Аннотация: Книга эта опасная. Прочитавший её правильно, да узнает Имя Бога.
2 часть.
1 глава.
Кабак и ярмарка
Обгоревшему клочку кожи, который отец Сергий использовал в качестве закладки, было без малого 150 лет. Стало быть, события, о которых рассказала метка эрлика, относятся к 1863 году. Теперь глубокое захолустье нынешний городок Усть-Ужга в те времена был крупным транспортным узлом. Стоящий на перекрестке трех путевых направлений, Усть-Ужга пропускал через себя различные грузы на запад, на юг, на восток. С окрестных деревень сюда стекалась беднота, чтобы выстояв очередь на трудовой бирже, получить билет на работу на шахте, фабрике или приисках. Раз в год, обычно осенью аккурат на Престолоположение Пресвятой Богородицы, здесь проводились ярмарка. На бойкую торговлю съезжались крестьяне, которые продавали остатки урожая, и покупали всякую пригодную в хозяйстве всячину. Купцы старались половчее облапошить недотеп. Недотепы сначала удивлялись, почему какой-нибудь Санька рыжего кузнеца сын называл им одну цену, которую можно слупить в городе за мешок пшеницы, а им дали совсем другую. Раздав товар почти забесценок, вечером в кабаке они превращались в тертых калачей в кабаке. На следующей ярмарке бывшие "лапоти" (неопытные крестьяне-торговцы) уже бойко ломили свою цену и "выжимали" всю душу из несчастных купцов. Если только оставались живы с прошлого разу.
Если ярмарка - это город в городе, то кабак - это отдельный пригород, не имеющий никакого отношения ни к одной, ни к другой территории. Уже не город, ещё не ярмарка. Уже не ярмарка, ещё не город. В ярмарку кабак жировал. В остальное время испытывал нужду. Добропорядочные жители побаивались ходить в эту часть города. Из-за большого скопления народу ярмарка привлекала не только купцов и крестьян, но и всевозможный сибирский сброд: жуликов, карманников, разбойников и грабителей. Прохаживаясь по рядам, они выискивали неопытных торговаек, и примечали их поводу.
Вечером в кабаке собиралась вся ярмарка. Купцы отмечали удачные сделки. Дорвавшиеся до города крестьяне спускали на пропой души всё, что не успели потратить на покупку нужного в хозяйстве. Широка русская душа пьяной нараспашку. И вот уже только утром обмошенничавший молодого "лапотя", впервые испробовавшего ярмарки, купец дружески хохочет с ним же за одним столом, угощает его городским вином и поучает как не быть в следующий обманутым на ярмарке, возможно, им же самим.
Тут же с ними за одним столом сидела кабацкая девка, смущала "лапотя" голыми ляжками, лезла целоваться и подзюзивала купца на широкие жесты. Когда уже вся компания бывает в изрядном подпитии, за стол обязательно подсядет темная личность, которая начнет выпытывать "лапотя" откуда сам, дорого ль наторговал, много ль накупил, сколько денег осталось. Крестьянина потом выловят за пять верст от города, заберут весь товар, и если ему повезет, оставят живым.
Саму крестьянскую подводу разбойники обычно не трогали. Замученная адской работой кляча и скрипучая телега в лихом деле были только обузой и опасной уликой. Хороший кучер крестьянскую лошадь не купит, сдать её можно только коновалу. Но там того и гляди самого сволокут в уездную полицию.
Конец сентября 1863 года ничем не отличался от всех предыдущих сентябрей. Ярмарка как раз только-только разъехалась, опытные крестьяне и везучие "лапоти" разъехались по домам, купцы формировали свои подводы и искали лихих доверенных людей в сопровождение. Питейное заведение прекращало жировку и готовилось снова превратиться в притон. Сибирский сброд уже глушил горькую судьбу "белым вином", как называли здесь водку. Чтобы описать как выглядели разбойники тех времен, достаточно предложить представить себе насквозь пропитого человека, набросать на него каких-нибудь тряпок, перепоясать всю эту нелепицу худой веревкой. Обувались разбойники в то, что получалось. Самой удобной обувью были крестьянские лапти. По крайней мере их можно было подобрать по размеру. Сапоги в дороге попадались редко. Их носили только дворяне либо купцы. И те и те были вооружены. Ещё реже сапоги были подходящего размера. Редкий разбойник носил шитую сапожником продукцию с одной пары. Разная ступня стачивает подошву по-разному. Разношенная своей ногой обувь ценилась больше. Поэтому часто левый сапог был одного размера и с одной пары, а правый сапог пришел с другой дороги со всеми вытекающими последствиями.
