Бардахчиев Юрий Бедросович : другие произведения.

Русский героизм. Книга первая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первая книга о русской военной истории от князя Святослава до Александра Суворова. На примерах жизни и деятельности русских полководцев исследуется феномен русского воинского духа. Вторая книга в процессе написания

Русский героизм.

Книга первая

Глава 1. Истоки

  
   Наша нравственность, наш гуманизм, наши высокие моральные стандарты понесли за послеперестроечное время тяжелые потери. Не хочу сказать, что фатальные, но трудновосполнимые. В наших согражданах и в нас самих вдруг обнажились эгоизм, себялюбие, жадность, индивидуализм, отсутствие сочувствия к другим.
  
   А ведь русские всегда были славны коллективизмом, взаимовыручкой, великодушным отношением к другу и даже к врагу. Как же вернуть потерянные духовные ориентиры, и возможно ли это?
  
   Если и возможно, то лишь через предъявление высших духовных образцов, сохраненных нашей историей, через восстановление имен и доблестных деяний наших предков. Вот почему этот и последующие рассказы будут посвящены русским героям -- простым воинам и великим полководцам, широко известным и незаслуженно позабытым, тем, кто составляет совокупную ратную славу России.
  
   Понятия герой, героизм, героическое в нынешний супербуржуазный век не только потеряли свое первоначальное высокое и трагическое значение, но почти полностью обессмыслились. Нынче героями стали черепашки-ниндзя, пират Джек-Воробей или, того хуже, вампиры из "Сумраков".
  
   Между тем, подлинные герои наряду с религиозными пророками -- это те высшие духовные образцы, те нравственные скрепы, которые сегодня хоть как-то поддерживают нашу неумолимо распадающуюся цивилизацию.
  
   Практически у каждого народа, даже у каждого племени есть свои герои. Они могут быть разными, но они обязательно есть.
  
   Герои очень древнего происхождения. Достаточно сказать, что они чуть моложе богов и имеют для своих народов почти столь же сакральное значение, как и их боги. Впрочем, о происхождении и особенностях героев разных народов мира мы поговорим позже. Сейчас надо подчеркнуть другое -- то, что для каждого народа знание своих национальных героев, их жизни и их подвигов в очень большой степени есть гарантия сохранения своей идентичности, своей духовной самости.
  
   Гегель, например, считал, что герой есть воплощение национального духа, и что он своими сверхусилиями творит будущее своего народа, точнее, раскрывает его, так сказать, проявляет неизбежность этого будущего.
  
   И если мы не хотим потерять свое будущее, подменив своих героев на чуждых, или вообще на псевдогероев, нам крайне важно понять, каков же он -- русский героизм, являющийся проявлением русского национального духа?
  
   Русский героизм, прежде всего, военного образца. Практически вся отечественная история есть история военная -- это давно известно и понятно.
  
   Военные подвиги, большие победы на поле брани, вообще ратная слава при защите родины всегда были не просто важнейшими, но именно структурообразующими элементами в истории русского народа. Восточные славяне изначально были народом-воином (о южных и западных славянах говорить не будем -- там всё очень по-разному). Не воинственным народом, но именно народом-воином. Было ли причиной этого место обитания (на границе леса и степи, через которую то и дело норовили перемахнуть разные захватчики), или так сложился этнический сплав народов, составивших восточнославянские племена, не так важно.
  
   Важно другое -- описываемые в арабских и византийских хрониках как миролюбивые, добродушные и гостеприимные земледельцы, славяне, постоянно защищая от набегов себя, свои поселения и пашни, вынужденно стали воинами.
  
