Бардонов Александр Иванович : другие произведения.

Кого помнят

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  КОГО ПОМНЯТ
  
  В М E С Т О П Р О Л О Г А
  
  Осень выдалась слякотной. Дожди лили без перерыва почти два месяца. Пасмурное небо и низко нависшие тучи стали настолько привычным пейзажем, что казалось, так было всегда и миру уже не суждено сбросить с себя серый, сотканный из капель покров. Людям оставалось лишь молиться да уповать на высшую милость.
  Земля перестала впитывать падающую с неба воду и та текла грязными потоками по проложенным ей самой руслам, вымывая почву, камни и растения. Дороги исчезли, их просто не стало, и никто, ни конный, ни пеший не решался пересечь унылые, болотоподобные просторы.
  Тем неожиданней было появление у ворот замка Адемар одинокого путника. Он стоял, сгорбившись, и вспышки молний освещали его, промокшую насквозь, фигуру. Бедняге открыли ворота, проводили в помещение и дали сухую одежду. Ближе к вечеру графиня Саксон-Тошанская, жена владельца замка, изъявила желание отужинать с гостем. Графине минуло сорок, это была женщина, еще сохранявшая красоту, несмотря на многочисленные роды, и преисполненная гордости за собственные плодовитость и древность рода. Ее супруг уже длительное время отсутствовал по делам службы, и женщина одна скучала в замке, заточенная в оковы непогоды. Появление нового лица внесло разнообразие в ее существование, к радости графини гость выглядел человеком благородным и, как минимум, равного ей сословия.
  Мужчина средних лет, высокого роста, с правильными чертами лица, темными, выразительными глазами и мягкой, красивой речью. От него исходило ощущение силы, привыкшей подчинять других.
  Храмовник, решила графиня.
  - Что заставило вас пуститься в путь в столь нелегкое время? Сейчас любое путешествие несет в себе опасность. А вы один, без охраны и слуг.
  - Я выполняю свой долг, - просто ответил гость, и как-то неудобно стало продолжать расспрашивать его о сути столь требовательного долга.
  - Как давно вы из столицы?
  - Почти с месяц.
  Женщина сразу оживилась.
  - Что нового сейчас при дворе? Какие фасоны теперь носят? Кто в фаворитках монарха? Спиритические сеансы еще в моде?
  Мужчина снисходительно улыбнулся, пропустил первые вопросы и ответил только на последний.
  - Спиритические сеансы очень популярны при дворе и обязаны этим личному участию его величества. Принц имеет личного медиума и почти каждый вечер, если у монарха соответствующее настроение, он общается с духами великих полководцев. Если сеанс проходит успешно, и принц получает хороший совет, он дарит медиуму один золотой.
  - А это действительно возможно - общение с умершими?
  - Вы сомневаетесь?
  - Ну, не знаю, - вздохнула графиня. - Это, наверное, все так сложно.
  - Это не так сложно, как кажется. Я брал уроки у королевского медиума и научился у него многим секретам. Если все делать правильно, то успех обеспечен.
  На некоторое время беседа прервалась. Графиня молчала, но это молчание было не просто паузой, служащей для придания разговору весомости или призванной заинтриговать собеседника своей персоной. Нет, женщину нечто мучило, наконец, она собралась с мужеством и дрожащим голосом произнесла:
  - Если вы пообещаете, что сеанс будет успешным ...
  - Обещаю.
  - ... то я хотела бы пообщаться с одним духом. Я хорошо вам заплачу за услуги.
  - Разве можно брать деньги со столь очаровательной дамы, - отказался мужчина от оплаты и заставил женщину порозоветь от комплимента. А он очень мил. И если возжелает за свои труды совсем иную плату, то вполне может ее получить.
  - Какие предметы вам требуются для сеанса?
  - Это зависит от того, кто тот дух, которого вы хотите вызвать?
  - Мой дедушка.
  - Тогда потребуются вещи, принадлежащие вашему роду. Что-нибудь довольно древнее.
  Графиня призадумалась.
  - Есть ... чайный сервиз. Очень старый.
  - Сервиз вполне подойдет.
  Графиня отдала приказ, слуги принесли и поставили на столик фарфоровый набор. Двенадцать чашек с блюдцами, заварочный чайник, сахарница, тарелочка для масла. Мужчина расставил чашки вокруг остальной посуды, ручками в центр столика.
  - Теперь необходимо что-нибудь принадлежащее лично вашему дедушке.
  - От него ничего не осталось. Хотя ... подождите.
  Графиня удалилась на несколько минут, потом вернулась, держа в руках мешочек из парусины. Ослабила бечевку, стягивающую горловину, и в комнату ворвался необычный запах. Женщина опустила руку в мешочек, вытащила и показала гостю его содержимое.
  - Вот.
  На ее ладони лежало несколько темных зерен, по виду напоминающих мелкую фасоль.
  - Дед привез это из крестового похода под предводительством Людовика IX Святого. Я не знаю что это, наверное, какая-то пища.
  Мужчина не сомневался в происхождении странных зерен. Он взял одно, поднес к глазам, рассматривая, понюхал.
  - Это плоды кофейного дерева. Оно произрастает в землях сарацин и язычников. Зерна поджаривают на огне и измельчают в порошок. Затем этот порошок заливают кипящей водой, настаивают и пьют. Полученный напиток оказывает благоприятное воздействие на человека: он становится выносливым, больше работает, меньше спит и лучше думает.
  Мужчина отобрал двенадцать кофейных зерен и бросил по одному в каждую чашку.
  - Садитесь, графиня. Теперь положите руки на край стола, закройте глаза, мысленно представьте облик своего предка. Как его звали?
  - Бенедикт Отто.
  Мужчина набрал в грудь воздух и выдохнул его из себя, громко и зло произнося:
  - Бенедикт Отто Тошанский, я вызываю твой дух. Если ты здесь и слышишь нас, то ответь.
  Ничего не произошло. В комнате оставалось тихо, лишь потрескивали дрова в огне камина.
  Мужчина повторил обращение. Результат остался прежним.
  - Не получается, - озабоченно заерзала графиня.
  Мужчина не проявил никаких признаков беспокойства.
  - Следует соблюсти все правила и церемонии. Уважающий себя дух никогда не является сразу. Бенедикт Отто Тошанский, ответь нам, мы призываем тебя.
  Чашки на столе подпрыгнули. Словно порыв ветра пронесся над головами людей, встряхивая волосы и обдавая холодом. Раздался низкий, глухой голос, как будто тот, кому он принадлежал, набрал полный рот воды.
  - Кто беспокоит меня?
  - Говорите, быстро, - прошипел мужчина. - Не бойтесь и не волнуйтесь. Излагайте громко и четко.
  Женщина нервно сглотнула слюну:
  - Это я, дедушка.
  - Кто я?
  - Твоя внучка Антуанетта.
  - Чего ты хочешь?
  - Дедушка ответь, где ты спрятал клад с золотыми монетами.
  Дух ответил не сразу, и за этой паузой угадывалось его недовольство.
  - Зачем тебе это знать?
  - Мне нужны деньги.
  - Нет.
   Ответ был столь категоричным, что поначалу графиня растерялась. Потом разозлилась, - публичный отказ да еще в такой форме звучал оскорбительно, и перестала робеть.
  - Дедушка, но мне очень нужны эти деньги.
  - Нет.
  - Почему?
  - Если я пожелаю, то сам открою свою тайну достойному. У тебя есть ко мне еще вопросы?
  - Но дедушка. Эти деньги ... - продолжала настаивать женщина.
  - Прощай.
  Чашки опять дребезжаще подпрыгнули. Графиня сидела вся красная от злости и часто дышала.
  - Он всегда был противным и вздорным.
  - Что поделаешь, - посочувствовал гость. - К старости у всех портится характер.
  Мужчина поднялся.
  - С вашего позволения, я отправлюсь далее. Мой долг призывает меня в дорогу. Спасибо за тепло и гостеприимство.
  Он поцеловал графине руку.
  - Сервиз берегите. Он вам еще пригодится.
  Переодевшись в свою высохшую одежду, мужчина покинул замок Адемар. Но далеко уходить не торопился. Обогнув замок вдоль западной стены, он сделал остановку под старым, изломанным временем и молниями, дубом. Там, быстро работая кинжалом, он вырыл из земли сундук, завернутый в промасленную дерюгу. Пересыпав содержимое сундука в свой заплечный мешок, мужчина растворился в ночи и дожде.
  А на следующий день ливни прекратились, и до самой зимы стояла сухая, солнечная погода, радуя глаз и наполняя спокойствием души.
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
  ПЕРСПЕКТИВЫ
  
  Ранней весной 199... года Елена Симсон окончила ускоренные курсы секретарей-референтов, совсем не подозревая о той ужасающей статистике, что в стране уже существует почти триста тысяч секретарей различной степени подготовки, на которых приходится только не более двухсот тысяч рабочих мест.
  Излишнее знание в некоторых случаях только вредит.
  Елена была двадцатитрехлетней шатенкой, роста чуть выше среднего, с хорошей фигурой, стройными ногами и высокой грудью. Но беда заключалась в том, что девяносто процентов всех секретарей-референтов женского пола составляют стройные, гибкие и сексуальные особы. Все они умеют работать на компьютере, красиво говорить по телефону, пользоваться дыроколом и иногда закрывать глаза на некоторые вольности начальства. Таким образом, она ничем не выделялась из общей массы людей данной профессии, и найти достойное место работы ей было крайне трудно, но об этом девушка пока не задумывалась.
  Наоборот, она смотрела в будущее с оптимизмом.
  Елена считала, что полученная специальность поможет ей очень быстро устроить свою судьбу посредством брака с каким-нибудь богатым бизнесменом. И в этом она была не одинока - по крайней мере, половина секретарш, поступая на работу, мечтает в перспективе завязать серьезные отношения с кем-нибудь из боссов. Сколько из них добивается этого - статистика умалчивает.
  Была яркая, солнечная, жаркая, несущая множество перспектив весна 199...
  
  
  Ее путь был прост и обычен, как у множества подобных ей. За три месяца ее обучили основам делопроизводства; аккуратно и ровно подшивать листы бумаги ей помогла природная ловкость рук, в работе на компьютере очень кстати оказались память и сообразительность, а в умении вести деловые разговоры она целиком и полностью полагалась на одного умного джентльмена по фамилии Карнеги и постоянно таскала с собой в сумочке истрепанный том сочинений данного господина.
  Все рано или поздно кончается, закончились и курсы, и Елена влилась в многочисленные ряды подобных ей - молодых, голодных, длинноногих, перспективных, согласных на многое, с выражением наивной кротости на лице, короче, полных достоинств, но обладающих одним, но весомым недостатком - их всех было слишком много, а мест для применения их сил и возможностей слишком мало.
  Но Елена Симсон была оптимисткой.
  По случаю получения диплома она устроила для себя и брата Александра праздничный ужин с тушеным мясом и бутылкой красного вина. Напиток показался на вкус терпким и совсем не крепким, но свое воздействие стал оказывать довольно скоро. Впрочем, это было приятное помутнение хладнокровного обычно сознания.
  - Устроюсь на работу и обязательно очарую своего шефа.
  - А потом?
  - Потом он поймет, какое сокровище находится рядом и сделает меня своей правой рукой и доверенным лицом, я дам ему пару дельных советов, и дела резко пойдут в гору.
  - И он предложит тебе руку и сердце.
  - И плюс пакет акций в придачу.
  - Это надо записать и запомнить, - рассмеялся брат. - Такой оригинальный сюжет пропадает.
  - Да ну тебя, - отмахнулась Елена.
  
  
  На следующий день после окончания курсов, бодрая и полная надежд, она явилась в бюро по трудоустройству, расположенное в соседнем квартале. Вид множества слоняющихся людей с озабоченными лицами немного сбил ее приподнятый настрой. С дурными предчувствиями девушка пробралась к длинному стенду на которым висели списки требуемых вакансий. Внимательно просмотрела их все: ее профессии нигде не встретилось.
  - Кто? - невысокая брюнетка с черными глазами смотрела на нее, ожидая ответа.
  Елена вздрогнула и подняла поникший нос. - Секретарь-референт.
  - А-а! - брюнетка махнула рукой. - Гиблое дело.
  - Почему?
  - Потому что сейчас кризис. В принципе он есть всегда, но теперь очередной пик, и в первую очередь увольняют всякий вспомогательный персонал - курьеров, секретарей, лаборантов ... Плюс каждый месяц появляются сотни новых дурочек, которые считают, что именно их ждут, не дождутся истосковавшиеся по умным советам боссы. Так, где же на всех взять боссов?
  - Неужели все так плохо? - Упавшим голосом спросила Елена.
  - Почему. Иногда появляются вакансии. Тебе проще, ты смазливенькая.
  - Я?
  - Конечно. Приятное лицо, фигурка, - брюнетка обвела ее оценивающим взглядом. - В первую очередь ведь на что смотрят? На ноги, грудь, бедра. А стучать по клавишам можно и обезьяну научить. Ладно, желаю успеха.
  И она удалилась, размашисто покачивая бедрами.
  Елена призадумалась. Да, кажется, ее мечты на новую жизнь стремительно развеивались. Все же девушка решила уточнить. Она постояла в очереди и, наконец, прошла в нужный кабинет.
  Ей было заявлено, что в данный момент никаких вакансий ее профессии не имеется.
  - А бывают?
  - Редко. Смотрите данные на стенде, читайте рекламные объявления в газетах. Там работу отыскать шансов больше.
  В первом попавшемся киоске Елена купила газет и, присев на лавочку в сквере, просмотрела их. Да, спрос на секретарей существовал, и подобные объявления встречались довольно часто, но несколько пробных звонков испортили начавшееся было подниматься настроение. Места были уже заняты. Еще через полчаса Елена обнаружила странную тенденцию - ей стало казаться, что свободные места оказывались заняты раньше, чем появлялось о них объявление.
  Впрочем, по двум адресам секретари требовались. Елена поспешила туда. Сначала в каком-то не внушающем доверия, облезлого вида здании, ее встретили двое мужчин, и, пока она кратко объясняла цель своего визита, обшарили ее такими откровенно раздевающими взглядами, что девушка запнулась, не договорив до конца.
  - Поднимите юбку повыше, - попросил одни мужчина. - Мы хотим знать какие у вас ноги.
  Елена закашлялась, покраснела, что-то пролепетала и поспешила выскочить на улицу. К счастью, ее никто не пытался остановить.
  По второму адресу располагалась психиатрическая лечебница. Елена походила вдоль высокой ограды, подумала и уехала прочь. Домой она вернулась в скверном расположении духа.
  
  
  Жизнь оказалась хуже, чем в мечтах после бутылки "Бордо". Хозяин фирмы, которому понадобились бы ее навыки и сообразительность, все никак не находился. Девушек ее профессии и квалификации было так много, что, казалось, все особы женского пола в этом городе и в этой стране рождались с одной целью - стать секретарем-референтом; если и попадались, связанные с другими профессиями, то они или уже были ранее секретаршами, или еще собирались придти к данному, логическому концу своей трудовой карьеры.
  Прошло несколько недель. Сначала пришлось забыть о праздничных ужинах, потом настала необходимость пересмотреть свой рацион в сторону его резкого упрощения и удешевления, хозяева квартиры стали косо посматривать из-за просрочки в квартплате, приходилось всячески изворачиваться, чтобы попадаться им на глаза пореже.
  Все чаще приходилось сверяться с Карнеги, может быть, казалось Елене, где-то между строк, набранных косым шрифтом, она пропустила то важное, чего не хватает ей для удачи, и именно в этом ее ошибка. Не спеши, перечитай еще раз, внимательней. Она лихорадочно переворачивала страницы, но нет, ничего нового не находила.
  И с каждым неудачно прожитым днем ее оптимизм падал.
  
  
  Известие о вакансии в "Беккер и Шульце" попалось ей на глаза среди множества подобных и уже не внушающих доверия объявлений: они были как раз из природы тех, где места занимали еще неделю назад, хотя объявление появилось лишь вчера. На всякий случай Елена отослала свои данные по указанному адресу и была очень удивлена, получив приглашение явиться на собеседование.
  Весь вечер накануне она штудировала Карнеги и репетировала перед зеркалом умное выражение лица.
  Был тщательно вычищен и отглажен единственный, напоминающий деловой, костюм, накрахмалена белая блуза, из гардероба вытащены лучшие колготки. Тон помады спокойный и естественный, глаза чуть-чуть подведены тушью и карандашом, лишь чтобы подчеркнуть их глубину и выразительность.
  За полчаса до назначенного срока Елена прибыла: в фойе многоэтажного здания фирмы расхаживали толпы девушек в деловых костюмах, с накрахмаленными блузами, в темных колготках и почти незаметной косметикой. Почти у каждой была в руках пухлая дамская сумочка. С Карнеги, решила почему-то Елена, ей вдруг стало смешно, и от этого нервная дрожь, колотившая ее все утро, прошла.
  Собеседование затянулось на целый день.
  Сначала ее вместе с десятком прочих претенденток попросили набрать на компьютере текст в виде делового письма и оформить, как им кажется, наиболее подходящим образом - "... извещаем, что продукция нашей фирмы, помимо весьма высокого качества, обладает еще одним очень важным свойством - цена на нее ниже, чем у иных производителей ...". Увлекшись оформлением, Елена чуть было не упустила затаившуюся в тексте ловушку - смысл говорить о более низких ценах имелся только при упоминании о "других производителях подобной продукции", а не просто "других производителях". Так она и исправила.
  А многие на этом отсеялись.
  На самом последнем этапе шестерых оставшихся, в том числе и ее, пригласили в отдельную комнату и попросили присесть на стулья, установленные в ряд вдоль стены. Когда они устроились, в комнату, тяжело шаркая, вошел пожилой человек, на вид лет шестидесяти, с изможденным лицом. Он в течение нескольких секунд разглядывал девушек, потом вздохнул и задал вопрос первой:
  - Чем хорошая секретарша отличается от плохой?
  Елене повезло, она сидела на противоположном краю и у нее было время разобраться в лихорадочном сумбуре, сразу наполнившем голову. Нужно было отыскать в этой каше из услышанных ранее наставлений на обучающих курсах, нравоучений Карнеги, советов дамских журналов и любовных романов "in pocked" (в половине любовных романов главные герои непременно босс и секретарша) выудить нечто нестандартное.
  Наконец очередь дошла до нее. И глядя в студенистые глаза, Елена произнесла:
  - Плохая секретарша знает, чего босс хочет. Хорошая знает, чего он не хочет.
  Студень в глазах подернулся интерференсной пленкой.
  - А разве это не одно и тоже?
  - Нет, - пояснила Елена. - То, чего человек хочет, исходит из его сознания и об этом можно догадаться. То, чего он не хочет, лежит в его подсознании, и угадать это невозможно. Человека нужно понять.
  Старик внимательно разглядывал ее лицо.
  - Вы, очевидно, считаете себя очень умной?
  - В достаточной степени, чтобы работать здесь.
  Старик кивнул в пространство, немного постоял и удалился. В тот же вечер Елене Симсон было сообщено, что она принята, указано время и место, куда следует явиться. А тот старик оказался Петером Бейкером, главой компании, ее новым боссом и шел ему сорок пятый год.
  
  
  - Это похоже на сказку, - снисходительно сказал брат, узнав о произошедшем.
  - Точно. Я до сих пор не могу поверить.
  - На сказку о Золушке! - уточнил он. - И где же твои хрустальные башмачки?
  
  
  В первый рабочий день ей было страшно, как никогда.
  Все началось с того, что она чуть-чуть опоздала. Хотя и встала рано, но так долго крутилась перед зеркалом, подгоняя свой внешний вид к идеалу, что вышла из дому почти не имея в запасе времени на случай каких-либо непредвиденных обстоятельств.
  Естественно, эти обстоятельства случились. Из-за очередной пробки на дорогах ждать нужного автобуса пришлось слишком долго, отчаявшись, Елена взяла такси, на что ушли все деньги, имеющиеся в кошельке.
  В нужное место она прибыла, имея в запасе не больше минуты. К ее удивлению, это оказался пригород, необыкновенно тихое место, резко отличающееся от городских улиц. Пустые, обросшие зеленью, дороги и редкие прохожие на них. Казалось, сейчас свернешь за угол, и перед тобой окажется заброшенная ферма или монастырь. Елена свернула. По указанному адресу находился двухэтажный особняк за высоким забором и закрытой калиткой с прикрепленной сверху видеокамерой. Никак не похоже на центр управления крупным деловым предприятием.
  Елена быстро привела в порядок прическу и нажала кнопку звонка. Калитка открылась почти сразу же. Высокий, плотно сбитый парень с короткой стрижкой выслушал начало ее фразы "Я новая ...", кивнул головой и проводил в дом.
  Петер Беккер первым делом пригласил ее сесть, вторым посмотрел на часы.
  - Вы опоздали. Согласитесь, фройлен Симсон, не самое лучшее начало трудовой деятельности. Какова же причина? У вас сломалась машина? Вас остановила полиция? Что приводят в оправдание в подобных случаях?
  Как ей показалось, он не особо сердился.
  - Я просто плохо рассчитала время. Обещаю, что больше это не повторится.
  - Хорошо, надеюсь, что будет именно так. Кстати, знаете, почему из всех претенденток были выбраны именно вы?
  - Нет.
  - Я тоже. Хотя нет, знаю. Эта ваша игра слов с сознанием-подсознанием заинтриговала меня. Угадать невозможно, человека нужно понять. Быть может, вы поможете мне самому понять, что там покоится у меня в подсознании. И потом, у меня есть одно преимущество, я всегда могу вас уволить.
  Елена не знала, как реагировать.
  - Мне предлагали на это место многих. По протекции, по знакомству, по старой дружбе. Уверен, что большинство из тех, кого предлагали, как минимум, не глупее вас. Но я отказался. Я вдруг осознал, что теперь, наконец-то, могу позволить себе быть независимым от кого-либо. Звучит странно, да? Не быть никому должным и не иметь должников. О, это удивительное, давно забытое чувство. Чем богаче и чем известнее человек, тем больше он находится в плену условностей и принятых в его кругу правил поведения. Чем больше славы, тем крепче он запутывается в этих сетях и не понимает, что давно уже превратился в дичь.
  Какая чушь, подумала Елена с непроницаемым лицом.
  - А теперь, когда мы слегка познакомились и разобрались в наших отношениях, давайте определим ваши рабочие обязанности и мои требования. Как вы заметили, это не совсем офис фирмы в общепринятом понимании. Скорее, это моя загородная резиденция, но именно тут вы будете работать. Здесь тихо и уединенно, за всем присматривают всего два человека, это Максимилиан, мой шофер и охранник, и фрау Кардиган, кухарка и горничная. Они работают тут давно, я доволен ими, надеюсь, что и вы, фройлен Симсон окажетесь не хуже.
   Беккер встал, подошел к огромному, в полстены окну и стал что-то там рассматривать. Стоя к девушке спиной, он продолжил.
  - Вы обязаны являться на работу к восьми часам утра. Рабочий день ненормированный, обычно он будет заканчиваться в семнадцать часов вечера, но возможно, иногда, придется задержаться попозже или даже остаться здесь на ночь. Не беспокойтесь, эти неудобства будут вам компенсированы. Обедать будете здесь. Если потребуется отлучиться, обязательно предупредите меня или охранника. У вас будет свой кабинет со всем необходимым оборудованием, вам следует научиться обращаться с ним как можно быстрее.
  Беккер развернулся и показал уставшее лицо.
  - Основное ваше предназначение, образно выражаясь, служить фильтром между мной и остальным внешним миром. Вы должны просматривать почту и отбирать ту, которую обязательно должен почитать я. На остальную отвечайте сами, научитесь готовить ответы соответственно уровню моего положения. Вы должны отсеивать ненужные звонки и лишние встречи. Научитесь отказывать так, чтобы люди оставались благодарны. Вы должны планировать мой рабочий день, наконец. Ничего лишнего и ненужного, фройлен Симсон. Все рационально и разумно. Это понятно?
  - Да, - твердо сказала Елена.
  - Хорошо. Далее, существует узкий круг лиц, доступ которых ко мне возможен в любое время. Это мой старый друг и компаньон господин Стам, моя жена, мой врач и, наконец, моя мать. Для всех остальных визиты должны обязательно согласовываться. А теперь, если у вас нет ко мне вопросов, можете пройти на свое место и приступить к работе.
  
  
  Ее рабочее место выглядело симпатично. Небольшая комната перед кабинетом Беккера была обставлена весьма удобно и продумано. Расцветка обоев, мебель и шторы мягких успокаивающих тонов. Стол как раз тех размеров и высоты, что необходимы. Елена села в кресло, подогнала его по высоте, попробовала ящики стола - они выдвигались легко и бесшумно.
  Потом пришла очередь разобраться с тем, что на столе. Компьютер, телефон-факс, пульт, скорее всего, громкой связи и еще несколько мелочей. Техника была подобна той, на которой их обучали, но более современная.
  Елена аккуратно надавила кнопку с цифрой "1" на пульте. Кнопка утопла, и под ней загорелся красный индикатор. "Да" - раздался громкий, чуть искаженный динамиком, голос Беккера.
  - Простите. Я просто знакомлюсь с техникой.
  - Хорошо.
  Елена быстро подкрутила настройку громкости, уменьшая голос из динамика, и отжала кнопку на пульте обратно. Индикатор погас.
  По очереди она прошлась по всем кнопкам. Сначала соединилась с охраной на первом этаже (молодец, быстро - сказал Максимилиан), потом с кухней гостиной (может принести кофе - предложила фрау Кардиган). На четвертой, последней кнопке на связь никто не вышел, как выяснилось после, она соединяла с гаражом.
  Телефонный аппарат со встроенным факсом был хотя и очень навороченным, но вполне обычным. С ним Елена разобралась быстро.
  Куда большее впечатление произвел компьютер. Словно спящий зверь, большой и изящный, стоило ей коснуться клавиш, как он очнулся, загудел, щелкнул чем-то внутри (словно зубами), подмигнул красным глазом и заработал. Не сравнить с персоналками на курсах. Там машины надолго висли при загрузке любой программы, словно размышляли, стоит ли тратить силы и время на решение этой задачи. Здесь же компьютер летал, казалось, он предугадывает ее желания и ластится к пальцам на клавиатуре, как собачонка.
  Появился Максимилиан. Он добродушно улыбнулся, окинул взглядом ее кабинет, подошел к окну, осмотрел раму и молча ушел.
  Слегка озадаченная Елена посмотрела вслед и продолжила знакомство с компьютером. Установленные в нем программы - текстовой и графический редакторы, электронные таблицы, почта - были самых последних версий, но она быстро освоилась с ними. Оттого, что все получалось, настроение девушки улучшилось.
  Опять пришел Максимилиан. Осмотрел комнату, окно.
  - Послушай, - не выдержала Елена, - ты что-то потерял? Кстати, ты не против, что я на "ты"?
  - Нет, - ответил Максимилиан и направился к выходу.
  - Что нет? - спросила Елена ему в спину.
  - Не против, что мы будем общаться с тобой на "ты".
  Помимо воли улыбка изогнула губы девушки. Несомненно, его никак нельзя было назвать болтливым.
  - А потерял что?
  - Ничего. Просто работа такая. Хожу по дому, проверяю сигнализацию.
  До обеденного перерыва Максимилиан навестил ее еще несколько раз.
  
  
  Первым из "узкого круга" явился вице-президент компании "Беккер и Шульце".
  Себастьян Стам, высокий мужчина с густой шевелюрой, веселый и стремительный, он ворвался, как ураган, сходу поцеловал ей руку, сделал большие глаза "Ах, какая у Петера симпатичная секретарша" и, не спрашивая разрешения, прошел в кабинет к Беккеру. Елена не успела ни попросить его обождать, ни предупредить босса о посетителе. С замиранием сердца девушка ждала, какова будет реакция.
  Щелкнул зуммер внутренней связи.
  - Фройлен Симсон?
  - Да.
  - Попросите фрау Кардиган сделать нам два кофе и принесите.
  И Беккер отключился, ничем не выразив своего неудовольствия.
  Стам пробыл в кабинете не менее часа. Когда вышел, не стал сразу прощаться, а уселся напротив и принялся расспрашивать о житье-бытье.
  - Ну, как вам работается фройлен Симсон?
  - Спасибо, все хорошо.
  - Если эта старая зануда, я имею в виду Петера, будет очень сильно досаждать вам своими придирками, не стесняйтесь, сразу говорите мне. Я по старой дружбе объясню ему, что нельзя столь сурово требовать с такой очаровательной девушки.
  - Спасибо, но у нас с господином Беккером нет никаких конфликтов по работе.
  - Значит, еще будут.
  - Я постараюсь, чтобы этого не случилось.
  Стам рассмеялся. Он смеялся так заразительно, что удержаться от улыбки, глядя на него, было невозможно.
  - Обязательно случится. И дело не в том, что вы необязательны или неаккуратны, а он излишне придирчив или самодур. Просто вы принадлежите к разным поколениям, а в данном случае конфликт, увы, неизбежен. Закон природы, это вам скажет любой психолог. Старшему поколению всегда кажется, что молодежь ведет себя не так, делает не то и стремиться не к тем идеалам, но причина такого отношения есть собственное бессилие и невозможность вновь вернуться в юный возраст и осуществить те же сумасбродства.
  - Возможно, вы правы, - кротко согласилась Елена. - С высоты своего возраста вам виднее.
  Но подколка относительно возраста прошла незамеченной. Да и выглядел Стам намного лучше Беккера, если тот походил на старика, то этот был мужчиной в самом расцвете лет.
  - Но, все же мне кажется, - продолжила девушка, - что в отношениях между мужчиной и женщиной, какие бы должности и социальный статус они не занимали, возрастные различия играют не столь ярко выраженную роль и не сводятся к простым шаблонам. Это вам скажет любой психолог.
  Мужчина шутливо поднял вверх руки.
  - Сдаюсь. Побежден полностью. Действительно, Петер не ошибся в своем выборе. Кстати, старая госпожа Беккер еще не звонила?
  - Нет.
  - Ясно, значит, еще поболтаете.
  Он встал, прощаясь.
  - И помните, вы всегда можете рассчитывать на мою поддержку.
  
  
  Обедать сели ровно в тринадцать часов.
  Стол был накрыт на первом этаже, в просторной гостиной. Прислуживала фрау Кардиган, женщина средних лет, невысокая и молчаливая. Готовила она очень хорошо, Елена давно не испытывала такого удовольствия от процесса еды. Утолив первое чувство голода, девушка с удивлением обнаружила, что кроме нее почти никто и не ест; сама кухарка, присев на край стула, наблюдала, чтобы на столе всего было вдосталь, Максимилиан застыл над одним салатом, а Беккер вообще ограничился просто стаканом сока.
  - Ой, что это я? - вырвалось у нее, и девушка густо покраснела.
  - Кушайте, кушайте, - тут же сорвалась с места фрау Кардиган. - Хотите добавки? Если бы вы знали, какое счастье вот так сидеть и наблюдать за вами. Слава богу, в доме появился хоть один едок.
  Елена от добавки отказалась.
  - А разве Максимилиан ест мало? Судя по его комплекции этого, не скажешь.
  - Я на особой диете, - смущенно улыбнулся охранник. - Мне хватает и салатов.
  
  
  Во второй половине дня объявился еще один человек из особо приближенных, и он вызвал у Елены явную неприязнь. Жена господина Беккера Клара оказалась холеной и надменной блондинкой, причем, выглядела она явно моложе и здоровее своего мужа. Было в ней что-то неестественное, и сама она походила на куклу с гладкой кожей, широкими миндальными глазами, кучерявыми волосами (кудряшки один в один); но как бывают куклы, взгляд на которых приводит в умиление, так и те, что сразу вызывают неприязнь, то ли излишне гротескными формами, то ли чрезмерно слащавым личиком. Жена Беккера была из второй породы кукол.
  Она восприняла новую секретаршу не более чем как еще одну деталь мебели или интерьера, и потому отнеслась к Елене соответственно, то есть, безразлично. Последнюю это не могло не задеть.
  - Я ведь не уродина?
  - Совсем наоборот, - удивился брат заданному на ночь глядя вопросу.
  - Знаешь, она совсем не походит на тип жен, которые всячески контролируют своих мужей, чтобы те не волочились за секретаршами.
  - Кто она?
  - Жена Беккера. У меня сложилось впечатление, что она не верит в него, как в мужчину, способного на ухаживания. Или, что всего обиднее, не видит объекта ухаживания во мне. Но такое невозможно в принципе.
  - Почему же?
  - Любая женщина всегда оценивает другую женщину как возможную соперницу.
  - Может она не знает, что существуют супружеские измены, - высказал предположение брат.
  Но что такое супружеская жизнь Клара Беккер знала несомненно - у четы Беккеров было двое взрослых детей, о которых Елена знала пока лишь понаслышке. Сын работал в Африке на раскопках, а дочь училась в Южной Америке.
  
  
  Старая госпожа Беккер объявилась спустя два дня. В самом начале рабочего дня зазвонил телефон, Елена сняла трубку.
  - Секретарь господина Беккера слушает.
  В ответ раздался скрипучий смешок.
  - Я плохо расслышала, милочка. Не могли бы вы повторить еще раз.
  Елена повторила.
  - Значит, у моего сына уже появилась секретарша.
  Елена промолчала.
  - У вас очень молодой голос, слишком молодой.
  - Если это недостаток, попытайтесь перезвонить лет через десять. Возможно, вам повезет больше.
  - И дерзкий, - констатировала старуха. - Молодая, наглая и умная, наверное, именно такая помощница требуется моему сыну. Вы давно работаете?
  - Третий день.
  - И уже стали любовницей моего сына?
  - К сожалению, рабочая неделя мистера Беккера расписана и в ней не предусмотрено свободного времени для этого.
  - Ну и не спешите. Передайте моему сыну, что я звонила и жду его завтра к традиционному обеду. До свидания, милочка.
  - До свидания! - сладко пропела Елена.
  Старая ведьма, добавила она про себя. Кажется, она была в меру корректна, нехорошо начинать день ссорой с матерью своего босса, но бог мой, сколько сил ей это стоило.
  Беккеру она сообщила о звонке после разбора корреспонденции.
  - Звонила ваша мать, просила напомнить об обеде в четверг.
  - Спасибо. Наверное, наговорила кучу колкостей?
  - Да нет, наоборот, была очень мила и заботлива.
  - Да уж, с нее станется, - недоверчиво покачал головой босс.
  
  
  Круг лиц, непосредственно общающихся с Петером Беккером, был невелик, и, поскольку, как и у всех лиц, занятых одной областью деятельности, не отличался особым разнообразием, то обязанности Елены, основного связующего звена между боссом и этими людьми, оказались также весьма ограниченны. И требовали куда меньше знаний, которым их обучали на курсах. И уж абсолютно точно, для Карнеги тут места совсем не оставалось.
  Расписать и распределить, назначить и отказать, пригласить и отослать, просмотреть почту и подготовить необходимые пояснения.
  Первое время она боялась сделать ошибку: не то сказать, не так объяснить, что-то перепутать. Но быстро освоилась и привыкла.
  
  
  Петер Беккер занимал пост президента компании "Беккер и Шульце".
  За полвека своего существования компания, стартовавшая с небольшого капитала двух компаньонов, разрослась в громадное акционерное общество с годовым оборотом в сто миллионов марок, и заняла свою прочную нишу на рынке Европы и мира.
  В прошлом году Беккер ездил отдыхать на горнолыжный курорт в Альпы. Вместо намеченных десяти дней он пробыл в горах три недели, но совсем не потому, что ему там очень понравилось, и отдых оказался замечательным. Совсем наоборот, через несколько дней пребывания на курорте Беккер простудился, стал температурить и обзавелся непрекращающимся кашлем, который так и не смогли побороть местные врачи.
  Не добившись улучшения в своем болезненном состоянии, он вернулся домой. Здесь температура стабилизировалась, и от кашля удалось избавиться, но организм в результате всех этих коллизий оказался настолько ослаблен, что лечащий врач, проведя консультации со своими коллегами, строго запретил Петеру Беккеру работать.
   "Организм истощен многими годами напряженной работы, неправильным образом жизни, беспорядочным питанием, нервными переживаниями, и все это вместе самым неприятным образом суммировалось и спровоцировалось на осложнение свежим, всепроникающим воздухом Альп" - таков оказался вердикт.
   "Отдых, отдых и еще раз отдых" - был общий совет консилиума. - "Поменьше вредных эмоций, побольше витаминов, сна и положительных моментов".
  Хорошо, я буду работать поменьше - это было все, на что он согласился.
  С этого времени Петер Беккер стал проводить большую часть времени в своей загородной резиденции, где и следовал рекомендациям медиков. Впрочем, его отсутствие на работе фирмы никак не сказалась, годами отлаженный механизм продолжал действовать без сбоев, подталкиваемый руками и мозгами, энергией сотен людей, начиная от совета директоров и заканчивая мелким клерком из отдела маркетинга где-нибудь в Западном Самоа.
  - И что теперь ты будешь делать? - спросила мать, узнав за очередным четверговым обедом о консилиуме.
  - Отдыхать, - как можно беспечнее ответил Петер.
  - Тогда возьми секретаря. Будет хоть напоминать вовремя принимать лекарства.
  Поразмыслив, Беккер согласился, что это разумно. Но отрывать для этого опытного сотрудника из офиса было нерационально.
  Найму молодую девушку, решил Беккер. Во-первых, рядом с ней он будет заставлять себя казаться здоровее и быстрее пойдет на поправку, во-вторых, какому мужчине не приятно, чтобы за ним присматривало юное существо противоположного пола.
  Но он сразу сказал себе - никаких романов или флиртов.
  
  
  Постепенно все превратилось в обыденность - утром просмотр поступившей корреспонденции, необходимые звонки и назначение деловых встреч, которые нельзя отменить, в перерывах расслабляющие разговоры ни о чем: погода, литература, светские сплетни. Елена взяла за правило каждый вечер просматривать толстые иллюстрированные журналы различных направлений, теперь она обязана была поддержать любую тему беседы и при этом остаться для собеседника всегда интересной.
  Распорядок ее рабочего дня был неизменен.
  Подъем в шесть утра, душ и легкий завтрак, труды перед зеркалом, тряска в городском автобусе. Здравствуй, Максимилиан, здравствуйте, фрау Кардиган, доброе утро, господин Беккер. Вы сегодня выглядите просто замечательно. Прием боссом лекарств и витаминов, легкий завтрак и обязательная прогулка вокруг резиденции; пока Беккер дышал воздухом, Елена сортировала почту и готовила ответы на письма.
  Ответы бывали двух типов - стандартные, не требующие никакого умения, только подобрать правильную интонацию - ... фирма благодарит Вас ... уверяет в своем почтении ...но в данный момент не находится в состоянии ... искренне Ваш ... - и личные, где весьма мог пригодиться опыт господина Карнеги. Но Беккер не всегда оценивал ее усилия внести в личные ответы изысканность.
  - Нет, так не пойдет, - отвергал он документ, написанный в лучших традициях эпистолярного искусства.
  - Господин Максон ваш очень старый знакомый, ему требуется особый подход.
  - Вот именно, очень старый. Вы пишите "глубокоуважаемый дружище" ... хм ... дружище ... А надо так - старый, заезженный пердун.
  Елена уверенно краснела. Босс, глядя на цвет ее лица, снисходил до объяснений.
  - Я всю жизнь вынужден был скрывать свое отношение к людям. Ради дела, ради бизнеса. Поверьте, это весьма утомительно, хотя и привыкаешь. Теперь, слава богу, можно себе позволить плюнуть на условности. Лет десять-пятнадцать назад это было бы невозможно, я бы назвал толстого здоровым и упитанным, жадного экономным, злого принципиальным, я продал бы душу дьяволу и еще кучу оборудования в придачу. А сегодня я достаточно силен и богат ... значит, свободен, чтобы не пресмыкаться. Так вот, я считаю и всегда считал Максона старым пердуном, и пускай этот старый пердун убирается к чертям собачьим. Видите ли, он желает меня видеть ... Пусть бы поинтересовался, желаю ли я ...
  - Хорошо, я поняла, - сказала Елена.
  Она подготовила короткое письмо: "Извини, дружище, я не могу сейчас встретиться с тобой из-за проблем личного характера. Помню, твой ..."
  Беккер подписал, не глядя, с множеством других бумаг. Приступы едкого сарказма и презрения к устоям обществу проходили у него так же быстро и внезапно, как и появлялись.
  Около одиннадцати часов Елена готовила для босса кофе; отвлекать фрау Кардиган на такой пустяк ей было стыдно. Максимилиан на предложение сделать чашечку и для него постоянно отказывался. После кофепаузы Беккер либо сидел в кабинете с бумагами, либо отлучался в город по делам вместе с Максимилианом, но к обеду они обязательно старались возвратиться.
  После обеда он был уже не столь внимателен и часто задумывался, полулежа в своем кресле; тогда Елене требовалось несколько раз к нему обращаться, чтобы добиться ответа.
  
  
  - Как твой босс? - поинтересовался брат после недели работы.
  - Как все старые, богатые люди. Пытается быть сентиментальным, но особый героизм видит в пинании тех, кто не может дать сдачи.
  - Он очень богат?
  - Достаточно.
  - Есть наследники?
  - И даже жена.
  - Жаль. Нам бы найти одинокого и влюбчивого, соблазнить ...
  - Какой есть, - вздохнула Елена. - Я и так довольна. С таким трудом устроилась, посмотри какие очереди на бирже труда. А как твои дела?
  - Вялотекуще. Отнес пару рукописей в различные издательства, обещали посмотреть.
  - Ты талант! - она подошла сзади и нежно обхватила его руками за шею. - Я в тебя верю. Ты обязательно пробьешься.
  
  
  Александр Симсон и сам знал, что он талант, но, к сожалению, в этом мире существовали две большие проблемы - в нем талантов не хотели признавать, и талантам требовалось чем-то питаться.
  Проблема питания поначалу была второстепенной - стоит ли думать о телесном, когда впереди ждет возвышенное; куда более бесило неприятие его писательского дара. А ведь все знакомые наперебой хвалили его труды "да ты, старик, второй Фолкнер" и тем самым укрепляли его веру в собственный талант, хотя в этом укреплении надобности не было. Но лишняя похвала всегда приятна. Фолкнер так Фолкнер, хотя самого этого американца Александр Симсон оценивал невысоко.
  Но все разительным образом менялось, стоило ему попасть в кабинет редактора какого-нибудь издательства. О таланте никто не заикался, не возникало даже намека на наличие умения грамотно писать и связно излагать мысли. Безразличные взгляды, снисходительные усмешки и бесконечные обещания "посмотреть, подумать, проанализировать". С каждым подобным визитом вера в себя давала сбой, а взгляд на окружающий мир приобретал мрачный окрас. Этот мир (в лице главных и ответственных редакторов) не желал его признавать, очень хотелось ответить ему тем же.
  Но это было невозможно и Александр, запрятав уязвленное самолюбие, продолжал обивать негостеприимные пороги. Ну, разве они не видят, как изящен его слог, как легко нанизаны слова в ожерелье предложений, а те, в свою очередь, уложены в гарнитур повествования, как остроумны диалоги героев, полны глубокого смысла и многих пластов философских изысков, как головокружительны повороты сюжета.
  Ведь то, что он читал в их изданиях, и близко не могло сравниться с выходившим из-под его рук. И, тем не менее, о несправедливость, эти бездарные опусы печатали, а его труд игнорировали.
  Постепенно проблема питания стала выходить на первый план. Несомненно, все шедевры создаются на пустой желудок (гений обязан быть несчастен, голоден, одинок и гоним, чтобы соответствовать своему статусу), но лишь до определенной степени пустоты этого желудка, а далее все мысли нисходят лишь до наполнения кишечника.
  Но в этом гнусном мире кормиться можно было только имея деньги, а деньги просто так никто не давал. Пришлось искать подсобную работу, соглашаться на всякие сомнительные заработки, не опускаясь до простого и нудного физического труда.
  Наконец Александр пришел к выводу, что для успеха необходимо не распыляться и не пытаться поразить всех своим воображением. Требуется взять актуальную тему, которая у всех на слуху, хорошо ее изучить и на основе этого создать произведение, которое будет невозможно отвергнуть. И тогда успех неизбежен.
  
  
  Была ли Елена удовлетворена своим положением? И да, и нет.
  Да, - потому что появилась работа с постоянным и стабильным заработком. Нет, - так как эта работа не давала перспектив для осуществления ее замыслов. Она не посещала приемы и презентации, к Беккеру почти никто не приходил, деловые контакты осуществлялись только через почту или телефон, словом, завести знакомство с целью выйти замуж, сидя в резиденции, было невозможно.
  "Я и так довольна", - сказала она Александру. И в тот момент времени было, несомненно, так. Но понятие "довольно" очень недолговечно. Оно определяет состояние, характеризующее равновесие между возможностью и желанием. Но этому равновесию неизбежно суждено нарушиться, и тогда на смену нейтральному "довольно" приходит агрессивное "хочу".
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
  ЭММА, ВНУЧКА И ДОЧЬ
  
  Весна 1946 года выдалась затяжной. Из промокшей земли сквозь переплетение полусгнившей, прошлогодней листвы и почерневших веток, пробивались неестественно яркие, тонюсенькие побеги молодой травы; тут же, в тени подлеска, лежали остатки снега - неровные, обледеневшие глыбы с ноздреватой поверхностью, как у сыра. День чуть подтаивал их склизкие бока, но ночь вновь превращала воду в лед и они продолжали лежать: неровные, затаившиеся, словно хотели дотянуть так до следующей зимы. Каждый день дул порывистый ветер и беспечно пригонял откуда-то тучки с дождем; тепло так и не пришло и, казалось, мерзлота уже навсегда поселилась на этой земле и в душах людей, ее населяющих.
  Источником холода для людей была неопределенность. Страна выходила из разрухи военных потрясений и грабежа контрибуций, раздела территории и мучительного переосмысления, как жить дальше, какие новые ориентиры выбрать и какие ценности оставить для себя, как опору в этом сумбурном, мятущемся времени. И, словно отвернувшись от этого бесполезного, уничтожающего самих себя племени двуногих, природа не спешила дать им тепла и надежды.
  В одно обычное для той весны слякотное утро в конторе банка "Шульце Империал" появился молодой человек. О визите было договорено заранее, ему было назначено на девять, он пришел за полчаса до срока. Тщательно вычищенный костюм и доведенная до блеска обувь говорили о серьезном отношении посетителя к данному визиту, но некоторая коротковатость рукавов пиджака и едва заметный сбитый нос правого ботинка подсказывали, увы, об ограниченности его средств.
  Ровно в девять появилась секретарша.
  - Беккер. Инженер Рудольф Беккер, - поспешил представиться посетитель.
  Секретарша проверила свои записи и пригласила молодого человека пройти.
  Георг Шульце, полный мужчина с крупной бритой головой был краток. Краток до такой степени, что это почти граничило с грубостью или бесцеремонностью. Но это была его манера вести переговоры, обычно приносящая желаемый результат.
  - Я человек занятый и не могу тратить время зря. У вас есть две минуты, говорите.
  Беккер прокашлялся и уложился в минуту.
  - Мне удалось разработать новый тип датчика для измерения уровня, который может применяться в емкостях различных форм и, практически, для любых продуктов. Наиболее оптимальное решение - в карьерах по добыче камня. Изготовлен опытный образец, который выдержал испытания в рабочих условиях. Теперь для того, чтобы произвести серию из ста промышленных приборов, мне требуются деньги, которые я надеюсь получить у вас.
  - А какой мне интерес участвовать во всем этом. Где гарантия, что ваши ... э ... найдут спрос?
  - Дело в том, что сейчас городской муниципалитет завершает подготовку программы по развитию региона. Предполагается в течение ближайших пяти лет построить много жилья и инфраструктуры, а также восстановить разрушенные и пришедшие в упадок здания. Для добычи необходимых стройматериалов принято решение по разработке рудника "Стейнсток" в десяти километрах от города, к нему подведут железнодорожную ветку и в ближайший год добычу щебенки и строительного камня планируется довести до пятисот тысяч тонн в год. В первое время там потребуется больше сотни моих приборов.
  Шульце решил, что можно потратить еще две минуты.
  - Откуда вам это известно?
  - У меня есть знакомый в муниципалитете. Предполагается, что общий объем инвестиций составит не менее десяти миллионов марок.
  Банкир машинально облизал сразу пересохшие губы. Да, перспектива очень заманчива, очень. Но разве можно в этой стране спокойно строить свой бизнес. Сразу найдется куча недоброжелателей, готовых стереть тебя в порошок и станцевать на костях. Но пробовать надо.
  - Я должен осмотреть, что у вас имеется. Документацию, опытные экземпляры, лабораторию.
  - Конечно, - инженер встал. - Вот только ...
  - Что?
  - Добираться довольно далеко и неудобно, а у меня нет машины.
  - Поедем на моей.
  
  
  Лаборатория располагалась в подвальном помещении с навечно впитавшемся запахом плесени, что заставило банкира поморщиться. Внутри было много всякой разнообразной техники и приспособлений, некоторые заметно изношены. Но чистота и порядок во всем говорили о серьезном отношении к делу.
  В технике банкир не разбирался, рассказ инженера об устройстве и принципе работы датчика был ему малоинтересен и быстро наскучил. Зато при виде бумаг Шульце оживился. Он просмотрел патент на авторские права, заключение экспертной комиссии при научном институте, сертификат о признании прибора годным к использованию в промышленности и при ведении взрывоопасных работ - все документы на хорошей, плотной бумаге с множеством печатей и размашистыми автографами. Напоследок Беккер дал письма руководства акционерного общества по освоению и разработке карьера "Стейнсток", о том, что его датчик уровня включен в перечень приборов участвующих, в тендере на право быть закупленными. Тут же указывалась и первоначальная потребность в приборах на текущих год: двести штук. Цифра впечатляла, но упоминание о тендере насторожило банкира.
  - А кто еще участвует?
  - Пять-шесть фирм, производящих аналогичное оборудование.
  - И каковы ваши шансы на успех?
  - Сто процентов. Все приборы, представленные на тендер, обладают примерно одинаковыми техническими характеристиками, есть некоторые различия, но они не имеют решающего значения. Главным фактором будет цена. А цена на мои приборы будет ниже, чем у остальных.
  - Почему?
  Беккер коротко объяснил, что цена прибора состоит из затрат материалов, износа оборудования, планируемой прибыли на дальнейшее развитие и выплат по полученным кредитам. У него же есть план, на чем можно сэкономить. Говорил он понятно, со знанием дела, и это успокоило банкира.
  - Хорошо. Мне потребуется навести некоторые справки, если результат меня удовлетворит, думаю, что смогу дать вам необходимый кредит под десять процентов.
  - Это слишком много, - сказал инженер.
  - Много? - возмутился Шульце. - В нынешних условиях рынка это нормальный процент. Это обычный процент, молодой человек. Никто вам не даст меньше, никто и никогда.
  - Вы мне дадите.
  Это становилось забавным.
  - И под сколько же процентов я вам дам? - поинтересовался Шульце.
  - Под шесть.
  - До свидания.
  Однако инженер уходить не спешил.
  - Вы сами говорили про нынешние рыночные условия. Сейчас спрос на кредиты невелик, разве у вас в кабинете стоит очередь из желающих получить их? Нет, не стоит. А теперь смотрите, одним из учредителей общества разрабатываемого карьер, является муниципалитет. У него свободных средств нет, и ему также понадобится взять кредит. Желающих дать под обычный процент много, но если вы предложите им меньше остальных, процентов шесть-семь, муниципалитет выберет вас. Я согласен, что прибыль на эти проценты за счет инфляции ничтожна, возможно, ее не будет вообще, но ... Во-первых, вы вкладываете одновременно и в меня и в муниципалитет, то есть в абсолютном выражении деньги большие; во-вторых, ваш капитал будет работать, а не лежать в сейфе; в-третьих, начав работать и со мной и с муниципалитетом, вы создаете себе имидж надежного финансового партнера и патриота, для которого деньги не самое важное, и получаете отличный шанс стать постоянным инвестором городских властей.
  В принципе, все было очень разумно, и Шульце это понимал. Особенно, насчет патриотизма. Сейчас такой пример благородства мог бы принести большую выгоду в будущем.
  - А если я откажусь снизить вам процент?
  - Цена на мой датчик все равно останется неизменной. Это совсем не даст мне прибыли на развитие, но ради завоевания рынка придется пойти на подобные издержки. Но, впоследствии, вряд ли я захочу иметь постоянным деловым партнером того, кто в трудную минуту не пошел мне навстречу и кто неправильно понимает законы современного рынка.
  Шульце не мог позволить себе считаться отсталым.
  - Я подумаю и сообщу решение, - холодно попрощался он.
  Через нужных людей в аппарате городской власти он навел справки. В итоге все рассказанное инженером Беккером подтвердилось. Шульце решил рискнуть. Предложу восемь процентов, решил банкир, пусть мне будет хуже. Иногда у него случались такие моменты безумства. Как ни странно, от этого он не переставал любить себя.
  
  
  В детстве любимой игрой Георга Шульце была игра в солдатики. Зная об этом, их ему часто дарили, на праздники и просто так, по поводу и без. Оловянные, медные, деревянные и даже из слоновой кости: всех цветов, размеров, форм, обмундирования, вооружения, родов войск ... Он расставлял их плотными рядами, боевыми шеренгами, каре, ударными группами и упоенно бросал в бой, изображая из себя то железного Бисмарка, то хитроумного Фридриха. И неизменно одерживал победы.
  Наяву все оказалось сложнее.
  Ребенком он рос худым и болезненным, с возрастом тело расплылось, а здоровье крепче не стало: любой резкий ветерок или дождик вызывал насморк; далее выяснилось, что военная служба, кроме золотых эполетов и красочных строевых маршей, заключает в себе и другие, неприятные вещи, типа физических нагрузок, пота, усталости, грязи, и, что еще хуже, зависти и издевательств товарищей. Все это Шульце сполна испытал в летнем лагере "Гитлерюгенд". Двух летних месяцев хватило, чтобы в корне пересмотреть свои детские мечты и жизненные ценности. Короче, о карьере военного пришлось забыть.
  Родственники помогли устроиться в банковскую сферу, выяснилось, что финансовые бумаги подобны солдатским полкам, ими также можно управлять, посылать в бой, назначать в разведку, разрабатывать стратегические операции и одерживать победы, испытывая то же чувство триумфатора. Деньги обладали даже большей силой, ибо ни одна армия не станет воевать без них, но с их помощью, этими разноцветными бумажками, можно купить любого полководца и выиграть любую войну.
  И все же ему не хватало возможности поруководить живыми людьми; этот зуд оставался неудовлетворенным и потихоньку накапливался, периодически требуя выхода. Тогда Шульце начинал придираться к служащим и третировать семью. Жену он выбрал тихую и преданную, а любимой темой разговоров во время приема пищи была расточительность прислуги при ведении домашнего хозяйства.
  - Опять кухарка режет мясо слишком большими кусками.
  Жена внимательно рассматривала содержимое тарелки и робко кивала головой, соглашаясь.
  - Хорошо, я скажу ей.
  - В прихожей, когда я пришел, горело слишком много света, а знаешь, сколько это стоит?
  Об экономии Шульце мог говорить часами.
  Единственная дочь Эмма, создание семнадцати лет, при этих монологах страдальчески закатывала глаза, что не оставалось незамеченным отцом.
  - Кстати, я не понимаю, зачем тебе столько шелкового белья и новых чулок. Когда я был молод, к одежде относились бережнее и носили ее куда аккуратнее.
  Мать делала робкую попытку заступиться за дочь.
  - Мы уже полгода не покупали ей ничего нового, а девочка растет.
  - Всего полгода.
  Этого Шульце было достаточно. Теперь минимум полчаса он мог рассказывать им, не разбирающимся в бизнесе, как трудно зарабатываются деньги, но как легко их растратить, как важно быть бережливым, какова сейчас инфляция и так далее, получая удовольствие от собственной умной, грамотной, пересыпанной сложными терминами, речи и их покорности. Это было лучше всякого десерта.
  - Посмотрите, как хорошо вы живете. Сравните с теми, кто не имеет крыши над головой. Кушаете каждый день мясо такими кусками. А ведь есть такие, кто рад горбушке черствого хлеба.
  Дальнейшее было известно. Лицо Эммы постепенно краснело, пока не наступал момент, что еще чуть-чуть и брызнут слезы, в этот миг мать говорила дочери, чтобы та шла к себе. Девушка торопливо лепетала "спасибо" и выскакивала из-за стола.
  Правда, на этот раз случилось иное.
  - Звонила твоя бабушка, спрашивала, не навестишь ли ты ее, - выразительно произнесла фрау Шульце.
  Эмма недоуменно посмотрела на родителей. Такого завершения обеда она ожидала меньше всего.
  - Шофер тебя отвезет, - согласно кивнул отец. - Только, смотри, не задерживайся надолго.
  Девушка продолжала в недоумении сидеть.
  - Торопись же, бабушка ждет.
  Эмма побежала к себе в комнату переодеваться. Шульце вернулся к своей незавершенной нотации.
  - Вы каждое лето отдыхаете на море ...
  
  
  Самым важным предметом в комнате Эммы в последний год стало зеркало. Огромное, старое, с темными пятнами подпортившейся амальгамы по краям, в массивной резной раме из дуба. Если отступить на пару шагов, то можно разглядеть себя почти в полный рост.
  Ей всего семнадцать, но какими долгими и утомительными кажутся ей прожитые годы. У нее, как у каждой девочки, должно было быть детство со всеми непременными атрибутами - с куклами, погремушками и коротенькими платьицами, но Эмма совершенно его не помнила. Ей казалось, что она сразу стала такой, и всегда был этот скучный, холодный дом, бесконечные нотации отца, пугливая зажатость матери, долгие вечера за нудными нравоучениями и позевыванием. Дальнейший путь был предначертан. Ей найдут жениха, достойного и нужного, согласно представлениям отца, далее начнется семейная жизнь, подобная на ту, что проходит перед глазами ежедневно, потом она превратится в подобие матери, безликой и незаметной. От этих мыслей становилось неуютно, но Эмма уговаривала себя, что по-иному быть и не может. В конце концов, отец прав, это не самое плохое, когда кругом голод, нищета и разруха. Так уж положено судьбой.
  Вторым по важности была полка с книгами.
  В книгах, которые она читала, в основном существовали принцы, спасающие принцесс, и принцессы, остающиеся верные принцам до конца во всех невзгодах и бедах. И такая постоянность ей очень нравилась.
  
  
  Это была бабушка по материнской линии. Отношения между ней и семьей банкира не ладились; хотя старуха проживала в получасе езды от их дома, фрау Шульце бывала у матери раз в полгода. В каждое такое посещение она брала с собой Эмму.
  Это были странные визиты, на грани самого строгого официоза. Они проходили по стандартному распорядку - расспросы о здоровье и пожелания здоровья, несколько минут светской беседы ни о чем с все более нарастающей тягостью, чаепитие, бабушка, в отличие от гостей, пила только кофе, на что весьма неодобрительно смотрела мама, и, наконец, долгожданно прощание.
  В остальное время общение сводилось к еженедельным телефонным звонкам с вопросами о здоровье.
  - Как вы себя чувствуете?
  - Спасибо, как обычно.
  - Какие новости?
  - Все по-прежнему.
  И приличия считались соблюденными.
  Почему так сложились отношения между родственниками, Эмма не знала. Когда она была маленькая, то не задумывалась об этом; когда повзрослела и пришло время задавать вопросы - стеснение не позволяло ей прямо спросить родителей, что же случилось такого-этакого между ними и бабушкой. Ей не хотелось быть высмеянной взрослыми, которые относились к ней, как к несмышленому ребенку.
  И вот теперь в заведенном, казалось, навсегда порядке вещей и традиций, начало что-то меняться. Визит вне полугодового расписания - это значило что-то очень значительное.
  - Час, не больше, - сказала фрау Шульце, оценив внешний вид дочери и оставшись удовлетворенной увиденным. - Позвонишь, машина за тобой заедет.
  У подъезда ее ждал черный "Опель" отца. Шофер всю дорогу молчал, Эмма, погруженная в свои мысли, почти не смотрела по сторонам. Как не стыдно признаться, ей было страшно. И чем дальше они ехали, тем сильнее становился этот страх.
  Наконец машина остановилась. Фридрихштрассе, угловой дом номер тринадцать.
  Эмма поблагодарила шофера и на ватных ногах взошла на крыльцо. Позвонила, дверь спустя некоторое время приоткрылась и из-за нее высунулась женская голова. Это была служанка бабушки, имени ее девушка не помнила.
  - Я к бабушке, - пролепетала Эмма.
  - Ждет.
  Эмма сбросила в прихожей пальто и осторожно стала подниматься по лестнице, вспоминая расположение комнат.
  Перед нужной она замерла, потом осторожно ткнула кулачком.
  - Да входи же.
  Эмма судорожно сглотнула слюну и толкнула дверь.
  Старуха покоилась в кресле, укрывшись одеялом, спадающим на пол, седая, со ссохшимся лицом и глазами, глубоко вдавленными внутрь под веки. Спиной к полузавешенному окну, отчего фигура, покрытая тенью, приобретала зловещий вид. С одной стороны кресла стоял столик с туркой для варки кофе и огромной, покрытой орнаментом, чашкой на блюдце, с другой - стул с пепельницей и раскрытой книгой.
  - Изменилась. Подросла.
  Эмме сразу стало скучно. То же самое говорили все гости, бывавшие у них в доме. "О, Эмма, как ты повзрослела. О, как быстро летит время". Из вежливости, чтобы не молчать, девушка двинулась по колее обычных бесед.
  - Как ваше здоровье?
  - Как обычно, - старуха смотрела странно, на нее и в то же время мимо, куда-то за спину.
  - Мама говорит, что вы не бережете себя, слишком много курите и пьете кофе. Она очень беспокоится из-за этого.
  - Твоя мать обычная пугливая, домашняя гусыня. Странно, как я могла родить такого ребенка?
  От неожиданности Эмма утратила способность говорить. И это бабушка, которая всегда представлялась ей манекеном, олицетворяющим благопристойность и приличие.
  - Дай руку, - приказала старуха.
  Эмма повиновалась. Ладонь бабушки была сухая и шершавая, как ветка отмершего дерева, казалось, любое неосторожное движение и ты рискуешь получить занозу под кожу. Ладонь обжигала, девушка едва сдержалась, чтобы сразу не рвануть руку назад, кончики пальцев ощутили торопливые покалывания, они становилось все интенсивнее, все болезненнее, словно и вправду сотни заноз впились в руку и приникают все глубже.
  Наконец, старуха разжала хватку.
  - У вас жар, вы, наверное, заболели, - тихо сказала Эмма, боясь поднять глаза.
  - Скоро умру, - последовал равнодушный ответ.
  - Не говорите так.
  - Не говорите так, - очень похоже по интонации передразнила бабушка. - Говори, не говори, а дольше положенного не проживешь. Однажды просто сдохнешь и все.
  Потом долго, бесцеремонно разглядывала внучку. Эмма стояла, оцепенев, не в силах оторвать глаза от пола.
  - А ты другая. Им, - она махнула рукой за спину, - не дано. А ты другая. Хочешь еще побыть немного?
  Кисть продолжала покалывать и устало ныла. Дома ждали стены с пыльными гобеленами, пустые беседы, сутулая мать, самодовольный отец, уходящее в никуда время. Здесь ... то же самое, почти то же самое плюс выжившая из ума старая, больная женщина. Что лучше?
  - Да! - сказала она решительно.
  - Тогда пойди, вскипяти воду. Мы будем пить с тобой кофе.
  
  
  После подписания кредитного договора (все же под восемь процентов годовых) Шульце пригласил инженера поужинать в семейном кругу. Это не было проявлением благодарности или знаком расположения к новому клиенту, просто банкир следовал давней традиции отмечать завершение дел за столом. Но ужин в ресторане обошелся бы слишком дорого и Шульце решил сэкономить.
  Стол был скромен, даже при всем своем желании банкир не смог бы упрекнуть прислугу в расточительности. После первого обязательного обмена любезностями, беседа шла вяло, в перерывах между поглощением пищи.
  Эмма с любопытством разглядывала молодого человека. Он был совсем не похож на людей из круга ее отца, бывающих в доме. Без внешнего лоска и вкрадчивых манер. Без явно выраженного желания понравиться хозяевам. Ее так и тянуло пообщаться с ним.
  - Скажите, а вы сами все это придумали? - не выдержала девушка.
  - Что это? - спросил инженер.
  - Ваш прибор.
  - Да.
  - Это, наверное, было очень трудно.
  Фрау Шульце укоризненно глянула на дочь, излишне резко, по ее мнению, проявлявшую эмоции, потом на мужа: тот был занят своей тарелкой, и пока промолчала.
  - Зато интересно. Знаете, когда я начинал, у меня ведь не было почти ничего. Только голова, идеи и руки. Я занял немного денег у знакомых, купил кое-какое оборудование для исследований, что не мог купить сделал сам, собрал из старых деталей и ненужных запчастей, нашел грязный, заброшенный подвал возле старого лютеранского кладбища, вычистил его и сделал себе лабораторию.
  - И это все один?
  - Да. А потом начал экспериментировать. Страшно не хватало времени, приходилось работать по ночам, когда не хватало денег, экономил на всем, на чем только можно, иногда голодал. Даже воровал электричество у соседнего магазина, бросив тайком кабель.
  - Какой ужас, - восторженно сказала Эмма.
  - По ночам я смотрел в звездное небо и мечтал об успехе. А потом все получилось и теперь только осталось наладить производство, организовать рекламу, сбыт, сервис.
  - Потрясающе.
  - Порой мне не верится, что я смог это сделать.
  - Скажите, - Эмма не могла удержаться от этого вопроса, - у вас, наверняка, есть девушка, которая ...
  Фрау Шульце решила, что, пожалуй, беседа вышла за рамки общепринятых для подобных обедов приличий. Она громко постучала вилкой о свою рюмку, привлекая внимание мужа:
  - Наш гость, наверное, хочет сказать тост, но ты так увлекся салатом.
  Эмма уловила недовольство матери, покраснела и больше вопросов не задавала. Еще с полчаса прошло в неторопливых беседах о погоде, после чего гость удалился, поблагодарив за приятный вечер.
  - Ты заметил, как изменилась наша Эмма? - спросила фрау Шульце у мужа, укладываясь спать.
  - Разве?
  - Она держится более уверенно, смелее ... более, мне не хотелось бы употреблять это слово, но приходится, развязней.
  - Я не заметил.
  - Она взрослеет, Георг, наша дочь выросла, и пришла пора всерьез задуматься о ее будущем. Об удачном замужестве.
  Жена называла Шульце по имени очень редко, и это означало исключительную степень важности разговора.
  - Замужество потребует приданого, причем хороший жених стоит хорошего приданого, - вздохнул банкир.
  - Приданое есть.
  - Откуда?
  - Я думаю, оно будет, - уточнила фрау Шульце. - Я разговаривала с врачом, который присматривает за моей матерью. Он считает, что ей осталось совсем мало - месяц, два, не более этого ...
  Мужчина воспринял эту новость с откровенным безразличием.
  - Сомневаюсь, что наследство твоей мамочки достанется нам. Скорее всего, все улетит в какой-нибудь фонд помощи голодающим или сиротам. Вздорная старуха.
  - Эмма будет теперь проведывать ее каждый день. Конечно, девочке там не нравится, но она будет это делать, покорно и послушно, как подобает воспитанной дочери. Я надеюсь, что бабушка за оставшиеся месяц-два привыкнет к внучке и что-нибудь оставит.
  - Вот как! - мозг банкира быстро прикинул вероятное наследуемое имущество, переводя его в денежное исчисление. Результат получился неплохой.
  - Если так, то тогда мы выдадим ее за Лоссена.
  - Кто это?
  - Банковский дом "Лоссен и братья". Лоссен вдовец, ему уже за сорок, объединив наши капиталы, мы сможем обойти всех конкурентов на финансовом рынке.
  Чета банкиров еще долго не могла уснуть, обсуждая будущие перспективы.
  Эмма также не спала. Жизнь, доселе пресная и размеренная, неожиданно явила ей новые, неизведанные ранее грани. Сначала бабушка, затем встреча с этим молодым человеком. Словно струя холодного, свежего воздуха ворвалась в законопаченное, пропитанное многолетней пылью, помещение. Оказывается, существует иной мир, похожий на те, что описываются в книгах. Там бывает голодно, но тебе не смотрят в рот; там не знаешь, что будет завтра, и с чем ты останешься в итоге, но отсутствует сонная размеренность; там ставят перед собой дерзкие цели и стараются их добиться, а не плывут по течению; там мыслят по-другому и вкладывают в каждый жест и слово особый смысл; там иначе понимают счастье, и счастье это не значит, что к одному гобелену надо добавить еще один, а рядом с фарфоровым сервизом поставить такой же. Там счастье - это поиск и борьба.
  Именно там может существовать настоящая любовь, а не из-за денег или по расчету родителей.
  Теперь Эмма знала, что другая жизнь есть, пусть где-то, пусть не здесь, но это знание переполняло всю ее радостным ощущением и ожиданием чего-то важного и хорошего. Так она и ворочалась всю ночь в своей кровати, улыбающаяся.
  
  
  - Ты неправильно варишь кофе.
  Уже целую неделю Эмма безуспешно пыталась угодить бабушкиному вкусу. Не получалось. То слишком слабо, то слишком горько, то слишком поздно, то просто не то, без конкретных пояснений. Что не то, старуха объяснить не могла и Эмма подозревала, что она и сама не знает этого; все это ворчание есть просто результат старческого мироощущения, именуемого маразмом.
  - Сейчас уже нет настоящего кофе. Даже во времена моей молодости трудно было купить хорошего "Ходейды". А все остальные сорта просто мусор и дерьмо.
  Эмма бросила ложку размолотых зерен в кипящую воду, посчитала до двадцати и, не дожидаясь, пока коричневая пенка примется пузыриться, сняла турку с огня. Терпкий, кисловатый аромат заполнил комнату.
  Старуха втянула сморщенными ноздрями воздух.
  - Не то.
  - Я не чувствую, когда надо выключать, - рассердилась девушка. - Вы говорили, что я сама пойму, а у меня не получается. Да и вообще, какая разница, чуть раньше или чуть позже. Главное, что вскипело.
  Она понесла турку к креслу и споткнулась. Ее свободная рука на излете зацепила столик. Жалобно зазвенела посуда.
  - Осторожнее.
  С небывалой прытью бабушка выпрыгнула из кресла и успела подхватить любимую чашку. Блямз. По полу раскатились осколки от блюдца.
  - Корова.
  Одной рукой держась за сердце, а второй прижимая к груди спасенную чашку, старуха осела в кресло. Лицо ее побледнело. Расстроенная Эмма поставила турку на столик.
  - Вам нельзя так волноваться. Из-за какой-то там чашки.
  Старухины глаза так злобно сверкнули, что девушка испуганно прикусила язык.
  - Наливай.
  Сделав первый глоток, бабушка долго чмокала губами:
  - Лучше, но не то.
  Эмма демонстративно промолчала.
  - Ничего, научишься. Выйдешь замуж и сразу начнешь понимать. Замуж-то собираешься?
  - Скажете тоже.
  - Ничего, до поры, до времени. А припрет, никакая цепь не удержит.
  - Ах, бабушка.
  Старуха оскалилась и вновь принялась за кофе.
  - Бабушка, - осторожно спросила Эмма, - а старое лютеранское кладбище, это где?
  - А тебе зачем?
  Девушка почувствовала, что начинает краснеть.
  - Надо.
  Несколько минут старуха молчала, причмокивая губами, потом успокоилась и замерла, словно заснула, невидяще глядя перед собой. И вдруг заговорила.
  - Минут тридцать ходьбы отсюда. А тебе и все двадцать, ноги молодые. За угол и направо, не сворачивая.
  - Бабушка, а можно я схожу, погуляю. А вы, если мама позвонит, скажите, что я еще у вас сижу ... тут ...
  - Я же сказала, если припрет ...
  - Ах, бабушка, - вспыхнула Эмма багрово-красным.
  - Да иди уж. Так и быть, возьму на себя грех, одним больше, одним меньше, какая разница. Дорогу найдешь-то?
  - Найду! - радостно выкрикнула девушка в дверях.
  - Назад-то вернись, не забудь, корова.
  
  
  Так же, как и жизнь, город, в котором она жила, был совсем другим. Оказалось достаточно всего четверти часа прогулки, чтобы очутиться в совсем неизвестном окружении. Здесь не было вымощенных тротуаров, ажурных решеток оград, выглаженных газонов, величия уносящихся ввысь домов. Здесь отсутствовала привычная аккуратность и солидность.
  Дорога постепенно становилась все хуже, сначала плитка перешла в неровную брусчатку, и приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться, потом брусчатка закончилась и началась непонятная смесь из кирпича, камней и остатков досок, рыжей глины, щебенки и песка. Улица стала узкой и кривой, а дома ниже; обшарпанные фасады, заколоченные ставни, выщербленные углы и надписи на стенах. То и дело, встречались груды битого стекла, кирпича, грязной бумаги и прочего мусора, от которых отвратительно пахло. Потом появились разрушенные здания, из обломков стен торчали вверх обугленные остовы труб, и ветер сметал с них черную пыль. Казалось, и небо стало другим, затянувшись тучами.
  Наконец улица уперлась в забор с воротами, сквозь прутья которого виднелись ряды одинаковых памятников. Эмма в нерешительности остановилась. Направо, вдоль кладбища, уходила дорога, налево тянулись постройки. Подойдя к ним ближе, девушка увидела вывеску на первом здании - "Магазин". Если все верно, то именно отсюда был проведен подпольный кабель с электричеством.
  Она решительно толкнула дверь и спросила улыбающегося продавца, не знает ли тот, где проживает господин Беккер, инженер и изобретатель. Во дворе, был любезный ответ, сразу, как выйдете, направо и увидите серое здание.
  Двор выглядел более-менее чистым. Над указанной дверью не было никакой вывески. Эмма подумала, вошла и оказалась в небольшом помещении, Там стоял стол, за столом восседала брюнетка с ярко накрашенными, алыми губами и обрабатывала пилочкой такого же цвета ногти. Услышав шум, она подняла глаза и принялась с преувеличенным любопытством разглядывать гостью. Эмма с первого взгляда ощутила к ней враждебность.
  - Что вас интересует? - спросила брюнетка, закончив разглядывание.
  - Я хотела бы увидеть господина Беккера, инженера.
  - Вы договаривались о встрече заранее?
  - Нет.
  - Видите ли, господин Беккер очень занят и не имеет возможности отвлекаться по всяким пустякам.
  Неделю назад Эмма просто развернулась бы, сгорая от стыда и обиды, и пошла бы прочь. Две недели назад она бы сюда просто не явилась. Но сейчас девушка сжала губы и зло сказала:
  - Я его знакомая.
  - И что же?
  - Я хочу его видеть.
  Брюнетка вся сморщилась, словно проглотила лимон, сняла телефонную трубку и, презрительно кривя губы, произнесла:
  - Господин инженер, к вам тут пришли. Я ее предупреждала. Говорит, ваша знакомая.
  Брюнетка отставила трубку в сторону, прикрывая микрофон ладонью.
  - Как вас зовут?
  - Эмма.
  - Эмма, - повторила брюнетка в трубку. - Откуда я знаю?
  Она опять убрала трубку от уха и торжествующе заявила:
  - Господин Беккер говорит, что у него нет знакомых по имени Эмма.
  - Меня зовут Эмма Шульце.
  В глазах брюнетки что-то мелькнуло, и рот стал менее наглым.
  - Эмма Шульце. Да, да, конечно. Господин инженер сейчас подойдет. Присаживайтесь, пожалуйста.
  Эмма проигнорировала приглашение и осталась стоять.
  Беккер появился почти тут же. В темно-синем рабочем костюме, с закасанными рукавами и провисшей материей на коленях он походил на обыкновенного рабочего.
  - Ах, простите ради бога. Я никак не мог подумать, что это вы.
  Эмма пыталась отыскать в его взгляде хоть какой-нибудь намек на чувство, но не находила ничего, кроме удивления, любопытства и скрытой досады. Зря она сюда заявилась.
  - Ваш рассказ о лаборатории меня страшно заинтересовал, и я подумала, а что если ...
  - Да, да, конечно. Но ваш наряд, - он оглядел ее критическим взглядом, - не совсем подходит для экскурсии.
  - Я буду очень осторожной.
  - Хорошо, прошу.
  Через дверь черного хода они попали на лестницу, ведущую в подвал. Тускло светила лампочка и скрипели под ногами еле различаемые ступени. Пока они спускались, Беккер почтительно придерживал ее под руку, и Эмме хотелось, чтобы лестница никогда не кончалась.
  Сама лаборатория ее очаровала. С детским восторгом девушка рассматривала переплетенные провода, пружины и шестеренки: все это нагромождение двигалось, шумело, шипело, скрежетало, булькало и капало, жило своей странной жизнью. Инженер пытался что-то объяснить, но она слушала рассеянно и отвечала так невпопад, что он прекратил это занятие.
  На одной из стен висели фотографии, небольшие любительские снимки. Беккер склонился над столом, заваленном деталями, Беккер с молотком в руках, Беккер работает гаечным ключом.
  Эмма подошла поближе, вглядываясь.
  - Это работа одного моего знакомого, - пояснил инженер.
  - Ой, а можно я возьму одну?
  - Ну ... конечно можно, - согласился удивленный инженер.
  Девушка выбрала фотографию с гаечным ключом, сняла ее со стены и сунула в карман пальто.
  - Спасибо, мне очень понравилось, - вежливо поблагодарила Эмма по окончании экскурсии. - Вы будете заходить к нам?
  - Постараюсь. Но сейчас некогда, очень много работы.
  - Значит, я вам мешаю? - девушка кокетливо улыбнулась.
  - Что вы, как можно. Наоборот.
  - До свидания.
  С брюнеткой она не попрощалась, только слегка кивнула, уходя. Инженер проводил ее до поворота.
  - Ах, какая еще Эмма! - передразнила брюнетка, когда Беккер вернулся.
  - Я ее не приглашал. Но согласись, не могу же я выставить прочь дочь своего кредитора.
  - Тем более такую дочь.
  - Перестань. Я видел ее всего один раз и не знаю, зачем она сюда пришла.
  - Зачем? - брюнетка хихикнула. - Да это очевидно. Она же влюблена в тебя по уши.
  - Ну и зря. Не хватало мне еще капризов избалованной девчонки.
  