Тут же обмозговывали дела, делили куш и дрались. Рванина гуляла. В этом привычном порядке было заметно одно неуместное излишество. В самом темном углу сидел крепкий парень среднего роста. В малонадеванном картузе, в холщовой рубахе, подпоясанный крепкой веревкой, в новых портах и хромовых сапогах со крипом он несколько выбивался из нынешнего антуража питейного заведения. Впрочем тут уже давно привыкли к аттракционам, что уже перестали обращать на них внимание. Да и парня этого кабак, судя по всему, знал хорошо.
- Ерёмка, а ты чё-та под мужика делаешься, что ли?- подсел к "аттракциону" кабатчик, поставив до этого перед ним мутную бурду с крепким запахом.
- Да не твоё ж то дело. Должок принес,- ответил тот.
- Чё, все полторы тыщи?- удивился хозяин кабака.
- За разбой брательника твово, я не ответчик, посему тыща. И то погоди, покамест. На, вот, поначалу двести пятьдесят рублёв,- с некоторой долей хвастовства закончил посетитель. Пошарившись за пазухой, он вынул перевязанный пучком травы кулек. Оборвав ипровизированную верёвку, он выложил на стол перемятую пачку новеньких банкнот. Отслюнив пальцы, принялся пересчитывать сумму.
- Да откуда ж такие деньжищщи-то?
- Тебе нос, что ли, обкорнать? Твоё какое дело? Деньги примай.
Кабатчик принялся пересчитывать деньги, что-то с удовольствием прикидывая в уме.
- Остальные когда вернешь?- спросил он пряча деньги себе за пазуху. Заметив, косой взгляд Ерёмки, погрозил: - Да не зыркай-ка, не то. Брательника ты сбаламутил. Вместе попались. Тебе за обоих ответ и держать.
- Не зыркаю. Брательник твой сам голова. Свои откупные уряднику, кои у тебя занял, сплачу. А брательник твой тебе сродственник. Я ему не ответчик.
- А я говорю, сплатишь когда?- напомнил владелец питейного заведения.
- Да погоди ты. Дело делаю.
- Так ты на дело нафанфаронился. А я думал по сударшням хахалиться йдёшь.
- А хуч бы и по сударышням,- завершил разговор разбойник, допил принесенную бурду, бросил на стол 5 копеек и вышел.
2 часть.
Появление Эрлика
Выйдя из кабака, Ерёмка мимоходом огляделся. Убедившись, что никто за ним не следит, пошел по пустырю, на котором ещё 2 дня назад было не протолкнуться. Ярмарочные прилавки разбирались быстро. Да и что их разбирать: запряг лошадь, да сел в телегу,- вот и все сборы. Ярмарка в Усть-Ужге была стихийная. Не желая платить сборы за временную покупку торгового места на публичном рынке, крестьяне повадились выставляться на день после Престолоположения на пустыре. Официальные власти этот альтернативную торговую площадь не трогали: мероприятие политический характер не носило, самоорганизовывалось за официальной чертой города. А всё, что происходит за городом начальство не интересовало.
Сейчас ярмарка кончилась и снова превратилась в пустырь. Довольный полученной отсрочкой и тем, что не пришлось сильно ругаться, Ерёмка шел, краем глаза стараясь уловить какое-нибудь укромное движение. Дойдя до опушки леса, он обернулся. Убедившись, что за ним никто не следит, скрылся за деревьями.
Спустя полчаса разбойник вышел на поляну. Осмотревшись по сторонам, он спрятался в кустах. Скоро стемнело. Ерёмка поправил нож за голенищем. Где-то далеко в лесу послышался женский крик: - Ау! Стёпушка!
Ерёмка улыбнулся и крикнул в ответ:
- Эгей! Тута я! Иди с...
Разбойник осёкся. В темноте сложно что-то было разглядеть. Но по силуэтным намекам и звукам можно было предположить, что крепко схватив за шею, Ерёмку держала за горло тёмная фигура в плаще. Он пытался сопротивляться, но у него ничего не получалось. Его держали медвежьей хваткой.
