почувствовав неладное, потому что Белая, так и не высвободив ногу из стремян, повалилась под ее копыта. Но сокрушаться по поводу неловкости своего положения, как о содранных ладонях и разбитом колене времени не было. Нужно было быстро приладить седло обратно, пока индеец совсем не скрылся из вида и она не потеряла его. Остаться одной в прерии и врагу не пожелаешь. Она не знала, что страшило ее больше - кровожадные пауни, или не менее опасные бандиты, чьи шайки рыскали повсюду в поисках легкой поживы. Но чем больше она торопилась затянуть подпругу, тем хуже у нее выходило.
--
Да, чтоб тебя разнесло на клочки... где же эта треклятая дырка... что же ты не тянешься, собачий ты хвост! - ругалась она так, как ругался когда-то возница фургона на котором она добиралась до злополучного форта.
Она разнервничалась, поняв, что уже не видит индейца, что он уже так далеко, что ей нипочем его не догнать, потому что она не умеет читать следы, как это делали краснокожие дикари.
Справившись наконец с подпругой, девушка поспешно забралась в седло и вздрогнув, увидела, что ее краснокожий спутник стоит рядом застывшим изваянием. Положив ружье перед собой поперек гривы коня, он смотрел вдаль мимо нее, и как только Белая очутилась в седле, сразу же тронулся в путь. Но едва переведя дух и откинув за спину разметавшиеся волосы, девушка почувствовала, как под нею опять съезжает набок треклятое седло. На этот раз, пусть не совсем ловко и чуть не подвернув ногу, ей удалось вовремя спрыгнуть с Лори. Пришлось снова заняться подпругой. Все дело было в одной маленькой дырочке, самой последней, на которую и следовало затягивать подпругу. Но если сильный рывок, посадивший дырку на стальной язычок, не составлял для мужчины труда, то для девушки, не державшей ничего тяжелее кофейной чашечки и иголки для шитья, это являлось серьезной проблемой. О краснокожем она даже не подумала. Во-первых, она не унизиться до какой бы то ни было просьбы у индейца, и уж тем более не даст повода думать, что белым не под силу то, с чем с легко справляются дикари. Во-вторых, она знала, что помогать ей вождь не станет, потому что она женщина, а женщина у краснокожих низведена до уровни прислуги и должна уметь выполнять любую работу.
--
Подтяни же свой живот Лори, - чуть не плача попросила девушка, в отчаянии рванув ремень подпруги так, что стальной язычок с ходу попал по своему прямому назначению.
Девушка не верила своим глазам. У нее получилось? Получилось!!! Счастливо засмеявшись, она расцеловала Лори. Она сделала невозможное. Ах, как жаль, что Роб и Джеймс не видят этого. Сплюнув коричневую от табачной жвачки слюну, Роб сказал бы что-нибудь заковыристое, смешное и неприличное. А Джеймс гордился бы ею. Но к сожалению свидетелем ее торжества был только дикарь, принимавший это как должное.
Она взлетела в седло, не без удовольствия отметив, что это это стало выходить у нее достаточно ловко. На горизонте от солнца оставался один краешек, а индеец не изъявлял желания сделать привал, явно желая наверстать упущенное из-за непредвиденных остановок. Но ни упрямство индейца, ни сосущее чувство голода, ни жажда не могли испортить настроения Белой. К довершению ко всем этим напастям, ее стали донимать мелкие, но досадные неприятности. Тело покрылось липким потом, лицо стянуло от пыли, а после захода солнца напаланазойливая мошкара. Зато она научилась седлать лошадь и, боже мой, как сейчас уверена в себе. Пусть два ее побега не удались, зато она сама подтянула подпругу.