  
  Мать поджидала Эмму внизу в прихожей.
  - Как ты себя чувствуешь?
  - Сейчас хорошо.
  Пока она отсутствовала, родители звонили несколько раз, и бабушке пришлось сказать, что у внучки нелады с желудком и по этой причине она пока что подойти к телефону не может.
  - Наверное, я с утра съела что-нибудь.
  - Выглядишь неважно, - фрау Шульце осмотрела ее и сморщилась. - И запах какой-то неприятный.
  - Тебе кажется, - Эмма сделала попытку проскользнуть дальше в дом. - Я пойду к себе.
  - Останься. У нас гости, господин Лоссен-старший, один из компаньонов очень крупного банка и старый деловой партнер отца. Мужчина видный и одинокий. Постарайся произвести на него благоприятное впечатление, будь полюбезней. Можешь есть поменьше, чтобы живот опять не заболел.
  Эмма давно не видела мать такой суетливой.
  - Неужели нельзя обойтись без меня?
  - Эмма, это неудобно, он уже ждет.
  - Ну, хорошо.
  Лоссен-старший оказался высокого роста, не худой, но поджарый и весь прямой, словно внутри него находился стержень и помогал сохранять выправку, голова лысая; он походил на орла, уже потерявшего часть оперения, и оттого теперь аккуратного в движениях. Большую часть времени мужчина молчал. Мать пыталась завязать между ними беседу: Эмма односложно поддакивала, Лоссен просто кивал головой и кривил губы в улыбке. Делал он все величаво и степенно. Аккуратно накладывал салат ровной горкой, сосредоточенно откусывал от кусочка хлеба, бережно наливал вино. Прощаясь, приложился к руке девушки и строго посмотрел в глаза.
  Наконец-то Эмма смогла отправиться в свою спальню с намерением отдохнуть, но тут пришла мать.
  - Вы прекрасно смотрелись рядом, ты и господин Лоссен.
  - Не хочешь ли ты сказать ... - Насторожилась девушка.
  - Именно. Ты уже взрослая и пора подумать об обустройстве дальнейшей жизни. Время сейчас трудное и найти себе достойного человека очень непросто. Опять-таки, недавняя война привела к тому, что мужчин не хватает. А господин Лоссен наилучшая партия в твоем положении, о такой можно только мечтать.
  - Он же старый.
  - Разве это недостаток? Наоборот, солидный человек, повидал жизнь, опытный, серьезный, не вертопрах какой или авантюрист. И научит, и поможет, и поддержит, и не обидит. Ты всегда можешь рассчитывать на подарок с его стороны.
  Эмме эти рассуждения показались смешными.
  - Мама, но я не собираюсь замуж. Я вообще не думаю об этом.
  - Да кто же об этом думает? Меня в свое время так же сосватали, вчера гуляла беззаботно, а сегодня уже супруга.
  - Мама, - Эмма повысила голос, - я не хочу замуж.
  - Дело в том, что господин Лоссен очень богат и папа считает, что этот брак поможет ему расширить дело. Объединив капиталы, он сможет контролировать все банковское дело в городе. Представь, твой муж купит тебе новый дом с обстановкой, новые наряды, а летом вы поедете на побережье.
  - Я не выйду замуж за господина Лоссена! - с яростью воскликнула Эмма. - Никогда и ни за что.
  - Это твой долг, как примерной дочери. Родители потратили на тебя силы, воспитывали, кормили, одевали, где же твоя благодарность? Стыдно, доченька.
  - Но я совсем не испытываю к нему никаких чувств.
  - Стерпится, слюбится.
  - Но, мама ... - такое впечатление, что она бьется о каменную, холодную стену и та даже не колыхнется. Слезы без всякого спроса покатились из глаз девушки.
  - Помолвка намечена через две недели. К тому времени мы подберем вечернее платье, украшения и составим список гостей. Папа хочет, чтобы все было красиво, но скромно. Господин Лоссен также с этим согласен.
  Фрау Шульце, считая разговор законченным, встала:
  - И все же я чувствую какой-то противный запах.
  Когда она ушла, Эмма перестала сдерживаться. Слезы катились по щекам и падали на подушку в цветочек. Постепенно девушка успокоилась. Сняла платье и, держа его на руках, действительно уловила посторонний аромат. Эмма присмотрелась и в самом низу подола, изнутри, обнаружила пятно, похоже, от машинного масла. Она поднесла материю к лицу и втянула в себя воздух. Нет, мама не права. Это был самый чудесный запах на свете.
  Эмма вспомнила о фотографии.
  Она осторожно спустилась в прихожую, нашла свое пальто и сунула руку в карман. Пусто. Эмма решила, что перепутала карманы. Но, во втором также ничего не было. Чуть не плача, девушка опустилась на колени и обшарила каждый уголок. Потом пробралась на кухню, где проверила корзину с мусором. Может прислуга, убирая в доме, нашла фотографию и выбросила ее, как ненужный хлам. Безрезультатно. Фотография пропала.
  
  
  Старуха сразу уловила ее настроение.
  - Глаза красные, нос вытянулся, спина сгорбилась. Что-то случилось.
  - Да нет, все нормально.
  Эмма прошла через комнату и села в кресло. Явилась она сюда только потому, что не могла больше видеть дома торжествующее лицо матери и новые махровые гобелены на стене.
  - Вчера тоже вернулась невеселая. Встретила своего знакомого?
  Эмма горестно вздохнула. Неужели в этом мире негде остаться наедине со своими проблемами? Чтобы никто не приставал с глупыми расспросами.
  - Встретила.
  - Ну и как?
  Оказывается, в этом доме тоже умели выматывать нервы.
  - Никак.
  Эмме стало так тошно, что захотелось разом выплеснуть из себя накопившиеся обиды и боль, сразу, а не выцеживать по каплям.
  - Совсем никак. Вообще не смотрит в мою сторону. Не нужна я ему. А меня выдают замуж. За старика. За богатого. И теперь мое будущее в полном порядке. И родители счастливы. И я довольна. Вот так.
  - Влюбилась, - сделала вывод старуха.
  Эмма сползла с кресла, подобралась к ней, вжалась лицом в острые колени и заскулила:
  - Бабушка, ну почему родители не любят детей, а дети ненавидят родителей? Вот ты и мама, например, ведь вы терпеть не можете друг друга, а ведь родные. А меня за что так, что я им плохого сделала?
  Старая, морщинистая рука прошлась по ее голове.
  - Да кто ж его знает почему. Жизнь такая. Я одно тебе скажу, какие люди выросли - плохие, хорошие, жадные, добрые - только родители виноваты. А почему не любят? Не знаю. И кровь своя, а мешают друг другу.
  - Значит, тебе мама мешала?
  Старуха долго молчала, потом вздохнула:
  - Мешала. Только это уже в прошлом. А сейчас сегодняшним надо заниматься.
  Она потрепала Эмму по плечу.
  - Сходи на кухню, поставь воды и свари кофе. А я пока отцу твоему позвоню.
  Разговор оказался короток, но ничего кроме яростных всхлипов бабушки Эмме разобрать не удалось. Девушка ожесточенно молола зерна и морщилась от крепкого запаха.
  Боже, как ей надоел этот напиток.
  
  
  В книгах все и просто. Для настоящих героев парочка-другая невзгод просто необходимы, они преодолеваются с мужественным выражением лица и с ослепительной, без тени сомнения, улыбкой. На все случаи жизни существуют стандартные, проверенные решения. У тебя нет денег - ты находишь клад, тебе не разрешают выйти замуж за любимого человека - ты тайно сочетаешься браком, заставляют выйти замуж за нелюбимого - ты убегаешь из дома. Препятствия лишь закаляют чувства героев, делают их прочнее, ну и ... увеличивают объем книг.
  Насколько в книгах все просто, настолько в реальной жизни все сложно. Возможно, Эмма и могла допустить мысль действовать согласно литературным канонам, но что ей делать потом, сбежав от родителей? Будущее в этом случае казалось абсолютно неопределенным (задумавшись, она с горечью понимала, что ничего толкового не умеет делать); брак с господином Лоссеном, наоборот, давал почти полную ясность предстоящего бытия, и Эмма не могла понять, что пугает ее больше - эта неопределенность или эта ясность. Кажется, и то, и другое.
  
  
  С каждым новым днем, сокращающим срок оставшейся ей свободы, родители становились все самодовольнее и невыносимее. Отец выглядел еще толще от переполнявшей его гордости.
  - Знаешь, что предложила мне твоя мать? - спросил он за обедом у жены.
  - Ты звонил ей? - удивилась фрау Шульце.
  - Она мне. Заявила, что если я откажусь от брака Эммы с господином Лоссеном, то она оставит внучке все свое состояние, имущество, ценные бумаги и так далее. В противном случае - ничего. Я прикинул, получилась приличная сумма. Но я сказал "нет". Твердое "нет". Давно я не получал такого удовольствия, отказавшись от ее предложения.
  - А мы не теряем в этом случае?
  - Союз с Лоссенами выгоднее и даст нам больше.
  Эмма, слыша этот диалог, сгорала от стыда. Вот и она стала вещью, такой же, как гобелен, такой же, как сервиз, просто вещью, имеющей свою конкретную цену. И цена эта возрастала с каждым новым вложением в предстоящую свадьбу. Платье, украшения, белье - все способствовало ее удорожанию.
  - Если хочешь, можешь больше не ходить к бабушке, - предложила мать в тот же день, увидев, как Эмма собирается на очередной визит. - Я понимаю, как тебе тяжело с ней, с ней всегда всем было тяжело, с ее выкрутасами, странностями, капризами. Смотри, я могу позвонить, скажу, что ты плохо себя чувствуешь и лежишь в постели.
  - Но я обещала, - неуверенно возражала Эмма.
  - Ничего страшного.
  - И все же я схожу.
  
  
  Такого беспорядка ей в своей жизни еще видеть не приходилось. Пол комнаты устилали журналы вперемешку с газетами, рекламными буклетами и просто листами бумаги. Глянцевые, пыльные, пожелтевшие, скомканные, изрезанные, смятые фотографии; с них смотрели сотни лиц, цветных и черно-белых, в профиль и в анфас, они хмурились, улыбались, говорили, обещали, целовались, ели, пили. И посреди всего этого бумажного хаоса одиноким айсбергом возвышалась кресло бабушки с неизменным кофейным столиком подле.
  Эмма в нерешительности замерла на пороге комнаты.
  - Ступай прямо по ним, - поощрила старуха. - Топчи. Пока не научишься топтать других, ничего в жизни не добьешься.
  Эмма фыркнула и, наклонившись, принялась сгребать в сторону мусор, очищая себе проход.
  - Господи, откуда все это?
  - Из библиотеки. Я сделала заказ, и мне подобрали нужную прессу.
  - Зачем?
  Старуха не ответила на вопрос. Вместо этого, кряхтя, наклонилась, вытащила из бумаг у своих ног журнал. Показала его Эмме.
  - Он?
  Девушка подошла, осторожно ступая по открытым кускам паркета, и взяла журнал в руки. Снимок на обложке изображал группу мужчин, жизнерадостно пожимающих друг другу руки на фоне какого-то памятника. Крайним справа, с красной бабочкой под шеей стоял господин Лоссен. На фотографии он выглядел намного лучше, чем в жизни.
  - Он.
  - Серьезный мужчина. Как идет подготовка к свадьбе?
  Нет, мать абсолютно права, характер этой вредной старухи долго выдержать невозможно. Неужели она, действительно, так бесчувственна и бессердечна? Ведь видно, что от каждого упоминания о предстоящем замужестве Эмму трясет.
  - А что, если я убегу из дома?
  Бабушка прищурила глаз.
  - Как это?
  - Как обычно, как убегали до меня, и как будут убегать после. Ромео и Джульетта, например.
  - Ромео и Джульетта никуда не убегали, - оскалилась старуха. - И где же ты будешь жить?
  - У тебя.
  Старуха начала смеяться. Она согнулась крюком и затряслась всем телом, издавая при этом клокочущий звук, словно вода прорывалась наружу из неплотно закрытого водопроводного крана. Вместе с ней тряслись и кресло, и столик. Чашка с замысловатым орнаментом подпрыгивала в такт на полированной поверхности.
  - У меня тебе жить нельзя.
  - Почему?
  - Потому, что нельзя. Потому, что я этого не хочу. Потому, что это не нужно. Есть вещи, которые надо принимать без объяснений.
  - Значит, - топнула Эмма ногой и газеты встревожено зашелестели, - тебе все равно, что меня отдадут этому старику ради денег.
  - В этом мире все делается ради денег. И ничего не имеет такого влияния, как деньги. Сильнее только память людей. Ты знаешь, кого помнят люди?
  - Не знаю и знать не хочу.
  - Послушай, я тебе объясню.
  - Мне не нужны твои объяснения. Мне нужна конкретная помощь. Я не хочу замуж за Лоссена.
  - У тебя нет иного выхода. Кажется, тот молодой человек, инженер, не испытывает к тебе особых чувств. Помнишь, как ты ходила ...
  - И еще пойду.
  - Ты ему безразлична.
  - Откуда ты знаешь?
  - Знаю, - твердо сказала старуха, и в этом ее тоне было нечто жуткое и неприятное.
  - Ну и что. Я все равно пойду. И все равно убегу.
  - Влюбилась, - констатировала старуха.
  - Да, влюбилась, - злобно огрызнулась Эмма. - Забыла у вас всех спросить разрешения.
  Бабушка вытянула вперед свою иссохшую кисть:
  - Дай руку.
  Она не смогла ничего сделать. Рука сама поднялась и безвольно пошла вперед. Обжигающее касание, опять ощущение сотен покалываний в кончиках пальцев. Ей казалось, из нее высасывали энергию, а она не могла даже рассердиться и сопротивляться. Странное ощущение.
  Бабушка расслабила хватку, и рука Эммы упала, как палка.
  - Никуда ты не убежишь. Не сможешь. Обычная девичья блажь.
  Рассыпая слезы, Эмма бросилась к двери. На пороге обернулась.
  - Ты злая, ты черствая, ты ... старая ведьма.
  Ответом ей был булькающий смех.
  По дороге домой она успокоилась. Сидя в машине, вытерла слезы и, как могла, привела себя в порядок, но мать все равно заметила красные глаза. "Я же говорила, я же предупреждала. Надо слушаться старших". Склонив голову, девушка проскочила в свою комнату и упала на кровать. Чувствовала она себя ужасно, как после приступа изнурительной болезни. Действительно, чем не решение всех насущных проблем. Надо притвориться больной, тяжело больной. Я больна, я плохо себя чувствую, оставьте меня в покое и не беспокойте. Навсегда.
  Полдня прошла в каком-то зыбком состоянии. Спустилась она только к ужину.
  Отец был в хорошем настроении, настолько хорошем, что даже не ругал прислугу. Дела у него шли замечательно, намечалось несколько новых, выгодных договоров. Банкир гордо сказал, что присмотрел милый домик, за который просят совсем немного и еще можно поторговаться.
  Тут зазвонил телефон. Шульце снял трубку и лицо его, еще только улыбающееся, превратилось в окаменевшую маску. Банкир закончил слушать, очень аккуратно вернул трубку на место и повернулся к насторожившейся семье.
  - Эмма, дорогая, ужасная новость. Крепись. Твой жених, господин Лоссен, умер.
  
  
  Неделя. Не хватило всего какой-то недели и дела могли повернуться совсем по-другому. Нет, Лоссена ему, конечно, было жалко. Как знакомого человека, как делового партнера, как потенциального родственника, но, больше всего Шульце переживал по поводу срывающихся финансовых перспектив. С Лоссеном банкир связывал очень большие планы. Были и прямые убытки, пришлось отменить заказанный для торжества ресторан, транспорт и множество других мелочей, таких обязательных при проведении подобных мероприятий и требующих денег.
  Работая на перспективу, Шульце пошел даже на то, что взял на себя часть затрат на похороны Лоссена. Во-первых, имя, на похороны съедется множество деловых и влиятельных людей, и лишний раз показать им себя с самой лучшей стороны будет полезно, во-вторых, это давало шанс продолжить тесное деловое партнерство с "Лоссен и братья" и, в-третьих, ... оставались еще другие неженатые Лоссены, и, неизвестно, как еще все повернется. Готовиться надо ко всему.
  Стали известны подробности смерти, но они почти ничего не объяснили.
  Господин Лоссен обедал вместе с одним из своих клиентов, по словам последнего, обед прошел в непринужденной обстановке и приятной беседе; сам Лоссен был в прекрасном расположении духа, много и удачно шутил и, вообще, производил впечатление довольного жизнью и собой человека.
  После обеда он собирался в свой офис. Лоссен любил водить машину сам и обходился без шофера. Маршрут его движения оказался не совсем понятен: вместо того, чтобы пересечь город по главной, широкой улице, что и было бы кратчайшим маршрутом, он поехал цепью мелких переулков; возможно у него были еще какие-то дела. На одном из перекрестков двигатель машины заглох, и Лоссен стал искать причину неисправности. Согнувшись за крышкой капота, он не смог заметить вылетевший из-за поворота тяжелый грузовик. Проведенное позже расследование установило, что тормоза и рулевое управление грузовика были полностью исправны, шофер поставил его под разгрузку и ушел оформлять бумаги. Уклон небольшой, для страховки еще два камня под передние колеса, и, тем не менее, эта чертова махина вдруг поехала и, набирая ход, накатила всей массой ... Полиция не обнаружила чьего-то злого умысла и пришла к выводу, что имела место трагическая случайность.
   "Огромный студебеккер", - рассказывал впоследствии Шульце, побывавший на месте происшествия. - "Красная крыша, синий бампер, кабина в защитных разводах. Самая надежная машина, которую я только знаю. Просто ужас".
  На похороны собралось множество людей. Вдоль ограды кладбища выстроились в ряд, блестя хромом, черные автомобили, а под принесенными цветами могила превратилась в благоухающий холм. Шульце решил, что правильно будет, если Эмма также примет участие в траурной церемонии. Девушка не возражала, в душе она считала, что это небольшая плата за избавление от замужества, хотя и нехорошо так думать в подобную минуту.
  Она стояла чуть в стороне, рядом с родителями, ближе всех к гробу расположились братья покойного. Некоторая часть соболезнований досталась и ей, но эти слова, похожие друг на друга, проходили мимо нее, не задевая ни душу, ни сердце.
  - Примите мои ... - она склоняла голову.
  - Мне так жаль, - она сочувственно вздыхала.
  - Это очень печально, - она промачивала платочком несуществующую слезу.
  Окружающая обстановка и вся церемония делали настроение соответствующим, но это было наносное, ненастоящее, как искусственная кожа. Внутри же у Эммы было светло и спокойно. И когда последний человек сказал ей необходимые слова, она с облегчением вздохнула, словно все эти фразы ее действительно утешили. И еще она осознала, что страшно хочет повидать инженера Беккера. Прямо сейчас. Это было такое сильное желание, что она тут же, по дороге от кладбища, переговорила с матерью.
  - Мама, я съезжу навещу бабушку.
  Фрау Шульце вопросительно приподняла бровь.
  - Она ведь тоже переживает, - поспешила сказать Эмма.
  - Сомневаюсь.
  - Она переживает, - повторила Эмма. - Пусть она не симпатизировала господину Лоссену, но его трагическая смерть ее потрясла.
  Мать недоверчиво пошевелила губами.
  - Ну, хорошо. Если ты считаешь, что после сегодняшней трагичной церемонии у тебя хватит сил на общение с бабушкой ...
  - Я недолго.
  - Хорошо, только не задерживайся.
  В доме на Фридрихштрассе витало нечто нехорошее. Служанка, открыв дверь, тут же стремительно скрылась. Эмма стала подниматься по лестнице, и с каждой пройденной ступенькой зловещее ощущение становилось все сильнее.
  - Бабушка, - позвала она с полпути наверх.
  Никто не ответил. Чувствуя нарастающую слабость в коленях, Эмма добралась до комнаты. Дверь была открыта, старуха полулежала в своем кресле, и вид у нее был ужасный. Все лицо в следах темных подтеков, волосы спутаны и слиплись, кислый запах пота перемешивался с горьким ароматом кофе. Столик заляпан черными пятнами, рядом с кофейником валялась опрокинутая чашка, вся в кофейной гуще. Тут же разорванная упаковка с таблетками, кажется, снотворное.
  - Бабушка, - в испуге прошептала Эмма, не решаясь сделать шаг в комнату.
  Старуха открыла глаза.
  - Не торопишься.
  Эмма с облегчением выдохнула. Жива. Хватит с нее сегодня покойников.
  - Что с вами? Вы так нехорошо выглядите ...
  - Обычно выгляжу. Как всегда.
  - Нет, у вас очень усталый вид. Что-то произошло?
  Старуха недовольно фыркнула.
  - В моем возрасте устают уже не от чего-то, а просто от прожитых лет.
  Бог мой, еще не было ни разу, чтобы после минуты разговора с этой женщиной, она не стала бы злиться и нервничать. И так всегда. Невыносимо. А сейчас девушка не знала, что ей делать: она хотела побыстрее покинуть этот дом и не могла оставить бабушку в таком состоянии и в таком беспорядке.
  - Сейчас я уберу здесь.
  Первым делом помыть посуду. Она схватила чашку, приподняла и тут же выронила обратно на столик с глухим стуком. Пальцы опекло жаром, наверняка только-только в посуду был налит кипяток. Старуха испустила яростный всхлип.
  - Осторожнее, корова.
  Эмма помахала рукой, остужая боль.
  - Я нечаянно. Я же не знала, что она горячая.
  - Вообще не трогай здесь ничего, без тебя уберут. Лучше иди, куда собралась.
  Жар с пальцев стремительно перетек на лицо.
  - Как вы догадались?
  - Никак. Беги, невеста.
  Эмма уловила в глазах старухи знакомый упрямый блеск, граничащий с сумасшедшинкой, и поняла, что спорить дальше бессмысленно, только время потеряешь. Бежать, бежать.
  - Я скоро.
  Прежде, чем покинуть дом, она разыскала в каком-то темном углу служанку.
  - Послушайте, там такой мусор и такая грязь ... Надо убрать.
  - Госпожа запрещает мне убирать у нее в комнате и, вообще, заходить туда.
  - А вы зайдите и уберите, - разозлилась Эмма. - Мало ли что она вам запрещает. Нельзя обращать внимания на всякие капризы.
  Глаза служанки округлились от изумления.
  - Вы что, я никогда не осмелюсь ослушаться госпожу. Страшно.
  У нее на лице, действительно, было написано, что она не осмелится. И что уговаривать, и приказывать бесполезно. Тьфу, дура. Ладно, решила Эмма, вернусь пораньше, тогда разберусь.
  Дорога показалась ей совсем короткой. Лишь перед самой дверью конторы в сердце возникла капелька неуверенности, но Эмма решительно прогнала ее и шагнула вперед.
  Та же брюнетка недовольно оторвалась от чтения журнала.
  - Господин инженер с утра уехал по делам, когда вернется неизвестно и, кажется, вы с ним о встрече не договаривались.
  - Да, но я думала ...
  - Мне жаль, - бросила брюнетка, но по ее виду было видно, что ей совсем не жаль, а скорее наоборот, и опять уткнулась в журнал.
  Злясь на эту крашеную кошку, Эмма повернулась к выходу, но тут дверь распахнулась, и на пороге возник Беккер. При виде гостьи лицо мужчины расплылось в улыбке.
  - Добрый день, Эмма. Вы ко мне?
  - Я ... нет, то есть да.
  - Ясно! - он посмотрел на часы и обратился к брюнетке. - Николь, я буду отсутствовать около часа, пожалуйста, предупредите всех, кто будет меня искать.
  - Хорошо, - процедила секретарша сквозь зубы.
  - Прошу, - Беккер сделал приглашающий жест и вслед за Эммой вышел из конторы.
  
  
  На улице он взял ее под руку и повел вдоль невысоких, покосившихся домов. Мужчина молчал и мысли девушки в смятении летали, не находя выхода. "Зачем я здесь? Прибежала. Еще позавчера примеряла свадебное платье, а сегодня стояла у гроба. И вот прибежала, как собачонка. Возьми меня, приласкай, скажи доброе слово, и сердце мое разорвется от счастья. Забери меня с собой, и я пойду с тобой на край света. Господи, как красиво, совсем как в книжках. Почему он молчит? Неужели ему все равно?"
  - Вы не откажетесь пообедать со мной? - спросил Беккер. - С утра на ногах и очень проголодался. Я знаю здесь неплохое место, недорого, зато уютно и вкусно готовят. Согласны?
  - Согласна, - Эмма смело поглядела в глаза мужчины, невольно вкладывая в ответ куда больший смысл.
  Он не отвел задумчивых глаз:
  
  - Странное дело, меня с самого утра не покидает какое-то непонятное ощущение. Я был на заводе, вел важные переговоры, очень трудные переговоры, и вдруг, посреди беседы, в самый ответственный момент мне стало все равно, чем они закончатся. Мне нестерпимо захотелось увидеть вас, Эмма, и это желание стало самым главным. Я не мог ничего поделать с собой, прервал переговоры, извинился, сослался на плохое самочувствие и помчался сюда. Спешу, спотыкаюсь, открываю дверь и вижу вас. Ну, разве не чудо?
   "И я, и я", - хотелось крикнуть Эмме, но она позволила себе лишь снисходительную улыбку:
  - И очень хорошо. А то мне сказали, что вас не будет.
  Ресторан был небольшой и, действительно, очень уютный внутри, в старинном стиле, с зелеными гирляндами вдоль стен и фонарями на резных колоннах. Аромат с кухни наполнил рот слюной, и девушка вспомнила, что она с самого утра ничего не ела и провела весь день на ногах.
  Они выбрали столик в углу, Беккер сделал заказ.
  - Как ваши дела? - поинтересовалась Эмма.
  - Терпимо, - он выпал из своего состояния задумчивости и оживился. - Через месяц планируется первый выпуск промышленной партии приборов.
  - Вы довольны?
  - Конечно.
  - Счастливы?
  - М-м ... Вопрос. Не знаю.
  Им принесли огромные блюда с дымящимися макаронами.
  - Скажите, а кто та брюнетка, что сидит у вас в конторе?
  - Николь? Она сестра хозяина магазина, во дворе которого я арендую помещение. Именно у него я воровал электричество.
  - Какие у вас с ней отношения?
  - В смысле?
  - Она замужем?
  - Николь? Нет, а что? - и тут губы мужчины стали расплываться в улыбке. - Кажется, я понял, о чем вы подумали.
  - Ничего вы не поняли, - огрызнулась Эмма. - И ничего я не думала.
  - Ну, как же, вы покраснели.
  - Неправда.
  - Правда, правда, - Беккер напоминал теперь расшалившегося ребенка. - Покраснели, покраснели.
  От стыда у Эммы запершило в глазах.
  - Я сейчас уйду! - сказала она с угрозой.
  С лица мужчины тут же пропало блаженное выражение. Он стал серьезным.
  - Удивительно, с каждым мгновением мне все больше кажется, что я знаю вас давно. Послушайте, Эмма, такой вопрос ... что, если бы я спросил вас ... что, если бы я сделал вам предложение, как бы вы ответили?
  Какой сильной, какой могущественной ощутила она себя. А ведь это должно было случиться, весь этот день она знала, что обязано произойти нечто необычное.
  - А вы спросите!
  - Эмма, не согласитесь ли вы выйти за меня замуж?
  Она милостиво склонила голову.
  - Да, конечно.
  
  
  На следующий день с самого утра инженер Беккер нанес визит в дом банкира Шульце. Пока гость говорил, по лицу хозяина дома прошла целая гамма чувств; в начале оно выражало любопытство, потом удивление, под конец что-то вроде брезгливости.
  - Нет, - ответил Шульце. - Не может быть даже и речи. И, вообще, я удивлен, если честно. У вас есть дела, которые требуют срочного решения, выплаты по кредитам, а вы бросаете все и приходите сюда просить руки моей дочери, которую то и видели всего один раз около часа. Лично мне кажется это подозрительным. Лично я имею полное право считать, что вас интересуют мои деньги, а не дочь.
  - Вы ошибаетесь.
  - Вопрос тем более бессмысленный, поскольку неизвестно, как отнесется к этому сама Эмма. А она, уж поверьте, будет против.
  - Она согласна, - возразил инженер.
  - С чего вы взяли?
  - Мы вчера беседовали, - по тому, как удивленно взметнулись вверх брови собеседника, Беккер понял, что сказал что-то лишнее, но останавливаться было поздно, - и она дала согласие.
  - Эмма еще слишком молода, чтобы принимать подобные решения! - холодно сказал Шульце. - Кроме того, она слишком переживает после смерти господина Лоссена и ей требуется время, чтобы придти в себя. В этом неуравновешенном состоянии моя дочь может вообразить себе что угодно и как угодно. Подождите чуть-чуть и все эти блажь и влюбленность пройдут без следа. Давайте лучше потолкуем о наших общих делах, вы помните, что на следующей неделе вам предстоит первая выплата по полученному кредиту?
  - Все выплаты будут произведены точно в срок.
  - Тогда не смею вас больше задерживать.
  
  
  Шульце гордился тем, что умел держать себя в руках. Глядя, как он прощается с инженером, человек несведущий мог вполне предположить, что уходит самый близкий приятель. А вот собрав жену и дочь, банкир дал излиться гневу широко и вольно. Это он тоже умел и любил. Он чувствовал себя обманутым, Наполеоном при Ватерлоо, вдруг осознавшим, что помощь уже не придет, шахматистом обнаружившим, что фигуры, которыми он двигал и которые ему подчинялись, вдруг выстроились совсем не в ту позицию, какая ему требовалась и к какой он стремился.
  Вдруг выяснилось, что его воля не всесильна. Сильных людей это заставляет действовать еще решительнее, у слабых вызывает озлобление. Но почти весь свою злость Шульце направил на тещу, в то время как жена основное внимание уделила дочери.
  - Старая сводница, кто бы мог подумать!
  - Эмма, как ты могла? Тайком встречаться с мужчиной.
  - Главное подобрать момент, когда я так сильно занят делами.
  - Эмма, сколько раз вы встречались?
  - Я чувствовал, я знал, что эта старая карга устроит мне пакость.
  - Эмма, у тебя с ним что-нибудь было?
  Сначала Эмма сидела неподвижно, надеясь, что это поможет быстрее прекратить мерзкий допрос. Ей казалось, если не шевелиться, то начнешь воспринимать обидные слова не так остро, не так больно, часть их вообще пропадет и минет ее, уйдя в никуда. Но последний вопрос матери разозлил ее.
  - Мама, мы не делали ничего дурного. Мы просто сходили в ресторан и все.
  - В ресторан? - фрау Шульце от возмущения начала захлебываться словами. - Вы просто ... девушка ... твоего возраста ... в ресторан ...
  Банкир остановил жену.
  - Значит ей и вправду пора замуж, но не за этого оборванца, а за достойного человека. А пока под домашний арест, будет сидеть днями в доме. Ну, а с твоей матерью я сейчас разберусь.
  Разговор оказался очень коротким. Банкир несколько раз рявкнул в телефонную трубку, выслушал ответ и с размаху отшвырнул телефон в сторону. Вытер ладонью вспотевший лоб.
  - Значит так. Сначала я выкуплю ее векселя, потом разорю банк, в котором лежат ее деньги, потом снесу дом, в котором она живет, а саму пущу по миру.
  - Она все же моя мать, - заметила фрау Шульце. - Что скажут люди, о чем подумают в обществе?
  - А ты забыла, как она отказала мне в ссуде? А ты забыла, как я унижался тогда? Как просил, но ничего не добился? Люди ничего не скажут. Когда я все же соединюсь с Лоссенами, они все заткнут свои рты. На крайний случай, существуют такие удобные заведения, как сумасшедшие дома и клиники для помешанных. Твоя мать давно задержалась с помещением туда.
  
  
  Эмма была водворена в комнату на втором этаже, предназначенную для гостей. Ключ от двери находился лично у банкира, и отпирались эти двери всего несколько раз в день - на прием пищи и в случае прочих надобностей. Фрау Шульце попыталась заикнуться насчет прогулок, но муж заметил, что достаточно будет и свежего воздуха через раскрытую форточку.
  Первый день заточения девушка перенесла спокойно, даже с некоторым оттенком удовольствия; это так походило на литературные приключения. Она - несчастная принцесса, заточенная в башне замка, он - благородный принц, который придет и обязательно спасет ее из оков. Поэтому почти весь день Эмма просидела у окна, разглядывая улицу и выискивая знакомое лицо. Погода стояла отличная, прекрасный весенний день с ярким солнцем, и на сердце у пленницы было также легко и светло. И даже всякие невзгоды, типа косых взглядов матери и неутолимого желания отца побыстрее обустроить ее судьбу, не могли испортить общего приподнятого настроения. Даже наоборот, они оказались как раз кстати, вписавшись в канву романтического повествования.
  - Ты выйдешь замуж за Лоссена-среднего. Он видел тебя на похоронах, ты ему понравилась.
  Вот, пожалуйста, на сцене появляется злой герой-разбойник, покусившийся на руку, душу и тело несчастной принцессы. Эмма попыталась припомнить, как выглядит потенциальный жених. Кажется, невысокий, тоже в годах, на отпевании стоял с дальнего края.
  - Мы уже предварительно все обсудили и решили, что в связи с последними печальными событиями слишком торопиться со свадьбой не стоит. Месяца через два, когда смерть Лоссена-старшего подзабудется.
  - Я не выйду замуж ни за Лоссена-среднего, ни за Лоссена-младшего, ни за их ближайших и дальних родственников. И ни за кого-то другого. Я выйду замуж только за одного человека, за инженера Беккера.
  Мать, присутствующая при разговоре, испуганно попятилась, отец резко побагровел.
  - Ты ... мне ... отцу ...
  - Я уже взрослая и могу самостоятельно решать такие вопросы.
  - Мерзавка! - взревел банкир. - На этой же неделе. Куда-нибудь в провинцию. Где никто нас не знает.
  - Ни за что! - топнула ногой Эмма. - Никогда и ...
  - В монастырь. Без наследства. Не кормить.
  И дверь в комнату для гостей на втором этаже была закрыта еще на один замок. Теперь, вообще, полное соответствие книжной канве.
  Прошел второй день, а прекрасный принц не появлялся. Эмма начала переживать и в сердце появилась тревога, которая с каждым часом становилась все сильнее. В один из очередных приступов страха она даже помолилась, выплеснув из себя сами собой сложившиеся фразы.
  "Господи, ты должен опять помочь мне. Ведь все складывалось так хорошо. Я встретила чудесного молодого человека, и он ответил мне взаимностью. Меня хотели насильно выдать замуж, и все удачно обошлось само собой. Так неужели сейчас ты отвернешься от меня и оставишь без поддержки".
  И, уткнувшись в подушку, девушка пустила слезу. Выплакавшись, она почувствовала облегчение и прилив новых сил. Появилась злость на себя. Как ей не стыдно, разве настоящие принцессы так поступают? Разве они сидят безропотно и жалко хнычут? Нет, они действуют, они борются за свое счастье.
  Если Беккера до сих пор нет, то, возможно, он просто не знает, что с ней случилось. Надо ему как-то сообщить.
  В письменном столике оказалось все необходимое, и через пять минут письмо было готово. Оставалось лишь найти почтальона.
  Из окна Эмма высмотрела идущего по улице юношу, по внешнему виду студента.
  - Извините, вы не могли бы мне помочь?
  - Чего? - парень остановился и приложил ладонь к уху. - Кричите громче.
  Эмма прокашлялась.
  - Не могли бы вы отнести одно письмо. Пожалуйста.
  - Вообще-то я тороплюсь.
  - Я вас очень прошу.
  - Если бы вы к этой просьбе подкинули еще и монетку.
  - У меня нет денег, - растерянно сообщила девушка.
  - Ну, тогда я пошел.
  Парень развернулся и зашагал прочь.
  - Постойте! - отчаянно выкрикнула Эмма. - Постойте, я вам заплачу.
  Денег у нее не было, но в ушах висели золотые сережки, подаренные родителями к одному из дней рождений. Девушка сняла правую сережку и швырнула ее за окно.
  - Вот, возьмите. Когда отнесет письмо и доставите ответ, получите вторую.
  - Другое дело, фройлен, - улыбнулся парень щербатым ртом, - доставлю в целости и сохранности. Говорите куда.
  Эмма бросила ему запечатанный конверт и подробно описала дорогу к кладбищу, улицы, магазинчик.
  - Отдадите лично в руки инженеру, понятно. С ответом вернетесь обратно.
  - Лечу, как ветер.
  Парень подпрыгнул и исчез за углом. Эмма облокотилась на подоконник и стала ждать. Она так погрузилась в мысли, что пропустила появление своего гонца. Тот запыхался, но выглядел ужасно довольным.
  - Передал, - сообщил он, - все, как вы велели.
  - И что он сказал?
  - А его не было. Там сидела такая красивая девушка с черными волосами, его секретарь, она взяла письмо и пообещала, что как только господин инженер появится на работе, она тут же передаст его ему и ...
  Большего разочарования она в своей жизни не испытывала. Надежды, что эта наглая Николь передаст письмо, было очень мало. Вообще не было. Как глупо все сложилось.
  - Эй, фройлен, а моя плата?
  Эмма сняла вторую сережку, равнодушно посмотрела на сверкающую безделушку. Зачем ей вторая, если первой уже нет. И Эмма без сожаления швырнула горе-почтальону его плату.
  - Спасибо, фройлен.
  Полминуты Эмма сидела в оцепенении, потом вскочила и резко перевесилась в окно.
  - Эй, стой.
  Но там уже никого не было. Как жаль, ведь можно было заставить его сходить еще раз, отнести новое письмо, пообещать, добиться, упросить, чтобы он дождался Беккера и лично отдал ему послание. А теперь нет ни парня, ни сережек, и, кажется, надежд.
  Ей требовалось поплакать, чтобы придти в себя. И подушка покорно приняла в себя новую порцию горячих безутешных слез.
  А письмо, действительно, не дошло. Николь не была какой-то злобной мстительной фурией, нет, простая, обыкновенная женщина с нормальным характером, но в силу этой нормальности желание поскорее выйти замуж, стремление обустроить свою судьбу вынудило ее сделать то, что сделала бы любая на ее месте, пытаясь избавиться от соперницы.
  Письмо Николь уничтожила.
  
  
  В детстве ему иногда попадались не очень удачные экземпляры солдатиков. Небрежность ли человека, их изготавливающего, неудачная сносившаяся форма для отливки, недобросовестно подготовленный состав материала, - причин, приводящих к этому, Шульце не знал, да и не интересовался этим особо; он видел результат. Всадники оказывались неустойчивы и падали при попытке бросить их в широкий фланговый маневр, пехотинцы спотыкались, строясь в каре, а артиллеристы цеплялись о лафеты собственных пушек. Так или иначе, они не могли выполнить его приказы и не подчинялись его воле, пусть и не из-за личных капризов. Решение было простое - камин. Короткий миг горения и итог: разноцветные огоньки умирающей пластмассы, либо блестящая лужица расплавленного олова, или просто почерневшая головешка. И все, нет больше строптивцев, сомкнутые ряды радуют глаз послушанием и покорностью.
  В жизни столь простого радикального решения не существовало. Впрочем, допустить, что его воля не будет исполнена, невозможно. Как поступить с Эммой Шульце решил быстро, в случае продолжающегося упрямства дочь будет отправлена в деревню. В тихое, глухое место, где нет никаких развлечений и никого постороннего. Поживет немного в такой дыре и забудет свои капризы, дурь из головы вылетит сама. А не вылетит, будет торчать там старой девой вечно. Лучше вообще не иметь дочери, чем растить строптивицу, все время ожидая какой-нибудь пакости и очередного безрассудства.
  С инженером так просто проблему не решить. Поразмыслив, банкир решил обратиться к знакомому чиновнику из полицейского управления, услугами которого он часто пользовался и щедро платил за эти самые услуги. Он не стал подробно рассказывать про случившееся, просто попросил в самое ближайшее время поработать с одним человеком.
  - Вы хотите расстроить его дела, попугать его, заключить на время в тюрьму? - Уточнил чиновник.
  - Хочу уничтожить мерзавца. - В сердцах выдал банкир. - Но потом, пока только попугать.
  Только попугать, дело ни за что не должно пострадать. Сначала пусть вернет кредит. Вряд ли Георг Шульце мог представить, что не пройдет и двадцати четырех часов, как он отменит свою просьбу.
  
  
  - Завтра утром поедешь к тетке в Вайсдорф, - это все, что сказал за завтраком отец.
  Эмма промолчала, банкир, не дождавшись ответа, удовлетворенно засопел, отдирая жилистое мясо от косточки.
  Вайсдорф, это богом забытое место, где кажется, время навсегда остановило свой бег и в этой размеренности, повторяемости ты тонешь, тебя затягивает какая-то опустошенность. Сюда ведет одна дорога, после любого, пусть самого маленького дождя, она превращается в непролазную трясину, до ближайшего поселения полдня пути, кругом сумрачные, хвойные леса, этакий кусочек средневекового быта со всеми свойственными ему атрибутами. Тетя Бригитта, вечно кашляющая и жалующаяся на здоровье, несмотря на цветущий вид и раздобревшее тело. Повисшее в воздухе ощущение скуки и тоски. Нет, только не это.
  Эмма решила бежать. Что такое второй этаж, сущий пустяк, разве можно его сравнивать со средневековыми башнями, в которые так любили сажать в заточение принцесс того времени. Все-таки цивилизация принесла много удобств и облегчила жизнь.
  Постельное белье для гостей было совсем новым, с толстощекими летающими херувимчиками, и у Эммы не поднялась рука искромсать его ножницами. Она связала простыню и пододеяльник, один конец полученной конструкции обвязала вокруг спинки кровати, которую придвинула к окну, второй выбросила наружу и вылезла следом.
  Наступил вечер. Небо посерело, потом стало пепельным и пропиталось сажей. Где-то внизу неразличимо чернела мостовая, не давая точного представления о расстоянии до нее.
  Проклятье, писатели, просто, вруны несчастные. И как это у них принцессы с их изнеженными ручками лазили по каменным стенам башен. Ее пальцы онемели, едва она опустилась на уровень окна, так, что обратно было уже не взобраться, а опуститься ниже тоже. Руки немели все больше и больше, наливаясь больной тяжестью, в ужасе закрыв глаза, девушка чуть ослабила хватку и тут же заскользила вниз. Ладони обожгло огнем. Пальцы сами разжались, и Эмма упала. Короткий, стремительный миг полета и мостовая встретила ее острой болью в правой ноге.
  Лицо матери вытянулось, когда Эмму внесли в прихожую и положили на кушетку. Фрау Шульце с трудом выпроводила прохожих, доставивших дочь, сунув каждому по купюре.
  - Какой ужас, какой позор. - Шептала она, как застрявшая на одном месте грампластинка и никак не могла остановиться.
  В это время раздался шум подъехавшей автомашины, это вернулся домой Шульце. Вопреки всем ожиданиям он не стал кричать на дочь, топать ногами и резко багроветь, наоборот был необычно тих, выглядел усталым и заторможенным.
  - Что случилось моя девочка, ты в порядке? - неожиданно спросил он. Такое проявление внимания было странным.
  - Какой ужас, какой позор! - все не могла успокоиться мать.
  - Я все равно не выйду замуж за Лоссена, - заявила Эмма, кривясь от боли в ноге.
  - А за инженера Беккера? - поинтересовался отец.
  - Что? - Эмме показалось, что она ослышалась.
  - За инженера Беккера пойдешь?
  - Конечно.
  - Что ты сказал? - фрау Шульце растерянно переводила взгляд с дочери на мужа.
  - Я решил, что этот брак очень удачная и выгодная партия для Эммы.
  - Но почему, Георг?
  - Я так решил.
  - А как же Лоссены?
  - Никак. Их дела сейчас неважны и, вообще, идея о союзе с ними была не совсем удачна. Кроме того ...
  Телефонный звонок помешал ему закончить мысль. Банкир снял трубку, послушал и удивленно посмотрел на жену.
  - Это служанка. Она сообщает, что твоя мать скончалась.
  
  
  На похоронах Эмма не присутствовала. Вывихнутой ноге, по настоянию врачей, требовался полный покой. О том, что случилось с бабушкой, она узнала из рассказа родителей. Скорее всего, у старухи отказало сердце (при ее образе жизни это не удивительно, сказал отец), ее нашли лежащей на полу возле перевернутого кресла, везде, на полу, одежде, посуде пятна кофе (меня всегда тошнило от этого напитка, заявила мама), рядом разбросанные семейные фотографии.
  Если быть честной, Эмма переживала мало. Совсем не так, как бывает при потере близкого человека. Может быть в другое время, да, ее чувства приобрели бы соответствующие полноту и боль, но ... Сейчас все ее мысли были заняты лишь Беккером и предстоящей свадьбой. Так что, пропустив похороны, горевала она не сильно.
  Через неделю после погребения было оглашено завещание, звучало оно издевательски. Бабушка отдала все свое имущество и деньги в фонд бездомных и беженцев имени святой Стефании, внучке Эмме были отписаны кофейный набор посуды с мешком (вес около пяти килограмм) кофейных зерен и ящик с разными предметами.
  - Я так и знал, я так и думал, - смеялся банкир Шульце, не в силах сдержать распирающей его ярости. Фрау Шульце сидела как статуя, прямая, красная и потная.
  - Бедная бабушка, - единственная пожалела умершую Эмма. - Она так и не выздоровела.
  Чуть позже, в одиночестве, она разобрала подарок старухи.
  Под выражением "кофейный набор" скрывались знакомая ей чашка с побуревшими от времени внутренними стенками и турка для варки кофе, с которой она так намучилась. Ящик был размером с небольшой чемодан. Девушка открыла его, и, о неожиданный сюрприз, сверху лежала фотография Беккера. Та, с гаечным ключом, которую она выпросила в день своего первого посещения лаборатории, которую потеряла и которую так искала. Снимок был весь в грязных разводах, с одной стороны чуть надорван.
  - Старая сволочь! - не сдержалась Эмма и бережно отложила фотографию в сторону.
  Далее в ящике были свалены различные мелкие безделушки и ничем не связанные с собой предметы: фарфоровые статуэтки людей и животных, фотографии ... и маленький, игрушечный автомобиль. Грузовичок с красной крышей и зеленой, в разводах, кабиной. Эмма задумчиво повертела его в руках, потом равнодушно побросала все обратно в ящик и задвинула его под кровать.
  Никому ненужный и ничего не стоящий хлам.
  
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  
  ЗАВЕЩАНИЕ
  
  День, который изменил судьбу Елены и судьбы десятков других людей, начался весьма обычно. С утра все шло по заведенному распорядку - письма, кофе, звонки. После одиннадцати часов, как раз к началу прогулки, появился Стам.
  - Доброе утро, фройлен Симсон. Выглядите, как всегда, великолепно.
  - Спасибо.
  Мужчины уединились в кабинете, Елена принялась наводить порядок в бумагах.
  - Только смотри, никому.
  Чуть искаженный голос Беккера. Очевидно, он случайно нажал кнопку громкой связи у себя на столе. Рука Елены потянулась, чтобы отключить звук и остановилась на полпути.
  - Три-четыре месяца, больше я не протяну, так сказал врач.
  - А он не мог ошибиться, Петер?
  - Я консультировался еще у двух разных людей. Их мнение совпало.
  Наступила зловещая тишина. Девушка сидела насторожившись. Будет очень плохо, если ее застанут за подслушиванием. Но и отключиться она не хотела.
  - И что, ничего нельзя сделать?
  - Ничего.
  - Ужасно.
  - Смотря, с какой стороны посмотреть. Жизнь, иногда, довольно скучная штука.
  Беккер, кажется, старался держаться философски.
  - Мне очень жаль, Петер.
  - Мне иногда тоже, - от смешка босса Елену передернуло.
  - А что Клара?
  - Она не знает. Никто не знает, только врачи, я и, вот теперь, ты. И никто не узнает, пока это не случится. Ты меня понимаешь?
  - Но почему?
  Было слышно, как под Беккером заскрипело кресло.
  - Потому, что я так хочу. Мне не надо этих сотен сочувствующих взглядов в лицо и любопытных в спину, сплетни, пари на тему когда, каким образом, как быстро и так далее. Черные одежды присутствующих и их скорбные лица на подобных мероприятиях напоминают мне воронье, слетевшихся на запах предстоящей падали. И, вообще, - он понизил голос почти до шепота, Елена склонилась над самым столом, вслушиваясь, - иногда я думаю, а сколько человек в мире искренне пожалеют обо мне? Мало ... может совсем никто ...
  Вздох, после чего голос зазвучал опять громко и почти обычно.
  - Пусть все случится неожиданно и быстро. Врач, по крайней мере, так обещает.
  - Ясно, - подвел итог Стам. - Прости за любопытство, но жизнь есть жизнь и у нее свои правила. Вы подготовил завещание?
  - Мне было лень расписывать все подробно, в конце концов, как мне судить, кто достоин больше, а кто меньше. Когда я был молод и здоров, подобное удавалось мне легко, сейчас я понимаю, как это глупо. Я стал скептиком, хе-хе ... Я просто выделил три группы. Жена и дети, как ближайшие родственники, получат все акции и девяносто процентов недвижимости и сумм по счетам. Дальние родственники оставшиеся десять процентов. Остальным по списку я просто перечислил твердые суммы.
  - Значит, Клара и Эндрю с Элеонорой получат поровну?
  Беккер захихикал, в этом было нечто ненормальное.
  - Ты невнимателен, Себастьян, как всегда. Я сказал жена и дети, но я не уточнил кто именно. А, вдруг, помимо Эндрю и Элеоноры найдутся еще. Чем они хуже? Пусть уж не останутся обделенными. Знаешь, у меня случались бурные периоды в молодости, и кто знает, к чему они привели.
  - Вот как.
  Наступила пауза, которая прервалась очередным вздохом Стама.
  - Это так печально. Я даже не знаю, что сказать.
  - И не надо. Не надо ничего говорить, не надо ничего делать. Пусть все идет своим чередом. Ты не составишь мне компанию, я хочу съездить в город?
  - Конечно.
  Послышался шум сдвигаемой мебели, шаги. Елена торопливо отключила микрофон и уткнулась в бумаги, придав своему лицу отрешенно-деловое выражение. Кажется, ей удавалось это не очень - щеки пылали, а ладони рук противно вспотели.
  Открылась дверь кабинета.
  - Я съезжу по делам в город, через час вернусь. Пусть к этому времени накроют обед.
  Елена подняла голову:
  - Хорошо, господин Беккер.
  Стам выглядел очень задумчивым.
  - До свидания, Елена.
  - До свидания, господин Стам.
  Она посмотрела им вслед. Две мужские фигуры, теперь они представлялись ей совсем в ином, контрастном свете. Как она была слепа. После всего услышанного Петер Беккер уже не воспринимался иначе, как умирающим. Он был теперь не старым и утомленным. А до неприличия истощавшим и иссохшим, во всей фигуре, походке, даже речи, находила она теперь скрытую обреченность и неизбежность скорого финала.
  А ведь они ровесники, Беккер и Стам. Кто бы теперь поверил. Да, даже деньги не могут изменить судьбы и купить новую жизнь.
  Весь оставшийся день она была заторможенной, погруженной в свои мысли. Это заметил и босс.
  - Что с вами, фройлен Симсон, вы плохо себя чувствуете?
  - Да нет, просто слегка душновато.
  - Можете уйти сегодня пораньше, - милостиво разрешил он.
  Пораньше не получилось. Пока Елена прошлась по магазинам и заглянула в парикмахерскую, весенний день быстро сменился сумерками с холодным ветром. К себе она добралась затемно.
  Брат сидел в кресле, укутавшись в одеяло, и с мрачным лицом смотрел телевизор.
  - Как дела?
  - Нормально. Вот только что-то знобит.
  - Ты ужинал?
  - Не хочется.
  - Я сейчас быстро что-нибудь приготовлю.
  Александр не ответил. Она разогрела кусок бекона с картошкой, разложила все на две тарелки, добавила сверху овощей и отнесла в комнату. Отдала брату его порцию, сама уселась на диван, поджав ноги.
  - Ну, как?
  - Вкусно, - уныло согласился брат. У него явно не было аппетита. Сама Елена уплетала с огромным удовольствием.
  - Послушай, а чем сейчас болеют больше всего?
  - Чего тебя это так заинтересовало?
  - Так, просто.
  - Ну, наш век считается веком двух болезней - рака и СПИДа. Какая тебе нравится больше?
  - Рак, - серьезно ответила Елена. - Мне больше нравится рак.
  
  
  Свою мысль она развила утром.
  - Я думаю, мой босс стоит порядка двадцати миллионов, - выдала Елена за завтраком.
  - Впечатляющая сумма.
  Инфантильность брата ей не понравилась.
  - Я не верю, - сказала девушка зло, - что подобные суммы можно заработать честным путем. Чуть копни и на тебя хлынет столько грязи. Посмотри вокруг, множество людей работают не жалея сил и времени, а что они имеют в итоге? Ничего. Разве это справедливо?
  - Конечно, нет. Но, я не понимаю, почему ты так нервничаешь. Ты выглядишь чересчур взволнованной.
  Елена набрала в грудь побольше воздуха, задержала и решительно выдохнула:
  - А как бы выглядел ты, если узнал бы, что месяца через три-четыре твой босс умрет.
  - Вот как. А что с ним такое?
  - Я думаю рак.
  - Жаль, - произнес брат абсолютно без сочувствия. - Ты нашла такое хорошее место.
  - Вот именно. Через четыре месяца я опять окажусь на улице, опять буду стоять по очередям в поисках работы и терпеть, когда мне заглядывают под юбку и шарят глазами по груди.
  - Ну не все так плохо. Сравни, например, положение твоего босса к тому времени.
  - Так вот, босс оставляет завещание, в котором есть интересный пункт относительно наследования его имущества детьми. Конкретно кто, не оговаривается. Просто дети, все, которые отыщутся. Он не исключает подобного варианта, ибо провел, по его выражению, бурную молодость.
  - Я бы с удовольствием ...
  - Так вот, если я случайно от него забеременею ...
  - ... усыновился, - Александр осекся и с недоумением посмотрел на Елену, уж не ослышался ли. - Случайно что?
  - Ну не случайно, конечно. Подобные вещи происходят случайно только у девы Марии.
  Она стала злиться. Разговор и так давался ей с большим трудом, она долго к нему готовилась, все не могла решиться, а он ничем не хочет ей помочь и облегчить положение.
  - Да ты с ума сошла! - до брата, наконец, дошел смысл всего. - Слушай, ты соображаешь, о чем говоришь?
  - Вполне.
  - Вполне! - Александр вскочил, опрокидывая чашку, не обратил на это никакого внимания и заходил перед столом широкими шагами, туда-сюда. Потом резко остановился и начал кричать:
  - Да ты ничего не соображаешь. Ты просто дура. Ну, это же надо такое выдумать.
  - Придумай лучше! - заорала Елена в ответ. - Придумай, если сможешь. Почему мы, ты, я должны всю жизнь быть в этой нищете, прислуживая ничтожествам? Где справедливость, ответь мне? Жена истеричная, скучающая стерва ... Чем мы хуже их, других? Пойми, это наш шанс и мы обязательно должны его использовать. Такого больше может не быть никогда, и мы будем потом все время сожалеть, что упустили его.
  Напряжение последних дней, наконец, сказалось, и вся скопившая тяжесть хлынула обильными слезами. Брат не мешал ей выплакаться, постепенно девушка успокоилась.
  - Но ведь ты, кажется ...
  Елена догадалась, о чем он:
  - Да, да, я еще девственница, ну и что?
  - Да нет, просто.
  - Совсем не просто, - огрызнулась она. - Но так как рано или поздно это обязательно случится, то пусть оно будет стоить несколько миллионов. Я считаю, цена вполне достойная.
  - Нет! - твердо сказал Александр. - Это плохая идея. Одно дело флирт, интрижка, женитьба, наконец, и совсем другое то, что ты задумала. Ничего путного из этого не выйдет. Ты просто устала, пойди отдохни, выспись, а завтра утром сама поймешь, какие глупости здесь говорила.
  Елена не стала спорить. Она чувствовала себя страшно опустошенной и измученной, словно из тела выкачали всю кровь и взамен влили свинец, ужасно тяжкий и сковывающий все движения и мысли.
  Спать, конечно, спать. И все пройдет само собой, станет ясным и понятным, и жизнь снова наполнится смыслом и надеждами.
  Спала она, как убитая.
  
  
   "К сожалению, в ближайшие три-четыре месяца я буду очень занят, к тому же врачи, оценивая мое состояние здоровья ослабленным, вряд ли согласятся на длительный переезд, особенно связанный с резкой сменой климата. Исходя из вышеизложенных соображений, я планирую посетить Вас, мой друг, во второй половине года, ближе к зиме. С надеждой на встречу, искренне ваш, Петер Беккер".
  Беккер просмотрел напечатанный текст и удовлетворенно кивнул головой.
  - Хорошо. Отправьте данное письмо по этим двум адресам. Чуть позже я дам список людей, каждому из которых следует отослать аналогичные тексты. Путешествовать и отдыхать будем зимой. Кто-нибудь звонил?
  - Ваша мать (старая ведьма). Спрашивает, помните ли вы, что она отправляется на курорт во Францию, и собираетесь ли вы, в связи с этим, навестить ее перед отъездом.
  - Нет, в смысле помню, но не собираюсь ... Закажите ей цветы от моего имени и пошлите с извинениями. Сошлитесь на мою занятость.
  - Хорошо, - Елена сделала запись в блокноте.
  
  
  После обеда появилась жена. Источая аромат духов, она стремительно сбросила на кресло плащ и на ходу спросила:
  - Он у себя?
  - Да, но, господин Беккер сейчас занят.
  Не обратив внимания на ее слова, женщина скрылась в кабинете. Пробыла там совсем немного и вышла разъяренная. Все лицо покрыто красными пятнами.
  - Какой скряга.
  - Я могу помочь вам чем-нибудь? Может воды? - Елена собрала все силы, чтобы скрыть какое удовольствие доставляет ей подобная картина.
  - Нет! - жена Беккера никак не могла успокоиться. - Боже мой, пожалеть для жены каких-то тридцать тысяч.
  Пока она натягивала перчатки, Елена всматривалась в ее лицо, пытаясь понять, что там может скрываться внутри, под этой холеной кожей. Какие мысли, чувства, кроме обиды от отказанного подарка. Подозревает ли она о надвигающейся беде? Догадывается ли она, что происходит с ее мужем? Неужели столько лет живя вместе, рядом, ты ничего не почувствовала, ничего не увидела? Где же та мистическая связь между двумя супругами или выдумали все писатели, чтобы выбить дополнительную слезу из расчувствовавшейся читательницы и повысить тираж? "Они жили долго-долго и умерли в один день".
  Жена обернулась, что-то почувствовав.
  - В чем дело, что вы так смотрите на меня?
  Елена быстро нашлась с ответом:
  - У вас воротник загнулся.
  Клара Беккер принялась нервно крутить шеей.
  - Где? В каком месте? Я ничего не вижу.
  - Уже все в порядке.
  Наконец жена удалилась. А ведь словно на падаль прилетела, как гриф какой-нибудь, вдруг пришло в голову Елене. Неужели все же почувствовала?
  
  
  Если бы Александр Симсон сравнил себя нынешнего с собой месячной давности, то весьма удивился бы переменам в своем облике и своем поведении. И месяц назад, как человек здравомыслящий, он бы задумался над увиденным и постарался сделать выводы, а выводы подвести к конкретным действиям. Но теперь возможность объективного анализа была ему недоступна. Как и ровная линия поведения. Теперь он существовал только в двух крайних состояниях - возбужденно-веселом или подавленно-апатичном. Оба они являлись простым отражением его внутреннего мироощущения.
  Любимым его времяпровождением было лежать на тахте и часами неподвижно смотреть в потолок. Таким и заставала его приходящая с работы Елена.
  - Как прошел день?
  - Так.
  - Чем занимался?
  - Думал.
  - Много?
  - Даже слишком.
  Елена пожимала плечами, переодевалась и возвращалась на кухню.
  - Ты будешь есть?
  - Спасибо, не хочу.
  - А что ты кушал в обед?
  - Ничего.
  - Тогда быстро садись, я положу тебе побольше.
  Но он, действительно, ел мало и совсем без аппетита, через силу, заставляя себя глотать куски. Увы, но сестра занятая своими мыслями, не придавала серьезного значения такому поведению брата. Ей было не до этого.
  А потом вдруг нападали приступы бурного веселья. Стол накрыт, посреди многочисленных тарелок с салатами, рыбой и сыром, возвышается бутылка вина.
  - По какому поводу пир?
  - Мне просто хорошо.
  - И все?
  - А разве этого недостаточная причина? - он хватал ее за руки и принимался кружить по комнате, потом щипал за нос. Не ожидая такого коварства, Елена возмущенно вскрикивала. Брат бросался бежать, она устремлялась следом, роняя на пол стулья. Снизу раздавались возмущенные крики и барабанили по трубе.
  - Все, успокоились.
  Александр торжественно садился за стол, наливал вина и поднимал свой бокал к Елене.
  - За нас. Я тебя люблю.
  
  
  В утренней почте было два письма с просьбами о пожертвовании в пользу детских приютов; она положила их сверху. Беккер мельком глянул и сердито отодвинул письма в сторону.
  - Зачем вы даете мне это?
  - А что я обязана сделать, разве письма адресованы не вам?
  Тон Беккера смягчился.
  - Это моя вина, признаю, я забыл предупредить. У фирмы есть утвержденный годовой план пожертвований, в котором оговорены суммы и адреса получателей. Бухгалтерия, согласно этому плану, ежемесячно производит соответствующие перечисления. Поэтому потрудитесь впредь сразу выбрасывать подобные обращения и на них не отвлекаться.
  Ситуация была более чем ясна, но Елена не спешила уходить. Суммы, о которых шла речь в письмах, были мизерны и несопоставимы с ежедневными затратами семьи Беккеров, а если учесть, что самому господину Беккеру через некоторое время не понадобится ничего ...
  - Но ведь бывают различные случаи, которые невозможно предусмотреть заранее. Если обращаются за помощью, значит, произошло несчастье, а от этого никто не застрахован, и это невозможно предусмотреть никаким утвержденным планом. Пожар, наводнение, землетрясение ... болезнь - это может случиться с каждым.
  Она сделала паузу, босс не ответил.
  - Помогая детям, вы только укрепите свое доброе имя.
  Он поднял ледяные глаза.
  - Фройлен Симсон, мне показалось, я достаточно подробно и ясно изложил положение вещей. Если вы желаете работать здесь и далее, то постарайтесь понимать меня сразу. Ведь при собеседовании вы показались умной и сообразительной особой, не так ли?
  
  
  Утром она сказала просто и буднично:
  - Я все же сделаю это.
  Рука Александра, наливающего в чашку молоко, дрогнула, и по столу расползлось белое пятно.
  - Опять.
  - Да, опять, и на этот раз окончательно. А что, по-твоему, я должна делать?
  - Ничего.
  - Если я не буду ничего не делать, то через четыре месяца останусь без работы и без средств к существованию. Я опять пойду по объявлениям, найду какое-нибудь место, меня возьмут охотнее других, потому что я, между прочим, смазливенькая, а потом, чтобы сохранить это место, мне придется спать со своим начальником, а может и не с одним, и не делай такие глаза, это обычная нормальная судьба всех молоденьких секретарш.
  - Кто тебе сказал, что ты смазливенькая?
  - Сама догадалась.
  - Но это же проституция.
  - Да, скрытая ее форма. А кто из нас не занимается этим? Пусть ты не продаешь тело, но зато торгуешь своими мыслями, принципами, идеями, душой ради достижения каких-то благ и целей. Покажи хоть одного, кто не делает этого. Все мы путаны, Александр.
  - Тогда просто пойди на панель.
  Брат никак не мог доесть тарелку хлопьев. Он крутил ложкой, размахивал ей и, казалось, сейчас сломает. В отличие от него Елена чувствовала себя очень спокойно, и это доставляло ей удовлетворение.
  - Работа на панели невыгодна. Во-первых, наш город - это город студентов и, следовательно, на все согласных студенток, то есть существует большая конкуренция, во-вторых, много различных издержек - болезни, сутенеры, полиция и за все надо платить, значит, невыгодно, в-третьих, опасно, мало ли кто залезет тебе в постель, может маньяк какой или извращенец.
  - Слушай, ты что, смеешься надо мной? - изумился Александр Симсон.
  - Ничуть. Я просто пытаюсь рассуждать логично и оценивать ситуацию объективно. Так вот, в итоге мне все равно придется спать с тем, кем не хочется, то почему я не могу попытаться заработать на этом достаточно, чтобы больше никогда не унижаться и не опускаться до подобного.
  - Ну, хорошо, - брат совладал с нервами и смог запихнуть в рот ложку расползшихся хлопьев. - А если он просто выгонит тебя? Знаешь, существует множество мужчин, которые не потерпят рядом с собой соблазненную девушку и постараются побыстрее избавиться от нее из чувства самосохранения. Что тогда?
  - Мне не требуется быть с ним рядом, - снисходительно пояснила Елена. - Мне нужно от него забеременеть и все. Пусть прогоняет, потом, когда он умрет, я просто предъявлю ребенка и возьму свою часть наследства.
  - А если с первого раза забеременеть не удастся? А потом он тебя прогонит. Что тогда?
  - Надеюсь не прогонит. К тому же еще одна победа при теперешнем его положении заставит быть его снисходительным ко мне, очередной его ... Хотя, кто его знает, этих богачей.
  - Вот видишь. В результате останешься без работы и опозоренная. Поэтому, я тебе запрещаю, слышишь, запрещаю даже думать об этом. Я сам заработаю нам деньги.
  
  
  - Значит, вы согласны продолжить?
  - Мне нужны деньги. Деньги и ощущения.
  - Деньги нужны всем, - мужчина пришлепнул губами, - а вот ощущения больше интересуют меня.
  Мужчина раскрыл "дипломат" и вынул из него коробку с несколькими вертикально стоящими пробирками. Взял шприц, вскрыл стерильную упаковку и по очереди, каждый раз меняя иглу, набрал в шприц жидкости из нескольких пробирок.
  - Получится интересная смесь. Ну, ты готов?
  Александр Симсон лег на кушетку. - Вы уверены, что это не опасно?
  - Не более чем с другими компонентами. Гарантия девяносто девять и девять, девять, девять ... Столько девяток после запятой, сколько может представить твое богатое воображение.
  - А почему не сто?
  - Это наука, - мужчина нетерпеливо качнул шприцом. - Здесь тебе никто сто не даст, даже господь бог. Он сам создавал мир наверняка, а в итоге получилось этакое дерьмо. Что же тогда говорить о нас, простых смертных. Ну, давай.
  Александр Симсон покорно протянул вперед левую руку.
  
  
  Настал день, когда ей пришлось задержаться допоздна. Совет директоров представил отчет о проделанной работе за минувшее полугодие и план перспективного развития на следующее. Беккер целый день изучал присланную утром папку, а после обеда пригласил секретаршу в кабинет и начал диктовать свои замечания.
  - Значит, так, страница три. Настоятельно следует уделить больше внимания освоению восточного рынка ...
  Каждое замечание тянуло в среднем минут на пять и так почти на каждой из более, чем ста страниц. Часто Беккер останавливался, недовольный найденным выражением, и пытался выразить свои мысли по-иному, иногда требовалось вернуться назад, к уже исправленному и переделать заново. Процесс явно затянулся.
  Спустя несколько часов такого напряженного труда, голова Елены стала напоминать набитый ватой шар, мысли путались. Босс же, напротив, не выказывал никаких признаков усталости.
  Наконец девушка стала все более откровенно поглядывать на часы, и Беккер согласился:
  - Да, вы правы, уже поздно, и мы все равно не успеем закончить. Только испортим сделанное. Ложитесь, отдыхайте, вам уже постелили.
  Изнемогая от усталости, Елена прошла в предназначенную для нее комнату и мгновенно уснула.
  На следующий день они продолжили работать, и добрались до конца уже под вечер. Беккер поблагодарил ее за работу, пообещал сводить в ресторан пообедать, она попрощалась и поспешила домой.
  Добралась затемно, окна квартиры не горели, и это было странно, брат не говорил ей, что собирается отлучиться.
  Чувствуя тревогу на сердце, Елена торопливо взбежала по лестнице и открыла дверь.
  - Александр.
  Никто не отозвался. Она включила свет и прошла в комнату. Брат лежал на тахте, укрывшись одеялом. Боясь, она осторожно дотронулась.
  - Александр.
  Он зашевелился, долго крутился и высунул из-под одеяла голову. Измученное, потное лицо, неряшливо взбитые волосы и красные глаза. Пересохшие губы.
  - Ты ужасно выглядишь.
  Он дотронулся рукой до виска и болезненно поморщился.
  - Да я просто умираю!
  - Что случилось?
  Он отмахнулся, нескладно вылез из-под одеяла и, осторожно переставляя ноги, двинулся в ванную.
  - Что ты ел вчера, сегодня? Что с тобой?
  Он опустил голову под струю холодной воды, подержал ее так, потом вынул и, разбрызгивая капли, сообщил тоскливо:
  - Час назад я думал, что кончусь раньше твоего шефа.
  - Что случилось? - повторила Елена.
  Александр сгорбился на краю ванны.
  - Я был не прав, когда говорил, что наш век это век двух болезней. На самом деле их три.
  - И какая же третья?
  - Наркомания.
  Внутри Елена как будто что-то опустилось. Сразу вспомнились его перепады в настроении, странное поведение этих дней. Девушка устало прижалась к стене. Ну почему так происходит? Только вроде что-то наладилось и вот. Жалость к себе, к нему, к ним переполняла ее.
  - Как ты мог!
  - Знаешь, у меня была идея, великолепная, оригинальная. Я мог бы написать такую книгу, какой еще не писал никто. Но мне необходимо было попробовать это самому. Ощущения, как это приходит, как выглядит, куда пропадает, что дает. Как это интересно, Елена. Удивительный, волшебный мир, но, к сожалению, очень кратковременный.
  - Откуда у тебя наркотики?
  Александр опустил голову.
  - Я не могу тебе рассказать этого. Это очень секретно.
  - Я тоже не из болтливых. Рассказывай.
  - Я давал слово.
  - С ним и подохнешь. На твоей могиле напишут "Человек слова".
  Если бы сестра просто просила, он бы вряд ли рассказал. Но, в ее голосе была такая издевка, что Александр сдался.
  - Меня познакомили с одним человеком, он медик и занимается какими-то исследованиями. Проводит эксперименты, пытается отыскать препараты, точно имитирующие человеческие чувства. По воздействию они схожи с наркотическими веществами, но не вырабатывают, в отличие от наркотиков, зависимости. Чудак, он даже платил мне, чтобы я рассказывал, что ощущаю.
  - И этот подонок снабжал тебя этой гадостью?
  - Он не подонок, а ученый.
  - Ну и пусть бы тренировался на мышах.
  - Мыши не умеют разговаривать. От них невозможно узнать, что они испытывают.
  - И как зовут этого гения?
  - Винкельдорф.
  
  
  Любое целенаправленное и постоянное воздействие в конечном итоге приводит к результату.
  Именно таким образом сгоняют лишний вес различными диетами, достигают оргазма, накачивают колеса и мускулатуру, учат иностранные языки и умирают. Вода камень точит - так обозначил народ эту нехитрую истину. Если, условно говоря, принять за камень Александра Симсона, а за воду Елену с ее идеей, то сопротивление камня оказалось совсем недолгим. Заболев, он перестал быть категоричным и уверенным в себе, и махнул рукой на авантюру сестры.
  Та действовала планомерно.
  Главное решиться, сделать первый шаг, переступить невидимую, отмеченную самой себе линию, после которой остается только идти вперед; решение на каждый последующий шаг всегда дается легче, чем на предыдущий.
  По расчетам самые благоприятные дни для того, чтобы забеременеть, приходились на конец мая. Самым удобным днем была пятница, последний рабочий день перед уик-эндом. Посещения и звонки после обеда, как правило, прекращались, жена Беккера в это время никогда не появлялась. Оставалось решить всего две проблемы: заставить Беккера переспать с ней и нейтрализовать Максимилиана, который постоянно бродил по дому туда-сюда и мог появиться в самый неподходящий момент, чтобы все испортить. Фрау Кардиган она не опасалась, та со свой кухни никуда дальше гостиной не выходила. До назначенного срока оставалось неделя, а как решить эти проблемы Елена представляла весьма смутно.
  Стремительно пролетели три дня. Александр целыми днями лежал на кровати и почти ничего не ел. На вопросы о самочувствии либо отмалчивался, либо отвечал односложно "плохо". Елена страшно за него переживала и чувствовала себя растерянной. Время шло, ничего путного в голову не приходило и все это вместе взятое приводило ее в отчаяние.
  
  
  - Мне необходимо встретиться с твоим ученым засранцем.
  Такое заявление прогнало даже постоянную апатичность Александра Симсона. Он вскочил, словно подброшенный пружиной.
  - Зачем?
  - Это мое дело.
  - Ты должна мне сказать. Ты обязана мне сказать.
  - Я никому ничего не должна! - раздраженно отрезала Елена. - Мне надо с ним встретиться и ты мне в этом поможешь.
  Вспышка активности быстро обессилила брата, и он устало сгорбился на тахте, опустив голову на колени. Он не мог ни спорить, ни указывать, ни сопротивляться.
  - Я не знаю, где он находится.
  - Но вы ведь как-то встречались?
  - Я договаривался через третьих лиц.
  - Значит, договорись еще раз.
  - Что я ему скажу? - произнес Александр тоскливо. - Мы друг другу ничего не должны. Каждый получил свое. Наши отношения закончились.
  - Говори, что хочешь. Говори, что болен, говори, что здоров, говори, что счастлив, говори, что можешь ему помочь, говори, что можешь его озолотить. Просто встреться с ним где-нибудь на улице и все. Дальше уже моя забота.
  
  
  Встреча состоялась в парке. Мужчина был недоволен, о чем-то сердито выговаривал Александру. Елена разглядывала, устроившись на скамейке в нескольких метрах о них.
  При виде Винкельдорфа невозможно было поверить, что он ученый, работающий в столь сложной области. Где мощный лоб с черепом, внутри которого покоится мозг достойный поставленных задач, дерзких и грандиозных? Где глаза, горящие фанатизмом и верой в собственные силы? Где лицо, отмеченное гениальностью и одержимостью? Не было этого и в помине. А только лишь плешь посреди редких, торчащих в разные стороны, жидких волос, бесцветные глаза за очками и плебейский нос картошкой на заурядном лице.
  Максимум, что она могла дать ему, со ссылкой на его высшее образование, это должность сельского учителя, мысли которого давно и прочно заняты лишь собственным нестриженным газоном.
  После короткой беседы брат и мужчина расстались. Обождав, когда последний отдалится, она двинулась следом. Вечерний город переливался огнями и походил на огромную разноцветную гирлянду, это состояние радости невольно передавалось множеству людей бредущих по улицам, сидящих за столиками уличных кафе, высунувшихся из окон домов; многочисленный веселый, беззаботный гомон еще больше усиливал ощущение покоя и удовольствия жизнью. Лишь Елена испытывала чувство непопадания в общую эмоциональную волну, ее мысли были заняты печальными, сложными вопросами.
  Пройдя неторопливым шагом полквартала, мужчина направился к высокому дому. Елена ускорила шаг и к входной двери они подошли почти одновременно. Мужчина набрал код замка и вошел внутрь, Елена проскользнула следом. Он не обратил на нее никакого внимания. Так же вместе они поднялись на третий этаж. Мужчина открыл свою квартиру, включил свет в прихожей и лишь тогда обернулся.
  - В чем дело?
  Теперь, при хорошем освещении, она смогла рассмотреть его получше. Действительно, типичный ученый, с каким-то полусонным и рассеянным взглядом за толстыми стеклами очков. Таких надо брать сразу и больно, ошеломляя напором, и чем больше шума получится при этом, тем лучше, тем быстрее этот тюфяк сдастся.
  Девушка решительно прошла внутрь квартиры, мужчине ничего не оставалось, как последовать следом. Она подождала, пока дверь захлопнется, набрала в грудь побольше воздуха, развернулась и громко, жестко заговорила, почти закричала:
  - Мой брат умирает и это вам так просто не сойдет. Я пойду и заявлю в полицию.
  Странно, но, мужчина ничуть не испугался. Внешне он остался абсолютно таким же флегматичным.
  - Вы не могли бы говорить потише, у меня отличный слух. И я не понимаю, о чем вы.
  - Вы снабжали моего брата Александра наркотиками, от которых он умирает.
  Теперь мужчина понял.
  - Милая девушка, не наркотиками, наркотики у нас запрещены, и их распространение преследуется по закону и правильно делается, а опытными образцами лабораторных препаратов. Причем заметьте, никто их вашего брата насильно принимать не заставлял. Он у вас, кажется, писатель, вернее считает себя таковым, ему нужны были ощущения, он ко мне пришел, я их ему дал, на основе полной взаимной договоренности и обоюдного согласия. Так что никакого криминала здесь нет. А теперь давайте попрощаемся, извините, у меня был трудный день, я устал и желаю отдохнуть.
  Елена поняла, что первая атака сходу не удалась. Что же, придется действовать по-иному. Она села на кушетку, закинула ногу за ногу, обвела взглядом вокруг себя. Дверь в конце коридора была раскрыта, далее в полутемной комнате угадывался стол с микроскопом, множеством пробирок и еще каких-то стеклянных предметов. Замечательно.
  - Хорошо, я согласна, может быть это не наркотики. Но согласитесь, человек, обладающий необходимым оборудованием, сырьем, и, что самое главное, головой, способный производить препараты, так удивительно похожие на наркотики, не может не заинтересовать если не полицию, то уж соответствующий криминальный контингент точно.
  Мужчина скорчил недовольную гримасу.
  - Ваш брат показался мне интеллигентным, исключительно порядочным и надежным человеком.
  - Все лучшие качества родителей перешли ему, - подтвердила Елена. - Мне досталось самое плохое.
  - Я уже заметил, - сухо сказал хозяин квартиры. - Что вы хотите? Ведь вы пришли сюда шантажировать меня, не так ли?
  - Именно. Брат говорил, что вы одержимы идеей создания препаратов абсолютно точно воспроизводящих человеческие чувства.
  - Допустим.
  - А можно чуть подробнее?
  - Зачем вам, - вздохнул он, но стал пояснять. - Любая человеческая реакция, в конечном счете, сводится к определенным химическим реакциям или набору таких реакций. Ионы, катионы, свободные радикалы. С их помощью можно воссоздать любое человеческое чувство - боль, радость, счастье, зависть. Теперь поменяйте причину и следствие, найдите нужные реактивы и сможете воспроизвести любое ощущение. Предписывать его, как лекарство.
  - Я хочу купить любовь, - сказала Елена.
  - Не понял.
  - ЛЮ - БОВЬ! - выразительно произнесла она по слогам. - Я хочу купить у вас любовь мужчины в обмен на мое молчание. Сильное, похотливое, грубое желание самца.
  - Вот как, - усмехнулся мужчина. - А мне кажется, вам легко окажут подобные услуги бесплатно.
  - Это не ваше дело. У вас есть товар, я желаю его приобрести, цена, мне кажется, достойная.
  Винкельдорф скривил губы, размышляя, потом встал, прошел в комнату. Некоторое время возился там, был слышен металлический лязг. Наконец он вернулся с маленькой бутылочкой, наполненной белыми таблетками.
  - Пожалуйста, принимается в любое время, лучше после еды, чтобы не раздражать желудок, прекрасно растворяется в жидкости, не имеет вкуса и запаха, способствует интенсивной выработке тестостерона и еще нескольких гормонов. Начало действия - пятнадцать минут после приема, продолжительность около часа.
  - А есть какие-нибудь побочные эффекты? И это не опасно?
  - Ничуть.
  - А норма приема?
  - Одна таблетка делает из среднестатистического человека Казанову, две превращают в быка производителя, после трех это что-то вроде отбойного молотка с вечной батарейкой, в самый раз для порнофильмов.
  - Хорошо, - Елена протянула руку, но мужчина не торопился отдавать бутылочку. - В чем дело?
  - Мне нужны гарантии, милая девушка. Мне нужна уверенность, что вы не придете еще раз завтра и не будете снова меня шантажировать. Я желаю спокойно работать, крепко спать и не думать о вымогателях.
  - Даю честное слово.
  - Ваше честное слово для меня совершенно неубедительно, уж извините.
  Елена растерялась. Вроде самый сложный вопрос решился, заветная бутылочка рядом, но ... недоступна.
  - Но в таком случае мне также нужны гарантии, что я получаю действительно то, что хочу. Вдруг вы подсовываете мне простые безобидные таблетки от головной боли.
  - Попробуйте, - предложил он с наглой улыбкой. - Так и быть, я подожду пятнадцать минут, пока подействует.
  - Обойдетесь.
  - То же самое могу сказать и вам.
  - Послушайте, - она постаралась выдавить из себя самый жалобный тон, - мне очень нужен этот препарат.
  - А мне спокойная, беззаботная старость. Давайте, милая девушка, подведем итог. Гарантии вы мне дать не в состоянии, отпускать вас ни с чем, то есть, обозленной, глупо и опасно, поэтому сделаем так. Вы пишите расписку на мое имя в том, что взяли у меня некоторую сумму денег в долг, и которые обязуетесь вернуть по первому моему требованию. Это и будет вашей гарантией и моей безопасностью. Если вы попытаетесь меня еще раз прижать, я предъявлю расписку и потребую оплату, и, наоборот, если я попытаюсь выбить из вас деньги, вы сдадите меня полиции или еще кому, кто придет в вашу умненькую голову. По-моему, это справедливо. Ну, как, согласны?
  - Согласна! - решительно сказала Елена.
  