- Еремей Ухватов, Законом-Словом я прекращаю Вашу судьбу. Вам положено знать причину, чтобы раскаяться. Посему слушайте,- вдруг зашептала фигура такими замогильными интонациям, что у случайного свидетеля поседели бы волосы: - Третьего дни Вы прекратили судьбу Егория Червякова, возвращавшегося домой. По дороге с ярмарки он должен был пьяненьким уснуть, упасть в лужу, простыть, из-за чего его не взяли бы в солдаты. Оставшись дома, он сумел бы хорошо поднять хозяйство, разбогател бы и откупил целое село от очередной солдатской повинности, чем спас бы 26 судеб. Прежде Вы убили 12-летнего Михаила Крестинина, отправленного больной родительницей на базар за хлебом. Михаилу было отмеряно стать кузнецом, усовершенствовать механизм подачи клети из угольной шахты. Это должно было спасти 14 судеб. Прежде Вы...
Перечисление заняло достаточно много времени. За свою жизнь Ерёмка успел изрядно нагрешить. Всё это время пока ему читали его злоденияния убийца вился змеёй, пытаясь как-нибудь изловчиться.
- Итого на Вашей судьбе 83 непосредственно и 1283 косвенно прекращенных судьбы. Сегодня Вы намеревались прекратить судьбу девушки, коей Законом-Словом предначертано своё. По Вашей просьбе несет она ключ от опочивальни игуменьи, которую Вы намеревались ограбить ради возвращения долга кабатчику,- на этих словах Ерёмке удалось дотянуться до сапога.
- А вот, шиш тебе!- прохрипел он и всадил нож по самую рукоятку в правый бок сопернику.
Фигура никак не отреагировала и как будто ничего не почувствовала. Ерёмка вытащил нож и ударил снова. Никакой реакции. Разбойник принялся остервенело бить, пытаясь попасть противнику в жизненно важные органы.
- Еремей Ухватов, каетесь ли Вы?- спокойно проговорила фигура.
- Врёшь! И не таких обламывали- просипел убийца Ухватов, продолжая наносить удары ножом (прошу в этом месте улыбнуться удачной шутке. В конце концов, не каждый раз удается уместно употребить сочетание "убийца ухватов").
- А и чёрт с тобой. Еремей Ухватов, Вам было предоставлено право покаяться. Вы отказались. Законом-Словом я прекращаю Вашу судьбу.
Легко подняв разбойника одной рукой, эрлик вырвал у него сердце.
- Степушка, где ты?- послышался девичий голос.
Эрлик обернулся и в следующую секунду для него время замерло. Телепатическим зрением он увидел девушку в монашеском одеянии, которая только-только шагнула в густые кусты и пока ничего не видела. Оттолкнувшись от земли, эрлик одним махом запрыгнул на высокую ель, держа в правой руке безжизненное тело разбойника. Заметив рядом с собой обескураженную произошедшим душу Еремея, он махнул рукой: "А, ну, кыш! Пшла прочь!"
Как будто подхваченная ветром душа Ерёмки Ухватова отлетела на пару десятков вёрст и потерялась. Приладив половчее тело мертвого разбойника к веткам, эрлик привязал его к стволу бывшей прежде поясом веревкой. Убедившись, что никто никуда пока не упадет, он спрыгнул на землю и махнул в лес. Пробегая мимо монашки, он задел её плечом. Чертыхнувшись, эрлик вернулся и постарался поправить замершую девушку и только тут заметил в 20 шагах приготовившегося к прыжку волка. Следом за главным охотником, к нападению готовилась стая из 5 хищников.
- Это что ещё такое? Ангел-Хранитель, ты охренел?- возмутился эрлик.
- А что я могу? Это Ерёмкин Ангел-Хранитель их скликал, думал ты на них отвлечёшься,- послышался голос. Кто говорил, не было видно.
Эрлик посмотрел на монашку и обомлел. На него смотрела удивительной красоты девушка. Как любил говаривать один Марк Захаров мыслями Григория Горина и фразами графа Калиостро: "Когда-то давно ее звали Елена Прекрасная, позже ее звали Беатриче, а ещё Лаурой и она являлась миру под разными именами: Лаура, Джульетта, Мария." Казалось, она была создана солнцем специально, чтобы оно могло любоваться на творение рук своих. Таким как она сами звезды поют колыбельные песни, а земля специально ждет солнечного дня, чтобы обнять и поцеловать её тень.
В этот раз Лаура явилась миру в монашеском облике и под именем Алёнушка. Явилась очень неудачно, и похоже только для того, чтобы её тут же растерзала стая волков.
- Дурак, ты а не Ангел-Хранитель,- осерчал эрлик: - Ты посмотри какую красоту ты собрался погубить!
- Да я сам влюбился,- ответил голос.
