Барышников Алексей Михаилович: другие произведения.
Неоконченная повесть
Незаконченная повесть
/или как продать душу черту/
В очередной раз меня просто выперли из редакции. Да, да именно выперли и ни какими интеллигентными словечками это грубое слово, но поистине отражающее самую глубину вопроса не заменишь. Не нравится, видишь ли, им, что я пишу, а пишу я что вижу: о беспорядках пишу, о проблемах с квартирами, о том, что денег у порядочных людей нет, не было, да и, скорее всего не будет!
А они мне в ответ - таланта у вас нет, не было, да и, скорее всего не будет!
Ну, как же нет у меня таланта, я с этим категорически не согласен!
Ну, вот посудите сами, мою пионерскую повесть "Красный галстук" в журнале "Бей в барабан" опубликовали? Опубликовали! Повесть "Цехи будут работать" опубликовали? Опубликовали и не где - нибудь, а в журнале "Рабочая стамеска". Правда вот интересный вопрос, а бывает не рабочая стамеска и если она не рабочая, то для чего же она? Да ну их всех к черту, говорят стиля у меня нет!
Да какой им стиль еще надобен. Когда я про водопроводчиков писал, напор был- был, про хлебопеков - так там такой жар стоял, что я сам чуть не задыхался и про их волокитчиков тоже как - то написал, так от их волокиты я сам чуть с тоски зеленой не сдох.
Темы, темы у вас говорят не интересные, я в повести "Любовь с первого взгляда" такую любовь описал, там начальник в работницу влюбился безответно, ну а так как у него шансов было нуль целых нуль десятых, так он ее того этого... и изнасиловал, правда, потом суд был, показательный, у него двое детей и жена ударница, так, в конце концов, изнасилованная его простила и половины вины сама на себя взяла, так сказать собой всех их, спасая, сослалась, что специально все время короткую юбку носила, а где ж ему против такого было устоять, ну и вышла неувязачка, а концовка так просто обрыдаться было; они жена и работница закадычными подругами сделались, да такими, что жена с ним развелась, он очень страдал, а потом они обе хорошо замуж повыходили, жена за начальника мужа, а работница за брата начальника, а этого насильника решением общего собрания от должности отстранили, правда, дали испытательный срок, а коллектив тоже сознательный оказался, девушки взяли обязательства в одностороннем порядке коротких юбок не носить.
А они говорят темы нет! А последняя моя повесть "Моряки встают по утру" и вообще четыре редакции отвергли, я так догадываюсь, это комплотом называется, заговором по-русски, им просто мой талантище жить спокойно не дает, они все своих хилых родственников печатают, а тут такое хоть и в самом деле в самиздат уходи. Да и, к примеру, сказать всем известный Рогозов со своими "Коровами в розовом саду", чем он лучьше, говорят, мол, работает в стиле сюрреализма и коровы у него не коровы, а томящиеся романтические женские души в квадрате Малевича или Спиркина того же, ну что в его "Неувядаемом негодяе" люди нашли, а Брандахлыстов с его трилогией "Подметки не сдаются" так и просто тошнит от запаха потных ног.
Зато у меня, если барабаны бьют, то они бьют, всем тошно, полный реализм, если цехи коптят, так чертям тошно, а если моряки встают, то встают не закачаются, нет, все плохо!
Я, конечно, не Шолохов с Лебедевым - Кумачом, ну и не Грибоедов, тот тоже не плохо, говорят, писал. Моя фамилия Грибович и я надеюсь, о ней вы еще услышите. Да и дело даже не в том, что сейчас не оценили, некоторые мои доброжелатели говорят, погоди, мол, после смерти точно, а мне сейчас кушать хочется, после смерти наверняка это желание заметно уменьшится.
Ну, хоть бы моряков напечатали, так нет, говорят, волны много гонишь, а толку от этого мало и к каждой главе придирки, а сами наверняка по ночам моей повестью зачитываются - положение.