  
  Максимилиана она решила нейтрализовать с помощью снотворного. Хотя и не нравился ей этот способ, но ничего более на ум не приходило; если проходят такие вещи в кино, то и в жизни должно хоть раз получиться.
  Винкельдорф, конечно, порядочная сволочь, но, далеко не дурак, и мысль, которую он подал насчет гарантии, она учла. Действительно, поставив так много на это дело, надо быть уверенным, что никакая мелкая случайность или нелепый сбой не нарушат действие настроенного механизма.
  Доверяй, но проверяй.
  Вечером после работы Елена заглянула в кафе, расположенное в квартале от ее дома. Обычное кафе со стандартной обстановкой внутри, типичной для подобных заведений. Слабоосвещенный зал, столики, стойка бара. Войдя внутрь, девушка огляделась, и, не спеша, двинулась по залу, старательно покачивая бедрами. Лица мужчин, кто, явно интересуясь, кто, стараясь скрыть любопытство, стали поворачиваться в ее сторону. Елена добрела до стойки, заказала напиток и села, дав возможность всем любителям осмотреть ее ноги, обтянутые тончайшими "Сан-Пелегрино". Ноги были недурны, в этом она не сомневалась. Скользя равнодушным взглядом поверх голов, она выбирала подходящую кандидатуру.
  Вон тот, возле окна, с виду типичный клерк, так и силится забраться взглядом ей под юбку. Но, может, слишком самоуверен, амбиции в собственном превосходстве прямо пропечатаны на его лице. Вон еще один, за крайним столиком, прячет взгляд за папкой с меню, а сам украдкой жмурится от ее гладких коленок. Мур-мур, мой пушистый. И, еще, наверное, вот тот у прохода, похожий на спившегося Бэтмена. Заказ уже сделал и в ожидании осматривает местные достопримечательности. Вы правильно мыслите, мистер, это действительно уникально, 86-60-89, ноги от ушей, а уши на достаточно приличной высоте. Все-таки, какие мужчины скоты, покажи им юбку и они сразу теряют голову.
  Елена допила бокал и приняла решение - клерк. Она открыла сумочку, достала оттуда платок, вытерла губы и, складывая платок обратно, взяла в боковом карманчике сумки приготовленную таблетку. Зажала ее между пальцами, повесила сумку на плечо и двинулась к выходу.
  Тем временем намеченной жертве принесли бутылку пива и тарелку, с чем-то дымящимся. Подавала полненькая официанточка в обтягивающей кофточке, которая сейчас треснет на пышных формах. Очень-очень удачно. Официантка открыла пиво, наклонившись, стала наливать; мужчина откровенно пялился на ее бюст. Елена дошла до его столика, повела плечиком и сумка свалилась на пол, рассыпая свое содержимое. Мужчина тут же соскочил со стула и бросился собирать все ее побрякушки, не забывая при этом поглядывать на ноги Елены. Официантка также опустила взгляд: какая женщина упустит возможность оценить содержимое чужой дамской сумочки? Елена повела рукой и разжала пальцы над наполненным бокалом с пивом. С беззвучным всплеском таблетка утонула в пене.
  - Ах, спасибо, вы так любезны.
  Улыбнувшись, она приняла свою сумку и пошла на выход.
  Напротив кафе, в скверике, стояло несколько скамеек, Елена села так, чтобы видеть нужный столик, и стала ждать, поглядывая на часы. Пять минут, десять. Мужчина выпил пиво сразу, налил еще, сделал пару глотков и стал есть. К исходу пятнадцатой минуты он закончил с ужином, откинулся на спинку стула и стал вертеть головой по сторонам. Подошла официантка, положила на столик счет, и в этот момент рука мужчины легла на ее ягодицы. Официантка засмеялась, вторая рука мужчины прижалась к выпирающему бюсту. Официантка перестала смеяться и попыталась отстраниться, но не получилось.
  Наверное, она закричала, но слышно не было, Елена видела только широко раскрытый рот. Далее начал разрастаться скандал, поскольку выручать официантку, которую уже взасос целовал и неистово тискал нетерпеливый клиент, бросился кто-то из обслуги. Елена еще досмотрела, как взлетел вверх перевернутый столик, и пошла прочь. Ей было достаточно.
  Следующим пунктом маршрута была аптека. Устойчивый запах лекарств заставил ее невольно поморщиться. Хозяин, седой, худощавый еврей, любезно улыбнулся:
  - Чем могу быть полезен?
  - У меня маленькая проблема, - разыграла Елена смущение. - Дело в том, что я уже три ночи подряд не могу нормально уснуть. Ворочаюсь, глаза не смыкаются, а к утру чувствую себя совершенно разбитой.
  - Это все нервы. Вы обращались к своему врачу?
  - Как-то раньше. У меня есть успокоительные капли, но они не помогают. Дело в том, что - она понизила голос, - мой муж простыл, у него заложило нос, и он стал храпеть. И это меня очень сильно раздражает ...
  - Все равно вам стоит проконсультироваться с врачом.
  - Я знаю, что он скажет. Поменьше нервничать, принимать витамины, побольше гулять.
  Елена начала беспокоиться. Старик видно скучал в одиночестве и теперь не прочь был поболтать на любую тему. Но почему все старые люди так любят давать советы? Неужели забыли, какими были в молодости и никого никогда не слушали?
  - Совершенно верно. Ведь все болезни человека от нервов. А для прогулок время сейчас просто великолепное. Смотрите, какой чудесный вечер.
  Девушка стала нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, и аптекарь, наконец, вспомнил о своих профессиональных обязанностях.
  - Могу предложить вам одно хорошее снотворное. Восемь-десять часов крепкого здорового сна гарантировано.
  - А как его правильно принимать?
  - Одной таблетки достаточно, в крайнем случае, две, но не злоупотребляйте.
  - Глотать?
  - Лучше растворить. Стакан сока или обычной воды перед сном не помешают. А если рюмка коньяка, то эффект будет самым что ни на есть оздоровительным.
  - Извините, мне крайне неудобно злоупотреблять вашим вниманием, но, я очень чувствительна ко всяким запахам. Муж говорит иногда, что я просто невыносима. Представьте, если мне вдруг покажется, что в блюде есть какой-то посторонний запах, я сразу начинаю воображать и представлять бог знает что, и уже не могу заставить себя есть.
  Аптекарь понял.
  - Не беспокойтесь. Абсолютно никакого вкуса и запаха. Очень хорошее средство.
  Елена уплатила и положила в сумочку разноцветную коробочку. Аптекарь проводил ее до дверей.
  - Прошу прощения, может быть, я вмешиваюсь не в свои дела, но такой вопрос, еще раз извиняюсь. У вас есть дети?
  - Нет. А что?
  - Вам нужно родить. И, поверьте, все ваши неврозы и все ваши мнимые проблемы сразу исчезнут и забудутся навсегда.
  - Спасибо, - улыбнулась Елена, - я обязательно подумаю над этим.
  До пятницы оставалось три дня.
  
  
  Казалось чего проще - положить таблетку снотворного в чашку с кофе, чаем или каким-нибудь другим напитком и дать выпить этот коктейль в требуемый момент нужному человеку. На деле все выходит совершенно иначе, впрочем, это всеобщий, абсолютный и объективный закон подлости, который никто не в силах отменить и потому приходится подстраиваться. Кто быстрее подстроился, тот и победитель. Но как все затруднено, когда в запасе у тебя совсем нет времени.
  Для начала требовалось приучить кое-кого к традиционным полуденным кофепаузам.
  - Спасибо, фройлен Симсон, но я не употребляю кофе, - любезно отверг Максимилиан ее предложение выпить с ней чашечку.
  - Я все равно готовлю для господина Беккера и мне совсем нетрудно сварить еще и для вас, - Елена выдала самую обаятельную улыбку. - А то я чувствую себя неловко, вы постоянно на ногах, присесть отдохнуть некогда.
  - Это просто моя работа.
  - Значит договорились. Вам с сахаром или без?
  - Фройлен Симсон, я совсем не пью кофе. Я считаю его вредным.
  - Тогда чай. Я куплю специально для вас самый лучший "Липтон".
  - Чай я тоже не пью.
  Предлагать достать специально для него пакет сока выглядело уже глупо. Елена решила сменить тактику и капризно надула губы.
  - Вы меня обижаете. Теперь я буду считать, что мое общество вам неприятно.
  Максимилиан рассмеялся.
  - Если это способ добиться комплимента, то, пожалуйста. Фройлен Симсон, я считаю вас милой, доброй и привлекательной девушкой. Но я не пью, извините, ни чаю, ни кофе, и, вообще, питаюсь строго по распорядку и предписанному меню. Это необходимо для здоровья.
  - Тогда я обижусь.
  - А это уже будет нарушением ваших профессиональных обязанностей.
  Вот и весь разговор. Ах, мое здоровье, ах, мой режим. А мне необходимо, чтобы ты не торчал в доме после обеда в пятницу. Впрочем, и сама пятница была еще под очень большим вопросом.
  
  
  В четверг ей пришлось подумать: каким образом напомнить боссу о его обещании пообедать с ней. Как назло ничего толкового в голову не приходило, оставалось просто подойти и сказать: "Господин Беккер, вы обещали сводить меня в ресторан. Я уже заждалась". К счастью, все получилось само собой.
  Когда Беккер попросил ее подготовить отчет по продажам оборудования на восточном рынке, Елена сразу сообразила, что это удобный повод для нужного разговора.
  - Недавно прочитала в журнале статью про Россию. Обычаи, образ жизни, исторические примеры. Варварская и дикая страна, несмотря на все стремление казаться цивилизованной.
  - Зато перспективный рынок.
  - Так вот, у русских есть своеобразный обычай: когда человек поступает на работу, он свой первый заработок обязан потратить на угощение и выпивку для своих новых сотрудников. Ну, для лучшего знакомства и завязывания дружественных отношений. В России каждый год выпускается десятки тысяч специалистов после учебных заведений, все они в обязательном порядке устраиваются на работу. Представляете, как много там сразу начинают пить.
  - Да, я знаю про это. Русские вообще любят выпить и посидеть компанией.
  - Господин Беккер! - произнесла Елена торжественно. - Мне кажется, что отдельные обычаи некоторых народов совсем неплохи, и, поэтому, я осмеливаюсь пригласить вас, хоть и с опозданием, покушать со мной и, прошу прощения, не могу принять отказа.
  - Пока у меня еще есть деньги, - хихикнула она.
  Петер Беккер откинулся назад на спинку кресла, и лицо его стало расползаться в улыбке.
  - Какой ужас, я совсем запамятовал, что обещал с вами пообедать. Значит так, фройлен Симсон, выберите какой-нибудь ресторан, лучше всего с итальянской кухней, и закажите для нас столик. И платить, конечно, буду я. Вы лучше купите себе новое украшение.
  Елена притворно вздохнула: - Ах, разве я могу сопротивляться.
  Нужный ресторан она присмотрела уже давно, и столик на пятницу был уже заказан.
  
  
  В пятницу, едва поднявшись, она приняла холодный, почти ледяной, душ, потом докрасна растерлась полотенцем, пока не почувствовала, как кровь буквально забурлила под кожей. Надела новое кружевное белье, итальянские колготки, сделала легкий макияж и подкрасила губы. Потом осмотрела себя в зеркало.
  Сексуальная, даже слегка порочная, но только слегка, смуглая кожа оттенена белоснежными кружевами, ноги красиво очерчены упругим капроном, грудь вполне и на месте, лицо ... лицо слишком напряжено. Так не пойдет.
  - Надо расслабиться, - посоветовала Елена Симсон своему отражению.
  - Надо, - согласилось то.
  Лицо смягчилось и стало не столь агрессивным.
  - Пора, - улыбнулась она Елене Симсон в зеркале.
  - Пора, - согласилась Елена Симсон из зеркала.
  Перед уходом на работу она все же выпила успокоительного.
  Полдня пролетело мгновенно. Просмотрев почту, девушка отложила самые важные письма в стол, а те, что не имели особой значимости, отнесла к Беккеру.
  - Вы заказали столик? - сразу напомнил тот.
  - Да. На тринадцать часов.
  Это хорошо, что он беспокоится. Человеком, ощущающим себя обязанным, легче руководить и легче направлять в нужную сторону. В половине первого дня Беккер вызвал ее по громкой связи:
  - Фройлен Симсон, скажите Максимилиану, пусть выгонит машину из гаража, мы едем.
  Елена достала из стола отложенные утром письма.
  - Извините, но, тут только что пришла почта, некоторые бумаги показались мне важными.
  - Мы займемся ими после обеда.
  
  
  До нужного места они добрались минут за двадцать. Ресторан "У Пьеро" ютился в старом, но внешне прилично сохранившемся здании, лепные фигуры не то ангелов, не то химер, - снизу было не разглядеть, подсказывали отнести постройку к восемнадцатому веку и руке какого-нибудь, естественно, итальянского автора. Но новые витрины, двери и карнизы нижнего этажа делали общий вид вполне современным.
  Кухня Беккеру понравилась. Елене, возможно, тоже, но сейчас ей был безразличен вкус пиццы, и она жевала, совсем ничего не ощущая. Странное состояние, ты словно автомат, запущенный на определенную программу и больше ни на какие раздражители не реагирующий.
  Шофер весь обед ел салат и запивал его минеральной водой, в разговоре он не участвовал и впервые подал голос, когда они вышли из ресторана.
  - Вот черт! - сказал он громко и с чувством.
  - Максимилиан, - укоризненно начал Беккер и осекся, потому что увидел свой "Мерседес". Машина словно лежала на брюхе, поскольку все четыре ската были спущены. Но это еще было не все. Поверхность автомобиля была покрыта уродливыми разноцветными пятнами, явно распыляли из баллончика. Собравшаяся вокруг толпа, расступилась, навстречу шагнул полицейский.
  - Кто это сделал?
  В ответ на гневный вопрос Беккера полицейский развел руками.
  - К сожалению, никого задержать не удалось. Мы попытались отыскать свидетелей, но пока безрезультатно. Ремонтная бригада уже вызвана, она поможет вам эвакуироваться.
  - Максимилиан, - решил Беккер, - дождешься ремонтников и отправишься вместе с ними. Пусть проведут технический осмотр и покрасят. Проследи, чтобы выбрали нужный оттенок.
  - А вы, мистер Беккер?
  - Мы с фройлен Симсон поедем на такси. Когда закончишь, позвони.
  
  
  - Очень неприятное происшествие. Кто бы это мог быть, как вы думаете?
  - Да кто угодно! - Петер Беккер был серьезно раздражен. - В стране происходит черт знает что, преступность растет, по улицам шастают эмигранты и курят наркотики, нормальному человеку страшно показаться на улице.
  Елена провела его до дверей кабинета.
  - Вы устали и расстроены. Может быть, отложим почту до понедельника?
  - Ни в коем случае. Займемся прямо сейчас.
  - Тогда кофе с коньяком, чтобы успокоить нервы?
  - А вот это с удовольствием.
  Вот и все, подумала Елена. Странно, что я не чувствую облегчения. Только холодок внутри, словно кусочек льда засунули вместо сердца.
  Она сварила чашку кофе, добавила туда ложку коньяку, бросила таблетку, посмотрела, как белый кругляш исчезает в черной глубине, глубоко вздохнула, быстро перекрестилась, поставила чашку на поднос и постучала в дверь кабинета.
  - Разрешите, мистер Беккер.
  
  
  Она старалась не смотреть на часы и не думать о бегущих секундах, но это не спасало. Потому что Елена все равно чувствовала, как бьется жилка на запястье, и синхронно этому биению отдается шумом кровь в висках. Казалось, все ее тело стало одним огромным пульсом, метрономом, отмеряющим приближающуюся веху.
  Беккер абсолютно без интереса посмотрел письма, потом отложил их в сторону. Ей показалось, что в глазах босса появилось нечто новое.
  - Может быть, перенесем на понедельник?
  - Каждый день одно и тоже, - никак не отреагировал мужчина на ее предложение. - Вопросы, ответы, сбыт, финансы, письма, просьбы, приказы ... Вот так работаешь, тянешь эту рутину, проходят годы, и ты не замечаешь маленьких радостей жизни, мелочей, которые придают ей привлекательность и приносят настоящую радость. А ведь именно в них и заключена истинная ценность жизни
  - Вот вы, фройлен Симсон, - Беккер поднял сверкающие глаза. - Работаете у меня уже два месяца. Не скажу, что вы самая умная и расторопная, или обладаете высокой деловой хваткой. Но вы меня устраиваете. И вот спустя целых два месяца я, к своему стыду, вдруг обнаруживаю, что вы к тому же еще и весьма привлекательная особа.
  Началось, вздохнула Елена.
  - Это все из-за возраста. В ваших глазах все молодые девушки кажутся привлекательными.
  - Какой там возраст. Я лишь немногим старше вас.
  Он взял ее дрожащую руку и поднес к своим губам.
  - У вас красивые руки, мягкая нежная кожа с дивным ароматом и вся вы такая дивная.
  Далее события пошли стремительно, во все более ускоряющемся темпе. Беккер подтянул ее за руку к себе и крепко обнял. Елена уткнулась лицом в его плечо, вдыхая запах чего-то кислого. Потом руки мужчины ловко и быстро освободили ее от одежды, мгновение и блузка валялась где-то в ногах вперемешку с юбкой. А Беккер уже принялся за колготки.
  Елена ощутила такое омерзение, что казалось, ее сейчас вырвет всем съеденным итальянским обедом. Она уперлась руками в грудь мужчины, пытаясь оттолкнуть его.
  - Нет, не надо.
  Но сопротивляться, кажется, было уже поздно. С каждой секундой Беккер становился все неистовее, вот она уже лежит на диване, ее белье полностью сброшено и ноги с силой разводят в стороны. Елена закрыла глаза и сжалась. Натужное сопение возле уха, острая боль внизу живота и ее жалобный вскрик. Беккер еще пару раз дернулся и остановился, затрясясь, как в лихорадке. Потом обмяк и затих, словно умер. Елене казалось, что сейчас она выглядит не лучше. Подождав еще немного, она высвободилась из-под навалившегося тела и стала приводить себя в порядок. По бедрам и потекло, она осмотрелась и, не найдя ничего подходящего, подтерлась трусиками. Стала торопливо одеваться.
  Беккер приоткрыл глаза и утомленно наблюдал.
  - Никак не ожидал от себя подобной прыти.
  У Елены уже было заранее продумано все ее поведение - со слезами, страхом, стыдом, подобраны нужные реплики, позы и взгляды, но все это стало ненужным, отступило перед навалившейся усталостью и пустотой, возникшей где-то внутри. Почему наши мечты всегда лучше прозы жизни? Почему мы все приукрашиваем, чтобы потом растерянно понять свое заблуждение? На душе было мерзко и ничего не хотелось. Пропасть, исчезнуть, лечь и умереть. Но молчать сейчас было невозможно.
  - Вы просто мерзавец. - Сказала она безразлично и добавила буднично. - Господин Беккер, разрешите, я пойду домой?
  - Да, пожалуйста.
  
  
  Брат сразу заметил ее необычное состояние.
  - Да на тебе лица нет. С тобой все в порядке?
  Елена отмахнулась и поспешила закрыться в ванной. Там она долго стояла под струями воды и ожесточенно терла себя мочалкой, словно старалась стереть это мерзкое тело и сквозь его оболочку добраться до себя прежней, доброй и чистой. Но не плакала, слез не было, просто злость к себе и всему миру.
  Наконец, она закончила мыться и вышла из ванной.
  - Я сделал, как ты сказала. Замучался, пока проколол эти колеса. Страшно твердая резина.
  - Хорошо. Откуда такая ядовитая краска?
  - Из магазина. А почему ядовитая?
  - Ну, что-то в ней такое ... Беккера чуть удар раньше времени не хватил при взгляде на свою любимую машину.
  Александр помолчал и осторожно спросил:
  - Значит, получилось?
  Она подняла на него сухие глаза и только кивнула.
  - И что теперь?
  - Я спать хочу, - Елена подошла к дивану и свернулась на нем в клубок, поджав под себя ноги. - Мне хочется закрыть глаза и ... не открывать их долго-долго.
  Брат принес одеяло и укрыл ее.
  - Знаешь, - она на миг подняла голову, - какая глупость все эти сказки о божественной любви между мужчиной и женщиной. Глупость и ложь, потому что на самом деле все только грязь и дерьмо.
  Елена закрыла глаза и сразу уснула. А Александр весь вечер сидел рядом и гладил ей волосы, приговаривая "Бедная, ты бедная".
  Елене снился герой ее детских грез, высокий, загорелый, с белозубой улыбкой, красиво очерченным подбородком и открытым взглядом стальных глаз. Он ничего не говорил, он просто смотрел в ее сторону и укоризненно качал головой. И его прекрасные глаза наливались гневом.
  
  
  Выходные прошли в одном постоянном оцепенении. Елена просыпалась, проглатывала что-то с тарелки и опять возвращалась в постель. Едва она касалась подушки, голова тут же становилась тяжелой, глаза закрывались, и вся она проваливалась в пучины черного, без единого четкого образа, забытья.
  Это забытье не получалось цельным, несколько раз в течение каждого часа она как бы возвращалась в реальный мир с единственной целью - понять. Она начинала старательно вслушиваться в свой организм, и вся была наполнена обследованием себя - не появилось ли что-нибудь новое, незнакомое?
  Но ничего нового, кроме болезненных ощущений внизу живота, да и те стали уже не столь явными. Согласно справочной литературе, если все пойдет нормально, еще через день окончательно пропадут и они.
  В очередной раз она вынырнула из своего полузабытья вечером в воскресенье, но это было уже иное возвращение. Елена встала, потянулась и поняла, что страшно голодна. И быстро побежала на кухню.
  Дура ты, сказала она себе с набитым ртом. Вы придумала такой грандиозный план и, самое главное, ты его выполнила. Чего же огорчаться, радоваться надо.
  А что касается невинности, так для того она и существует, чтобы ее теряли.
  
  
  - Фройлен Симсон, я хочу извиниться за то досадное недоразумение, которое произошло между нами в пятницу.
  - Вы считаете это недоразумением! - задохнулась от возмущения Елена.
  Самое забавное, что это возмущение было почти искренним, словно не сама она все это организовала. Но, все равно, свои эмоции надо контролировать.
  Осторожнее, главное теперь не переиграть. Не забывай, что он твой работодатель, миллионер и больной человек. Себя она ощущала великолепно, хотя по внешнему виду не скажешь. Умело наложенная косметика создавала иллюзию усталости и измученности.
  Девушка села напротив Беккера.
  - После того, что случилось, я не смогу больше работать у вас. Не скрою, мне очень жаль, поскольку столь хорошее место мне будет найти очень трудно. Но остаться я не могу, это выше моих сил. К сожалению, уйти сразу невозможно, поэтому я прошу разрешения поработать еще два месяца, в течение которых подыщу себе новую работу, а затем уйду.
  - Я понимаю ваши чувства, фройлен Симсон. Давайте мы сделаем так, вы поработаете еще четыре месяца, а потом все решится само собой. Поверьте, к тому сроку все уладится.
  Получилось, возликовала Елена. Отведя взгляд в сторону, она произнесла ледяным тоном:
  - Я подумаю.
  Все дальнейшее поведение было уже продумано. Еще пара дней с надутыми губками и тенями под глазами. Но не больше. Нельзя все время ходить с оскорбленной физиономией, строить из себя недотрогу и заставлять шефа чувствовать себя негодяем. Этого не выдержит никто, поэтому надо пару дней показать свою обиду, а потом вернуться к обычным, ну чуть-чуть более официальным, чем до этого, отношениям. Делать вид, что все нормально, ничего не произошло, все забылось. Осталась только работа и главное, это хорошо ее выполнить.
  Беккер открыл ящик и положил на стол перед ней бархатную коробочку.
  - Что это?
  - Посмотрите.
  Елена открыла футляр: на черной материи сиял и переливался прекрасный браслет. Такого она не ожидала, приходилось признаться, что господин Беккер превзошел все ее смелые ожидания. И дал еще один повод разыграть роскошную сцену. Так, сейчас по всем правилам жанра обязательно должны глаза на мокром месте.
  - Такова значит плата. Вы воспользовались моей неопытностью, моей зависимостью.
  Поразительно. Но это далось ей совсем без труда, слезы потекли натурально и совсем без усилий. Боже, во мне пропадает великая актриса.
  - Ну, успокойтесь, прошу вас.
  Сейчас он погладит меня по плечу и предложит стакан воды. Дотрагиваться до нее Беккер не стал, а воды налил.
  - Выпейте, станет легче.
  Действительно, слезотечение прекратилось. Елена потихоньку цедила воду и, потупив глаза, ожидала, что же будет дальше.
  - Скажите, - произнес Беккер осторожно, - у вас есть молодой человек?
  - А какое это имеет значение?
  - Тогда, в пятницу, мне показалось ...
  - Да! - Елена громко поставила стакан на стол. - Вам правильно показалось. Да, я была еще девственница. Наверное, этот факт доставил вам огромное удовольствие. Что было с вашей стороны - любовь, какие-то чувства? Нет, просто сиюминутная прихоть.
  - О ...
  - Вы просто ... - как она назвала его в пятницу, кажется, мерзавец. Теперь она лихорадочно подыскивала что-нибудь достойное по силе и смыслу и ничего не находила. Ладно, пусть остается. - ... просто мерзавец.
  Беккер сурово молчал, и на лице его проступали красные пятна.
  Черт, кажется, она переборщила. Сейчас он выгонит ее и даже никакой премии не выплатит. А то еще хватит инфаркт раньше времени. Интересно, умирают ли больные раком от инфаркта?
  - Я еще раз приношу свои извинения за случившееся и заверяю, что подобное больше никогда не повторится. Этот браслет ваш, вы вправе делать с ним что угодно - можете носить, можете выбросить. А теперь давайте приступим к работе, у нас накопилось много проблем и вопросов, требующих решения.
  Елена молча забрала футляр со стола.
  Бумаг, действительно, скопилось множество.
  Чем крупнее организация, тем множественнее связи внутри ее, и тем больше различных исписанных бумаг требуется для нормального функционирования. И тем меньше толку от этого бумаготворчества. Бумаги дублируют друг друга, повторяют, дополняют, противоречат и каждая нуждается в визе, разрешении, резолюции. Самый полезный человек во всей этой сложной системе - истопник или кочегар, который добросовестно сжигает саргассово море приказов, требований, распоряжений и хоть как-то уменьшает хаос, ими создаваемый, и расчищает путь движения корабля-организации.
  Исходя из данной тенденции, любое государство, вообще, не способно к разумному созидательному функционированию и то, что оно до сих пор не было парализовано, объясняется тем спасительным фактом, что люди просто-напросто игнорируют абсолютное большинство бумаг, за исключением денег, акций, бульварной прессы и туалетных рулонов.
  Иногда, кажется, что огромное множество людей аналогичны по своему составу и назначению бумагам, они зачастую просто дублируют друг друга, они бесполезны и навсегда бы погубили контору под названием "Земля", если бы великий, всемогущий истопник "Смерть" не расчищал вовремя эти завалы.
  День прошел и закончился, как обычно.
  
  
  В четверг господин Беккер неожиданно пригласил ее отобедать у своей матери:
  - Она любит знакомиться с новыми людьми. Правда, часто при этом ворчлива, но не принимайте это слишком близко к сердцу.
  Елена решительно отказалась. Согласие означало бы нарушить то привычное равновесие в установившейся иерархии между ними: начальник-секретарша. Особенно, после случившегося в прошлую пятницу. Никаких близких отношений, лишь отмеренная выдержанная дистанция.
  - Извините ... простите, но я не могу.
  Беккер не стал настаивать и, даже, как ей показалось, с облегчением принял ее отказ.
  После обеда раздался телефонный звонок.
  - Добрый день, милочка.
  - Добрый день.
  Старая ведьма, кто же еще.
  - Хочу прочитать вам старческую нотацию. Во-первых, отказывать пожилому человеку, ограниченному в житейских радостях, неприлично. Во-вторых, отказывать матери своего босса, просто неразумно. А в-третьих, где вас еще так вкусно накормят в этом городе? Ну что, согласны?
  А что я теряю, подумала Елена. Съезжу, посмотрю на маразматичку.
  - Согласна.
  - Вот и замечательно, значит, готовьтесь на следующий четверг. А Петеру я сообщу сама.
  
  
  В воскресенье утром у нее появилось какое-то нехорошее предчувствие, а сразу после обеда появились знакомая ноющая тяжесть в животе. Стало ясно, что придется покупать новую упаковку прокладок "Libress". Также это означало, что ее грандиозный план благополучно провалился.
  И, значит, все было зря.
  
  
  В литературе подобного рода недостатка не было: от научно-популярных брошюр для тинэйджеров с основной мыслью "Осторожно - СПИД" до скрупулезно иллюстрированных энциклопедий, нашпигованных труднопроизносимыми медицинскими терминами, от чего складывалось впечатление, будто читаешь нечто порнографическое, но на более высоком, интеллектуальном уровне.
  Елена старательно изучила все, что нашла. Вывод был прост: если это не получилось, то виновата либо она, либо он ... Партнер. По крайней мере, не столь много вариантов.
  С собой разобраться было проще.
  Врач оказался с чувством юмора и на ее вопрос отреагировал живо:
  - К счастью, со времен Евы ничего другого придумать так и не удалось. У вас же все в полном порядке, еще нарожаетесь.
  В принципе, так она и предполагала, даже была уверена. И значит, помочь ей никто не мог.
  Почти никто.
  
  
  В длинном, домашнем халате Винкельдорф походил на хомяка, но хомяка умного, поскольку носил очки, и удивленного, так как сквозь эти очки увидел перед собой Елену.
  - Складывается впечатление, что вы меня преследуете, - таковым было его приветствие.
  - У меня проблемы, - заявила чуть заискивающе Елена.
  - Телефон спасения девять-один-один.
  - Не смешно. Пригласили бы даму, вместо того, чтобы держать в дверях.
  - Ну, если даму ...
  Вот ведь хам. Сжав зубы, чтобы не вырвалось ничего неподходящего, девушка прошла за мужчиной в комнату.
  Кресла были кожаными и чрезвычайно мягкими, они прямо утонули, сидя друг против друга. Елена не спешила начинать, она не знала, как ей уговорить доктора помочь.
  - Ну, как дикая, разнузданная, похотливая страсть? Не разочарованы?
  - Почти.
  Винкельдорф удивленно приподнял брови.
  - Дело в том, что мой партнер, - она говорила, тщательно подбирая слова, - он уже немолод, не очень здоров и слаб ... слаб во всех отношениях, понимаете.
  - Дайте ему двойную дозу, будете приятно удивлены.
  - Вряд ли это поможет.
  - Смените партнера.
  - Дело в том, что я хочу забеременеть.
  Винкельдорф оказался эрудитом.
  - Все-таки Ницше был прав. Цель женщины ребенок, мужчина лишь средство.
  - Я хочу забеременеть от конкретного человека.
  - Этот человек, случайно, не я?
  - Нет.
  - Тогда не понимаю, зачем вы сюда пришли.
  - Я хочу забеременеть от конкретного человека, а он слаб, понимаете, в этом отношении. Я считаю, что именно в этом причина неудачи.
  - Обратитесь в Центр репродукции человека. Там отличные специалисты, у них даже шестидесятилетние старушки рожают, - посоветовал Винкельдорф, позевывая.
  - В центре требуется согласие обоих.
  - А партнер, значит, не согласен, - оживился доктор.
  Елена промолчала. Винкельдорф скорчил гримасу и откинулся назад.
  - Ситуация, в принципе, понятна. Но в чем заключается моя роль?
  - Вы занимаетесь различными экспериментами и, возможно, смогли бы исправить имеющуюся слабость ...
  - Вашего партнера?
  - Скорее последствия этой слабости.
  - Это каким же образом? Что-то я не представляю.
  Елена достала из сумочки журнал, раскрыла его на нужной странице и протянула доктору.
  - Вот таким.
  Винкельдорф стремительно пробежал взглядом по диагонали, в одном месте задержался, вернулся по тексту вверх, хмыкнул, и, наконец, озадаченно посмотрел на девушку.
  - Но ведь это просто рассказ. Литературный вымысел, хотя и исполненный на достаточно профессиональном медицинском уровне.
  - Но, в принципе, такое возможно?
  - Вполне.
  - Значит, вы согласны?
  Винкельдорф помолчал, размышляя.
  - Попытаться можно, но, сразу хочу предупредить, ничего конкретного я обещать не буду и успеха не гарантирую. Если очень хотите, можем попробовать.
  Выбора у Елены не было, и она кивнула головой.
  - И еще одно, раз уж мы от примитивного шантажа поднялись до нормальных, деловых отношений. Это будет стоить дорого, и насчет цены мы условимся заранее.
  Елена раскрыла сумочку, вытащила бархатный футляр и раскрыла его. Винкельдорф, не сдержав восхищения, присвистнул.
  - Украли?
  - Плата за ночь любви.
  - Так за год можно целое состояние сколотить. Давайте создадим альянс, я вам таблетки, а вы свои таланты ... Прибыль пополам.
  - Мы отклонились от темы.
  Елена закрыла футляр и протянула его доктору. Тот взял не колеблясь.
  - Хорошо, когда работаем?
  - Я сообщу дополнительно. Это будет, примерно, через месяц.
  
  
  В начале следующей недели Петеру Беккеру неожиданно пришлось уехать из страны. Когда-то конкурент, а, впоследствии, партнер, японская корпорация "Дадзи" переживала тяжелые времена. В настоящий момент трудности оказались непреодолимыми, и, чтобы удержаться от окончательного банкротства, "Дадзи" решилась на крайний шаг - продаться "Беккер и Шульце". В результате этого сама корпорация получала инвестиции для погашения долгов и реконструкции, а "Беккер и Шульце" уверенно выходила на японский и восточно-азиатский рынки.
  Событие такого масштаба требовало личного присутствия руководителей обеих компаний, и Петер Беккер после непродолжительного раздумья решил ехать. Он почувствовал острое желание сменить обстановку и окружение, в конце концов, было бы глупо упускать последнюю возможность взглянуть на страну, всегда несущую на себе некую печать таинственности, изолированную от воздействия мировой и европейской культур, взглянуть взглядом человека, прощающегося со всей этой суетой.
  Кроме того, поездка ослабляла неприятное ощущение от невозможности поделиться с окружающими тем, что тебя ожидает.
  
  
  Один раз он позволил себе отступить от этого правила, позволил слабость поговорить с Себастьяном и весьма сожалел об этом. Теперь тот будет думать, ну пусть не думать, но иногда, нет, нет, да и проскользнет мысль, что Петер ослаб и стал сентиментальным, и имидж, который он создавал годами в глазах друга, утратит свою монолитную целостность и даст первые, неприметные трещины. А может и не успеет, времени не хватит.
  Минуты слабости, вот что губит нас и наши замыслы.
  А остальные ... Теперь свободного времени хватало и на то, чтобы проанализировать близкий круг людей и понять, что никому он не сможет поведать о грядущей кончине из-за сомнения в искренности ответных чувств.
  Мать. Она никогда не демонстрировала по отношению к нему особой ласки и нежности; сначала он не осознавал этого, потом не мог понять причину, страдал и обижался, со временем острота ощущения несправедливости притупилась, и Беккер стал относиться к матери так же ровно и так же ответно равнодушно. Теперь его не покидала мысль, что, узнав о его болезни, она вряд ли будет искренне переживать и беспокоиться: кроме того, таким образом, он неосознанно стремился отомстить ей за безразличие - я не был особенно нужен тебе при жизни, я не нуждаюсь в тебе и на пороге смерти.
  Жена. Давно ушло то чувство проникновения и инстинктивного понимания друг друга на уровне нервных импульсов, проросшее из жарких и яростных любовных сцен. Нет, несомненно, Клара будет огорчена, но это будет сродни огорчению хозяина потерявшего привычную вещь; все-таки за годы, проведенные вместе, что-то отложилось в ее памяти, душе, привычках, но он опасался, полагая, что знает характер жены, что это огорчение примет уродливые формы показательной заботы и театрального траура. Клара будет с упоением разыгрывать роль будущей вдовы и упиваться этой ролью.
  Фирма. Невольно или нет, но все там уподобятся стае волков, алчно облизывающихся подле состарившегося, ослабевшего вожака. Начнутся тайные просчеты вариантов, кто и как переместится по служебной лестнице, интриги, вытащенные на свет божий сплетни, косые взгляды, вдруг разгоревшиеся амбиции и возрожденные надежды - все это не пойдет на пользу общему делу.
  Дети. Они слишком далеко и слишком далеки, слишком молоды, и, значит, слишком жестоки в своем бессердечии, слишком заняты собой, чтобы почувствовать его боль и его тоску вслед уходящей прочь жизни. Впрочем, она довольно сильно утомила его.
  А это последнее, глупое приключение: он до сих пор не может понять, как могло произойти подобное, и это непонимание постоянно возникает в нем, когда он видит фройлен Симсон, пришедшую с очередными бумагами на подпись.
  Итак, решено, он едет. Он не может не ехать.
  
  
  Пока босс отсутствовал, все шло заведенным порядком. Только росла стопка бумаг, требующих личной визы Беккера или его внимания. Среди них было несколько приглашений посетить Южную Америку и Австралию, словно все стремились на прощание посмотреть воочию на главу "Беккер и Шульце".
  Естественно, в четверг не состоялся обед у старой госпожи Беккер. Елена восприняла это событие с равнодушием.
  
  
  Беккер отсутствовал десять дней, а когда вернулся, Елена поразилась тем изменениям, которые с ним произошли. Он постарел еще больше, морщины, казалось, не оставили на лице нетронутого места, а неестественный, желтоватый загар придавал коже нездоровый вид.
  Организм, хотя еще и продолжал функционировать, неумолимо сдавал одну позицию за другой, и процессы смерти продолжали свое развитие с той же неизбежностью, что и раньше.
  Просто постоянные встречи с боссом не позволяли заметить те малоприметные, каждодневные изменения, но их общее декадное накопление сразу бросилось в глаза.
  Так зеленый лист наливается позолотой, постепенно, от легких крапинок охры до яркого, сочного отлива, потом листья вдруг краснеют, словно стыдятся своей непонятной красоты, еще чуть-чуть горделивого пламени и наступает черед ржавчины, она расползается, словно плесень, и в этом неторопливом движении все заполняет бурым, потом серым и, наконец, бесцветным. Еще миг и сухие, невзрачные обрывки с шелестом устилают землю. Наблюдая этот процесс изо дня в день, ты проникаешься его неизбежностью и правильностью, шурша ногами по умершим листьям, чувствуешь успокоенность; когда же на месте зеленых крон сразу оказываются голые, изломанные ветви, беспокойство наполняет твое сердце и боль, словно потерял что-то близкое, и однажды пронзительно понимаешь - так пройдет и твоя жизнь. Было, и нет.
  - Я сильно изменился? - спросил Беккер, уловив нечто в ее взгляде.
  - Да нет, как обычно. Просто немного усталый вид.
  - Устал, - согласился босс. - Больше всего меня замучили официальные мероприятия. Знаете, наверное, у японцев какое-то специальное строение скул. У них челюсти сами складываются в улыбку, и она может держаться так час, два, день, словно приклеенная; у меня же через две минуты начинает болеть шея. До сих пор ноет.
  - Но, - лицо его прояснилось, - все же мне очень понравилось. Если куда-нибудь пригласят, обязательно поеду. Хоть завтра. Это так прекрасно: новые страны, впечатления.
  Елене это не пришлось по вкусу. Из Южной Америки он точно не вернется. В ее влажный климат только такому доходяге и ехать. Она вдруг поняла, что у нее совсем не осталось времени для каких-то подготовительных маневров. Следовало действовать стремительно и экспромтом.
  - Кофе с коньяком, господин Беккер. Наверняка в Японии не умеют делать хорошего кофе.
  - Не откажусь, - милостиво кивнул головой босс.
  А, может, и умеют, снизошла Елена до далеких азиатов, но не с таким наполнителем. Она подождала, пока таблетка растворится, потом позвонила Максимилиану.
  - Беккер очень устал после перелета и просит его не беспокоить пару часов. Будь любезен, постарайся посидеть пару часов на месте и не шляться по дому. Договорились?
  - Договорились.
  - Хорошо.
  После этого Елена с чашечкой кофе на подносе вернулась в кабинет Беккера. Подождала, пока тот сделает несколько больших глотков.
  - А у меня к вам разговор.
  - Да, я внимательно слушаю.
  Все-таки поездка благоприятно сказалась на характере Беккера. Он стал более покладистым.
  - Мне кажется, я забеременела.
  Лицо Беккера окаменело. Елена молча ждала.
  - Так кажется или ...
  - Я не могу сказать точно, слишком мало прошло времени. Но, по некоторым признакам, вроде, да.
  - И вы считаете, что причина ...
  - Да.
  Беккер вздохнул.
  - И что же вы от меня хотите? Денег?
  - Совета.
  Елена слегка разбавила голос истеричными нотками.
  - Я хочу услышать совет, как мне следует поступить, если окажется, что я, действительно, забеременела. Я просто не знаю, что мне делать.
  - Я тоже, - Беккер позволил себе пошутить, - я ведь никогда не беременел. Но, мне кажется, из данной ситуации существует два выхода - либо рожать, либо ... не рожать.
  Елена вплотную приблизила к нему свое лицо. Прижалась щекой и сказала, почти прошептала:
  - А я боюсь. И того, и другого.
  Беккер смотрел на нее широкими глазами. Ему стало жарко, он коснулся рукой лба, тот покрылся испариной.
  - Я не понимаю, что происходит. Вы такая ... привлекательная.
  Далее в него словно вселился бес. Тяжело дыша, он попытался повалить ее прямо на стол. Она вырвалась и ускакала на диван, по пути сбросив юбку и пиджак. Беккер шел следом, беспорядочно раздеваясь - галстук, туфли, брюки.
  - Я все сделаю сама, - порочно улыбаясь, прошептала Елена. И вынула откуда-то упаковку презерватива.
  
  
  Привести себя в порядок было делом пары минут. Она поправила прическу, оглянулась на заснувшего Беккера и пошла к выходу.
  Охранник внизу листал очередной журнал с культуристами.
  - Господин Беккер утомлен после переезда больше, чем ожидал, и потому решил сегодня больше не работать. Отдыхает и просил не беспокоить. Так что я свободна. До свидания, Максимилиан.
  - Да, выглядел он неважно. Прощайте, фройлен Симсон.
  Потом она позвонила Винкельдорфу.
  - У меня все готово, я буду через полчаса.
  - Я сейчас не могу, - заявил доктор. - Я занят.
  - А мне плевать! - заорала Елена так, что проходивший мимо старичок испуганно вздрогнул, изумленно посмотрел на молодую девушку с перекошенным от злости лицом и торопливо засеменил прочь. - А мне плевать. Я буду через полчаса, и пусть только вас не окажется на месте ...
  Винкельдорф оказался на месте. Он попытался было скорчить недовольную гримасу, но, взглянув на гостью, решил этого не делать. Елена, едва закрылась дверь, протянула ему презерватив.
  - Вот, начинайте.
  Винкельдорф повертел перед глазами кусочком резины.
  - Что, так и несли в руках?
  - Осторожнее, не разлейте.
  - Что-то да останется. Ладно, проходите.
  Все необходимое было у него подготовлено. Доктор вылил содержимое презерватива в стаканчик, невольно поморщился от его вида и запаха, макнул стеклянной палочкой и размазал по предметному стеклу. Склонился над микроскопом и стал подкручивать винты настройки.
  - Малоактивные живчики. Вы меня слышите?
  Елена возникла в проеме дверей.
  - Я говорю, весьма малоактивные живчики. Боюсь, они вряд ли могут принести их хозяину потомство.
  Винкельдорф добавил на предметное стекло каплю жидкости из темной бутылочки.
  - Могли бы, скажем так. Сейчас мы постараемся исправить данное упущение природы. Ага, зашевелились.
  Он еще немного поколдовал с различными бутылочками, потом повернулся к Елене, держа в руке заполненный шприц с тупой иглой на конце.
  - Я готов.
  Елена вопросительно посмотрела.
  - Вон на тот диванчик, - подсказал доктор. - Снимайте все лишнее и ложитесь.
  Девушка прошла в указанное место и взялась за молнию юбки. Винкельдорф не отводил от нее взгляда.
  - Отвернитесь.
  - Стесняетесь?
  - Дурак.
  Она повернулась спиной, резкими движениями сбросила юбку, колготки, трусики и легла на диван.
  - Я, конечно, не специалист в данной области, - заметил подошедший Винкельдорф, - но, мне кажется, что ноги бы надо раздвинуть и держать их пошире.
  Елена закрыла глаза и развела ноги в стороны.
  - Если бы вопрос потомства касался меня, то я бы точно предпочел обычный, традиционный, естественный способ.
  - Пожалуйста, побыстрее.
  Доктор не спеша провел рукой по ее бедру.
  - Такая красавица и имеет проблемы.
  - Прочь руки!
  - Я просто знакомлюсь с объектом эксперимента.
  - Знакомьтесь быстрее. Вам платят за работу, а не за разглядывание голых женщин.
  - В принципе форму оплаты можно было бы и изменить.
  - Вы будете делать или нет? - яростно прошипела Елена. - Неужели вам, как исследователю, не о чем больше думать в этот момент?
  Винкельдорф посерьезнел.
  - Вы правы. Результат куда интереснее. Но, помните, за успешный исход я не ручаюсь.
  Он поднял шприц с мутным содержимым.
  - Сейчас мы доставим этих шустриков прямо к цели, где, будем надеяться, и исполнится их предназначение.
  
  
  Выходные протянулись серо и тоскливо. Опустошение и всеобъемлющая лень овладели ей, и совсем не хотелось бороться с ними, и так приятно было идти на поводу: лежать в постели, ничего не делать, не умываться, не готовить, не думать.
  В понедельник, когда она пришла на работу, ее сразу удивило необычно большое количество машин у ворот усадьбы. По двору сновало множество людей в строгих костюмах и с озабоченными лицами. Некоторые, собравшись в группки, рассеянно курили. В недоумении девушка прошла к крыльцу, ловя любопытные взгляды. Дверь открыл Максимилиан с грустными глазами.
  - Что случилось?
  Охранник вздохнул и тихо сказал:
  - Мистер Беккер скончался. Вчера вечером.
  
  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
  
  ЭММА, ЖЕНА И СЕКРЕТАРЬ
  
  Медовый месяц длился всего три дня, больше Беккер никак не мог оторвать от своей работы, но Эмма никогда еще не чувствовала себя такой счастливой, как в эти дни.
  Позади остались суетливые приготовления, задумчивая отрешенность отца, словно он до конца не мог понять, как дал согласие на этот брак; молчаливое неодобрение матери, вынужденной подчиниться странной воле мужа, неодобрение во всем ее виде, движениях, разговорах, приготовлениях и взглядах.
  Сразу после скромной свадьбы они уехали в Шварцвальд, где поселились на берегу озера, в специально снятом домике.
  Вокруг раскинулся старый, сосновый бор, черная гладь воды уходила к горизонту, а теплый воздух был пропитан смолистым, терпким запахом. Первый день они бестолково ходили вокруг дома, то по берегу, где среди песка попадалась мелкая галька, то по лесу, ломая старую, выгоревшую на солнце, хвою.
  От земли шло пьянящее тепло, и Беккер похвастался, что ему нипочем пройти и босиком. Тут же он сбросил обувь, и Эмма огромными глазами смотрела, как он ступает по топорщащимся иголкам.
  - Я тоже могу, - нагло заявила она.
   "Не может быть - могу - не верю, ехидно улыбнулся он - сейчас докажу - хорошо, посмотрим, кто выдержит больше". Пикировка закончилась тем, что девушка в азарте сбросила свои высокие ботинки и сняла носки, обнажив белые, аккуратные пальчики. Торопясь обогнать мужа, Эмма сделала первый шаг и сжала губы, предотвращая рвущийся возглас от острой боли в пятке. Ее изнеженные ноги впервые ступили на голую землю.
  Это было удивительно. Тебя словно пронзает насквозь и все это сразу: свежий, странный воздух, живая земля под ногами, любимый человек рядом, неизвестное ощущение свободы, наполняют тело необъяснимой легкостью, и хочется лететь, лететь ...
  Беккер догнал ее у провисшей в сторону кряжистой сосны и прижал к себе, ища губы. Она затихла, отвечая на долгий поцелуй, потом высвободилась из объятий.
  - Знаешь, я влюбилась в тебя сразу. В тот первый день, как только увидела. Сколько раз читала об этом в книжках, но никогда не могла до конца поверить, что так бывает на самом деле и случится со мной. Я такая счастливая.
  - А я совсем не обратил тогда на тебя внимания. Ты мне ничем не запомнилась, просто скучающая дочь богатого человека. Ничего интересного.
  - А потом, в лаборатории?
  - Знаешь, - Беккер пожал плечами, - то же самое. Я еще переживал, что теряю время на пустую болтовню.
  - Так, так, так! - сказала Эмма зловеще. - Зачем же ты на мне женился?
  - И вдруг я тебя полюбил. Однажды поздно вечером, почти ночью. Сразу в одну минуту, мгновенно. Словно стал другим человеком. Не знаю, быть может, я был очень занят своей работой, мои мысли были сосредоточены только на одном приборе, я очень нервничал и переживал, а тут ... я понял, что люблю тебя. Это был, как удар молнии. Я начал вспоминать цвет твоих глаз, начал вспоминать, как пахнут твои волосы, я начал вспоминать ощущение от прикосновения к твоей коже.
  Мужчина провел пальцем по ее обнаженному локтю.
  - Я лежал в кровати и пытался вспомнить, о чем мы говорили тогда за ужином, как ты улыбалась, как ты поворачивала голову, как ты смотрела. Я клял себя за то, что мало обращал внимания и почти ничего не помню, мне хотелось тотчас же спрыгнуть и бежать к тебе, прижать к груди и поцеловать.
  Беккер исполнил то, о чем мечтал раньше.
  - Пойдем в дом.
  В его глазах Эмма рассмотрела новое желание, и неясное томление ослабило все ее тело.
  - Но ведь еще не ночь.
  - А разве это важно?
  - Мне страшно, - призналась она, смущаясь.
  - Я буду осторожен.
  
  
  Он был осторожен. И очень нежен. Каждое движение его рук приносило острое наслаждение, причем это наслаждение нарастало и постепенно охватило ее полностью; Эмма сначала сдержанно и робко отвечала на его ласки, потом, повинуясь безотчетному желанию, стала каждым движением тела идти ему навстречу. Неужели я так порочна, подумала она. Тело становилось все более невесомым и все более податливым, а действия мужа все более откровенными. Неужели все женщины так распущены, с восторгом догадалась она. А дальше ...
  Дальше Эмма уже ни о чем не думала.
  
  
  - Когда мы разбогатеем, и у нас будет много денег, я куплю дом.
  Они сидели на берегу озера, опустив ноги в теплую воду. Вокруг пальцев, над желтым песчаным дном, мелькали темные в солнечном свете мальки.
  - Я не хочу, - сказала Эмма.
  - Красивый, высокий, двухэтажный, с красной черепичной крышей и желтыми полами, с камином и окнами, выходящими на восход, с широкой прихожей и огромной столовой ...
  - Я не хочу, - повторила Эмма.
  - Почему?
  Она вздохнула.
  - С самого раннего возраста, с той поры, как память моя стала что-то удерживать, все разговоры в нашей семье сводились к одному - как мы будем богатеть дальше. Сначала мы купим один дом, потом приобретем в него мебель, настелем на пол ковры, а стены заполним гобеленами и портретами предков, и еще обязательно большой чайный сервиз в шкаф, нет, лучше два, один запасной; потом мы купим еще один дом, и мебель, и все остальное, и так далее. Потом еще один дом, побольше ... И так изо дня в день, каждый завтрак, обед и ужин, все свободное время занято лишь одним и все мысли лишь об одном. Со временем мне стало казаться, что я задыхаюсь среди стен этих новых домов, я чувствовала себя затравленным, обложенным с все сторон зверем, я начинала вздрагивать, когда слышала про очередную покупку. Прости, ты хотел, как лучше, но я пока не готова. Я так долго мечтала о свободе, что любая кочевая жизнь и бродяжничество вызывают у меня радость.
  - Возможно, в тебе течет кровь цыган.
  - Может быть.
  - Я все же думаю, твои родители хотели тебе добра.
  - Конечно. Жаль только, что наши понятия добра и счастья различаются.
  Эмма в задумчивости потеребила нос.
  - Меня не покидает мысль, что стоит только сделать первый шаг, например, купить дом, и я попаду в ловушку. Меня начнет затягивать. Дальше придется подбирать мебель, посуду, белье, обстановку и опять пойдут гобелены, портреты предков, чайные сервизы, я буду захлебываться в море предметов, тонуть в водовороте хлама, а потом, - она сделала страшные глаза, - я боюсь, что настолько привыкну к этому, что мне все это домохозяйство станет нравиться. Не хочу, не могу. Лучше быть свободной и не обремененной, как птица, как перекати-поле. Я странная?
  - Да нет, - ответил мужчина, улыбаясь.
  - Тогда почему ты смеешься?
  - Я не смеюсь. Я просто подумал, что если бы все женщины рассуждали точно так, как ты, то никому бы не были нужны дома, строительство бы прекратилось, из-за этого стали бы ненужными рудники и карьеры, добывающие стройматериалы, и, значит, мои приборы тоже оказались бы лишними. Мы с тобой стали бы просто нищими. Нищими и безработными.
  - А так ...
  - А так все впереди, все в наших руках. Мне предстоит тяжелая, трудная неделя. И я очень счастлив, что вечерами меня будут ждать.
  
  
  Они сняли дешевую, непритязательную квартиру, наверное, одну из самых дешевых, которую можно было найти в радиусе пяти кварталов от лаборатории. Скромность нового жилья, скромность, граничащая с бедностью, после ее прежней жизни совсем не пугала Эмму; вся во власти новых чувств, она принимала эту новизну со стоическим философствованием, не замечая окружающего убожества. Оно было ниже ее зрения и ощущений.
  Родители переезду не противились, они до сих пор еще не пришли в себя от стремительно разворачивающихся событий; замкнувшаяся мать и растерянный отец, которого постоянно отвлекали от семейных проблем финансовые дела.
  Растерянность Эмма испытала, когда приехала забрать свои вещи. Оказалось, что у нее скопилось много ненужного хлама. То, что раньше казалось важным и необходимым, теперь выглядело никчемным и лишним.
  Она сложила свое белье, оно еще хранило аромат невинной юности, начала укладывать платья с кофточками и остановилась. Ничто не привлекало ее, ничего не хотелось одеть снова. Это была прежняя, чужая, ненужная жизнь.
  - Ну что ты сидишь? - зашла в комнату мать. - Позови прислугу, она поможет упаковать вещи.
  - Знаешь, я почти ничего не буду брать.
  - Почему?
  - Сама не знаю. Мне кажется все таким ... немодным, - соврала девушка, не желая вызывать лишних обид. - Пусть остается.
  Мать поджала губы.
  - Тем лучше. Когда ты вернешься, меньше потратим времени на перевозку.
  - Почему это я вернусь?
  Фрау Шульце, наконец, выплеснула все, что держала в себе, копила все эти дни.
  - Потому что он тебе не пара. Я не в курсе, какое помрачнение снизошло на твоего отца, я не знаю, какая блажь овладела тобой, хотя понятно какая: любая девица стремится побыстрее вырваться из родительского дома, она считает, что ей там, в замужестве, медом намазано и не слушает отеческих советов; но, я то вижу, что единственная сохранила трезвую голову в этом Содоме и ясно понимаю, что твой брак неудачен. Он ведь нищий и абсолютно без имени. Пусть он умеет складно говорить, но это все пройдет. И молодость, и красота, и гибкость языка. Что тогда останется? Ничего. Вот тогда ты поймешь, как ошиблась и прибежишь обратно, и опять родителям придется думать, как устроить твою жизнь. Ты похожа на свою полоумную бабку.
  - Я не вернусь, - сквозь зубы проговорила Эмма. - Спасибо вам за то, что вырастили, но дальше я буду жить сама и своим умом.
  Все ее имущество уместилось в небольшом бауле. К белью и осеннему пальто, она положила книги, бросила сверху пару безделушек и приткнула сбоку ящик с бабушкином барахлом. Там внутри что-то дребезжало на камнях мостовой. Можно было выбросить, но Эмма оставила назло матери, которая наблюдала за погрузкой из окна.
  
  
  Оставалось выполнить еще одну формальность.
  Давать дочери в качестве приданого деньги Шульце не мог и не хотел. Не мог по той простой причине, что у него не было свободных средств для подобной благотворительности. Ему, действительно, удалось стать кредитором городских властей. Более низкий, по сравнению с другими предложениями, процент сыграл свою роль, но если бы не подарки некоторым, если не сказать многим, членам муниципалитета, не видать бы ему этого статуса никогда. Теперь же его участие в разработке карьера "Стейнсток" было делом решенным, и необходимо всегда иметь под рукой резерв свободных средств.
  Не хотел, потому что, как это не странно выглядело, банкир не мог определить свое отношение к замужеству дочери. Он согласился на брак вдруг, импульсивно, под давлением, как ему казалось тогда, обстоятельств, но теперь, по прошествии времени, когда утихла шумиха, Шульце так и не мог четко определить для себя эти обстоятельства. Это ему не нравилось. Все непонятное рождало у Шульце, как у всякого самолюбивого человека, чувство ненависти. Что заставило его согласиться на брак? Этого он не знал, не понимал и оттого был озлоблен.
  И сам этот брак нравился ему все меньше и меньше. Это неприятие происходило где-то на генетическом уровне, внутри, а себе банкир доверял всегда.
  Поразмыслив и. в какой-то степени, помучившись, Шульце нашел хорошее решение в данной ситуации. Он пригласил молодоженов к себе в офис и предложил инженеру организовать новую фирму.
  - Сейчас я не могу дать за Эммой какого-либо капитала, у меня просто нет в наличии свободных средств. - Я оправдываюсь, подумал Шульце, и это его обидело. Почему я должен оправдываться? - Поэтому я предлагаю тот кредит, который числится за вами, господин Беккер, зачесть как часть уставного капитала новой компании, которая будет названа, например, "Беккер и Шульце".
  - То есть мне не надо будет теперь возвращать кредит? - уточнил инженер.
  - Пока будет существовать фирма "Беккер и Шульце", нет. Мы же все будем надеяться, что она будет существовать долго. Хотя в этой жизни невозможно что-либо твердо гарантировать. Гибнут целые страны и народы, что уж говорить о каком-то предприятии или союзе между двумя людьми.
  - Спасибо, папа, - благодарно сказала Эмма. - Ты так добр.
  Инженер Беккер, в отличие от молодой супруги, пока не проявлял признаков радости.
  - Чем будет заниматься "Беккер и Шульце"?
  - Тем же, чем вы занимаетесь теперь. Просто под другой вывеской.
  - А что представляет моя часть уставного капитала?
  - Лаборатория, оборудование, материалы, образцы, словом все, что у вас есть и наработано за эти годы.
  - И как это оценивается в процентном отношении?
  - Ну, - Шульце сделал несколько пассов руками, повертел чернильную ручку, бросил ее на стол, - давайте будем реалистами. В денежном эквиваленте все это составляет процентов пять от величины кредита, не более.
  - То есть девяносто пять процентов уставного капитала ваши?
  - Да.
  - И право решающего голоса по всем вопросам?
  - Это логично вытекает из распределения долей капитала, - уклонился банкир от прямого ответа.
  Он понял, что с каждой новой встречей, с каждым общением инженер Беккер вызывает у него все меньше симпатий. И как же он согласился на брак? Как его угораздило? Что за затмение на него нашло?
  - Я не пойду на подобные условия! - заявил Беккер. - Это моя разработка, это мои идеи, и я лично хочу заниматься их развитием, без постороннего вмешательства, целиком отвечая за все.
  Наступила неприятная пауза. Эмма, склонив голову, косила глазами по сторонам; Беккер был безмятежно спокоен, даже апатичен.
  - Мне понятно ваше желание, - вздохнул Шульце - Но для того, чтобы контрольный пакет акций остался у вас, величина моей доли будет весьма незначительна.
  - Я буду рад любой сумме, вложенной в дело.
  - Но это означает, что на вас почти полностью останется висеть кредит.
  - Получается так, - согласился инженер.
  - И его придется возвращать.
  - Я уже свыкся с этой мыслью.
  Придет время, и я взыщу все до последней монеты, яростно подумал Шульце. И никаких отсрочек.
  Дальнейшие переговоры были бессмысленны. Беккер и Шульце еще обсудили детали образования общего предприятия, причем, банкир держался очень дружелюбно, после чего молодые супруги удалились.
  Ближе к вечеру, когда утихла суматоха рабочего дня и появилась возможность его проанализировать, банкир решил, что все вышло не так уж и плохо. Даже хорошо.
  И деньги остались в сохранности, и репутация укрепилась. Теперь всем будет известно, что он помог зятю в его бизнесе, а детали этой помощи разглашать необязательно.
  
  
  Он сказал, что впереди предстоит трудная неделя. И он рад, что по вечерам его будут ждать. Но не было никакого намека, что ждать придется днями. И как это трудно - ждать целыми днями.
  А Эмма, как и положено молодой жене, была наивной дурочкой, широко раскрыв рот, она слушала мужа и переполнялась гордостью от значимости и важности предстоящей ей роли.
  Первые несколько дней инерция от этой гордости мешала ей трезво оценить происходящее. Но далее, с каждым прожитым часом, с каждой минутой томительного ожидания Эмма все более убеждалась, что действительность совсем не похожа на ее девичьи мечты.
  Беккер вскакивал рано утром, так рано, что ей казалось это еще ночь, чмокал ее в сонную щеку и убегал, хлопнув дверью. Еще пару часов Эмма спасалась в сладком сне. Там было хорошо. Там были возможны всякие чудеса. Но неизбежно наступал противный момент пробуждения. Эмма долго ворочалась в кровати, сбивая простыни, наконец, вставала, умывалась, долго в растерянности ходила по дому, отражаясь в зеркалах, нехотя готовила завтрак из скромных запасов продуктов, без аппетита съедала его, потом долго мыла посуду, опять ходила по дому, выглядывая за окна - словно машина, которую завели и пустили бегать по кругу. За окнами простирался унылый пейзаж, навсегда и безнадежно врезавшийся в память. Эмма пробовала читать книги, взятые из дома. Раньше она так любила сидеть и переживать над судьбами героинь, но теперь строки отказывались складываться в цельный образ, промаявшись над страницей-другой, Эмма отбрасывала книгу в сторону.
  Пол она вымыла в первый день, в приступе энтузиазма, тогда же яростно вытерла всю пыль. С тех пор сорить в доме было некому, значит, и тратить время на каждодневные, длительные уборки казалось бессмысленным. Пойти было некуда, этот район города только начал отстраиваться после разрушительных последствий войны, кругом были лишь грязь, груды щебня вперемешку с протяженными лужами и чахлые, зеленые кустики. Не самое лучшее место для прогулок молодой женщины.
  Так и проходили дни - в постепенном нарастании нервного напряжения, к вечеру Эмма чувствовала себя эмоционально опустошенной, она сидела на краешке кровати и вслушивалась в каждый звук, пытаясь уловить шаги возвращающегося Беккера. Тот приходил уставший, и его поведение совсем не было достойной наградой за долгий день томительного бездействия. Ленивый поцелуй, рассеянный взгляд. Эмма даже была не в силах сердиться.
  - В последнее время мы очень мало бываем вместе.
  - Да, - вздыхал Беккер. - К сожалению, я очень сильно занят.
  Он не спорил, он просто покорно оправдывался, и ей не хотелось дальше разрабатывать тему их отношений. Это было бессмысленно.
  - Как идут твои дела?
  - Не совсем хорошо. К сожалению, все требует больше времени, сил и денег, чем я предполагал. Кстати, твой отец напоминал о возвращении кредита.
  - У вас же общее предприятие, - не поверила Эмма.
  - Это его не останавливает.
  - И когда срок возвращения?
  - Через две недели.
  - Что ты будешь делать?
  - Еще не знаю. Надо будет что-то придумать.
  Эмма сжала тонкие губы.
  - Я сама поговорю с отцом.
  
  
  Это был хороший повод посетить родителей после ссоры с матерью. Придти просто так, без причины, дав возможность позлословить и опять порассуждать о неправильности выбора дочери, было смерти подобно. Стоять бедной родственницей, выслушивая упреки и не смея поднять глаза, чтобы в их глубине никто не разглядел тоску и усталость. Совсем другое дело явиться для решения каких-то вопросов.
  Свою речь она продумала заранее - призыв к родительским чувствам, обращение к разуму, ссылка на общественное мнение. Но при виде отца все ее доводы мгновенно испарились, оставив в голове сумятицу и полный сумбур.
  Шульце не скрывал своего удовлетворения при виде дочери.
  - Вот и хорошо. Можешь остаться и не возвращаться назад. Мы найдем тебе хорошего жениха, устроишь свою жизнь и забудешь об этом оборванце.
  - Папа, я пришла не за этим.
  Узнав о цели ее прихода, банкир почувствовал себя счастливым. Все же его власть над людьми никуда не пропала, и так приятно было это осознавать.
  - Нет, нет и еще раз нет. Никаких отсрочек, никаких одолжений. Кредит должен быть возвращен вовремя и полностью.
  - Папа, но ведь он твой зять. Твой родственник. Разве можно вести себя так?
  Шульце рассмеялся.
  - Именно так и следует себя вести, Эмма. В бизнесе не бывает родственников, в бизнесе существуют только деловые партнеры, с которыми выгодно или невыгодно иметь дела. Здесь нет, и не может быть места чувствам. Стоит лишь только дать слабину, и ты пропал, ты конченый человек, ты никогда не добьешься успеха, потому что ты не способен в нужную минуту проявить твердость и принципиальность.
  - Папа, ведь я твоя дочь.
  - Ты станешь ей, когда вернешься. Я сделал ошибку, согласившись на этот брак, я ее и исправлю.
  Эмма обратилась к молчавшей фрау Шульце.
  - Мама, неужели ты ничего не скажешь?
  Та робко улыбнулась.
  - Не серди отца, Эмма. Будь послушной дочерью, и он тебя не обидит.
  - И это все, что ты можешь мне сказать?
  Эмма встала.
  - Прощайте.
  - Запомни, - закричал ей вслед Шульце, - через месяц твой инженер будет разорен, через месяц он станет обыкновенным нищим, а вместе с ним и ты. Ты еще приползешь ко мне просить прошения, а я подумаю, стоит ли пускать тебя на порог дома.
  
  
  Хотя Эмма покидала родительский дом с гордо поднятой головой, сердце ее переполняло смятение. Никогда в жизни не была она в подобной ситуации. Даже представить не могла, что сможет повторить судьбу книжных героинь. Отвергнутая, с пустыми карманами, лишенная родительского благословения. По правде, в этом не было ничего романтичного.
  В растерянности Эмма сама не заметила, как проделала путь к лаборатории мужа. На месте, конечно, была только Николь. Выглядела она еще более вызывающе, ухоженная, особенно на фоне Эммы, запыхавшейся и с грязными ботинками.
  - Здравствуйте. Скажите, а инженер Беккер на месте?
  - Его нет, - сказала, как отрезала Николь.
  - А когда он будет?
  - Не знаю. Он уехал по делам. В последнее время господин инженер очень занят и почти постоянно отсутствует.
  - Но он же должен появиться. И я, как жена, хотела бы знать ...
  Николь сморщила лицо.
  - Милочка, господину инженеру некогда сейчас отвлекаться по пустякам.
  Эмма вспыхнула.
  - Я - это не пустяки. Я его законная жена.
  Николь презрительно скривила губы.
  - Сегодня жена, а завтра никто. Кстати, не понимаю, что он в вас нашел. Обыкновенная разбалованная пустышка.
  - Зато себя вы явно считаете необыкновенной.
  - Ну, уж выгляжу получше, чем ты, - Николь еще раз обвела ее снисходительным взглядом. - И не бегала бы в таком виде по городу, пугая собак.
  Так Эмму еще не обижали. Как ей хотелось броситься сейчас вперед, впиться ногтями в волосы этой крашеной, наглой вертихвостки, расцарапать лицо. Это было бы так приятно, но это было ... неправильно. Эмма не могла определить логически почему и как, но интуитивно она знала, что это неправильно. У нее будет еще возможность дать выход своим чувствам.
  Она молча повернулась и вышла прочь.
  
  
  В доме было оглушающе тихо, лишь часы деловито барабанили по своим пружинкам, отмеряя еще один бесконечный день. Ей необходимо было что-то сделать, дать выход переполнявшей ее злости. Чем-нибудь отвлечься, заставить плохие мысли уйти в никуда. Но вот как? В голову пришла единственная шальная идея - кофе. Пусть оно чугунным ядром ударит по мозгам и выбьет из них способность соображать. Хоть на малое время удрать из этого плохого мира. Точно, сейчас она выпьет кофе и побольше, от старушкиных щедрот осталось достаточно.
  В малом количестве вещей есть своя прелесть - не надо долго искать нужную. Мешок был старинный, из плотной, грубой ткани, впитавшей запахи многих лет и стран, с промасленной горловиной, стянутой толстой бечевой. Эмма ослабила ее, развела края и густой, пряный запах ударил ей в ноздри. Она запустила руку и кончиками пальцев ощутила чуть шероховатые бока зерен. Это было странное ощущение, зерна словно излучали тепло, и прикосновение к ним доставляло непонятное удовлетворение. Отчего-то нервничая, Эмма зачерпнула горсть, с сухим стуком перекатила зерна в ладони и бросила в кофемолку.
  После помола аромат уплотнился и стал словно ощущаем. Эмма ссыпала смолотый кофе в турку, налила воды и поставила на огонь. Нагреваясь, вода пропиталась мелкими пузырями, потом резко почернела и покрылась пушистой, грязно-коричневой пеной, которая нехотя поползла вверх. Эмма дернулась и выключила огонь. Это движение было настолько неожиданным для нее самой, что на излете рука задела горячий бок турки.
  - О, черт, что же я.
  В недоумении прижав к губам пострадавший палец, она посмотрела на темную дымящуюся жидкость. Она пыталась понять, что помимо ее сознания толкнуло руку вперед. "Мистика", - прошептала Эмма и отчетливо представила иссохшее лицо своей умершей бабушки. "Ты сама почувствуешь, когда надо ..."
  Вот, спасибо, накаркала. Теперь ходи с больной рукой. В порыве злости Эмма хотела вылить кофе, но передумала. Зря что ли пострадала. Нет, она выпьет и выпьет все, пусть даже и с отвращением.
  На кухне имелась различная посуда, но Эмма решила соблюсти традицию. Лежа в ящике, чашка запылилась, пришлось сполоснуть ее и хорошенько протереть полотенцем. Теперь она впервые смогла рассмотреть ее вблизи чистой, без обычных подтеков. Старуха не обманула, действительно чувствовалась старина, теперь таких не делали. Круто изогнутая массивная ручка с выемкой посередине, сточенной тысячи раз бравшимися за нее пальцами; толстые, не везде одинаковые, стенки, внутренняя поверхность потемнела от въевшегося в керамику кофе и покрыта множеством разбежавшихся во все стороны трещин.
  От первого выпитого глотка она поперхнулась. Или зерна давно испортились, несмотря на приличный запах, или она его явно недоварила, а возможно и обе эти причины одновременно, но это была горькая, невкусная жидкость с крупинками, от которой сразу запершило в горле, и по всему тело поплыл жар. Несколько ложек сахара могли бы чуть улучшить вкус, но ... Слова бабушки как будто навсегда застыли у нее в голове. "Запомни, никакого сахара. Никогда".
  Эмма судорожно сделала еще глоток и, поняв, что больше не сможет, выплеснула кофе в раковину. Чашка была горячей и никак не остывала. На стенках и донышке расползлась буро-черная жижа кофейной гущи; там было все, что она смолола, в воду не ушло почти ничего. Повинуясь мимолетному порыву, Эмма качнула чашку из стороны в сторону, разбалтывая гущу, потом села за стол и, сжимая чашку в ладонях, склонила над ней голову.
  Это было необъяснимое состояние оцепенения, она была не в силах разогнуть голову и разжать руки; тело онемело, чашка в ладонях пекла жаром и в пальцах начали проскакивать знакомые уже покалывания, а кофейная гуща двигалась, перемещалась, шевелилась, она вела себя, словно живая и наделенная разумом.
  В голове у Эммы крутилась одна и та же мысль - я и муж, муж и я, мы, я и он. Каким-то необъяснимым образом она поняла, что между этой кляксой и ее мыслями существует связь, когда она думала о муже, гуща тут же принимала его силуэт, словно картинка из театра теней, а потом мысль о ней самой синхронно видоизменяла черную жижу в столь знакомый по зеркалу в ванной комнате образ.
  Затем два силуэта разошлись в стороны, замерли и двинулись навстречу, сошлись, опять разошлись. Когда они разделились, между ними осталось маленькое пятно, комочек, он на мгновение разросся и принял карикатурный образ ребенка, огромная голова и маленькое псевдотельце с ручками-ножками-ниточками, и обмяк, поплыл, но Эмма успела разглядеть между тех ножек малюсенький отросток, а потом вся гуща обмякла на стенках грязной, неприятной бахромой.
  Видение исчезло, чудо кончилось.
  
  
  Лоб в обильных каплях пота, кисти рук онемели. Осторожно опустив чашку на стол, молодая женщина, пошатываясь, побрела в ванную. Струя холодной воды помогла остудиться, но по мере того, как остывали лицо и руки, Эмма стала ощущать все большее жгучее томление в самом низу живота, словно уголек туда засунули.
  Пришедший вечером муж сразу обратил внимание на ее странное состояние:
  - Ты бледная какая-то. Уж не заболела ли?
  - Нет.
  - Как прошел день?
  - Нормально, даже замечательно! - перед глазами серпантином замелькали отец, Николь, дорога в грязных лужах. - Вот только варила себе кофе и обожгла палец.
  - Помню, кто-то говорил, что он больше никогда в жизни не выпьет ни капли кофе, что запах этого напитка будет тошнить ее до конца жизни.
  - Противный, - Эмма прижалась к груди мужа.
  Чувствовала она себя действительно хорошо, пострадавший палец не болел, утреннее состояние усталости прошло без следа, вот только жар внизу живота остался. Он был с ней весь день, то, затихая, как свернувшаяся в клубок кошка, то, напоминая о себе вновь пульсацией в висках и шумом в голове. И теперь, когда она прислонилась к мужскому телу, волна расслабляющего тепла призывно разлилась по бедрам.
  - Если все хорошо и нормально, пойдем ужинать, - предложил Беккер.
  - Чуть позже.
  - Почему?
  - Потому что сейчас у нас есть дело поважнее.
  И Эмма потянула мужа в спальню, едва сдерживая себя, чтобы не наброситься на него прямо сейчас.
  
  
  Чтобы потушить жар и убрать головную боль хватило пятнадцати минут.
  - Однако я все же голоден, - Беккер был смущен ее бурным поведением.
  - У нас будет мальчик, - сказала Эмма, лежа с закрытыми глазами и не в силах пошевелиться.
  - Как, уже?
  Она рассмеялась, все еще не открывая глаз.
  - Глупый. Может через год, может через два. Но первым у нас будет мальчик.
  - С чего ты решила?
  Эмма, наконец, разжала веки. В этот момент, по сравнению с ним, она чувствовала себя такой мудрой и зрелой.
  - Я просто знаю. И вот что еще ...
  Она поманила пальчиком и, когда инженер склонился, впилась зубками в мочку его уха.
  - Я страшно голодна, милый.
  
  
  Когда Эмма проснулась, муж уже ушел на работу. В оконном стекле тускло отражался поздний рассвет и этот унылый свет нес с собой стойкое ощущение холода. Эмма сладко потянулась всем телом и села.
  Утро было не такое как всегда. Что-то изменилось, и это что-то было связано со вчерашним днем. В голове быстро промелькнула череда прошедших событий - посещение родительского дома, ссора с секретаршей мужа, обжигающая чашка кофе. Эмма нахмурилась, посмотрела на пострадавший накануне палец - там еще оставалось красное пятно, и упала обратно на подушку.
  Все это надо осмыслить и понять.
  Поворочавшись еще немного, она выбралась из кровати, подошла к полке с посудой и взяла в руки бабушкину чашку. Покрутила со всех сторон, рассматривая. Чашка как чашка, самая обыкновенная. Единственное, что отличало ее от остальных - это возраст. Глядя на покрытые трещинами фарфоровые бока с навеки въевшимся темным осадком сразу можно было понять, что вещь не просто старая, а очень-очень старая. Старинная. Эмма поднесла чашку поближе, понюхала и вернула обратно на полку.
  А было ли что-то вообще? Или это просто результат расшалившихся нервов и плохого настроения. Скорее всего, так. А воображение сыграло с ней дурацкую шутку, и она придумала невесть что. Нет, такого не может быть, потому что ... такого не может быть.
  Сделанный вывод обрадовал и успокоил. Сразу стало легче. Эмма оделась, убралась в доме, потом позавтракала. Но, кушая, обратила внимание, что старается лишний раз не смотреть в сторону полки с чашкой, и подобная мнительность ее разозлила.
  Нет, так продолжать не могло. Продолжая сердиться, Эмма выскочила на улицу. Требовалось срочно внести в свою жизнь определенность.
  
  
  Этот букинистический магазинчик она приметила еще раньше. Крошечное здание ютилось в глубине полуразрушенных построек, сливаясь с серыми стенами. Внутри было сумрачно и тихо. Высокие полки с книгами уходили под самый потолок. Полок не хватало, поэтому книги стопками стояли на полу, лежали врассыпную, загромождая проходы и создавая ощущение недавно прошедшего погрома. В ноздри бил плотный запах бумажной пыли.
  Эмма огляделась, сделала пару осторожных шагов, стараясь не наступить на книги, и кашлянула.
  - Эй, кто-нибудь.
  - Что угодно столь очаровательной девушке?
  Эмма стремительно обернулась. Именно таким и должен выглядеть владелец этих букинистических джунглей. Нечто сухонькое, маленькое, с воздушными белыми волосиками и прищуренными подслеповатыми глазками под крючковатым носом. Книжный гоблин, питающийся картоном.
  - У вас есть что-нибудь про гадание?
  - Гадание, - нараспев повторил старичок. - Сейчас посмотрим.
  Он прошаркал в угол магазинчика, чудом ничего не задев, долго наклонялся, шарил внизу, потом еще дольше выпрямлялся, но в итоге в руках у него оказалось несколько пыльных томов.
  - Вот, посмотрите эти.
  Эмма приняла книги из его рук.
   "Гадание и судьба". "Секреты гадания". "Узнай свое будущее". "Книга истины". Каждое название претендовало на исключительность.
  - Можно я посмотрю чуть-чуть?
  - Конечно, конечно. Присаживайтесь, пожалуйста.
  Хозяин магазинчика вытащил откуда-то изогнутый стул, показал, где можно пристроиться. Эмма, стараясь ничего не опрокинуть или задеть, опустилась на краешек стула. Открыла первую книгу.
   "Пытаясь узнать свое будущее, люди часто прибегают к гаданиям. Гадание - это таинство, связывающее воедино законы природы и человеческий дух. Истоки искусства гадания уходят корнями далеко в прошлое ..."
  Эмма с удивлением узнала, что существуют сотни способов гадания. На любой вкус, на любой каприз человека и на любой предмет, имеющийся под рукой. Такое количество сильно поколебало ее веру в действенность данного мероприятия. По убеждению Эммы настоящее "таинство" не могло распространяться так обширно, а наоборот, обязано быть очень ограниченным и в средствах, и в методах, и в людях, способных с ним управляться. Только так можно сохранить исключительность. А тут, гадай на чем душа пожелает: и карты, и камни, и тени, и вода, и воск и так далее.
  Имелось гадание и на кофейной гуще. В целом, процедура ничем особенным не отличалась.
   "Надо вскипятить на воде три чайных ложки молотого кофе, когда он достаточно прокипит, дайте ему отстояться. Для этого поставьте кастрюльку на тарелку с солью, затем осторожно слейте жидкость, а в оставшуюся гущу налейте стакан холодной воды. Мешайте это над огнем, и, когда жидкость снова нагреется, вылейте ее на чистую тарелку. Когда тарелка наполнится до половины, потрясите ее, чтобы гуща хорошенько разошлась по дну. Затем дайте остыть и сливайте воду осторожно до тех пор, пока на тарелке не останется одна гуща. Получатся разнообразные рисунки. Рассматривайте их и замечайте сходство с разными предметами. Фигуры, или точнее, подобия имеют следующие значения ..."
  Эмма закрыла книгу и поднялась.
  - Большое спасибо.
  - Будете что-нибудь брать? - поинтересовался старичок.
  - Пока ничего, - смутилась она. - Это не совсем те книги, которые мне нужны.
  - Как хотите, - он уныло тряхнул тем местом, где должны были находиться плечи.
  - Я обязательно еще к вам загляну.
  С этими словами Эмма поспешила прочь на улицу.
  