Неожиданно они вывернули к мелкой речушке строптиво журчащей по гладким камням. Индеец спешился и девушка с облегчением соскочила со своей лошадки. Ноги страшно гудели, руки болели, но это ничего. Разминая ноги и морщась, она присела и погладила щиколотку, где кожаным ремешком был прикреплен нож. Индеец освободил своего коня от веревочной узды и пустил его свободно пастись. Белая тоже расседлала Лори, заботливо вытерла ей спину и бока пучком трав и погладив по теплой бархатной морде, что-то ласково прошептала. Лори ответила ей кротким, всепонимающим взглядом.
Вдруг индеец издал неожиданно странный звук, заставив Белую испуганно обернуться к нему. Лори и конь индейца подняли головы и навострили уши. Индеец опять издал звук похожий на лошадиное ржание. Это было бы уморительно, только не здесь в прерии, где на тысячи миль вокруг нет ни одной живой души, не на шутку встревожив Белую. Дикарь повредился рассудком? И девушка мигом вспомнив о ноже, напряглась. Худо бедно, но она сможет дать отпор безумцу и спастись от него бегством. Она уже положила руку на спину Лори, что бы тут же вскочить на нее, если дикарь двинется к ней, но, к ее удивлению, лошади пошли за индейцем к речушке, довольно всхрапывая и встряхивая гривами. Словно ребенок, впервые попавший на цирковое представление, девушка, раскрыв рот смотрела, как лошади следуют за ним, словно дрессированные собачки. Обернувшись на последок, индеец ткнул на валяющуюся на земле ветку велев ей собирать хворост. Сам же повел лошадей вверх по течению, отыскивая место поглубже.
Но прежде чем заняться собиранием хвороста, Белая тоже подошла к воде, умылась и напилась.
Все то время, что она подбирала ветки и сухую траву, она раздумывала над тем, что ее, человека цивилизованного, заставляет подчиняться дикарю? Страх? Может быть. Но не только. Вот смогла бы она со своим воспитанием и образованностью выжить в прерии одна? После своего последнего побега, она была в этом не очень уверена. Конечно, со временем навыки и знания выживания пришли бы и к ней, ведь научилась же она кое чему в лагере сиу, но где гарантия, что она доживет до такого времени. Знания из книг и наблюдательность, все это хорошо и отлично. Ну а смогла бы она звуком подозвать к себе лошадей, как это только что проделал дикарь? И что есть истинное знание: ее ли, усвоенное из книг, порою отвлеченное от реальной жизни и уводящее в такие абстрактные высоты, что порой мудрено понять подобные интллектуальные изыски или же незамысловатое занение индейцев, читающих другую книгу, книгу Природы. Она с удивлением поняла, что испытывает невольное уважение к ним. Давно ли?
Когда она подошла с охапкой хвороста, индеец кресалом высекал огонь над пучком сухих трав. Положив хворост рядом с ним, Белая села напротив, наблюдая как ловко он подкладывает сухие ветки к слабому еще огню и как он вырастает в уверенный костерок, набирая силу. И тут ей пришла в голову мысли, что, может быть, неплохо подружиться с вождем. И не высокомерна ли она сама, считая его недалеким дикарем и надменным? Вынув из сумки нарезанные полосы мяса, индеец вдруг бросил все и ушел. Костер горел ровно выбрасывая в небо россыпи искр. Робко мерцающие звезды с наступлением темноты становились ярче, воздух стал по вечернему свеж, да и от речушки несло прохладой. Рядом паслись лошади, пощипывая траву.
У костра, совершенно неожиданно, появился индеец. Возник он как-то вдруг из темноты, словно был ее порождением. У Белой, едва пришедшей в себя от испуга, испарилось все благодушие по отношению к ним. Не считая набедренного фартука и мокасин, он был почти голый. Его кожа влажно блестела, а с расплетенных волос стекала вода. Он присел у костерка в котором умело поддерживал низкое пламя и принялся выкладывать на угли полоски мяса, доставая их из своей седельной сумки. Девушка отвела глаза в сторону, пытаясь справиться с глухим раздражением. Она чувствовала свое тело, уже который день не знавшее воды, покрытое потом, с порами забитыми пылью. Нет, она не хочет дружить с ним. Старайся ни старайся, а индеец все равно поступит по своему и она будет выглядет жалко со своими потугами подружиться с ним. Еще чего доброго, он примет это за подхалимство, а это уязвит ее гордость. Нет уж, пусть все остается так, как есть. К тому же у индейцев понятие дружбы не распространялось на женщин. Подумав еще немного, она испытала облегчение от принятого решения, все-таки необходимость устанавливать с высокомерным вождем какой-то контакт, вызывал у нее внутренний протест.