   Обычно этого не происходит. Обычно земледельцы оказываются безропотными данниками кочевых народов, живущих грабежом. Тут уж одно из двух: либо пахать и сеять, либо воевать. Но на Руси в силу каких-то причин сложилось иначе. Конечно, и русские многократно были данниками, и их постоянно грабили то с запада, то с юга. Но потом наступал момент, когда русские племена объединялись -- и тогда худо становилось всем захватчикам. А в летописях появлялся очередной назидательный рассказ, подспудно адресованный будущим завоевателям русской земли: "Были обры (кочевые племена авар) телом велики, а умом горды, и умерли все, и не осталось ни одного обрина, и есть притча на Руси до сего дня: "Погибли как обры!".
  
   По-древнерусски, мне кажется, это звучит еще более выразительно и бесповоротно: "Погибоша аки обре".
  
   Но такое "окончательное решение обринского вопроса", повторимся, происходило лишь тогда, когда русские прекращали свои усобицы и объединялись для отпора захватчику. И эта простая мысль -- что каждая крупная победа есть результат единства народа и что без такого единства русские не только не побеждают, но и могут быть надолго порабощены врагом -- с тех давних пор присутствует в народном сознании как архетип.
  
   Потому и нет в русской истории великих побед, одержанных лишь одним каким-либо славянским племенем. Хотя из греческой истории, например, мы знаем победы отдельно спартанцев или афинян. А на Руси есть лишь победы, одержанные русскими в целом. Вот такая особенность.
  
   Достоверная русская военная история повествует, что еще в V веке до н.э. славянским племенам приходилось защищаться от кельтов (предков романоязычных народов) на западе и от скифов на юго-востоке. В V-III веках до н.э. славяне отражали нашествия сарматов (родственников скифов), для чего сплотились племена вятичей, живущих по реке Оке, и кривичей с верховьев Днепра.
  
   В IV веке до н.э. пришлось вести борьбу с Римской империей -- сначала защищаться от ее агрессивной политики, а затем и самим совершить ряд походов в римские владения в низовья Дуная.
  
   Следом на славянские земли опять же с запада пришли готы -- германские племена. Их отбивали вплоть до IV века нашей эры.
  
   Потом начинается череда нашествий тюркоязычных племен: гунны (в V веке), авары (те самые обры) и хазары (в VI-VII веках). Воевать против них было трудно. Это были кочевники -- прирожденные воины, прекрасные наездники и знатоки тактики конного боя, неутомимые и подвижные, применявшие массу военных хитростей.
  
   К тому же они, как и все кочевники, были чрезвычайно жестоки к земледельческому населению. Летописи сообщают, что покорив славянское племя дулебов, обитавшее на Волыни, обры вели себя с ними как с животными: знатный обрин, выезжая по надобности, запрягал в телегу "не коня, не вола, но велит запрягать три или четыре, или пять жен, и везти обрина".
  
   Славяне Восточной Европы почти два столетия упорно сопротивлялись захватчикам -- и в итоге Аварскому каганату пришел полный и окончательный конец. Осталось лишь имя обров как напоминание об их участи.
  
   Но захватническую политику сгинувших обров продолжили хазары, в VII веке образовавшие в низовьях Волги и Дона Хазарский каганат. Хазары неоднократно предпринимали походы на днепровских полян и другие соседние племена, но завоевать их не смогли. Зато им удалось надолго обложить данью племя вятичей.
  
   Не менее серьезной, чем южная опасность со стороны степных кочевников, была византийская угроза. Профессиональная армия Византии, наследницы Рима, грабила славянские земли чуть ли не основательнее хазар. В византийском военном трактате "Стратегикон", например, предписывалось делить войско на две части. Зачем? Чтобы одна часть грабила, а другая охраняла грабителей.
  
   В этот-то тяжелейший для Руси момент, когда с двух сторон, как сжимающиеся клещи, давили хазары и византийцы, произошло явление одного из первых русских героев -- князя Святослава.
  
   За свою короткую жизнь Святослав сумел отбросить от границ Руси обе эти опасности: Хазарский каганат просто уничтожил, а Византию надолго остановил.
  