  
  Прогулка на холодном воздухе направила размышления на конструктивный лад. Несомненно, все, что она нашла и прочитала, было абсолютно не тем. А, значит, следовало проделать все еще раз и посмотреть, что из этого выйдет. Если что-то выйдет, конечно.
  Кофе она приготовила быстро, руки делали нужные манипуляции словно сами по себе. Сморщившись, Эмма проглотила кофе, потом склонилась над чашкой и уставилась в бурую жижу на фарфоровом дне. Жижа как жижа, обыкновенная кофейная гуща. Очень противная на вид и на запах. И никакого рисунка или предмета не определить. Впрочем, какие еще предметы, вчера она ничего и не пыталась увидеть. Просто она взяла чашку в руки и представила ...
  Эмма зажала в ладонях гладкие бока и попыталась уловить в тускло отсвечивающей поверхности знакомый облик. Она вызвала в памяти старичка из букинистического магазинчика, представила его образ удивительно четко, до последнего волоска на макушке, до последней морщинки на лбу и в этот момент жижа поползла вверх по стенкам, с точностью повторяя сгорбленную фигурку со всколоченной шевелюрой. Фигурка застыла, и стенки чашки начали нагреваться. Эмма не знала, что ей делать дальше. И в состоянии ли она сделать что-нибудь дальше.
  Запястья болезненно заныли. Кофейная фигурка принялась дрожать, снизу, со дна чашки стали выплескиваться струйки гущи. Они импульсивно, по одним им известным законам, выскакивали вверх и тут же уползали обратно.
  Не в силах более удерживать чашку, Эмма разжала пальцы. Тут же вся гуща со стенок сползла на дно и замерла, подрагивая. Остались лишь грязные, неровные подтеки.
  Как оценить увиденное, Эмма не знала.
  Все эти размышления и переживания сильно утомили, поэтому она расстелила кровать и прилегла отдохнуть. И мгновенно уснула.
  
  
  Ее пробудило прикосновение чьих-то губ. Эмма приоткрыла глаза и улыбнулась: Беккер склонился над ней с застенчивой улыбкой.
  - Устала?
  - Да нет. Просто прилегла на минутку. Ты пришел совсем?
  - Лишь на пару минут. Сейчас попью чаю и побегу дальше.
  Инженер еще раз поцеловал ее и пошел заниматься чайником.
  - Ты слышала, что сейчас творилось на улице?
  - Нет.
  - Ну, как же. Шум стоял такой, что хоть мертвых подымай.
  - Не слышала, - смущенно призналась Эмма. - А что случилось?
  - Пожар.
  - Большой?
  - Маленький. Недалеко отсюда есть книжный магазинчик. Так вот, чуть не сгорел.
  У Эммы сильно забилось сердце. Виски мгновенно покрылись испариной, она сжала их ладонями, прикосновение пальцев немного сняло напряжение. Пожар. Ну, конечно же, пожар. Вот, оказывается, что означали эти всплески кофейной гущи. Это были языки пламени - предупреждение о будущей стихии.
  - Примчалось несколько пожарных машин и все залили водой. Потом хозяину выставили счет. Думаю, увидев сумму, тот пожалел, что не сгорел вместе с книгами.
  - Не шути так, - попросила Эмма.
  - Не буду, - Беккер заметил, что жена сидит бледная. - Тебе нездоровится?
  - Это спросонья, - поспешила успокоить его Эмма. - Сейчас окончательно проснусь и приду в себя.
  Инженер быстро проглотил чай, еще раз наградил жену поцелуем и ушел. Оставшись одна, Эмма вытащила бабушкин ящик с безделушками в центр комнаты, вывалила его содержимое на пол, села перед этой кучей и стала внимательно рассматривать. Некоторые предметы были ей знакомы, но теперь их наличие приобретало новый, скрытый ранее смысл. Эмма вспомнила, как видела в квартире у бабушки фотографию своего погибшего жениха Лоссена-старшего. Здесь фотографии не было, зато глаза упорно мозолил игрушечный автомобиль. Она взяла игрушку и поднесла к глазам. Несомненно, студебеккер. Как говорил тогда отец? "Красная крыша, синий бампер, кабина в защитных разводах". Автомобиль в ее руках имел такую же раскраску. Красная крыша, синий бампер. Выходит, словно иглой пронзило мозг, старушка знала о предстоящей аварии. Знала ... но не предупредила.
  Эмма вернула игрушку на место и обвела внимательным взглядом рассыпанные перед ней безделушки. Сколько здесь всего. Наверное, на все случаи жизни. Нет, не на все, конечно, это она загнула. Но на многие, очень многие. И ведь всегда можно добавить то, чего тебе не хватает.
  - Ах, бабушка, - сказала Эмма с чувством, стоя над перевернутым ящиком, и понимая, что сейчас меняется и она сама, и еще очень многое, что невозможно пока понять и оценить. - А ведь ты, действительно, была ведьмой.
  
  
  - Мне требуется уехать на несколько дней, - сообщил Беккер в конце недели. В последнее время он выглядел особенно утомленным.
  - Куда?
  - В Берлин.
  - Я поеду с тобой, - решила Эмма. Ждать его целую неделю казалось кошмаром. Сидеть в пустом доме, считать капли дождя за окном, тупо смотреть в серое небо. Этого она не перенесет.
  - Зачем? Тебе там нечего делать.
  - Я просто буду вместе с тобой.
  - Ты не будешь вместе со мной, потому что я буду очень занят. Целые дни в деловых переговорах, поездках, вечером приходишь в гостиницу злой, уставший, разочарованный. Пойми, я не смогу уделить тебе и сотой доли внимания, которого ты заслужила. Тебе будет скучно.
  - А то мне очень весело здесь. А то мне здесь уделяют очень много внимания. Я целыми днями сижу одна, словно в клетке. Мне скучно, я не знаю, куда себя деть и чем заняться. То короткое время, что я вижу тебя по вечерам, единственная моя радость и отдушина. Я думала, если я уеду от родителей, что-то изменится, станет по-другому, а оказывается дело не в обстановке, дело не в окружении, дело в самом человеке. Просто дорогую клетку я сменила на простую, но клетка от этого быть клеткой не перестала. Решено, я поеду с тобой, - Эмма, воодушевленная новой мыслью крутнулась на месте, - и отныне всегда буду ездить с тобой и работать вместе с тобой.
  - Это невозможно! - изумился Беккер. - Мир бизнеса это свой замкнутый круг безжалостных мужчин и женщинам в нем места не находится.
  - А секретарши? Я буду в Берлине твоим личным секретарем вместо Николь.
  - Николь со мной никуда не ездит.
  - А я поеду, - настаивала Эмма. - Ведь секретарши сопровождают всех важных деловых людей. Я придам тебе значимость.
  - О секретаршах разговор особый. От них зачастую требуются дополнительные услуги совсем иного рода, нежели машинопись и делопроизводство. А те, что ездят в деловые поездки, вообще, можно сказать, девушки по вызову на официальной зарплате и в штате. Они просто незаменимы, когда требуется уломать потенциального партнера.
  - Я буду другой секретаршей, без всяких услуг иного рода. Хотя для тебя могу сделать исключение.
  - Это очень трудно, - сказал Беккер тоном, которым обычно заканчивают разговор. - Ты никуда не едешь.
  Эмма поняла, что настала пора прибегнуть к старинному верному способу всех женщин, которые хотят чего-то добиться от мужчины. Надо просто заставить его почувствовать себя виноватым и желать искупить свою вину.
  - Ты меня не любишь.
  Беккер искренне удивился.
  - Почему ты так решила?
  - Ты меня ни капельки не любишь. Бросаешь одну, уезжаешь, не хочешь брать с собой ...
  Она умудрилась даже пустить пару-другую слезинок, что произвело ошеломляющий эффект. Инженер капитулировал так быстро, что она даже не успела насладиться своим триумфом.
  - Хорошо, хорошо, мы поедем вместе. Собирай вещи.
  
  
  Они приехали на вокзал за полчаса до отправления вечернего поезда. Вещей набралось на два чемодана, один с вещами Беккера, второй Эммы.
  Когда инженер забросил багаж на верхнюю полку, раздался противный звякающий звук.
  - Аккуратней! - заорала Эмма не своим голосом.
  Муж недоуменно развернулся.
  - Что случилось, милая?
  - Я говорю, - теперь она действительно говорила, - чтобы ты был поаккуратнее. Ты мог бы что-нибудь разбить. Давай посмотрим, все ли цело. - Добавила женщина в нетерпении.
  Инженер молча снял ее чемодан, положил на сидение и раскрыл. Быстро перевернул вещи и выпрямился.
  - Но там нет ничего бьющегося. Только старая чашка.
  - Это очень старая чашка! - Эмма подчеркнула возраст чашки выразительной интонацией. - И потому очень дорогая.
  - Эмма, здесь всего одна чашка и это не повод для того, чтобы кричать на меня, - мужчина обиженно насупился. - Из-за какой-то старой чашки. А если она тебе так дорога, то не надо таскать ее с собой по поездам. Кстати, зачем она тебе?
  - Я буду пить из нее кофе.
  - Кофе? - уточнил Беккер после длительной паузы.
  - Кофе, - невинно подтвердила Эмма.
  - Но ведь ты сама говорила, что оно ...
  - Стимулирует умственную деятельность. И, вообще, дорогой, что тут странного. Миллионы людей во всем мире делают подобное каждый день. По несколько раз на день.
  - Но ты говорила ...
  - Закрой чемодан и верни его, пожалуйста, на место. Только аккуратно. Теперь сядь и расскажи мне, как у тебя распланирован завтрашний день. С кем мы будем вести переговоры, о чем, какова цель этой поездки. Я хочу знать все подробности.
  Беккер отрицательно покачал головой.
  - Ты можешь не идти на переговоры, это слишком специфичное занятие. К тому же у тебя нет делового костюма, а к подобным мелочам относятся очень серьезно.
  - Прекрасно, значит план следующий. Мы приезжаем утром, устраиваемся в гостинице, покупаем мне деловой костюм и едем на переговоры. С кем?
  Инженер ответил не сразу, ошеломленный напором жены.
  - Нам очень нужно заключить договор на производство партии приборов. Для этого необходимо побеседовать с владельцами двух крупных компаний, потенциально перспективных партнеров. Их зовут Крафт и Машборн, соответственно, и беседа с ними предвидится очень и очень непростой.
  Мужчина замолчал и уставился на нее странным взглядом.
  - Что случилось, милый?
  - Когда я в первый раз увидел тебя, передо мной сидела скромная, скованная, робкая девушка, которая боялась поднять глаза и не смела сказать лишнее слово, тихая, как мышка. А что я наблюдаю теперь? Тебя словно подменили.
  - Тебе не нравится?
  - Наоборот. Просто я еще не привык. Но что случилось?
  - Да я всегда была такой, - улыбнулась Эмма. - Просто никто этого не замечал. Никто, кроме одного человека.
  - И кто же этот ясновидящий?
  - Моя покойная бабушка, - ответила она серьезно.
  
  
  Город потряс ее своими размерами, широкими улицами и просторными площадями, домами, тянущимися ввысь, постоянным суетливым движением, той явной силой и энергией, которые проникали даже сквозь камень стен и щебень мостовой. Воздух и тот был иной - он пьянил и рождал в сердце дикую радость.
  Эмма, как девочка, металась по сторонам, широко раскрыв глаза и не переставая восторгаться.
  - Ой, смотри, а это Бранденбургские ворота.
  Мимо проплывала массивная бронзовая решетка, украшенная диковинными фигурами.
  - А вон там справа зоопарк.
  Когда они проехали мимо величественного здания оперы, Эмма захлопала в ладоши.
  - Честное слово, я счастлива. Давай сходим.
  - Конечно, сходим, - Беккер не сдержал улыбки. - Как только управимся с делами.
  - Ой, как замечательно, - и она чмокнула его в щечку. - Спасибо.
  
  
  Деловой костюм оказалось купить не так просто, но Эмма, хотя и потратила уйму времени, все же подобрала подходящий и по цвету волос, и по размеру, и по фасону. Инженер, оглядев ее, только одобрительно хмыкнул.
  Первым в списке посещений значился Оттмар Крафт. Высокий, излишне худой, для такого роста, с вытянутым носом и малоулыбающийся. Он гармонично вписывался в интерьер своего кабинета со стенами под мрамор и дубовой мебелью.
  - Моя жена, - представил Беккер Эмму.
  Крафт согнулся и еле коснулся ее руки сухими губами.
  При беседе присутствовал его помощник, молодой мужчина, держащийся все больше за спиной шефа. Крафт внимательно все прослушал, часто понимающе кивал головой, неодобрительно косился на Эмму, но конкретного ответа не дал.
  - Видите ли, мистер Беккер, сейчас экономика страны, конечно, испытывает подъем, но это не означает, что следует хвататься за любое предложение.
  - Я предлагаю перспективное оборудование, уже имеющее спрос, обеспечиваю заказы на будущее и даю еще целых десять процентов от прибыли. Неужели этого недостаточно?
  - Мне необходимо подумать и все просчитать.
  Крафт показал им свой завод - новые станки в два ряда, сверкающие краской металлические бока, высокая ажурная крыша, ритмичный шум множества механизмов, знакомый запах машинного масла. Увиденное оставило самое благоприятное впечатление.
  Кристофер Машборн встретил их, наоборот, очень приветливо. Полный антипод Крафта - пухленький и, несмотря на это, подвижный, словно воздушный шарик, он обрадовался Эмме больше, чем Беккеру.
  - Ах, какая прелесть, деловая женщина. Ваш муж просто счастливчик.
  Правда, согласия тоже получено не было.
  - Почему бы и нет, если это выгодно. Конечно, конечно. Вот только проведем дополнительные переговоры, побеседуем, посмотрим, посчитаем, разработаем планы ...
  Его производство также выглядело солидно: чисто, шумно, многолюдно.
  Беккер в целом остался доволен проведенным днем.
  - Все неплохо, - подвел он итог, когда они зашли перекусить в кафе. Только расслабленно усевшись за столик в ожидании заказа, можно было ощутить, как гудят ноги и понять, что сил было потрачено немало. Эмма, пользуясь длинной, до пола скатертью, сбросила туфли и с наслаждением пошевелила пальцами. - Осталось решить, на ком остановиться. Что подскажет нам знаменитая женская интуиция?
  - Не знаю, - призналась Эмма. - И тот, и другой показались мне людьми солидными, с хорошо поставленным делом.
  - Да, только один с виду осторожный, а второй душа нараспашку.
  - А почему эти двое?
  - Ты сама видела их заводы. Современная техника, обученный персонал. Наладить выпуск новой продукции можно быстро и без лишних затрат.
  - Может быть, есть еще кто-нибудь, кроме этих двух?
  - Может и есть, но это не так серьезно.
  Эмма посмотрела на часы.
  - До вечера еще достаточно времени. Мы вполне могли бы съездить и посмотреть кого-нибудь еще.
  Инженер вздохнул.
  - Имеется такой Йозеф Боде. Я связывался с ним раньше, толковый человек, но у него очень старое и совсем небольшое производство. Это бесперспективно.
  - Но у нас же есть время, давай попробуем. Я хочу сама посмотреть и все сравнить. Поехали.
  Подожди, - Беккер взял жену за руку. - Эмма, я понимаю твои чувства и твое состояние. Ты впервые в такой поездке, впервые в большом городе. Тебе хочется что-то делать, быть нужной, но поверь, это сейчас ни к чему. Отправимся лучше в гостиницу, там такая роскошная кровать.
  - Кажется, мы уже говорили, что я не выполняю таких обязанностей. И ты зря пытаешься меня обидеть, тебе это не удастся.
  - Хорошо, у меня другое, еще лучшее предложение. Поедем в оперу, купим лучшие места.
  Эмма уничтожающе посмотрела на мужа и жестом подозвала официанта.
  - Скажите, я могу от вас позвонить?
  - Да, пожалуйста, телефон вон там, в углу.
  Что же, пришлось опять натягивать на ноги ненавистные туфли. Телефон оказался совсем недалеко от их столика, и Беккер отчетливо слышал все.
  - Сначала она позвонила в справочную службу и попросила рабочий телефон господина Йозефа Боде, предпринимателя. Потом соединилась по указанному номеру и, улыбнувшись наблюдающему за ней мужем, начала щебетать:
  - Господин Боде, добрый день. Вас беспокоит секретарь инженера Беккера. Помните, да, большое спасибо. Дело в том, что господин Беккер находится в данный момент в Берлине, в деловой поездке, и, если вы еще проявляете интерес к его разработкам, то господин инженер мог бы встретиться с вами и обсудить возникшие вопросы. Когда? Можно прямо сейчас. Да, да. Хорошо, это недалеко, мы будем через полчаса. До встречи.
  После чего Эмма гордо продефилировала к своему столику.
  - Нам очень рады и нас ждут.
  - Авантюристка! - сказал Беккер, пытаясь быть суровым, но, не в силах скрыть восхищения.
  
  
  В том, что муж был прав, Эмма поняла сразу, только ступив на порог конторы Боде. По сравнению с тем, что они видели ранее днем, впечатление было отрицательным. Убого, если не сказать бедно. Голый пол, однотонные серые стены, один большой письменный стол, заваленный чертежами, пара кресел и книжный шкаф, столь же потертый, как и стол, где плотно выстроились корешки книг.
  Хозяин, пожилой, невысокий мужчина, держался дружелюбно и рассматривал их с нескрываемым любопытством.
  - Рад видеть вас у себя, особенно столь очаровательную женщину.
  В его словах чувствовалась такая искренность, что Эмма не удержалась от вопроса:
  - Скажите, а вы не против участия женщин в бизнесе?
  - А почему я должен быть против? Женщины, вообще, прирожденные руководители, у них гибкий и легко приспособляемый к новым условиям ум; там, где мужчина действует напролом, она всегда найдет обходной путь. И женщина всегда будет бороться за свое дело до конца, пытаясь спасти его даже в самой безнадежной ситуации.
  С каждым произнесенным словом он становился Эмме все более симпатичен.
  - Почему же так мало женщин делает карьеру?
  - Скажу, как человек, много проживший и много повидавший, надеюсь, вы не обидитесь. У женщин другое предназначение от природы. Семья, дом, продолжение рода. Редко кто сможет отказаться от этого ради карьеры, а совмещать очень сложно. Что-то всегда окажется в проигрыше.
  - Мне кажется, красивые женщины, именно в силу своей природы, отвлекают от работы, забивая головы окружающих мужчин посторонними мыслями, - возразил Беккер.
  - Значит слабые мужчины! - рассмеялся хозяин. - Наоборот, красивый образец обязан настраивать на производство красивых вещей. И только красивая вещь всегда и надежна, и хорошо работает.
  Вот так они мило и болтали, ничем не продвигаясь к цели своего визита. Чая или кофе им не предлагали, как позже догадалась Эмма, у Боде просто не было секретарши, чтобы их приготовить.
  Наконец он пригласил пройтись по заводу. И тут же по дороге отказался от дальнейшего сотрудничества.
  - Мне бы очень хотелось поработать с вами, господин Беккер. Люблю, знаете, возиться с новыми вещами, делать их, доводить до ума. Но возможности моего производства сейчас ограничены, и быстро сделать я вам не смогу. Станки устарели, хотя и надежны, мощности маловато. А ведь вам надо много и сразу, не так ли?
  Беккер был потрясен, Боде словно читал его мысли.
  - Да.
  Заводик ютился в небольшом кирпичном здании. Ничего примечательного - станки в два ряда, цементный пол. Чисто и скромно. Чтобы пройти из конца в конец и вернуться им понадобилось меньше минуты. И Эмма еще раз убедилась в прозорливости мужа.
  - До свидания, - тепло попрощался хозяин. - Большое спасибо, что нашли время и посетили. Если вдруг понадобится помощь, звоните, обращайтесь. Все, чем смогу. И успехов вашему очаровательному секретарю.
  - Да, кстати, - он смутился, как любой скромный человек вынужденный переступить отведенную для себя границу поведения, - вы не пробовали обратиться в отдел инвестиций министерства промышленности? Они выдают кредиты на подобные перспективные разработки.
  - Я посылал все необходимые бумаги еще в прошлом году. Ответили, что будут рассматривать.
  - Понятно, - Йозеф Боде смутился еще больше.
  Некоторое время, сидя в такси, они молчали. Эмма первая не выдержала тишины:
  - Я зря спорила. Ты оказался прав.
  - Конечно, - подтвердил Беккер и тут же поморщился.
  - В чем дело?
  - Я забыл у него свою папку с рекламными документами.
  - Но ведь ты для этого ее и брал.
  - Ты сама видела, что он для нас не подходит, так что бумаги ему ни к чему. Ну да ладно.
  - А мне он понравился.
  - Приятный человек, - Согласился мужчина. - И я давно не встречал такой подборки технической литературы, как у него в шкафу.
  
  
  По прибытии в гостиницу Эмма сказала мужу, чтобы он ложился отдыхать, а она, хотя тоже устала, займется своей внешностью. Необходимо сделать маску на лицо, положить крем и прочие женские хитрости, чтобы выглядеть завтра на самом достойном уровне.
  - Не жди меня. Отдыхай, - чмокнула она мужа в щеку и прикрыла дверь в спальню.
  Собрав в сумочку необходимые вещи, Эмма спустилась в холл гостиницы и обратилась к администратору.
  - Добрый вечер. Простите, я могу попросить вас об одном одолжении?
  Холеный мужчина, с тщательно зачесанными волосами заученно улыбнулся.
  - Любое пожелание наших посетителей для нас закон. Чем я могу помочь такой красивой женщине?
  - Я хотела бы сварить кофе.
  - Кофе? - продолжая держать улыбку, уточнил на всякий случай администратор.
  - Кофе.
  - Через пять минут вам доставят его в номер. Это можно было заказать и по телефону. Имейте в виду в следующий раз. Какой вид вы предпочитаете? Капучино, эспрессо, по-турецки, со сливками, с сахаром?
  Эмма помахала сумочкой.
  - Видите ли, кофе у меня с собой.
  Улыбка администратора стала откровенно искусственной.
  - Поверьте, у нас имеются самые лучшие сорта самого настоящего кофе.
  - Я хотела бы свой, - вежливо попросила Эмма еще раз.
  - Хорошо. Давайте, вам сварят и доставят в номер.
  - Видите ли, я хочу сварить его сама. Это очень редкий вид кофе и его приготовление требует специальной подготовки. Вы не могли бы проводить меня на кухню?
  - Любое пожелание наших клиентов закон, - выдавил из себя администратор.
  Под любопытными взглядами портье и боев он провел ее на кухню - белое помещение с кафельными стенами и множеством сверкающей посуды, все пропитанными запахами и испарениями. Был вечерний перерыв, и персонал почти весь отсутствовал.
  - Генри, - обратился администратор к старшему повару, - окажи нам, пожалуйста, любезность.
  - Да, в чем дело?
  - Вот эта дама желает выпить на ночь кофе. У нее есть свой редкий сорт, и она желает приготовить его сама.
  Старший повар также был прекрасно вышколен и почти скрыл свое любопытство за вежливым полупоклоном Эмме.
  - Что вы конкретно желаете?
  - Мне необходимы газовая плита и вода.
  - А в чем вы будете варить?
  - У меня есть посуда.
  Повар переглянулся с администратором, потом указал Эмме, где можно расположиться.
  Под внимательными взглядами мужчин Эмма извлекла из сумочки турку, потом достала банку со смолотым кофе, отсыпала в турку примерно две чайных ложки порошка, залила водой и поставила на огонь.
  От запаха кофе по телу прошла судорога, по рукам и лицу полыхнуло жаром. Она сосредоточилась на содержимом турки, чувствуя, как внутри ее стремительно нарастает напряжение. Еще чуть-чуть. Пора. Повар тут же подал полотенце, администратор любезно протянул чашку на подносе.
  - Спасибо, но у меня есть своя.
  Глаза повара округлились, а лицо администратора вытянулось при виде старой, фарфоровой посудины. Эмма ловко вылила в нее кофе и протянула турку все еще застывшему повару.
  - Сполосните, пожалуйста.
  Чистую турку она спрятала в сумочку и, держа перед собой поднос со своей чашкой, вернулась в номер. Встреченные постояльцы смотрели на нее с нескрываемым любопытством, но ей было безразлично это внимание. Эмме было плохо, ее мутило и шатало. Она была на полпути к очередному прозрению.
  
  
  Теперь бурая жижа подчинялась охотнее и послушнее. Все заняло у нее не более пяти минут - первый, второй, третий, силуэты повиновались малейшему шевелению пальцев, едва появляющемуся предчувствию мысли. Всего пять минут, но когда Эмма закончила, на ее лице крупными каплями лежал пот.
  Пошатываясь, она прошла в душ, а оттуда, обнаженная, чуть обтершись полотенцем, бросилась в спальню, едва не умирая от желания тут же сорвать с мужа пижаму.
  - Что? Кто? - пробормотал спросонья инженер.
  - К вам девушка по вызову, мистер!
  И впилась губами в его рот.
  
  
  Проснувшись, Эмма обнаружила, что муж не спит, а лежит и смотрит на нее. Женщина с удовольствием потянулась и сладко поинтересовалась:
  - Увидел нечто интересное?
  - Более чем.
  - И что именно?
  - Ночью у меня было впечатление, словно я попал в когти к голодной тигрице. Безопаснее все же ездить в командировки с секретаршами.
  Она подумала и решила не обижаться.
  - И не мечтай. Что мы делаем сегодня?
  - То же, что и вчера, только надо добиться конкретного результата. Следует выбрать, на ком мы остановимся, Крафт или Машборн, и работать с ним до победного конца. Я поразмыслил и пришел к мнению, что лучшим кандидатом является Крафт. Современное мышление, трезвый взгляд на бизнес и финансы. Его сухой рационализм мне более симпатичен и внушает доверие, чем игривое добродушие Машборна. Что скажешь, секретарь?
  Эмма погладила кожу рук, зевнула, встряхнула головой, разбрасывая волосы, и выдала:
  - Йозеф Боде.
  - Ты шутишь, - рассмеялся Беккер.
  - Ничуть! - Эмма была само спокойствие и рассудительность. - Ни первый, ни второй с тобой сотрудничать не станут и даже, если тебе удастся с ними договориться, причем на условиях худших, чем упоминались вчера, ничего хорошего это не даст. Они не те люди, которые будут работать с тобой сознательно и не те люди, на которых ты можешь положиться и опереться, в случае возникших трудностей. А они возникнут, поверь. Крафт раздумывает лишь о том, как выжать максимум из своих рабочих, техники и временных партнеров при минимуме затрат и усилий. Машборн собирается в будущем продать производство и заняться чем-нибудь другим. Его не интересуют долгосрочные проекты. Он может пойти на видимость сотрудничества лишь в надежде получить быструю и легкую прибыль.
  - Откуда ты это знаешь? - осторожно спросил после довольно продолжительной паузы инженер.
  - Это неважно.
  - Разве ты знаешь этих людей?
  - Нет, я увидела их вчера в первый раз.
  - И позволяешь себе делать подобные выводы.
  - Это совсем несложно. Все, что я рассказала, можно понять по поведению этих людей, внешнему виду, манере держаться, взглядам, мимике. Женская интуиция, в конце концов.
  - Но вчера ты была иного мнения, - Беккер начал злиться. Ему не нравилось, что жена имеет свое, отличное от его позиции, мнение.
  - Решение надо принимать сегодня. Считай, что за прошедшую ночь я прозрела.
  Мужчина оглядел смятые после бурной ночи простыни.
  - Действенный способ прозревать и делать выводы.
  - Ты зря иронизируешь.
  - Ну, хорошо, допустим на минуточку, даже на секундочку. Пусть так. Но чем же лучше Боде? Производство устаревшее, рабочих мало, средств для развития нет никаких.
  - Зато он отнесся к тебе и твоему проекту участливо. Тем ты безразличен, а ему нет. Согласись, что, заботясь лишь о себе, он не стал бы отказываться, наоборот, набивался бы в партнеры ...
  - Тогда я скажу тебе, милая, что самые лучшие деловые отношения, это отношения, основанные на взаимной экономической выгоде. Это самые крепкие и самые надежные отношения. А не так: нравится, не нравится, любит, не любит. Расчет - вот самый главный и верный фундамент.
  - Ты, конечно, можешь поступить по-своему, и ты так поступишь из упрямства, мужского самолюбия и веры в собственную непогрешимость, но поверь, мой милый, - слово "милый" вышло у нее особенно ядовито, - у тебя ничего не получится.
  - Ну, знаешь, это уже слишком.
  Беккер раздраженно повернулся к жене спиной. Но это не было для Эммы преградой.
  - Помнишь, вчерашний разговор о министерстве промышленности. Давай отвезем туда наши новые проспекты, ты сам говорил, что они теперь намного нагляднее.
  - Это не поможет. Там уже давно все решено и поделено.
  - Все равно надо отвезти. Заодно узнать результаты! - настаивала Эмма.
  - Вот ты и отвези. Ты ведь секретарь. Есть там такой Борман. Очень толстый и очень противный.
  
  
  Здание министерства промышленности напоминало развороченный муравейник - по коридорам туда-сюда в едином, механическом ритме сновали люди, словно скопированные с единого эталона: все в черных костюмах, белых рубашках, галстуках темных тонов и с приклеенными улыбками.
  Эмма была здесь редким представителем противоположного пола, причем, прекрасным образцом, потому что те секретарши, которые иногда появлялись с папками бумаг в руках, выглядели все, как одна, уродливо. Некие бесполые существа - длинные юбки, бледные лица без малейшего признака макияжа. Сходство их заключалось еще и в том, что каждая имела одинаковую, обязательную деталь туалета - бесформенный пиджак из мышиного цвета ткани, скрывающий любые красоты фигуры.
  Поэтому, пусть и на мгновение, но мужская сущность брала верх над духом бизнесмена, и головы сидящих у кабинетов синхронно поворачивались вслед проходящей Эмме. Нашлась и пара добровольцев-провожатых: несколько улыбок и ее довели и указали необходимую дверь.
  Эмма поблагодарила, но подходить близко не стала. Перед дверью томилось с десяток ожидающих с такими суровыми лицами, что рассчитывать, будто ее пропустят без очереди, было бы смешно. Галантность галантностью, а дело делом, особенно если часами подпираешь стены.
  Отойдя за угол, Эмма задумалась. Стоять вместе со всеми в очереди можно было очень долго и не один день.
  Она прошла вдоль длинного коридора и увидела дверь с надписью "Машбюро". Теперь ее поведение будет зависеть от того, кто окажется внутри, молодая женщина или пожилая. Эмма вошла. Молодая девушка со светлыми волосами, прервав оживленный разговор по телефону, вопросительно посмотрела. Эмма сотворила самую обаятельную улыбку.
  - Какая же я дура, - доверительно сообщила она.
  - По фигуре не скажешь, - оценила девушка ее внешний вид.
  - Зато с головой всегда проблемы. Сколько раз говорила себе не надо, держи себя в руках, не поддавайся, и вот опять.
  - Что опять?
  - Влюбилась, как последняя идиотка.
  Внимание блондинки увеличилось сразу на степень.
  - А эти мужчины такие скоты.
  Все. Зерно упало на благодатную почву. Очевидно, блондинка сама не раз бывала в подобных ситуациях, поэтому она положила телефонную трубку со словами "Я перезвоню позже" и принялась с упоением ругать всех особей с волосатыми ногами, как она выразилась.
  Местами получалось довольно грубо и натуралистично, но Эмма послушно поддакивала. Наконец, красноречие блондинки иссякло, и Эмма поспешила воспользоваться паузой.
  - Он сидит в отделе инвестиций и новой техники. Утром ушел злой, не сказал ни слова, так я теперь места не нахожу, так хочется его повидать.
  - Я работаю здесь недавно и мало еще кого знаю ...
  - Звать будет не совсем удобно, - пояснила Эмма. - Люди разные есть, на вас могут подумать всякое. Да и у него будут неприятности.
  - Да, здесь тесные отношения между мужчинами и женщинами не позволяются, - вздохнула секретарша. - Меня сразу предупредили при приеме на работу. Как в монастыре каком-то.
  Эмма в унисон повозмущалась здешними варварскими порядками. Потом предложила решение проблемы.
  - Я бы сама зашла, хотя бы посмотреть на него. Но там, в коридоре перед дверью в отдел, такая очередь, что меня в моем виде ни за что не пустят. Я очень прошу, вы не могли бы одолжить мне свой пиджак.
  Блондинка с удовольствием согласилась. Ее одежда оказалась почти впору, потом секретарша сунула ей в руки папку для большей правдоподобности образа и пожелала успеха.
  
  
  Никто из сидящих в ожидании даже не пошевелился, когда она входила в заветную дверь "Отдел инвестиций и развития".
  Борман, действительно, был очень толстым и очень противным с виду. Эмма сразу узнала его, он сидел в дальнем углу возле окна и беседовал, вернее, выпроваживал, судя по тону беседы, очередного просителя. Всего в комнате находилось три чиновника, но лишь один оторвал голову от бумаг при ее появлении. Увидев его вопросительный взгляд, Эмма кивнула на занятого Бормана, мол, к нему, и чиновник успокоился.
  Наконец посетитель удалился, и Эмма шагнула к столу Бормана. Тот осмотрел ее с нескрываемым любопытством.
  - Я вас раньше не видел. Новенькая?
  Эмма подала ему свои бумаги. Толстяк бросил мимолетный взгляд.
  - Что это? И почему вы носите эти бумаги?
  - Потому что я работаю секретарем инженера Беккера, и носить подобные бумаги является одной из моих обязанностей. Разве в этом есть нечто необычное?
  - Но ваш внешний вид ...
  - Ах, это, - Эмма небрежно пробежала пальчиками по поле пиджака. - У меня совершенно случайно оказался костюм из такой же ткани, как и у ваших девушек.
  - Хорошо, - чиновник обрел утерянную было устойчивость. - Но прием документов уже давно закончен.
  - Мы подавали раньше. Это просто дополнительные буклеты.
  - И совершенно ни к чему, - Борман отодвинул ее бумаги в сторону. - Могу только оформить как заявку на следующий год.
  - А на этот нельзя?
  - На этот год, - заявил чиновник торжественно, - нельзя. Поздно уже, решение по инвестициям будет принято завтра. Если господин инженер попадет в список на получение кредита, ему будет сообщено. А теперь извините, я занят.
  - Ну, как? - нетерпеливо бросилась к ней заждавшаяся блондинка.
  - Свинья. Я застала его в тот момент, когда он болтал по телефону с какой-то Матильдой и при этом называл ее кошечкой. Ах, почему я такая дура и всегда влюбляюсь в негодяев.
  - Все мужчины скоты! - подвела итог блондинка.
  
  
  В попавшемся по дороге хозяйственном магазине она купила электроплитку - кусок железа с медной спиралью.
  Беккера не было. Сбросив одежду, Эмма прошла ванную и с огромным удовольствием подставила себя под прохладный душ. Дышать сразу стало легче.
  Обтершись, она накинула халат и легла в кресло. Просмотрела свежие газеты, что случилось знаменательного за это время? Несомненно, мир сошел с ума. Люди не могут успокоиться на том, что имеют, и постоянно пытаются провести новый передел. А, в общем и целом, все как всегда и все как обычно, и причина всего, движущая сила все та же и все так же неизменна, будь то времена фараонов или лязга рыцарских доспех - деньги.
  Муж появился лишь к полудню, мрачный и раздраженный. На ее вопрос о делах отмахнулся и тоже скрылся в ванной комнате. Потом они отправились в ресторан.
  Половину обеда Беккер молчал, торопливо глотая пищу, и Эмма терпеливо ждала, пока мужской желудок наполнится и даст, наконец, успокоение всему организму.
  - Как ты съездил, милый?
  - Отвратительно.
  - Значит, результат ...
  - Отрицательный, - он вытер салфеткой губы. - Полдня ожесточенных споров. Крафт со своим помощником, ну помнишь, такой молодой, с самого начала подняли свой процент прибыли и все мои разговоры, все мои убеждения, что это невозможно, что все уже просчитано, что я не смогу себе в убыток делать приборы, разбивались об их надменную спесь и чувство своего несомненного превосходства. Ведь кто я - простой инженер, плебей, а они потомки известного рода. В самом конце беседы, когда стало очевидно, что к согласию мы, увы, не придем, они предложили вообще продать им патент, естественно, за смехотворную сумму. Я отказался, и мы расстались, очень недовольные друг другом.
  - Значит, я оказалась права.
  Мужу ее замечание не понравилось, но сытый, он отреагировал не так резко.
  - Эмма, ну что значит права? Это бизнес, а в бизнесе самое нормальное явление, когда одни партнеры уходят, другие приходят. Идет постоянный поиск взаимовыгодных условий. Это обычный рабочий процесс.
  Чувствуя свое превосходство, Эмма не стала спорить.
  - Теперь ты поедешь к Машборну.
  - Да, я уже договорился о встрече. Чувствую, что разговор будет нелегким.
  - Может, мне поехать с тобой?
  - Не стоит.
  - Почему?
  - Потому что присутствие женщины уместно на начальной стадии переговоров, при знакомстве или когда партнеры давно и хорошо знают друг друга; в таком случае подписание очередного договора превращается в чистую формальность и присутствие женщины только украсит встречу. Сейчас же предстоят трудные споры.
  - Значит, вы будете говорить друг другу резкие слова и сквернословить, стучать кулаками по столу и топать ногами, угрожать друг другу и шантажировать?
  - Все вместе, моя дорогая, все вместе.
  
  
  Вторую половину дня Эмма гуляла по городу, любуясь старинной архитектурой и искусно разбитыми цветочными клумбами. У нее оказалась хорошее зрительное восприятие, после пары кругов вокруг какого-нибудь квартала, все вокруг казалось уже знакомым и хорошо известным.
  Площадь цветов, голубей и целующихся парочек, причем, на первый взгляд не решишь, кого больше - голубей или влюбленных.
  Площадь поющих фонтанов с памятником Баху.
  Хауптплатт, улица девиц легкого поведения; днем они жались в углы зданий, а вечером, наверняка, загораживали проезжую часть и весь тротуар.
  Эмма гуляла, дышала, смотрела, потом сидела в маленьком кафе над чашкой фруктовых сливок с булочкой, размышляла.
  Есть ли счастье в том, что люди знают свое будущее, и есть ли, вообще, смысл в подобном знании. Вот сидит напротив парочка, целуется и милуется, забыв про все на свете и являя собой образец абсолютной беспечности. Как изменится их поведение, если они вдруг узнают, что чувства эти будут недолги и им не суждено быть вместе. Постараются ли они прожить оставшиеся дни рядом, уже зная, что это напрасно, наполнить их до краев, испить до изнеможения? Или тут же разбегутся в разные стороны, ведь зачем тратить время, силы, чувства, деньги, если всему этому можно подыскать более благодарное приложение.
  А если узнают, что наоборот, не разойтись, не расстаться и не потребуется для этого никаких лишних усилий - останется ли гореть пламя их любви также ярко и открыто, не станет ли оно чадить и тлеть равнодушием и привычкой; и в этой предопределенности лишь скука, привыкание, умирание ...
  Как сложно принять решение, обладая знанием. Как трудно жить, имея представление о том, что будет. И только возможность побороться с предначертанным, надежда изменить назначенную судьбу - вот что наполняет саму жизнь смыслом.
  Эмма попыталась представить образ бабушки: она знала ее совсем мало. Да нет, совсем не знала, видела лишь одно - глупая, взбалмошенная старуха, надоедливая, как все старухи.
  А кем была она сама в глазах бабушки, что чувствовала та, когда видела перед собой молодую, наглую, самодовольную дуру - наследницу, продолжательницу.
  Ах, вернуть бы то время, выслушать, прикоснуться щекой, сказать лишнее ласковое слово. Почему такие простые вещи становятся понятными всегда слишком поздно? Может для того, чтобы горечь утраты была сильнее и боль очищающим огнем выжгла душу и добавила в нас чуточку человечного; так мы становимся взрослее и мудрее, так мы становимся похожими на них, ушедших, и пусть, лишь частично, но восстанавливаем связь, которую утратили навсегда.
  А, может и правильно, кто-то всевышний и умный прозорливо лишил нас этого дара - знать. Чтобы мучились, страдали, мечтали, надеялись: были людьми или почти были, и делались лучше.
  
  
  Несмотря на все эти философствования, сидеть было хорошо и безмятежно, и эта безмятежность была бы абсолютно полной, если бы не появляющиеся мысли о муже. Он не справится. И не потому, что не может, а просто этого не будет. Так предписано.
  Женщина спустилась к набережной и поморщилась, вдыхая кислый запах грязной воды.
  Нет, он точно не сможет ничего поделать.
  Эмма пыталась прогнать эту мысль, потом старалась не замечать ее, но от этих усилий становилось еще хуже, и прекрасный день полностью потерял свое очарование.
  А вдруг она ошиблась?
  Внутри ее задрожало, словно кто-то дернул невидимую струну, эта вибрация волнами прошла по телу, достигла кончиков пальцев, ушей, носа, пяток и вернулась обратно, наполнив организм знакомым зудом. Эмме сразу стало жарко.
  Она поспешила вернуться в гостиницу. На этот раз душ не помог, хотя она постепенно довела воду от прохладной до совсем ледяной. Она все равно не ощущала холода, пламя внутри ее разгоралось все больше.
  Голая, мокрая она бросилась в комнату. Включила электроплитку и дрожащими руками отсыпала необходимое количество кофе. Взлетела и обмякла кипящая пена.
  Абсолютно ничего не изменилось. Крафт оплыл сразу, даже почти не явившись из жижи. Силуэт Машборна был как живой; толстая, переливающая клякса вела себя точно так же, как и вчера. Нет, никакого толку с Машборном не получится, это было несомненно.
  Злясь, Эмма вызвала новый образ. Пузатый, карикатурный Борман расползся, как паук, которому детишки из шалости оторвали длинные, судорожные ноги. Этот кофейный паук был такой же противный, как его реальный прототип, и совершенно не желал сближаться с силуэтом Беккера. Это значило, что ничего путного из отдела инвестиций и развития ждать не придется. Упрямый силуэт чиновника стал оплывать вниз, в ярости Эмма вновь подняла "Бормана" из кофейной гущи; ладони горели, в висках глухо стучала кровь, а он упирался, она поднимала его, а он не хотел, она тянула его, казалось, еще чуть-чуть и чашка треснет в ее раскаленных ладонях, и в этот момент темный силуэт послушно качнулся в нужную сторону и покорно сделал все, что она желала.
  Чашка выскользнула из сразу ослабевших пальцев. Оказалось, что она сидит уже больше часа. Эмма глянула на себя в зеркало и ужаснулась. Лицо старухи: мешки под глазами, воспаленные веки, грязные дорожки пота на землистого цвета коже, опавшие щеки.
  Сполоснувшись, она прилегла на кровать и стала ждать. Уже вечерело, а мужа все не было и это пугало ее больше всего. Эмма попыталась расслабиться, отвлечь себя разными мыслями и воспоминаниями, уйти в какое-нибудь забытье, чтобы обмануть плоть.
  Не вышло. Холодея, она ощутила первый легкий позыв, заставивший ее сжаться в мучительной истоме. А потом накатилось и накрыло, властно и безжалостно, и лишь одно желание овладело ей - мужчину. Любого. Черного, белого, хромого, немого, главное, чтобы он мог сделать это. Такого сильного приступа у нее еще не было.
  Больше оставаться в номере Эмма не могла. Борясь с собой, частью мозга еще контролируя свои действия, она торопливо оделась и выскочила прочь из гостиницы. Не хватало еще отдаться где-нибудь в фойе первому встречному. Она спустилась лестницей, преодолев искушение запрыгнуть в лифт, где весело скалили зубы двое молодых мужчин. (Двое, это просто великолепно - мелькнула глубоко внутри мысль, она сумела подавить ее). Отворачивая лицо, пробежала к двери, швейцар на выходе участливо поклонился.
  - Вы хорошо себя чувствуете?
  Женщина едва сдержалась, чтобы не наброситься на него.
  От порывистого ветра ей стало полегче. Эмма в растерянности прошла квартал, не зная, что делать, и тут ее скрутило снова. Да так, что по ногам сразу потекло. Она свалилась на скамейку и вцепилась руками в сиденье, умирая от отвратительного желания. Борясь с собой, прокусила губу, и острая боль слегка прояснила мозг.
  Эмма встала и опять побрела, понимая лишь одно - подальше, подальше от гостиницы. Потом был короткий провал, и она оказалась на обочине тротуара, среди пестро и вызывающе разодетых, молодых и не очень, женщин. На нее косились, но не трогали. Подъезжали и притормаживали автомашины. Эмма почувствовала приближение очередной волны и поняла, что сейчас она тоже побежит и будет умолять, предлагая себя, чтобы ее тоже забрали, увезли, овладели, остудили ... Ей было стыдно и сладко одновременно.
  - Госпожа Беккер?
  Эмма подняла голову. Алый цвет автомобиля болезненно бил в глаза, из окошка выглядывал помощник Крафта.
  Она подбежала, не зная, плохо это или нет.
  - Господи, что вы делаете здесь, среди этих ...?
  - Заберите меня, пожалуйста, - пролепетала Эмма.
  Приступ пока не начался, и она могла контролировать себя.
  - Да, да, конечно. Садитесь.
  Он помог ей забраться в салон и закрыл дверцу. Машина двинулась прочь под недовольные возгласы местных жриц любви.
  - Я был в гостинице, там мне сказали, что вы пошли гулять в этом направлении, я поехал следом и вот, встретил вас.
  Эмма молчала, прислушиваясь к происходящему в себе.
  - Может быть, мы поужинаем в ресторане?
  Накатило. Не помня себя от вожделения, женщина крепко сжала его колено. От неожиданности мужчина вздрогнул, и машина вильнула, он недоуменно посмотрел в ее мутные, залитые страстью глаза, и в одно мгновение понял все.
  Он свернул в какой-то темный переулок и заглушил двигатель. Пока мужчина опускал сиденья, Эмма сбросила с себя одежду. Отсвечивая острыми сосками грудей, с распущенными волосами, с искаженным от желания лицом в зеленоватом отсвете приборной панели она походила на русалку, соблазнительную и пугающую.
  Мужчина протянул руки и коснулся ее груди. Русалка застонала, закатила глаза и опрокинула его на разложенное сиденье. Он попытался шутливо поупрямиться, но ее руки были сильны, и он подчинился, потому что это подчинение приносило ему удовольствие. С него стянули брюки с бельем, и обжигающее тело с размаху опустилось. От остроты ощущений его скрутило. Потом начался какой-то дикий, необузданный, похотливый танец.
  Ее глаза оставались закрыты, волосы взлетали вверх и разметывались обратно по белым плечам, ритмично похрустывала обивка сидения и скрипел левый задний амортизатор, который давно требовалось поменять.
  Мужчина почувствовал, как в нем начинает нарастать жар, и в этот момент женщина закричала, задрожала и замерла, тяжело распластавшись сверху.
  Не веря случившемуся, он двинул ягодицами. В ответ на это Эмма быстро соскользнула прочь и свернулась на переднем кресле, уронив голову на подтянутые к груди колени. А он остался лежать - один, полуголый, напряженный. Посмотреть со стороны, более идиотской картины не представить. И более мерзкого чувства тоже. Его использовали и бросили, даже не спросив согласия.
  Мысленно извергая проклятия, мужчина надел брюки и стал приводить себя в порядок.
  - И как мы все это назовем?
  - Извините, - Эмма подняла бездонные глаза. - Извините меня.
  Она повернулась спиной и стала натягивать на голое тело одежду. Ей было неудобно, не хватало места, руки постоянно упирались и цеплялись то за стекло, то за ручку включения передач, но это не вызывало у мужчины сочувствия. Наоборот, чувство озлобления требовало выхода наружу.
  - Вы знаете, зачем я приехал в гостиницу?
  - Нет.
  - Я приехал, чтобы уговорить вашего мужа продать нам патент. Сейчас наша фирма испытывает определенные трудности, а эти разработки наверняка помогут совершить прорыв и поправить дела. Крафт сказал, что если я смогу убедить вашего мужа, то он сделает меня совладельцем фирмы. Знаете, всю дорогу я ломал голову о том, как мне убедить инженера Беккера, как уговорить его, какие аргументы привести ...
  - Мне жаль, - сказала Эмма, - но вам не получить патент, муж его не продаст.
  Ему очень-очень захотелось ее ударить. Мразь, провинциальная шлюшка, еще минуту назад раскорячивала перед ним ноги, готовая на все, а теперь строит из себя недотрогу и даму из общества. Как хочется вызвать у нее страх, увидеть в этих глазах ужас. Как близки деньги, свобода, независимость, и на пути всего этого стоит какой-то инженеришка и его жена.
  - Продаст.
  - Это исключено.
  Он схватил ее за плечо и развернул, с наслаждением ощущая, как прогибается под пальцами гладкая кожа.
  - Ты, сучка, я сделаю это очень просто. Я даже не буду предлагать денег. Я просто буду рассказывать всем подряд и скоро весь город, вся страна будет знать, какая ты похотливая телка и как ты трахаешься в автомобилях с первым встречным. А если ты попытаешься обвинить меня в оговоре, то я всем расскажу, что у тебя на левой груди, - он грубо сдернул ткань, снова обнажая женское тело, Эмма попыталась сопротивляться, но не смогла, - чуть левее соска две родинки, под правой одна большая в виде треугольника, а между грудей маленькая. А сами груди похожи на яблоки. Я опишу все так подробно, что мне нельзя не будет не поверить. А не поверят, я попрошу проверить. Пусть независимые эксперты посмотрят. Представляете заголовки в газетах "Жена инженера такого-то занимается проституцией, чтобы прокормить семью и обеспечить заказы своему мужу". Сенсация. А чтобы было еще надежней.
  Мужчина стремительно извлек откуда-то фотоаппарат и ослепил ее вспышкой света. Эмма даже не успела поднять к обнаженной груди руки.
  - Что вы делаете?
  - Завтра в десять утра инженер Беккер должен быть у Крафта вместе с патентом. Затрат на нотариуса и все оформление мы берем на себя. У вас впереди целая ночь, чтобы уговорить мужа. А как вы это сделаете, как сейчас здесь или каким-то другим хитрым способом, - он гадко захихикал, - это уже ваша проблема. Постарайтесь.
  Он отвез ее к гостинице, по дороге они не проронили ни слова. Высадил Эмму у входа и напомнил на прощание "Завтра в десять". Женщина не ответила.
  Мужчина развернулся и рванул на Хауптплатт, где выбрал себе проститутку, брюнетку с длинными, распущенными волосами.
  
  
  Полуодетый Беккер лежал на кровати. Он молча проводил взглядом вошедшую жену, молча ждал, пока Эмма, не спеша, сняла обувь, потом стала перед зеркалом, рассматривая там себя, и не выдержал:
  - С Машборном закончилось точно так же.
  - Знаю, - равнодушно откликнулась Эмма.
  - Откуда?
  - Я еще вчера об этом сказала.
  - Только не надо, - инженер закричал на нее, чего никогда не мог представить себе ранее, - только не надо считать себя самой умной.
  Эмма оторвалась от зеркала.
  - Ты просто устал, милый. Не надо так резко реагировать на случившееся. Ведь я тебя предупреждала, и, если бы ты послушался меня, то был бы готов к тому, что произошло. И все равно не стоит нервничать. Поверь, все закончится хорошо. Ложись, спи, завтра придется потратить много сил.
  - Я весь на нервах и ни за что не усну. Легко советовать.
  - Постарайся.
  - Вряд ли. Тут поможет только снотворное.
  Лицо Эммы впервые после возвращения в гостиницу просветлело.
  - Отличная мысль. Подожди, я сейчас вернусь.
  Она спустилась в фойе и как только замедлила шаг, знакомый администратор поспешил навстречу.
  - Вас опять проводить на кухню?
  - Нет, спасибо. Я хотела бы попросить вас поручить одному из боев купить мне кое-какие мелочи. Только поручите, пожалуйста, самому смышленому.
  - У нас все служащие сообразительные и исполнительные.
  Администратор сделал знак пальцами и перед ними вытянулся молодой парень.
  - Мне необходимо снотворное, - объяснила ему Эмма. - Хорошее снотворное, которое действует сразу и после которого не болит голова.
  - Донормил, - подсказал администратор. - Самое новейшее средство. Аптека прямо за углом, через минуту лекарство будет у вас в номере.
  - Далее. Я хочу сделать подарок племяннику, мне необходима игрушечная модель автомобиля.
  Лица администратора и боя вытянулись. Администратор пришел в себя первым и осторожно спросил:
  - Какого именно автомобиля?
  - Я не знаю.
  - Сейчас уже поздно, может быть, лучше займемся этим завтра с утра. Наш служащий проводит вас в соответствующий магазин, и вы там сами выберите ту модель, которая вам необходима.
  - Модель мне нужна сейчас.
  Администратор горестно вздохнул и стал терять живой цвет лица. Наконец подал голос юноша.
  - У меня есть знакомый, он увлекается продажей подобных вещиц и живет совсем недалеко. Так что, если вы объясните, что вам требуется, через пять минут я принесу.
  - Да уж, постарайтесь, голубчик, - повеселел администратор. - Итак, - он обернулся к Эмме, - вам нужна ...
  - Она была красного цвета.
  - Видите ли, цвет не определяет марку автомобиля, - терпеливо пояснил администратор. - Цвет может быть любым. Как называется интересующий вас автомобиль?
  - Я не знаю.
  - Какая эмблема у него на капоте? - пришел на помощь юноша.
  - Это где?
  - Спереди.
  - Я не помню.
  - Послушайте, может быть не так важно, какая марка автомобиля? Давайте возьмем любую красного цвета, можно даже две.
  - Нет.
  С минуту все молчали, разглядывая друг друга.
  - Это была иностранная машина? - сделал еще одну попытку администратор.
  - Откуда же я знаю.
  - Действительно, откуда, - согласился администратор. - Может быть, это было что-то особенное, бросившееся вам в глаза, что-то запомнившееся?
  - Там внутри был руль.
  - Вы точно уверены? - излишне вежливо поинтересовался администратор.
  - Не надо иронизировать, - поморщилась Эмма. - Это был необычный руль, белого цвета, будто из слоновой кости, с кожаным переплетом.
  - А какой рисунок в центре руля?
  - Кружок, разделенный на четыре части.
  - Может на три?
  - На три, - вспомнила Эмма. - Точно на три.
  - Мерседес 260D! - уверенно сказал юноша. - Только на них ставили такие пижонистые рули, я точно знаю, мне приятель рассказывал.
  Администратор вытащил платок и промокнул вспотевший лоб.
  - Вот и хорошо. Ступайте в свой номер, сейчас вам все принесут.
  - Я буду ждать, - Эмма протянула бою деньги. - Поторопитесь.
  
  
  Снотворное действительно оказалось хорошим.
  Инженер засопел сразу, едва проглотил таблетку. Эмма посмотрела на спящего мужа и прошла в гостиную.
  Весь вечер огромным усилием воли она заставляла себя держаться как всегда, выглядеть привычно. Но, теперь можно было не притворяться. Женщина устало упала в кресло и закрыла глаза.
  Сколько всего она пережила за эти дни, насколько стала опытнее, насколько постарела и сократила отпущенные ей годы, сколько потеряла юношеской наивности и сколько приобрела взрослой жесткости.
  Какой сегодня был трудный день. А ведь он еще не закончился, хотя и близится ночь. Осталось одно, очень трудное дело. Самое важное дело. И она обязана его сделать, но не уверена, что сумеет. Хватит ли сил. Получится ли.
  Ее начало потихоньку трясти. Откладывать дальше нельзя, иначе она не найдет в себе мужества приступить ... Переступить ...
  Эмма сварила кофе и, чувствуя, как все тело начинает ломить от пронизывающих импульсов, склонилась над чашей. Рядом она поставила пластмассовую модель красного автомобиля. Похож, очень похож. Теперь осталось заставить сесть одного человека в этот автомобиль, а потом ... У нее это получится, обязано получится. Ведь получалось же у бабки со студебеккером.
  
  
  Утром выяснилось, что Эмма заболела. Бодрясь, она попыталась встать и тут же в испуге опустилась обратно на кровать - так было ей плохо. Голова, казалось, раздулась, в ушах позванивало, ощущение языка было неприятным, и, вдобавок, сильно болел живот.
  - Простудилась, - поставил диагноз Беккер.
  Был вызван гостиничный врач. Он посмотрел горло, послушал легкие, помял большими, толстыми пальцами живот, потом поднял к потолку глаза и прокашлялся.
  - Однозначный диагноз поставить пока невозможно. Слишком много различных симптомов, но, скорее всего, какая-нибудь инфекция, осложненная ослабленностью организма. Необходимо сделать анализы.
  Он еще раз потрогал ее живот.
  - Повышенный тонус. По женской части проблем нет?
  - Нет, - Эмма испуганно сжала ноги.
  - Синяки под глазами. Страдаете бессонницей?
  - Нет.
  - Зато она выпивает на ночь огромные чашки кофе, - сердито вмешался муж. - Вон, видите, стоит на столике. Какой уж тут может быть нормальный сон.
  - Кофе исключить категорически. Ни капельки, ни в каком виде. Более вредного напитка человек еще не придумал, не считая цианистого калия. Садится сердце, портится кожа, расшатываются нервы. Вы же еще так молоды и красивы, зачем вам эта гадость. Берегите себя.
  - Какие принимать лекарства?
  - Я выпишу таблетки от температуры, но главное лекарство сейчас - это сон, покой, постель. Попейте успокоительное, полежите, почитайте хорошие книжки. А когда сделаете анализы, обратитесь к своему врачу, он скажет, что делать дальше.
  Раскланявшись, доктор удалился.
  - Что это такое?
  Испуганная грозным голосом мужа, Эмма подняла глаза. Беккер стоял в разъеме двери, брезгливо держа двумя пальцами игрушечную машину.
  - Это модель "Мерседеса 260D", - честно ответила Эмма.
  - Спасибо, не знал. И зачем это здесь?
  - Просто детская шалость. Шла по улице, увидела новый, красивый автомобиль и почему-то решила для себя, когда разбогатеем, обязательно куплю себе такой же. И тут совершенно случайно вижу на витрине магазина вот эту игрушку. Не смогла устоять, взяла и купила.
  Мозги соображали туго, она с трудом строила фразы, следя, чтобы они логически дополняли друг друга.
  - Но почему она в таком виде? Оплавленная, вся в кофе.
  - Я вчера варила кофе, и, совсем случайно ...
  Инженер резко развернулся и вышел из комнаты.
  - Все, хватит, надоело. Я выбрасываю и этот мешок, и эту плитку, и эту посуду.
  Что-то загремело, и Эмма в одно мгновение оказалась возле мужа.
  - Не смей.
  Она вцепилась в его руку с занесенной чашкой:
  - Это бабушкин подарок, это память о ней, это единственное, что от нее осталось, и ты не имеешь права распоряжаться этим.
  - Выжившая из ума старая дура. Это твои слова, - напомнил Беккер.
  - Не смей так говорить о ней. Это я дура.
  - Ты точно ей станешь, если будешь хлестать литрами эту отраву. Посмотри на себя, посмотри, на кого ты похожа. Словно из могилы встала.
  - Отдай чашку, слышишь, - закричала Эмма изо всех сил.
  Ей казалось, что ее слышно далеко за этими стенами, даже на улице, и люди вокруг споткнулись и замерли в недоумении, не понимая, что произошло и откуда исходит этот дикий вопль. Ей казалось, что это громко, на самом деле из горла вышел лишь жалкий сип.
  - Отдай сейчас же мою чашку.
  Зазвонил телефон.
  Инженер затравленно посмотрел, воспользовавшись заминкой, Эмма выхватила из его рук чашку и прижала к себе. Беккер снял трубку.
  - Да, я слушаю.
  Больше он не сказал ни одного членораздельного слова, лишь междометия, и с каждым лицо его менялось и менялось, все более вытягиваясь. Когда разговор закончился, это была озадаченная маска.
  - Звонил Крафт. Мы договаривались еще об одной встрече, но сейчас он не может. Ты помнишь его помощника?
  - Нет.
  - Ну, молодой парень, весь угодливый, не спускал с тебя глаз.
  - Смутно.
  - Так вот, он умер.
  - Какой ужас.
  Эмме и вправду стало в этот момент страшно. Теперь она осознала ту силу, которой обладала, и, что потрясло ее больше всего, она осознала жестокость своего сердца, которое позволяло без всяких ограничений пользоваться этой силой. А вот молодого человека ей было совсем не жалко. Сам виноват, нечего было с ней так обращаться.
  - Ты вся побелела.
  - Сейчас пройдет.
  Эмма еще крепче сжала чашку.
  - Как сказал Крафт, несчастный случай. Вчера поздно вечером сгорел в машине вместе со своей подружкой. Опознали только утром.
  Значит двое, с тем же равнодушием подумала Эмма. Одним всплеском кофейной пены смыло две человеческих жизни. Интересно, а откуда взялась подружка?
  Как легко и просто. А представь, что сейчас кто-то склоняется над блюдцем и гоняет там коричневую жижу, стараясь размазать по стеночке твой выдающийся силуэт. А там, наверху, господь каждый день заваривает свою огромную чашу "капучино", и так творятся все мирские дела, так создаются человеческие судьбы, так вершится суд божий. И все мы лишь марионетки, жалкое отражение сползающих по стенкам кофейных пятен.
  Опять зазвонил телефон.
  - Да, да, это я, - ответил Беккер. Выслушав, осторожно опустил трубку обратно и судорожно выдавил. - О, черт.
  - Опять кто-нибудь умер? - удивилась Эмма его поведению.
  - Черта с два. - Он сделал странный, судорожный прыжок на месте. - Мне дали кредит в министерстве промышленности.
  - Не может быть.
  - Может, - мужчина заметался по комнате, не зная, куда деть прущую из него радость. - Эмма, милая, это так замечательно, я до сих пор не могу в это поверить. Мне дали финансирование, такой шанс выпадает только раз.
  Он был так искренен и открыт в своей радости, что у нее из глаз хлынули слезы. Все напряжение последних дней, все беды и страхи вылились сразу горячим и соленым потоком. Инженер обнял ее за плечи.
  - Ну, ну, успокойся. Прости, я накричал на тебя, но теперь все будет хорошо. Вытри слезы, приведи себя в порядок, мы отправляемся с визитом к ... к Боде.
  Эмма покачала головой.
  - Я не поеду.
  - Почему?
  - Я отправляюсь домой.
  - Что?
  Эмма погладила мужа по руке.
  - Я устала, милый. Я просто устала. Мне все надоело. Я плохо себя чувствую. Мне надо сменить обстановку. Мне хочется домой. Видишь, как много причин сразу.
  - Но я не смогу поехать с тобой.
  - Доберусь сама, не беспокойся, я уже взрослая и самостоятельная.
  Беккер попытался бодриться.
  - А кто-то говорил так много слов о секретарях, помощниках.
   Так я и не отказываюсь. В следующий раз мы обязательно поедем опять вместе. А сейчас ты справишься и один. Боде тебе поможет.
  
  
  Прозвучал последний звонок. Поезд дернулся, лязгнул железом, и перрон пополз прочь, забирая с собой этот шумный город, шпили, площади, фонтаны, мужа, Хауптплатт с раскрашенными женщинами, сгоревший "Мерседес" на заднем дворе полицейского управления.
  Неделю назад она приехала сюда, наивная и с широко раскрытыми, чистыми глазами. Теперь она уезжала с сердцем, начинающим покрываться защитной коркой, с осознанием неизбежной жестокости этого мира, с почти не оставшимися старыми иллюзиями. Но стала ли она от этого несчастней, Эмма решить не могла.
  
  
  - Вы позволите?
  Эмма повернула голову. Немолодой мужчина, в роговых очках, с лицом, претендующим на интеллигентность, склонился над ее столиком. В руках стопка брошюр. Типичный торговый агент.
  - Присаживайтесь.
  Вагон-ресторан пустовал, и свободных мест было предостаточно. Но если мужчине хочется общества красивой женщины, она не будет возражать.
  Мужчина поблагодарил, присел, положил свою ношу на край столика и заказал стакан сока. Эмма молчала, поглядывая по сторонам.
  - Простите, - вновь обратился мужчина, - не хочу показаться назойливым, но вы выглядите расстроенной. Я мог бы помочь вам в решении ваших проблем.
  - Каким образом?
  - Дело в том, что я специалист в области человеческих взаимоотношений. Видите ли, в основе любых проблем между людьми лежит психология. И если правильно расставить акценты, то можно разрешить всякий конфликт. Ваш начальник не ценит вас, как специалиста, дает вам не ту работу, платит маленькую зарплату, вы хотите удержать мужа или, наоборот, завоевать внимание другого мужчины, у вас конфликты с соседями, вам необходимо получить кредит или что-то другое. Все это возможно и все это несложно, поверьте.
  - Спасибо,- поблагодарила Эмма. - Но мне ничего не требуется.
  - У вас все есть? - не поверил мужчина.
  - Нет, просто все, что мне необходимо, я могу добиться сама.
  - Неужели? Для этого требуются очень большие знания в психологии и богатый опыт в общении с людьми, опыт и интуиция. Вы же столь молоды, что вряд ли обладаете этими качествами.
  - Поверьте, я в состоянии сама добиться всего, что пожелаю.
  Мужчина недоверчиво покрутил головой, но спорить больше не стал.
  - Хорошо, может быть, ваших знакомых заинтересуют мои предложения? Я читаю лекции, они могли бы придти и послушать.
  - Издайте свои идеи в качестве книги, - посоветовала Эмма.
  - Она уже почти готова. Пока затрудняюсь с названием. Хочется подобрать нечто короткое, но необычное, чтобы бросалось в глаза и застревало в памяти, как колючка.
  - Сделайте наоборот.
  - Что значит, наоборот?
  - Назовите длинно и упрощенно. Например ... м-м ... как завоевать друзей и ... оказывать влияние на людей. Человек начнет читать название и, поскольку оно будет длинным, ему придется задержаться около книги. Тем более с таким количеством текста на обложке, она сразу выделится среди прочих изданий. Задержавшись, человек захочет взять книгу в руки и полистать. А там и до покупки недалеко.
  - В вашем предложении есть свой смысл, - согласился мужчина. - Вы, действительно, не хотите воспользоваться моими методами и помощью?
  - Нет, - еще раз отказалась Эмма. - Впрочем, как специалист по психологии, ответьте на один вопрос. Кого помнят люди? Кратко и емко. Родственники, разумеется, не в счет.
  Мужчина задумался.
  - У меня нет достаточно хорошего ответа. А плохой я давать не хочу.
  - Я так и думала.
  Эмма поднялась из-за столика. Сегодня кому-то повезло провести время в обществе не просто красивой, но и умной женщины.
  - Если вы когда-нибудь напишите книгу на эту тему, я обязательно ее куплю и с удовольствием прочитаю. До свидания.
  
  
  К вечеру во всем теле чувствовалась слабость, и очень тянуло в сон, но оставалось еще одно дело, которое она обязательно хотела сделать именно сейчас, находясь в пути, не откладывая на более удобные и хорошие времена. Чтобы, приехав домой, только отдыхать и некоторое время ни о чем не думать. Поэтому Эмма решила подождать с мягкой кушеткой купе, а попросила принести проводника самого крутого кипятка, который он только мог приготовить. Ей будет достаточно и этого.
  
  
  По стечению обстоятельств, именно в эту минуту мысли Николь были сосредоточены примерно на том же. Ничего странного, в последнее время она, если и думала о чем-то, то всегда об одном. Самая болезненная тема - как она могла упустить инженера Беккера. А ведь как хорошо все складывалось. Он к ней уже привык, и был почти уже неравнодушен, они стала все чаще задерживаться по вечерам в конторе, еще чуть-чуть и можно было подтолкнуть его к решающему шагу, после которого у порядочного мужчины, а именно к таким, несомненно, он относила Беккера, оставался один единственный выход - жениться. И тут эта девчонка. Идиотизм какой-то. И ведь нет в этой пигалице ничего особенного, от чего у мужиков сердце и другие органы сладко сжимаются в истоме. Ну, ничего, еще не все потеряно. Главное, что она осталась работать на прежнем месте и, значит, по-прежнему, на виду. Побольше кокетства, побольше настоящих женских чар, всего того, чего Беккер не может взять у своей малолетки.
  И вот тут, когда Николь мысленно укладывала инженера на письменный стол, случилось. Непонятная сила заставила секретаршу встать и потащила вперед. У входной двери ей удалось упереться, и, вцепившись в косяк, даже сделать маленький шажок обратно. Но это был временный успех, Николь опять дернуло вперед, и она оказалась на крыльце. Правая нога подвернулась, и секретарша полетела вперед, неумолимо и неотвратимо; изогнувшись, она попыталась сохранить равновесие, но не смогла.
  И боль в сломанной ноге наполнило все ее чувства.
  
  
  Как не лениво было вновь покидать дом, едва переступив порог, Эмма заставила себя сделать еще одно дело. Конечно, это весьма напоминало насилие над собой, но насилие, доставляющее ей удовольствие и удовлетворение - тем самым подтверждался ее новый образ и этот новый образ требовал именно такого поступка.
  Пожар оставил свои следы лишь на стенах, покрытых черной копотью. Внутри все осталось по-прежнему: полки по стенам, пол, заваленный книгами, затхлый запах.
  - Что угодно столь милой девушке?
  - Добрый день, - Эмма обернулась к вновь возникшему непонятно откуда старичку. - Вот принесла вам книги.
  - Хотите оставить на комиссию?
  - Нет, просто дарю вам.
  Букинист озадаченно захлопал белесыми ресницами.
  - Просто дарите?
  - Да. Тут всякие любовные романы и романтические повести.
  - Э... Это ваши книги?
  - Нет! - решительно сказала Эмма. - Это одной моей знакомой. Она уехала очень далеко и вряд ли теперь вернется. А мне эти книги не нужны. Так что забирайте, не стесняйтесь.
  
  ЧАСТЬ ПЯТАЯ
  
  НАСЛЕДСТВО
  
  В своей сути смерть состоятельного человека ничем не отличается от кончины бедняка; в последний раз судорожно сожмется комок мускулов и замрет, захлебнувшись собственной кровью. И все: то, что еще секунду назад было надеждами, мыслями, планами, воспоминаниями начнет превращаться в студенистое, остывающее вещество.
  Смерть, в своем итоге, уравнивает всех. А, похороны, нет - вот, где наиболее ярко и верно проявляется положение покойного в обществе.
  Проводы в последний путь Петера Беккера обещали стать масштабными. Улеглась первая нервозность, вызванная смертью, исчезли суетливость и неразбериха, порожденные состоянием людей, и события неуклонно покатили по проторенной колее отработанных мероприятий.
  Оказалось, что все уже давно и заранее продумано. Выбрано похоронное бюро, которое возьмет на себя всю организацию погребения, забронировано лучшее место на кладбище, разработан маршрут движения процессии и вся процедура, подобраны форма и материал гроба, качество обивки, согласовано количество музыкантов и их репертуар, сорт цветов и их цена. Заранее составлен список приглашенных, осталось лишь по необходимости внести в него изменения - вдруг кое-кто из намеченных уже опередил усопшего и поджидает того на небесах. Разучены прощальные речи.
  Все это было заранее подготовлено к смерти определенного человека, и с наступлением этой смерти покоящийся механизм запустился.
  Вообще, рождение человека и комплекс действий, связанных с этим, настолько хаотичен и сумбурен по сравнению с продуманностью и математически выверенным расчетом его похорон, что невольно делаешь вывод - за свою жизнь homo sapiens научился некой самоорганизации.
  Впрочем, накладок, особенно в то роковое утро, хватало. А, так как Елена была единственным человеком, олицетворяющим связь Беккера с окружающим миром, то все возникающие вопросы замыкались на ней.
  - Извините, это из похоронного бюро. Наш представитель сейчас в морге, господина Беккера переодевают, но возникла одна маленькая проблема. Костюм сидит идеально, а вот туфли оказались малы, хотя это размер, указанный в заявке.
  - Тогда должен подойти, - устало ответила Елена.
  - Видите ли, наш представитель уверяет, что у господина Беккера немного нестандартные ноги, мизинцы оттопырены почти перпендикулярно, и туфли не налазят. Скажите, пожалуйста, господину Беккеру шили обувь по специальному заказу?
  Господи, какой идиотизм. Что еще и анатомию его знать? А количество камней в почках брюки не оттопыривают?
  - Я не знаю. Возьмите обувь большего размера.
  - Да, но смета по экипировке была согласована заранее и мы ее уже выбрали.
  - Предоставьте дополнительный счет, вам оплатят.
  Елена зло бросила трубку. Через минуту раздался новый звонок.
  - Добрый день (какой к черту добрый, возмутилась Елена), доставка цветов. У вас заявка на две тысячи роз кремового цвета сорта "Изабелла", длина не менее трех футов. К сожалению, в настоящий момент у нас на складе нет такого количества, только половина. Может быть, возьмете недостающее количество черным цветом. Поверьте, они выглядят еще эффектнее.
  - Хорошо, только чтобы длина соответствовала заказу.
  - Дадим даже с запасом, не беспокойтесь. До свидания.
  Елена положила трубку и тут же взяла ее снова.
  - Здравствуйте, - бархатный обволакивающий голос, - вас беспокоит телекомпания "Стрит ньюс". Примите наши самые искренние соболезнования.
  Елена сдержанно поблагодарила.
  - Наша телекомпания хотела бы получить разрешение на съемку похорон господина Беккера.
  - Это невозможно. Как жизнь, так и смерть господина Беккера является личным делом его и его семьи и охраняется от постороннего вмешательства.
  - Но, позвольте, господин Беккер был, без излишней скромности, национальным достоянием, человеком, оказывающим влияние на положение дел в стране, и его смерть ...
  - Касается только его одного и его семьи! - бесцеремонно перебила Елена.
  - Но послушайте ...
  - Обратитесь в пресс-службу фирмы "Беккер и Шульце", быть может, они вам помогут.
  Елена торопливо бросила трубку, потом, подумав, сняла ее с рычагов и положила рядом с телефоном.
  По всему дому слышались шаги множества людей, но в кабинет никто не заглядывал, это давало возможность уединиться и спокойно обдумать свое положение. А оно представлялось незавидным. Неведомый ей врач ошибся на целых два месяца, и в результате этого она оказалась в подвешенном состоянии, а план ее в непонятной стадии выполнения. Хотя, проживи Беккер то, что ему отмерил эскулап, и даже сверх этого срока, она не решилась бы утверждать, что попыталась еще раз повторить трюк с соблазнением. Противно все-таки, как ни крути. Но Беккер умер и теперь ее, наверняка, попросят с места, и это означает, что впереди ждет полная неопределенность. Ведь кто она - просто секретарша, без нужного опыта, без особых знаний и без полезных связей. Как не оценивай, дела ее плохи.
  Ближе к обеду появился Стам под руку с вдовой. Елена улучила момент и попросила его уделить ей пару минут. Они уединились на втором этаже.
  - Мне очень неудобно начинать этот разговор, мне очень не хочется выглядеть бесчувственной и меркантильной, но меня сейчас не может не волновать вопрос о моей будущей работе. Поймите меня правильно.
  Господин Стам понял правильно.
  - Да, такое горе. Что я могу сказать, вряд ли нечто оптимистичное. Видите ли, у компании достаточно большой штат всяких специалистов, но, Петер в свое время отказался от их услуг и взял к себе человека со стороны, что было понято не всеми. Наверное, он предчувствовал свой конец и не хотел, чтобы люди, с которыми он работал ранее, видели, как он чахнет и слабеет. Бедняга, ведь мы с ним ровесники.
  Стам смахнул невидимую слезу.
  - Некоторый срок вы еще поработаете, потребуется разобрать скопившиеся бумаги, а потом компания выплатит вам компенсацию за разрыв контракта и даст самые лучшие рекомендации. На большее вряд ли стоит рассчитывать.
  Вот и все, конец светлой сказки, а впереди ее ждут очереди в бюро по трудоустройству, чтения рекламных объявлений, унижения и постепенно растущая озлобленность.
  
  
  Похороны Петера Беккера назначили на среду. Согласно данным ранее распоряжениям покойного, его тело должно было быть кремировано, а прах установлен в семейном склепе. На церемонии кремации присутствовало ограниченное количество людей - семья покойного, руководители компании и близкие друзья, которые оказались представлены в лице лишь одного человека, - Себастьяна Стама. После короткой панихиды церемония была завершена, и кортеж машин направился на кладбище, где урна с пеплом обрела свое пристанище.
  Оглашение завещания было назначено на следующий день после кремации. Местом выбрана последняя резиденция Петера Беккера. К десяти часам стали съезжаться приглашенные.
  С самого утра Елена крутилась возле Максимилиана, пару раз коснулась мужчины плечом, долго вздыхала у него за спиной, пока тот не обратил внимания на ее настойчивые маневры.
  - Я могу вам чем-то помочь, фройлен Симсон?
  - Мне хотелось бы посмотреть на всех, кто прибудет.
  - Так смотрите, - удивился охранник. - Это не запрещено. Станьте у меня за спиной, вы секретарь, вам можно.
  - Да, но я почти никого не знаю.
  - Я вам расскажу, кто есть кто.
  И галерея лиц и образов чередой пошла перед ней.
  - Это совет директоров фирмы в полном составе.
  - А они то здесь зачем?
  - Господин Беккер обладатель крупного пакета акций и от того, к кому попадет этот пакет, будет очень сильно зависеть будущая политика предприятия.
  Пока совет директоров пересекал фойе, Елена составила представление о каждом них и обо всех в целом. Уже в возрасте, серьезные лица, осознающие свою значимость. Если убрать дежурные улыбки, что останется? Некрасивые, измученные тревогой за сохранение своего благополучия, люди.
  Эй, может кому-нибудь требуется молодая, сообразительная и без комплексов секретарша?
  Клара Беккер выглядела эффектно, одетая в строгий костюм черного цвета. Умелый макияж подчеркивал всю глубину постигшего вдову горя.
  - А это директор нотариальной конторы "Маклеод и компаньоны", сам господин Маклеод.
  Нотариус был поджар и подвижен, в чем-то подобен струйке ртути, в его облике, несмотря на маску профессиональной озабоченности и деловитости, все же проскальзывали гордость и осознание значимости участия в столь важном деле.
  Достойнее и симпатичнее всех, по мнению Елены, выглядел в это утро Стам. В меру опечален, подтянут и элегантен, он как бы говорил всем своим видом - да горе, да несчастье, но, жизнь на этом не закончилась, и вряд ли бы Петер одобрил, если мы будем только грустить, а не продолжать далее его дело.
  Он был единственный, кто снизошел до приветствия.
  - Доброе утро, фройлен Симсон. Доброе утро, Максимилиан.
  И двинулся дальше, весь элегантный.
  - А это ...
  Кто был следующий, Елена поняла сама и сразу. Молодой мужчина, аккуратно поддерживая под локоток, почти нес на весу старуху, которая медленно перебирала свои ноги и помахивала в воздухе тростью. Лицо ее было как у большинства старух - землистого цвета, истрескавшееся и помятое, с предполагаемыми следами былой красоты и изящества. И все бы ничего, но вот глаза ее жили как бы по себе, не завися от беспомощного тела. Они неистово сверкали из-под густых бровей, стремительно меняя свое направление, и это их постоянное перемещение придавало гостье устрашающе зловещий вид.
  - ... старая госпожа Беккер, мать господина Беккера.
  Старуха, наконец, добралась до крыльца, преодолела ступеньки и ее блуждающие глазки застопорились. Под немигающим взглядом Елене стало неуютно, такое впечатление, словно ты превратилась в кролика и тебя оценивают на предмет дальнейшего превращения в пищу. В спине противно похолодело.
  - Доброе утро, - храбро пролепетал охранник.
  Старуха чуть склонила голову и двинулась дальше, повисая на своем провожатом.
  - Попала в аварию, с тех пор передвигается в инвалидной коляске и только в особо редких случаях является вот так.
  Максимилиан вытер вспотевший лоб.
  - А это дочь Элеонора, учится в Бразилии.
  Дочь не понравилась сразу. Девушка, чувствовалось, унаследовала худшие черты матери, она с таким надменным взглядом осматривала все вокруг, что Елена уже заочно, еще не услышав ни слова, инстинктивно возненавидела ее.
  - А это сын Эндрю, археолог, сейчас застрял на раскопках где-то в Северной Африке.
  Елена подняла глаза и замерла. Эндрю был высоким брюнетом, короткая стрижка и красивый профиль носа придавали ему нечто античное, а когда он, приблизившись, улыбнулся, устремил на нее свои миндалевые глаза и поздоровался, все внутри ее сжалось в комок и стремительно рухнуло вниз, в пропасть без конца и края.
  Это был он, герой ее девичьих грез.
  