Она собралась уже было встать, как индеец, откладывая в сторону прожаренный кусок мяса, внезапно застыл, пристально глядя в сторону кустов. Он сидел не шевелясь и, кажется, даже не моргал. Белая с тревогой проследила за его цепким взглядом, но кроме темных кустов и деревьев, обступивших поляну, ничего не увидела. Журчала рядом речушка, шелестела листва и больше ничто не нарушало стоящую вокруг тишину. Но индеец как будто не верил этой тишине, он был само напряжение и какое-то мгновенье Белой казалось, что он, вот-вот, броситься вперед. Вдруг из зарослей орешника выступил темный силуэт всадника. Он медленно приблизился к ним и, не доезжая до костра, остановился так, чтобы огонь осветил его и сидящие у огня могли хорошенько разглядеть ночного гостя. Потом, посчитав, что его достаточно хорошо разглядели, она поднял ладонь в традиционном приветствии и когда вождь ответил ему тем же, подъехав ближе, спешился. Вождь жестом пригласил его к костру и оба уселись на землю, скрестив ноги. На белую женщину гость не обратил никакого внимания.
Прибывший индеец оказался много старше. В темных волосах, заплетенных в косы и обмотанных шкурками, виднелась седина. Впалые щеки, тонкогубый рот, близко посаженные глаза, чей взгляд по долгу ни на чем не останавливался, однако с ходу все подмечал. Одет он был в потертые леггины, мокасины и, вышитый цветными иглами дикообраза, передник. По волчьей шкуре накинутой на голову и плечи, девушка поняла, что перед ней разведчик, именно их дожидались сиу, когда переходили на другую стоянку. Но ни рубахи, ни одеяла на нем не было, а потому Белая с содроганием рассматривала белесые грубые и безобразные шрамы украшавшие его крепкую грудь. Под темной кожей перекатывались мышцы, а живот был впалым, как у голодного койота. Шею разведчика украшало широкое ожерелье из клыков медведя. Так решила девушка, потому что прежде никогда не видела столь крупных клыков.
Вождь протянул ему раскуренную трубку и оба индейца по очереди затянулись. Выпустив изо рта дым, гость кинул быстрый взгляд на женщину и отвел глаза. Девушка поднялась, поняв, что будет лучше оставить этих джентльменов одних, и пошла к речке.
Пройдя немного вверх вдоль речушки, туда куда вождь уводил лошадей на водопой, она вышла к небольшой запруде, заросшую по берегам ольхой. Быстро освободившись от одежды и побросав ее на землю, девушка вошла в воду. В этой маленькой запруде вода успела прогреться на солнце до состояния парного молока и еще не остыла. Белая с наслаждением окунулась в нее с головой. Немного поплескавшись, она перевернулась на спину, раскинула руки в воде, смотря вверх на звезды. Они стали ярче, больше и как-будто опустилась, приблизившись к земле и она ясно различала бледный штрих млечного пути.
К ней пришло острое чувство, что она плывет в бесконечности среди звезд, на миг показавшееся реальностью. Она бы не могла точно сказать, сколько пролежала так в теплой воде глядя на небо, испытывая это потрясающее, восхитительное ощущение с которым не хотелось расставаться. До нее донеслось беспокойное ржание Лори. Пора было выходить из воды. Нехотя выбралась девушка на берег, вытерлась вывернутой наизнанку юбкой, быстро оделась. Легкий ветер обдувал ее распущенные мокрые волосы, высушивая их. Она пошла к месту привала и чем ближе подходила к нему, тем явственнее становился дразнящий аромат поджаренного мяса.