- Ты, вообще, молчи. Тебе что ли говорю. Ерёмкиному Ангелу говорю.
- А я тут причём? Моё дело было сохранить Ерёмку,- ответил сиплый невидимый голос.
3 глава
Про Элеонору
- Сопроводил?- раздался в темноте голос эрлика.
- Чёрт, напугали, Вы, меня, мессир. До самой кельи сопроводил,- ответил ему кто-то мужского полу: - Дозвольте, свечу подпалить.
- Конечно, зажги. Ты же не видишь ничего, чего спрашиваешь,- судя по проявляемому нетерпению, эрлик жаждал услышать ответ на какой-то главный вопрос.
В темноте вспыхнула спичка. Огонь высветил лицо мужчины лет тридцати пяти. На бетонной стене отразился силуэт фигуры эрлика, стоящего к вплотную лицом и смотрящего куда-то вверх, как будто глядевшего в невидимое окно.
- А Вы не сменили плащ,- заметил собеседник вершителя судеб именем Закона-Слова. Он укреплял свечу в подсвечнике, неуместной середине XIX века форме: - Сейчас я у Вас его приму. И всё-таки удивляюсь, как удобно станут делать люди. Намедни хвастался зажигалкой на рынке. Так челядь набежала, чуть весь газ не перевёл. Говорю: "Французские спички",- а оне говорят: "Умеют шельмы." Вот, что Вы зажигалкой не позволяете.
- Спички пахнут хорошо. А она что-нибудь говорила про меня?
- Не-е. Волков всю дорогу боялась, коих Вы за реку спровадили, да про Стёпку какого-то пару раз помянула. Да что ж Вы всё спрашиваете? Сами же всё знаете.
Любому эрлику достаточно одного только присутствия собеседника, чтобы узнать всю его подноготную. За эту особенность узнавать секреты, эрликов часто не любили. Чужая судьба для них была как раскрытая книга с закладками на ключевых эпизодах. По своему желанию вершители именем Закона-Слова могли легко раскрыть эту книгу на любой странице и прочитать всё, что уже было в ней написано. И теперь эрлик знал всё что происходило в дороге. Но ему хотелось не знать что было, ему хотелось, просто, говорить и говорить бесконечно на интересную ему тему.
Укрепив свечу в подсвечнике, собеседник эрлика принялся убирать со стола исписанные бумаги. Одна из них упала на пол, и поднимая её мужчина удивлено заметил: - Стихи писали?
Эрлик вдруг возник возле стола и вырвал лист из рук.
- Николаус, Вы себе много позволили!
- Да что ж Вы раньше не писали что ли? Сколько вон нашептывали другим. И хорошо нашептывали. До сих пор читают.
Чувствуя себя неловко, Эрлик рассеянно перебирал свои собственные бумаги. Прежний уборщик, оставшись не у дел, вдруг хлопнул себя по лбу:
- Вот, я балда. Я ж доложить шел. Там эта пришла. Которая всегда к Вам ходит.
Словно обрадовавшись перемене темы, Эрлик потребовал немедленно просить гостью. Спустя минуту в комнату вбежала молодая дама. Она была красива, как бывают красивы обыкновенные молодые женщины, знающие маленькие секреты красоты. Немного той же пудры, той же помады и той же приятной ароматной воды накануне умели свести с ума одного петербургского щеголя. Эрлик узнал это сразу как увидел её, и улыбнулся. Комнату по-прежнему высвечивал только огонек свечи, поэтому было довольно темно. Впрочем и того света было достаточно, чтобы визитерша заметила эту улыбку. Как любая женщина она хорошо чувствовала намеки. В свою очередь как ведьма, а профессиональной особенностью посетительницы была именно ворожба, она намеки не просто чувствовала, а отчетливо видела. Распознавшая улыбку визитерша поняла, что её маленькая тайна разгадана.
- Август! Август, Вы не представляете какую я счастливую весть несу Вам,- попыталась сразу же настроиться на нужный тон гостья: - Ваш перевод на ранг состоится теперь уже наверняка. Как у Вас тут темно. Можно я выпью настойку остроты зрения?
Эрлик, наконец, которого представилась возможность назвать по имени, вдруг поскучнел.
- Я думаю перевод произойдёт ещё не скоро. Настойку лучше не пейте. Она у Вас жутко ядовитая. Разве Вы хотите скорее состариться? Каждый глоток этой дряни добавляет Вам лишний год к возрасту.