Барабанщиков переиздавать не хотят, не те говорят времена, мол, старая вредная коллективная идеология, а они сейчас больше по западному на индивидуализм нажимают, а где я его возьму в той мере, в которой он нужен, меня же коллективом воспитывали, а мне это боком и вышло. Теперь они говорят, что каждый толковый писатель большой индивидуалист, а это значит, прежде всего, на себя старается, да я бы и не прочь, но как говорится чего нет - того нет! Вообщем цехи встали, все встало полный творческий застой, хоть уходи в запой, но не на что... вообщем творческий кризис, хоть вешайся ,а что красиво!
Висишь так себе независимо, вокруг люди суетятся, не знают, как правильно тебя с почтением снять, а я им язык синий такой, мол, что съели, а потом...
"Ушел в рассвете сил писатель, чей талант сиял на небосводе современной литературы особенно реалистично, ушел не склонившись, не предав своих идеалов, и теперь все наше общество лишилось такого в будущем обязательно, как минимум гения! Стыдно, стыдно товарищи, братья, господа на конец...
Хорошо, красиво, а главное приятно, что хоть после смерти оценили черти. Черти, это точно!
А вот что делали в такой ситуации наши предки, как я об этом сразу же не догадался, они же продавали этому самому черту душу и по их свидетельству жили до самой смерти, припеваючи в почете и уважении, правда, говорили, что они после имели что- то ужасное, но если я заядлый материалист, продам свою душу черту, то, что может, получится, тут благами попользуюсь, а после смерти, ну какой может быть ад у материалиста!
И захотелось мне выпить, да так что просто удержу не стало, я подумал, действует это, наверное, сам черт меня начал смущать, ну значит, что бы подобраться ко мне и потом, соблазнив, предложить мне контракт и так мне захотелось покричать я и давай блажить.
-Выпить хочу, выпить хочу, надраться, нажраться, выпить хочу!!!
Так орал я минут пять пока ко мне не прибежала соседка по квартире баба Маша, она была финка по национальности и смешно коверкала русские слова, а с местоимениями у нее и вообще потеха была.
-Ты что разбуянился, как твой жена на дача уехал, так ты сете чего позволяш, раскричалась тут, не уймешь!
-Выпить хочу!- проорал я ей прямо в лицо.
-Выпить она хочет,- Маша состроила скабрезную физиономию.
-Не она,- поправил я ее,- а он.
-Уймись оглашенае! - это она мне.
-Не оглашеное, а оглашенный поправил я ее, так как мой тонкий литераторский вкус не мог спокойно воспринимать, когда так не правильно обращаются с великой русской речью.
-На вот тебя,- и она выложила на стол передо мной пять рублей, сказав, что все равно еще десять должен, потом все сразу и отдашь.
-Ты святой человек,- обрадовался я и чмокнул ее в морщинистую щеку.
-Святой в церква висит, а я грешница, правда, вот, если тебя, обалдуя, помогу, то может мне бог и спишет чего.
-Так ты ж мне не на хлеб даешь, а на грех,- решил я ее немного позлить.
Мне вообще - то верующие не очень, они на коммунистов чем - то похожи, так же не очень живыми выглядят, взгляды у них какие- то замороженные, они это объясняют своей большой греховностью, что им радоваться нельзя, да и вообще ничего нельзя только на партсобрания ходить можно, ой простите душу заблудшую, ошибся на общие церковные собрания, то есть на службы, у коммунистов, правда, все наоборот, те смотрели, что бы другие ни радовались, разве, что за успехи партии, а так как таких успехов у партии было не много, то каждое радостное лицо вызывало подозрение, ну от чего человек может радоваться, ну от Первомая это понятно, на работу не надо, а так от чего или выпил, или украл и то, и другое плохо, тем паче коммунисты все своим считали и, обворовав государство, вроде, как их самих обворовывали.
-Так тебе же надо,- продолжила тетя Маша,- а первый долг верующего помочь ближнему.