  
  Председательствовал, естественно, адвокат, господин Маклеод.
  - Господа, начнем, так как приглашенные уже все здесь. Мы собрались здесь по всем известному печальному поводу, и теперь главное, в чем мы можем проявить свое уважение и любовь к покойному, это выполнить его последнюю волю в соответствии с его пожеланиями.
  Адвокат сделал паузу, чтобы убедиться, что все присутствующие готовы проявить уважение и любовь.
  - Первоначальное завещание было составлено господином Беккером в декабре прошлого года, в присутствии меня, лечащего врача и моего помощника, о чем имеется соответствующая запись. Желающие смогут ознакомиться. Несколько месяцев назад, а точнее тринадцатого февраля господин Беккер внес изменение в первоначальный вариант завещания, что опять-таки было соответствующим образом оформлено и запротоколировано. Итак, если вопросов по поводу законности документов ни у кого нет, позвольте мне приступить к изложению самого завещания.
  Адвокат сделал паузу, подождал, и, так как вопросов не последовало, продолжил. Текст завещания был стандартным. Все движимое и недвижимое имущество, акции и другие ценные бумаги, наличный капитал и хранящиеся на банковских счетах суммы, общая стоимость всего уточняется и будет оглашена позднее, при вступлении завещания в силу делится, за вычетом некоторых мелких конкретных сумм служащим и фондам, равными долями между членами семьи покойного, его женой Кларой, дочерью Элеонорой и сыном Эндрю.
  У присутствующих вырвался скрытый, но все же заметный вздох облегчения. Напряженные фигуры обмякли. Дочь, вообще, не прятала сияющей улыбки.
  - Это первоначальный вариант завещания, - сказал Маклеод, и присутствующие замерли. - Незадолго до смерти были внесены изменения, а именно, в заключительную часть, которая приобрела следующий вид "между женой Кларой и детьми".
  Адвокат сделал паузу и обвел тихий зал взглядом.
  - Поясняю, что поскольку в окончательном варианте завещания имена детей не указаны, то претендовать на часть наследства будет любой, кто сможет доказать, что его отцом является господин Беккер. В связи с вышеизложенным, объявляется трехмесячный срок для предъявления возможными наследниками своих прав. Через три месяца мы соберемся еще раз для рассмотрения всех возникших за этот срок вопросов и, возможно, вступления всех законных наследников в свои права.
  Тишина и всеобщее недоумение. Первой не выдержала дочь.
  - Ну, папан, учудил, - сказала она довольно громко.
  Остальные озадаченно переглядывались.
  - Всего доброго, господа, - попрощался адвокат.
  Все потянулись к выходу. В коридоре Клара Беккер одернула дочь за рукав.
  - Ты могла бы вести себя и посдержаннее.
  - Это отец в свое время мог бы вести себя скромнее. Теперь к нам со всего мира повалят толпы так называемых родственников, и мы до конца жизни будем отбиваться от них. А все из-за любвеобильного папаши.
  - Ты не смеешь так говорить об отце! - твердо сказала вдова.
  - Ах, мама, я уже не в том возрасте, поэтому оставь свои нотации. Если бы ты была в свое время с отцом поласковее ...
  - Ваш отец, - прервал разгоравшуюся ссору подошедший Стам, - был преданным мужем и отличным семьянином. А это изменение в завещании не более чем шутка. Вам нечего стыдиться, поверьте.
  - Хороша шутка, три месяца ждать каких-то самозванцев. - Скривилась Элеонора.
  Но, Стам уже счел тему исчерпанной. Он решительно взял Клару Беккер под руку.
  - Я проведу тебя, позволишь?
  
  
  - Спасибо тебе, - поблагодарила женщина, усевшись в машине. - Элеонора стала просто несносной. Неужели так трудно вести себя на людях в рамках приличия? Это все Бразилия. Я никогда не хотела отпускать ее туда.
  - Вся молодежь такова. Я, думаю, и ты бы не сдержалась, если бы тебе неожиданно сообщили о таком изменении в завещании.
  - Да, - согласилась вдова, - наверное, ты прав. Я, действительно, почти неделю нервничала, когда узнала от тебя о воле Петера. А куда мы едем?
  - Ко мне.
  - Может не надо?
  - Почему?
  - Ну, это как-то не совсем прилично.
  - Да неужели? - усмехнулся Стам и свернул на дорогу, ведущую к своему загородному дому.
  Через двадцать минут езды вдоль низеньких, аккуратных коттеджей, сошедших словно с рекламных картинок, они прибыли. Высокий забор скрывал участок от любопытных глаз. Внутри топорщился поросшей травой газон, и приторно пахло цветами.
  - Как здесь красиво, - поразилась Клара множеству огромных розовых бутонов.
  Стаму вид неухоженных растений не понравился.
  - Пора прополоть.
  Внутри дома царила прохлада. Пока Стам готовил коктейль, женщина легла в кресло и включила телевизор.
  - Уже пронюхали.
  В программе теленовостей, как главную сенсацию, передавали подробности оглашенного завещания. "Напомним, что предполагаемая сумма наследства составляет около двадцати миллионов марок. Теперь всеми ожидается наплыв предполагаемых наследников. Некоторые букмекерские конторы уже заключают пари на их вероятное количество", - с улыбкой прокомментировал диктор.
  - Уже все пронюхали, сволочи.
  - Разве это важно, когда мы здесь, - Стам подсел рядом, положил ей руку на талию и потянул к себе.
  - Это неудобно в такой день.
  - Чушь. Если ты не стеснялась его живого, то мертвому все равно и подавно.
  Клара не сопротивлялась, но, и не помогала. Просто равнодушно позволила расстегнуть пуговицы на блузке и покорно раздвинула ноги. Эта ее податливость злила Стама и вынуждала его действовать более грубо, чем обычно, по-животному, но, чем резче он двигался, тем безразличней становилась женщина, и тем больше он сердился.
  Наконец, с последним, яростным рывком все закончилось. Обессиленный, Стам скатился в сторону и замер. Он лежал возле теплого женского тела, и безжалостная мысль пришла к нему в голову - все закончилось. Навсегда. И больше уже не повторится, и, значит, больше ему никогда не испытать, не получить такого удовлетворения, как раньше. Впрочем, и тогда оно было не совсем полным. Одной малости не хватало ему, одной малости он не мог позволить себе для ощущения полного блаженства - сказать однажды прямо в глаза: "Знаешь, Петер, а ты невнимателен. Вчера вечером твои рога подросли еще на пару сантиметров".
  
  
  Если бы Себастьяна Стама однажды спросили, кого он ненавидит больше всего на свете, мужчина ответил бы не задумываясь. Известие о скорой кончине Петера Беккера не уменьшило ненависть, наоборот, она окрепла, но теперь энергия, которая постоянно подпитывала это чувство, не имела выхода. Не стало человека, на которого все эти годы изливалась тайная злость, с которым приходилось хитрить, изворачиваться, вести двойную жизнь, играть, придумать целый комплекс поведения. Чем дальше, тем опытнее, умнее и изощреннее становился Стам, и тем большее удовлетворение от этого испытывал.
  Но вот все закончилось, все стало ненужным. И образовалась пустота.
  Проводив вдову, Стам отправился на машине за город. Определенного направления у него не было, просто езда ради самой езды. Шоссе черной змеей скользило под колеса, и под шуршание шин воспоминания приходили сами, ярко и отчетливо.
  Они познакомились в колледже. Это было закрытое учреждение полувоенного типа, самое первое, чему учили прибывших сюда, было расписание дня и перечень наказаний за возможные нарушения.
  Как выяснилось позже, Себастьян, попавший сюда лишь благодаря протекции дальнего родственника, оказался самым ... никаким. У него не было ни громкого имени, ни капитала родителей, а все остальные качества, такие важные в другом мальчишеском коллективе - сила, выносливость, умение драться, - оказались совершенно ненужными.
  Набор учеников был не закончен и каждый день прибывали новые мальчики. И каждый вечер, после отбоя, когда стихали шаги преподавателей, устраивалось что-то вроде смотра.
  - Мой отец министр ...
  - Мои родители владеют рудниками ...
  Каждый вечер Стам с надеждой вслушивался, - может быть, еще чьи-то родители кажутся простыми и безвестными, - но, нет, он единственный оставался никем. Негласно, но единогласно, ему был устроен бойкот; Себастьяна перестали принимать в игры, его обходили стороной, в столовой он садился с самого края, на него стали сваливать все неприятности и все шалости.
  Их, детей, лишили привычной свободы, и это вызвало протест, желание проявленное к ним насилие перекинуть на кого-то еще. Дети, в силу своей наивности, бывают порой очень жестоки и бессердечны.
  Однажды, дурачась, ученики зацепили подставку с гипсовым бюстом Бисмарка, и голова великого полководца рассыпалась множеством мелких осколков. Тут же появился воспитатель.
  - Кто это сделал?
  Все молчали, но, ближайшие головы стали откровенно поворачиваться в сторону Стама, и тот не выдержал.
  - Это сделал Кауфман, господин преподаватель.
  Воспитатель перевел взгляд:
  - Кауфман.
  Розовощекий сын сталелитейного магната сделал шаг вперед и надменно сказал:
  - Это досадная случайность, господин преподаватель. Я возмещу убыток в десятикратном размере.
  - И три наряда, - добавил воспитатель, - после того, как уберете мусор и вымоете до блеска пол.
  Ночью Себастьяну устроили темную. Мальчик, задыхаясь, брыкался под накинутым на голову одеялом и ожесточенно тыкал во все стороны руками, путаясь в плотной, тяжелой материи.
  - Завтра продолжим.
  Обещание сдержали. Себастьян больше не сопротивлялся под ударами, а просто молча и неподвижно терпел. Ждал, пока мучителям не надоест развлекаться.
  Как ему хотелось уехать отсюда, вернуться домой. Домой ... Память услужливо представляла износившийся за годы каменный дом, проржавевший забор, прогибающиеся под ногой скрипящие половицы, шорох крыс по ночам, запах гнили из подвала, покрытые изморозью с плесенью стены, развязшие в глине дороги, мать с навсегда застывшим выражением непонятного испуга на лице, ее искусанные губы.
  - Будь умницей, Себастьян. Благодари бога за такой шанс. Хорошо учись.
  И вот спустя всего неделю он вернется. Сможет ли посмотреть в ее глаза после этого. Нет, необходимо что-то придумать.
  Днем опять прибыли новички. Один из них выглядел совсем потерянным в толпе беснующихся вокруг мальчишек - "духи, духи прибыли", - и его вполне можно было бы принять за собрата по несчастью, но одежда, обувь, чемодан говорили об ином. Такой же делегат сильных мира сего, просто временно растерялся.
  Но, что-то необъяснимое бросило его вперед.
  Стам грубо (впервые!) растолкал толпу, схватил роскошный, кожаный чемодан: пошли, я покажу тебе, где можно расположиться. В спальне кровать новичка оказалась рядом с его, там они и познакомились. Фамилия Беккер показалась знакомой, Себастьян тут же припомнил услышанный в коридоре разговор преподавателей - вот приедет сын одного из учредителей, надо, чтобы он не разочаровался; там эта самая фамилия "Беккер" и прозвучала.
  Стама потрясло такое совпадение, в самый нужный момент познакомиться с таким влиятельным человеком. Это был именно тот единственный шанс, его шанс.
  Весь день Себастьян не отходил от Петера: держался чуть сзади, но всегда был готов придти на помощь советом или действием, просто придти ... по первому зову.
  После отбоя Беккер, стоя рядом с остальными новичками, поморгал белесыми ресницами и выдал: "Половина этого колледжа принадлежит мне". И все. Все отпрыски нуворишей сникли и увяли.
  А, укладываясь спать, громко пожелал, как и подобает воспитанному ребенку, своему соседу и новому товарищу "Спокойной ночи, Себастьян".
  Продолжения ночных избиений не последовало. Ученики решили подождать, чем закончится этот странный союз-тандем, начнешь сейчас учить этого оборванца, а придется иметь дело с Беккером. И как все тогда обернется неизвестно.
  Далее жизнь пошла по накату. Стоявшую на горке дрезину подтолкнули, и этого оказалось достаточно; она покатилась вниз и этот ход уже не замедлялся.
  В следующую ночь (Петер уже освоился) они совершили вылазку по гимназии. Это придумал Себастьян, обязательно требовалось закрепить отношения общими проказами и тайнами, но полунамеками и случайными фразами он вынудил изречь идею данного приключения Беккера. Как же зажглись глаза Петера, когда его новый друг согласился. И именно тогда Стам понял, что угадывать чужие желания и угождать этим желаниям, не менее могучая движущая сила, чем деньги.
  На цыпочках мальчики двинулись по коридору, вздрагивая и замирая от каждого скрипа половицы. Если их поймают ... Это нарушение режима потянет на карцер, как минимум. Сердца стучали в унисон, а дыхание, казалось, заглушало шум ветра за окнами.
  - Где-то здесь должен быть гимнастический класс, - прошептал Петер, вживаясь в роль лидера.
  - А за какой дверью?
  Стам прекрасно знал за какой, но, это знание было сейчас абсолютно ненужным.
  - Ты невнимателен, Себастьян, вот за той.
  Стам промолчал, только стиснул в темноте зубы, и первая искорка ненависти проскочила в маленьком сердце.
  - Эй, вы. Стоять.
  Их, естественно, обнаружили, и наказание не заставило себя ждать. Оно оказалось кстати; стоя на коленях на холодном полу, он позволил себе артистично вздыхать и постанывать. Слыша это, Петер, примостившийся рядом, выпрямлял сутулую спину и противно пищал "терпи". Себастьян покорно кивал головой, и искорка превращалась в тлеющий, разгорающийся огонек.
  Как трудно казаться хуже, чем ты есть. Какой силы это требует. Стам был сильным. Жизнь требовала от него быть сильным.
  Со временем выяснилось, что он сделал правильный выбор. Стам стал тенью, слугой, оруженосцем Беккера и это усердие сначала было замечено, потом вошло в привычку и стало вознаграждаться. Он стал вечно вторым подле вечно первого Петера.
  - Ты невнимателен, эта формула пишется не так ...
  - Ты невнимателен, для рыбы пользуются вот этим ножом ...
  - Ты невнимателен, сегодня курс иены ниже ...
  Петер страшно кичился своей памятью, и нельзя было дать ему повод усомниться в этом - приходилось изображать вечно рассеянного соратника.
  А потом оказалось, что привычка сдерживать себя переросла в устойчивый рефлекс, в комплекс поведения. Теперь, если бы Стам даже и захотел сделать что-то лучше, у него это не получалось. Привычка - вторая натура. И ненависть разгорелась ровным, сильным пламенем.
  Они продолжали двигаться вместе тандемом: колледж, университет, "Беккер и Шульце".
  Получив образование, Петер Беккер стал работать в компании отца, вместе с собой он привел и Стама, как молодого, исполнительного и перспективного человека. Из этих двух характеристик оправдались две: молодой, со временем это прошло, и исполнительный. Просто исполнительный, ничего более. Желание угадывать чужие желания и быть не лучше других, перебороли лучшие качества Себастьяна. Привыкший подчиняться, доведший это умение до искусства, он быть лидером уже не мог.
  Петер ценил его преданность и не обижал. В конце концов, существуют должности, где достаточно просто лояльности и исполнительности. А рядом с Беккером это еще и приносило продвижение по служебной лестнице и возможность получать достаточно средств для жизни.
  Постоянное сдерживание чувств требовало выхода эмоций, неожиданно для себя Стам отыскал такую отдушину - и оказался азартным игроком. И не просто азартным, это не редкость в среде и породе таких людей, он оказался азартно безрассудным игроком. Связь с Кларой тоже была своего рода безрассудством, но безрассудством, приносящим двойную радость; он относился к ней как к представителю мира сильных, никчемных и незаслуженно получивших, но, обладая ей, он мог мстить и этому миру, и Петеру.
  Добродушно урчал мотор, под колеса стремительно летели линии дорожной разметки. Жизнь подобна этой дороге, подумал Стам. Пока ты молод, ты с радостью жмешь на акселератор и с восторгом упиваешься скоростью, ты пренебрежительно провожаешь взглядом каждую обогнанную машину, особенно острое чувство превосходства вызывают у тебя старые, проржавевшие модели. Но чем больше километровых столбов оказывается позади, тем более равнодушным оставляют тебя их остовы; вдруг оказывается, что бензин уже на нуле, в моторе что-то начало стучать и дребезжать, руль шатается, а зеркало заднего вида безнадежно потускнело. Теперь, как должное, как неизбежное, принимаешь ты проносящиеся мимо новенькие кабриолеты с торчащим вверх указательным пальцем их счастливого владельца.
  Жизнь похожа на эту дорогу.
  Ты то возносишься к облакам на крутом подъеме, то стремительно, теряя ощущение материальности, падаешь со склона, а потом тебя заносит в вираже и, не прочертив каллиграфически правильно поворот, ты слетаешь в кювет. Навсегда.
  
  
  Дети покойного улетели в понедельник, каждый по своим делам, дочь в Бразилию, сын в Марокко, Елена так и не увидела его больше. По прошествии нескольких дней образ молодого мужчины и впечатление от встречи стали мягче, сгладились и побледнели, как краски на акварельной репродукции, и чем дальше, тем больше они выцветали, и вскоре взлелеянный ею мужской идеал и образ Эндрю заняли одинаковое место и значение в ее чувствах: нечто хорошее, но эфемерное.
  
  
  В тот же понедельник, вечером Себастьян Стам посетил казино "Голдэн Пэлас". Он являлся завсегдатаем данного заведения и бывал здесь чуть ли не по расписанию, но, в последнее время больше смотрел, как играют другие, чем играл сам, а если и играл, то старался действовать аккуратно и наверняка. Причина данных перемен была проста - Стам испытывал серьезные финансовые затруднения. Проще говоря, у него почти было денег, чтобы отдаться магии игры.
  Хотя, казалось, имея столь большой практический опыт можно было бы выработать для себя линию поведения, которая не привела к большим денежным затратам. Но, как талантливый человек талантлив во всем, так и человек, утративший веру в себя, обречен всегда терпеть неудачи. Ему никогда не подняться до высот совершенства и не ощутить пьянящее чувство превосходства. Гений и интуицию он подменяет бесконечным повторением, желая количеством добиться улыбки фортуны.
  Сегодня он мог позволить себе только одну ставку в рулетку. Мужчина долго ходил вокруг столов, приглядывался и старался угадать счастливый для себя. Наконец, Стам решился, бросил фишку на сукно стола и замер в ожидании. Сердце тревожно застучало в такт перезвону крутящегося шарика и замерло вместе с ним. ZERO, как специально.
  В досаде сморщив лоб, Стам направился к выходу из казино. Несомненно, в последнее время у него полоса потерь. Может, стоит уехать куда-нибудь и переждать, пока удача возвратится снова. Но для того, чтобы уехать и чувствовать себя комфортно, требуются деньги. Большие деньги. Которых сейчас нет.
  Его плеча аккуратно коснулись.
  Стам обернулся. Потревоживший его человек стоял в тени, отбрасываемой колоннами, можно было только разглядеть, что это мужчина, не очень высокий и плотного сложения.
  - Господин Себастьян Стам, не так ли?
  Особенность произношения незнакомца указывала на латинские корни.
  - Да. Чем могу быть полезен?
  Мужчина переступил из ноги на ногу, но из тени не вышел.
  - У меня есть к вам одно предложение.
  - Какое?
  - Оно касается фирмы "Беккер и Шульце". И денег. Больших денег. Очень больших денег.
  
  
  В первый рабочий день после похорон Елена осознала, что стала воспринимать себя и свою работу иначе. Она будто глянула на все другими глазами и увидела, что ей нравится и этот дом, и этот кабинет, и этот стол стал вдруг очень удобным, и в расположении бумаг и телефона появился смысл, и все, что она делала, было совсем неплохо.
  Оказалось, что за эти месяцы она привыкла приходить сюда по вымощенной плиткой дорожке под шелест деревьев и ощущая на лице причудливую игру листьев с солнцем и светом. Оказалось, что она привыкла пить кофе под неодобрительным взглядом Максимилиана, привыкла отвечать на звонки, одним движением своей воли тасуя людей, встречи, поступки, привыкла получать за это деньги, не заставляющие особо задумываться о расходах, деньги, делающие ее работу весьма привлекательной.
  С болезненным обострением она поняла, что теперь этого не будет. Идиллическая картинка потускнела и сошла на нет.
  
  
  Еще через день, как и предсказывал Стам, явились служащие из "Беккер и Шульце". Две женщины, обе лет за тридцать, обе в черных деловых костюмах и чулках, несмотря на жару, и обе с выражением снисходительности на стандартных, холеных лицах. С ними был еще мужчина, с виду клерк, окутанный плотным запахом одеколона. Он заявил, что им необходимо сделать опись всех бумаг, оставшихся от Петера Беккера, и они надеются, что такая милая девушка поможет им справиться с этим нудным занятием как можно быстрее.
  Услышав сочетание "милая девушка", пришедшие дамы дружно скривили губы.
  Разборка и классификация документов заняли два дня; за это время они обменивались только дежурными фразами и словами, типа "будьте любезны" и "благодарю". Но надо отдать должное, секретарши хорошо знали свое дело и работали очень умело. Наконец, все было разложено, подшито, упаковано в коробки, перевязано и отправлено машиной в "Беккер и Шульце". После этого кабинет принял совершенно нежилой вид.
  В пятницу Елену также пригласили в головной офис компании, и после часа ожидания в коридоре какой-то служащий пояснил, что, поскольку господин Беккер скончался, то ее контракт считается утратившим силу, и фирма более в ее услугах на данный момент не нуждается.
  Ей выписали выходное пособие в размере двух месячных окладов.
  
  
  Всех имеющихся в наличии денег могло хватить на полгода жизни, но, искать работу надо было сейчас. По какому-то наитию Елена отобрала в рекламной газете несколько телефонных номеров и после второго звонка получила место в организации под названием "Бюро по охране природы", занимающейся экологическими исследованиями и защитой окружающей среды.
  Директор бюро, невысокий, черноволосый человек, явно южноамериканского происхождения, на что указывало и его имя - Мигель Санчес, просмотрел ее резюме, окинул взглядом ее фигуру и сказал, что кандидатура Елены им подходит.
  - Но нам не столь важны профессиональные качества. Этому всегда можно научиться. Главное, вы должны проникнуться тревогой за будущее нашей планеты. Ощутить боль за ее истерзанные недра.
  Елена подтвердила, что вполне прониклась и вполне ощутила боль не только за недра, но и за отравленную атмосферу и за загрязненный мировой океан. Мигель Санчес расплылся в самодовольной улыбке и сказал, что именно такой ответственный сотрудник им и был необходим все это время.
  Платить обещали немного, но работа показалась ей перспективной - движение "зеленых" повсеместно набирало силу, ее представители писали гневные, разоблачительные статьи, выступали в дебатах на телевидении, устраивали пикеты, избирались в парламент, патрулировали по морям и ядерным полигонам, разоблачали, в общем, постоянно были на виду. Все это было, но было где-то далеко, а здесь ...
  Здесь было полуподвальное помещение с постоянным ощущением духоты. Лето выдалось на редкость жарким и через десять минут пребывания в конторе, Елена начинала потеть и блузка противно липла к телу. Чтобы стало чуть свежее и легче, приходилось открывать окно и создавать сквозняк, боясь простудиться.
  Работа оказалась нудной и опротивела на следующий день, а через неделю стала вообще ненавистна. Приходилось отвечать на глупые звонки, начиная от "спасите мою кошку, она залезла а дерево и не может слезть оттуда" и заканчивая непонятными угрозами расправиться; набирать и печатать длинные отчеты об отборе проб и образцов, таблицы с непонятными цифрами и графики стремящиеся то вверх, то вниз. Для экологии это было скорее плохо, чем хорошо, Елене же казалось безразличным, лишь бы рабочий день шел быстрее.
  Платили регулярно, но мало, и перспектив повышения зарплаты не предвиделось. Обедать она ходила в ресторанчик испанской кухни через дорогу, ничего более-менее приличного в этом районе не имелось - вылетала из подвала на солнцепек и, стараясь пореже глотать обжигающий воздух, стремительно шагала к двери с надписью "Espanol Rinkon".
  В кухне явно преобладали острые блюда, ей это не нравилось, и она старалась выбирать из меню что-нибудь попроще, что невозможно испортить приправами; через квартал на углу краснела вывеска "Мс Donalds", но, жалея свой желудок, Елена даже не смотрела в ту сторону.
  После обеда она только и делала, что косилась на ненавистный телефон, поправляла мокрую блузку и с надеждой следила за часовой стрелкой. Больше всего в эти минуты раздражал плакат на стене напротив. "Деньги нельзя есть" - этот девиз казался безнадежно глупым, ведь природу тоже нельзя есть, но за деньги хоть можно что-то купить. Дождавшись окончания рабочего времени, Елена еще с полчаса уделяла звонкам в поисках работы, но, как назло, ничего подходящего не попадалось. Чувствуя себя полностью усталой и вымотанной, она плелась домой, к брату. Состояние того было неопределенным, ему не становилось явно хуже, но и улучшение тоже не наблюдалось. Состояние зыбкого равновесия.
  Так протянулся месяц, за ним второй. Елена осунулась и твердо решила уйти из бюро, но уходить пока было некуда. Накопленные деньги таяли, и приходилось экономить во всем. В разгаре был сезон летних отпусков, и всюду, куда она звонила, ее отсылали на осень.
  Пришлось сменить жилье, она нашла квартиру подешевле и ничего не сказала домовладельцу про брата, иначе бы тот запросил большую плату, ссылаясь на лишние траты воды и электричества.
  Сам Александр похудел и зарос щетиной, в глазах появилась затравленность, а как же иначе, если целыми днями без движения лежать на тахте.
  В один из дней обед показался Елене особенно противным. Она съела лишь половину, и то, что съела, с трудом донесла до рабочего места. Благо туалет оказался по пути, где ее и вырвало. Вечером на ужин она и смотреть не стала. Назавтра история с обедом повторилась. Елена испугалась, что приобрела какую-нибудь желудочную болезнь и побежала к врачу. Врач-гастролог был занят, и, сидя в приемной, девушка рассматривала плакаты, развешанные по стенам. О правильном питании, о раздельном питании, о вегетарианстве, о питании беременных. На этом ее скользящий взгляд споткнулся и замер.
  Пройдя по коридору, Елена отыскала дверь с табличкой "гинеколог". Врач осматривал ее не больше минуты.
  - Девять-десять недель. Поздравляю.
  От него не укрылось настроение пациентки.
  - У вас очень счастливый вид. У моего соседа был точно такой, когда он выиграл в лотерею пятьдесят тысяч.
  Елена лишь снисходительно улыбнулась.
  - Я получила больше, много больше. Поверьте.
  
  
  Спустя месяц после оглашения завещания Петера Беккера объявились первые два претендента на наследство бывшего главы "Беккер и Шульце".
  Первый, молодой человек лет двадцати пяти, заявил, что его мать была знакома с покойным, когда тот по производственным делам приезжал в Кельн; их связь, длилась около полугода, после чего они расстались, а уже после этого родился и он. Мать была женщиной гордой, более-менее обеспеченной и ничего господину Беккеру о рождении ребенка не сообщила. Но теперь, когда она умерла, сын решил, что пришло время заявить о себе.
  Держался он очень уверенно, даже нагловато, и постоянно улыбался, что должно было свидетельствовать об искренности его намерений.
  Вторым наследником оказалась девушка, в отличие от молодого человека ведущая себя подчеркнуто скромно. Она рассказала, что связь ее матери с Петером Беккером продолжалась более трех лет, та работала актрисой в варьете, много гастролировала и их пути часто пересекались в различных городах и даже странах. Чувства при этом то вспыхивали безумной страстью от мимолетных свиданий в гостиницах, то угасали чуть ли не до ненависти; у мужчины была работа, которая занимала все время и мысли, у женщины были самолюбие и мечта о всемирной славе: оба эти человека были эгоистичны, когда дело касалось их карьеры, и не смогли принести ее в жертву своим чувствам. Наконец, было решено не мучить более себя и расставание прошло со слезами на глазах; в итоге, увы, мать так и не добилась признания, но, зато осталась с дочкой на руках.
  Словом, очень романтичная особа, с кроткими голубыми глазами и минимумом косметики. Она подергивала ресничками и для полной убедительности старательно подсовывала фотографии - Петер Беккер и актриса в ресторане, на природе, в гостинице, актриса и она, дочь, в младенческом возрасте, я, то есть, опять дочь, в юношеском возрасте на фоне висящего на стене портрета несостоявшейся мамаши-звезды.
  Нотариальная контора "Маклеод и компаньоны" была заведением опытным и не зря брала со своих клиентов высокие комиссионные. Ее детективы подняли сохранившиеся архивы, расспросили соседей, изучили документы, встретились с множеством людей, кто хоть немного мог что-то знать или слышать.
  На разоблачение молодого человека потребовалось меньше недели. Оказалось, что его мать, действительно, работала в гостинице горничной, но, во время возможного романа с господином Беккером она как раз болела желтухой, провела около месяца в больнице, потом продолжительное время дома, почти никуда не выходила, и никто из соседей ни разу не видел приходящего к ней мужчину, похожего на описание покойного. Все эти показания были должным образом оформлены, и после ознакомления с ними молодой человек, хоть слегка и поупрямился, признал свою ошибку и отказался от претензий на наследство.
  С девушкой пришлось провозиться дольше и больше. Проследить жизнь ее матери оказалось непросто; постоянные переезды, смена жилья и окружения, обстановки и увлечений - в этой массе людей трудно было определиться с конкретным мужчиной да еще с непостоянными визитами.
  Помогли эксперты, после тщательного обследования они дали заключение, что все предъявленные девушкой фотографии, за исключением одной, совсем невинной, являются искусным фотомонтажом. После чего мнимая наследница исчезла. В прессе по поводу двух этих случаев ничего не появилось: опять-таки проявился высокий профессионализм работников "Маклеод и компаньоны".
  Приблизительно месяц спустя объявился еще один мужчина, его случай оказался самым сложным. По версии этого наследника, Петер Беккер сошелся с его матерью, отдыхая на курорте в Монте-Карло. Роман длился целых десять дней, после чего они расстались и больше никогда не виделись. Позже мать, будучи уже беременной, вышла замуж за другого и была в этом браке счастлива, но, перед самой смертью призналась сыну, кто был его настоящий отец. Потом скончался и мнимый отец, лишь после этого мужчина решил восстановить справедливость.
  Опровергнуть его историю было почти невозможно, на летний сезон в Монте-Карло съезжается множество народа, кто на день, кто на неделю, и не каждый стремится записаться в книге гостей под своей настоящей фамилией. Поэтому доказать, что Петер Беккер никогда не отдыхал там в то время было трудно. Перетряхнув полгорода на Лазурной берегу, детективы ничего не обнаружили. Все шло к тому, что для установления истины придется прибегнуть к медицинской экспертизе, что грозило затянуть вступление в силу завещания и привести к любому результату, но, тут неожиданно помогли обстоятельства. Наследник был убит в пьяной драке в одном из баров города, полиция решила, что это был несчастный случай. Детей у погибшего не было, претендовать на возможную долю наследства было некому, поэтому нотариальная контора "Маклеод и компаньоны" спокойно закрыла это дело о наследнике номер три.
  
  
  Просмотрев очередной отчет своего осведомителя из "Маклеод и компаньоны", Себастьян Стам не сдержал усмешки. Горничная, танцовщица, курортная бабочка. Для полноты картины не хватает только девочки по вызову.
  
  
  Все расселись в том же порядке, что и в первый раз.
  Отчет господина Маклеода о проделанной работе по разбору дел покойного был предельно лаконичен - в результате подведения итогов по всем счетам, выплат по долгам, займам и полученным кредитам, возвращения заимствованных средств оказалось, что финансовое положение покойного в ценных бумагах и наличных средствах на банковских счетах оценивается в сумму двадцать один миллион марок плюс тридцать три процента акций фирмы "Беккер и Шульце", которые оцениваются примерно в такую же сумму.
  Весомая пауза, во время которой присутствующие обменялись серьезными взглядами.
  - Подготовлены все необходимые бумаги для выплаты отписанных твердых сумм по прилагаемому списку согласно завещания, общая сумма выплат составляет сорок три тысячи марок.
  Председательствующий сделал еще одну паузу.
  - Теперь, что касается наследников первой категории. В предъявленный законом срок никто из возможных претендентов, а их было трое, не доказал своих законных прав на наследство. Но, появилось одно изменение, - лица присутствующих утратили свою аморфность и застыли, - фройлен Симсон, бывшая секретарь господина Беккера, подала заявление, в которой утверждается, что она беременна, справка врача об этом прилагается, срок беременности составляет около тринадцати недель и отцом ее будущего ребенка является не кто иной, как покойный Петер Беккер. В связи с данным заявлением и следуя указаниям завещания господина Беккера о наследовании его имущества детьми, принято решение отложить вступление прямых наследников в свои права, как минимум, на шесть месяцев, более точный срок будет установлен позднее, после рождения ребенка, если таковое произойдет. После чего будет проведена экспертиза с целью установления или опровержения факта отцовства господина Беккера, и, уже исходя из результатов данной экспертизы, будет вынесено окончательное решение о наследовании.
  Председательствующий закрыл папку. В зале повисла гнетущая тишина.
  - Значит еще полгода, - первым осмелился нарушить ее Эндрю.
  - Сучка, - тут же дернулась Элеонора, краснея от ярости.
  - Кобель, - чуть слышно прошептала себе под нос вдова.
  - Это нехорошо, - сказал сам себе Себастьян Стам.
  - А где сейчас фройлен Симсон? - раздался вопрос с заднего ряда, где расположился совет директоров.
  - Она находится здесь, ждет в соседней комнате.
  - Мы можем ее выслушать?
  - Конечно.
  Маклеод вышел, и спустя мгновение вернулся вместе с Еленой.
  - Если кто-то не знает, это фройлен Симсон, бывшая секретарь покойного Петера Беккера.
  Елена обвела взглядом присутствующих. Ни одного сочувствующего лица. Еще бы, посягнуть на самое сокровенное, что составляет смысл жизни этих людей. Она встретила внимательные, изучающие глаза Эндрю и торопливо отвернула голову. Единственный, кого она стыдилась здесь.
  - Скажите, фройлен Симсон, - спросили с заднего ряда, - вы уверены в собственной ... мгм, как бы это правильно выразиться, правоте. Не могло бы утверждение, что отцом вашего будущего ребенка является господин Беккер, быть ошибкой?
  - Нет.
  Елена ответила так откровенно зло, что на заднем ряду не возникло никакого желания продолжать расспросы.
  - У нас вопросов больше нет.
  Шумно поднялась Клара Беккер.
  - Господин адвокат, я не совсем понимаю. Что же теперь прикажете делать, ждать больше, чем полгода? Так сюда заявится каждая беременная потаскушка, скажет то же самое, и мы опять обязаны будем ждать. Да тут завтра очередь из таких вот выстроится.
  Елена хотела провалиться куда-нибудь, исчезнуть. Лицо ее пылало. Адвокат поспешил смягчить заявление вдовы.
  - Я, конечно, понимаю ваше состояние, ваши нервы расстроены, но все же я попрошу вас быть посдержаннее и следить за словами. Если к нам придет, как вы говорите "любая", мы, прежде всего, попросим ее предъявить доказательства, что она была знакома с господином Беккером и могла иметь с ним отношения определенного рода. И, лишь после получения таких доказательств, будет поднят вопрос о назначении соответствующих экспертиз и проверок. В случае с фройлен Симсон мы знаем, что господин Беккер постоянно с ней общался, и потому интимная связь между ними вполне могла иметь место. Поэтому, нам ничего не остается, как ждать. У меня все, благодарю за внимание.
  Чувствуя себя раздавленной от ненависти и унижения, Елена выскочила в коридор. Себастьян Стам поспешил следом и догнал ее уже на крыльце.
  - Постойте, фройлен Симсон.
  Она остановилась и сердито ждала, когда он подойдет. Мужчина начал на ходу импровизировать. Главное было не отпустить ее, не потерять ее след в этом городе.
  - Елена, разрешите, я буду называть вас так, Петер был моим самым лучшим другом, единственным в своем роде, я всегда уважал его поступки и его решения, и, поверьте, его выбор я могу только приветствовать. Я всегда считал вас умной и привлекательной девушкой, и искренне рад за вас и за Петера.
  Ее лицо смягчилось.
  - Спасибо. Вы единственный, кто в этом доме не смотрит на меня зверем.
  - Ну, что вы, никто не желает вам зла. Просто для семьи Петера слишком неожиданным оказалось заявление о вашей беременности. Ведь они никак не могут придти в себя после смерти Петера, не успели свыкнуться с этим, смириться с мыслью, что его нет. Они просто растерялись и не знают, как себя вести. Поверьте, пройдет немного времени, они осознают и будут к вам милосердны.
  - Дай бог.
  - Я провожу вас.
  Он подал руку, она оперлась.
  - Послушайте, Елена, простите, что вмешиваюсь, но один деликатный вопрос. Как у вас обстоят дела с деньгами?
  - Денег всегда не хватает, - ответила девушка просто.
  - Тогда разрешить мне помочь вам.
  Елена помотала головой - нет.
  - Еще раз повторяю, Петер был моим другом, и то, что я помогаю вам, это лишь дань уважения его памяти.
  - И все равно нет.
  - Хорошо, тогда давайте я дам вам в долг. Потом вернете.
  - Ну, если только в долг.
  - Вот и замечательно, - Стам улыбнулся во весь рот. - Только я чувствую себя неловко, отсчитывая деньги на улице. Давайте я отвезу вас домой, там и закончим наши формальности.
  Доехали они быстро.
  - Значит здесь вы и живете?
  Дом произвел на него неприятный вид. Весь какой-то неряшливый и состарившийся. Елена правильно угадала его настроение.
  - Зато недорого.
  Лестницы в подъезде оказались с выщербленными от времени ступенями, стены непонятного лилового цвета с разводами. Стам поднимался осторожно, стараясь нигде не прикоснуться и не измазаться. Квартира выглядела под стать дому, неприглядная, нечто среднее между бедностью и нищетой. Пустая.
  Да, девочке повезло вытянуть счастливый билет. Не сказать, что и особо достойна. Просто повезло. Хотя, фигура ничего, это он сразу заметил. Интересно, где у них с Петером это происходило. Неужели здесь, в этой дыре? Экзотично, похлеще Таиланда будет.
  - Не страшно обитать здесь одной?
  - Не страшно.
  Стам старался держаться непринужденно, по-приятельски, но Елена чувствовала, знала, что ему страшно противно и это жилье, и эта убогая обстановка, и потому отвечала односложно, стараясь не затягивать визит. Она уже десять раз пожалела, что согласилась взять деньги.
  - Спасибо, - девушка пересчитала купюры и написала на каком-то листе расписку, несмотря на вялые протесты мужчины. Выпроводив, наконец, гостя испытала необъяснимое облегчение.
  Стам тоже чувствовал себя неплохо. В конце концов, трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать, а без этого жизнь была бы слишком простой и пресной. Только вот трудности эти обязаны быть в разумную меру сложными, иначе, зачем они нужны.
  Он вернулся как раз к началу семейного скандала.
  
  
  Отдаваясь по нервам, застучала об пол палка - это удалилась старуха. Она была единственной, кто внешне никак не отреагировал на случившееся. Потом ушел, неся на своих лицах печать озабоченности, совет директоров. Оставшись в близком кругу, Клара Беккер перестала сдерживаться.
  - Какой позор, какой позор! - кричала женщина, заламывая руки и выпячивая шею.
  Все-таки она бездарная актриса, подумал Стам. И не только. С каждым годом, с каждым днем и каждым часом она будет становиться все невыносимее, все отвратительнее, самое главное, что она была такой всегда, лишь красота молодости и сдерживание своих истинных чувств служили ей прикрытием; теперь молодость ушла, а скрываться стало ни к чему, и вся мерзость ее натуры предстала во всей полноте.
  - Не надо так расстраиваться, прошу тебя.
  - Чем же эта невзрачная сучка прельстила его? - не скрывая ненависти, спросила дочь.
  И эта вся в мать. Та же порода, только сдерживаться еще не умеет. И не научится. Блеск близкого богатства лишил ее последних норм приличия и благоразумия. Она уже все разделила, уже все распределила между своими бой-френдами, модными магазинами, курортами, кабаками и вся готова отдаться разврату. Нет, поистине, разве достойны эти люди своего положения?
  Себастьян Стам лучезарно улыбнулся.
  - Ваш отец был замечательный человек, Элеонора, и все, что он делал, было достойно уважения. Если он, действительно, позволил себе слабость, то мы должны простить его и принять, как должное. В конце концов, кто из нас не без греха.
  - Да, но связаться с секретаршей.
  А с кем же еще, - мысленно возразил он ей, - сидя почти безвылазно в четырех стенах.
  Но, придавая голосу максимальную мягкость, сказал:
  - Он теперь судим только богом.
  - Да нормальная девушка, - подал, наконец, голос и сын, пассивно стоящий рядом.
  - Нормальная девушка не станет прыгать в постель первому встречному, - огрызнулась вдова.
  - Во-первых, папа не первый встречный, во-вторых, неизвестно, кто к кому прыгнул, а, в-третьих, жаль, конечно, я рассчитывал съездить на раскопки на Маврикий, теперь придется это отложить, но, с другой стороны, отец был совсем еще не стар, и его смерть оказалась неожиданна, как и эти деньги. А на них я никак не рассчитывал. Так что еще полгода ничего не изменят, и не стоит тратить нервы по пустякам. Еще Сенека говорил, что время стирает ошибки и отшлифовывает истину.
  Стам всмотрелся, кажется, Эндрю был искренен. Правду говорят, что все эти археологи и исследователи прошлого немного не от мира сего. Постоянный контакт с ирреальным, далеким от настоящих страстей и страданий, от борьбы за выживание, делает их психику непонятной, а их самих похожих либо на пришельцев, либо на частично утративших разум. Деньги ему не нужны. Смешно. А что же тебе тогда требуется, милый? И кем бы ты был без папиных капиталов?
  - Знаете что, - он обвел их всех взглядом, - езжайте домой, отдыхайте. И не думайте о плохом, все обойдется.
  - Спасибо тебе, Себастьян, - Клара сумела выдавить еще одну слезу. - Ты всегда был самым лучшим другом.
  - А как же иначе. Это смысл всей моей жизни, - ответил мужчина совершенно искренне.
  
  
  Работа в бюро с каждым днем нравилась Елене все меньше и меньше. Больше всего ее раздражали ежедневные монологи Мигеля Санчеса по поводу охраны окружающей среды.
  - Как людей могут беспокоить такие вещи, как подорожание бензина или введение новых налогов?
  С пафосно вскинутой вверх рукой он выглядел нелепо и не производил впечатление серьезного человека, словам которого можно и должно доверять.
  - Мы не должны обращать внимание на такие мелочи, когда наши братья меньшие погибают, когда мать-природа безвозвратно уходит и ждет от нас помощи.
  Постоянные заботы о братьях меньших не мешали ему ездить на роскошном "Линкольне" последней модели и обедать каждый день в лучших ресторанах. Она не понимала за какие средства, но, потом сообразила, что помимо афишируемой и громко разрекламированной "зеленой" деятельности, бюро занимается еще и тайной - различным экспортом, начиная от продуктов питания и кончая нефтью, по заниженным пошлинам.
  Это неприятно ее удивило. Иногда появлялись документы. Какие-то непонятные договора, счета, декларации; через ее руки проходило не так много этих бумаг, но достаточно, чтобы догадаться о сути происходящего.
  Ей захотелось уйти еще больше, но пока было некуда и хотелось доработать до конца месяца.
  В один из удушливых вечеров директор напился и стал к ней приставать. Она дала отпор - под рукой не оказалось ничего кроме ручки, именно ее она и вонзила в колено чересчур активного мужчины. С проклятиями тот отскочил прочь и стал разглядывать грязное пятно на белой материи брюк. Потом грязно выругался и ушел.
  На следующее утро Мигель Санчес явился поздно и выглядел угрюмым. Он не стал надолго откладывать разговор.
  - Фройлен Симсон, боюсь, вы неправильно понимаете специфику вашей работы.
  - В мои обязанности не входит спать с вами, - спокойно ответила Елена.
  - А вас никто и не заставляет ... Бесплатно.
  Через пять минут она подала ему заявление об уходе и попросила рассчитать ее. Денег ей пришлось ждать долго. Ее успокаивало одно: никогда больше она не ступит в этот вонючий, потный гадюшник и никогда не встретится с Мигелем Санчесом.
  Она ошибалась.
  
  
  Себастьян Стам с досадой осознал, что стал быстро уставать. Раньше этого не было. Раньше все мысли, все силы организма были подчинены единой цели, и эта внутренняя самодисциплина не позволяла расслабляться. Теперь же он почувствовал, что устал, измотан, выжат, опустошен. Требовалось забыть о делах, ощутить себя беззаботным, ни о чем не думать и ни о чем не беспокоиться.
  На следующий день самолет перенес его на вечно солнечный остров Тенерифе.
  Стам снял апартаменты "люкс" в одной из лучших гостиниц прямо на берегу океана. Как гордо сообщил портье, в них останавливалась семья американского президента, когда приезжала прошлым летом. Полдня валялся в кровати и слушал, как урчит за окнами прибой. Потом гулял по набережной, вдыхал аромат раскаленного песка и зеленых водорослей, разляпистыми кучами подсыхающих под пальмами. Разглядывал распластавшихся красавиц в бикини. Вечером, очертя голову, чувствуя прилив сил и настроения, бросился в игру. "Блэк Джек" не пошел сразу, в рулетку удалось снять чуть больше, чем было потеряно в "Блэк Джек", самый большой фокус состоял в том, что очень много он выиграл, просто и тупо дергая ручку обыкновенного, игрального автомата, и этот фокус дал ему чувство незабываемого удовольствия.
  На ночь Стам снял сразу трех проституток, мулатку, блондинку и шатенку, все разные: шатенка стройная, почти худая; блондинка по стандартам "Плейбоя", с большой грудью, вроде бы натуральной; мулатка представляла собой нечто среднее, грозовое и африканское. Они начали в ванной, продолжили в коридоре, потом в спальне, а закончили на полу огромного балкона-лоджии. Луна со смущением и любопытством наблюдала за играми их обнаженных тел.
  Утром он сделал один неприятный телефонный звонок.
  - Возникли непредвиденные обстоятельства. Поэтому решение вопроса пока откладывается.
  - Насколько? - поинтересовался голос с латиноамериканским произношением.
  - Максимум на полгода.
  - Это очень долго.
  - Я понимаю, - тактично согласился Стам.
  - Надо уменьшить срок. Наша помощь требуется?
  - Нет, - отказался он. Одно дело финансовые операции и совсем другое уголовные дела. Лишние свидетели тут совсем ни к чему. Потом этой своей помощью достанут до самых печенок, - я справлюсь своими силами.
  - Мы очень на это надеемся, - сказал голос с латинским произношением и положил трубку.
  
  
  Вернувшись, Стам попросил директора "Маклеод и компаньоны" о конфиденциальной встрече. При этом пришлось сослаться на вдову Петера Беккера. В назначенное ему время он прибыл в нотариальную контору.
  - Я действую по просьбе Клары Беккер, вопрос касается денег, потому деликатный, и ей кажется неудобным самой им заниматься. Вы понимаете?
  Маклеод понимал. Вообще, он был сама любезность и предупредительность. Если учесть деньги, стоящие за "Беккер и Шульце", это было очень понятным и объяснимым.
  - Да, пожалуйста, я внимательно слушаю.
  - В связи с последними известными обстоятельствами я совсем не осуждаю Петера. Красота, молодость, чувства - все это наверняка скрасило его последние минуты, принесло радость.
  Еще чуть-чуть, и он, наверное, сам бы уже уверовал в то, что так часто произносил в последнее время.
   - Вопрос в следующем: могут ли сейчас уже известные и законные наследники, вы понимаете, кого я имею в виду, получить причитающуюся им часть наследства. Исключая, конечно, ту долю, на которую претендует еще не родившийся малыш. Если Петер, действительно, окажется отцом, ребенок получит свою долю, если нет, она будет распределена между законными наследниками согласно завещания. Мне представляется, здесь нет ничего ... противозаконного.
  - Здесь нет ничего нелогичного, - поправил адвокат. - А вот с точки зрения закона как раз все неправильно. Случаи, подобные вашему, не редкость в юридической практике. Например, такие известные дела, как тяжба по наследству Силинджера в 1977 году. Проблема в том, что разделить недвижимость поровну в принципе невозможно, кому-то в любом случае отойдет большая часть в обмен на денежную компенсацию другой стороне. Для решения и детализации требуется добрая воля всех сторон, но сейчас мы имеем неопределенную ситуацию с числом наследников, ребенок еще не родился, а когда родится, его опекуном, то есть человеком, решающим за него дела, станет его мать, если, конечно, ребенок будет признан сыном господина Беккера. То есть все вопросы дележа имущества придется решать с фройлен Симсон, а пока это делать бессмысленно. Потом любой суд признает ее права и права ребенка ущемленными и легко опротестует любое наше решение.
  - Я понимаю сложность ситуации, - не возражал Стам.
  - Что касается акций, то здесь проблема еще труднее. Ведь акции, это фактически часть компании, с их помощью принимают решения по ее управлению, и изменение количества акций может повлиять в ту или иную сторону, что уже некорректно и, опять-таки, незаконно. Не надо торопиться, наследование не та область деятельности, где поощряется спешка. Попросите вдову не волноваться, полгода не тот срок, поверьте, вот, например, Дампфуссы ждали своего наследства почти пятнадцать лет, пока тянулись все тяжбы и разбирательства.
  - И дождались? - меланхолично осведомился Стам.
  - Не все. Далеко не все. Но оставшихся это не огорчило.
  Ну, что же, в конце концов, даже скучно, когда все складывается само собой и слишком правильно. Ощущения противостояния, интриги и борьбы - это стало недоставать в последнее время. Так что не все так и плохо. Вот только одно но ... Он не может ждать полгода.
  
  
  Загородный дом им давно не посещался, и факт человеческого отсутствия стал уже заметным. На дорожках к дому намело много разного мусору, старой листвы, сухой травы и обломок веток. Газон потерял свою ухоженность, трава, обильно смачиваемая по ночам росой, а днем сдабриваемая солнцем, бурно пошла в рост. Но самый неопрятный вид имели гряды с розами. Зеленая поросль дружно лезла из распаренной земли, и среди аккуратных, геометрически выверенных стеблей, появилась неаккуратная бахрома сорняков. Стам осмотрел это безобразие и прошел в дом. Принял душ и сделал звонок.
  - Алло это я. Необходимо встретиться.
  Голос в ответ проворчал насчет нестерпимой жары.
  - Я хочу встретиться сейчас, - настоял Стам. - Бросай своих потаскушек. Мне очень надо выполоть один сорняк.
  На условное место он прибыл первым. Дешевый ресторанчик был одним из множества подобных в этом районе города, который населяли, в основном, студенты, эмигранты и люди, готовые на любую работу. Запах чего-то прокисшего, бешено хлопающий лопастями вентилятор, гомон десятков людей на десятках языков, полумрак, кажущийся мраком после полуденного солнца, лица всех цветов и форм, одежда всех стилей и различной степени чистоты и целостности. Здесь никто никого не видел и никто никого не запоминал, раствориться в этой смеси человеческих фантомов не составляло усилий.
  За те несколько минут, что он в одиночестве сидел за столиком в углу взяв два пива, ему предложили на выбор по порядку: наркотики, девочек, новые документы, оружие, поучаствовать в тотализаторе. Он отказался, но некоторое ощущение досады осталось. Да, человек с опытом и возможностями мог бы здесь развернуться.
  Виктор опаздывал.
  Себастьян Стам особенно гордился, что не ошибся тогда. Ни тогда, когда он в первый раз увидел Виктора в суде, ни после, словно кто-то подсказывал ему правильные ответы и решения.
  В те времена Стаму пришлось примерить на себя роль присяжного заседателя; его не прельщала подобная слава и не толкало в суд чувство гражданского долга, боже упаси, нет, ему просто было любопытно понаблюдать за человеческой натурой, посмотреть в какие отбросы превращается личность под ударами обстоятельств и еще раз убедиться, какое, в сущности, ничтожество человек.
  Десятки прошли перед ним; наркоманы, жулики, воры, убийцы, сутенеры - никто не запомнился, так общая, безликая масса. Но когда в зал ввели Виктора, он ощутил толчок, сразу понял, вот человек равный ему и достойный также быть наверху. Массивная фигура, местами нескладная, словно создатель поторопился и некоторые места прошел лишь приблизительно, безжалостные, холодные глаза. Отличный образчик человека-зверя. Виктор обвинялся в убийстве сожительницы, и, если бы преступление было доказано, его ждало пожизненное заключение.
  Но свидетели давали запутанные показания и противоречили сами себе, улики оказались несостоятельными, а некоторые, впоследствии, непонятным образом, пропали. В итоге Виктора оправдали, весь этот спектакль обошелся Стаму совсем недорого, учитывая будущие перспективы, ведь взамен он получил помощника - умного, безжалостного, покорного, потому что тот знал, что где-то в сейфе у его благодетеля лежит пакет с необходимыми документами, и в случае чего-либо его свобода легко сменится все тем же пожизненным сроком.
  Наконец Виктор явился. Хмурый. Не здороваясь, сел, сразу проглотил полкружки пива. Наконец разжал губы со следами пены.
  - Такое дело, надоело все. Хватит. Хочу уехать отсюда, побродить по миру. Что скажешь?
  - Неплохая мысль. - Хорошо, что в темноте было незаметно, как напряглось лицо Стама от этого заявления. Зато Виктор заметно повеселел.
  - Ты, действительно, не против? Ты меня отпустишь?
  - Отпущу. Сделаешь для меня одно дело и свободен.
  - И бумаги все отдашь?
  - Конечно. Зачем они мне тогда?
  Отдавать ему он ничего не собирался. Вот ведь переживал, что пресные времена настали, пожалуйста, события одно за другим повалили. Ну, ладно, сначала с наследством разобраться, а потом и помощника на место поставить. А пока пусть верит, энтузиазма больше будет.
  - Спасибо. Итак, что за дело?
  - Девушка. Зовут Елена Симсон. Несколько месяцев назад работала секретаршей у Петера Беккера. Чем занимается сейчас, не знаю, скорее всего, сидит дома, адрес я дам. Она мне очень мешает. Надо убрать ее как можно быстрее, но сделать очень чисто, чтобы не было никаких подозрений.
  - Сумма?
  - Как за того парня из Монте-Карло.
  - Плюс бумаги.
  - Естественно. Только вот еще, - Стам решил внести ясность сейчас, чтобы потом вдруг не возникло осложнений, - может оказаться, что она беременна. Надеюсь, тебя это факт не смущает?
  Виктор поднял непроницаемые, бездонные при скудном освещении ресторанчика, глаза.
  - Ничуть.
  
  
  Это напоминало детскую игру (название забылось) в которую он играл, когда был маленьким мальчиком. От клетки к клетке, расчерченных на земле, ты гонишь консервную банку; каждая клетка - вопрос, пройдя ее и дав правильный ответ, становишься еще на шаг ближе к успеху.
  Вопрос первый. КТО?
  Ответ на этот вопрос у него уже был. Виктор в тот же день побывал у дома, где проживала фройлен Симсон. Добротное, старой постройки, здание с пожарной лестницей и проржавевшей крышей, с одной входной дверью, закрытой на кодовый замок, и домовладельцами, обосновавшимися на первом этаже. Мужчина определил, где находится квартира девушки, сквозь раскрытое окно даже видел, как та ходит по комнате.
  Вопрос второй. ГДЕ?
  Несчастный случай проще всего организовать в местах, где жертва бывает очень редко, и потому такой несчастный случай выглядит правдиво, его можно объяснить незнанием местности, обстановки, условий, правил и местных особенностей. Либо там, где жертва бывает очень часто, и все, что произойдет, просто списать на халатность и невнимательность.
  Как выяснил Виктор, два дня просидев в своей машине во дворе напротив ее жилища, девушка нигде не работала и выходила из своей квартиры лишь в магазин. Вставала она рано, уже в восемь часов утра окно распахивалось, ложилась около десяти часов вечера. Среднего роста, стройная, обычная. Никаких признаков беременности он с такого расстояния не заметил. Так что вопрос с местом тоже был решен.
  Вопрос третий. КАК?
  Самый сложный и важный вопрос. Наиболее верным и простым решением в таких ситуациях был бы выстрел из снайперской винтовки. Как раз напротив дома громоздился полузаброшенный-полуразвалившийся склад, Виктор сразу определил и наилучшую точку обстрела, и пути отхода, но ... заказывали несчастный случай.
  Перебрав в уме все возможные варианты, он остановился на двух - электричество и газ, из которых более всего склонялся к последнему. Электричество ему никогда не нравилось, не понимал он его, потому и не любил, но не чувствовал из-за этого неловкости, ведь спроси любого обычного человека откуда там в утюге или миксере тот ток берется, никто и не ответит. Да и вариант - девушку в ванну с водой, а потом туда бросить книгу с включенной настольной лампой казался ему топорным. Несчастный случай с газом можно обставить более красиво. Чайник, до краев наполненный водой, на плиту, плеснуть немного воды на конфорку и открыть кран ... Сразу всем понятно - да, закипело, да, потухло, да, обычное бытовое происшествие, да, обычный несчастный случай.
  Судя по наблюдениям, квартиры выше над занимаемой девушкой, пустовали. На следующее утро Виктор нажал кнопку на входной двери под табличкой "Домовладелец". Микрофон прокашлялся и спросил заспанным голосом:
  - В чем дело?
  - Хочу снять жилье.
  Внешний вид Виктора был тщательно продуман. Добротный, но уже поизношенный костюм, кое-где пара малозаметных пятен, не новые, но вычищенные туфли, галстук, вышедший из моды, словом, человек ранее твердо стоящий на ногах и обеспеченный, но теперь временно испытывает трудности, которые полон решимости устранить. Вынужден подыскивать себе пристанище в этой дыре.
  Спустя некоторое время дверь распахнулась и домовладелец, невысокий человек с помятым лицом, радушно развел руками:
  - Прошу, у нас лучшие квартиры в этом районе, уверяю вас. И цены очень низкие.
  - Хорошо, - оборвал Виктор его переливы тоном человека ценящего время, - давайте посмотрим.
  Домовладелец бежал впереди по лестнице, он шел следом, внимательно рассматривая стены и двери. Двери были окрашены в одинаковые серые цвета с одинаковыми, обычными замками в каждой. Это было хорошо, такой открыть труда не составит. Стены, сквозь тонкий слой свежей краски, хранили следы трещин и царапин.
  - А как со звукоизоляцией? Мне иногда требуется сосредоточиться, и посторонний шум будет мешать.
  - Тихо, как, извиняюсь, в могиле. Будете довольны.
  Домовладелец открыл первую квартиру, расположенную как раз над девушкой. Виктор вошел внутрь, запоминая планировку и расположение комнат, где что находится, длину коридора, наличие дверей. Заглянул на кухню, там было все, как он и ожидал - обычная, старая, газовая плита.
  - Ну, хорошо, а как соседи? Шумят не сильно?
  - Да какие соседи, какой шум. Сверху квартира пустует, никого нет, а внизу девушка живет. Скромная, тихая, мышь и то сильнее скребется. Ну что берете?
  - По ночам никто не шляется?
  - В одиннадцать вечера входная дверь закрывается до утра. Никто не войдет, никто не выйдет.
  - Давайте посмотрим выше, - предложил Виктор.
  - Выше, так выше.
  На площадке последнего, пятого этажа в потолке имелся выход на чердак. Широкие щели обрамляли неряшливую, неплотно прикрытую дверцу наверх. Домовладелец уловил мгновенно брошенный взгляд и принялся оправдываться.
  - Все руки не дойдут хорошо заделать. Но не беспокойтесь, забьем наглухо.
  Не надо. Ничего больше не надо. Виктор все увидел, и увиденное его полностью устраивало. Оставалось напоследок оставить хозяину самые добрые воспоминания о визите.
  - Мне очень понравилось, - он сказал это с чувством, на которое максимально способен деловой человек. - Просто, добротно, спокойно. Сколько вы хотите?
  Домовладелец сказал, заглядывая в глаза. Виктор не знал, много это или мало, но позволил себе покровительственную улыбку.
  - И недорого. Вот что, у меня будет к вам просьба, придержите для меня свободную квартиру на пару дней. Если дела пойдут так, как я планирую, я сниму ее у вас. Для начала на полгода.
  - Не извольте беспокоиться. Квартира уже ваша.
  Виктор сунул хозяину мелкую купюру.
  - До свидания.
  
  
  Ученые установили, что самый крепкий сон наступает у человека в период с часу до трех часов ночи. Именно в час ночи Виктор покинул свою машину в квартале от дома будущей жертвы. Он приехал сюда около одиннадцати вечера и ждал, пока, наконец, ночь опустится на этот город, тьма поглотит его улицы, а в окнах погаснут огни.
  Покинув машину, мужчина двинулся, стараясь держаться наиболее затемненных мест. Было очень тихо, и, казалось, что звук его осторожных шагов слышен на другом конце города.
  Найдя пожарную лестницу, он минут пять простоял, замерев и вслушиваясь в посторонние звуки. Не уловив ничего подозрительного, быстро вскарабкался на крышу.
  Вход с крыши на чердак был закрыт на большой висячий замок, которым, наверняка, никто никогда не пользовался. Слава первооткрывателя его не прельщала, но отмычка сработала безотказно. Скрипнули петли, и Виктор шагнул в черный прямоугольник.
  И тут же чуть не упал, споткнувшись. Налетел лицом на паутину и тихо выругался от неприятного ощущения на щеках. Включил фонарик.
  На чердаке было свободно. Никакого излишнего хлама, лишь многодневная пыль на стенах, полу, на провисшей под ее тяжестью паутине. Паутины было много.
  Подсвечивая, Виктор сделал два осторожных шага, под ногами ничего не скрипело, и уже увереннее двинулся дальше. Отодвинув в сторону щит, прикрывающий выход на лестничную площадку, он еще раз вслушался в тишину и, повиснув на руках, спрыгнул вниз.
  Бледный свет лампы под потолком придавал стенам неестественную бледность.
  С замком нужной двери он провозился не больше двух-трех минут. Наконец щеколда сдвинулась, Виктор зашел внутрь квартиры, аккуратно прикрыл дверь и остановился, опять привыкая к темноте. Да, конечно, планировка квартиры была абсолютно та же. Когда глаза полностью освоились, Виктор мягкими шагами двинулся к спальне.
  Сквозь небольшую щель в шторах просвечивала луна, пуская по полу яркую желтую полоску. Справа был диван с беспорядочно сваленной одеждой, постельным бельем и подушкой сверху. Слева, на тахте, с головой укрывшись чем-то клетчатым, скорее всего пледом, лежал человек. Насколько можно было разобрать под складками материи - худая фигура.
  Виктор взял подушку, сделал несколько пружинистых шагов и резко прижал подушкой спящую голову. Навалился всем телом, борясь с конвульсиями задыхающегося человека. Сопротивление было слабым, все-таки молодая девушка. Что чувствуешь в такую минуту, думал он, сдерживая все слабеющие толчки, когда в состояние сна вдруг врывается страшная, безжалостная сила. Возможно, это воспринимается, как все то же продолжение сна, просто очень страшное, и не уже никогда не понять, что это наяву, и это конец, и ты не проснешься, чтобы избавиться от кошмарного видения.
  Тело дернулось еще раз и сникло, вытянувшись.
  Мужчина подождал еще немного и оставил подушку. Кончено.
  Он посмотрел на часы: было уже около двух.
  Что же, вполне возможно в одно из пробуждений встать и вдруг ощутить желание выпить чаю. Поставить чайник и забыть про него, вновь провалившись в сладкое забытье. Потом опять очнуться и как есть, в одной рубашке, прошлепать на кухню навстречу шипящей струе газа ...
  Это представилось так ярко, будто происходило на самом деле. Виктор сделал было движение, чтобы перетащить тело на кухню, и остановился. К нему в голову пришла мысль, и он поразился, почему раньше, готовя все, он не задумался об этом. Чайник ведь обязательно должен вскипеть, чтобы залить плиту. Остынет вода или нет, когда найдут тело, это не главное. А вдруг найдется какой-нибудь умник и проверит воду. Виктор не знал точно, отличается ли кипяченая воды от сырой, но, наверняка, на определенном техническом уровне проверки эта разница обязательно обнаружится. Дойдет ли дело до этого уровня неизвестно, но риск следует исключить.
  Он сходил на кухню и набрал в чайник воды по самый край, зажег огонь и поставил чайник на плиту. Пламя жадно стало лизать округлые бока, скоро вода зашумела, нагреваясь.
  Мужчина опять посмотрел на часы. Ему здесь находиться еще минут пять, не больше. Что же, справился он быстро, вполне достаточно времени вернуться домой и даже выспаться.
  
  ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
  
  ЭММА, МАТЬ И ДЕЛОВАЯ ЖЕНЩИНА
  
  К концу 1950 года дела у инженера Беккера шли просто великолепно. Деньги, полученные от министерства промышленности, он вложил в новую технологическую линию на заводе Йозефа Боде, получив взамен в свою собственность почти половину предприятия. Сам Боде был весьма доволен их сотрудничеством, отдавая новому делу все силы и энергию; однажды двое мужчин провели вместе три бессонные ночи, ползая на коленях по масляному полу вокруг конвейера, и это сблизило их окончательно.
  Беккер расплатился с Шульце и выкупил все акции фирмы "Беккер и Шульце", став ее единственным владельцем. Для всего этого ему даже не пришлось встречаться с банкиром, все дела они решили с помощью адвокатов.
  Постепенно все налаживалось, приобретая очертания некоего идеального предприятия, как представлял его себе Беккер. Он нашел двух молодых, толковых парней, втроем они стали заниматься конструированием и разработкой приборов, стараясь воплотить в них самые передовые технические идеи.
  На долю Боде досталось непосредственно производство: что он умел и что любил делать. Эмма стала заниматься тем, что называлось ныне модным, пришедшим из Америки вместе с планом Маршалла, словом "маркетинг".
  Когда молодой Беккер просто сидел в мастерской и паял платы, дальнейшее будущее виделось ему упрощенным; главное, чтобы были идея и ее воплощение, а желающие приобрести всегда найдутся. Если бы он знал, если бы он мог только представить тогда, сколько дополнительных усилий придется потратить, сколько попутных дел сделать и организовать, неизвестно, принялся бы он после этого изобретать ...
  Необходимая производственная база и технологии, сырье и материалы, разработка технической документации, получение различных допусков и сертификатов, десятки согласований, исследование рынка, подбор рабочего персонала. Оказалось, что придумать - это тьфу, мелочи, каждый сможет, если захочет, но, не каждый осмелится броситься дальше, в водоворот бюрократических глубин.
  Девяносто девять процентов общего успеха это то, что решалось и выполнялось потом; Беккер не один раз, когда с удивлением, когда с ужасом, пытался представить, как все сложилось, если бы рядом не было Эммы и Боде. Однажды жена шутя сказала, что будет его секретаршей, он так же шутя согласился, а, в итоге, лишь она смогла вытянуть эти многочисленные хождения по кабинетам, бесконечные очереди, переговоры, собирание подписей и разрешений. Самое поразительное, что у нее все и всегда получалось, чего Беккер никак не мог понять. Даже по простой теории вероятности такое было невозможно.
  Но было. Первое время он тоже пытался делать нечто подобное и скоро понял, что технические вопросы даются ему лучше. А у Эммы все получалось. Чем она брала - улыбкой, голосом, всем своим женским обаянием, загадочной интуицией, он не знал, но, не восхищаться своей талантливой супругой не мог.
  
  
  Это знала лишь сама Эмма - с помощью чего и какой ценой. Ощущение своего могущество окончательно изменило ее характер; она ходила с постоянно вздернутой головой, блуждающей полуулыбкой на изящных губах, глаза сияли, но вряд ли кто мог разглядеть в их глубине стальную, безжалостную силу.
  Зерен в бабушкином мешке, казалось, ничуть не уменьшилось, зато умение ее возросло; казалось, из-под подушечек пальцев струится огонь, повинующийся ей, и этот огонь может все и вся.
  
  
  Но, как любое приобретение, будь то колесо или порох, не приносит лишь положительный эффект, так и умение Эммы имело свои отрицательные стороны. После каждого сеанса она чувствовала себя страшно разбитой и постаревшей на несколько лет, в чем и убеждалась, видя свое измученное отражение в зеркале; не менее быстро организм приходил в норму, достаточно было пары часов сна, чтобы ломота в костях исчезла, и на щеках вновь появились пухлота и румянец. Она старалась не задумываться, существует ли тот предел выносливости ее физических сил, после которого произойдет сбой.
  Достаточно проблем доставляла возникающая после сеансов резкая сексуальная активность. Если муж находился рядом, все было в полном порядке, по утрам, вспоминая бурную ночь, инженер никак не мог понять и поверить, откуда у его супруги берется столько сил и энергии после тяжелого рабочего дня, проведенного в беготне и суете. Особенно в чужом городе, что всегда утомляет.
  - Это все из-за этой гадости, из-за кофе, которое ты хлебаешь на ночь, - пытался он найти объяснение и не подозревал, насколько прав.
  - Ты так ворчишь, как будто остался обделенным этой ночью, - коварно парировала Эмма, вгоняя мужчину в краску.
  - Ну что ты, это было ... потрясающе. Просто ... просто, я не могу понять.
  - Это судьба всех мужчин, они никогда не понимают женщины.
  Хуже было, когда мужа близко не оказывалось. Тогда Эмма забивала себя снотворным и просыпалась на следующий день к полудню. Голова еще некоторое время оставалась чуть мутной, но мешки под глазами пропадали. Зато тупое, болезненное ощущение внизу живота тяготило ее еще до вечера. Самое пикантное заключалось в том, что после такого лечения, заниматься любовью с мужчиной не хотелось совсем, если не сказать больше; сама мысль о сексе была противна, и, если вечером являлся муж (а такие моменты случались), весь энергичный, соскучившийся и с явными намерениями не сразу уснуть, Эмме приходилось проявлять чудеса такта и изворотливости, чтобы избавиться от поползновений мужчины и не обидеть его.
  Все чаще Эмма вспоминала бабушку и укоряла себя, что была так невнимательна и равнодушна; как много полезного прошло мимо и навсегда, как много вопросов хотела бы она задать сейчас и еще больше ответов получить. Но теперь приходилось до всего доходить своим умом, через собственные ошибки и неудачи.
  А, может, в том и состоит истинная ценность получаемых знаний, что за них заплачено кровью, слезами и муками, их правила навсегда въелись в твою память, их истинность поверена слишком дорогой ценой, чтобы оказаться фальшивой, и эта цена заставляет подходить ко всему, оценивая, единственно, с высоты своих потерь и ошибок.
  Знание, доставшееся даром, - легковесно и неценно, за ним нет мук, размышлений и терзаний, оно не опирается на фундамент потерь и не раскрашено оттенками поисков и сомнений, его не оттачивали на оселке выбора, и, несмотря на свою верность, оно почти фальшиво, ибо в нем отсутствует главное - вложенные силы и душа. Оно наносное; как было принесено прибоем на морской берег, так и будет утащено обратно, оставив лишь смутное, неопределенное, недолговечное воспоминание.
  Сколько бабушке было лет (стыдно, но Эмма не знала и этого), как долго и часто пользовалась она своим даром (сколько же ей отпущено самой?), чего это стоило в ее преклонные годы? Ведь если Эмма, молодая, переносит с трудом, то, что должна вытерпеть женщина, почти прожившая жизнь. И что толкало ее вновь и вновь хвататься за турку? Чего не хватало ей в этой жизни? Власти? Что же это за штука такая, в чем ее привлекательность, если она заставляет забыть об осторожности и требует рисковать собой? Как она ворчала тогда "Выше только память людей. Знаешь, кого помнят?" Теперь Эмма знала.
  В общем и целом, жизнь шла по восходящей, и каждый новый день приносил новые радости и новые победы.
  Пока, однажды, не случился прокол.
  
  
  Это случилось в Кельне. Они прибыли с мужем поздно вечером, устроились ночевать в гостиницу, спали, как убитые, а утром отправились в ресторан позавтракать. Едва Эмма вошла в зал, как почувствовала, что ее мутит.
  - Извини, дорогой, я отлучусь по своим делам.
  Она поспешила в дамскую комнату. Смоченные холодной водой виски дали временное облегчение. Наверное, я просто переутомилась, решила женщина.
  Пока она отсутствовала, Беккер сделал заказ: повинуясь непонятному импульсу, он заказал для жены в качестве напитка кофе.
  Она вернулась, когда на столе уже стояли салаты.
  - Все в порядке?
  - Да, вполне.
  Запахи в зале были неприятны, но, не настолько, чтобы из-за этого переживать. Зато от салата тянуло приятным ароматом свежих огурцов. Я, как собака, начинаю определять ценность предметов на нюх, усмехнулась Эмма и отправила первую ложку в рот.
  И с трудом удержалась, чтобы не выплюнуть ее обратно. Вкус был настолько противен, что женщина, не жуя, заставила себя проглотить находящееся во рту и задумалась, стоит ли есть дальше. С ней явно творилось что-то неладное.
  - Тебе не нравится? - спросил муж, доедая свою порцию салата.
  - Не очень вкусно.
  - А, по-моему, неплохо.
  Принесли остальные блюда. Перед Эммой поставили чашку кофе, и от резкого тошнотворного запаха ее замутило. Она с ненавистью уставилась на черную, дымящуюся жидкость.
  - Откуда это?
  - Я заказал, специально для тебя.
  Перед самим Беккером стоял стакан апельсинового сока.
  - Ты ведь так его любишь, и я решил сделать тебе приятное, - пояснил инженер.
  - Я люблю нормальный кофе, а не эту бурду.
  - Извини, меня уверили, что это первосортный "Арабика".
  Трудно было сказать, кого она ненавидела сейчас больше - эту вонючую чашку или мужа, ее преподнесшего. Спазмы в животе становились все активнее, и Эмма испугалась, что ее вырвет прямо в зале. Она поспешно вскочила из-за столика.
  - Я больше не хочу есть. Буду ждать тебя в номере.
  Опять помогла холодная вода. Она протерла плечи и грудь, приняла таблетку и, когда появился Беккер, чувствовала себя вполне сносно.
  Был удивительно яркий солнечный день, один из тех, когда душа оттаивает сама по себе, лишь при взгляде на голубое небо и от глотка свежего воздуха; когда невозможно устоять перед очарованием и теплотой природы, которая, как мать, прижимает к себе свое неразумное дитя, и все беды отступают, ты наполняешься спокойствием и уверенностью в своем бессмертии и веришь, что все будет хорошо, что жизнь прекрасна, и непонятная, пьянящая радость переполняет каждую клеточку.
  Но Эмма ничего этого не ощущала. Гнетущее предчувствие овладело ей и, как не пыталась она прогнать неясную тоску, не получалось.
  Что-то будет, металась в голове тревожная мысль.
  Работник министерства, к которому они пришли, оказался самым обыкновенным чиновником, в худшем смысле этого определения - уже почувствовавшим свою власть и получающим удовольствие от этой власти, обленившимся, обнаглевшим, с маской озабоченного самодовольства на лице.
  После первого произнесенного им слова, после первого брошенного вскользь взгляда Эмма поняла, что ничего путного у них не получится. На таких у нее был только один действенный способ.
  
  
  - Большое спасибо.
  Муж, воодушевленный словами чиновника, с энтузиазмом тряс последнему руку. Наивный. Она насквозь видела этого казенного человека, всю его натуру, все его мысли, всю его лживость и пренебрежение к ним. Она знала его понимание о жизни, где основополагающими вехами являлись пиво, последняя модель автомобиля и молодая любовница.
  - Он обещал сделать все, что в его силах. Замечательно! - не удержался Беккер, выходя из здания.
  Эмме не хотелось что-то объяснять или доказывать:
  - Молодец, ты сумел убедить его.
  Далее муж отправился решать свои дела, а Эмма вернулась в гостиницу. Переодевшись, она извлекла из дорожного саквояжа все необходимое для приготовления кофе. При прикосновении к мешочку с зернами рот заполнился слюной с противным, металлическим привкусом. Уже понимая, что происходит что-то неладное, женщина ослабила завязки, и крепкий запах тут же вызвал тошноту. Эмма еще заставила себя раскрыть мешок, засунуть внутрь руку и коснуться зерен; после она поняла, что ни за что не сможет сварить себе хоть маленькую порцию.
  От одной мысли ее чуть не вырвало.
  Ей никогда не было так плохо и так противно.
  Наверное, она заболела.
  
  
  - У меня что-нибудь серьезное?
  Портье в гостинице подсказал адрес ближайшего врача, очень толкового, по его словам. Эмма решила, что, скорее всего, он имел свою долю от каждого рекомендованного клиента. Ждать пришлось недолго, кабинет ей понравился - светлый и просторный, с множеством аппаратуры, претендующий на солидность, врач тоже - внушающий доверие вид и степенность. Оставив без внимания истеричное состояние пациентки, он усадил ее в кресло, осведомился о причине визита, кивнул, осмотрел и все это неторопливыми, точными движениями, так что Эмма сразу успокоилась.
  Сердце, дыхание, давление, на окончание он очень внимательно осмотрел ее глаза. Потом, извинившись, взял из пальца каплю крови и тут же сделал анализ.
  - Серьезное? - он иронично изогнул губы. - Как посмотреть. Но если считать это болезнью, то это самая полезная болезнь, придуманная человечеством.
  - Не понимаю.
  - Плохое настроение и срывы это просто от нервов, подобным сейчас страдают все. А, в остальном, все в порядке, самая обыкновенная беременность.
  - Вы уверены?
  - Абсолютно. Когда у вас была последняя менструация?
  Когда, когда ... С ее нестандартной семейной жизнью этот вопрос никогда не вызывал серьезных волнений или размышлений. А, действительно, когда? Она все взвесила и поняла - да, несомненно, врач был прав.
  - И что же мне теперь делать?
  У врача, наверное, никогда не было такой странной пациентки.
  - То же, что делали тысячи женщин до вас. Не волноваться, побольше гулять, правильно питаться, периодически посещать врача и, в конце концов, родить здорового ребенка.
  - Как же я могу правильно питаться, если меня тошнит от одного вида еды?
  - Токсикоз, обычное явление. Через две-три недели пройдет.
  