Вождь сидел у костра один, переворачивая над огнем прут с нанизанным на нем куском мяса. При появлении Белой, он не поднял головы. Разведчика в волчьей шкуре уже не было. Девушка подтащила поближе к костру, седло и устроившись на нем, принялась шарить в своей седельной сумке, по дну которой перекатывался твердый как камень сыр, несколько поломанных галет, да помятый бисквит. Уже хорошо. Сегодня она съест бисквит.
Лори тронула ее макушку теплыми мягкими губами.
--
Иди, милая, пасись, - попыталась отмахнуться от нее девушка, но Лори шумно вздохнула прямо у нее над ухом.
--
На, - протянула ей на раскрытой ладони бисквит, Белая.
Скормив Лори бисквит, девушка с сомнением осмотрела засаленный твердый сыр. Стряхивая с него песок, сахар и крошки кофе, она подумала, что запивая водой сумеет справиться с ним и уж, как нибудь проглотит. В конце концов, когда ее скудные запасы подойдут к концу, она перейдет на ягоды и какие-нибудь там корешки, раздумывала она, грызя твердый дурно пахнувший сыр. Нет, об еде больше не стоило думать, хотя запах жареного мяса и сжимающийся от голода желудок, упорно возвращал ее мысли к еде и о том где бы ее раздобыть.
Стараясь не смотреть на индейца с увлечением разрывающего мясо крепкими зубами, она поднесла ладонь ко рту и украдкой выплюнула в нее сыр. Лучше она съест его потом, а галеты сгрызет сейчас, а еще лучше вообще ничего сегодня не есть. От затхлого сыра во рту стоял неприятный стойкий привкус и девушка отпила от фляги. А теперь спать. Она повернется спиной к костру и как нибудь переживет эту ночь и... и тут свет костра заслонило нечто покачивающееся перед ее глазами. В нос ударил одуряющий запах жареного мяса, рот тут же наполнился голодной слюной. Судорожно сглотнув, она сцепила зубы, непонимающе глядя на раскачивающийся на пруте прожаренный золотистый кусок, припорошенный золой. Ее мысли смешались. Она с возмущением взглянула на индейца. Похоже ему пришла охота забавляться, дразня ее.
Не убирая прута с нанизанным на нем мясом, он жестом показал, чтобы она ела. Белая недоверчиво и осторожно сняла еще горячий кусок с прута, но сразу есть не стала, переложив его в другую руку. Пусть не думает, что она настолько голодна, что тот час накинется на угощение, вот только бы не подавиться слюной. Она растерла перепачканные жиром и золой пальцы, которыми только что держала мясо и поднеся их к лицу, зачем-то понюхала, и только после этого отщипнула от куска крохотную полоску, положила в рот и разжевала. Ничего вкуснее в своей жизни ей не доводилось есть, и ничего что мясо было жестковатым и отдавало золой.
Все еще жуя, девушка кивком поблагодарила индейца. Тот внимательно наблюдал за ней темными глазами. Живя среди сиу ей, волей не волей, пришлось узнать их обычаи, а потому она подтащила к себе сумку и пошарив в ней, достала боле менее целую галету и протянула индейцу. За угощение нужно было отдать угощением. Потянувшись к ней через потухающий костерок, вождь взял галету, повертел ее в длинных пальцах, как следует рассматривая. Понюхал и осторожно откусив, принялся медленно жевать с крайне подозрительным видом. У девушки вытянулось лицо, а потом, не сдержавшись, она рассмеялась. Неужели у нее был такой дурацкий вид, когда она ела предложенное им мясо.
Она не знала, что и подумать о такой демонстрации эмоций у обычно бесстрастного краснокожего. Но как здорово он передразнил ее! Вождь вдруг улыбнулся и хоть улыбка была сдержанной, она совершенно преобразила его лицо. Все-таки приятно знать, что у твоего, обычно невозмутимого, спутника имеется чувство юмора.