-Да бабка задурили тебе совсем мозги в твоей "церква"
-Может я там чего не так понимаю, так как я не русская, но сердцем чувствую, что кому, когда сделать должна, вот и сейчас может это и грех, а тебе же надо, вот, когда сам поймешь, что пить вредно, тогда и сам не попросишь, а пока бери молодец, надирайся на здоровье.
-Ты и впрямь святая,- удивился я.
На что она мне, как и в первой, раз ответила.
-Святая в церкви весит, вот на пример святая: Никола чудотворец, святая Сергий Радонежский.
-Святой Ксения Блаженный,- сьерничал я.
-Ну, тебя так бы и треснула по твоим губошлепам, но не буду очень мне твоя книжка про рыбаков пондравилася, у меня ж боне все оне рыбаками и был.
-Ну, хоть тебе спасибо, баба Маша!
Как только дверь за ней закрылась, мои мысли вернулись к моей так не удачно складывающейся литературной карьере. И я подумал, а может и вправду душу заложить, а продать ее на хрен все равно от нее ни какого прока. А может и в правду найдется кто, кто ее купит. Интересно у кого бы узнать почем сейчас души идут?
И как раз заглянула ко мне "святой бабка Маша" удивленная вероятно наступившей у меня тишиной, я, когда даже над книгами работаю, то делаю это очень громко, обсуждая монологи, диалоги, вслух восторгаясь удачными находками, смеясь и хохоча вместе с моими героями одним словом творческий процесс.
-Почем баба Маша души сейчас?
-Чего почем?- переспросила она меня.
-Ну, души, души почем?
-По три рубли,- ответила она мне и погрозила корявым пальцем,- вот привлечет тебя боженька за богохульства.
-Так боженька не суд и не партком с профсоюзом, - ответил я ей, как мне показалось вполне логично.
У них у этих верующих точно с крышей привет, думают бог это как что-то вроде начальника губернии, у которого ключи и от тюрьмы и от санатория, а что делать, если не дорос я еще до правильного понимания, так меня обязательно в исправиловку, да там миской по башке, нет, если и есть бог то, он другой должен быть!
-Так я серьезно хочу душу продать, у вас случайно покупателя нет?
-У Антихрист!- она погрозила мне сухим крепко сжатым кулаком и громко со стуком закрыла дверь.
Может повеситься, подумалось мне все равно не жизнь, но, вспомнив о пяти рублях, я отправился в магазин, добрым словом вспоминая соседку, которая возможно и спасла мне жизнь, поступив чисто по - христьянски, не словом, а делом, что, к сожалению, у них встречается гораздо чаще, я уж не говорю, что как раз чего- то конкретного у них не выпросишь, я уж и не говорю о христьянской нетерпимости вообще и про осуждения ближнего в частности, хотя кто- кто, а они то знают, как к этому их учитель относился, да и про богатство тоже много ли из них, как Ксения- блаженная от своего отказались, так они не только от своего, они и от чужого никогда не отказываются, ну, а если чего хорошего сделают, так все на свой счет загробный записывают, как в банке, придут, когда туда, а там у них ах как хорошо, "что вы уже здесь у вас тут и процентики набежали, мы за вами давно наблюдаем, за особые заслуги вам отдельный домик, да часть райского сада, хорошо озелененную в вечное пользования", ну не будем о плохом, а то чего доброго нагрешу тут и придется в церковь идти, грехи отмаливать, а там батюшка-вурдалак, как взглянет этим самым нетерпимым взглядом, да хорошо бы нетерпимым, а то, как всегда безразличным и забубнит: не обкрадывал ли ты ближнего, не поносил ли его, не убивал ли кого, на святую апостольскую церковь, не наезжал ли, не ходил ли к йогам, философам, экстрасенсам, про коммунистов не спросит, не общался ли с ними, не переламывал ли общий хлеб, договор у них с ними, эти на этих не наседают, а те про тех плохо не говорят, вообщем рука руку моет, одним словом круговая порука, глухо как в танке... и если ты все это сделал, то покайся сын мой да денег на ремонт храма пожертвуй и в следующий раз, хотя бы что- то из этого не делай, а я так думаю, а как все вдруг грешить, то перестанут, то, что они тогда делать то будут?