- Вы очень придирчивы. И недооцениваете мои таланты. Но это неважно. Я только-только была на бале Сатаны. И там я разговаривала,- начала было убеждать Элеонора. Устав подгадывать момент, чтобы представить её иным способом, называю её имя прямо теперь.
- С эгрегором 5 круга. Я думаю он просто влюбился в Вас и потому наврал с три короба. Вряд ли он отнес мои бумаги,- перебил её эрлик.
- Между нами ничего не было, Вы же сами знаете,- вдруг перепугалась ведьмочка.
- Ну, и зря. Лёгкий флирт развлёк бы Вас, и помог бы немного развеяться. В последнее время, Вы слишком много читаете любовной лирики,- опять улыбнулся эрлик.
Услышав предложение эрлика, Элеонора ровно на одно мгновение превратилась в бурю. Женские таланты тут же подавили скандал, и ведьмочка расплылась в когда-то заученной улыбке. Это было настоящее представление, которое ведьмочка разыграла талантливо, как это умеют делать женщины, желающие намекнуть о своём неудовольствии. Впрочем спектакль остался без внимания эрлика. Он молча сидел в кресле. Элеонора заметила это. Как поняла бы любая женщина, она сразу сделала вывод о чём молчит эрлик.
- Вы вчера казнили какую-нибудь женщину?- спросила она.
Эрлик молчал. Ведьмочка повторила свой вопрос, но он опять остался без ответа. Тогда гостья тайком достала пузырек, который готовилась выпить до этого, и сделала маленький глоток. Всмотревшись в темноту она теперь распознала, что эрлик спит и разозлилась. Увидев бумаги, она начала в них копаться. Среди прочих ей попался лист, который Август пытался засекретить. Одним глотком, как это умеют те, кто боятся попасться на чтении чужих писем, Элеонора прочла.
"Исскрипевшимся коромыслом
на растертых плечах созвездий
на Садовом кольце повисли
человеческие болезни.
Половиной, луна, яичка
в еле теплом пустом бульоне.
Где-то вяжут дома привычка
и мелодии Альбинони.
Распустив шерстяные звуки
на клубок из густых "простите",
хмурый город поднимет руки
и наденет колючий свитер.
И сарказм размешав с золою,
написав на дверях: "Закрыто",-,
этот город лизнет метлою
в самый лоб, мастер, Маргарита."
Не видя смысл в отсутствие свидетелей скрывать свои чувства, в ярости Элеонора разметала бумаги по комнате. Схватив лист со стихотворением, хотела было разорвать его в клочья. Но вдруг её кто-то остановил за руку. Это был Николаус.
- Сударыня, мессир спит. Накануне у него была тяжелейшая работа. Ему пришлось трижды останавливать время на долгий срок. А это его так выматывает. В прошлый раз как такое было, он спал неделю,- намекнул он ведьме.
- Да как ты смеешь? Ты! Слуга!- взвизгнула Элеонора.
- Я прошу Вас выйти. Иначе я вынужден буду спустить на Вас Цербера,- холодно ответил ей прислужник эгрегора.
Поняв свою оплошность, ведьмочка вдруг сменила гнев на милость. Придав своему голосу как можно больше милого очарования, она проговорила.
- Прости меня, пожалуйста, милый Николаус.
Теперь она улыбнулась ему столь ангельской улыбкой, что помощник вершителя судеб тут же растаял. Заметив эту перемену настроения, Элеонора спросила:
- Ты слышал это имя: Маргарита?
- Нет, сударыня,- учтиво ответил Николаус.
- А может быть, к Августу кто-то приходил помимо меня? Например, какая-нибудь ведьма.
- Нет, сударыня. Мой хозяин не слишком любит гостей,- ответил помощник.
Взяв свечу в руки, Николаус высветил кресло. Разглядывая хозяина, он проговорил с досадой: - Опять в плаще уснул. Вот как теперь на кровать перетаскивать.
4 глава
В монастыре.
Уже пропели третьи петухи, дверь кельи игуменьи скрипнула. Стараясь сильно не шуметь, в спальную комнату прошмыгнула монашка. Довольно убогое по светским меркам убранство считалось просто шикарным по представлениям обитателей монастыря. Возле стены стояла массивная кровать, на которой одна на другую были наложено с десяток перин. Недозволительная роскошь для храма Божьего, но это была келья игуменьи, поэтому роскошь считалась лишь маленькой дозволительной прихотью сановитой особы. В центре комнаты большой стол, укрытый белоснежной скатертью, на столе покоился псалтырь. Рядом с кроватью стоял туалетный столик с секретом, про который знала одна только игуменья: секретным ящичком под столешницей, внутри которого хранились дамские принадлежности для прихорашивания и небольшое зеркальце в деревянной оправе.