   Святослав принадлежал к тому дому норманнских ярлов (предводителей викингов), которые осели в Ладоге еще в IX веке, превратившись из морских разбойников в купцов, основывавших торговые фактории на знаменитом "пути из варяг в греки". Конечно, "перевоспитание" воинственных скандинавов происходило не сразу -- из летописей известны неоднократные попытки викингов захватить власть в Новгороде, но новгородцы сами были не менее воинственны и раз за разом изгоняли варяг "за моря".
  
   Очень скоро "горячие скандинавские парни" поняли, что лучше жить с русскими в мире. А те варяги, что не стали купцами, зарабатывали на жизнь наемничеством. Вот и новгородцы периодически нанимали варяжских воинов (со строго определенными обязанностями и числом не более 300 человек) для защиты новгородских земель, охраны торговых караванов и др. Так был нанят и ярл Рюрик с дружиной.
  
   Мы не будем здесь вступать в давний спор "норманистов" и "антинорманистов" о том, были или не были первые русские князья иностранцами. Скажем только, что даже если и были, то значительного влияния на Русь норманны не оказали. Во всяком случае, историки следов этого влияния до сих пор не обнаружили. Не было ни законов, которые зафиксировали бы преимущества "завоевателей" перед "покоренным населением", ни уж тем более культурного влияния. Всё говорит о том, что шел обратный процесс -- буквально за несколько поколений произошла полная ассимиляция норманнов. Они переняли от древних руссов их обычаи и их язык (за всё время поисков археологами обнаружена всего одна (!) полная руническая надпись, относящаяся к этому времени).
  
   Итак, первым был приглашен Рюрик, затем ему наследовал Олег (то ли родственник Рюрика, то ли его ближайший друг). Став русскими князьями, они сумели где силой, а где политическими способами расширить свои владения, "взяв под свою руку" крупные славянские племена. Олег же первым попробовал себя в международной политике -- много раз бил хазар ("как ныне сбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам"), а потом двинулся с большим войском тем самым путем из варяг в греки на Византию. Разбил в сражении византийское войско и прибил в знак победы свой щит на врата Царьграда-Константинополя. Правда, Византия от этого не сильно ослабела. Но зато, откупившись от варваров, затаила на них злобу.
  
   Затем был сын Рюрика князь Игорь, который пострадал за свою жадность (решил дважды взять дань с племени древлян и был убит), а за ним стал князем его сын Святослав.
  
   Возможно, если бы не эта военная акция Олега, византийские цари еще долго не замечали бы, что в Восточной Европе с потрясающей быстротой складывается энергичное молодое государство. И Святославу не пришлось бы чуть не с младенчества (с четырех лет) начинать тяжелую солдатскую жизнь. С другой стороны, герой и воспитывается, преодолевая множество трудных испытаний.
  
   Святослав был не только талантливым полководцем, но и незаурядным политиком. Так, он, несмотря на уговоры матери Ольги, так и не принял христианства, поскольку и дружина, и народное ополчение еще прочно держались славянского язычества. И как бы он водил в бой свое войско, не будучи с ним одной веры?
  
   Святослав, с детства воспитывавшийся среди воинов-славян, глубоко воспринял и высокие нравственные качества, свойственные им. Так, начиная очередной поход, он посылал противнику предупреждение: "Иду на вы!". Современники удивлялись такому благородству варвара, Карамзин в своей "Истории государства российского" даже назвал Святослава рыцарем, мы же считаем его блестящим тактиком.
  
   Дело в том, что Святослав сумел добиться от своей рати столь высокой маневренности, так качественно поставил разведку, развивал на марше такую скорость движения, а в бою его войско действовало так стремительно, что даже знающий о нападении неприятель всё равно не успевал подготовиться к отпору. Зато его воины чувствовали себя морально гораздо увереннее -- ведь предупреждали же!
  
   Подготовку к войне с Хазарским каганатом Святослав начал, хорошо учтя политическую ситуацию. Прежде всего, он обезопасил свои тылы -- он договорился о временном союзе с печенегами, которые сами враждовали с хазарами.
  