Ну да ладно у них своя свадьба, у меня своя, надо до обеда в магазин попасть.
Через два часа я радостно вытаскивал бутылку водки из холодильника.
Жена с детьми уехала на дачу, а я, следуя лучшим традициям советской интеллигенции, остался один, как говориться заряжаться творческим потенциалом нет, я не алкашь, но как тут не выпить, я налил себе полную стограммовую от бабушки еще оставшуюся рюмку и опростал ее, закусив тонко нарезанным, крепко замороженным салом, сверху посыпанным густо зеленым луком, а, вспомнив, как пьют мои моряки из последней повести, налил себе еще и аппетитно занюхал ее проклятую рукавом и начал успокаиваться.
Приятное состояние начало расходится по телу: во рту пощипывало, к ногам опускалось, возле аорты подрыгивало. Глаза начали блаженно закрываться, но через пару минут сами собой открылись с какой- то необычайной ясностью, передо мной сидел приятного вида, старше средних лет старомодно одетый мужчина я и не заметил, как он вошел в комнату.
Я попытался смахнуть его рукой, где- то, в подсознании понимая, что это мираж, мужчина опасливо отодвинулся. Пристально как бы оценивающее посмотрел на меня и что - то, для себя решив, слегка надтреснутым голосом, голосом, который казалось давно отвык от речи, и как мне показалось, даже с небольшим иностранным акцентом, скорее всего немецким произнес.
-Вы тут душою торгуете?
-Вы от бабы Маши?- выпалил я первое пришедшее мне в голову, это было и резонно больше то я ни с кем про это не говорил.
-Не совсем,- лаконично проворковал гость, его голосовые возможности улучшались прямо на глазах, он солидно откашлялся в кулак, видно приготовляясь к долгому разговору.
-А от кого вы?- спросил я его, пытаясь наладить хоть какой- то контакт, а вернее найти правильную ноту в общении с ним, он чем - то был похож на главного редактора, одного журнала, откуда меня систематически выпирали, и где мне очень хотелось быть напечатанным и эта похожесть смущала меня.
-Так продаете или нет?
-Да, да, конечно,- ответил я, я не привык отказываться от своих слов, это тоже вероятно было результатом не правильного коллективного воспитания.
-Ваша решимость вообще- то удивительна, раньше мне все больше приходилось объяснять, уговаривать, упрашивать, наконец, читать целые лекции о пользе этого, а тут вы так безапелляционно "продаю и все", да вообще- то оно и понятно, легко продавать то чего никогда не видел.
-Так если бы не крайняя необходимость,- попытался я себя хоть как- то оправдать.
-Это понятно кто же это делает без крайней необходимости.
Так вы ее не видели?- спросил меня гость как бы в чем - то меня подозревая.
-Видел, не видел,- вспылил я, - продаю и все. И тут же я засомневался, а вдруг я продаю и в самом деле то чего нет, а значит, обманываю своего покупателя.
-Есть,- сказал гость, как бы проницая меня своим острым, оценивающим взглядом
-Сколько?- спросил он меня лаконично.
-Ну, я не знаю, почем души сейчас идут,- я боялся продешевить, я не знал ее истинной стоимости, все же душа, чай не портянка, хоть я ее и не видел ни когда, а вдруг когда на что полезное сгодится!
-Упали,- произнес посетитель сдержанно, - падают последнее время в цене,- И он как - то обмяк, осунулся, плечи его повисли, и он стал похож на могильщика, который понял, что клиент ему не заплатит обещанного, даже если его убить.
-Почему?- поинтересовался я, он снова ожил.