  
  Беккер вернулся вечером и выглядел оживленным:
  - Прекрасный день. Я предлагаю отметить наши успехи шикарным ужином. Куда бы ты хотела поехать? Итальянская, французская, может быть китайская кухня?
  Эмма представила, как ее вытошнит на курицу по-пекински, и поморщилась.
  - У меня неприятное известие. Я не смогу никуда поехать с тобой на следующей неделе.
  - Вот как, очень жаль.
  Внешне муж совсем не огорчился, и это ее задело. Ей казалось, он должен иначе оценивать такую утрату ...
  - И, вообще, ближайшие полгода я буду безвылазно сидеть дома.
  С животом и токсикозом много не поездишь. Эмма вдруг поняла, что теперь ей, действительно, останется только сидеть в четырех стенах, смотреть в окно и читать бессмысленные книги. То есть, вернуться назад, в так хорошо знакомое и столь ненавистное прошлое. Стало очень обидно.
  - Почему?
  - Потому что я беременна.
  Беккер сначала оторопел, потом возбужденно подпрыгнул вверх.
  - Так ведь это замечательно, милая. Какое счастье. Разве ты не рада?
  Действительно, а почему она не рада? Где прославленный материнский инстинкт, почему он дремлет и не проявляет себя в слепой радости?
  - Я просто никак не привыкну к своему новому положению. Наверное, это придет попозже.
  - А когда ...
  Она поняла, что он имеет в виду.
  - Я же сказала, полгода.
  Беккер на глазах глупел, на его лице застыла улыбка.
  - Слушай, я тоже никак не осознаю эту новость, никак не пойму все ее значение.
  Теперь он выглядел по-настоящему дураком, хотя, как еще может выглядеть мужчина в подобной ситуации - именно таким, либо от радости, либо от того, что вляпался ... Ее муж был самым обыкновенным мужчиной, конечно, у него были свои качества, которые позволили выделить его, привлечь ее внимание и испытать к этому индивидууму влечение и привязанность, но, все же, он был самым обыкновенным, по-своему талантливым, но, из плоти и крови, с типичным мужским мышлением и стандартной мужской логикой, и поступками, из этих ограничений и условностей вытекающих.
  А вот она ... считала саму себя абсолютно непохожей на всех остальных женщин и твердо в этот факт уверовала. Отсутствие каких-либо теплых чувств по поводу своей беременности доказывало это еще раз.
  Беккер не мог понять ее состояния, и напрасно она ждала, что он посочувствует и разделит вместе с ней ее досаду.
  - Ты меня совсем не слушаешь. Витаешь где-то, - голос мужа вернул ее в реальность.
  - Прости, я задумалась. Переживаю, что будет теперь с нашим делом. Как ты будешь управляться один?
  - Почему один? Есть Боде, ребята, наконец ...
  Дело, работа, их общие заботы - вот что мешало ей с радостью принять свой новый статус. Как не горько это признавать, но, теперешний бизнес дело и будущий ребенок стояли для нее на одинаковых ступенях, были в равной степени дороги.
  - Я считаю, это событие надо обязательно отпраздновать.
  Эмму инстинктивно передернуло.
  - Прости, но мне плохо от одного упоминания о еде.
  - Значит, нет смысла сидеть тебе в гостинице. Завтра отправляешься домой.
  
  
  Врач из Кельна ошибся. Прошел месяц, а Эмма все равно не могла даже посмотреть на зерна "Ходейды", от одного предчувствия запаха перехватывало дыхание и тревожно поджимало живот. Правда, ошибся он наполовину, потому что все остальное она могла кушать без всякого намека на дурноту. А ведь кофе был ей нужен совсем не для питания. И это ее бесило.
  Не выдержав, Эмма посоветовалась со своим домашним врачом.
  - Кофе? Да вы с ума сошли. Никакого кофе. Во-первых, вы беременны и употребление подобных продуктов, содержащих активные вещества, не рекомендуется категорически. Это может негативно повлиять на плод. Во-вторых, у вас и так повышенная нервная возбудимость, и сердечко пошаливает, поэтому не стоит нагружать его еще больше. В-третьих, тем, кто регулярно употребляет кофе, я гарантирую после сорока лет проблемы с желудком типа гастрита и прочих неприятностей.
  - Да я вообще его видеть не могу, - объяснила Эмма. - Вся остальная еда нормально, а вот кофе ...
  - Так и радуйтесь. Будем считать это защитной реакцией организма.
  - И когда это пройдет?
  - Откуда же я знаю. Может, никогда.
  Никогда. Эмма не хотела даже думать об этом. Потому что это означало ... Неужели ей не придется склониться над потрескавшейся глиняной чашей и не увидеть, как из гущи появится силуэт, послушный воле ее пальчиков. Больше никогда ... Жизнь после этих слов стала казаться бессмысленной и никчемной.
  И Эмма возненавидела свою беременность.
  
  
  Было такое ощущение, что она спит, дремлет, а жизнь проходит мимо со всеми своими заботами, проблемами и мимолетными радостями, со всеми теми мелочами, которые, собственно, и составляют смысл жизни. Эмма вспоминала свое девичество, проведенное в родительском доме; сейчас было нечто похожее, только те года несли умиление, они были заполнены ожиданием и мечтами. Теперь остался трезвый расчет и осознание собственных сил. Тогда она проводила время за чтением книг, теперь книги вызывали скуку и ощущение искусственности происходящего в них, а героини, на которых она так хотела походить, стали просто дурами, наивными дурами, которые мечтают заполучить все, ни приложив никакого усилия. Вот приедет сказочный принц и тогда ...
  Самое важное и самое главное в жизни - это ощущение власти и собственной силы. Не обязательно самой полной и всеобъемлющей, ведь природа власти такова, что движущие силы, мотивы, причины ее абсолютно одинаковы, будь они распространены на целый народ или отдельного человека. Даже власть над обычным животным придает человеку вес в собственных глазах.
  Власть затягивает, она подобна зыбучим пескам, ухватив хоть раз глоток этой горькой отравы, ты захочешь повторить это еще и еще.
  
  
  Настал момент, когда принялся расти живот. Он становился все больше, и ее фигура казалась все более безобразной.
  Несмотря на указания врача и просьбы мужа, Эмма редко бывала на людях и гуляла по улицам; за домом имелся задний дворик - скамейка, пара деревьев, аккуратный забор, - здесь было тихо, безветренно, но, самое главное, никого из посторонних. Она целыми днями сидела на скамейке, иногда дремала, подставив лицо солнцу, слушала, как шевелится в чреве ребенок, и мысль ее при этих толчках была неизменна. Скорее бы.
  А еще Эмма думала, много и кропотливо, оказывается, она умела и любила это делать, и мысли ее при этом уходили в такие головоломные перипетии, каких никак нельзя было предположить несколько лет назад от наивной, домашней девочки.
  Коренным образом изменились две вещи - ее взгляд на мир и систему ценностей в нем, а также отношение к мужу. Нет, она не перестала любить Беккера, просто само это чувство прошло стадию слепой юношеской восторженности и превратилось в ровное, размеренное отношение; соответственно, и сам муж перестал быть героем-освободителем-любовником и превратился просто в близкого и удобного, приятного мужчину. Просто хорошего человека без ореола, и этого было бы не так уж и мало, достаточно, поскольку хороших людей на свете совсем немного. И всегда приятно знать, что есть рядом тот, на кого можно положиться всегда и во всем. Почти во всем, за исключением ее тайны.
  Представление об окружающем мире изменилось столь сильно, что Эмма иногда спрашивала себя - "Неужели то была я, способная пустить слезу над страницей с описанием, где девушка вышивает на полотне образ юноши ... Я стала цинична, порочна и агрессивна, но я уверена, что такова природа каждого человека и, особенно, каждой женщины, и, если об этом не говорится, то причина либо в мужской уверенности, что правят только они, либо в том, что жизнь не заставила и не прижала".
  
  
  Порой ее пугали холодность и даже безразличие к ребенку, которого она носила. Тому, на взгляд Эммы, были свои причины. Ее отлучение в результате беременности от активной деятельности и того, что наполняло ее жизнь особым смыслом, и само отношение к семейной жизни.
  В отличие от большинства женщин, она не считала семью целью, смыслом всего и местом, где можно реализовать себя. Нет, просто отдых, просто уют, просто общение, наконец, просто интим, но, ведь это не самое главное. Странно, как можно всю жизнь быть домохозяйкой.
  Родиться, чтобы варить вкусный суп. Ха, но для этого достаточно "Галины Бланки".
  Мое призвание - стирать пеленки. Но ведь существуют стиральные машины.
  Главное для женщины - это воспитать детей. Нетушки, пусть учатся сами на моем примере.
  Эмма терпеть не могла само напоминание о женщине - хранительнице очага. Ведь даже в книгах, которыми она так увлекалась, мечты героинь не простирались дальше замужества, и сами романы тем и заканчивались, словно жить далее было уже незачем.
  
  
  Если чего-то очень хочется ...
  Ребенок родился семимесячным. Утром Эмма проводила мужа в очередную деловую поездку. Беккер выглядел невеселым. В последнее время его не покидала тревога за состояние дел, которые шли вяло, и за самочувствие жены.
  - Смотри, будь умницей. Я позвоню, когда приеду на место.
  Погода стояла теплая и сухая. Пообедав зеленью и телятиной, Эмма отправилась на свежий воздух. Едва она устроилась на своей скамейке, как ощутила боль в животе. Эмма решила не обращать на нее внимания, решив, что это следствие обеда и скоро пройдет само, но боль усиливалась, пока не ударила так, что женщина вся скорчилась. Самое страшное, что Эмма не могла даже пошевелиться, любое движение вызывало еще больший болезненный приступ.
  Вот так я и умру на заднем дворике.
  В один из моментов, когда боль чуть ослабла, она сумела просеменить в дом и позвонить. После чего без сил опустилась в кресло.
  Остальное происходило, будто в тумане. Люди в белом, огромный пульсирующий красный крест, теплая жидкость, стекающая по ногам и снова боль, боль, боль. Яркий, режущий взгляд, свет.
  А потом все закончилось, и сквозь пелену слез ей показали маленькое, некрасивое тельце.
  
  
  Наконец-то! Она уснула и крепко проспала несколько часов. Проснувшись, Эмма обнаружила, что лежит одна, в небольшой светлой палате. У изголовья кровати стояла тумбочка, на стене, над самой головой краснела кнопка.
  Эмма надавила. Где-то далеко и глухо зазвенел звонок, потом послышались шаги, и появилась медсестра, пожилая женщина в белом халате.
  - Уже проснулись, замечательно. Поздравляю, у вас прекрасный мальчик.
  - Спасибо.
  - Как вы себя чувствуете?
  Эмма слегка пожала плечами. Почти нигде не болело, живот, постоянно тянущий ее вниз и вперед исчез. Только слабость и одновременно легкость во всем теле.
  - Хорошо.
  - Будем кормить малыша?
  - А что, уже пора?
  - Ну, если вы себя хорошо чувствуете ...
  - Послушайте, - Эмма приподнялась, - знаете что, принесите мне, пожалуйста, чашечку кофе.
  Вся фигура сестры удивленно напряглась. Впечатление, словно она не сразу поняла суть просьбы.
  - Знаете, вряд ли здесь найдется хорошее кофе, скорее всего какой-нибудь заменитель у дежурных.
  - Ничего, сойдет любой.
  Сестра не торопилась уходить.
  - А кормить ребенка?
  - Потом.
  - Как скажете.
  Она вернулась минут через пять с подносом, на котором стояла одинокая чашка. От чашки тянуло таким запахом, что сразу становилось ясно: слова насчет невысокого качества были слишком мягкими. Бурда-суррогат из пережженного ячменя.
  Тем не менее, она сделала глоток. Вкус оказался ужасный, и в горле сразу запершило, затем по очереди схватило живот и, как судорогой, свело ноги. Эмма поспешила поставить чашку на тумбочку.
  - Спасибо, можете принести ребенка.
  
  
  Младенец набросился на подставленную грудь с таким остервенением, что Эмма испугалась, не останутся ли синяки. Пока он ел, торопливо причмокивая, она рассматривала ребенка. Было в его чертах что-то неуловимо знакомое, явное ее, несомненное ее, и это умиляло, но не более того. Где та животная страсть, вечный инстинкт материнства, слепая любовь - ничего этого не было в ней и поныне. Просто нежность к маленькому существу, похожему на нее. И желание поскорее вернуться домой.
  Наконец, ребенок перестал шевелить губами, хлопнул два раза голубыми глазиками, откинул голову в сторону на плечо и засопел.
  
  
  - Наелся, - сказала подобревшая медсестра. - Хорошо, что молока хватает. В следующий раз приложите его к другой груди.
  Ребенка унесли, Эмма поудобнее устроилась в кровати и еще раз сделала попытку попробовать кофе. Отрава, конечно, всю чашку она бы ни за что не осилила, но, теперь живот почти не крутило, так, легкие покалывания. Эмма с облегчением упала на подушку, кажется, она превращалась в прежнюю себя.
  Вечером появился Беккер. Он ворвался весь шумный и нелепо размахивал руками.
  - Я так счастлив, так счастлив. Как ты себя чувствуешь, дорогая?
  - Нормально.
  - А как малыш?
  - Кажется, все хорошо.
  Инженер осмотрелся и аккуратно опустился на самый краешек кровати. После чего стал с умилением смотреть на жену. Эмму его взгляд и эта поза раздражали.
  - Как дела на фирме, Рудольф?
  - Не думай об этом.
  - Но мне ведь интересно. Какой у нас сегодня оборот, какой сбыт, как дела с инвестициями, как работают наши филиалы? Мне это интересно, Рудольф.
  Он отмахнулся рукой.
  - Не стоит об этом. Сейчас все твои мысли должны быть о малыше.
  Мне надо было родиться мужчиной, подумала Эмма. А ему женщиной. Вот так бы сидел и сюсюкал, и пускал бы слюни. Неужели он не понимает, что, сейчас и всегда, именно дело должно быть на первом месте, потому что от его успеха зависит и общее благополучие всех нас.
  - О чем ты сейчас задумалась? У тебя такое странное лицо.
  - Я просто устала, Рудольф. Очень устала и очень хочу спать.
  - Да, да, конечно, - инженер Беккер суетливо вскочил. - Отдыхай. Я навещу тебя завтра утром.
  Когда он ушел, Эмма ощутила, что и на самом деле утомилась. Вся эта нервотрепка с кофейным суррогатом все-таки вымотала ее. Действительно, поспать сейчас было самое лучшее.
  Но как Эмма не крутилась, не старалась улечься поудобнее и получше пристроить под головой подушку, уснуть у нее не получалось. Постепенно начало все раздражать - и тяжелое одеяло, и блики за окном, и постоянный ноющий плач ребенка где-то за стеной.
  Не выдержав, она вызвала медсестру.
  - Я постоянно слышу чей-то плач. В чем дело?
  - Это голодные дети.
  - Так почему их не покормят?
  - У их матерей нет молока. Мы делаем искусственные смеси, но не все новорожденные их сразу принимают.
  - И часто у женщин так бывает?
  - По разному. А некоторые роженицы вообще отказываются кормить сами, чтобы не портить форму бюста.
  Эмма невольно коснулась своей тяжелой, набухшей груди.
  - Что же они делают с молоком?
  - Сцеживают. Носят тугую повязку на груди, постоянно плотно перевязывают и через десяток дней молоко пропадает совсем.
  - Бедняжки, как они терпят. Это, наверное, очень больно?
  - Лучше бы о детях подумали, - не согласилась с ее сочувствием медсестра. - Сейчас кормить будете?
  - Ладно, давайте.
  
  
  Сразу после кормления, Эмма выпила из стоявшей на тумбочке чашки, и кофе показалось ей уже не столь отвратительным. И живот после него не болел и не реагировал. Почувствовав себя почти счастливой, Эмма уснула, а когда проснулась, сразу попросила принести свежезаваренного напитка. Но, опять не смогла сделать ни одного глотка, так ей стало плохо.
  Так продолжалось целый день, то все замечательно и съедобно, то отвратительно и невозможно даже прикоснуться к чашке. И лишь к вечеру Эмма уловила закономерность в том, что с ней происходит. Догадка показалась столь невероятной, что Эмма решила еще раз ее проверить. Спустя два часа, после ночного кормления, ей стало абсолютно ясно. Пока она кормит грудью и пока у нее есть молоко, кофе ей не пить.
  
  
  Спустя четыре дня после родов Эмма вместе с ребенком была уже дома. Первым делом она просмотрела газетные объявления и отметила несколько подходящих. Текст стандартный и похожий. "Женщина средних лет, хорошо воспитанная, чистоплотная, исполнительная, дисциплинированная, порядочная окажет посильную помощь в ведении домашнего хозяйства". Позвонив по указанным телефонам, она выбрала ту кандидатуру, которая подходила ей больше всего.
  Кандидатка приехала после обеда. Невысокая женщина, с простым, приятным лицом и ухоженными руками. Эмме она понравилось.
  - Работа, которую я хочу вам предложить, совсем несложная и потребует лишь аккуратности. От вас нужно лишь несколько раз в день точно в назначенный срок приезжать сюда.
  - Хорошо, я согласна.
  - И еще. Я хочу, чтобы вы никому не рассказывали, о том, что будете делать здесь. Надеюсь, вы не из тех, кто любит поболтать?
  - Я никому ничего не расскажу.
  Эмма внимательно посмотрела, кажется, женщина была искренна.
  - Дело в том, что я несколько дней назад родила ...
  - Поздравляю вас, это такое счастье.
  - Спасибо. Так вот, когда я лежала в больнице, то простыла и заболела. Врач поставил диагноз, нашел какой-то опасный вирус, и мне, чтобы вылечиться, пришлось принимать очень сильное лекарство. В результате этого мое молоко стало непригодно для кормления малыша.
  - Кажется, я понимаю, что должна делать, - сказала женщина.
  - Вам надо будет просто помогать мне делать повязку на грудь, чтобы молоко быстрее исчезло, и варить ребенку смеси. Плату будете получать за каждый отработанный день.
  - Спасибо, я буду стараться. Вы останетесь довольны.
  - Тогда давайте сейчас и начнем.
  
  
  Инженер Беккер узнал свою версию происходящего только спустя два дня. Вернувшись вечером домой на свой обычный вопрос "Как дела, дорогая?", он получил следующий ответ:
  - У нас проблема, Рудольф.
  - Что случилось?
  - Я, наверное, перенервничала, и у меня пропало молоко.
  Беккер растерянно осел на стул.
  - И как теперь быть?
  - Не волнуйся, это случается довольно часто. Просто теперь придется кормить маленького Петера молочными смесями. Я думаю, нам надо нанять какую-нибудь молоденькую девушку в качестве няни. Будет мне помогать.
  
  
  После трех недель плотных перевязок молоко исчезло окончательно. Для себя Эмма твердо решила больше в подобные ситуации не попадать. Мысль о том, что, наконец, она сможет вернуться к своим делам, в свою, ставшую такой привлекательной, жизнь приводила ее в необычайное возбуждение.
  В качестве няни была нанята молодая девушка Марта, неделю она осваивалась, а потом взяла на себя большую часть обязанностей по уходу за малышом. Поменять пеленки, приготовить молочную смесь, покормить, уложить спать, укачать.
  Теперь Эмма ощутила себя свободной. Словно наркоман со стажем, впадающий при виде иглы в состояние экстаза, так и она испытала блаженство, когда после долгих месяцев воздержания прикоснулась трясущимися руками к заветной чашке. Как приятно было ощутить шершавость ее боков, втянуть ноздрями навечно впитавшийся в керамические бока аромат. Блаженство.
  По ее просьбе инженер Беккер подготовил короткий отчет дел за минувший год.
  - Получается, наши объемы совсем не выросли! - воскликнула Эмма, просмотрев его.
  - Боде полагает, что все идет нормально, и я с ним согласен.
  - Ну, как же? - возмутилась Эмма. - У нас закрылись два отделения маркетинга, в основном мы работаем только на востоке страны, объем продаж упал почти на пять процентов.
  - Зато мы подготовили два новых прибора, более точных и более надежных. Все нормально, Эмма. Идет планомерное развитие, мы создаем себе имя и репутацию. Мы не фирма однодневка, которая появилась, громко заявила о себе, привлекла внимание и исчезла, потому что кроме слов и обещаний у нее ничего не было. Мы постепенно и организованно завоевываем рынок.
  - Тогда я, вообще, ничего не понимаю. Если фирма однодневка, не имея ничего, может захватить рынок, хотя бы и ненадолго, хотя бы на один день, то почему мы, обладая отличными приборами, этого сделать не можем. Или не хотим?
  - Хотим, - успокоил ее муж. - Но постепенно.
  - А потом окажется, что рынок уже занят. Нет, нам требуются решительные действия.
  - Для этого надо очень много средств. Много больше, чем мы можем заработать сейчас.
  - Значит надо взять кредиты.
  - Кредиты просто так никто не дает. Под кредиты требуются заказы и реальные бизнес-планы развития.
  - Значит надо добиваться заказов, - Эмма не могла сдержать раздражения, видя спокойную инфантильность мужа.
  - Я считаю, - защищался Беккер, искренне не понимая, почему он должен оправдываться, - мы с Боде считаем, что сейчас фирма работает на пределе производственных и технических возможностей.
  - А я считаю, - холодно парировала Эмма, - что до предела еще далеко и я докажу вам это. Я сама займусь поисками заказов и кредитов.
  - А как же маленький Петер? Ты же не будешь ездить с ним по стране?
  - Те день-два, которые я буду отсутствовать, Марта вполне справиться. В конце концов, мы можем нанять ей в помощь еще кого-нибудь.
  
  
  За первым чиновником находился второй, за ним следующий, за каждым человеком всегда имелся другой, за тем - еще, и так почти до бесконечности. Вверх по иерархической лестнице, вглубь канцелярских дебрей ... На каждого требовалось время. Бессонные ночи, бабушкино кофе, снотворное. Теперь это стало ее режимом жизни и образом существования.
  Она познакомилась, узнала, увидела, пропустила через себя сотни лиц, тысячи фигур и характеров, и все эти люди слились перед ней в один нескончаемый пестрый калейдоскоп; чем больше она втягивалась в эту игру, тем больший азарт пробуждался в ней. Этот азарт затягивал все больше и больше, забирал полностью, не оставляя после себя места ни для кого. Либо все, либо ничего, таков был выбор, и она поставила на это "все". Вернее, это сделали за нее. Очень давно. Но над этим фактом Эмма не задумывалась. Не хотела думать.
  Сколько важного прошло мимо, лишь мимолетным эхом отозвавшись, словно легкая рябь на воде оставшаяся от большой волны. Иногда, в минуты отрезвления, она ловила себя на мысли, сколько упустила; и то, что казалось самым главным, становилось никчемным. А потом снова бросалась в водоворот своего колдовства.
  Жизнь разделилась на две половины или две разных жизни, протекающих одновременно. Одна настоящая, другая выдуманная, одна с живыми людьми и их поступками, а вторая в глиняной чашке, вылепленная ее пальцами из кофейной грязи. Какая из них настоящая, а какая нет, какая из них существует на самом деле, а какая лишь плод воображения и импульсов в спящем мозгу?
  Эти годы превратились в одну бесконечную гонку, Эмма действовала по одной отработанной схеме, как автомат, обслуживающий контейнер заказов и кредитов - приехала, сходила, улыбнулась, отдала бумаги, вернулась в гостиницу, приготовила кофе ...
  Все, что оставалось вне этого: семья, муж, сын, знакомые, родные вкраплялись, словно редкие пятна, как отдельные яркие слайды, вырванные из монотонного серого потока.
  Петеру ровно год. Он уже начал ходить, крепко вцепившись в палец матери и переваливаясь на пухлых ножках. Пройдя комнату по диагонали, он плюхается на пол и смешно пыхтит. У него младенческие, золотистые волосики, которые скручиваются в локоны. Пока сын отдыхает, Эмма отрезает завиток и кладет к себе в медальон с изображением единорога на крышке. Потом они проделывают обратный путь. Эмма пытается уловить в хватке маленьких пальчиков хоть какой-нибудь намек на наличие у сына ее дара. Хоть что-нибудь, послужившее знаком. Бесполезно.
  Петеру исполнилось пять. В подарок он получил железную дорогу и с упоением гоняет по кругу игрушечные составы. Эмма помогает ему, подталкивая особо непослушные вагоны, застревающие на стыках. И каждый раз, когда их руки соприкасаются, она пытается ощутить хоть что-то, исходящее из пальцев ребенка. Пусто.
  Десять лет. Тринадцать. Шестнадцать. Школа, колледж. Чем старше становился Петер, тем реже приходилось задерживать ей руку сына в своих ладонях. Она невольно вкладывала в рукопожатие всю свою надежду, желание отыскать, наконец, в нем необычность, и Петер недовольно морщился.
  - Ну, мама, ты же делаешь мне больно.
  А в очередную встречу она увидела перед собой уже молодого мужчину, почти незнакомого, почти чужого.
  
  
  1967 год фирма "Беккер и Шульце" закончила с годовым оборотом в тридцать миллионов марок, занимая около десяти процентов европейского рынка продаж измерительной техники, имея свое громкое имя и весомую репутацию производителя современных и надежных приборов.
  Эти двадцать лет пролетели для Эммы как один миг. Еще вчера она была наивной и молоденькой, а теперь тело погрузнело, морщины все увереннее завоевывали пространство под глазами, на голове появились белесые волосы. Иногда ей казалось, что она спит, прилегла однажды и уснула, и так до сих пор этот сон и продолжается. Лишь изредка, на короткий миг бодрствования, она открывает глаза и с удивлением оглядывается вокруг: неужели еще месяц, неужели еще год прошел. И опять бесконечный рутинный сон.
  На всех официальных мероприятиях их чета неизменно приковывала внимание; подтянутый Беккер, он был из породы тех мужчин, которые с возрастом становились привлекательнее и его жена, с высоко поднятой головой и выразительными глазами. Великолепная пара, чудесная женщина думал каждый, видя их издали; те, кто сталкивался с Эммой по делам, ощущал в ней еще и скрытую силу, и эта смесь силы и красоты действовала еще более завораживающе. Чувство, словно ты кролик перед удавом: противное оцепенение и желание поскорее скрыться.
  
  
  Как впоследствии утверждала Эмма, впервые о Роберте Айнхорне она услышала от Боде. Сам Боде прямо этот факт не признавал, но и не особо отказывался: по роду своей деятельности ему приходилось отслеживать технические новинки и новые конструкторские решения, появляющиеся в мире. Еженедельно через его руки проходила информация о десятках изобретений, сотнях патентов и тысячах усовершенствований. Иосиф Боде был подобен золотоискателю, просеивавшему тонны породы в поисках золотых крупинок, и в результате этой кропотливой работы появлялись имена, названия, факты; данный список с течением времени фильтровался и пополнялся, и, наверняка Роберт Айнхорн присутствовал в нем и попадал на глаза каждому, просматривающему его.
  Эмма же просматривала постоянно.
  Как не бесконечна в своей изобретательности человеческая мысль, лишь гений в состоянии привязать полет фантазии к практичности и заставить работать на пользу людей. Айнхорн приближался к сонму подобных гениев.
  Конечно, он никак не дотягивал до уровня Эйнштейна или Маркони, но Эмме было абсолютно наплевать на этот их уровень, потому что ни Эйнштейн, ни другой научный червяк не смог бы перехватить у них контракт с обогатительной фабрикой под Страсбургом на востоке Франции. А Айнхорн смог. Для Эммы это оказалось полной неожиданностью, она сама ездила во Францию на предварительные переговоры и добилась заключения контракта на поставку оборудования "Беккер и Шульце". И вдруг обогатительная фабрика разрывает все договоренности и берет другого поставщика.
  Эмма в ярости потребовала всю информацию о новоявленном наглеце, и вскоре на ее стол легло подробное досье. Боде давал пояснения.
  - Ему сорок три года, швейцарский немец, по образованию физик, имеет патенты, вдовец, жена умерла во время родов, воспитывает единственную дочь. Фанатик своего дела. Характер взрывной и очень упрямый. Для достижения поставленной цели готов идти на все, не жалея никого и ничего. Очень грамотный специалист. За последний год весьма расширил свое производство.
  Эмма нахмурилась. Нарисованный портрет предполагал серьезного противника. Тем быстрее следовало его нейтрализовать.
  - Сколько потребуется средств, чтобы полностью выкупить его производство со всей документацией, патентами и правами на продажу?
  Боде отрицательно покачал головой.
  - Мы не сможем этого сделать.
  - Почему? Неужели он так дорого стоит?
  - Айнхорн одержимый. Ему не нужны деньги. Ему необходимы успех и признание.
  - Что можно сказать о технике, которую он предлагает?
  - Хорошая.
  - А по сравнению с нашей?
  - Где-то на том же уровне.
  - Значит, у нас появился серьезный конкурент, - подвела итог Эмма. - Не так ли?
  - Пожалуй, да, - согласился Боде.
  - Тогда следует взять его в партнеры. Предложим сотрудничество, пусть работает на нас.
  Боде отнесся к этой идее скептически.
  - Вряд ли Айнхорн согласится быть на вторых ролях.
  Эмме не понравился его тон. Да и вообще, во всем облике Боде не было нужной решимости. Старость, что ни говори, не красит человека и не прибавляет сил. Разве что только опыта, как производную от совершенных ошибок.
  - Очень хотелось бы встретиться с этим Айнхорном. Думаю, я сумею уговорить его на партнерство.
  Две чашки кофе, подумала она, вот цена любого фанатизма. И нечего переживать.
  - Через неделю. На выставке во Фрейбурге, - сообщил Боде место будущей встречи.
  
  
  Чуть позже, осмыслив ситуацию, Эмма поняла, что злилась совершенно напрасно. Положение дел того не требовало. Наоборот, данный случай приятно разнообразил возникшую монотонность в ее жизни. Возможность побороться с этим Айнхорном походила на неожиданный десерт после пресного обеда.
  Возблагодари судьбу за ее дары и не ропщи.
  
  
  Если бы не ежегодные выставки, Фрейбург так и остался бы обычным городком, погрязшим в патриархальности, с множеством двухэтажных домиков, смотрящихся в грязные воды Рейна.
  С самых древних пор люди селились рядом с какой-нибудь рекой. Данный выбор места позволял им защищаться от врагов, иметь пропитание в виде рыбы и обеспечивал природной системой канализации. С развитием цивилизации проблема защиты и продуктов потеряла свою актуальность, а вот Рейн по-прежнему представлял собой некую сточную канаву. Свинцово-грязные волны с множеством мусора нехотя катились вдоль грязных берегов полусонного Фрейбурга.
  В дни ярмарок город преображался. Он как бы просыпался, и эти несколько дней давали толчок к ускорению ритма жизни на весь последующий год, до следующей ярмарки. В город съезжалось множество проституток со всей Европы, тем не менее, цены на их услуги резко повышались, что отнюдь не отпугивало желающих доступной любви. Город гудел день и ночь, переливался огнями, покрывался множеством цветов и воздушных шаров, зарастал мусором, и вся эта вакханалия чувств невольно затягивала, заставляла терять голову, чувство меры, ощущение времени, опустошала кошелек и не позволяла выспаться.
  К счастью, гостиница, где остановилась Эмма, располагалась на окраине города, и ей удалось спокойно отдохнуть с дороги. Наутро она встала свежая и полная сил и направилась знакомиться с выставкой.
  Увиденное поразило ее своими размерами - под огромным крытым павильоном было собрано около сотни фирм. Именно здесь можно было если не оценить, то, хотя бы, почувствовать величие человеческой мысли. Эмма, не спеша, прогулялась до местонахождения "Беккер и Шульце", поздоровалась с Боде.
  - Я видел стенд Айнхорна, - первым делом сообщил тот, зная, что интересует ее больше всего.
  - И как?
  - Очень стоящее зрелище.
  Эмма двинулась в нужном направлении и через пять минут стояла в толпе перед стендом фирмы "Автоматик", принадлежащей Айнхорну. В технических тонкостях она не разбиралась, да много всяких приборов, диаграмм и литературы, но, не больше или не меньше, чем у других; если Боде говорил, что все это стоящее, значит, так оно и есть. Эмму куда больше интересовал хозяин всего этого. Протискиваясь между людских спин, женщина высматривала Айнхорна.
  Она узнала его сразу. Каким-то чутьем выделила из множества людей, и с каждой секундой, как взгляд остановился на выбранном мужчине, все более утверждалась в правоте своего выбора.
  Айнхорн был невысок, плотно сбит, даже чуточку полноват для своего роста, но двигался ловко и стремительно, как капелька ртути, скользя между людей. Попутно он успевал делать множество дел: поздороваться, ответить на поставленный вопрос, назначить место встречи, указать на какую-то неисправность, поправить сбившийся галстук, сказать комплимент, и все это получалось у него непринужденно и естественно. Даже на расстоянии чувствовалась энергетика, исходящая от этого человека. Странно, что, исколесив всю Европу, Эмма до сих пор не была знакома со столь колоритной личностью.
  А вот он ее, похоже, знал. Вдруг в его грациозном движении случился сбой, Айнхорн забеспокоился, вскинул голову, озабоченно оглядываясь, пошарил глазами по толпе мимо нее. Потом его взгляд вернулся обратно и уткнулся в Эмму. Короткий миг оценивания, и мужчина улыбнулся, двинулся вперед, сбрасывая с себя свиту, как медведь охотничьих собак, и в два пружинистых шага оказался рядом.
  - Госпожа Беккер, не так ли?
  
  
  Стоять среди людей и пялиться друг на друга было не совсем удобно, и Эмма, сославшись на невозможность позавтракать с утра, вынудила пригласить ее в кафе. Кафе располагалось тут же, на углу выставочного павильона и пока пустовало, что было весьма кстати.
  - Чай, кофе? - предложил на выбор Айнхорн.
  - Пожалуй, чай.
  - А я так возьму кофе. С утра особенно бодрит.
  - Предпочитаю пить кофе на ночь, - меланхолично сказала Эмма, разглядывая мужчину. Вблизи он оказался еще приятнее. Особенно ей понравились глаза - умные и проницательные.
  - И как же потом вам спится? Бессонница не мучает?
  - После хорошо сделанного дела я всегда сплю прекрасно.
  - Дело в том, - Айнхорн улыбнулся, как старой знакомой, и шутливо понизил голос, - сейчас здесь делают очень хороший кофе. К полудню, не говоря уже о вечере, будет не то, поверьте.
  А с ним легко, подумала Эмма. Легко и хорошо.
  - Я варю кофе для себя сама.
  - Что я слышу! - Айнхорн взмахнул руками. - Госпожа Беккер, в наш век всеобщей глобализации, повсеместного внедрения автоматов и поставки на поток любого дела, от стирки носков до родов, вы тратите время на варку кофе?
  - Это моя слабость, - Эмма улыбнулась во все тридцать два зуба. - У каждого из нас есть свои слабости. Кто-то колдует с туркой, кто-то ездит по обогатительным фабрикам. Кстати, по поводу всеобщей глобализации. Что если я предложу вам сотрудничество?
  - Вряд ли из этого что-нибудь выйдет.
  - Почему?
  - Союз, госпожа Беккер, возможен между равными партнерами. А между большим и маленьким никогда не получится честного сотрудничества.
  - История знает много противоположных примеров.
  Впервые с момента их встречи Айнхорн рассердился. Внешне это было совершенно незаметно. Лишь чуть-чуть покраснели мочки ушей, слегка участилось дыхание и в глубине глаз появилось нечто жесткое, но Эмма почувствовала, что мужчина выбит из своего благодушного состояния. Данная тема оказалась для него болезненной.
  - Рано или поздно слабейший почувствует себя уязвленным из-за ощущения вторичности, а сильному надоест делиться. Он захочет взять все.
  Им принесли заказанные напитки. Эмма тянула темно-коричневый чай, совершенно не ощущая вкуса. Айнхорн был ей симпатичен, но, он был соперником и соперником в перспективе очень опасным. Потому что ... был ей симпатичен.
  - Вам известна моя репутация в мире бизнеса?
  - Железная леди, - абсолютно серьезно и даже чуточку траурно произнес мужчина.
  - Не в моих правилах предлагать дважды, но, в вашем случае я сделаю исключение.
  - К сожалению, я вынужден отказаться еще раз.
  - Жаль.
  Ей, действительно, было жаль ломать судьбу этого человека. А что поделаешь, сам напросился. И Эмма успокоилась. Ее совесть была чиста, она сделала все, что могла.
  Они еще чуточку посидели, поболтали на нейтральные темы о погоде и цветах, потом вернулись на стенд "Автоматик".
  - А сейчас я познакомлю вас со своей дочерью. Клара, подойди, пожалуйста.
  К ним стремительно приблизилась молодая девушка, лет семнадцати, не больше, светловолосая, с правильными чертами лица и с такими же выразительными глазами, как у отца. Кукольная фигурка с весьма пропорциональными формами.
  - Это моя единственная в жизни опора.
  Айнхорн поцеловал дочь в щеку.
  - Ай, папа, - сказала та укоризненно, но не отстранилась. Было заметно, что внимание отца ей приятно. Тот же смотрел на дочь с обожанием.
  - Помогаете отцу?
  - Пытаюсь, - ответила девушка.
  - Я говорил ей, чтобы ехала отдыхать. Не послушалась, - вмешался Айнхорн.
  - Еще успею, папа, - девушка повернулась к Эмме с разъяснениями. - Со следующей недели у меня заказан отель в Ницце. А пока я решила побыть с отцом.
  - Еще наработаешься, - продолжал Айнхорн. Он удивительно преобразился, превратившись из уверенного в себе бизнесмена в заботливого, слегка растерянного и смущенного от своих чувств родителя.
   Эмма поспешила попрощаться и пошла прогуляться по городу.
  
  
  К процедуре, ставшей уже традиционной, она готовилась с некоторой ленцой. Движения рук были скупы и отточены долгими повторениями. Воду в турку, турку на плитку, развязать походный мешочек, взять две ложки заранее размолотого кофе, всыпать в подкипающую воду, подождать пока вода, покрытая грязноватой пеной, начнет подыматься, какими-то импульсами внутри себя уловить необходимый момент и снять турку. Вылить кофе в бабушкину чашку, сделать несколько глотков обжигающего напитка, почувствовать, как внутри тебя начинает подниматься огонь, заставляя покрываться потом лоб и заполняя руки необъяснимой силой.
  Потом крепко обжать руками чашку, поболтать ее, равномерно разгоняя кофейную гущу по донышку, закрыть на миг глаза, сосредоточиться, представить образ Айнхорна и ...
  На этом "и" все и закончилось. Коричневая бурда чуть-чуть поднималась кверху и тут же сползала обратно. Эмма решила, что сделала что-то не так и повторила все сначала. Не помогло. Тогда пришла мысль, что виновата местная вода. Пришлось опять проверить. Далее она испугалась, что вновь утеряла свой дар. Не сразу, но успокоилась. Потом попыталась сослаться на плохое самочувствие, но тут же призналась, что обманывает себя, поскольку ощущала себя великолепно.
  Легла Эмма спать далеко заполночь, когда уже не могла больше смотреть на кофе. Выпить больше десятка чашек за вечер - такого у нее еще не было. Но Роберт Айнхорн так и остался непокоренным.
  
  
  Естественно, что утром она проснулась не в настроении. Все тело ломило, во рту царил противный металлический привкус. За стеной гремела бравая музыка, ее звуки раскалывали голову на несколько частей. Эмма болезненно поморщилась и в ярости грохнула кулаком по стене.
  - Эй, выключите немедленно.
  Музыку заметно приглушили. Собравшись с силами, кряхтя, женщина выбралась из постели. Холодный душ и стакан такого же холодного апельсинового сока принесли облегчение. Ощущая себя получше, Эмма собралась и двинулась на выставку.
  - Выглядите неважно, - сразу сказал Боде, увидев ее. - Съели что-нибудь не то?
  - Скорее выпила, - мрачно отмахнулась Эмма. - Как идут наши дела?
  - Нормально. Есть заказчики, есть интерес к продукции, есть долгосрочные перспективы.
  - А как поживает наш конкурент?
  Вопрос не прибавил Боде хорошего настроения. Старик показал на стопку проспектов, сложенных на столике.
  - Я ходил утром на стенд "Автоматик", беседовал с персоналом. Дела у них идут очень неплохо, и все прекрасно организовано. Знаете, этот Айнхорн молодец. Умеет разговаривать с людьми, прямо как зазывала с ярмарки - кто подошел слишком близко, тот без покупки уже не уйдет. Приборы у них очень неплохие. Вывод делать требуется?
  - Значит, поборемся, - согласилась Эмма с его мыслями.
  - Будет трудно. У Айнхорна нет слабых мест.
  - Слабые места есть у каждого. Надо только их найти.
  - Я пока не нашел. А вы, госпожа Беккер?
  Вот чего Эмма не любила, так это когда старик начинал иронизировать и называть ее официально. Можно подумать, что она сама не понимает, сколь трудно им придется. Вспомнить, хотя бы, вчерашний кофейный вечер. Очень показательный вечер.
  - И я пока тоже, Иосиф. Кстати, ты не выполнишь для меня одну просьбу?
  - Какую?
  - Узнай, пожалуйста, по своим каналам, где в Ницце на будущей неделе будет отдыхать особа по имени Клара Айнхорн.
  
  
  За оставшиеся дни Эмма успела набраться множества впечатлений. Работать на стенде ей не понравилось. Во-первых, просто утомительно целый день провести на ногах, да еще в ограниченном пространстве, во-вторых, приходилось постоянно отвечать на одни и те же вопросы. При первом удобном случае она сбежала в город. Бродить по Фрейбургу было куда приятней. Тесные, мощеные брусчаткой улочки, старинные дома с лепниной и химерами на крышах, памятнички на каждом углу в обрамлении зелени и, как контраст, с явно выпирающей из всех щелей стариной и породистостью, множество молодых людей. Торопящихся, скалящих зубы, беспечных, что-то жующих на ходу ... Фрейбург - город студентов, пришла на ум фраза из путеводителя.
  Как хорошо было никуда не торопиться, ни о чем не думать, не беспокоиться о контрактах и поставках, просто бездельничать и наслаждаться этим бездельем. Старею, думала Эмма, старею и становлюсь ленивой, но эта мысль совсем ее возмутила.
  У нее даже возникло желание повидаться и поболтать с Робертом Айнхорном, но женщина быстро пресекла подобную слабость. Нет, она дважды не предлагает.
  
  
  Отель "Ритц" - значилось на листе бумаге, переданной ей от Боде. Еще там были указаны адрес отеля, номера комнат, забронированные на имя Клары Айнхорн, и срок ее проживания.
  Изучив информацию, Эмма тут же сделала два телефонных звонка. Один в отель "Ритц", второй домой. Разговор с Ниццей был недолгим. Петера пришлось обрабатывать куда дольше.
  - Привет, как дела?
  - Спасибо, все хорошо.
  Эмма явственно представила сына: вот он скривился от неудовольствия - ну, чего она звонит, и ждет не дождется, когда этот разговор закончится.
  - Как твое здоровье?
  - Нормально.
  - Мне помнится, когда я уезжала, ты кашлял
  - Ничего я не кашлял.
  - Нет, Петер, кашлял.
  - Ну, хорошо, пусть кашлял, если тебе так хочется.
  Ей хотелось.
  - Петер, я желаю только одного, чтобы ты был здоровым. Так вот, знающие люди сказали, что кашель, каким бы безобидным он не казался, запускать непозволительно. К тому же я осознаю, что не самая идеальная мать и не уделяла тебе времени, сколько требовалось. Так вот, я хочу сделать тебе маленький подарок.
  - Какой?
  - Неделя в Ницце. Лучший отель на берегу. Обслуживание по классу "люкс".
  - Мне что-то не хочется.
  - Я с трудом заказала номер, Петер. Это очень престижное место, и там всегда все занято. Тебе будет полезно сменить обстановку, посмотреть новую страну, познакомиться с людьми. Ну, соглашайся, не огорчай маму отказом.
  - Я не знаю.
  Теперь в его голосе не было столь безапелляционной уверенности, как в начале разговора. Еще чуть-чуть, еще небольшое усилие и он поддастся.
  - Тебе обязательно нужно отдохнуть. Впереди предстоит трудный год, ты будешь работать, а для этого потребуется очень много сил. Ты ведь не хочешь подвести своих родителей?
  - Конечно, не хочу, - это было заявлено с некоторой долей раздражения.
  - Вот и замечательно. Я знала, что у меня чудесный сын. Ты должен выехать завтра.
  Он не обрадовался такой спешке.
  - Почему так срочно, мама?
  - Потому что потом не будет свободных мест. Намечается какая-то международная конференция и все номера забронированы. Ты же знаешь, как ученые люди любят отдохнуть за чужой счет. Так что выезжай завтра, а мы с отцом потом подъедем и навестим тебя. Ну что, договорились?
  - Договорились, - Петер помолчал и добавил тихо. - Спасибо, мама.
  
  
  Он перезвонил сам, через два дня. Выловил ее поздно вечером в гостинице, Эмма только вернулась после очередной беспечной прогулки по полусонному Фрейбургу и предвкушала удовольствие упасть на прохладные простыни. Голос Петера в телефонной трубке настроения не улучшил.
  - Мама, это просто ужас какой-то.
  - Ну, как ты там?
  - Да никак. Я же говорю, ужас.
  - А как погода?
  - Погода хорошая. Но здесь очень скучно.
  - А как вода в море? Теплая?
  Он замешкался, словно не мог сразу подобрать нужных слов.
  - Вода теплая. Но здесь нечего делать, мама.
  - А как кухня? Тебе нравится?
  - Мама! - Петер резко повысил голос. - Ты меня не слушаешь. Я не хочу здесь больше оставаться.
  Эмма тяжело вздохнула. Ну, совершенно невозможно расслабиться и забыть о проблемах. Обязательно что-нибудь будет не так.
  - Почему?
  - Потому что здесь скучно. Отель пуст, как будто по нему прошла чума. На всем этаже живу только один я. Естественно, пустует и ресторан, и пляж, и клуб. Абсолютно не с кем перекинуться словом. Ходишь один, как привидение. Единственное развлечение - это совать прислуге, которая вьется вокруг стаей, чаевые. Я хочу уехать.
  Можно было вести с ним разговор жестко: ты никуда не уедешь, за твой отдых заплачены большие деньги, ты обязан слушаться родителей и все. Но Эмма решила действовать помягче. Ну, не лежала у нее душа в расслабляющем тело Фрейбурге к резким действиям.
  - Петер, сколько тебе лет?
  - ...
  - Просто, когда я слушаю твои слова, у меня складывается впечатление, что я разговариваю с маленьким мальчиком.
  
  
  Рудольф Беккер очень удивился, узнав, что им предстоит поездка в Ниццу. Впервые Эмма собиралась куда-то ехать не работать, а отдыхать. Это было поразительно, и он не мог не поинтересоваться, чем вызваны такие перемены в характере жены.
  - Какие перемены? - удивилась в свою очередь Эмма.
  - Ну ... - Инженер замялся, поняв, что намек на постоянную занятость и фанатичную преданность супруги делам компании будет выглядеть бестактно. - Мы едем ... просто отдыхать.
  - Разве мы это не заслужили?
  - Заслужили.
  - Так что же в этом странного, милый?
  Беккер решил не отвечать. Любые слова все равно прозвучали бы глупо и потянули бы новые вопросы.
  - Тем более мы не просто поедем, - продолжила Эмма. - Мы отправимся в Ниццу на автомобиле. Представляешь, до самого побережья мы будем ехать через маленькие города, по их кривым улочкам, вдоль дубрав, пастбищ и озер. Давно мечтала, никуда не торопясь, осмотреть Европу. Из окна поезда такое невозможно. Мы сами выберем дорогу и разработаем маршрут, будем останавливаться, где и когда пожелаем.
  Мужчине эта идея понравилась.
  - Здорово. Я возьму свой новый "Мерседес". В нем очень вместительный багажник.
  - Как пожелаешь, дорогой, - кротко согласилась Эмма.
  Перед отъездом она позвонила сыну. В отличие от предыдущих дней дозвониться с первой попытки не удалось. Петера долго не могли найти. Его не было ни в номере, ни в ресторане, ни на пляже.
  - Да, мама.
  Его голос изменился. Раньше, когда он изо всех сил рвался домой, интонации были другими.
  - Хотела узнать, все ли у тебя хорошо?
  - У меня все нормально.
  - Мы с отцом собираемся приехать в Ниццу.
  - Когда?
  Она хотела сказать про два-три дня, вряд ли они будут дольше добираться до французского побережья, но вдруг передумала и увеличила срок до явно нереального.
  - Через неделю, не раньше.
  Эмма не могла видеть сына, не услышала никакой особенной реакции в телефонную трубку, но могла поклясться, что Петер в далекой Ницце облегченно вздохнул. Еще целая неделя без родительского надзора.
  - Как тебе отдыхается? Уже познакомился с кем-нибудь?
  - Познакомился. - Ответил сын нехотя.
  - Появились соседи?
  - Да.
  - Может, девушки?
  - Мама, в Ницце есть все. И девушки тоже.
  Этого Эмме было достаточно. Воображение дорисовало все остальное. Значит, Клара Айнхорн прибыла в Ниццу и не осталась незамеченной. Что же, все складывалось замечательно.
  Она тепло попрощалась и повесила трубку.
  
  
  Автомобильное путешествие доставило чете Беккеров огромное удовольствие. Мужчина упивался ролью первооткрывателя, женщина, как существо слабое и беззащитное, но, по мнению Эммы, более умное, находила свою прелесть в подчинении и возможности пассивного времяпровождения.
  Они выехали рано утром, проскочили в сумраке немецкую территорию и начали потихоньку петлять по швейцарскому горному серпантину. Автомобиль то проскакивал в опасной близости у обрыва, то прижимался к кустарнику у скал. Далеко вниз уходили склоны, утыканные соснами, еще ниже белели домики и голубели озера. От открывающихся красот захватывало дух.
  Пообедав в придорожной гостинице и полюбовавшись местным пейзажем, они продолжили путь и к вечеру почти проскочили страну вкусных сыров, точных часов и надежных банков. Переночевали в маленьком мотеле, ночью шел дождь и его мерный перестук по крыше задавал ритм их любовным играм.
  Следующим утром они нырнули в мокрый туман, смешивающийся с нависшими облаками, и выскочили из него на залитое солнцем, прилизанное шоссе уже во Франции. Справа и слева сочно зеленели виноградники, далеко над ними темнели горы.
  Эмма любовалась Францией и тем, как она меняется.
  Сначала аккуратные домики, оплетенные плющом, и кленовые аллеи вдоль узких шоссе, то ныряющих в пропитанные влагой долины, то взбегающих на холмы с проплешинами сжатых полей; прилизанные города, словно сошедшие с картинки, с красными черепичными крышами, в обрамлении фруктовых садов и с булыжными мостовыми.
  По мере продвижения на юг холмов и виноградников становилось меньше, а горы отодвигались все дальше, пока не слились с появившимися на горизонте тучами, и нельзя было различить, где горы, а где тучи.
  Города стали выше и современнее, резко сбрасывая с себя остатки патриархальности, дома выше и угловатее, клены сменились пальмами, шоссе превратилось в четырехполосную автомагистраль, они опустились в тоннель, расцвеченный изнутри, словно рождественская елка, и выбрались на поверхность в окружении магазинов, ресторанов, гостиниц и галдящей толпы в купальниках и шортах. Впереди пронзительно синело море. Ницца.
  
  
  Пока муж распаковывал вещи, Эмма спустилась в регистратуру. Проходя по коридору, она по очереди постучалась в двери номеров, где жили Петер и Клара. Оба номера пустовали.
  - Вы не подскажете, куда мог отправиться мой сын? - спросила Эмма на регистратуре.
  Портье, высокий, белобрысый и с безукоризненной улыбкой понял, про кого у него спрашивают.
  - В такое время, мадам, он, скорее всего, на пляже.
  Какой вопрос, такой ответ, подумала Эмма.
  - Пляж большой. Может быть, здесь есть какие-нибудь особые места, где любят отдыхать молодые люди?
  - Ничем не могу помочь, мадам. Прогуляйтесь по побережью, вы обязательно его встретите.
  - Он давно ушел?
  - Сразу после завтрака.
  - Один?
  С ответом на столь простой вопрос портье замешкался. Он сделал вид, что пытается вспомнить, потом произнес неуверенно:
  - Я не помню, мадам.
  Он знает, что постоялец из vip-номеров, где пустует целый этаж, покинул отель сразу после завтрака, но, при этом не запомнил, был ли он один. Очень правдиво, решила Эмма.
  Значит, Петер уходил не один, он был с девушкой, иначе портье не стал бы скрывать данный факт. А с какой девушкой он мог познакомиться за эти несколько дней? Скорее всего, с соседкой по безлюдному этажу и столикам в ресторане. Выходит, сын уже подружился с Кларой Айнхорн. Великолепно, ее замысел выполнялся, а Эмма очень любила, когда задуманное ею шло без сбоев.
  Она поднялась обратно в номер и спросила у мужа, пойдет ли он сейчас на пляж или предпочтет переждать, пока спадет несносная (с усилием на слове "несносная") жара. Она дала Беккеру возможность выбора, и мужчина не преминул ею воспользоваться.
  - Я, пожалуй, побуду здесь.
  - А я схожу прогуляюсь.
  Эмма накинула на себя легкий сарафан, надела широкополую шляпку из итальянской соломки, нацепила на нос солнцезащитные очки и отправилась на берег.
  Сколько она пересмотрела рекламных проспектов и всегда была уверена, что не существует на самом деле таких чистых пляжей и прозрачной воды, как обещают турфирмы. Пляж отеля "Ритц" приятно удивил Эмму своей первозданностью. Редкие фигурки в купальниках и зонтики от солнца раскрашивали ослепляющую белизну песка.
  Она шла босиком, с удовольствием погружая ноги в теплую воду. Берег постепенно изгибался, за поворотом среди скопления деревьев высились остатки каменного строения, судя по всему, очень старого. У подножия полуразрушенной стены фотографировалась парочка. В мужчине Эмма сразу угадала Петера. У его спутницы была точеная фигурка и светлые волосы. Рука мужчины обнимала талию девушки, потом он наклонился и поцеловал ее в щеку. От увиденного губы Эммы изогнулись в довольной улыбке. Она сделала еще несколько шагов и громко поздоровалась:
  - Добрый день, Петер.
  Сын обернулся и застыл в смущении. Обернулась и девушка. У нее было приятное лицо и очаровательная улыбка, от которой на щечках появлялись ямочки.
  Но, увы, это была не Клара Айнхорн.
  
  
  - Знакомься, мама, - предложил Петер, преодолев смущение.
  И Эмма, скрыв разочарование, стала знакомиться. Девушку звали Диана (какое противное имя, решила женщина), она была студенткой и приехала в Ниццу вместе со своей подругой Кларой, с которой и проживала вместе в одном номере. При этом сообщении Эмма с большим трудом удержала на лице подобие улыбки. А ведь мгновение назад, когда она шла по теплому песку, все было так прекрасно. Действительно, жизнь забавнее любого фантастического романа.
  О том, что делали на побережье Петер и Диана, можно не спрашивать. Достаточно было посмотреть, какими сияющими глазами пожирал сын свою подружку. Обнаружение Дианы на месте Клары настолько ошеломило Эмму, что она на некоторое время впала в прострацию и пропустила мимо ушей рассказ сына.
  - ... а потом пришли гунны и сожгли поселение. От сторожевой крепости осталась лишь пара башен.
  Эмма очнулась. Теперь молодые люди держались подчеркнуто отстраненно друг от друга, изображая от себя просто приятелей, не более. Но, Эмма хорошо запомнила, как они стояли обнявшись. Нет, здесь дело простым курортным знакомством не ограничилось. А, если все не так и она напридумала лишнего, став заложницей своего воображения, все равно девушка Диана была явно лишней в этом городе и на этом пляже. А как поступать с лишними людьми у Эммы вопросов не было.
  Приняв решение, она сразу почувствовала себя лучше.
  - Давайте вернемся в отель. Отец соскучился по тебе и очень хочет видеть.
  Молодые люди с плохо скрываемым неудовольствием согласились.
  По дороге назад Эмма разузнала о девушке больше и окончательно убедилась, что делать той здесь совершенно нечего. Семья небогатая, родители не обладают никаким влиянием. Да, хорошенькая, да, милая, даже приятная в общении, но, сколько их таких приятных - тысячи. Поэтому одной меньше, одной больше. Ни на что это не повлияет.
  При первой удобной возможности Эмма постаралась насчет того, чтобы "меньше".
  
  
  На завтрак Клара пришла одна, без своей подруги.
  Намазывая джемом теплый тост, Эмма искоса наблюдала за сыном. Сначала тот не придал значения тому, что соседний столик наполовину пуст. Тем более что приборы были выставлены как всегда, на двоих. Но когда Клара Айнхорн покончила с холодной закуской и салатом, а Диана так и не появилась, Петер заволновался. Возможно, что-то почувствовал.
  Он стал крутить головой по сторонам, как будто это могло помочь, а к еде почти не прикасался. Когда подали чай, не выдержал. Невнятно пробормотал извинения и почти бегом направился к заканчивающей завтрак Кларе. Их диалог был коротким. Когда сын вернулся за свой столик, у него было белое перекошенное лицо без единой кровиночки.
  - Тебе нездоровится? - забеспокоился инженер Беккер.
  Погруженный в свои мысли, Петер пропустил вопрос.
  - Что, папа?
  - Я спрашиваю, с тобой все в порядке? Ты выглядишь просто ужасно.
  - Мне необходимо срочно уйти.
  Петер поднялся.
  - Куда?
  - Мне надо, папа.
  - Подожди, - Эмма решила, что пора вмешаться. - Расскажи нам, что такого страшного произошло, что ты стоишь здесь на дрожащих ногах, белее мрамора и собираешься покинуть нас, забыв о всяких правилах приличия.
  Петер стоял и колебался, потом сел обратно на стул и выдохнул:
  - Диана уехала. Сегодня ночью.
  - Диана - это та девушка, что сидела за соседним столиком? - уточнил Беккер.
  - Да.
  - А почему она не могла уехать? Что в этом такого страшного?
  - Но она мне ничего не сказала. Не предупредила.
  Кажется, инженер Беккер начал понимать, что уехавшая девушка Диана была не просто соседкой по столику в ресторане.
  - Вы поссорились?
  - Нет.
  - Ну, может, случилось нечто непредвиденное и ей пришлось срочно уехать?
  - Она бы предупредила.
  - Я могу все объяснить, - вмешалась Эмма, которой стали надоедать эти выяснения.
  Отец и сын удивленно уставились на нее.
  Полчашки кофе, могла бы сказать она им. Всего полчашки кофе и малышка Диана навсегда покинула лазурное побережье. Однако, она поведала им совсем иное.
  - Просто я вчера вечером имела с Дианой короткий, всего в несколько минут, разговор. И в ходе этого разговора я объяснила Диане, что мы с отцом люди, конечно, обеспеченные, но далеко не старые и потому жить собираемся еще долго, и, значит, наш сын станет наследником нескоро, а до этого события он будет работать на фирме обычным сотрудником, и доходы будет иметь соответствующие. Нет, конечно, крыша над головой у него есть, небольшая такая крыша, комнаты две, не более, и съездить в отпуск раз в год на две недели он сможет себе позволить. Но, увы, на шикарную и беззаботную жизнь рядом с ним надеяться нечего.
  Эмма обвела притихших родственников внимательным взглядом.
  - Согласна, я слегка сгустила краски. Но умная девушка Диана все правильно поняла и сделала нужные выводы.
  Лицо Петера из белого начало становиться красным.
  - Мама, я тебя не понимаю.
  - Видишь ли, ты еще очень молод и плохо разбираешься в людях. Так вот, существует порода женщин, которые специально ищут богатых мужчин, чтобы потом сделать их менее богатыми. Они любят только деньги, их интересуют только деньги, их привлекают только деньги. За деньги они готовы на все. Мне жаль тебя разочаровывать, но Диана как раз из таких женщин.
  - Я тебе не верю, - прошептал Петер.
  - А зачем мне тебя обманывать?
  Реакцию сына она прогнозировала и не ошиблась, ничего нового не увидела, попереживает и успокоится, благо верное средство для этого у нее есть. Хранится в жестяной банке и хватит этого средства намного и на многих. Чье поведение ей не понравилось, так это мужа. Инженер Беккер шарил по ней своим растерянным взглядом, потом резко встал, так резко, что столик зашатался, прошел к завтракающей Кларе, спросил что-то и торжествующий вернулся обратно.
  - Я узнал! - заявил он, глядя в глаза Эммы.
  Женщина промолчала.
  - Я узнал, это тот самый Айнхорн.
  - Ну и что?
  - Ты хочешь сказать, что это просто случайность? Это совпадение, что мы приезжаем отдыхать в страну с населением в десятки миллионов человек, селимся в отеле суперкласса, живем на этаже, где пустуют все номера за исключением двух и один из этих номеров занимает дочь того самого Айнхорна.
  - Вчера в новостях передавали, что под Парижем столкнулись два самолета. Представь, на высоте трех тысяч метров, в бескрайнем небе, на огромной скорости, два маленьких самолета. Этот факт тебя не удивляет?
  - Удивляет, - печально сказал Беккер. - Но, я очень хорошо помню, как ты рвалась поехать в эту самую Ниццу.
  - Она меня обманула, - прошептал Петер.
  Господи, как они мне надоели, подумала Эмма. Оба.
  
  
  Фразу "Она меня обманула" он произнес за день с различными вариациями и оттенками не менее полусотни раз. Эмма не торопилась бросаться в утешения. Она предоставила заниматься этим Беккеру, чтобы тот, в свою очередь занятый Петером, отстал от нее со своими подозрениями. Вообще, побережье нравилось ей все меньше и меньше. Скорей бы все закончилось.
  - Со временем ты встретишь хорошую девушку, которая ответит тебе взаимностью, - уговаривал сына Беккер.
  - Мне не нужны другие девушки.
  - Все люди проходят через подобное. Поверь, со временем боль успокоится, и ты взглянешь на произошедшее по-другому.
  - Не надо меня успокаивать.
  - Ты встретишь другую девушку, вы поженитесь и будете жить долго и счастливо.
  - Я никогда не женюсь.
  - Ну, ну, не горячись.
  - Всех, кто собирается вступить в брак, следует проверять на детекторе лжи, а в брачный договор вносить пункт об измене. Кто изменил - тому смертную казнь. Представь, как проще было бы жить.
  - Скорее, свободнее. В смысле появилось бы много свободного пространства.
  - Вот и замечательно.
  - Мне кажется, мой мальчик, ты излишне сгущаешь краски, - растерянно оглядывался Беккер на Эмму, которая упорно продолжала отмалчиваться. - Ну, скажи хоть ты что-нибудь.
  - Что я должна сказать? Ты уже все изложил. Пусть познакомится с другой девушкой, это отвлечет его от грустных мыслей.
  - Ты серьезно?
  - Абсолютно. Клин, как известно, клином вышибают. Со своей стороны я могу попросить Клару с такой знакомой тебе фамилией Айнхорн, чтобы она с ним прогулялась. Пусть сходят вместе в кино и на танцы.
  
  
  И она, действительно, попросила. Естественно, Клара отнеслась к данной просьбе легкомысленно. Нет, девушка уважительно сказала "да, конечно, почему бы нет", хотя при этом так повела плечами, что означало "да ладно, как-нибудь". Эмму эти нюансы ничуть не волновали, потому что вскоре она подкрепила свою просьбу двумя чашками крепчайшей "Ходейды", и уже через день все было закончено.
  Клара и Петер ходили, взявшись за руки и не отрывая друг от друга восторженных глаз; если чувства девушки были безмятежны и сразу проступали на правильном, ангельском личике, то взгляд юноши иногда заволакивала легкая, печальная дымка, словно он пытался вспомнить нечто важное, но никак не мог, и эта дымка вскоре пропадала, а печаль от ее присутствия оставалась, а потом молодые люди объявили о помолвке, и в связи с этим событием был устроен торжественный ужин, на который приехал сам Роберт Айнхорн. Если он и удивился таким стечением обстоятельств, встретив в Ницце Эмму да еще в качестве будущей родственницы, то - вот все-таки редчайшей силы воли человек - ничем этого не проявил, а был просто мил и вроде искренне рад за дочь и совсем не осознавал того факта, что недолго ему оставалось радоваться, что на этот раз он попался, и теперь, Эмма, так или иначе, еще не зная в деталях, как, но, действуя на фанатичной привязанности Айнхорна к своей дочери, заставит его подчиниться и покориться, и это означало, что опять-таки она осуществила задуманное (а очень хорошо задумала) и радость от всего этого была бы совсем полной и чистой, если бы не ...
  Инженер Беккер все эти сумбурные дни молчал. Он молча вставал утром с постели, молча сидел за столиком в ресторане, молча ходил на пляж и обратно, молча ложился спать и единственное, что удавалось от него добиться - это односложных ответов, типа "да" или "нет", когда отмолчаться было уже невозможно. Эмма и сама сторонилась мужа, взгляд которого становился все свинцовее; он молчал на праздничном ужине, молчал в день их отъезда из Ниццы, молчал, пролетев в полдня Францию и Швейцарию, словно кто-то невидимый гнался за ним, а он пытался убежать, и, уже проехав окрестности какого-то захудалого немецкого городка, неожиданно спросил:
  - Как тебе это удается?
  - Что? - отозвалась захваченная врасплох Эмма.
  - Заставлять людей делать то, что ты пожелаешь.
  - Ты ошибаешься, Рудольф. Тебе просто кажется ... - попыталась она мягко остановить его. Он словно не слышал.
  - Как тебе это удается? Каким способом? Ты экстрасенс, ты владеешь гипнозом, ты гадаешь на рунах, ты занимаешься языческим колдовством, может, ты знаешь секреты вуду? Как ты это делаешь, Эмма?
  - Ты ошибаешься, - зло повторила она.
  Мужчина разговаривал, не поворачивая голову в ее сторону. Он сидел неестественно прямо и глядя только вперед, перед собой.
  - Я знаю, что ты заранее оплатила все номера на нашем этаже в отеле. Потому там было так пусто. Потому там жили только мы и дочь Айнхорна.
  Она молчала, не зная, что ответить.
  - Мне страшно жить рядом с тобой, Эмма.
  Вот она благодарность за все, что она сделала лично для него, для его дела, для его фирмы. Вот цена ее усилий и каторжного труда. Вот цена ее потраченного здоровья.
  Эмма размахнулась и влепила мужу увесистую пощечину, вложив в удар всю свою обиду и все свои силы.
  
  ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
  
  ЭСПЕРТИЗА
  
  - Ой, а я тебя знаю.
  Елена подняла голову. Маленькое кафе, обычное ее времяпровождение в последние дни, было полупустым, свет от бра причудливо смешивался с иллюминацией города за огромными окнами. Вечер. Перед ее столиком, затиснутым в угол, подбоченившись, стояла молодая, незнакомая девушка. Жгучие черные волосы обрамляли симпатичное, открытое лицо.
  - Извините, может быть, вы ошибаетесь?
  - Да нет же, я точно тебя знаю.
  Незнакомка подвинула свободный стол и села напротив.
  - Служба занятости. Весной. Ты еще работу секретаря тогда искала, а я тебе говорила, что секретарша, в основной массе, это нечто среднее между проституткой и любовницей. Помню, удивлялась твоей наивности.
  Теперь Елена вспомнила ее.
  - Вы еще назвали меня смазливенькой.
  - Точно, - жгучая брюнетка радостно взмахнула рукой. - Ты тогда была куколкой. Сейчас, правда, выглядишь похуже, если честно. Как успехи с работой?
  - Никак.
  - Это бывает. Сегодня ничего, а завтра все. Послушай, а давай выпьем за встречу. Все-таки в большом городе и опять столкнулись. По теории вероятности это почти невозможно.
  Елена ощутила раздражение. За эти дни она привыкла находиться одна, наедине со своими мыслями и проблемами, и чужое вторжение в ее мирок пугало, создавало неприятное чувство диссонанса и беззащитности.
  - Послушайте, я сейчас не расположена ни с кем ни пить, ни разговаривать. Извините.
  - Подумаешь, - девушка встала и, презрительно скривив губы, ушла. Не прошло и минуты, как она вернулась.
  - У меня характер дурной, - стул жалобно скрипнул под ее резким маневром. - Все так говорят. Так вот, если меня что-то заинтересует, в лепешку расшибусь, а постараюсь узнать. Тогда у тебя был вид наивной дурочки, но, глаза горели, так горели, что я даже позавидовала. А теперь сидишь вся сморщенная, поникшая, взгляд - хоть сразу бери и вешайся, без мыла и веревки. Говори, что случилось-то, может, помогу чем.
  - Вы мне ничем помочь не можете.
  Елена отвернулась к окну.
  - Ну и дура. Корчит из себя неизвестно что.
  Девушка с шумом вскочила, но, скользнув взглядом по силуэту Елены в профиль, опустилась обратно на стул.
  - Да ты никак беременна?
  Елена промолчала.
  - Значит, все же секретаршей поработала. Слушай, да не переживай ты. Нормальное дело, кто же еще рожать будет, если не мы. Тебе бы не сидеть здесь в духоте и табачном дыму, а гулять на свежем воздухе по пути домой, птичек кормить, о хорошем думать. Слушай, у тебя дом то хоть есть, где жить?
  - Я не могу домой.
  - Почему?
  - Там человека убили.
  Брюнетка озадаченно нахмурила брови, но ненадолго.
  - А какие проблемы? Поехали жить ко мне.
  
  
  Брюнетку звали Кристина (можешь, просто Кристи или даже Кри), она жила одна в трехкомнатной квартире, доставшейся ей по наследству.
  - Досталась от родственников с крайне запутанной генеалогической связью. - Шутила она. - Они мне были троюродные дядя и тетя по боковой линии от двоюродной бабки, которая ... В общем, невозможно не перепутать, и, пока дойдешь до конца, уже позабудешь, кто в начале и кто от кого родился. Значит, так. Одну комнату тебе, одну мне, а в третьей будем встречать гостей.
  Вместе с квартирой Кристине достался и счет в банке, на доходы с которого можно было жить вполне сносно и позволить себе маленькие радости.
  Насколько охотно она рассказывала о дальних родственниках, настолько упорно молчала о родителях. Елена, поняв, что эта тема является запретной, ее не поднимала.
  - Раньше было плохо. Трясешься от зарплаты до зарплаты, экономишь, постоянная проблема выбрать, что нужнее, что купить, а от чего отказаться.
  Кристина сходу определила Елену в подруги и сразу обрушила на нее водопад слов и эмоций.
  - Я давно вывела для себя закон компенсации. Если сегодня у тебя неприятности, значит, завтра повезет. Вот, например, мои родственники когда-то разбогатели, твои, наоборот, сводили концы с концами, и это, словно, как два сообщающихся сосуда, от одного на время перетекло ко второму. Теперь мы встретились, и их содержимое тоже распределится поровну.
  У Кристины был легкий характер, отчаянно беззаботный и беззлобный, и это действовало на Елену очень положительно. Давно ни с кем она не болтала просто так, о всяких ненужных пустяках и ерунде, легкий треп, в котором не столько обогащаешься новой информацией, сколько впитываешь в себя атмосферу присутствия другого человека, токи чужой доброты и доброжелательности. Душа Елены, заскорузлая от череды бед, покрывшаяся защитным панцирем, постепенно оттаивала.
  И взгляд на жизнь у Кристи был свой, нестандартный.
  - Мужики в коллективе бывают разные. Одни сразу хватают за коленки, другие долго обшаривают масляными глазками и все никак не решаются дать волю рукам, а третьи либо гомики, либо импотенты, с такими особенно скучно.
  - Почему? Спокойно работаешь, не отвлекаясь, - Елену такая классификация одновременно и смущала, и веселила.
  - В таком окружении женщина перестает ощущать себя женщиной. Женщине обязательно нужно внимание, ей необходима игра, обязателен флирт, состояние борьбы, предчувствие охоты. Без всего этого она хиреет. Она должна знать, что интересна и вызывает желание.
  - Но ведь есть же верные мужья?
  - Да нету, давно перевелись. По крайней мере, мне такие раритеты не попадались.
  Кристина успела сменить с десяток мест работы (но, везде я уходила сама!), где-то ее не устроила зарплата, где-то специфика деятельности, часто и то и другое; после получения наследства она задержалась в одном издательстве, где была чем-то средним между обычным секретарем и литконсультантом.
  - Платят не слишком много, зато место интересное. Приходят всякие полоумные графоманы и искренне удивляются, почему им никто не падает в ноги и не просит автографа.
  Предложение пожить у Кристины оказалось весьма кстати, возвращаться в свою квартиру Елена не хотела, при виде знакомых стен по спине моментально бежал холодок, и руки начинало трясти мелкой дрожью. Перед глазами моментально вставала картина той ужасной ночи и все: она уже больше не могла ни нормально соображать, ни вести себя - ей что-то мерещилось, мучила бессонница, всякий шорох заставлял ее вздрагивать, и ничего не помогало - ни успокоительные средства, ни беседы у психотерапевта. Пить снотворное Елена отказывалась, никто не мог поручиться, что все не повториться. Вот и приходилось сидеть до утра, вслушиваясь в каждый посторонний звук, а днями полудремать в бесконечных кафешках, где можно дешево перекусить. И ходить по улицам, безотчетно вглядываясь во встречные мужские лица, не покажется ли оно похожим на то?
  Две недели такой жизни сделали ее похожей на манекен.
  Оставался нерешенным еще один вопрос денег.
  - Я не могу жить за твой счет. А в моем положении найти работу сложно.
  - Прокормимся.
  - Я постоянно буду чувствовать себя неловко, и, рано или поздно это чувство отравит мне всю прелесть пребывания здесь.
  - Все это, конечно, глупо, - заявила Кристина, - но беременные женщины существа нервные и к их пожеланиям рекомендуют прислушиваться. Как у тебя дела с грамотностью и чувством вкуса?
  - С грамотностью вроде все в порядке, на курсах всегда хвалили, а вот насчет литературного вкуса - дело то ведь сугубо индивидуальное.
  - Хорошо, что ты чувствуешь, когда читаешь детективы?
  - Если честно, то немного тошнит.
  - Значит, со вкусом все в порядке. Можешь радоваться, я нашла тебе работу.
  - Какую?
  - Нетяжелую и прибыльную. Я уже говорила, что нам валом валят всякие графоманы со своей нетленкой. Половину читать вообще невозможно, на первой фразе спотыкаешься и все, мозг категорически отказывается анализировать. Художественный редактор вопит, как резаный, когда к нему такое попадает, требует, чтобы я всякое безграмотное барахло не пропускала. А сейчас лето, отпуска, людей не хватает, у меня полкомнаты рукописями завалено.
  - И ты хочешь, чтобы я ...
  - А почему нет. Сидишь у окошка, читаешь себе.
  - Периодически тошнит.
  - Хорошо, если только тошнит, - засмеялась Кристина.
  - А что, бывает и хуже?
  - Еще как бывает. Хоть сразу в гроб.
  
  
  Они стояли на мосту, внизу стекала грязная, вонючая вода, унося с собой мусор большого города. Пустые банки из-под пива, пакетики с попкорном, презервативы, обертки из-под мороженого и жевательной резинки, использованные гигиенические салфетки и многое другое. Словно парад последних достижений технического прогресса и быта.
  Виктор оправдывался, но пытался сохранить независимый вид. В конце концов, невозможно предусмотреть все случайности, происходят и накладки.
  - Кто же знал, что она приведет к себе хахаля?
  - Это был ее брат.
  - С чего ты решил?
  - Газеты читать надо! - выразительно сказал Себастьян Стам. Очень выразительно.
  - Чего теперь злиться? - обиделся Виктор.
  Стам размышлял примерно так же. Как получилось, так получилось, какой смысл теперь нервничать. Надо решать, что делать дальше. Главное, что полиция, перебрав все возможные версии, остановилась на самой удобной - разборка наркоманов из-за денег или самого наркотика. Были проведены рейды по местным притонам, но никого подходящего под описание убийцы найти не удалось.
  - Сиди дома и никуда без нужды не высовывайся. Меня не ищи, я сам свяжусь с тобой.
  Плохо, что девчонку спугнули. Еще первые дни после неудачного покушения она мелькала возле дома, но подойти к ней и думать было нельзя, а потом, вообще, пропала, и где она теперь, неизвестно.
  - Она ведь беременна, значит должна посещать своего врача, - предположил Виктор.
  - Ничего она не должна, особенно сейчас. Может, какой-нибудь врач ходит к ней на дом, может, она уехала в другой город, даже в другую страну, может, лежит на сохранении в какой-нибудь закрытой клинике, может, еще что, я не знаю. Скорее всего, она появится только после рождения ребенка.
  Время шло и работало оно против Стама.
  
  
  Все сложилось, как и предсказывала Кристина. Свое обещание насчет работы она выполнила; прошло несколько дней, и перед Еленой легла первая стопка рукописей.
  - Наслаждайся, - съязвила Кристина.
  За первую рукопись Елена взялась с энтузиазмом, она честно вчитывалась в каждое слово, на ходу, где требуется, меняя стиль или построение фразы, но, на второй странице перестала понимать смысл прочитанного. Она начала читать сначала и, за счет уже знакомого текста, осилила на полстраницы больше. Потом вздохнула и отложила рукопись.
  Кристина заметила ее страдания.
  - В чем дело?
  - Я не смогу это прочитать. Наверное, это намного выше моего уровня развития.
  Кристина раскрыла рукопись и пробежала глазами по тексту.
  - Скорее ниже. Ты права, прочитать это невозможно. Поставь сверху на обложке букву "Д" и смело откладывай в сторону.
  - Что значит "Д"?
  - Дерьмо. Это я так шучу. Значит досмотрено. Считай, на бутерброд себе заработала.
  - Как и это все? И никто не проверяет?
  - Первое время художественный редактор будет просматривать, чтобы убедиться, что твой вкус и компетентность вполне на уровне, потом перестанет. Поверь, если тебе попадется нечто стоящее, пусть даже непонятное, но стоящее, ты это поймешь сходу.
  Кристина ходила на работу, Елена сидела дома, занималась хозяйством и просматривала рукописи. Подруга опять оказалась права, скоро ей было достаточно просмотреть наискось первую страницу и она уже знала, какого уровня работа лежит перед ней. Для очистки совести она открывала еще пару страниц в середине и конце рукописи, после чего ставила на обложке приговор.
  С каждым днем Елена чувствовала себя все лучше и спокойнее, лицо порозовело и приобрело здоровую полноту, сама она стремительно поправлялась, а живот рос.
  Самым большим развлечением и удовольствием был теперь положить ладонь на упругую кожу и попытаться уловить ответный толчок оттуда.
  - Я почувствовала, честное слово почувствовала! - визжала от радости Кристина.
  - Да еще рано, - улыбалась Елена. - Вот недели через две.
  - А я почувствовала.
  Скоро Елене стало казаться, что они всегда были вместе, жили вот так в одной квартире. Как-то за ужином подруги затронули тему убийства.
  Теперь Елена могла трезво оценить случившееся.
  - Я считаю, что хотели убить меня, - обыденно произнесла она. При этих словах Кристина поперхнулась и долго прокашливалась. - Просто случайность, я в те дни сильно нервничала и плохо спала, поэтому каждую ночь выходила на балкон подышать. Ночи были теплые, я закрывала плотно дверь и сидела когда час, когда больше. А человек, которого убили, мой брат, приехал меня навестить. Он боялся сквозняков и накрывался одеялом с головой. А потом я вернулась и увидела ...
  - Вдруг это был просто вор. Забрался в дом, обнаружил хозяина, испугался, брат проснулся ...
  - В доме пустует половина квартир, а кто живет, все люди небогатые. Какой смысл?
  - Значит, ошибся дверью.
  - Грабить, все равно, незачем. А вот убить ...
  - Но за что, как причина? - не верила Кристина.
  - Самая обычная, деньги.
  - Подожди, ты сама говорила, что денег у тебя нет.
  Елена выразительно похлопала ладошкой по выпирающему животу.
  - Мне этот жест непонятен.
  - Ребенок, которого я жду, стоит около десяти миллионов.
  Кристина с шумом выдохнула воздух и поплотнее села на табурет.
  - Не шути так, - сказала она сурово.
  - Я серьезно. Его отец, мой бывший босс, глава фирмы "Беккер и Шульце", умер полгода назад, оставив после себя завещание, в котором наследство делится между его женой и всеми детьми, в том числе и незаконнорожденными, если те сумеют доказать истинность своего происхождения.
  - Прости, но ты уверена, - хозяйка дома кивнула на живот подруги, - что это действительно его ребенок?
  - Он был единственным моим мужчиной, - просто ответила Елена. - И теперь я думаю, кому-то очень не нравится, что появился еще один претендент на деньги.
  Кристина засмеялась. Она никак не могла остановиться и постепенно, сотрясаясь от спазм хохота, сползла с табурета на пол.
  - Ты чего? - обиженно спросила Елена.
  - Ой, не могу ... Знаешь, одни носят деньги на шее, браслеты там всякие, колье, другие на пальцах, кольца с бриллиантами, третьи в банке держат, а ты ... ты в животе. Ой, не могу.
  Елене это смешным не показалось.
  - Вот поэтому от меня и хотели избавиться.
  - По всем законам жанра, - сразу успокоилась Кристина. - Наверняка это кто-то из семьи твоего босса.
   - Семейка еще та, один экземпляр похлеще другого, - она вспомнила образ сына, высокого, белозубого, так похожего на ее принца. - Представляю физиономии некоторых, когда они соберутся через три месяца в очередной раз на дележку наследства, но меня там не увидят.
  
