Аннотация: Жизнь героя кончается на сцене... Или чуть позже.
...Холодный металл, казалось, вонзился не в тело, а в душу. Я закричал, но крик застрял у меня в горле. Шпага, только что такая лёгкая и послушная, внезапно налилась свинцом. Я поспешно разжал руку, но было поздно: тяжесть уже передалась пальцам, прошла запястье и стремительно поднималась выше, к плечу. Я дёрнулся, стремясь освободиться, но холодный яд уже спускался по позвоночнику, заполняя и обволакивая меня, внезапно ставшего пустым и слабым; поднимался вверх, застилая взор и слух; тянул вниз, стремясь сломить и приковать. Я сделал несколько шагов, изо всех сил отталкивая от себя ставший вдруг таким близким и тяжёлым пол, и поднял взор, но не увидел ничего за блеском яростных огней. Ещё секунда - и неожиданно мягкие и тёплые доски под моими ногами метнулись мне навстречу, а за стеной света раздался какой-то шум, похожий на плеск волн. Я повернул ставшую вдруг большой и гулкой голову, силясь разглядеть, что там такое, но что-то большое, тяжёлое и тёмное уже опускалось сверху, закрывая собой и яростные огни, и то, что скрывалось во тьме за ними. Наверное, так и должно было быть.
Свинец поглотил меня без остатка; я думал, что таков конец, но за тяжестью вдруг пришла пустота - просто пустота, не добрая и не злая, не тёплая и не холодная, растворяющая без остатка и не дающая ни единого шанса вырваться. Начав с кончиков пальцев, она равнодушно поглотила ладони, плечи, грудь, а потом как-то сразу отняла ноги и голову. Я не ощущал своего тела и лишь каким-то чудом ещё мог видеть и слышать. Кажется, ко мне подошли и подняли, поставили на ноги и повели прочь, в какой-то тускло освещённый проход. Справа - там, где только что горели яростные огни, - смутно слышался гул множества голосов, но понять, что именно говорилось, я не мог.
Потом мимо меня медленно плыл назад сумеречный коридор, и казалось, что ему не будет конца. Когда я уже перестал считать шаги, которые делал мой неосязаемый спутник и от которых всё вокруг вздрагивало, качалось, коридор внезапно распахнулся большой светлой комнатой, и меня усадили в глубокое кресло напротив широкого, во всю стену, зеркала. Какая-то серая, едва различимая на ярком фоне женщина подошла ко мне сзади и спросила что-то, чего я не расслышал.
- Не надо, мне через час кланяться, - ответили вдруг мои губы в зеркале чужим голосом. - А вот волосы снимите - жарко.
Я был слишком слаб, чтобы удивиться; я успел лишь увидеть, как с не принадлежащей мне уже головы снимают парик.
В следующее мгновение меня не стало.