-Закон рынка, многие хотят продать, вот и падает цена. Раньше- то, души были великие, за них боротся надо было. Торг шел, было интересно, да и купишь хорошую душу, хозяину было чем похвастаться. Да и заслуги, чины ,ордена, премии, а теперь, что селедок на десятку, дюжину притащишь ни заслуг, ни удовольствия.
Я почти обиделся за свою и решил цену поднять, сначала решил такую цену заломить, да еще и в "баксах" что бы у моего покупателя шарики за ролики заехали.
Он как - то оживился, видимо, мой мыслительный процесс не был для него секретом, потом я решил, пусть мои книги сделает за это известными, меня знаменитым, а значит в результате и слава и деньги.
-Может просто деньги?- спросил он меня, чуть напрягаясь, значит, мысли мои он мог читать.
-Нет,- сказал я, как отрезал, деньги, конечно, хорошо, но, как говорится не хлебом единым!
-Вы понимаете, есть тут некоторые сложности, ну представьте, что надо сделать, что бы ваши книги стали известными, читаемыми.
-Что?- взъелся сразу же я, понимая, что наверняка, как и в издательствах будет намекать на темы и стиль.
-Я писатель в конечном итоге!- попробовал я его взять нахрапом.
-Вы писатель? - удивился он. Как кстати ваша фамилия?
-Грибович,- ответил я, немного расправив плечи, не понимая, куда он клонит.
-Сначала я о коммерческой стороне дела, так вот мой молодой друг, писателя с такой фамилией быть не может!!
-Наверное, вы правы, согласился я, конечно, фамилия не звучная, душа малоценная.
-Ну, не скажите, не скажите,- гость как - то вдруг начал ко мне проникаться вы правильно отреагировали на критику, а это говорит о том, что душа ваша чего- то да стоит, так что есть повод, как говорится поторговаться. Да кстати вы ее целиком продавать будете или по частям?
-Как по частям?- я удивился,- я про такое не слышал.
-Ну, это удобно: в - первых нам не так накладно_ во- вторых мы проверить можем, что покупаем, а вам тоже удобно: в - первых не сразу полученное истратите, во- вторых возможно от дальнейших сделок откажитесь, вообщем одни плюсы и нам чертям про это давно известно.
-Я подумаю,- ответил я ему на это и поинтересовался. А вы, в самом деле, черт?
-Черт, черт,- быстро согласился он и представился,- Альдуросол или можете меня просто называть Альфред Сипович Сюрдугалов.
-Уговорили, по частям!- решил я.
-Ну, хорошо,- согласился он,- сделаем так, я, как ваш товарищ старший и мудрый предложу написать вам новую книгу, не хотите же вы и в самом деле, что бы я изменил вкусы ваших соотечественников, и то, что вы пишите, ими стало считаться литературой, значит я вам книгу, вы мне часть души, я вам книгу, вы мне еще и так далее...
-А книги- то хорошими будут?
-Ну, вы даете, молодой человек, сколько веков работаем. Фамилию вам придется сменить, ну пусть будет что- нибудь по проще, к примеру - Орфеев.
Я хмыкнул.
-Ну не нравится, тогда Гермесов.
Я промолчал.
-Ну, хорошо,- согласился он,- возможно, это чересчур, а как вам Посейдонов- Задунайский. На сегодня все,- сказал он, как отрезал.
-Нет!- возразил я, - я вам душу, а вы мне Посейдон - Задунайский и все тут, а вдруг вы мне книгу какую завалящую подсунете.
-Я завалящую,- возмутился Абдуросол. Да я знаете... да мне больше, чем триста тысяч лет. Да я Лукрецию диктовал, Плинию младшему, Шекспиру, наконец, с Бомарше и Вальтером Скоттом, да я от Канта не вылезал, да мы с Соловьевым кофе пивали...
Он стал краснеть и на глазах раздуваться.