  
  Что такое три месяца? Ничто. Те, что впереди, кажутся бесконечно долгими, несомненно, они будут, но практический ум человека отказывается признавать их реальность, они лишь совокупность множества возможностей. Они исполнены таинства наступающего будущего.
  Те, что позади, тем более миф. Сжатые в одно бесформенное под названием жизнь, с потерями и разочарованиями, они слились, растворились в прошедших годах и десятилетиях. Единственное, что о них напоминает, листки календаря и раздумья, почему случилось именно так.
  О, время, останови свой бег, дай ухватиться за хрустальную нить и хоть раз понять смысл своего бытия, и себя самого, и случайность всего.
  
  
  Та же комната, те же лица, некоторые со следами загара. Появился и один незнакомый человек. Толстоватый мужчина в очках скромно сидел в углу, улыбался входящим и время от времени поправлял свой галстук. Ровно в десять Маклеод взял слово.
  - Хочу сразу же удовлетворить любопытство присутствующих и дать ответ на вопрос, который, наверняка, задаете себе все вы. Так вот, фройлен Симсон неделю назад успешно родила девочку, крепкий и здоровый ребенок, сама она, по слабости своего здоровья после родов, присутствовать сегодня не смогла, но, предоставила все необходимые документы относительно младенца.
  Стам молча выругался. Мало, что эта девка родила, так она, по-прежнему, прячется.
  - Наша адвокатская контора провела с фройлен Симсон предварительные переговоры по дальнейшему ходу дела. Поскольку иных претендентов кроме родившегося малыша на наследство не имеется, теперь требуется провести экспертизу по установлению подлинности отцовства господина Беккера. Специально приглашенный специалист из Центра репродукции человека расскажет вам суть процедуры экспертизы и ответит на все возникшие вопросы. Именно под его руководством будут проведены все исследования.
  Незнакомец встал и вышел на середину.
  - Меня зовут доктор Винкельдорф, я занимаюсь исследованиями в области генетики. Прошу прощения, что вынужден потратить время столь уважаемых людей, но всем вам будет интересно и полезно узнать, каким образом будет проводиться экспертиза. Должен сразу сказать, в этом нет ничего особенного, ежегодно мы проводим сотни подобных процедур и, как правило, именно с целью установления отцовства. Обычно в подобных случаях берутся образцы ткани ребенка и сравниваются с образцами тканей отца и матери на предмет выявления одинаковых генов в структуре ДНК. Всего в организме человека существует двадцать одна комбинация генетических кодов, это довольно много, и, если одинаковые гены присутствуют, это является почти стопроцентной гарантией положительного результата.
  Наш случай более сложен, поскольку мы не имеем образцов тканей покойного мистера Беккера. Поэтому установление или опровержение его отцовства будет проходить по более сложной схеме. Мы возьмем образцы тканей у вдовы и детей, их сравнение даст возможность выделить гены, принадлежащие Кларе Беккер, чтобы потом их отбросить и не учитывать. Оставшиеся, одинаковые генные комбинации будут идентифицированы, как гены покойного, и именно наличие этих генов, будет являться доказательством отцовства, если их обнаружат у младенца. Естественно, при этом будут по той же методике отброшены гены матери ребенка. Вот, господа, вкратце схема предстоящей экспертизы. Надеюсь, я не слишком утомил вас. Может быть, имеются вопросы?
  - Что имеется в виду под образцами тканей?
  Винкельдорф улыбнулся:
  - Обычная кровь.
  - Сколько времени займет проверка?
  - Не более двух недель после взятия образцов.
  - Какова точно достоверность результата по этой, более усложненной схеме?
  - Максимум девяносто девять и пять десятых процента.
  - Остается целых пять десятых процента ошибки. Что, если именно в нашем случае такая ошибка и случится?
  Винкельдорф оглянулся на адвоката, тот поспешил на помощь.
  - Господа, не будем думать о плохом.
  - Но все же, - повысила голос Клара Беккер, - такое ведь возможно.
  - Можно подождать, - предложил доктор. - Наука сейчас развивается очень стремительно, генная инженерия особенно, в этой области постоянно происходят открытия, я не сомневаюсь, что через год-другой, ну пять, будут найдены способы, позволяющие разрешить данную проблему с почти стопроцентной достоверностью.
  - Так долго?
  На лицах всех присутствующих дружно отразилось разочарование.
  - Да, господа, так долго, и, поэтому, приходится делать выбор - либо довольствоваться имеющимся, либо еще подождать. - Сказал в заключительном слове адвокат. - И я так понимаю, ждать больше никто не желает.
  Идиот, мысленно послал его подальше Стам. О каком желании идет речь, кто чьего желания спрашивает? Времени просто нет, его уже нет давно.
  
  
  Кровь сдавали отдельно. Елена специально оговорила, чтобы ей назначили время, не совпадающее со всеми остальными, и, чтобы о том, когда она прибудет, не знал никто.
  В Центре ее встретили Маклеод с помощником, врач и медсестра. Пока Елена добиралась на такси, ребенок уснул, он спал все то время, пока у его матери брали кровь. Лежал на кушетке, завернутый в легкую пеленку, и тихо сопел.
  Потом настала и его очередь.
  - Какой крохотный, - не выдержала медсестра. - Сколько ему?
  - Ей, - поправила Елена. - Месяц.
  - Надо разбудить, чтобы не испугалась.
  Елена взяла ребенка на руки и потеребила маленький носик. Девочка поморщилась, скривила губки и приоткрыла глаз. Потом засучила ножками, сбрасывая пеленку.
  - Сердится, косолапая, - улыбнулась медсестра. - Подержите ей ручку.
  Она взяла пальчик, ловко уколола его и стеклянной трубочкой взяла кровь. Ребенок дернулся и зашелся в крике.
  - Все, все, успокойся.
  К пострадавшему пальчику была приложена ватка, пробирки с образцами крови Елена и ребенка опечатали и подписали. Собрав вещи, Елена поспешила уехать, на ходу успокаивая плачущего малыша.
  Примерно в это же время Стам прогуливался в парке с Виктором.
  - Ты должен немедленно разузнать всю подноготную этого Винкельдорфа. Кто он, откуда, его слабые и сильные стороны. Что он любит, чего боится, о чем мечтает, на что надеется, с кем спит, с кем мечтает спать, что видит во сне ... Найди, чем его можно зацепить и заставить работать на нас. Он должен поддаться, я уверен. В нем чувствуется врожденное плебейство и тяга к сильной руке, которая должна им управлять. Все эти извинения говорит о его неуверенности в присутствии людей богатых и влиятельных. Он покупается, это точно. Просто надо определить его цену. Ты должен получить у него отрицательное заключение.
  - А если он не согласится?
  - Он должен согласиться. Ведь согласился же я не предавать гласности истинные показания свидетелей по твоему делу. А ведь насколько я человек честных правил.
  - Хорошо, я понял.
  - И еще одной осечки быть не должно.
  Виктор еще никогда не видел своего работодателя таким озлобленным и нервным. Видимо, сильно его достало. А все деньги. Деньги, деньги ... а кому они не нужны. Деньги нужны всем, и доктор вряд ли является исключением из этого правила. Но, прежде стоит помочь понять Винкельдорфу их острую необходимость.
  На сбор предварительной информации у него ушел целый день. Картина вырисовывалась следующая: доктор представлял собой обычного, стандартного типа среднего достатка со стандартным набором ценностей. Он ездил на новенькой "Audi", снимал квартиру в полупрестижном районе и имел коттедж в пригороде. Вечером Виктор съездил посмотреть на него. Коттедж выглядел тоже обычно. Небольшая постройка, ухоженный газон.
  Весь день по радио обещали дождь с грозой и не ошиблись. Виктор дождался первых раскатов грома и прокрался к дому с канистрой бензина в руках. Облил стены бензином и, как только ударила первая молния, бросил спичку.
  Отъехав на пару километров, он остановился на пригорке и осмотрелся. Позади, в сгущающейся тьме, полной секущего дождя, вовсю полыхал большой костер.
  С "Audi" он разобрался на следующий день. Утром Винкельдорф оставил машину на площадке перед Центром Репродукции Человека. Виктор прошелся по прилегающим улочкам и нашел беспризорный грузовик тонн на пять. Хозяин куда-то отлучился. Вскрыть кабину и завести двигатель было делом десяти секунд. Еще через минуту Виктор врезал разогнавшийся грузовик в самый передок докторской "Audi". И быстро сбежал, обратив на себя внимание лишь пары зевак.
  
  
  Винкельдорф, согласно установившемуся распорядку, обедал в кафе, расположенному рядом с Центром.
  - Вы позволите.
  Доктор мрачно посмотрел, вокруг хватало свободных мест, и ничего не ответил. Виктор поспешил присесть.
  - Простите мою назойливость, быть может, я вам мешаю?
  - Нет.
  - Вы выглядите ужасно расстроенным.
  - Это мое дело.
  - Конечно, конечно. Как говорит один мой приятель, самая большая проблема - это отсутствие денег, все остальное - лишь последствия.
  Доктор промолчал.
  - И еще чуть-чуть удачи. Я недавно шел по улице и видел всю смятую "Audi". Вот кому-то не повезло.
  - Это моя машина! - звенящим голосом произнес Винкельдорф.
  - Ах, простите меня еще раз. Надеюсь, машина застрахована.
  - Нет, я не успел. Все собирался сделать, - доктор весь скривился. - А еще вчера во время грозы у меня сгорел за городом дом.
  Виктор сделал глоток вина, покатал на языке его терпкий вкус и спросил вкрадчиво:
  - Скажите, а десять тысяч не смогут немного развеять вашу печаль?
  Винкельдорф поджался и стал похож на зверя, учуявшего опасность.
  - Кто вы такой?
  - Друг. Друг и сочувствующий вашему несчастью. Пятнадцать тысяч.
  - За что?
  - Ни за что. Просто пари. Хочу поспорить, что экспертиза по признанию отцовства господина Беккера даст отрицательный результат.
  - Я не заключаю пари.
  - Двадцать тысяч.
  - Нет.
  - Двадцать пять.
  Лицо Винкельдорфа первый раз за всю беседу разгладилось.
  - Интересно, вы будете добавлять по пять тысяч с каждой новой фразой?
  - Пока не дойду до установленного предела. Тридцать тысяч.
  - Увы, но это совершенно невозможно. Наше заведение не частная лавочка, все экспертизы находятся под строгим контролем, промежуточные данные проходят через несколько рук и на каждой стадии проверяются, изменить что-либо нельзя. Так что никаких шансов.
  - Пятьдесят тысяч, - Виктор позволил себе улыбнуться, потому что понял, доктор сдался. - И имейте в виду, это максимальная сумма. Уберите лишние руки или заставьте их работать на вас.
  Винкельдорф покрутил головой, помассировал рукой шею, поднял глаза, невидимые за сверкающими стеклами очков.
  - Ладно, я попытаюсь что-нибудь сделать, но не обещаю.
  - Уж постарайтесь. Как мне узнать о ваших успехах?
  Винкельдорф достал из кармана пиджака визитную карточку.
  - Позвоните в четверг с утра.
  
  
  Хихоньки, да хаханьки. А вот поперелистывала Елена несколько месяцев рукописи и поняла, что ее начинает тошнить от одного их вида, от одной мысли, что надо брать в руки очередную папку и попытаться сосредоточиться на отпечатанных строчках. Да что рукописи. У нее появился настоящий "бумажный" синдром: от любого ее вида, от любого прикосновения, будь то газета или салфетка, ее бросало в дрожь и неприятно сводило скулы.
  Елена пожаловалась Кристине.
  - Это нервное, - сходу определила та. - В твоем положении кормящей мамаши это обычное явление. Наверное, стоит сделать перерыв.
  - Ты думаешь можно? Вон ведь, сколько еще осталось.
  Елена с отвращением посмотрел на сложенную стопку непрочитанных папок.
  - Ну, никто не заставляет рвать так сразу, - начала язвить хозяйка дома. - Отвыкать надо постепенно. Снижай ежедневную дозу, почитывай потихоньку, а вдруг, обнаружишь нетленку.
  - Обнаружишь тут. Я уверена, что с каждым прочитанным предложением безвозвратно теряю одну нервную клетку.
  - Говорят, нервные клетки восстанавливаются.
  - Потерянные таким образом - нет. К тому же меня поражает, почему основную массу рукописей составляют детективы и ужастики, где сплошь насилие и кровь.
  - В твоем положении не самое лучшее чтиво, - согласилась Кристина. - Пишут то, что может привлечь потенциального читателя. А читателя всегда привлекает необычное.
  - Можно написать про великую любовь, с отличным хеппи-эндом.
  - Знаешь, - Кристина наморщила лоб, - как-то на одной вечеринке трепались на подобную тему, и вот, что мне запомнилось. Читателя интересует необычное, но это необычное должно допускать возможность его существования. Хоть маленькую. Психология у человека такая.
  - А что, в любовь поверить никак нельзя? - не преминула съязвить в ответ Елена.
  - Да где же ты ее видела? - поразилась Кристина такой наивности подружки. - В реальной то жизни? Та, что в мыльных сериалах, не в счет.
  - Ну, так уж и не бывает?
  - Я не встречала, - сказала, как отрезала Кристина. - Вот возьми, к примеру, моих родителей. Уж как мать, по ее словам, любила отца, а он ее, и все равно расстались. Была любовь неземная и где она теперь?
  Впервые хозяйка дома заговорила о своих родителях. Елена решила осторожно расспросить побольше.
  - А что, родители давно не живут вместе?
  - И никогда не жили. Только встретились, сразу расстались, только с последствиями, - Кристина похлопала себя по животу. - Так что папашу я никогда и не видела.
  - Мать не рассказывала о нем?
  - Нет. Сначала не хотела, потом не успела. Умерла. В шкафу, правда, лежит фотография. Старая, вся выцвела. Берег моря, какие-то башни, обнимающаяся парочка. Наверное, родители.
  - И ты не знаешь, кто твой отец?
  - Нет. Так что, подружка, поверь, нет на свете любви, и потому литература на эту тему спросом не пользуется. Разве что у каких-нибудь фригидных истеричек. А для нас, молодых и горячих, мужиков хватит, чтобы тоску-печаль прогнать.
  
  
  За долгие годы исследований у него выработались свои методы работы. Винкельдорф знал, что ему достаточно трех дней, чтобы получить предварительный результат. Не две недели, а в пять раз меньше. Но он не решил, надо ли ему все это. Деньги необходимы, это да, машина, коттедж, собственные эксперименты требовали затрат и немедленных, но источник данных денег не вызывал у него энтузиазма. Сперва просят, потом платят, а в завершение возьмут за горло. Самое спокойное, это быть никому не обязанным.
  Но, как прожить, следуя данному принципу?
  Впрочем, решил Винкельдорф, я ведь ничего конкретно не обещал. Посмотрю, что получается, вдруг выпадет тот редкий случай, когда на результат можно повлиять. Не изменить, как тупо думают эти ребята, есть деньги, значит можно изменить все, а чуть повлиять и этого будет достаточно. В конце концов, должно же и ему повезти.
  Такие комбинации выпадали примерно раз на миллион, про себя он называл их "неваляшки", когда в цепи ДНК связи двух крайних генов неустойчивы. И при грамотном воздействии их можно заставить поменяться местами, а, значит, и вся генная цепочка изменит свою структуру, а значит ... Совсем другой результат экспертизы.
  Но шанс - один на миллион ...
  А кроме улыбки смазливенькой фортуны нужно еще и самому виртуозно поработать. Для этого нужен особый настрой и концентрация, Дэвид Копперфильд со своим исчезающим вагоном отдыхает.
  - Здравствуй, Клаус. Доброе утро, Мелисса.
  Пока, номинально помощники, что будет дальше, неведомо.
  Работа у нас идет в шесть рук и, что самое неприятное, в шесть глаз. Младший доктор еще понимает свой непрофессионализм по сравнению с тобой, поэтому больше смотрит в рот, а не на руки. С ним проще. Лаборантка та еще стерва, неизвестно, что ей не хватает, мужика или ощущения власти, но она всегда готова заметить твою ошибку. С ней надо быть очень осторожным.
  - Ну что, приступим. Сегодня у нас многоступенчатая экспертиза, давайте поработаем очень хорошо.
  Ты действуешь по стандартной утвержденной процедуре, но успеваешь сделать несколько дополнительных движений, поставить перед собой пару дополнительных пробирок и капнуть в них необходимые препараты. Мимоходом вовремя включаешь подогрев, так же вовремя его выключаешь, добавляешь катализаты, успеваешь перемешать и поставить на рост, прикрыть от посторонних глаз. И все это на фоне привычной рабочей обстановки, не суетясь и спокойно, среди легкого трепа с младшим доктором обо всем понемногу - о погоде, о футболе, о женщинах, когда отсутствует лаборантка, о последнем слезоточивом сериале, когда она на месте. Все стервы почему-то очень любят сериалы: то ли учатся на них, то ли набирают вес в собственных глазах.
  Любое, не совсем профессиональное, лишнее или неправильное движение, сразу вызовет у них интерес, привлечет дополнительное внимание, а там и подозрения совсем близко. Все должно быть до отвращения рутинно и естественно.
  Самое трудное забрать образец с собой, но и тут есть решение. Перед самым закрытием лаборатории, когда результаты дневных исследований будут опечатаны и сданы в сейф, а все лишнее отдано на уничтожение.
  - Вот черт. Простите, вырвалось.
  Неловким движением ты опрокидываешь пару колб с чем-нибудь ненужным: звон стекла, лужи на полу, укоризненный взгляд младшего доктора, искреннее сочувствие лаборантки. Естественно, ты не обходишься без краткого, но емкого ругательства и тут же извиняешься, ссылаешься на усталость, и все понимают, как ты расстроен, и хоть, может и не сопереживают искренне, но, тем не менее, помогают навести порядок, и в этот момент, когда помощник сметает с пола осколки, а лаборантка ищет тряпку, ты движением фокусника прячешь нужную пробирку в пристроенный в кармане халата миниатюрный термостат, а взамен ставишь такую же, но, заполненную чем-то ненужным. И все, первая фаза закончена. Для того, чтобы вынести из Центра образец, существуют свои проверенные методы.
  Дома Винкельдорф продолжил изыскания. Проведя еще несколько реакций со своими, специальными растворами, он с некоторым волнением склонился к микроскопу. Увиденное привело его в необычайное возбуждение.
  - Черт, черт, черт.
  Воодушевленный, он стал даже напевать, попутно анализируя, все ли делал правильно. Нет, ошибки быть не могло.
  - Черт возьми, это будет намного проще, чем я думал.
  Когда в четверг вечером ему позвонили, и мужской голос напомнил о встрече в кафе, Винкельдорф сказал ему просто и буднично, как будто всю свою жизнь только этим и занимался:
  - Готовьте деньги.
  
  
  За прошедшие месяцы время коснулось своим крылом каждого. Сын загорел еще больше, зубы просто сверкали на темном лице. На лице дочери отчетливо проступала печать утомленности и пресыщенности, ее не могла скрыть никакая косметика. У вдовы прибавилось морщин под глазами и на шее, явно требовалась очередная подтяжка кожи. Стам едва сдержал брезгливость, когда коснулся губами ее щеки в дружеском поцелуе.
  Елена также изменилась. Она похорошела. Когда вошла в модном брючном костюме, гордо неся голову и сверкая глазами, все сразу ощутили исходящую от нее непоколебимую уверенность. Костюм уговорила купить Кристина.
  - Ты должна выглядеть ослепительно. Ты наследница миллионов, - убеждала она, и нельзя было не согласиться. Действительно, это ее день, Елены.
  Она ощущала себя победительницей. Подумать только, все что она задумала, осуществилось. Все, о чем она мечтала долгими, отчаянными вечерами, сложилось. Замечательно. Елена провела надменным взглядом по присутствующим и вздрогнула. За столом, рядом с директором адвокатской конторы сидел не кто иной, как Винкельдорф. А он то что здесь делает, хаотично заметалась мысль. Длилось это лишь мгновение. Елена взяла себя в руки, сделала непроницаемое лицо и прошла на свободное место.
  Винкельдорф ощущал себя немногим лучше после того, как увидел Елену. Всякая встреча с этой особой до сих пор приносила лишь неприятные сюрпризы. И вот теперь она здесь. Зачем? И тут его озарило: так ведь это и есть мать ребенка. Ребенка? Память услужливо подсказала и про журнал, и про кушетку, и про браслет в качестве оплаты. Значит, все-таки авантюра с беременностью получилось.
  - Попрошу внимания, - Маклеод дождался, пока все остановили на нем взгляды. - Мы собрались здесь, чтобы узнать окончательный результат проведенной экспертизы по факту признания умершего господина Беккера отцом ребенка фройлен Симсон, согласно поданного ее заявления. В зависимости от результата экспертизы будет принято дальнейшее решение по наследованию имущества господина Беккера и признанию прав наследников. Итак, по процедуре проведения экспертизы я попрошу кратко рассказать доктора Винкельдорфа, уже знакомого всем присутствующим.
  Елена окончательно успокоилась. Он делал всего лишь экспертизу и больше ничего. Однако, как тесен мир.
  Винкельдорф прошел, раздавая каждому по несколько прошитых вместе листов с графиками, таблицами и формулам. Внизу каждого листа были печати и подписи. Елена, беря бумаги, сказала ему с чувством: "Спасибо". Винкельдорф вздрогнул и поспешил отойти.
  - Здесь кратко и, по возможности, доступно расписано проведение экспертизы. Дана выборка по всем генетическим комбинациям и аминокислотам, группам крови и ...
  Смысл произносимых слов не доходил ни до кого. Вежливо разглядывая разброс цветных линий, все ждали, когда он, наконец, закончит и скажет главное. Елена, смотря в упор, продолжала улыбаться. Наткнувшись на ее взгляд, Винкельдорф поперхнулся и закашлялся.
  - ... таким образом, в результате мы имеем ...
  Доктор вопросительно обернулся к адвокату. Тут же наступила непроницаемая тишина. Елена испытала величайшее наслаждение от этого гробового молчания надменных нуворишей.
  - ... отрицательный результат экспертизы! - торжественно закончил Маклеод. - И это означает, что господин Беккер не является отцом ребенка фройлен Симсон, и ее иск на часть наследства покойного отклоняется.
  Проклятая тишина, теперь она давила, сжимала грудь и не давала вздохнуть. Тело Елены стало ватным, она побледнела, не осознавая как, почему, зачем так получилось? Этого ведь не могло быть.
  Клара Беккер рассмеялась. Не заботясь о своем виде, она вытянула вперед палец и захлебывалась от смеха "Ой, посмотрите на нее. Ой, не могу". Дочь радостно улыбалась. В совокупном облике совета директоров чувствовалось удовольствие. Стам был безмятежен, его грело удовлетворение от отлично выполненной работы. Теперь для него не осталось никаких препятствий.
  - А теперь я попрошу посторонних покинуть зал. От лица всех присутствующих благодарю доктора Винкельдорфа за оказанную помощь.
  Винкельдорф склонил голову и стремительно вышел. Взоры скрестились на Елене, она, стараясь держаться прямо, встала и сумела ровным шагом пройти к двери. Было невозможно поверить в произошедшее. Реальность казалась адом.
  Винкельдорф был еще в коридоре. Увидев Елену, он весь напрягся.
  - Это вы! - свистящим шепотом выдохнула воздух из груди Елена. - Это все вы со своими опытами испортили. Что вы добавляли тогда?
  - Это невозможно, - обиделся доктор, потом поправился. - Это маловероятно. Я внес просто безвредные вещества для активизации. На генную структуру они не могут повлиять.
  - Да пошел ты ... со своими веществами.
  
  
  Елена открыла входную дверь, и тут же раздался громкий хлопок. В прихожую выскочила Кристина, в одной руке бокалы, в другой бутылка шампанского со стекающей из горла пеной.
  - Ну! - завопила она. - Я тебя поздравляю.
  - Отстань.
  Елена сбросила обувь и заглянула в комнату к дочке.
  - Спит?
  - Спит, - растерянно подтвердила Кристина. - Поела и спит. Послушай, а в чем дело? Я, конечно, знаю, все богатые люди зануды, снобы и жлобы, но не так же сразу происходит подобное перевоплощение.
  Елена, не ответив, повернулась пройти на кухню, однако ей преградили дорогу.
  - Что случилось?
  Она не смогла ответить. Прислонилась к стене, и слезы густо потекли по щекам. Все, что она сдерживала в себе, вырвалось наружу обильной соленой водой.
  - Ну, что случилось же?
  Она начала трястись в нервных рыданиях.
  - Выпей, успокойся.
  Кристина плеснула в бокал из бутылки и насильно сунула его подруге, та хлебнула и закашлялась.
  - Ничего, это шампанское.
  Кристина постучала по спине.
  - Сейчас пройдет.
  И, вправду, полегчало. Голова стала чуть мутной, но комок в горле пропал. И появились слова.
  - Экспертиза не признала отцовства Беккера. Я осталась без наследства.
  - Вот это да. И что теперь?
  - Ничего. Абсолютно ничего.
  - А они не могли ошибиться? Потребуй повторную экспертизу.
  - Невозможно. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
  Кристина нервно помахала бутылкой.
  - Прости, конечно, но ты уверена, что именно твой босс отец ребенка? Может, у тебя был кто-нибудь еще в это время? Дело такое, можно и не угадать.
  - У меня больше никого не было.
  - Значит, ошиблись. Когда брали кровь, могли что-нибудь перепутать. Вспомни, ничего такого странного не было?
  Елена попыталась представить белые стены, запах эфира, хрустящую обивку кушетки.
  - Да нет. Дочка спала, ее разбудили, взяли кровь из пальчика. Медсестра еще обозвала как-то. Потом она плакала, но, быстро успокоилась и опять уснула.
  - А образцы не могли подменить?
  - Их сразу опечатали и отвезли.
  - Адвокат был?
  - Был.
  - Значит, ничего необычного не было, - подвела неутешительный итог Кристина.
  - Подожди.
  Елена сжала пальцами виски. Как же это она раньше об этом не подумала. Столько раз видела и была словно слепая. Идиотка.
  - Послушай, Крис, здесь поблизости есть фотосалон?
  - Есть, - удивилась хозяйка дома. - А что?
  - Да так, одна шальная идея.
  - Какая?
  - Нет, - отказалась объяснять Елена. В последнее время она стала весьма суеверной. - Если получится, тогда расскажу.
  
  ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
  
  ТЕ, КОГО ПОМНЯТ
  
  Через черноту, сквозь нечто абсолютное, не имеющее ни границ, ни ориентиров, ни дна, ни верха, ни сторон, ни начала, ни конца.
  Ты просто находишься, словно эмбрион в бесконечном лоне-хаосе, твои движения монотонны и постоянны, ты паришь или плывешь, или покоишься на месте, а тьма, обволакивающая тебя, смещается, но, есть ли смысл во всем этом смещении и как его оценить, если вокруг бесконечность?
  Что-то меняется. Не сразу; но вдруг понимаешь, что изменилось качество черноты. Она стала другой, какой-то размытой, рыхлой. Угадывая нужное направление, ты движешься туда, и размытость становится все ощутимее, вот уже не чернота, а нечто серое, а впереди все светлее и светлее.
  Ты резко бьешь руками и ногами, и субстанция вокруг тебя вновь напоминает о себе, твоя энергия гасится, тело вязнет, и, еще пару раз дернувшись, ты смиряешься и виснешь дальше в этом киселе. И все же ты перемещаешься, потому что серость вокруг стремительно разбавляется, уже невыносимо терпеть ее после той абсолютной черноты, и тут яркий, белый, ослепительный свет, как игла, вонзается в самый мозг.
  Эмма открыла глаза.
  Белым было все вокруг - потолок, стены, окна. Потом, закрывая окружающий мир, над ней нависло женское лицо, оно удивленно скривилось и исчезло. Спустя еще некоторое время появилось мужское лицо. Начинающий лысеть череп, аккуратная бородка, сплюснутый нос и внимательные глаза. Запах чего-то медицинского.
  - Просто замечательно, что вы, наконец, очнулись. Как себя чувствуете?
  Как? Отвратительная слабость в каждой клеточке тела. Вот и все ее ощущения.
  - Где я? - спросила в свою очередь Эмма.
  Вернее, попыталась спросить. Такое ощущение, словно рот забит ватой, а губы склеены. Что-то изнутри все же вырвалось, и было понято.
  - Национальная клиника в Штутгарте. А я ваш лечащий врач.
  - Что со мной случилось?
  - Вы что-нибудь помните? - ответил он вопросом на вопрос.
  Что-нибудь она, конечно, помнила, но была не в состоянии связать эти свои воспоминания с конкретной датой или определиться с конкретными событиями, а главное, с причиной своего теперешнего состояния.
  - Нет.
  - Я так и думал, - мягко сказал врач, вперив в нее свои изучающие глазищи. Эмма почувствовала себя неуютно, как жук, распятый на игле натуралиста-естествознателя.
  - И все же почему я здесь?
  - Вы попали в автомобильную аварию.
  Некоторое время ей пришлось потратить на осмысление этого факта. Как, где, когда? Ничего этого она совершенно не могла припомнить.
  - И поздравляю вас. Вы родились во второй раз.
  
  
  Приборы вокруг вызывали уважение. Муж всегда говорил ей, что медицина - самое перспективное направление развития техники, самое передовое и самое прибыльное. Люди всегда будут стремиться продлить свое существование и не пожалеют на это никаких денег.
  
  
  Человек всегда мечтал о вечной жизни, совсем не задумываясь о том, а есть ли смысл в этом стремлении к вечному, и что он будет делать, достигнув данного состояния. Куда употребит имеющееся у него время.
  Это, второе ее, рождение было мучительным. И не столь физически, хотя, конечно, кости ныли; главную боль ей доставляли знание, память, возможность оттолкнуться от дат, людей, фактов, событий. Возможность переосмыслить прожитое ранее и ужаснуться от утрат и совершенных ошибок. Груз прожитых лет давил на нее всей своей безжалостной массой.
  
  
  - Это была страшная автокатастрофа, - кратко сказал врач о случившемся.
  Он заставил ее выпить успокоительного и лишь потом продолжил разъяснения.
  - 19 апреля 1967 года около восьми часов утра на автостраде, в условиях плохой видимости, в отчетах полиции указано, что стоял сильный туман, ваш автомобиль выскочил на встречную полосу движения, и произошло столкновение. Насколько я знаю, вы возвращались вместе с мужем с французского побережья. К сожалению, господина Беккера спасти не удалось, в результате полученных травм он скончался сразу же. Мужайтесь.
  Эмма молчала. Это было странное состояние, словно скованность тела передалась на ее мозг. В голову ничего не приходило, только опустошенность и безразличие.
  - Может быть, еще успокоительное?
  - Не надо. А водитель встречной машины?
  - Погиб.
  - Вот как.
  - Да, - с жаром продолжил врач, - вы тоже были на грани, иногда за гранью, и это просто чудо, что вы выкарабкались и остались жить. Словно кто-то там, - он показал указательным пальцем вверх, - специально позаботился. Так что теперь вы просто обязаны, просто не имеете права не жить.
  
  
  Принесли обед. Эмма порывалась встать, но ей было строго запрещено. Да она бы и не смогла. Ниже пояса тело совсем не чувствовалось, словно не было там ничего. Ей помогли лишь присесть, прислонив к спинке кровати и подложив под спину подушку.
  Запах и вид еды действовал возбуждающе, рот мгновенно наполнился слюной, однако все последующее вызвало у Эммы откровенную тревогу.
  Процесс приема пищи оказался страшным. Язык был совершенно инородным телом, челюсти с трудом сжимались и разжимались, в горле горело огнем, а через несколько минут заныла вся шея. Руки стремительно немели, не в силах больше держать ложку. К счастью, она быстро насытилась и эта мука прекратилась.
  - Такое ощущение, что мою душу впихнули в другое тело, - пожаловалась Эмма врачу.
  - Это пройдет, - рассеянно пообещал тот. - Продолжим?
  - Продолжим.
  
  
  После обеда в голове впервые появился какой-то проблеск, первая выстроенная логическая связь между событиями.
  - Послушайте, а вещи, которые были с нами. Они уцелели?
  - Насколько я знаю, нет.
  Внутри словно что-то включили или открыли, и ее мозги начали работать. Надо срочно выписываться. Надо срочно реорганизовывать работу всей фирмы. Валяться здесь невозможно, это потеря времени, а каждый упущенный день означает утерянные кредиты и заказы. Теперь, без мужа, все будет труднее, но Эмма была уверена, что справится. Просто хватит лежать, надо браться за работу. А здоровье ... На ногах, не обращая внимания на свои болячки, она скорее поправится.
  - Доктор, я хотела бы выписаться как можно быстрее.
  Он покачал головой.
  - Это невозможно. Вам придется пробыть здесь не меньше месяца, пока мы не проведем необходимые исследования.
  - Это невозможно, - передразнила его Эмма. Ее настроение стремительно улучшалось, она с каждой минутой все больше узнавала и ощущала себя прежнюю. - Меня ждут срочные дела, работа. Достаточно того, что провалялась три месяца на больничной койке.
  - Три? - Он как-то странно посмотрел.
  - Ну, пусть, чуть больше, четыре, пять. Судя по всему, - за окном палаты ярко зеленела листва деревьев, - сейчас лето, ну может канун осени. Хватит болеть.
  - Госпожа Беккер, - сказал врач зловеще и торжественно, - дело в том, что после аварии вы пробыли в коме, то есть без сознания, вплоть до сегодняшнего дня больше десяти лет.
  
  
  Такое еще надо суметь переварить.
  Нет, сперва это все надо принять, а потом уже переварить.
  Десять лет.
  Если отбросить пору почти беспамятного младенчества, безмятежного детства, безответственного юношества, пресыщенной зрелости и утомительной от долгого ожидания конца старости, то, что останется? Десятка два лет по-настоящему полных энергии, честолюбивых планов и безумных надежд, когда все еще впереди и все еще возможно. Самое прекрасное, самое обещающее, самое перспективное время. И вот от этого отнять половину, просто отрезать, вычеркнуть, украсть. От одной подобной мысли можно сойти с ума.
  Человек редко задумывается о своем будущем в такой далекой перспективе. Ну, день, два, иногда месяц, редко год, в зависимости от собственной самодостаточности. Но на десять лет вперед не заглядывают. Просто-напросто человек в силу собственной беззаботности не может и подумать, что наступит это время, психология не позволяет ему представить, что эти десять лет пройдут.
  Будучи беспечным и живя одним днем, человек уподобляется бессмертным богам, так что библейская теория сотворения этого существа (по образу и подобию) не так уж и невозможна.
  Десять лет. Как ни крути, этот срок ошеломлял, и первые минуты Эмма никак не могла до конца осознать данный факт. Потом ей стало страшно. Как изменился мир за эти годы, какие стали люди, как выглядит она сама, подурнела, наверное, что теперь носят, как одеваются, какую музыку слушают, какое правительство в стране? Возможно ли вообще, выпав из жизни на целое десятилетие, вернуться вновь на то же место с минимальными потерями?
  Она постарела на десять лет. Воображение рисовало ей страшные картины иссохшего, морщинистого лица и сгорбленной фигуры, и слезы стремительно подкатывали к горлу. Слезы было пока единственное, что восстановилось, все остальное давалось еще с трудом - и есть, и пить, и двигаться. А вот слезы, как только и, пожалуйста.
  Чтобы отвлечься, Эмма просмотрела историю болезни. Как там сказал врач? Кто-то наверху заботится о вас... Вполне может быть. Переломы, ушибы, сотрясение мозга, разрыв селезенки ... Как хрупко человеческое тело, как уязвимо, и, вместе с тем, каким запасом прочности обладает, если ухитряется и после столького сохранить в себе огонек души.
  
  
  Пришел навестить сын. Взрослый, незнакомый мужчина в котором с большим трудом и при очень большом желании можно было узнать того мальчика, того юношу.
  Петер наклонился и прижался щекой, принеся незнакомый, чужой запах. Эмме в который раз стало страшно. Ничего в душе не всколыхнулось, то ощущение, та холодность, которую она испытывала к нему всегда, теперь выразилась в максимальной степени.
  - Мы никогда не переставали надеяться.
  Его голос не был приятен и не нес успокоения.
  - Мы?
  - Я с женой, дети. У нас их двое, мальчик и девочка.
  - Дети это замечательно, - сказала она без всякой радости, почти равнодушно.
  Наступила пауза, она становилась все больше и все тяжелее. Как ни странно, говорить было не о чем. Сын и не стремился поддержать разговор. Он казался вялым и утомленным.
  - Где похоронили отца?
  - Очень хорошее место. Очень престижное.
  - Как дела на фирме?
  - Теперь это акционерное общество. Прошлый год закончили с хорошей прибылью.
  - Акционерное? - переспросила Эмма. - И Боде согласен с этим?
  - Он умер несколько лет назад.
  Эмме расхотелось общаться дальше. Она сослалась на плохое самочувствие и поспешила выпроводить гостя. Засыпая, она подумала, что сон, как забвение, вечный, бесконечный сон не такой уж и плохой исход.
  И стоило ли там наверху так заботиться о ней.
  
  
  Ей принесли бумаги, связанные с аварией десятилетней давности, все, что удалось найти в библиотеках и архивах.
  Газеты, фотографии, копия полицейского протокола с места происшествия, заключение о техническом состоянии автомобиля до (отличный, новый, самая современная модель) и после (восстановлению не подлежит) аварии, страховой полис, в общем, множество всякого бумажного хлама. Газеты Эмма отбросила сразу, мнение людей, получающих деньги за это самое мнение, ее не интересовало. Все остальное тоже было ненужным - сумма страховки все равно не могла вернуть здоровья, автомобиль уже не восстановить, а полицейских она просто не любила всегда.
  Единственное, что задержало ее внимание, были фотографии.
   "Мерседес" с помятой крышей и развороченным капотом; казалось, машину пропустили через гигантскую мясорубку, стойки кузова вбиты внутрь салона, повсюду битое стекло, сверкающее на солнце, где-то там внутри осталась и дорожная сумка с ее кофейным набором.
  Кажется, наверху кто-то заботится о вас.
  Могильный обелиск. Кусок черного гранита с золотыми буквами "Рудольф Беккер. Покойся с миром". Тут она искренне прочувствовалась до першения в горле. Все-таки в том, что она стала такой, несомненно, была его заслуга. С ним было связано так много хорошего. Но ... их последний разговор сложился очень неприятно. Эмма вспомнила пощечину, которую отвесила мужу, удар, в который она вложила всю свою злость. Именно после этого удара машину вынесло на встречную полосу.
  Кто-то там наверху продумал все за нас ... И взял на себя всю вину.
  И все же ей было жаль.
  Эти разглядывания и воспоминания очень ее утомили.
  
  
  Она пролежала сутки без движения, никак не реагируя на внешние раздражители. Завтрак, обед и ужин остались нетронутыми, есть не хотелось абсолютно, вообще не хотелось ничего, просто опять провалиться в черноту забытья. Но и это не получалось. Наконец, Эмма не выдержала и попросила у медсестры снотворного и побольше.
  Та неопределенно пообещала и исчезла. Вместо нее пришел врач. В молчании сделал несколько кругов вокруг кровати, косясь на нетронутую пищу.
  - Хочу вам кое-что показать.
  Эмма никак не отреагировала, неподвижно уставившись в белый потолок.
  - Возможно, случай в медицинской практике не слишком уникальный, но, в моей жизни он сыграл переломное значение.
  Перед лицом Эммы, заслоняя потолок, возник большой негатив, на котором можно было угадать овалы легких, разделенные между собой прерывистыми сегментами позвоночника.
  - Попал к нам в клинику некто Маллер. Бывший чемпион мира по боксу, тяжеловес, видом напоминал быка. Кровь с молоком, просто образец идеального человеческого здоровья. Хоть бери и ставь за стекло в качестве экспоната. Так вот у этого здоровяка начался сухой кашель и не проходил недели две-три. В общем, ничего страшного, и Маллер, как все здоровые люди, не придал этому значения, но, потом по просьбе подружки, которой этот кашель не давал спать по ночам, обратился к врачам. Те делают снимок и находят подозрение на рак. Вот.
  Палец врача указал на несколько темных пятнышек, скопившихся внизу одного легкого. Потом он убрал снимок от лица женщины и сам стал его рассматривать. Он делал это так долго, что Эмма не выдержала:
  - И что?
  - Кашель не проходил, через неделю Маллеру сделали еще один, повторный снимок, чтобы подтвердить или опровергнуть первое заключение. На втором негативе пятна уже густо усеивали одно легкое и появились в соседнем, ранее чистом. Словом, типичная картина распространения раковой опухоли. Увидев это, Маллер отошел за три дня. Просто сгорел на глазах, не дождавшись результатов глубокого биохимического анализа.
  - И такими вот веселыми историями вы развлекаете своих больных, - недовольно проворчала Эмма.
  - Дело в том, что у него не было никакого рака. Просто редкая инфекция. Перед этим Маллер ездил на соревнования куда-то в Азию и, по-видимому, там и подхватил местную заразу. Штука не самая страшная и отнюдь не смертельная. Неделя антибиотиков и никакого следа бы не осталось. А Маллер умер оттого, что перестал верить и перестал бороться.
  
  
  И столь простой прием возымел действие.
  Если кто-то там наверху, очень могущественный, не желает, что бы она умерла, то, наверное, было бы очень большим грехом и неуважением обидеть его и перестать бороться. А то он, еще чего доброго, осерчает и отменит свое покровительство.
  Это оказалось переломным моментом. Теперь у Эммы появилась цель, и существование приобрело смысл.
  
  
  Проснулась она совсем в другом настроении. Голодная и исполненная холодной ярости на саму себя. Первое, что увидела, были белый потолок и стены. Теперь она ненавидела этот цвет и всю жизнь будет его ненавидеть. Эмма сразу потребовала завтрак, превозмогая боль и неприятные ощущения, заставила себя съесть все, что принесли. Потом позвала доктора.
  - Я хотела бы сегодня же выписаться отсюда.
  Врач отрицательно покачал головой.
  - Это невозможно.
  - Почему?
  - Ну, подумайте сами. Вы столько времени пробыли без движения, теперь потребуется обследование, чтобы удостовериться в отсутствии негативных последствий для организма. В конце концов, вам придется заново учиться все делать: поворачиваться с боку на бок, сидеть, ходить, делать элементарные движения. Ведь младенец, когда рождается, не может сразу жить самостоятельно.
  - Я не младенец.
  - Несомненно. Но, тем не менее ...
  - Весь необходимый осмотр и все процедуры я смогу сделать и дома. А здесь я оставаться больше не могу, не хочу и не буду.
  После часа пререканий ей удалось сломить сопротивление врача. Но тут возникло новое, неожиданное препятствие - оказалось, что ей некуда выписываться.
  
  
  Конечно, Петер приглашал к себе домой, но Эмма категорически отказалась.
  - Нет, прости, я не хочу быть обузой всем вам.
  Дело было не в обузе. Она с ужасом представила, как будет лежать беспомощная, а вокруг будут сновать родные. Внуки с детской бесцеремонностью будут рассматривать полупарализованную бабулю, невестка тайно злорадствовать за закрытой дверью и все будут следить за ее мучениями.
  Публичное сочувствие страшило больше всего. Она была подобна дикой кошке, которой требуется тихая нора, укрытие, где вдали от посторонних глаз можно зализать раны и поправиться. Быть на виду в момент слабости - что может быть хуже. И лишь потом, гордо выгибая спину и распуская коготки, можно выйти на мир - гордой, сильной, свободной.
  
  
  На следующий день сын посетил ее вместе с главным юристом "Беккер и Шульце". Тот был молод, деловит, важен и очень самоуверен. Раньше, в ее время, таких не было. А может, она просто уже не помнила.
  - Госпожа Беккер, мы все очень рады, что вы хорошо себя чувствуете, и надеемся, что вы еще поможете процветанию фирмы своим опытом и талантом.
  Эмма снисходительно склонила голову. Знал бы он ее настоящие таланты, мальчишка.
  - Чтобы не утомлять вас, я очень кратко остановлюсь на основных моментах. Госпожа Беккер, за время вашего отсутствия, в результате акционирования предприятия произошло некоторое распределение уставных долей учредителей фирмы и акционеров.
  - Видишь ли, мама, - вмешался Петер, - на момент смерти отца он владел основной частью имущества предприятия, естественно, что потом его права перешли к тебе. Но, потом, за счет расширения дела, новых финансовых вложений и появления новых совладельцев, твоя доля в процентном отношении уменьшилась.
  - Именно так, - подтвердил юрист.
  - В настоящий момент, мама, ты владеешь десятью процентами имущества "Беккер и Шульце", - продолжил сын, - и я хочу сказать, что за все это время в результате деятельности компании на твой счет набежала довольно крупная сумма денег, которой ты вправе распоряжаться, как пожелаешь. Поскольку ты не хочешь оставаться в больнице, то могла бы купить себе дом и переехать туда жить. Что скажешь?
  - Это было бы замечательно, - согласилась Эмма.
  - Тогда я пришлю агента по недвижимости, вы вместе что-нибудь выберете. И, напоследок, некоторые мелочи. Пока ты болела, как уже говорилось, произошло расширение компании. Тебе, как владельцу доли имущества, требуется подписать некоторые бумаги.
  Юрист придвинул папку, на которой лежала стопка бумаг, и протянул ручку. Эмма не спешила ее взять.
  - Я должна их сперва просмотреть.
  Петер с юристом переглянулись, ей показалось, что они были недовольны.
  - В принципе, это просто формальность, - сказал сын. - Мы просто не хотели зря тебя нагружать. Но, если хочешь, то конечно, можешь почитать, это твое право.
  - А какова твоя доля, Петер? - спросила Эмма.
  - Тридцать три процента.
  Когда они ушли, она немного полежала, прикрыв глаза. Такие беседы все еще утомляли, организм, столько времени пробывший в режиме бездеятельности, с трудом привыкал к тому, что надо шевелиться, двигаться, говорить, думать, притворяться. Как хорошо не делать вообще ничего. Может в этом и есть счастье, утонуть в забытье, уснуть и не вернуться, и не знать более этот суетный мир с его проблемами, заботами, долями капитала, ошибками и предательствами.
  Пытаясь прогнать грустные мысли, женщина просмотрела оставленные бумаги. Результат, по ее мнению, был печальным. То дело, которое они начинали с мужем, то, во что она вложила столько сил, ума, здоровья стало ничьим. Теперь оно не принадлежало ни ей, ни покойному Рудольфу, ни их семье, теперь всем владели незнакомые ей люди и именно они решали теперь его судьбу и его будущее. Десять плюс тридцать три. Сорок три процента, которые они имели с сыном, уже не могли управлять всем.
  Подобное испытывает женщина, когда отдает выращенного и воспитанного ею сына в чужую семью, к другой женщине. Вот он уходит, может, навсегда, и ты уже не будешь иметь над ним прежней власти, оказывать влияние, требовать подчинения, претендовать на внимание. Увы, Эмма не могла сравнить эти чувства. Она упустила момент, когда сын удалился от нее, и, кроме того, она никогда не уделяла ему столько времени и внимания, чтобы осознать боль потери.
  И ее подпись тогда значила очень много, почти все.
  А теперь эта закорючка превратилась просто в формальность.
  Пока она такая, как есть, беспомощная и неподвижная, она не в силах на что-то повлиять и не в силах ничего изменить. Щепка, несущаяся в потоке грязной воды по брусчатке мостовой в неизвестность.
  
  
  Начать пришлось с самого малого. Пальчики на руке сжать в кулачок, потом разжать. Казалось бы, ничего сложного, но не для нее, потому что после десятка повторений запястье наливалось тяжестью, немело и отказывалось подчиняться. Терпя боль, она заставляла себя сделать еще несколько движений и, обессиленная, замирала. Потом все начиналось сначала. И так до бесконечности, целый день, сжав зубы, до чертиков в глазах, все более ожесточаясь на свою беспомощность и свирепея от этого.
  Врач пытался сдержать ее рвение.
  - Спокойнее, госпожа Беккер. Поберегите себя. Мне не по себе, когда я вижу подобное.
  Эмма соглашалась, но стоило ему удалиться за дверь, продолжала делать по-своему, приводя в ужас медперсонал. Зато через неделю она могла уже поднимать вверх руки и поворачивать шею. Всю эту неделю у нее брали различные анализы и что-то исследовали.
  
  
  Эмма задала вопрос, который мучил ее все последнее время.
  - Я просмотрела историю болезни, согласна, это впечатляет. Но, все же я не специалист и не смогу правильно оценить масштабы и последствия произошедшего со мной. На что я могу надеяться в дальнейшем?
  Врач не спешил отвечать. Поскреб подбородок, вздохнул, поправил рукав белого халата, лишь потом поднял на Эмму глаза.
  - Вы уверены, что хотите знать правду?
  - Да.
  - Вы уверены, что примите ее стойко?
  Внутри у Эммы появился противный холодок.
  - Да.
  - Ну что же, пусть будет так.
  Он долго устраивался на стуле.
  - Если быть откровенным до конца, то я не верил, что вы вообще останетесь жить после аварии. С таким количеством переломов и внутренних травм. Но чудеса еще случаются. После были долгие годы без движения и в беспамятстве. В подобных случаях многие функции организма безвозвратно атрофируются и приходят в негодность, нервная система утрачивает способность действовать. И опять вы опровергли все каноны. Но, госпожа Беккер, все равно мой прогноз малоутешителен. У всякого чуда есть предел. Некоторые кости срослись неправильно, две очень неправильно, мышцы ослабли, суставы вышли из строя. Конечно, опасности для жизни больше нет, но на полное восстановление всей жизнедеятельности, я имею в виду нормальную жизнедеятельность, шансов мало. Их почти нет. Как не больно мне это говорить, но вас ждет инвалидность. Полная инвалидность.
  Эмма собрала все силы, что сдержать эмоции. Хотелось кричать, бить руками, качаться по постели, но всего этого она была не в состоянии делать. Единственное, что она могла, это плакать. Но только представить - слезы ручьями текут по отвислым щекам, а ты даже не в силах размазать их, потому что руки устанут так часто подниматься. Не врача же просить подтирать платочком.
  Она выдержала и ничем не проявила своего потрясения.
  - Спасибо, что не стали меня обманывать.
  - Это мой долг.
  После этого разговора она стала заниматься в два раза интенсивнее.
  
  
  Ее посещали.
  Журналисты по очереди пытались взять интервью, на время она превратилась в местную достопримечательность; Эмма категорически отказалась встречаться с ними. Приходила невестка и утомила ее за пять минут своим словесным бредом. Единственное удовлетворение Эмма испытала от мысли, что не ошиблась тогда, давно, в оценке дочери Айнхорна. Пустая самодовольная дурочка выросла в обыкновенную дуру, хорошо усвоившую лишь одно занятие - трату денег. Чувства обеих женщин в этот момент были сходны, и они расстались с облегчением; одна выполнив долг приличия, вторая, наконец, оставшись одна.
  Единственным, чьего визита она всегда ждала, был агент по продаже недвижимости. Эмма и думать не могла, что будет с таким упоением и азартом подбирать себе будущий дом. Поистине, для каждого поступка есть свое время ... А ведь когда-то строила из себя невесть что - мне не нужен дом, мне требуется свобода. Дура. Дом это крепость. Дом это ниша. Дом это место, где сердце бьется ровно, а душа отдыхает. Дом это трамплин, с которого ты ныряешь в омут жизни. От силы толчка и надежности опоры зависит дальность и высота прыжка.
  Агент, который вначале был счастлив получить такую клиентку, в свою очередь, стал быстро терять энтузиазм. Он еще не встречал в своей карьере более привередливого заказчика, такого дотошного и влезающего в каждую мелочь.
  - А каково направление окон по сторонам горизонта ...
  - Какова высота потолка на втором этаже ...
  - Насколько широка лестница и как круты ступени ...
  - Не слишком ли мала толщина стен ...
  - Какова роза ветров в месте расположения дома ...
  И так далее, как будто она собиралась прожить в этом доме вечно, а, может, и пережить его.
  Наконец дом был подобран, темно-серого цвета, с пышным садом вокруг, у подножия холма, он понравился Эмме сразу, как только она увидела фотографию. Были кое-какие мелочи ее не устраивающие, но деньги решали эту проблему. Пришла пора выписываться.
  
  
  Прощаясь, лечащий врач выглядел излишне серьезным.
  - Госпожа Беккер, разрешите, я буду с вами искренним?
  - Неужели есть что-то плохое о моем здоровье, чего я не знаю?
  - Господа Беккер, вы самая потрясающая женщина, в смысле, больная, которая мне встречалась. Поверьте, это не просто комплимент.
  - Я знаю о своих достоинствах.
  Доктор по-мальчишески покраснел.
  - Я абсолютно серьезен, - он начал горячиться. - Я утверждал, что вы останетесь инвалидом. Теперь мне стыдно за свою самоуверенность. Потому что это не так. Я ошибся. Я просто механически сложил известные мне факты, но не учел самого главного - силы воли и желания. Госпожа Беккер, у вас впереди много трудных и тяжелых дней, но теперь я верю, что у вас все получится, и вы всех нас еще очень и очень удивите.
  
  
  Сам, того не подозревая, он заставил ее дойти до конца. В минуты слабости, когда жизнь становилась ей противна, когда хотелось бросить все, когда черное десятилетнее забытье казалось счастьем и избавлением от всего, именно горящие глаза врача толкали ее дальше, за грань, казалось, невозможного.
  Долгие восемь лет она карабкалась к миражу нормальной жизни. От почти парализованного положения на койке до инвалидной коляски и осторожных прогулок с тростью.
  Постепенно существование приобрело свою нудную размеренность. Чем меньше ей приходилось уделять времени врачам, тем больше становилось вокруг обыденности. И вот в один из дней вдруг оказалось, что не надо никуда ехать и не надо встречать очередного эскулапа. Все, чем современная медицина могла ей помочь, она сделала.
  И Эмме пришлось искать новую сферу приложения собственных сил и свободного времени.
  
  
  Часто приходила мысль, что ей, в отличие от множества людей, удалось прожить за один раз несколько жизней. Нет, действительно, разве похожи друг на друга годы, прожитые в детстве, юности, зрелости и сейчас. Разве возможно сказать, что они связаны с одним и тем же человеком.
  Наивная девчонка, уставившаяся на мир восторженными глазами, и свято верящая в книжные легенды. Ее она любила больше всего, не зная, почему и за что. Просто любила и все, наверное, именно за наивность. Потом место девочки заняла девушка, стряхнувшая с себя налет непосредственности и начавшая понимать, что не все так гладко в жизни, как на страницах романов. Девушку сменила женщина, хлебнувшая горького вкуса "Ходейды". Зрелость и хищность, воля и безжалостность вытеснили чуткость и опасение причинить боль.
  И, закономерный финал, - одинокая старуха, цепляющаяся за сохранившиеся у нее иллюзии, потому что больше ничего у нее не осталось. И, если иллюзии это единственное, что держит ее на этой земле, то необходимо укреплять их и пытаться превратить в реальность.
  С каждой новой жизнью она безвозвратно теряла знакомых, друзей, идеалы, мечты, надежды, принципы; словно господь-бог-повар громадным тесаком как ломти хлеба отрезал ее очередную ипостась. Вжик - до свидания постельное белье в цветочек и любовные романы. Вжик - мы никогда больше не увидимся, бабушка.
  А ведь так и должно: новая жизнь потому и новая, что начинается с чистой страницы и ее не отягощают воспоминания о прошлом. Цепляясь за прошлое, мы предаем настоящее и обрекаем будущее.
  Теперь у нее было много времени размышлять и философствовать, времени, свободного от процедур, визитов докторов, приемов лекарств, уколов, развивающих упражнений, массажа и так далее. И оказалось, что свободного времени много, очень много. В ее годы оно должно было лететь вскачь и подпрыгивая, стараясь увлечь поскорее в могилу.
  Но время тянулось, бесконечное и бессмысленное.
  Жизнь пуста, если в ней не расставлены вешки и не указаны ориентиры в тумане неопределенности.
  Эмме требовались новые вешки.
  
  
  - Кто еще имеет десять или более процентов акций компании?
  Петер ответил не сразу. Посмотрел искоса, положил на свою тарелку салат из креветок, попробовал и недовольно скривился. Потом неторопливо вытер губы салфеткой.
  - Кроме тебя, никто.
  - Как обладатель крупной доли акций я имею права участвовать в управлении компании и присутствовать на заседании совета директоров?
  - Несомненно.
  - На каком этаже находится зал заседаний совета директоров?
  - На третьем.
  - Чтобы забраться по лестнице на один этаж мне требуется не менее пятнадцати минут, - с удовольствием проговорила Эмма. - Цепляешься палкой за стойку перил, подтягиваешься, словно улитка вверх на одну ступеньку, фиксируешь свое положение ...
  - Там есть лифт, - прервал ее Петер. - Чего ты хочешь?
  - Каждый четверг ты будешь обедать со мной и подробно докладывать обо всех делах компании за прошедшую неделю. Я должна быть в курсе всего, что там происходит.
  - А если я откажусь?
  - Каждое утро работники офиса будут лицезреть цирковой номер: старая калека на инвалидной коляске штурмует лестничные проемы.
  - И ты сделаешь это? - сын внимательно всмотрелся в лицо матери. Эмма не отвела глаз, чувствуя свое превосходство над ним. Он кивнул головой. - Конечно, сделаешь. Хорошо, я согласен, мы будем обедать у тебя по четвергам.
  
  
  Как только Эмма убедилась, что выдержит часовую прогулку с палкой, она посетила центральный офис "Беккер и Шульце". Внешний вид здания ее удовлетворил - высокий белый монолит с зеркальными стеклами окон выгодно выделялся среди окружающих построек. Именно таким образом должно выглядеть главное здание ее компании. Ее ... Эмма очень желала, чтобы так и было.
  Она оперлась о протянутую руку Петера и выбралась из лимузина. По широкой, гранитной лестнице они поднялись к стеклянным дверям, прошли сквозь них и оказались в огромном, просторном холле. Внутри здания царили чистота и изысканная красота современного интерьера. Мраморные полы, отделанные плиткой стены и искусственные растения вперемешку с пейзажами в золоченых рамах.
  Петер провел ее по всем этажам и с каждой минутой проведенной здесь, Эмма все более переполнялась гордостью от увиденного. А ведь все было начато с воровства электричества у соседей.
  Служащих на их пути встречалось немного, они кротко здоровались и, скользнув деланно-равнодушным взглядом по ее фигуре с палкой, торопились дальше. В конце концов, Эмма решила для себя, что никогда больше не появится здесь в таком беспомощном состоянии.
  - Госпожа Беккер!
  В тишине серых коридоров громкий голос коробил слух. Эмма обернулась.
  - Госпожа Беккер, это, в самом деле, вы? Какое счастье.
  Пожилой мужчина смотрел на нее с таким обожанием, что женщина сразу и невольно прониклась к нему симпатией.
  - Простите, мы знакомы?
  Он подошел вплотную и стал выглядеть совсем стариком, со сморщенной кожей лица и редкими торчащими волосиками на голове. Зато глаза сияли.
  - Госпожа Беккер, вы меня не помните?
  Эмма повела плечами, вопросительно посмотрела на сына, потом перевела взгляд обратно на мужчину.
  - Нет.
  - Ну, как же. Я начинал работать вместе с вашим покойным мужем. Мы помогали ему в разработке приборов.
  Что вначале у мужа было два помощника, она помнила. Но их облик, как звали - все эти детали совершенно вылетели из головы.
  - Вы должны меня помнить. Моя фамилия Цеммерман.
  - Ну конечно я вас помню, господин Цеммерман, - приветливо улыбнулась Эмма. - Как поживаете?
  - Спасибо, хорошо. Госпожа Беккер, у меня к вам небольшая просьба.
  - Какая?
  - Руководство компании собирается уволить меня на пенсию. Я же хочу продолжать работать здесь и дальше.
  - Вот как.
  Эмма посмотрела на Петера. Тот никак не реагировал, демонстративно рассматривая картину на стене. А ведь в его глазах мы одинаковы - вдруг пришло к ней понимание. Старые, отбегавшие свое, клячи, место которых на свалке. Отработанный материал.
  - Господин Цеммерман, вас никто не уволит. Идите спокойно работайте.
  - Большое спасибо, госпожа Беккер.
  Старик смешно раскланялся и удалился шаркающей походкой. Лишь после этого Петер соизволил высказаться:
  - От него уже нет никакой пользы.
  - За что его хотят уволить?
  - Откуда я знаю.
  Эмма возмущенно фыркнула.
  - Человек хочет работать на компанию. Можно подыскать ему занятие по его силам. Зато все остальные сотрудники будут знать, что фирма бережет и заботится о своих старых работниках. Это повысит имидж фирмы и прибавит всем положительных эмоций.
  - За любое занятие по его силам, - скептически заметил Петер, - ему придется платить за весь его стаж. Что составит немалые деньги. Хотя любая девчонка с улицы сделает то же за гроши. Держать его здесь невыгодно. Мы не можем заниматься ненужной благотворительностью.
  - Хорошо, если вопрос упирается в деньги, можешь платить ему из моих дивидендов.
  - Ну, что ты, мама. Это уже крайность.
  - Петер, обещай мне, что мистер Цеммерман не будет уволен.
  - Обещаю, - легкомысленно отмахнулся тот. - Что ты зациклилась на этих мелочах? Давай пройдемся дальше.
  Они еще около часа осматривали офис компании, и Эмма определила для себя два основных вывода. Первый - нынешнее состояние дел в компании оставляло благоприятное впечатление. Конечно, могло быть и лучше, если бы она не была в силу обстоятельств отстранена от управления. Но, ведь могло оказаться и хуже. И второй - в своем нынешнем состоянии она не имеет возможности эффективно участвовать в управлении. А участвовать необходимо.
  
  
  - Мы собираемся продать два отделения фирмы. Производство весов и измерение влажности.
  - Зачем? - зло спросила Эмма.
  Было ощущение, словно от тебя отрезают кусок твоей плоти, причем делают это с холодным пренебрежением мясника на рынке.
  Петер ответил не сразу. Было очевидно, что разговор на подобную тему его тяготит.
  - Они не приносят прибыли.
  - Надо лучше работать. Надо организовать дело так, чтобы была прибыль.
  - Это потребует слишком больших затрат сил и средств.
  - Подожди, - она старалась держаться поспокойнее, - разве на рынке нет спроса на весы и ... на всю продукцию этих отделений?
  - Есть. Но существуют и конкуренты, которые не позволяют нашей технике продаваться в должном объеме.
  - Значит надо бороться за заказчиков. Сколько у тебя людей в отделе сбыта?
  Петер задумался: - Если честно, не знаю. Несколько десятков, наверное.
  - Вот видишь. А я с такими делами справлялась в одиночку.
  - Тогда были другие времена и другие условия. В общем, совет директоров уже принял решение по этим двум отделениям.
  - Ну и что. У тебя тридцать три процента акций, у меня десять, это почти контрольный пакет. В наших силах не допустить этой продажи.
  - Они не приносят прибыли, - повторил Петер устало. Так устало, что стало ясным - дальнейший разговор бесполезен.
  
  
  Когда сын ушел, она долго сидела в задумчивости за столом с грязной посудой.
  В последнее время ей все чаще казалось, что вся ее жизнь похожа на этот стол. Ты что-то делаешь, суетишься, готовишь, сервируешь блюда, проявляешь кулинарные изыски, а потом приходит толпа, проглатывает все, не глотая, и убирается прочь, оставляя после себя испачканные простыни и воздух, пропитанный выпущенными газами.
  Ее сын разочаровывал ее все больше и больше. Да, можно создать акционерное общество, можно собрать любой совет директоров, нанять лучшие головы и умы, но если нет единой воли, если нет единой силы, которая бы однажды выбрала курс и твердо придерживается его, то никакого толка в этом не будет, и все усилия будут растрачены напрасно.
  Петер был бесхребетен. Безвольный и слабый человек, случайно оказавшийся у руля огромной производственной компании. И теперь эта компания уверенно теряла свои позиции. Пусть по чуть-чуть, пусть незаметно, кусочек там, уступка здесь, но, однажды, вдруг окажется, что отступать дальше некуда, потому что уже ничего не осталось.
  Надо было что-то срочно предпринимать. А иначе все эти годы в коме, все жертвы, принесенные ею, окажутся напрасными.
  Кстати ... Поддавшись мимолетному импульсу, она позвонила в центральный офис "Беккер и Шульце", представилась и попросила разыскать мистера Цеммермана. Через несколько минут поисков ей сообщили, что мистер Цеммерман, к сожалению, подойти не в состоянии, поскольку уволен и больше не числится в списке сотрудников компании. Может быть, его заменит кто-то другой?
  Эмма холодно поблагодарила и повесила трубку.
  
  
  Молодого человека звали Филипп. Он был высоким брюнетом, имел широкие плечи, обаятельный взгляд и математический склад ума. Этакая помесь от взятых вместе Шварценеггера, Коперфильда и Эйнштейна до эмиграции. И, как утверждали люди, его рекомендовавшие, помесь талантливая и многообещающая. Что же, если это так, то его качества, характер и воспитание подходили ей. Более того, с самой первой их встречи Эмме казалось, что она лучше этого молодого человека знает, на что он способен и чего хочет добиться в этой жизни. Конечно, данный вывод в сильной степени отдавал самоуверенностью, но после пережитого и сделанного плюс возраст, она могла себе это позволить. Поиски необходимого типажа обошлись ей в кругленькую сумму, но этих денег было не жалко. Перспектива стоила дороже любых денег.
  Она приняла Филиппа сидя в инвалидном кресле. Предложила сесть и долго разглядывала; молодой человек, в свою очередь тоже шарил по ней своим бесцеремонным взглядом. Все происходило в тишине и, казалось, что вот-вот при скрещивании двух пар глаз произойдет разряд.
  Он не боялся ее, что ей нравилось и не нравилось. Нравилось, потому что это подтверждало его независимый характер. Не нравилось, потому что Эмма не чувствовала над ним превосходства. Да, времена изменились, раньше молодые люди не смотрели так дерзко на старух.
  - Хочу предложить вам работу.
  Молодой человек никак не отреагировал.
  - С некоторых пор у меня появилась потребность в помощнике. Умном, надежном, преданном. Заниматься придется разным. Людьми, бумагами, финансами, много ездить и много думать. Иногда придется выполнять специальные мероприятия, связанные с риском для жизни. Конечно, все будет соответственно оплачиваться.
  Эмма сделала паузу для ответа. Филипп оказался краток.
  - Можно попробовать.
  Как-то было все слишком официально и серьезно. Не хватало сумасшедшинки.
  - Хочу сразу предупредить, попытка стать моим любовником безнадежна. Во-первых, я не в вашем вкусе, во-вторых, вы не в моем вкусе. Кроме того, со мной в моем теперешнем положении, - Эмма постучала по подлокотнику кресла, - это не доставит вам никакого удовольствия, а мне самой это давно неинтересно. Вам все понятно?
  Филипп усмехнулся.
  - Абсолютно.
  - Тогда этот вопрос будем считать закрытым. Далее, договоримся на будущее. Если вас что-то не будет устраивать, то сразу сообщайте мне. Если у меня будут к вам претензии, вы узнаете об этом первым и незамедлительно. Будем искать компромисс, не получится, мы тут же разойдемся. Во время работы от вас потребуются ежедневные подробные отчеты, пусть даже вы весь день пролежали на пляже или в номере с очередной блондинкой. Даже когда человек не занят физически, его мозги работают.
  - Говорят, что есть такой удобный вид связи, как телефон.
  - Мне интересны ваши мысли по моим проблемам. Вид бумаги на столе, по-моему, более способствует анализу, чем телефонная трубка в ухе. Еще. Не бойтесь принимать решения, вы единственный отвечаете за успех поставленной задачи. Я лишь ее ставлю и хочу иметь положительный результат.
  - Что я должен делать?
  - Вначале вы отправитесь на северное побережье Африки. Необходимо отыскать кофе в зернах сорта "Ходейда". Это очень редкий сорт и это должно быть настоящее кофе, а не какая-нибудь современная подделка. На первый раз будет достаточно привезти пару килограмм.
  - Ненавижу кофе.
  Эмма оставила его реплику без внимания.
  - Когда я должен уехать?
  - Немедленно.
  
  
  Филипп уехал утром следующего дня, первой весточкой была вечерняя телеграмма из Каира. "Доехал, жив, голоден". Эмма только усмехнулась, несомненно, с чувством юмора у него был полный порядок. Далее телеграммы приходили строго каждые двадцать четыре часа.
   "Акклиматизируюсь".
   "Акклиматизация продолжается успешно".
   "Обгорел на пляже".
   "Отхожу после пляжа. Отлеживаюсь".
   "Лечусь у местных девушек. Берут дорого, но работают с душой".
   "Настоящая Ходейда продается в каждой второй лавке".
   "Отравился, дегустируя настоящую Ходейду. Отлеживаюсь".
   "Упал с верблюда, вывихнул ногу. Отлеживаюсь".
   "Отлеживаюсь. Натер мозоли".
  Если первые послания Эмма воспринимала спокойно и даже с удовольствием, отдавая дань интеллекту своего помощника, то на втором десятке стала злиться. Неужели она ошиблась в выборе, не разглядев за надежной внешностью пустомелю, лентяя и фигляра.
  Когда ее терпение почти истощилось, и настроение было близко к почти истеричному, вместе с телеграммой пришла посылка. Небольшой картонный ящик, густо облепленный надписями на непонятной вязи. Внутри, на самом верху содержимого, лежала карта побережья с куском Каира в верхнем углу и разбросанными повсюду нарисованными кружочками с цифрами внутри. Как оказалось, каждому кружочку соответствовал мешочек, заполненный зернами кофе.
  Эмма никогда не думала, что ей будет так страшно засунуть руку внутрь первого мешочка и коснуться гладких боков. Ничего, никаких импульсов или знаков. Она затаила дыхание. Второй мешок - то же самое. После пятого ее стала охватывать паника. А вдруг дар утрачен навсегда, ушел и никогда его уже не вернуть?
  Предпоследний мешок ожег ее огнем, только она коснулась ткани, и Эмма поняла, вот оно. А когда подушечки пальцев зашлись от острого ощущения, слезы без всякого спроса хлынули из глаз. Но это были слезы счастья, впервые за долгое время.
  Эмма тут же позвонила в Каир.
  - Поздравляю, вы нашли.
  Филипп отреагировал спокойно.
  - Какой номер?
  Она назвала.
  - Так, так, - было слышно, как шелестит бумага. - Забытая богом деревня и старая плантация, заросшая травой. Что делать? Купить плантацию? Или всю деревню?
  - Не надо. Я думаю, десяти килограмм кофе будет достаточно.
  - Хорошо, они будут у вас через три дня.
  
  
  С красивым бронзовым загаром он еще больше походил на удачливого коммивояжера. В одной руке папка, в другой чемоданчик. Тяжелый, судя по тому, как напряглась рука.
  - Ваш заказ, - Филипп поставил чемоданчик на стол.
  Эмма сдержалась и не полезла сразу открывать, смотреть и щупать. Хватит мелодраматических сцен. Увидев, что женщина ждет, Филипп положил рядом с чемоданчиком папку.
  - Мои отчеты за прошедшее время.
  - Хорошо. Зарплата и премиальные переведены на ваш счет. Как себя чувствуете? Вы устали, требуется отдых?
  - После побережья? Мадам, наверное, изволит шутить?
  - Мадам изволит проявлять заботу о своих сотрудниках, - поддержала Эмма его тон. - Если отдых не нужен, тогда даю вам пару дней на личные дела, потом срочно займетесь вот этим.
  Она подала ему лист бумаги.
  - Что это?
  - Я рисовала сама, поэтому пропорции рисунка не совсем правильные. Это чашка, предположительно часть сервиза, очень старая, я думаю, не ранее тринадцатого века. Возможно Южная Саксония, автор неизвестен. Я не знаю, сохранилась ли еще хоть одна такая чашка, но если да, вы должны отыскать ее. Музеи, архивы, частные коллекции, выставки, черные рынки, антикварные лавки. Давайте объявления, устанавливайте связи, обещайте денег. Любые возможные и невозможные способы.
  - Расходы?
  - Неограниченные, в пределах разумного.
  - Отчеты обязательны?
  Эмма посмотрела на лежащую перед ней папку, вспомнила телеграммы. Кажется, это вносит свою приятную разнообразность в ее жизнь. Кроме того, пусть оттачивает чувство юмора. Постарается, не будет проблем с написанием мемуаров "Моя служба у Эммы Беккер" или нечто в этом роде.
  - Обязательны. А теперь ступайте. Ваши дни отдыха начались.
  
  
  Все старые люди чуточку телепаты. Прожитые годы обостряют их ощущение механизма равновесия в этом мире, дают им понимание скрытых причин происходящего. Их богатый опыт - это картотека, где каждое случившееся в настоящем событие тут же становится в ряд с аналогичными, имевшими место быть ранее, и простой статистический анализ выдает наиболее вероятный вариант продолжения.
  Эмма чувствовала, знала, что с ее сыном что-то происходит и это связано со здоровьем Петера. Его смерть оказалась неожиданностью, и все же не удивила; словно она давно предполагала подобный исход.
  Потом началась тяжба по наследству, беременность этой шустрой секретарши (секретутки - вспомнилось когда-то прочитанное определение), итог этой беременности и итог тяжбы. И эту беременность, смешно сказать, она предчувствовала. Жена сама виновата, мужу всегда надо уделять больше внимания, чем он заслуживает, иначе образовавшуюся пустоту заполнит кто-то другой.
  А когда, вроде бы, каждому было роздано по заслугам, и жизнь опять должна была приобрести свою монотонную размеренность, к ней пришло письмо. В нем было только три фотографии: лицо совсем маленького ребенка в трусиках, еще ничего не зная, Эмма решила, что это девочка, на втором снимке только маленькие ножки, пухленькие, ничем не примечательные на первый взгляд, на третьем эти ножки крупно. Только теперь можно было заметить, что стопа ребенка имеет дефект, столь ей знакомый - большие пальцы вывернуты наружу.
  
  
  Спустя неделю после отправленного письма Елена Симсон получила официальное приглашение посетить госпожу Беккер. В указанное в приглашении время за ней приехала машина и вместе с ребенком увезла за город.
  До этого Эмма видела секретаршу только один раз, мельком, но абсолютно не запомнила, как та выглядит. Теперь смогла внимательно рассмотреть. Так, ничего особенного. Перед ней стояла обычная, ничем не примечательная, молодая, голодная хищница. А, впрочем, кого она ожидала увидеть после всех событий?
  - Ну?
  - Что ну? - Елена держалась из последних сил, но не отводила глаз. Перед тем, как выехать, она наглоталась успокоительного, пока помогало.
  - Что вы хотели от меня, милочка?
  - Кажется, это вы меня пригласили.
  Надо было срочно ставить эту молодую нахалку на место.
  - Я получила фотографии.
  - Я подумала, может вам будет интересно посмотреть на свою внучку.
  - Внучку? - хмыкнула Эмма.
  - А разве вы в этом сомневаетесь?
  - Еще как. Вы не напомните мне результаты экспертизы по установлению отцовства Петера?
  - Ошибка или обман.
  Елена чувствовала, что еще чуть-чуть, и она не выдержит, сорвется. И тогда либо нагрубит, либо расплачется. К ее счастью, Эмма уже приняла решение. Что же, это будет даже интересно, разоблачить эту наглую дурочку. А, может, в глубине души она допускала ничтожно малую возможность того, что ... Нет, этого просто не может быть.
  - Хорошо, слушайте и запоминайте. Видеть вас и слушать вас, фройлен Симсон, не доставляет мне ни малейшего удовольствия. И я бы с удовольствием отправила вас вон и с радостью забыла, но, ребенок еще мал, и ему необходимы мать и молоко. Поэтому вы останетесь пока здесь. И зовите меня госпожа Беккер. Это понятно?
  - Понятно.
  - Понятно, госпожа Беккер, - назидательно поправила Эмма.
  - Понятно, госпожа Беккер, - повторила Елена, сдерживая ярость.
  - Далее. У вас с ребенком будет своя отдельная комната. Выходить из нее и перемещаться по дому только с моего разрешения. Всякие прогулки тоже только с моего дозволения. Сейчас тепло, можно открыть в комнате окно и дышать свежим воздухом. О поездках в город забудьте. Никаких звонков, никаких писем, никаких лишних разговоров, естественно, никаких связей с прессой или с кем-либо еще. Если что-то захотите, только с моего ведома. И никакого секса, милочка. Это понятно?
  - Понятно, госпожа Беккер.
  - Может быть, есть какие-нибудь пожелания или возражения?
  - Есть.
  - А они меня не интересуют, милочка. Если мои условия вас не устраивают, можете убираться вон. Ребенок останется.
  - Сидение в четырех стенах пагубно отразится на моей психике и на моем настроении. А это сразу почувствует малышка.
  - Милочка, если вам не нравится, подите вон, - ласково предложила старуха.
  - С ребенком.
  - Без.
  - Я заявлю в полицию, и все узнают, что вы занимаетесь похищением детей.
  - А я заявлю, что вы невменяемы и вас лишат права материнства. Остаток жизни проведете в психиатрической клинике. Еще возражения есть?
  С силой прикусив изнутри щеку, Елена изогнула губы в почтительной улыбке.
  - Я со всем согласна, госпожа Беккер. Только мне необходимо забрать кое-какие свои вещи.
  - Хорошо.
  Отдав необходимые распоряжения по дому, Эмма отправила телеграмму на адрес последнего местонахождения Филиппа.
   "Немедленно приезжайте. Очень важно".
  
  
  Старуха невзлюбила ее, это стало понятно сразу. Вполне логичное и объяснимое поведение, и к этому Елена была готова. Еще бы, совратила мальчика, а для матери ее сын в любом возрасте мальчик, теперь на деньги претендует. Нет, таким никто не симпатизирует.
  Но, зато ей снова дали шанс, дала эта старуха, и было бы величайшей глупостью становиться в независимую позу и этот шанс не использовать. Только не надо спешить и горячиться. Терпеть. Терпеть и ждать. Продумать свое поведение и до поры до времени спрятать коготки. Сейчас ее оружие - кротость, покорность и ребенок. Ни одно бабушкино сердце, будь оно хоть из нержавеющей стали, не устоит перед лепетом младенца. Память того времени, когда сама нянчила, обязательно сработает. Материнский инстинкт, он с возрастом только усиливается, в отличие от полового. Как она сказала? Никакого секса. Намекает, старая ведьма, намекает на то, кто я по сути. Хотя все люди занимаются проституцией, пусть не тело продают, а душу, так ведь еще неизвестно, какой вид торговли хуже.
  Свой замысел Елена принялась осуществлять в первую же ночь. Когда настало время кормления, она осталась лежать в кровати. Ребенок проснулся, начал кряхтеть, потом принялся плакать. Елена не подходила до тех пор, пока в коридоре не послышался скрип движущейся коляски. Когда старуха открыла ключом дверь, ребенок уже жадно хватал подставленную грудь.
  - В чем дело, почему ребенок плачет?
  - Не знаю, что-то его беспокоит. Может новое место. А, вообще, мы привыкли вечером много гулять на свежем воздухе. Тогда и сон, и аппетит будут в полном порядке.
  Старуха недовольно поворочала челюстью и, не проронив ни слова, удалилась.
  Утром завтрак подали в комнату. Горничная принесла поднос с едой, поставила его на стол, и, молча, удалилась. На прощание два раза повернув ключ в двери.
  В обед история повторилась.
  Такое положение дел Елену решительно не устраивало. Поэтому, когда горничная в очередной раз пришла забирать грязную посуду, она попросила о встрече с госпожой Беккер.
  - По какому вопросу?
  - По личному.
  - Хорошо, я передам.
  Пока старуха не снизошла и не заглянула с коридора в их комнату, ждать пришлось почти полдня. Внутрь она заезжать не стала, подчеркивая тем самым большую занятость и различие в их положении.
  - Я слушаю.
  - Может быть, проедете? - с простодушным видом предложила Елена. - Посмотрите, как мы с малышкой устроились.
  Старуха, помедлив, перевалила через порог. Елена, как гостеприимная хозяйка, не спешила, давая ей возможность оглядеться по сторонам. Поддерживая эту игру в этикет, госпожа Беккер послушно и демонстративно покрутила головой, как будто видела комнату и обстановку в первый раз.
  - Кажется, у вас был какой-то вопрос?
  - Даже два, госпожа Беккер.
  Опять пауза, обмен прямыми взглядами.
  - Ну, я слушаю?
  - Знаете, госпожа Беккер, когда я была беременна, то, желая быть примерной будущей мамой, прочитала множество различной литературы, и везде было написано, что маленьким детям нужно много гулять на свежем воздухе. Это залог их крепкого здоровья и хорошего аппетита. Вы ведь хотите, чтобы ваша внучка выросла здоровой и крепкой?
  Старуха никак не отреагировала на этот выпад.
  - Что еще?
  Елена ожидала куда большего эффекта и даже подумала, что напрасно она сегодня это затеяла. Может, день неблагоприятный, может, атмосферное давление не то. Но тут очень удачно проснулся ребенок. Девочка заворочалась и издала негромкий писк. Елена взяла ее на руки.
  - Проснулась, моя милая. А ну-ка, поздоровайся с бабушкой.
  Ребенок махнул белесыми веками и, как будто поняв, повернул глаза в нужную сторону. Эмма упорно старалась сохранить спокойствие, но что-то внутри ее дрогнуло.
  - Скажи, здравствуй, бабушка, - ворковала Елена.
  Ребенок смотрел немигающе и пристально, и на лице его в этот миг было такое блаженное выражение, что Эмма физически ощутила щемящую волну, горячий ком, поднявшийся в горло. Глаза ее повлажнели.
  - Так вот, мне кажется, что уже с такого возраста мы должны питаться вместе, за одним столом. Ребенок должен привыкать к обществу своих родных, запоминать их.
  - Как ее зовут? - голос Эммы предательски дрогнул.
  - Александра.
  - Дай сюда.
  Маленькое мягкое тельце легло в изгиб локтя. А вот и непрошеные слезы.
  - Госпожа Беккер, я впервые вижу, как вы плачете. Вы хорошо себя чувствуете?
  