Белая внимательно взглянула на индейца, сидящего напротив. Его лицо нельзя было назвать красивым, но это было лицо сильного человека. Типичное для красножих выражение гордости и надменности уходило, когда он улыбался становясь открытым и простодушным. Скуластое узкое с твердо сжатым, суровым ртом, оно смотрелось строгим и непроницаемым. Длинный прямой нос, большой рот, гладкий высокий лоб. Из-под темных прямых бровей смотрели с умным спокойствием глаза, чье выражение никак не вязалось с определением "дикарь". Было в нем нечто такое, что делало эти черты незаурядными, запоминающимися. В обществе такого не сразу приметишь, если вообще обратишь внимание, но если заметишь, то уже не забудешь. Такому не нужно выставлять себя напоказ, рассказывать что-то о себе, рисоваться. А если он сочтет нужным что-то сказать, то его не просто будут слушать, ему будут безоговорочно верить. Он невольно начнет притягивать к себе, даже если будет молча стоять в стороне.
Странно, но с ним ей даже в голову не приходило капризничать, возражать и возмущаться, когда он одним движением бровей велел ей, как своей рабыне или скво, собрать хворост для костра. Она подчинилась не потому, что боялась, а потому что ей в голову не пришло оговаривать его приказ. А почему собственно? Потому что он страшный и непонятный дикарь? Потому что вождь? Или потому, что Белая вдруг обнаружила растущее к нему уважение. Он был не обязан ждать ее, но он ждал. Он может быть и был недоволен ее нерасторопностью, но молчал, никак не выказывая своего недовольства. И при всей своей внутренней силе, уверенности и чувстве собственного достоинства, он казался удивительно простым, что обескураживало и привлекало.
Украдкой поглядывая на него Белая пыталась вспомнить, почему раньше не замечала всего этого? Скорее всего из-за своей предвзятости к нему и к индейцам вообще, и потому, что редко видела вождя, а если и видела, то, больше, в боевой раскраске, но, скорей всего еще и потому, что ей попросту было не до него. И сейчас ничто не указывало на то, что перед нею вождь, а не рядовой индейский воин. Традиционно заплетенные в две длинные косы волосы, серьги в ушах, на руках медный и серебряный браслеты, висящие на груди на кожаном шнурке лечебный мешочек-амулет и длинные бусы. Ей подумалось, что вождь имеет украшений даже больше, чем храниться в ее китайской лаковой шкатулке.
Вообще, ее небольшой жизненный опыт подсказывал избегать людей способных подавлять ее. Она не желала подпадать ни под чье влияние. Обычно, в присутствии подобного человека она замыкалась, не позволяя втянуть себя в какие-либо отношения с ними. Такой была ее тетка, мисс Валери Третьян. Но в ней, кроме тупой властности, не имелось больше ничего. Может быть поэтому, как утверждали насмешники, она осталась в старых девах. Она подавляла и делала это сознательно, потому что ей это нравилось. Ее волю должны были исполнять не рассуждая. Белая очень ее боялась и, презирая себя за это, боролась с ее деспотизмом как могла, внутренним не согласием и молчанием. Она просто про себя не соглашалась с ней, как бы та не старалась вырвать у нее одобрение и подверждение своему недалекому расхожему мнению.
Теперь же ей было не до трепетного оберегания своего "я". Но ведь и индеец не ее тетка. Он уважал чужую свободу, и кажется не собирался ни бросать ее на произвол судьбы, ни снимать с нее скальпа, как предсказывал Роб Макрой. Индеец уже давно спал, завернувшись в одеяло, на земле у догорающего костерка, а она все никак не могла уснуть. Устраиваясь на земле, то заворачиваясь в одеяло, то скидывая его, то убирала мешавшие камни, то поправляла седельную сумку под головой.