-Да что я, я только вашу квалификацию решил проверить. Вы же мне тоже не сразу доверились.
-Я вам обещаю: никаких штампов, никаких плагиатов, книга будет свежая идейно мощная, стилистически совершенная, а главное жизненная и доходчивая и что важно, ваша, поймите - ваша. К этому обязывает меня честь мундира. У нас не как в церкви, все без обману. Товар - деньги, товар - деньги.
-Товар - книги!- поправил я его.
-Ну да,- согласился он,- книги, что в конечном итоге больше чем деньги, а сейчас отдыхайте, набирайтесь сил, это,- он указал на бутылку водки,- не употребляйте от этого силы только уходят, а приходит разочарование и как следствие депрессия, Я уж не говорю о похмельном синдроме, а это не спутники успеха и благополучия.
И так до завтра.
-До завтра,- пожелал я ему от всей души пока еще моей. Мне было приятно работать с таким деловым, разумным, да и, в конце концов, по большому счету мудрым чертом.
На следующий день он появился к полудню, пах очень приятно, наверняка хорошими французскими духами, я понял, что он этим запах серы заглушает.
Одет был в старинный фрак с яркой ленточкой в петлице, в руках держал папку несуразного вида.
Наверное, там рукопись книги подумал я.
-Вы так и по улице ходите?- поинтересовался я у него.
-А вас что- то не устраивает?
-Да, нет,- ответил я ему, не став, распространятся о том, что это может показаться нашим соотечественникам и современникам весьма странным.
-Да потом все бы ничего, но эта лента!
-А!- откликнулся он живо. Мы ее вместе с Бомарше за "Сивильского цирюльника" от французского демократического правительства получили.
-Эта книга?- поинтересовался я.
-Нет, - ответил он мне удивленно,- я же вам сказал, что книгу напишите вы сами. А это,- он призадумался, - это наш с вами договор. У нас с вами должно быть все официально. Ну, мало ли что, что бы потом не было: не знал, не ведал! Но сначала ознакомьтесь с отзывами других продавцов душ, все были довольны, заметьте, я на отзывах не настаивал, они сами по своей инициативе.
Замелькали известные имена и фамилии.
-И что все они в аду теперь?- удивился я,- все ведь приличные люди.
-Ну, как вам сказать,- черт задумался, - и можно ли это назвать в прямом смысле адом вот вы прикиньте сами место, где находятся столько благородных, умных, талантливых людей таких, как Платон, Сократ, Данте, Бенвенуто Челини, Мигель Анжело, Леонардо. Де Винчи да мало ли можно назвать адом, а теперь дальше прикиньте место, где соберется другая категория: жадные, глупые, нетерпимые религиозно ограниченные.
Я задумался, и договор подписать мне захотелось, как можно скорее.
Похоже, он это заметил.
-Кровью?- спросил я у него. Я не очень люблю вид крови, в детстве даже в обморок при ее виде падал.
-Нет, зачем же да это и опасно у вас сейчас говорят СПИДы, ходят мы уж чернилами да они и надежнее. Хотите, я из вас классика сделаю, ваши портреты будут в школах висеть.
Я задумался и отказался сказав.
-Не хочу, что бы мной потом ребятишек мучили, я знаете, как в свое время Толстого с Достоевским и Куприным возненавидел, а они все приличными людьми оказались...
-Ну, это и понятно,- ответил мне на это Абдурасол,- все хорошо, как говорится в свое время!
-Ну, вот расписались, хорошо!- он оглядел мою закорючку c удовлетворением.
-А как на счет части души?- поинтересовался я с некоторой тревогой.
-Ну, это дело не спешное, вы, кстати, знаете, что отдавать дело приятное. Мы с вами сделаем так, по мере того, как вы будете писать, вы будете часть своей души вкладывать в книгу, а я через читателей буду ее потихоньку забирать, причем смотрите, как это разумно, я не смогу забрать больше того, что вы вложите, так что и вы сами оставайтесь разумным и все пойдет хорошо.