  
  Она видела ее насквозь, эту юную стерву, с ее наивным умом и такими же наивными планами и расчетами. Что же, пусть немного повеселится. Потом, это будет даже забавно.
  С ней бы она справилась в любой момент, шутя. Но ребенок ... Его взгляд. Эти глаза напомнили ей так много, она узнала их сразу, это были глаза Петера, ее маленького Петера, когда она брала его на руки и прикладывала к груди, злясь, что молоко все прибывает и прибывает. Та же укоризна и необъяснимая мудрость,
  Но почему тогда у нее не было такого безумного чувства любви и нежности, как сейчас.
  
  
  Явился Филипп. Слегка небритый, но в выглаженных брюках.
  - Что такого страшного случилось?
  - Просто соскучилась. Захотела из первых уст узнать, как обстоят наши дела.
  - Понятно. Но не стоит так резко срывать человека с обжитого места. Я только начал входить во вкус светской жизни, вживаться в образ молодого прожигателя жизни, коллекционера керамических раритетов и разбитых женских сердец. И тут на тебе телеграмма "Немедленно приезжайте".
  - Чего вы добились?
  Филипп огляделся, подошел к свободному креслу - "с вашего разрешения", устроился в него поудобнее, закинув ногу на ногу.
  - Я разузнал кое-что об этой чашке. Если честно, картина вырисовывается мрачноватая. Может, лучше купим парочку импрессионистов? Подлинники и просят совсем недорого. Лет через двадцать возьмете за них впятеро.
  - Импрессионисты сейчас имеются в каждой столовой, - отказалась Эмма.
  - А могли бы подзаработать, - посожалел Филипп. - Так вот, на девяносто девять процентов эта ваша чашка из так называемого вечернего сервиза герцога Саксон-Тошанского, древнего австрийского рода, который во времена средневековья был приближен ко двору Габсбургов. Со всем этим, и родом и сервизом, связана старинная легенда. Якобы однажды сам, пардон, дьявол явился на землю и под видом путешественника заночевал в Адомаре, фамильном замке герцога. Хозяйка, герцогиня Саксон-Тошанская угостила его кофе, особым сортом, вывезенным еще ее прадедушкой из Африки. Дьяволу так понравился напиток, что он пожелал отблагодарить хозяйку и в ответ что-то сделал с сервизом, из которого они пили. Что именно, в легенде об этом не говорится.
  С тех пор в роду начались несчастья. Их отлучили от двора, они поссорились со всеми соседями, по округе пошла дурная слава. У герцогини было десять детей и каждому досталось по чашке из фамильного сервиза, что и определило их дальнейшую судьбу. До старости не дожил никто, большинство погибло из-за обвинений в колдовстве и черной магии. Сгинули и сами герцогиня с мужем, но все их многочисленные потомки еще долго страдали из-за этой посуды.
  После того, как я узнал все это, у меня даже сон пропал. В каждом темном углу мерещилось привидение. Нужна ли вам еще эта гадость?
  - А какие еще развлечения остаются у одинокой, беспомощной, старой женщины. Только вот такие древние безделушки и всякая мистика еще способны разогреть старую кровь.
  - Вы еще дадите фору всем молодым, - не отказался от возможности комплимента Филипп.
  - Так все же, я получу эту чашку?
  - Не знаю. Есть пару зацепок, но, скажу прямо, если что-то и получится, то это будет стоить очень и очень дорого.
  - Цена значения не имеет! - твердо сказала Эмма.
  - Конечно, - согласился Филипп с таким видом, словно был в курсе всех тонкостей, мелочей и тайн. - И все же, почему я здесь?
  Эмма смахнула с рукава невидимую пылинку.
  - Просто у меня начался сезон приема гостей. Несколько дней назад в доме поселились две молодых привлекательных леди.
  Она замолчала, давая ему возможность задать вопрос.
  - Я их знаю?
  - Это фройлен Симсон и ее маленькая дочь Александра.
  Озадаченность на его лице доставила ей ни с чем несравнимое удовольствие. Впервые с момента их знакомства, она видела молодого человека удивленным.
  - Вот как. И что это значит?
  - Фройлен Симсон утверждает, что это ребенок Петера.
  - Но ведь экспертиза дала отрицательный результат.
  - Фройлен Симсон считает, что экспертиза ошиблась.
  - Исключено.
  - Я тоже так полагаю.
  Он удивился во второй раз и выглядел при этом довольно забавно.
  - Хорошо, давайте начнем сначала. Почему фройлен Симсон здесь?
  - Я не знаю, - честно призналась Эмма. - Просто когда я смотрю на малышку, беру ее на руки, когда она таращит на меня свои глазищи, в груди у меня нечто сжимается и в этот момент мне кажется, что лишь малости не хватает, чтобы быть самой счастливой на свете. И тогда мне хочется, чтобы это, действительно, был ребенок Петера.
  - Чтобы дойти до такого понимания жизни мне потребуется еще лет тридцать, - отшутился Филипп.
  - Молодежи свойственен цинизм, - согласилась Эмма, - и недалекость. Я попрошу вас, Филипп, проверить, насколько это возможно, не могла ли быть, случайно или преднамеренно, допущена ошибка при проведении экспертизы.
  
  
  В старом комбинезоне с навсегда въевшимися грязными пятнами, поношенных кроссовках и широкой шляпе с потрепанными краями, прикрывающей лицо от солнца, Себастьян Стам был похож на пасечника или садовника. Лишь только руки могли подсказать внимательному взгляду, что это не так. Такие руки, привыкшие к другим, более благородным занятиям, не вписывались в образ садовника.
  Он только что закончил пропалывать цветы. Это занятие заняло не больше двух часов и все же утомило его, отвыкшего от простого труда. Стам присел на скамейку и раскинул в сторону ноги.
  Вслушиваясь в ноющую боль в спине, мужчина рассматривал плоды своего труда.
  Любая вещь не имеет абсолютной ценности и смысла. В зависимости от ситуации она может быть как необходимой, так стать и совершенно ненужной, ее полезность то возрастает до максимальных высот, то падает до ничтожности, при этом не меняя ни сути, ни качеств самой вещи. Лишь причудливая игра необходимости и случайности, совокупность факторов времени и места, переплетение причин и следствий выявляют в каждый данный миг истинную цену предмета.
  Надо быть всегда готовым к изменению обстоятельств. Надо уметь подстраиваться под них. Если не можешь управлять ими, научись предугадывать их вероятные пертурбации. Лишь так возможно продлить свою полезность и потребность в тебе.
  Но человек не любит меняться. Или не умеет. Он суетен и навязчив, он цепляется в матушку землю и мучает ее, пытаясь приспособить под себя и переделать в соответствии со своими представлениями о полезности существования самого себя и в этом самолюбивом стремлении не чувствует той грани, перейдя которую, становится ненужен, чужероден и даже вреден.
  Грядка прополотых цветов радовала глаз. Влажная земля своей чернотой выгодно и ярко оттеняла неестественную зелень стеблей и яркий пурпур бутонов. Ровная линия границ больше не нарушалась ни вкрадчивыми побегами сорняков, ни вылезшими из допустимых пределов цветами.
  Стам наклонился и разбросал стопку выполотых роз. Увы, такова жизнь. Сегодня ты радуешь глаз, а завтра, вдруг, оказываешься не нужен. И все потому, что нарушил отведенные под тебя рамки или стал не похож на остальных. Чужаков не любит никто.
  Каждый цветок нес свою индивидуальность и в каждом, если задействовать воображение, можно было обнаружить свой характер, как у человека.
  Стам взял из кучи цветок. Мощный прямой стебель, лучший образец сорта, венчала клонившаяся набок голова, какой-то незримый изъян не мог удержать тяжелый бутон.
  Вот этот подобен Петеру. Мощные корни, постоянная подкормка, все условия для роста и цветения, но болезнь, слабость и ты уже вне игры.
  А вот Елена. Маленькое растение с чахлым стеблем. Принесенное откуда-то ветром или по какой-то причине замедлившее прорасти, семя дало побег позже остальных; среди вымахавших собратьев этот цветок был явно чужим и портил своим видом гармонию рядов.
  Такой же цветок, но еще слабее. По недоразумению погибший брат Елены. Хотя не явилось ли это недоразумение просто закономерным итогом.
  Стам еще раз оглядел выполотую грядку. Выглядевшая неопрятной и неряшливой еще час назад, теперь она приобрела вид. Всего то и дела, просто убрать лишнее. Точно так и в жизни: он выстраивал и формировал окружение вокруг себя, пусть не сразу, пусть постепенно, но, подчиняясь его командам, его желаниям мир вокруг преобразовывался, и это было главное.
  Стам прищурил глаза. Самый дальний край, кажется, чуть-чуть искривляется наружу. Сразу это было незаметно, но, если всматриваться некоторое время, кривизна становилась все более явной. Чувствуя тяжесть в затекших ногах, мужчина встал и подошел ближе. Если выдернуть еще один куст, излишне раздавшийся в стороны и на его место вкопать что-нибудь поуже, геометрия станет идеальной. Он взялся за цветок и потянул. Тот не поддался, видно было, как приподнялась буграми почва от корней уходящих далеко в стороны. Стам дернул еще раз, но уже слабее и ленивее, и оставил это занятие. Желание работать ушло.
  Стянув с рук перчатки, Стам принялся собирать садовый инвентарь.
  
  
  - Все подтвердилось, госпожа Беккер, экспертиза была проведена без ошибок.
  Эмме не понравился ни его самоуверенный вид, ни безапелляционный тон.
  - Поподробнее, пожалуйста. И как это вам удалось за один день проникнуться такой уверенностью?
  - Один! - взвыл Филипп. - Да это было хуже, чем работа на урановых рудниках. А ведь там сутки идут за три. Помилуйте, госпожа Беккер, я чуть жив и еле тяну ноги. Судите сами. Утром я был у директора нотариальной конторы "Звезда Гименея", они специализируются как раз на подобных делах. Признание родства, наследства, тяжбы. Внешне очень добродушный человек, очень полный, но подвижный. Напоминает гнома из окружения Белоснежки.
  Перед самым ланчем я разговаривал с ведущим криминалистам из городского отдела полиции. Зануда, но неплохо разбирается в футболе.
  Наконец, после обеда я встречался с главным специалистом лаборатории Центра репродукции человека. Вы должны его помнить, Винкельдорф, такой невысокий, в очках, нельзя сказать, что раскован, но чувствуется, человек знает себе цену.
  А еще позже я поговорил в курилке с младшим сотрудником лаборатории и имел консультацию у научного директора Центра.
  - Они нормально восприняли ваши визиты?
  Филипп хмыкнул.
  - Абсолютно. Я объяснил цель своего посещения, показал бумаги. Они, как мне показалось, были вполне откровенны и готовы помочь. К ним каждый день ходит с подобным десятки сумасшедших, отстаивающих свои права. Разговор со мной был нечто вроде отдыха.
  - И значит все они, как один, утверждают ...
  - Госпожа Беккер, - произнес Филипп устало, - Центр репродукции человека слишком серьезная организация, и они проводят свои исследования на самом высоком профессиональном уровне. Множественная система контроля, тройное дублирование промежуточных результатов. Ошибка из-за преднамеренного умысла или неисправности аппаратуры исключена. Это просто невозможно.
  - Вот как.
  Эмма задумчиво разглядывала игру солнечных бликов на фарфоровых безделушках. Что более непостоянно в мире, чем настроение человека и вот эта игра теней.
  - Я так и думала.
  Филипп дипломатично промолчал.
  - У вас не бывает так, что разум и чувства приходят в противоречие друг с другом. Противостояние. Они уже не одно целое, а соперники, оспаривающие первенство и стремящиеся доказать именно свою правоту. Вот, например, экспертиза. Я знаю, что это правда, понимаю умом, но сердце отказывается принимать. Что это значит, Филипп?
  - Привычка все усложнять.
  - Или интуиция. Я попрошу вас еще раз проверить.
  - Нет, только не это. Если я появлюсь в Центре еще раз, меня точно примут за очередного ненормального.
  - И все же я попрошу вас сделать это, Филипп.
  - Зря.
  От этого небрежно брошенного замечания Эмма вскипела.
  - Молодой человек, вы кажется, забываетесь. Вам дают поручения и платят за их выполнение, а не просят комментировать.
  - При приеме на работу меня просили думать, вот я и думаю, что вся эта затея есть лишь очередная трата времени.
  - Изложите свои соображения в письменном отчете. Сейчас я расскажу вам, что и как надо сделать. И очень попрошу, будьте поаккуратнее вот с этим.
  И Эмма протянула ему медальон с изображением скорпиона.
  
  
  Приглашение позавтракать.
  Что это значит? Перемена участи или непредвиденная блажь? Старушка расчувствовалась или ей стало скучно? В любом случае не отказываться же от приглашения.
  Перед тем, как отправиться в гостиную, Елена перекрестилась.
  Вопреки ожиданиям, завтрак прошел миролюбиво и почти без разговоров. Так, несколько дежурных просьб. Подайте соль, пожалуйста. Попробуйте вот это. Может быть добавки?
  - Не окажете ли вы мне любезность? - спросила госпожа Беккер после чая.
  - Буду рада, - подобрала Елена самый кроткий ответ.
  - Погуляйте со мной в дворике. Мне необходимо каждый день ходить с палкой, чтобы мышцы не атрофировались, и обычно я беру с собой провожатого. А то не рассчитаешь свои возможности, грохнешься посреди дорожки и будешь лежать бесформенной тушей. А сегодня мне взять некого, все заняты.
  - Да, но ... ребенок. Это ненадолго?
  - Не беспокойтесь, за девочкой присмотрят.
  Через пять минут они сделали первый шаг от крыльца, где оставили инвалидную коляску, в глубь участка. На своих собственных ногах госпожа Беккер оказалась чуть ниже ее ростом. "Ходить с палкой" - это так называлось у самой старухи. Хотя в руках она действительно имела трость, но совсем ей не пользовалась. А сразу навалилась всем телом на плечо Елены. Та морщилась, но терпела, проклиная себя за то, что согласилась.
  Так они приковыляли в дальний угол поместья. Там, среди пышных лип стояла скамейка, с которой открывался милый вид. Вдали, в дымке, прорезались вершины гор, сливаясь с размазанными ветром тучами. После нескольких дней сидения в четырех стенах здесь дышалось удивительно легко и приятно.
  Опустившись на скамейку, госпожа Беккер задержала ладонь спутницы в своей руке.
  - Хм.
  Елена ощутила едва заметные покалывания в кончиках пальцев и поспешила выдернуть руку. Вся левая сторона тела, на которой висела старуха, болезненно ныла.
  - Как вы познакомились с Петером?
  - Я пришла по объявлению на работу и там увидела его.
  - Много было желающих?
  - Да.
  - И он выбрал вас?
  - Да.
  - Чем же вы привлекли его? Надели самую короткую мини-юбку, подобрали прозрачную блузку с глубоким вырезом, забыли надеть бюстгальтер, обворожительно заглядывали в глаза?
  Вот как значит здесь проходят прогулки с палкой для укрепления мышц. Госпоже Беккер стало скучно, госпожа Беккер захотелось поразвлечься. Елена решила любой ценой сдерживать свои отрицательные эмоции и вести себя вежливо.
  - Мы вместе с другими девушками устроили стриптиз-шоу, и нам ставили оценки по десятибалльной шкале. Госпожа Беккер, вы же знаете, как происходят подобные отборы. Внешний вид, конечно, имеет значение, но не он главное.
  - А что же?
  Елена улыбнулась покровительственно.
  - Ум, смекалка, эрудиция, интуиция.
  - Значит, вы утверждаете, что обладаете всеми этими качествами?
  - Из всех ваш сын выбрал именно меня.
  - Какое же из этих качеств помогло вам так вовремя забеременеть? Попробую отгадать. Ум, смекалка, эрудиция, нет, наверное, интуиция?
  - Вы никогда не поверите ...
  - Ну почему же. В своей жизни я видела и слышала столько лжи, что одной больше, одной меньше.
  Винкельдорф, вертелось у Елены на языке, но кто мог это оценить. Только сам доктор.
  - Любовь, исключительно любовь. Не знаю, слышали ли вы о таком чувстве?
  Госпожа Беккер тяжело и неуклюже шевельнулась.
  - Не нравится старуха, да. А ведь я бы могла заставить тебя полюбить себя. Это заняло бы куда больше времени и сил, чем с другими, но я могла бы заставить себя. Ты бы мыла мне ноги, облизывала за мной тарелки и была бы счастлива, что тебе это дозволено.
  - Заставить любить нельзя. Это не то чувство, которое навязывают.
  - Что ты знаешь о чувствах? Ты что, психолог? Прочитала одну книжку и ту не до конца, и вообразила себя специалистом. Заставить можно все. И любить, и ненавидеть, и бояться.
  - Если вы имеете в виду свои деньги ...
  - Идиотка.
  Час такой беседы способен укоротить жизнь не на один год. Но, наконец, все закончилось. Елена дотащила старуху обратно, с облегчением сбросила ее в инвалидное кресло и поспешила наверх, в свою комнату.
  Там многое изменилось. Исчезла посуда и картины на стенах, осталась лишь мебель - две кровати и стул. И, самое главное: ребенка в комнате не было.
  
  
  Елена бросилась обратно, дверь оказалась заперта. Она принялась колотить в нее, сначала кулаками, потом, когда стало очень больно запястьям, ногами.
  По ту сторону раздался голос горничной.
  - Что вы хотите?
  - Где мой ребенок? Выпустите меня.
  - Подождите немного.
  И опять тишина и неизвестность. Елена подбежала к окну и попробовала на прочность решетку, за эти дни та ничуть не ослабла. Попыталась кричать и звать на помощь, но ветер отбросил вопль куда-то в сторону. Да и наивно было бы дозваться кого-то в этой глуши. Елена опять вернулась к двери.
  Оказалось, что бить стулом в дверь намного удобнее и эффективнее. Потому что вскоре раздался голос старухи.
  - Ведите себя поспокойнее, от вашего шума у меня трещит голова. - Пожаловалась госпожа Беккер. - И, вообще, вы не бережете мебель.
  - Откройте дверь.
  - Зачем?
  - Я вырву вам глаза и переломаю ноги! - в ярости заорала Елена.
  - Какой же мне резон тогда открывать? Я и так не совсем здорова.
  - Где мой ребенок?
  - Предлагаю сто тысяч. Вы отказываетесь от ребенка и уезжаете из страны навсегда.
  - Нет.
  - Двести тысяч.
  - Нет.
  - Пятьсот.
  От очередного удара стул развалился и в руках остался лишь обломок ножки.
  - Миллион.
  - Отдайте мне моего ребенка, - заплакала Елена, не в силах больше стучать и кричать. Она привалилась к двери, вслушиваясь в голос с той стороны. - Госпожа Беккер, прошу вас, отдайте мне моего ребенка. Я уеду, я больше не буду напоминать о себе, мне от вас ничего не надо. Я исчезну. Вы обо мне ничего не услышите. Только верните мне мою девочку.
  Старуха ответила не сразу. Голос ее был жесток и беспощаден.
  - Не голоси и перестать плакать. Не люблю. Запомни, слезами в этом мире можно добиться лишь милостыни. Понятно?
  Елена поспешно подтерла щеки, словно ее можно было увидеть сквозь толстый слой дерева.
  - Сейчас ребенка привезут. Жди.
  И угасающий скрип колес.
  Елена встала с пола и села на кровать. В оцепенении, не ощущая времени, она ловила каждый новый звук. Вот подъехал автомобиль, хлопнула входная дверь, шум шагов, они все громче. Щелкнул замок, дверь распахнулась, и на пороге появился Филипп. В руках у него была большая корзинка со спящим ребенком.
  - Негодяй! - крикнула Елена и выхватила из рук изумленного мужчины свое дитя.
  
  
  Ярость. Такая, что судорогой сводит скулы и заставляет сердце молотить в бешеном ритме. Впервые, как Елена очутилась здесь, ее унизили до такой степени, и впервые она собиралась дать отпор, не задумываясь о последствиях, о необходимости быть кроткой. Какое блаженство отбросить прочь узы условностей и обстоятельств.
  За столом находился только Филипп. Когда Елена приблизилась, он приподнялся, здороваясь ...
  - Садитесь, прошу вас.
  ... и с размаху получил с правой руки по щеке. Потом она занесла левую, но мужчина увернулся и в свою очередь крепко сжал ее кисти.
  - Вы с ума сошли.
  - Мерзавец, как ты посмел взять моего ребенка?
  Елена попыталась освободить руки, Филипп удержал, и лишь после пары нескольких рывков, убедившись, что запал женщины стих, отпустил. Взял свой салат и отодвинулся подальше.
  - Я лишь выполняю приказы.
  - Чьи приказы?
  - Сами знаете.
  - И вам не противно заниматься подобными вещами? Забыть всякий стыд и уважение, опуститься до того, чтобы тобой помыкала выжившая из ума, свихнувшаяся карга. Выполнять все ее прихоти.
  - Я считаю госпожу Беккер умной и проницательной женщиной, - осторожна возразил Филипп, прикидывая расстояние между собой и Еленой.
  - И сколько вам платят за это мнение?
  - Достаточно, - сказала госпожа Беккер.
  В пылу перепалки никто не заметил, как она вкатила в гостиную. Старуха направилась к своему месту.
  - Филипп получает от меня задания, я плачу за их выполнение, как мне кажется достаточно, чтобы он был заинтересован и далее добросовестно работать на меня. Но, хочу заметить, фройлен Симсон, что оплата травм и болезней, полученных в свободное от выполнения моих поручений время, не входит в наши с ним договоренности. Поэтому я попрошу вас впредь воздерживаться от рукоприкладства по отношению к моему помощнику.
  Филипп осторожно потрогал щеку, на которой алело пятно.
  - Он заработал это на службе. Я лишь сожалею, что на его месте не оказались вы.
  - И не пожалели бы мои седины? - добродушно поинтересовалась старуха.
  - Нет, за все те подлости, которые вы мне причинили.
  - Посмотри, Филипп, - спокойно сказала госпожа Беккер, - какая теперь пошла молодежь. Ее пригласили в гости, кормят, поят, содержат, дали крышу над головой, а вместо благодарности она готова укусить хозяев.
  - Посмотри, Филипп, - отпарировала Елена, - перед тобой пожилая женщина, которая никогда в жизни никого не любила, и которую никто не любил. Она, как скорпион, умеет вырабатывать только яд и не знает, как и куда его употребить.
  - Эта та, которая специально легла в постель со своим начальником, сначала ради места, потом ради денег ...
  - Даже родной сын боялся ее и ходил на обеды по четвергам, как на казнь. А потом называл ее взбесившейся верблюдицей ...
  Госпожа Беккер всхлипнула, схватила со стола тарелку и швырнула на пол. С грохотом по комнате разлетелись осколки. Елена долго не раздумывала. Ближе всех оказался кофейник - пол и стены украсились коричневыми разводами. Госпожа Беккер разбила еще одну тарелку. Елена в ответ схватила блюдо с фруктами.
  Поднялся Филипп, держа перед собой тарелку с недоеденным салатом.
  - Это чертовски увлекательно. Разрешите, я тоже поучаствую в вашем развлечении.
  - Нет! - одновременно выкрикнули женщины, глядя друг на друга.
  - Нет, - повторила старуха. - Когда посуду бьет женщина, это выражение ее чувств, а когда мужчина, то проявление его слабости.
  Она осмотрела разгромленную столовую.
  - Продолжим обед в другом месте, здесь слишком намусорено.
  - Я уеду, - тихо сказала Елена.
  - Только попробуй, - нахмурилась хозяйка дома. - Уедешь тогда, когда я тебя отпущу.
  
  
  - Вы разрешите?
  Елена непроизвольно вздрогнула и подняла голову. В дверях стоял Филипп, в сумрачном свете ночной гостиной его черты расплывались, теряя определенность.
  - Пожалуйста.
  Мужчина подошел и присел неподалеку.
  - Скучаете?
  - Просто жду, пока вскипит чайник. Чаю на ночь захотелось.
  Он понимающе кивнул головой.
  - Хочу попросить у вас прошения.
  - За что?
  - Я думал вы знаете, что девочку увезут.
  - Нет, я не знала, - зло произнесла Елена.
  - Вот видите.
  - Ничего я не вижу. Вы ведь работаете на госпожу Беккер?
  - Да.
  - И выполняете ее распоряжения?
  - Разумеется.
  - Значит, не имеет значения, знала я или нет. Даже если бы вы знали, что я не знаю, все равно бы увезли ребенка, потому что так распорядилась госпожа Беккер. Ведь так?
  - Ну ...
  - Вот видите, - передразнила Елена.
  Мужчина промолчал, ерзая на стуле.
  - Я могла бы спросить, - продолжала разозленная женщина, - не мучает ли вас совесть, но не буду. Потому что ответ известен заранее - она вас вряд ли беспокоит. За деньги вы способны на все.
  - Ну, это слишком, - запротестовал Филипп. - Не надо делать из меня бездушного монстра.
  - Ну, хорошо, пусть, - смилостивилась Елена. - Значит, вы кроткий, честный, скромный и стеснительный. Тогда скажите мне, куда вы сегодня возили моего ребенка?
  Филипп перестал ерзать и скривился, словно проглотил лимон.
  - Я не могу сказать этого.
  - Почему же?
  - Вы сами знаете почему. Я нахожусь на работе и не имею права разглашать детали данных мне поручений.
  - Зачем же вы тогда пришли сюда?
  - Я же сказал, хочу извиниться.
  - Мне не нужны ваши извинения.
  Повисла тягостная тишина. Мужчина не шевелился, Елена искоса следила за ним. Вскипел чайник. Он издал громкий, всхлипывающий звук и затих, щелкнув выключателем. Филипп встрепенулся.
  - Давайте, я сделаю вам чаю.
  - Я сама.
  Но он уже вскочил и так торопливо и старательно начал заваривать чай, что оставалось только усмехнуться.
  - Не торопитесь, а то обожжетесь.
  От ее голоса он дернулся и, действительно, плеснул на пальцы кипятку. Невнятно выругался, смутился и бросил виноватый взгляд на женщину. Та улыбнулась - он походил на нашкодившего мальчишку - и поняла, что настроение у нее улучшилось. Несмотря на состоявшийся длинный, тяжелый день. И Филипп теперь смотрелся не столь отталкивающе.
  - Как вы попали в услужение к госпоже Беккер?
  - Я работаю у нее, - поправил он. - Работаю, а не служу. И пока мне нравится работать у нее.
  - И что же в этом интересного? Вами помыкают, посылают туда-сюда, заставляют делать всякие грязные дела и совершать постыдные поступки, лгать, изворачиваться ...
  - Но, но, - он поставил перед ней дымящуюся чашку. - Ваш чай. Не надо рисовать все в столь мрачных красках. Осмелюсь предположить, что все ваше неприятие исходит от вашего отношения к госпожу Беккер. Вы олицетворили ее, как злобную фурию.
  - И еще ведьму.
  - Вы ошибаетесь. Госпожа Беккер пожилая, одинокая женщина, которую жизненные обстоятельства вынудили быть и выглядеть жестокой и упорной в своих помыслах. Она не в состоянии быть иной. Ведь как замечательно, легко и просто быть ко всем доброй и не требовать от окружающих делать то-то и то-то, что по ее разумению необходимо.
  - Вы говорите очень искренне, - задумчиво сказала Елена. - В ваших словах нет раболепия. В вашей интонации есть вера.
  - Это первая положительная ваша реакция на мои слова сегодня. Пейте чай, остынет.
  Они поболтали ни о чем существенном еще с полчаса и эти полчаса пролетели мгновенно и совсем незаметно, а когда Елена встала, чтобы пойти покормить девочку, она ощутила сожаление оттого, что эти полчаса минули, и их беседа закончилась.
  Следующим вечером она также спустилась в гостиную, но не столько, чтобы выпить чаю, а потому, что надеялась на приход Филиппа и на продолжение их беседы.
  Он зашел.
  
  
  Это было одно из тех мест, которые остаются неизменными очень долго, кажется, что всегда. Время проходит, минуя эти выщербленные стены и затхлый аромат, словно стыдясь и этих стен и этого аромата. Можно придти сюда через десять лет, через двадцать, полвека спустя и все так же взгляд упрется в отполированную тысячами рук стойку бара, в изгибы сигаретного дыма под потолком, в загаженные мухами светильники.
  Ты словно в музее, где за витриной неизменное взаимное расположение вещей и предметов, как слепок той или иной эпохи.
  Если взять подобное место как образец, как некий социальный срез, то картинка получится весьма неприглядной и будет убеждать, что степень деградации опустила homo sapiens на одну ступень с низшими животными, которым достаточно удовлетворения простых инстинктов - поесть, попить, позаниматься сексом.
  Существуют и другие места, сохраняющие подобную консервативность, и с тем же успехом искажающие действительность. Например, библиотека с длинными рядами хранилищ и столами с лампами будет убеждать нас в стремлении людей узнать больше и стать умнее, что совсем не так; баня в клубах пара делает из нас патологически чистоплотных, дискотеки создают образ больных и потерявших контроль приверженцев ритуальных танцев.
  Ни по отдельности, ни собранные вместе, они не дают полного и настоящего описания микроба, поразившего планету. И все же существует одно место, где сущность человека приближается к его реальности. Это кладбище. Единственное место, где люди забывают об амбициях, всерьез задумываются о смерти и пытаются понять смысл своего существования.
  Все эти рассуждения промелькнули в голове Себастьяна Стама, пока он болтал в руке бокал с пивом. Порошок растворился быстро, даже пены не прибавилось.
  - Итак?
  Виктор был в своей манере - стремительно появился и не поздоровался. Стам протянул ему бокал.
  - Не торопись. Сядь, выпей, потом поговорим.
  Виктор опустился напротив. Посмотрел в глаза Стама и сделал небольшой глоток. Замер, словно вспомнил что-то очень важное, побледнел, вздохнул последний раз в своей жизни, покачнулся и стал заваливаться вперед. Стам придержал его тело, мягко опуская грудью на столик. Огляделся по сторонам, никто не обращал на них внимания. Никого не интересовало, почему человек находится в такой позе: может, выпил лишнего, может, просто на сон потянуло. Здесь на подобные мелочи внимания не обращали.
  Стам неторопливо встал, поправил на себе одежду и покинул бар, чтобы никогда сюда больше не возвращаться.
  
  
  - Так быстро?
  - Вопрос денег, - пояснил Филипп. - Люди работали сверхурочно, и, как мне пояснили, использовали самые новейшие реактивы. Вы же сами хотели побыстрее.
  - Хотела. - Подтвердила старуха.
  Она вскрыла черный пакет из плотной, на ощупь, словно пропитанной воском, бумаги. Внутри лежали медальон и еще один пакет, целлофановый.
  Эмма приоткрыла крышку с изображением скорпиона и убедилась, что прядь волос лежит на месте. Положила медальон в карман костюма и взялась за второй пакет.
  Несколько скрепленных листов бумаги были густо заполнены текстом, печатями и размашистыми подписями.
  В тишине был слышен только шорох переворачиваемых страниц. Первая, вторая ... Эмма быстро пробегала содержимое глазами. Последняя страница. Тут она как будто оцепенела. Лицо напряглось, потом разгладилось, вновь сделалось жестким, пройдя через несколько не поддающихся описанию выражений. Потом старуха откинулась в кресло и закрыла глаза.
  Прошло несколько минут. Обеспокоенный Филипп шевельнулся.
  - Госпожа Беккер, с вами все в порядке?
  - Со мной?
  Эмма открыла глаза и неожиданно рассмеялась.
  - Филипп, ты знаешь кто перед тобой?
  - Не в моих правилах говорить комплименты, но привлекательная и умная женщина.
  - Нет, Филипп, перед тобой сидит набитая дура, и, если я скажу, чем именно набитая, ты окончательно во мне разочаруешься.
  - Никогда. Женщиной, которая не боится давать себе подобные оценки, можно только восхищаться.
  - Хорошо, будем считать, что ты подлизался достаточно. Теперь необходимо будет сделать следующее.
  Лицо старухи заострилось и приняло подобие хищной маски, а глаза загорелись азартным огнем.
  
  
  С утренней почтой Себастьян Стам получил приглашение на обед к госпоже Беккер. В конце была приписка мелким шрифтом с просьбой в случае невозможности прибыть сообщить об этом по указанному номеру телефона.
  Первой мыслью Стама было: каждый цивилизованный человек обязательно поставит пригласивших его в известность, если не в состоянии этим приглашением воспользоваться. Поэтому намек на его невоспитанность, а именно так следовало принимать данную приписку, его оскорбил. Но чувство злости постепенно сменилось неясной тревогой.
  Что могло означать данное приглашение? Особой взаимной симпатии они со старухой никогда не испытывали. Более того, он всегда, особенно в годы молодости, старался инстинктивно держаться от нее подальше. Не нравилась она ему, никогда не нравилась, и вызывала некий страх в подкорке мозга. Со временем и ее долгим отсутствием этот страх ослаб, растворился в делах и буднях. И вот, былое чувство неуверенности и беспокойства вернулось, едва он увидел знакомое имя готическим шрифтом.
  А может он просто все придумывает. Может, как любая старая, одинокая женщина, она цепляется за свои воспоминания, пытается вернуть то, что возвратить уже нельзя? Возродить четверги с традиционным обедом. Пусть без сына, пусть с человеком, который был с Петером вместе. Что делать, если никого не осталось?
  Стам посмотрел на дату приглашения и успокоился. Действительно, четверг.
  Никого не осталось. Эта мысль ему понравилась. Петер умер, невестку теперь, после признания наследства, никаким пирогом не затянешь к свекрови.
  И все же Стам решил позвонить.
  - Госпожа Беккер, огромное спасибо за приглашение. Но, к сожалению, сейчас так много дел на фирме и совершенно нет свободного времени. Ах, если бы вы знали, как мне досадно отказываться от вашего предложения.
  
  
  Он был готов поклясться, что на другом конце трубки старуха оскалилась от его жалких потуг придумать отговорку.
  - Я, господин Стам, как самый старейший работник, один из основателей компании и обладатель немалой доли ее акций, рассчитывала, что вы придете. Тем более, что я приглашаю вас не на простое чаепитие, а на разговор, напрямую касающийся будущего компании. Вас, как вице-президента, это будущее должно волновать, не так ли?
  Что же придется сходить, не отвертишься, - тоскливо подумал мужчина. Точно, возобновляются четверги с нотациями. Но во всем этом есть и приятная сторона - посмотреть на нее в минуты слабости. И бодрым голосом ответил:
  - Конечно же, меня волнует будущее моей компании, - все же он не мог отказать себе в удовольствии и вставить "моей", - и я с большим удовольствием приду и выслушаю вас.
  - Тогда не опаздывайте.
  И старуха повесила трубку.
  
  
  Современные транспортные средства позволяют значительно сократить разницу во времени между различными точками планеты. Парадокс - расстояние осталось тем же, ну, чуть может, изменилось в результате тектонических подвижек, но эти миллиметры ничто по сравнению с сотнями километров, а вот время словно сжалось. По мере старения мира оно становится более емким и позволяет втиснуть в себя значительно больше событий, чем раньше.
  Филипп обернулся за неполные сутки. Он прибыл с саквояжем, судя по напряжению руки, его удерживающей, тяжелым. Внутри саквояжа оказался металлический ящик, чем-то напоминающий контейнер для хранения радиоактивных веществ. Мужчина поставил ящик на стол, открыл крышку и показал содержимое. Внутри ящика, в нише из мягкого материала покоилась старая, фарфоровая чашка.
  - Вот, - сказал Филипп, держась от ящика в стороне. - Честно признаюсь, всю дорогу меня не оставляло ощущение, что я везу что-то очень опасное.
  - В вашем возрасте мнительность не редкость, - спокойно заметила Эмма. Очень спокойно, хотя при виде чашки внутри ее все похолодело.
  - Она, - Филипп кивнул в сторону ящика, - хранилась у одного швейцарского коллекционера. Он привез мне ее вот в таком виде и сказал следующее. "У меня есть то, что вам нужно. Но нужно ли вам это на самом деле? Подумайте". Я ответил, что нужно. Хотя мне очень хотелось в тот момент отказаться и побыстрее исчезнуть. Я правильно согласился, госпожа Беккер?
  - Правильно.
  - После того, как я сказал "да", коллекционер очень грустно посмотрел, потом вздохнул, взял деньги и ушел, не попрощавшись. А я забрал ящик и поехал сюда. Боюсь показаться нескромным, но я считаю себя смелым человеком, госпожа Беккер, и тому было множество подтверждений. А сейчас я всю дорогу просидел с саквояжем на руках, не сомкнув глаз.
  - Вы отлично поработали, Филипп. Идите, отдыхайте.
  Когда молодой человек удалился, старуха долго разглядывала стоящую в ящике чашку, потом приблизилась и осторожно прикоснулась пальцами к гладкому, фарфоровому боку.
  
  
  Стам никогда не бывал в этом доме, хотя был наслышан, как мучался агент, подбирая жилище для старухи Беккер. Что же, как он мог оценить пока шел через двор, резиденция стоила потраченных нервных клеток риэлтера.
  На пороге его встретил высокий, молодой человек и проводил в гостиную. Там за огромным столом, лицом к нему восседала хозяйка дома, она слегка кивнула. Стол был пуст, если не считать вазы с цветами, стоящей посередине. Действительно, не простое чаепитие. Ближе к Стаму, спиной сидела молодая женщина. Она, не спеша, повернулась, и оказалось ... что это фройлен Симсон. При виде бывшей секретарши Петера к Стаму вернулось нехорошее предчувствие. Тем не менее, мужчина совладал с собой и спокойно поздоровался с обеими женщинами. Потом, повинуясь приглашающему жесту, занял свое место за столом.
  Ждать пришлось недолго. Послышался шум подъезжающего автомобиля, спустя время раздался скрип открываемой двери и все усиливающийся звонкий перестук каблуков. Все повернули головы, и в гостиную вошла Клара.
  - Добрый день, госпожа Беккер.
  Вот уж кого Стам не ожидал увидеть. Клара видимо тоже, потому что при виде мужчины с ее лица исчезла чересчур широкая улыбка и оно пошло пятнами.
  - Здравствуй, Себастьян.
  Потом она разглядела секретаршу и злобно спросила:
  - Что здесь делает эта особа?
  - Фройлен Симсон находится здесь по моему приглашению, - пояснила госпожа Беккер.
  Вдова сделала еще шаг и остановилась.
  - Я не сяду с этой потаскушкой за один стол. Пусть убирается вон.
  И тут случилось неожиданное. Оставаясь до сих пор какой-то полусонной, старуха приподнялась и так ударила кулаком по столу, что ваза с цветами подпрыгнула и чуть не упала.
  - Сядь.
  Вздрогнув, Клара обиженно передернула плечами и повиновалась. Теперь они находились друг против друга, старуха и секретарша, Стам и вдова. Дверь в гостиную закрылась невидимой рукой.
  - Какое сегодня число?
  - ... - Недоумевая сказал Стам, очень желая добавить еще и "четверг".
  Наступила тишина. Никто ничего не говорил, все сидели и ждали - насупленная старуха, неподвижная Елена, тяжело дышащая вдова и ничего не понимающий мужчина. Который не любил, когда чего-то не понимал. Пора было прекращать этот спектакль.
  - Интересная у нас компания, - нарушил Стам затянувшуюся паузу.
  - Я знаю место, где теперь собрался еще более интересный коллектив, - тут же откликнулась старуха, как будто ждала подобной фразы. Она откинулась назад и ощерилась.
  - И что же это за место, если не секрет?
  - Не секрет. Местное муниципальное кладбище.
  Нет, очевидно, Стаму абсолютно не нравилась ни эта встреча, ни характер складывающейся беседы. Он чувствовал себя марионеткой. Однако ему ничего не оставалось, как продолжать разговор.
  - И что же там за компания?
  - Судебный исполнитель, медэксперт, мой адвокат, полицейские и еще с десяток чиновников различных мастей.
  Вдова перестала дышать.
  - И что же они там делают? - не унимался Стам, уже заведясь.
  - Собираются вскрывать могилу моего мужа.
  - Зачем?
  - Чтобы провести эксгумацию.
  Опять воцарилась тишина, только вызвана она на этот раз была удивлением. Госпожа Беккер продолжила.
  - Видите ли, когда Петер был маленький, около годика, мы отрезали у него прядь волос и теперь эта прядь хранится у меня в медальоне. Но дело в том, что никто кроме меня не знает, что это волосы именно Петера. Поэтому, чтобы подтвердить это юридически, я решила провести экспертизу. Вскроют могилу покойного Рудольфа и возьмут у него образец ткани, потом возьмут образец ткани у меня и проведут уже знакомый всем здесь присутствующим анализ на ДНК.
  - И что из того? - не вытерпел Стам.
  - Как только результат экспертизы будет готов и вступит в юридическую силу, я сразу же смогу доказать, что ребенок фройлен Симсон является дочерью Петера и, следовательно, моей законной внучкой.
  Вот теперь каждый из присутствующих мог определить для себя, что означает термин "гробовая тишина". Оцепенели все. Мужчина пришел в себя раньше остальных.
  - Подождите, но ведь экспертиза по данному вопросу уже была и она доказала совсем противоположное. Или вы считаете, что она была проведена неправильно?
  - Абсолютно правильно, господин Стам. Эта экспертиза имеет полную юридическую силу. Но если быть абсолютно точным, то следует признать, что та экспертиза ставила перед собой цель опровергнуть или доказать является ли у детей жены моего покойного сына и у ребенка фройлен Симсон один и тот же отец. Экспертиза дала однозначный ответ, нет, не является, отец у них разный, и я полностью с этим выводом согласна. Пикантность же ситуации составляет то, что отцом ребенка фройлен Симсон является именно мой сын. Исходя из этого, согласитесь, очень многое меняется, и я думаю, нам стоит обсудить все эти изменения заранее, не вынося на обзор и потеху зевакам.
  Клара приподнялась.
  - То, что вы хотите обидеть меня, не удивительно. Вы никогда меня не любили. Но теперь вы хотите оскорбить память Петера ...
  - Сядь! - снова рявкнула старуха. И спокойно добавила. - Да я тебя никогда терпеть не могла.
  У нее удивительно естественно получались эти переходы, от гнева к расслабленности, словно она играла давно отрепетированную роль и теперь целиком отдавалась этой роли, легко растворяясь между образом и действительностью.
  Вдова села. Теперь ожила Елена.
  - Правильно ли я понимаю, что моя девочка является единственной наследницей Петера Беккера?
  - Жена и дети, - напомнил Стам.
  - Я тоже наследница, - выкрикнула Клара, - несмотря на всю ту грязь, ложь и клевету, которую вы на меня выплеснули. Мы еще встретимся в суде и не раз.
  Старуха перевела свой тяжелый взгляд на мужчину.
  - Себастьян, вы были лучшим другом Петера, единственным другом. Теперь вы один из руководителей компании. Вы должны понимать, что лишний шум и скандал нам совсем ни к чему. Это не пойдет на пользу общему делу. Мы обязаны решить все вопросы сейчас, сами, в этом узком кругу и потом сообщить всем только наше решение, без объяснения причин и без копания в грязном белье.
  Четыре-пять шагов. Потом сжать руками морщинистое горло и подержать так минуту, подавляя конвульсии умирающего тела. Да минуты вполне достаточно. И все. Главная проблема на сегодня решена. Стам настолько ясно представил эту картину, что ему стало не по себе. Но ведь есть еще Елена, за дверью находится помощник.
  - Действительно, лишний шум нам ни к чему.
  - Но я все равно являюсь наследницей, - напомнила вдова.
  - В самом деле, - Стам быстро прокручивал в голове создавшуюся ситуацию, - если все обстоит именно так, как вы рассказали, госпожа Беккер ...
  - Именно так.
  - ... хотя это еще требуется доказать ...
  По непоколебимому виду старой женщины, по уверенности, с которой она держалась, по интонации голоса, он понимал, что это не блеф, что доказывать ничего не придется и что будущее выглядит в этот момент весьма и весьма мрачным.
  - ... то у нас фактически остается всего два наследника и все должно делиться между ними.
  - Пополам, - поспешила добавить Клара.
  И все посмотрели на госпожу Беккер. Та сидела спиной к окну, лицо и фигура терялись в тени и оттого казались словно высеченными из камня. Монолит, памятник, который не сдвинуть и не изменить. Нечто незыблемое и вечное.
  Госпожа Беккер в свою очередь оглядывала остальных. Притихшая, внешне спокойная Елена с побелевшими костяшками пальцев, вцепившихся в столешницу; раскрасневшаяся Клара, похожая на базарную торговку, которую уличили в обмане; Себастьян с лицом, на котором отражалась мучительная работа мысли.
  - Один.
  Слово упало тяжело, как камень, образуя круги по воде.
  - Это издевательство, - взвизгнула вдова.
  - Госпожа Беккер, - сказал Стам самым мягким голосом, на который был способен в данную минуту, - я понимаю ваши чувства по отношению к невестке, с моральной точки зрения вся эта история, конечно, некрасива, но существуют еще и юридические нормы и правила, и не всегда мораль и закон идут синхронно. Вы сами просили трезво оценить создавшуюся ситуацию. Так вот, ваша понятная неприязнь к Кларе не дает вам никакого законного права отобрать причитающуюся ей долю наследства. Не существует иного документа, кроме завещания Петера, а в нем четко указано "жена и дети", и любой юрист вам легко докажет ...
  - Существует.
  Окончание предложения застряло у Стама в горле. В гостиной повисла гнетущая тишина.
  Госпожа Беккер не спешила. Извлекала откуда-то яблоко, надкусила.
  - Такой документ существует и называется он брачный договор. В нем есть пункт, согласно которому, в случае измены одного из супругов он утрачивает все права на имущество другого. И любой юрист вам легко докажет, что наличие детей от другого или других мужчин является именно супружеской изменой. Не так ли, Кларочка?
  Вдова не ответила.
  - В брачном договоре действительно есть такой пункт? - поинтересовался у нее Стам.
  - Я не помню.
  В этот момент ему одинаково хотелось придушить их всех, по очереди, и все равно, с кого начать. С железобетонной старухи, с плохо скрывающей свою радость Елены, с окончательно утратившей способность сражаться Клары. Было очевидно, что ничего хорошего больше эта встреча ему не принесет.
  - Итак, госпожа Беккер?
  - Что именно вы хотите услышать, Себастьян?
  - Вы пригласили нас сюда, вы специально готовились к этой беседе, мне кажется, в ее завершение вы хотели бы сделать ... какое-то предложение.
  - А что я могу предложить? - словно удивилась старуха. - Единственным наследником по всем юридическим нормам является младенец, следовательно, пока он вырастет, его мать, то есть, фройлен Симсон. Если она что-то желает сказать или предложить, то, пожалуйста. Я же могу только посоветовать вдове моего сына, начиная с сегодняшнего дня, не предпринимать никаких финансовых операций, как-то: переводить деньги, обналичивать или делать крупные покупки. Впоследствии это будет признано незаконным и может даже повлечь уголовную ответственность. То же самое, - госпожа Беккер перевела взгляд на мужчину, - касается деятельности фирмы. Вы, как вице-президент, должны проследить, чтобы никаких решений, влияющих на ее политику, не принималось. Да, совсем забыла сказать, наш сегодняшний разговор записывается на магнитофон. Теперь все.
  Еще один кирпичик в могильный склеп на моем будущем, подумал Стам, и посмотрел на Елену.
  - Фройлен Симсон, вы желаете что-нибудь добавить?
  - Я еще не готова к подобному разговору.
  Мужчина встал.
  - С вашего разрешения, госпожа Беккер, я провожу Клару.
  - Да, разумеется. И по дороге еще раз, прошу вас, как руководящее лицо фирмы и хороший друг, объясните ей, что не стоит делать глупостей.
  - Обязательно.
  Стам и вдова удалились.
  - Это правда, что вы здесь рассказали? - осторожно спросила Елена.
  - Абсолютно. А что, от радости в дыхание сперло?
  - Да нет.
  - И правильно. Я, например, еще не решила, что с тобой делать.
  - Пожалуй, пойду. Что-то устала.
  - Иди, иди. Посиди с ребенком.
  
  
  - Это правда?
  - О чем ты?
  Стам резко дернул руль вправо к обочине и ударил по тормозам. Позади недовольно завизжал клаксон подрезанного автомобиля.
  - Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Элеонора и Эндрю точно не дети Петера?
  - Не знаю.
  - Не строй из себя идиотку. Женщина всегда знает, от кого у нее дети.
  - А вот я не знаю и знать не хочу.
  - Значит правда. Постой, - насторожился Стам, - а кроме меня у тебя был кто-нибудь еще?
  - Не переживай, - скривила губы Клара, - ты только в третьем десятке.
  - Шлюха, - сказал он просто и без злобы. - Шлюхой ты была, шлюхой останешься. Только теперь без денег.
  - Плевать я хотела на все эти угрозы. Сейчас пойду и потрачу все, что смогу снять. Я думаю, старуха меня просто запугивала. Ну, скажи, что ты молчишь?
  Конечно, запугивала, согласился с ней Стам про себя. В принципе, что будет дальше догадаться несложно. Опять разбирательство, потом арест имущества и ценных бумаг, все застопорится, будет парализовано и это означает полный крах. А если эта сука начнет все скупать и кутить направо-налево ...
  - По-моему, тебе следует поехать домой и хорошенько выспаться. Потом всю неделю тихо сидеть дома. Насчет угрозы ... С ее деньгами можно нанять адвокатов, которые докажут любую вину. Ведь формально тебя предупредили. Это записано на пленке и даже указана дата. Не стоит играть с огнем.
  - И что мне теперь делать?
  Она опять стала растерянной и глупой, как полчаса назад.
  - Я же сказал, поезжай домой.
  Мужчина завел двигатель и тронул машину, вливаясь в транспортный поток.
  - У нас впереди еще неделя-две, пока сделают эту чертову экспертизу с покойником. Возможно, что-то переменится за это время, все-таки господь бог иногда непредсказуем и тасует людские судьбы весьма причудливо.
  
  
  Ближе к вечеру Стам пришел к неутешительному для себя выводу: сам он с создавшейся проблемой не справится. Не по силам, да и не успеет. Поэтому пришлось сделать то, чего ему страшно не хотелось. Набрать тот самый номер телефона.
  - К сожалению, у нас проблема.
  - Опять?
  - Что значит опять? - не выдержав, нервно повысил голос Стам.
  - Опять это значит опять, - голос собеседника остался бесстрастным. - Если вы подзабыли, то напомню. Сначала был наследник из Монте-Карло, потом девушка-секретарь, следом ее маленький ребенок. Кто на этот раз?
  - Старуха, - нехотя выдавил из себя Стам.
  - Шутить изволите?
  - Какие, к дьяволу, шутки. Это старая госпожа Беккер, мать покойного Петера Беккера. Она владеет некоторой информацией, которая может помешать вашим замыслам.
  - А что вам известно о наших замыслах?
  - Ничего. Я просто хотел сказать, что вы можете не получить контрольный пакет "Беккер и Шульце".
  - Какая-то старушка ... - не поверил собеседник.
  - Не старушка, а старуха. Старая ведьма, злобная фурия. Это очень серьезно, поверьте. Иначе бы я не звонил.
  - Значит, вы хотите, чтобы мы устранили проблему. Как быстро, по-вашему, требуется это сделать?
  - Вчера.
  Эта попытка пошутить вызвала долгое молчание в телефонной трубке. Стам успел достать из кармана платок и промокнуть вспотевший лоб.
  - Мистер Стам, вы бывали когда-нибудь в Колумбии?
  - Нет.
  - Дивная страна, мистер Стам. Страна, где причудливым образом пересеклись нищета и богатство. Мягкий тропический климат, непроходимые леса и горы, на которых висят шапки облаков. У подножия гор, на обширных долинах разбиты плантации. Их много. Десятки тысяч гектаров и с каждого гектара в год собирают примерно около тонны так называемой коки. Это листья невысокого кустарника, по научному - eruhoxylum coca. Стоимость сырья составляет в среднем десять долларов за килограмм, в зависимости от качества. После сушки и сортировки от тонны сырых растений остается около сотни килограмм. Их измельчают и подвергают специальной обработке, после которого остается килограмм пять чистого веса коричневой массы, каждый из которых стоит уже около тысячи долларов. Полученный продукт химически очищают, он меняет свой цвет на белый и превращается в порошок. Кокаин, мистер Стам. Так называемый "кокс 999". Его уже меньше килограмма, зато цена возрастает до нескольких тысяч. Когда этот порошок покидает пределы страны, он дорожает в три-четыре раза, а когда его дальше расфасовывают и продают в доэах, еще в десятки раз. Итого, каждый гектар плантации в теплой, экваториальной стране дает доход, без малого, в сотню тысяч долларов за сезон. Как, мистер Стам, статистика - впечатляет?
  Себастьян Стам облизал почему-то пересохшие губы.
  - Зачем вы мне все это рассказываете?
  - Очень выгодный бизнес, вот только существует одно маленькое препятствие. Это доставка продукта к потребителю. Придумана масса различных способов - от чемоданов с двойным дном до транспортировки в желудке. Но все они малоэффективны.
  - Зачем вы мне это рассказываете? - повторил Стам свой вопрос.
  - Чтобы у вас ненароком не возникло желания отказаться от своих обязательств. После получения контрольного пакета "Беккер и Шульце" мы откроем в Южной Америке филиал фирмы и будем из него отправлять продукцию в Европу и Штаты. Абсолютно все равно, какие приборы. Любое железо, внутри которого можно запрятать порцию порошка, и который никто не сможет обнаружить. Мистер Стам, это огромный и опасный бизнес и выйти из него невозможно. В него можно войти, но выйти - нет. Я надеюсь, вы понимаете эту простую истину?
  - Да! - постарался ответить Стам как можно более твердо.
  - Очень хорошо. Где живет старуха?
  - В пригороде, у нее свой дом.
  - Охрана имеется?
  - Кажется, нет, но я не уверен.
  - Ясно, думаю, четырех человек будет достаточно. Вы лично знакомы со старой госпожой Беккер?
  - Да.
  - Поможете нам попасть в дом. Встречаемся через двадцать минут.
  
  
  Пригласив на очередную послеобеденную прогулку, старуха больше не облокачивалась на ее нежное плечо, а бодро стучала перед собой палкой по плиткам дорожки. Стучала и молчала, смотрела себе под ноги, не говорила всяких гадостей, и это явно указывало на перемены в положении Елены. И перемены, скорее всего, благоприятные.
  - Простите меня, пожалуйста, - решила пойти Елена навстречу спутнице и завязать беседу.
  - За что?
  - Ваш сын никогда не называл вас крокодилицей.
  - Да? - в ее голосе было больше удивленного безразличия, чем благодарности за добрую память о Петере. - А ведь мог бы, я заслужила.
  Ошарашенная таким заявлением, Елена захлопнула рот и больше не лезла со своими излияниями. Захочет старушенция пообщаться, она не откажет в любезности. Но сама набиваться не станет.
  - Хотела спросить о той книге, которую вы везде таскаете с собой. Не припомню, кто автор.
  - Карнеги.
  - Как, как?
  - Дейл Карнеги, - четко повторила Елена. - Очень известный американский специалист в области психологии и человеческих взаимоотношений.
  - А название книги?
  - Тоже довольно известное. "Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей".
  Старуха попыталась повторить. Она делала это медленно, как бы пробуя каждое слово на вкус и пригодность, причмокивая и жуя.
  - Очень длинное название, - поспешила на помощь Елена. - Американцы, вообще, любят длинные и подробные определения. Хотя можно было бы назвать книгу покороче.
  Реакция госпожи Беккер была странной. Она искривила губы в улыбке, как будто была чем-то очень и очень довольна.
  - Слишком длинное название? Может быть, может быть. Так чему пытается обучить своих читателей автор?
  Этот непонятный разговор начинал тяготить Елену.
  - Это исходит из самого названия. Умению влиять на людей и вынуждать их действовать в соответствии со своими пожеланиями.
  - И помогла вам эта книга добиться своего?
  - Ну ... - Елена хотела напомнить, что с некоторых пор является матерью единственной наследницы миллионов марок, но сдержалась. - В чем-то - несомненно.
  - Может быть, автор говорит о том, кого помнят люди?
  - Я не совсем поняла вопроса, - растерялась Елена.
  - Фройлен Симсон, кого помнят люди?
  - Своих родных, близких им людей ...
  - Не в том смысле. Кого помнят люди помимо своих родственников? Назовите любого чужого вам человека, кто придет в голову.
  - Ну ... Гитлер, Клаудия Шиффер, Копперфильд, Беккенбауэр.
  - И что же?
  - Что, что же? - не поняла Елена.
  Старуха приблизила свое лицо. Ее глаза смотрели зло и пристально, а скулы заострились кожей, состоящей из одних морщин.
  - Запомни. Запомни и вбей себе в память навсегда. Помнят только первых. Не вторых, не третьих, не добрых, не злых, не красивых, не умных, не дающих советы, не пишущих книги. Помнят только первых. Знают только первых. И надо быть только первым.
  Она больно сжала руку молодой женщины. От скрюченного тела тянуло непонятной силой, которая огнем отдавалась в зажатой старческими пальцами запястье.
  - Так сложилась судьба, что теперь мы вместе. Я вижу, что в тебе есть нечто, чего недоставало в Петере. Теперь ты заменишь его. Раз уж нас бросило друг к другу, то кому-то наверху это было угодно. И ты обязана каленым железом выжечь у себя в сердце мои слова.
  Помнят только первых.
  
  
  В дом удалось попасть легко, намного легче, чем можно было предположить, глядя на каменную махину за высоким забором.
  Стам позвонил старухе Беккер по телефону, сказал, что нашел важные бумаги, связанные с компанией и Петером, и попросил о немедленной встрече. Старуха согласилась. Дальнейшее было уже просто.
  Среди ночи Елену разбудил посторонний шум. Она не успела сообразить какой именно, как дверь в ее комнату распахнулась, и внутрь ворвались двое мужчин в масках. Женщину подняли с кровати, заставили взять на руки спящего ребенка и повели вниз, в гостиную. Там уже собралось достаточно много народу. Госпожа Беккер сидела за столом, злобно разглядывая стоящего напротив Себастьяна Стама. Тот был одет непривычно скромно - простой свитер и джинсы. Рядом с вице-президентом "Беккер и Шульце" располагался не кто иной, как Мигель Санчес собственной персоной, страстный борец за зеленое будущее планеты. Елену подвели к столу, она осторожно, стараясь не разбудить девочку, присела рядом с госпожой Беккер.
  - Что здесь происходит?
  Пояснять никто не торопился. Старуха молчала, поджав губы, Стам разглядывал столешницу, лишь Санчес расплылся в приветливой улыбке.
  - Фройлен Симсон, какая неожиданная встреча. Прекрасно выглядите.
  Елена нервно повела плечами. Единственной ее одеждой была ночная сорочка, и от мужчины слов сразу стало зябко.
  - А насчет того, что здесь происходит? Этого так просто, в двух словах не объяснишь.
  - Так объясните сложно, - грубо предложила Елена.
  - Ну ...
  Санчес не закончил фразу. В гостиную впихнули Филиппа, в наручниках и с окровавленным лицом. Его сопровождали также двое в масках, один из них прихрамывал.
  - Ну, вот мы и собрались, - с лица Санчеса исчезла улыбка. - Кажется, в доме больше никого нет? - Уточнил он у госпожи Беккер.
  Та словно не заметила, что к ней обращаются.
  - Значит, никого. Тут кто-то интересовался, что здесь происходит. Отвечаю, ничего особенного. Мы просто заберем некоторые документы, извинимся за поздний визит и причиненные неудобства, и уйдем. Единственное, о чем мы просим, это вести себя благоразумно.
  В голове у Елены была каша из обрывков кинофильмов, где обыгрывались подобные ситуации. Она ничего не понимала, лишь одна связная мысль металась по кругу, не находя выхода: почему Себастьян Стам стоит рядом с Санчесом и ничего не делает? Почему Себастьян Стам стоит рядом с Санчесом, молчит и ничего не делает?
  - Госпожа Беккер отдайте нам бумаги, и мы уйдем, - предложил Санчес.
  - У меня ничего нет.
  Санчес посмотрел на Стама, вице-президент "Беккер и Шульце" вздохнул, поправил ворот свитера и принялся негромко уговаривать:
  - Госпожа Беккер, вы умная женщина. Я всегда восхищался вашим характером и вашим умом. Вы всегда прекрасно ориентировались в жизни и всегда находили правильные решения, какими бы трудными они не казались. Сейчас время принять именно такое решение.
  Они заодно, сообразила Елена. Они вместе, Себастьян Стам и Мигель Санчес. Какой ужас.
  - Госпожа Беккер, позвольте, я поясню вам. Это очень опасные люди, они не любят шутить и обязательно доводят свои замыслы до конца. Я понимаю, ситуация для вас весьма неприятная, но, постарайтесь взглянуть на нее правильно. Отдайте бумаги, разве стоить рисковать ради них жизнью близких вам людей. Отдайте бумаги, иначе вы до конца дней своих будете мучаться, что из-за вас пострадали невинные.
  - У меня ничего нет.
  - Хватит, - раздраженно сказал Санчес. - Этими уговорами мы ничего не добьемся. Надо применить другие методы. С кого начнем? Может сразу с ребенка?
  - Может, у нее и вправду нет бумаг, - предположил Стам.
  - Тогда где они? Я не хочу, чтобы потом вдруг непонятно откуда появились документы, и нам пришлось бы доказывать, что это подделка и происки конкурентов, привлекать к себе лишнее внимание, разбираться с журналистами и подкупать юристов.
  Санчес неожиданно резко наклонился вперед и заорал, теряя выдержку: - Говори где бумаги, быстро.
  Старуха даже не шевельнулась. Как сидела, так и осталась покоиться каменным истуканом. Зато вздрогнула Елена. Малышка на руках проснулась от крика и недовольно заворочалась.
  - Или ты скажешь, где бумаги, или сейчас начнутся очень неприятные вещи. Стоит ли брать на душу такой грех? Неужели ты не пожалеешь свою внучку ради каких-то денег? Зачем тебе эти деньги? Они тебе все равно не нужны.
  Потому что тебя все равно убьют - мысленно продолжила его рассуждения Елена. Нас всех убьют, независимо от того, получат они эти дурацкие документы или нет, узнают, где они находятся или не узнают. Их судьба предрешена. Ей стало страшно. Очень страшно. И жалко. Очень жалко себя и ребенка. Только все стало налаживаться, только жизнь повернулась хорошей стороной, только она ощутила радость от этой жизни и вот все оборвется.
  - Говори, старая сука.
  - А-а-а ...
  Это был не просто крик человека. Это больше походило на рев зверя, загнанного в смертельную ловушку и осознавшего близкий конец. Каким-то образом Филипп сумел освободиться от наручников. Ударом он сбросил на пол стоящего рядом мужчину в маске и бросился к выходу. Он чуть-чуть не успел выскочить из гостиной. А потом несколько выстрелов распластали его на стене. Филипп сполз на пол, оставляя после себя кровавые полосы.
  - Ты, ты, ты ...
  Старуха Беккер приподнялась и вытянула вперед руку, тыкая кривым пальцем в сторону Себастьяна Стама.
  - Это все ты, это все ты ...
  Так же внезапно, как вскочила, старуха упала телом на стол и забилась в частых конвульсиях. Потом утихла.
  - Умерла, что ли? - неуверенно спросил Санчес.
  Елена коснулась рукой седого виска и ощутила там биение жилки.
  - Воды, быстро, пожалуйста.
  - Кофе, - прохрипела старуха.
  - Воды, - повторила Елена, глядя на Санчеса.
  - Кофе.
  Елена опустила глаза и встретилась со взглядом исподлобья госпожи Беккер. Это был не просто взгляд. Никогда до этого, никогда после она не видела больше подобного выражения глаз у этой старой женщины. Удар молнии и тот не смог бы так обжечь.
  - Кофе, - не понимая зачем, но, зная, что так надо, послушно повторила Елена. Теперь следовало объяснить эту просьбу и перемену в своих пожеланиях. Чтобы такое придумать поприличнее. - У госпожи Беккер, когда она волнуется, очень понижается давление и от этого она может даже потерять сознание. В таком случае помогает только кофе.
  - Хорошо, - согласился Санчес, - фройлен Симсон, приготовьте ей кофе. Только побыстрее.
  Елена уложила вновь уснувшего ребенка на стол, встала и направилась к навесному шкафчику, где хранились кофе, чай, сахар и прочие специи.
  - Кофе у меня в комнате, в тумбочке, - отчетливо прошептала ей в спину старуху. - И чашку не забудь.
  Елена сжала зубы. Что за идиотизм, какая разница теперь, что за кофе тебе нальют. Обычное растворимое или дорогое элитное. И опять пришлось сочинять на ходу.
  - Совсем забыла. Наверху у госпожи Беккер хранится особый сорт с низким содержанием кофеина. Чтобы не переборщить и давление поднять не совсем сильно.
  Кажется, ей опять поверили. Санчес кивнул головой и один из его людей проводил ее наверх, до требуемой комнаты. Тумбочка в комнате имелась одна, внутри ее стояли только две стеклянных банки, одна с зернами, другая с молотым кофе. Тут же находилась большая, фарфоровая чашка.
  Елена взяла банку с молотым кофе, немного помедлив, добавила к ней чашку и вернулась обратно в гостиную. Там ничего не изменилось: окровавленное тело Филиппа у стены, распластанная старуха на столе, угрюмый Стам и начинающий нервничать Санчес.
  На приготовление кофе у нее ушло минут пять. Елена дождалась, пока напиток вскипит, вспучившись пеной, и успела снять турку с плиты раньше, чем ее содержимое выплеснется наружу. Вылила кофе в принесенную чашку и поставила перед госпожой Беккер.
  Та протянула вперед кисть и наткнулась на встречную руку Санчеса.
  - Где бумаги, госпожа Беккер?
  - У ме ... ме ... ме ... ме ...
  - Скажите, фройлен Симсон, а от низкого давления можно умереть?
  - Не знаю! - рассердилась Елена. - Вы что, хотите проверить прямо здесь?
  - ... ня ... ня ... ня ... ня ... - застопорило на следующем слоге хозяйку дома.
  Санчес брезгливо посмотрел на трясущуюся седую голову и медленно убрал свою руку. Очень медленно, словно делал это помимо своей воли и сопротивлялся этому, сопротивлялся и не хотел, а кто-то старательно тянул его руку назад. Впоследствии Елена часто вспоминала этот миг и думала: предчувствовал он нечто или нет.
  Кофе было выпито быстро, просто проглочено, хотя трудно было представить, как удалось при этом не обжечься. Старуха просто обхватила чашку двумя ладонями, поднесла к губам и наклоняла, наклоняла, опрокидывая. Потом опустила чашку обратно на стол, но рук не отняла и осталась сидеть все в той же сгорбленной позе.
  - Итак, госпожа Беккер, повторяю ... - резко начал было Санчес и запнулся. Он остался стоять с открытым, оборванным на середине предложения, ртом и весь вид его являл неестественную картину. Словно это был огромный робот, копия человека Санчеса, и вот кто-то нажал кнопку, и копия отключилась, не завершив очередную операцию.
  Рядом с Санчесом остекленел Стам. Он отмалчивался почти весь вечер, и потому мимика его лица-маски была не столь выразительна. Лишь глаза, округлые от внезапного ужаса или от непонятности происходящего, говорили, что зацепило и его. Елена не смотрела по сторонам, но спиной чувствовала, что с людьми в масках происходило то же самое. Словно уснули.
  Вдруг застонал Филипп. И этот единственный звук послужил сигналом к общему оживлению.
  Санчес и Стам одновременно сделали шаг вперед. Это были трудные, тяжелые шаги, возможно, самые трудные за всю их жизнь. Создавалось впечатление, что тела мужчин налились металлом, пол покрылся клеем, а внизу, под фундаментом дома, установили сильный магнит. Все происходило, как при съемке замедленной камерой - для того, чтобы оторвать ногу и передвинуть ее вперед, каждому потребовалось десяток-другой секунд. Но все же они, смешно и страшно одновременно, приближались.
  Санчес двигался молча, на его смуглом лице застыла зловещая гримаса; Стам пытался говорить, его губы беззвучно шевелились, будто сил хватало лишь на шаги, а слова оставались внутри. Но Елена поняла, что пытается произнести Стам.
   "Старая ведьма, проклятая старая ведьма".
  Косые, неясные тени упали сзади - это очнулись вышибалы. И эти тени тоже приближались. Кольцо вокруг женщин сжималось, и та неясная борьба, которую вела госпожа Беккер, явно старухой проигрывалась.
  Еще шаг, еще ближе. Руки старухи дрожали, на них извилистыми буграми вспучились синие вены. Казалось, еще чуть-чуть и кожа лопнет от неимоверного напряжения, а вены вырвутся наружу, подобные змеям. Чашка ерзала ходуном, повторяя эту дрожь.
  Еще шаг. Они были уже на расстоянии руки, одного последнего усилия, когда госпожа Беккер, издав всхлип, не то горлом, не то всем телом, сделала движение в сторону, чашка скользнула по гладкой поверхности стола, упала на пол и разбилась, покрывая светлый кафель коричневыми пятнами.
  И, одновременно с последними звуками разлетающихся осколков фарфора, все рухнули. Госпожа Беккер, Стам, Санчес, его люди. Елена некоторое время сидела в оцепенении, боясь шевельнуться, потом встала и, обходя человеческие тела, отправилась вызывать полицию.
  Александра продолжала мирно сопеть на столе.
  
  
  Чтобы оправиться от шока понадобилось около недели. Но входить в гостиную без нервной дрожи все равно не удавалось и, по прошествии этой недели, госпожа Беккер приказала сменить в комнате мебель, перекрасить стены, переделать пол, в общем, полностью изменить дизайн и обстановку. Когда Елена попала в сюда после всех этих мероприятий, это было совсем другое помещение, ничем не напоминающее о прошедшем кошмаре.
  Начались юридические процедуры по поводу наследства Петера Беккера. Они настолько отвлекали внимание и силы, что трагическое происшествие отошло на второй план и утратило свою остроту. Так как у Елены совсем не было времени заниматься ребенком, она, поразмыслив, решила пригласить на помощь Кристину. Госпожа Беккер на просьбу "разрешить подруге пожить в доме" ничего не сказала, лишь неопределенно мотнула головой, что означало ни "да", ни "нет", а, скорее всего, "поступай, как хочешь".
  В характере и поведении старухи произошли разительные перемены. Переделка гостиной было последним четким распоряжением некогда властной и уверенной домовладелицы. Теперь в ней не стало прежней категоричности, она ходила подобно тени, обходя все и всех, постоянно задумчивая, словно пыталась вспомнить нечто важное, но никак не могла, и боялась истратить лишние силы и эмоции на что-то, кроме безрезультатной попытки вспомнить.
  В термодинамике есть правило - тепло невозможно передать от холодного тела к более нагретому. Так и безвластие является невозможным состоянием. Безвластия не существует.
  Постепенно повелось так, что в доме стала распоряжаться Елена. Госпожу Беккер просто ставили в известность о принимаемых решениях. Ответом было неопределенное молчание.
  События той ночи не обсуждались. Елена не хотела спрашивать о том, чего не понимала, а потом, с течением времени желание узнать и вовсе сошло на нет. Она нашла для себя приемлемое объяснение - гипноз, недаром старуха наводила на всех ужас своим взглядом, - и это объяснение ее вполне удовлетворяло. А потом навалились новые заботы.
  Самой озадаченной стороной оказалась полиция. Незаконное вторжение в дом - данный факт возражения не вызывал. Но с какой целью? Просто хулиганство? Ограбление? Никто не мог объяснить, зачем вице-президенту фирмы "Беккер и Шульце", человеку вполне обеспеченному, и господину Санчесу, человеку не менее богатому, занимающемуся, как подозревалось, но не было доказано, транзитом наркотиками и прочими незаконными операциями, вести себя подобным образом.
  Еще более загадочной оказалась причина смерти ворвавшихся в дом. Остановка сердца у нескольких здоровых мужчин одновременно невозможно было понять и объяснить. В конце концов, после бесплодных поисков и раздумий эксперты с проклятиями (сплошные "секретные материалы" какие-то) согласились на версию, что все приняли перед вторжением неизвестный наркотик или смесь наркотиков, приведшую впоследствии к трагическому итогу.
  Хотя никаких следов данных веществ отыскать в трупах не удалось.
  
  
  Филипп оправился достаточно быстро. Пару недель он отлеживался, а, едва начал вставать и ходить, старуха Беккер отослала его в путешествие по Европе. Франция, Италия, Испания ... Елена едва успевала отслеживать географию его перемещений и боялась, хватит ли сил у мужчины выдержать столь стремительные переезды.
  Это было единственное решение за последнее время, которое госпожа Беккер приняла сама, сразу и окончательно. На свою попытку вмешаться Елена неожиданно встретила резкий отпор.
  - Филипп не поедет. Врачи говорят, что ему еще необходим покой.
  Старуха посмотрела так, что она сразу вспомнила их первую встречу и противное дрожание в коленках.
  - Он поедет.
  Осознав, что, действуя напролом, результата не добьешься, Елена сменила тактику.
  - А вдруг у него обострятся раны? Вдруг ему станет хуже? Мне кажется, будет разумнее подержать его дней десять на постельном режиме.
  - Он не будет разгружать вагоны и копать рвы.
  - Я думаю, - совсем уже жалобно заныла Елена, - отдохнув сейчас больше, он потом сможет работать намного эффективнее.
  - Чем думаете? - ласково поинтересовалась старуха. - Какой частью тела?
  - Филипп не поедет! - топнула ногой Елена.
  Госпожа Беккер топать ногой не стала. Она просто еще раз сказала медленно и выразительно, сказала так, что Елена сочла за лучшее уйти и больше не возражать.
  - Филипп работает на меня, он выполняет мои поручения и поедет туда и тогда, куда и когда я пожелаю. Все.
  В тот же день Филипп отправился в турне.
  Самое забавное заключалось в том, что после этого столкновения госпожа Беккер опять стала тихой и кроткой, тенью некогда грозной матери Петера Беккера.
  Второе и окончательное ее возрождение произошло после телеграммы Филиппа откуда-то из Швейцарии. "Нашел. Там же. Цена выше прежней в два раза".
  С этого дня можно было наблюдать странное зрелище - превращение старой развалины в молодящуюся даму преклонного возраста. Вновь строгий голос госпожи Беккер заставлял всех в доме невольно замереть и подобраться. Она очень полюбила прогуливаться с маленькой Александрой. Они подолгу бродили вокруг дома: маленькая девочка в коляске и нависающая над никелированными ручками старуха. Эта пара чудесно ладила между собой, госпожа Беккер часто присаживалась с коляской у скамейки, сжимала в своей морщинистой ладони маленькие пальчики, очень радовалась от этого рукопожатия и что-то долго говорила внучке. Та слушала внимательно, вытаращив свои глазенки и беззаботно улыбаясь.
  Однажды Елене удалось подслушать окончание фразы:
  - ... вырастешь, станешь взрослой, и я научу тебя правильно заваривать кофе. А потом я подарю тебе свою чашку. И мы им всем покажем.
  Старуха покрутила в воздухе скрюченным кулаком, и Александра залилась в ответ смехом.
  
  В М E С Т О Э П И Л О Г А
  
  
  
  
  
  Однажды летним вечером Елена вскользь упомянула про искривление пальцев на ножках своей дочери.
  - Слава богу, они потихоньку выпрямляются. Все-таки для девочки это большая проблема. Особенно, когда подрастет. Могут развиться всякие комплексы, она будет стесняться снять обувь.
  Кристина, рассматривающая толстый журнал, не особенно прониклась материнской тревогой.
  - Идеальных людей не бывает. У каждого найдется какой-нибудь недостаток.
  - Это очень редкое отклонение от нормы. Поэтому его сложнее исправить.
  - Не такое уж и редкое, - фыркнула Кристина. - У меня самой тоже пальцы искривлены.
  - Где?
  - На ногах, где же еще.
  - Что-то я не замечала, - не поверила Елена.
  - Не хватало, чтобы еще и ты разглядывала мои ноги. Достаточно того, что это делают все встречные мужчины.
  - И все же пальцы у тебя прямые.
  - Потому что почти выпрямились. Походи все жизнь в туфлях или босоножках. Так что если не всмотреться, то и не видно.
  - А-а ...
  Разгоревшийся было спор так бы и закончился ничем, но тут неожиданно вмешалась старуха. Она стояла в дверях и внимательно рассматривала подруг.
  - Покажи.
  - Ой, госпожа Беккер, - смутилась Кристина. - Вы все слышали. А мы тут так, просто ни о чем болтаем.
  - Мне лучше судить о сути вашего разговора. Покажи мне свои ноги.
  - Да ну что вы, госпожа Беккер. Я просто так сказала. К слову.
  - Покажи! - настаивала старуха.
  - Да нет, все это глупости. Я, пожалуй, пойду. Поздно уже.
  - Сними туфли и покажи мне свои ноги! - отчетливо произнесла госпожа Беккер. - Ты не уйдешь отсюда, пока не сделаешь этого. А будешь упрямиться, я позову Филиппа, и он сделает это силой. Тебе будет стыдно.
  Кристина выглядела одновременно испуганной и обиженной. Повернулась к Елене, прося помощи и защиты. Та еле заметно повела плечами: мол, что делать, деспот и самодурка. Надо подчиниться.
  Кристина демонстративно молча сбросила туфли и вызывающе протянула вперед загорелые ноги. Ноги были красивы, почти эталон, недаром, согласилась Елена, так много мужчин теряли от них голову.
  Эмму красота представленных ног не интересовала. Она очень внимательно рассматривала стопы девушки. Елена не выдержала и подошла ближе. Всмотрелась. Действительно, у пальцев имелся едва заметный изгиб, деформация.
  Старуха резко распрямилась. На ее лице блуждала странная улыбка.
  - Кто твои родители, Кристина?
  - Что значит кто? - та недоуменно улыбнулась. - Люди.
  - Кто отец?
  - Не знаю.
  - Как это?
  - Мать воспитывала меня одна, об отце не рассказывала.
  - А как звали мать?
  - Диана.
  Госпожа Беккер нервно поводила губами.
  - Неужели от отца ничего не осталось? Ни бумаг, ни фотографий, ни имени?
  Кристина легкомысленно дернула плечом.
  - Да есть одна фотография. Где-то на берегу, на фоне развалин, вроде мать с отцом. Но точно утверждать не стану.
  Эмме этого не требовалось. С некоторых пор она больше верила себе, своей интуиции, чем реальным вещам и документам, которые можно потрогать руками и разглядеть под микроскопом. Ведь если можно потрогать, то можно и подделать. А вот собственный нюх не подделаешь. И сейчас этот нюх подсказывал ей единственное.
  - Скажи-ка мне, Кристина, - она взяла молодую девушку под руку и заглянула в глаза, - знаешь ли ты, кого помнят люди?
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"