Игуменья ещё спала. Не решаясь что предпринять, монашка сначала просто постояла в дверях. Не обнаружив никакой реакции, она кашлянула сначала тихо, потом погромче. Потом зашлась громким натуженным басовитым доханьем. Не увидев никакой пользы от своей деятельности, монашка осторожно тронула настоятельницу монастыря, а потом жутко напугалась от громкого крика.
- Тьфу, нечистая, напугала как!- успокоилась матушка-игуменья, когда уже в сидячем положении на кровати продирала глаза. Узнав подопечную, нахмурилась:- Ленка, что ты в такую рань?
- Матушка, сказать пришла. Алёна сегодня ночью не ночевала,- с поклоном ответила монашка.
- Как не ночевала? Всю ночь?
- К первым петухам только явилась,- ответила Елена.
- А может в уборную ходила, да...- начала уточнять настоятельница.
- Истинно говорю матушка. Да вот, ключ. Сама же мне и отдала. Снеси, говорит, да положи матушке под подушку. Самой-то боязно.
- Видел кто ещё?- подумав немного, спросила игуменья.
- Нет, матушка.
- Не говори. Сами тут разберемся. Призови-ка мне Алёну.
Через полчаса по монастырскому подворью бежали две монашки: знакомая по утру Елена, и Алёна, с которой не столь мы, сколь эрлик познакомились в лесу. Хитрая Елена успела принять маску сострадания за сестрицу и теперь вводила в курс дела. Поэтому сонная, но перепуганная Алёна уже знала, что когда подружка пыталась сунуть ключ под подушку, игуменья схватила её за руку, а потом учинила настоящий допрос. Со страху монашка во всём призналась и потому теперь ночной гулёне придётся нести ответ. Через пять минут они, даже не перекрестившись на образа, вбежали в прихожую кельи. Алёна скинула обувку и с осенив себя крестным знамением вошла с комнаты. Елена осталась в прихожей. Усевшись на лавку, начала прислушиваться.
Прошло двадцать минут, келья молчала. Устав ждать, Ленка осторожно заглянула в одну комнату, потом в другую. Не обнаружив никого, обошла всю келью. Заглянув напоследок в молельную, помрачнела. Облокотившись о столик для чтения, на стуле сидела матушка игуменья. Алёна сидела на полу, положив голову на колени настоятельницы и тихонько спала. А матушка Анастасия с ласковой улыбкой смотрела на неё и гладила её по волосам.
Картина была настолько неожиданной, что Ленка поначалу даже опешила. Матушка Анастасия прослыла самой строгой игуменьей в епархии. Многие монашки, отведавшие её горячей руки, наотрез отказывались нарушать устав монастыря. Пятерых или шестерых она попросту прогнала с монастырского подворья. А тут прямо семейная идилия.
Вообще, Анастасия Ильинична отличалась от других настоятельниц. Характер деятельности и хороший аппетит обычно превращают их к 42 годам возраста, в котором матушка Анастасия была сейчас, в весьма дородные бабы. Анастасия Ильинична же, наоборот, отличалась умеренной худобой. Второе обстоятельство отличало её от других церковных начальниц епархии - красота. В её облике всё было настолько уместно, и настолько ей в пору, что на неё заглядывались. Проходя по улицам Усть-Ужги, она собирался интересующиеся взгляд мужчин даже моложе её на 10, а то и на 15 лет. Если бы не строгий вид и одеяние, к концу улицы она бы собирала с десяток поклонников.
Заметив подглядывающую монашку игуменья привычно нахмурилась, а потом сменив гнев на милость, приложила указательный палец к губам и показала не шуметь. Поняв жест правильно, Елена осторожно вышла на улицу. Через пять минут она пришла в монашеское общежитие. Увидев, что в помешении никого нет, крепившаяся всю дорогу монашка кинулась к себе на полати за печью, и принялась рыдать.
Вечером по монастырю пошел слух о том, что матушка-игуменья сильно сдала. В полдень пришедший перековать коня кучер Иллистрат доподлинно рассказывал кузнецу, что игуменья ночью-то преставилась. Когда ближе к вечеру матушка Анастасия Ильинична проезжала из епархии в двуколке. Многие перекрестились. А барин, которому Иллистрат за весь день уже все уши прожужжал внезапной кончиной Анастасии Ильиничны, заехал в ухо.