-А как же я определю сколько вкладывать?
-Продавать -, поправил он меня, ну это по желанию, как говорится, по вашим скрытым внутренним резервам, по интуиции, если хотите в конечном итоге. Теперь я преподам вам урок, как надо писать!
Я, удобно устроившись на диване весь, обратившись в слух.
- Не пишите ни когда, то, что угодно толпе, это самое худшее, что вообще можно сделать. Пишите только о том, что вас задевает больше всего.
Не пишите с дьяволом в душе, работайте всегда с ангелом в душе.
Я имею в виду, старайтесь не для себя, а для других во всем проявляйте только вам свойственную индивидуальность, развивайте ее как можно больше, вносите образности в ваши работы, думайте образами приникайте в жизнь, сливайтесь с ней, выносите, то главное, на что она вас ориентирует, пишите душой, но, используя ваш мозг, причем сначала успокойте его, замирите, тогда вы сможете сконцентрироваться на главном заставьте ваш мозг воспринимать действительность по-другому, никак все, проникните в суть веще станьте этой сутью осознайте, что есть добро и зло поднимитесь над этими понятиями, взгляните на это, со стороны не проявляя заинтересованности, и тогда вы напишите действительно работы, которые останутся в веках, а в противном случае и делать- то ничего не стоит!
-Вы замудрили, я с этим не справлюсь,- высказал я ему свои сомнения.
-Идите в народ, в жизнь идите и чувствуйте и попробуйте только мне не почувствовать!
Я бродил по городу, всматриваясь в знакомые до боли лица, я ходил по до боли знакомым проспектам и начинал вдруг видеть какие- то новые аспекты старой забыдленной, зачумленной жизни, я стал видеть что- то новое и в себе самом, и неожиданно я стал сначала только чуть- чуть затем все более отчетливо понимать мотивы поступков людей.
Мой мозг стал работать по другому, иногда я зависал на многие часы и мысль еле теплилась в моей голове, иногда стремительно неслась для того, что бы позже замереть, сконцентрироваться на чем- то для того, что бы проникнуть в самую суть понятия добра и зла, и вдруг эти понятия смешались, и я ощутил себя голым и беззащитным в людском водовороте страстей, абстрактные идеи вдруг увиделись мне совсем в другом свете, я научился видеть, слушать, чувствовать, ощущать и даже говорить.
И тогда я написал свою первую повесть она назвалась сама собой "Затерянный мир".
Редактор, который перечитал ее пару раз долго крутил пальцем у виска и по временам спрашивал, не употребляю ли я наркотики или в лучшем случае, не занимаюсь ли я йогой и что, по его мнению, вероятно, было еще хуже.
Вообщем первый блин вышел комом.
Я вызвал Абдурасола.
Он был доволен.
-Ну что же, вы отошли от стандарта, но ваши читатели нет, а это значит, что книга им и не могла понравиться, тем более редактору, у которого от вашей писательской дребедени давно мозги на сторону сьехали. Я имею в виду не конкретно вас, а вашу писательскую шатию - братию. Теперь вы убавьте реальности вашего правильного восприятия и напишите простенькую повесть о своей жизни, как говорится, вскрывая характеры и глубоко проникая в психологию предмета.
-Вы что Достоевский?!- прямо спросил меня очередной издатетель c большой долей сарказма.
Я засмущался, книга называлась "Моя жизнь в бреду кажущейся действительности"
-Я даже его не могу издать тиражом большим, чем в 5 тысяч экземпляров, а тут вы - Задунайский со своей психологией.
Я вызвал Абдурасола.
-В чем дело спросил я его?- изрядно нервничая.
-Вы не поняли, наверное, того, что ожидает от вас издатель, а ожидает он от вас чего- нибудь все- таки попроще, хотя это очень хорошо то, что вы написали.
-Вы думаете?- спросил я черта, в глубине души понимая, что он как раз прав.
-Попробуйте еще что- нибудь написать.
Я написал роман "Женщина небытия"
Не прошло. Издатели только разводили руками.
Я вызвал черта и сказал.
-Вот три работы и они никуда не годятся!
Он прочитал их внимательно, снял очки, потер себе переносицу и подвел итог.
-Я думал вы бесталанный, но то, что я вижу, превзошло все мои ожидания. А вы то как относитесь к тому что сами написали?
Я задумался.
-Честно сказать вы перевернули во мне все, вы научили меня другому восприятию мира, вы научили меня не просто думать, а мыслить я нахожу, что все, что со мной произошло это прекрасно, но вот беда в том, что другие люди остались на том же уровне, чем я прежний.
-Вы думаете, времена Байрона, Булгакова и Канта с Гегелем прошли напрасно?
-Для них в любом случаи нет, а вот для других да!- высказался я без тени сомнения.
-О, кей,- сказал черт,- договор, договором и я должен его выполнить, вы свою работу сделали, теперь я применю всю мою магическую, чертовскую силу и напишу пару очаровательных вещиц, которые мы издадим, конечно, под вашим именем.
-Вы думаете, поможет,- усомнился я, зная в какой - то степени менталитет обывателя.
-Еще бы!- сказал черт,- раньше знаете, как помогало, вспомните того же Фауста. Он уселся за мой письменный стол. Он действительно чертовски много работал, получилось в результате его недельного сидения пару небольших повестушек.
-Я не знаю, как вы работаете?- сказал мне на это издатель, когда я в очередной раз открыл вожделенные двери,- кого на сегодня волнуют вопросы добра и зла кому вся эта галиматья вообще нужна!!
-Черту!!- сказал я откровенно,- а вообще дайте мне что - нибудь, что у вас считается бестцеллерами.
Он дал. Я принес это черту. Он сел изучать, сидел долго шевеля остренькими ушками, потом ушел, вернулся с кипой книг, сказав.
-Все это я купил в ваших книжных магазинах пойду читать.
Пришел ко мне с видом побитой собаки и попросил отдать договор назад, сказав.
-Если вы хотите, что бы я все- таки что- то для вас сделал, я организую вам крупный выигрыш в спортлото, и на этом мы расстанемся, делать- то, что делают другие, я имею в виду так писать, это... он задумался ... значит, не продать вашу душу, это еще хуже... это значит, ее просто уничтожить.
-Зачем мне деньги?- ответил я ему, - я все понял на хлеб с маслом я себе как- нибудь и сам заработаю.
Он повернулся, плечи его поникли, и он пошел к выходу, печально покачивая головой.
-Постойте,- окликнул я его. Вы не смогли мне помочь в том смысле, в котором я вас просил, но подарки-то вы принимаете.
-Что хотите вы мне подарить?- удивился он.
-Как что!- удивился я, - душу, вы учили меня духовному развитию, без вас бы я сгинул, превратился поистине в кусок думающего, что оно думает дерьма!
-Вы так считаете?
-Да я так считаю!
-Спасибо вам, конечно, но вы поймите, ни продать, ни подарить вашу душу, вы не можете, вы можете только доверить ее кому- нибудь для того, что бы вам помогли ее развить и не более того, а вообще я оценил, весь мир раскрылся перед вами, вы угоды Богу вы угодны Сатане, но вы умерли, умер, тот прежний... и никогда вы уже не станете тем, весь мир поистине принадлежит вам, теперь вы поистине бессмертны, поэтому прощайте, я вам более не нужен, да и вы мне тоже, свою работу я выполнил на этот раз, как нельзя лучьше.
Я плакал, я жег своих "барабанщиков", я жег свои "цехи" я уничтожал своих "моряков" я уничтожил и мои последние произведения, я понял, что никому это не принесет пользы; одним это пойдет во вред, другим это уже не надо и больше я от ныне ничего не пишу, а и действительно зачем?