   Теперь, будучи уверенным, что печенеги не ударят в спину во время отсутствия войска, Святослав в 964 году совершил освободительный поход в земли вятичей (вятичи уже давно платили дань хазарам и были совершенно истощены этим). Поход одновременно носил и "прощупывающий" характер -- среагирует кочевая империя на этот демарш или нет?
  
   Как, оказалось -- среагировала, но слишком поздно. На следующий год дружина Святослава этим же путем, без обозов, стремительно (летопись пишет "как пардус" -- барс) прошла через земли волжских булгар, спустилась на ладьях вниз по Волге и ступила на земли каганата.
  
   И вновь Святослав послал противнику свое традиционное предупреждение "Иду на вы!". И всё равно -- пусть и предупрежденные, хазары так и не успели подготовиться к обороне.
  

Глава 2. Князь Святослав

  
   Прежде чем продолжить разговор о героизме и носителе этого качества князе Святославе, следует решить, кого, собственно говоря, следует считать героем и каково место героя в системе национальной жизни?
  
   Вопросы эти непростые и требуют подробного обсуждения, поэтому в каждой главе мы будем стараться раскрывать те или иные черты этого явления.
  
   Герой -- явление очень древнее, он существует во всех мифологиях мира. И почти везде означает одно и то же -- человеческое существо высшего порядка, наделенное особыми, удивительными способностями: сверхчеловеческой силой, реакцией, умом, волей, делающими его сходным с божеством. Но самая главная черта -- герой по самой своей функции стоит на защите людей от враждебных им сил и существ.
  
   Поскольку мифология -- это, коротко говоря, повествование о богах и героях, сотворяющих мир, то важно отметить, как древние представляли себе сам процесс творения мира. Если не вдаваться в подробности, дело обстоит так. Задача богов -- из первозданного хаоса (поскольку ничего другого нет) создать космос, то есть упорядоченный, подчиняющийся определенным законам мир. Но хаос -- субстрат чрезвычайно мощный, трудно поддающийся "обработке", структурированию, к тому же предельно коварный. Мифологическое сознание наших предков было убеждено, что не до конца структурированный хаос (а при таком масштабе "работы" недоделки, остатки плохо структурированного хаоса внутри космоса неизбежны) несет в себе способность "разъедать", портить только что сотворенный мир.
  
   Отсюда следует, что если боги творят мир, то герои принимают участие в его последующем упорядочении, доведении, так сказать, до окончательно структурированного состояния.
  
   Так, в греческой мифологии, наиболее четко выстроенной по сравнению с другими, всем известный герой Геракл совершает 12 подвигов, каждый из которых есть победа над некими деструктивными силами, которые еще сохранились от первоначального состояния мира.
  
   Так что подвиги Геракла -- это вовсе не живописные приключения голливудского героя, а тяжелейшая работа по уничтожению остатков хаоса в космосе. И так обстоит дело со всеми мифологическими героями. Из характера этой работы проистекают, например, трагические судьбы героев (они постоянно имеют дело с порождениями хаоса в виде всевозможных чудовищ, а соприкосновение с хаосом чрезвычайно опасно, можно сказать, заразно, поэтому мало кто из героев умирает своей смертью). Еще одно следствие -- непростые взаимоотношения героев с богами. Считается, что боги без героев не могут обойтись, но в то же время ревнуют и к их славе, и к любви к ним людей, которые больше ценят своих героев, чем богов.
  
   Но герои не только участвуют в космогонической работе. Они продолжают очищать мир от скверны в любом виде -- и в виде чудовищ во плоти, и в виде их порождений -- злобы, страха, ненависти, раздора. Поэтому вслед за мифологиями у всех развитых народов появляется героический эпос, описывающий подвиги героев, защищающих свой народ от врагов, чужеземных захватчиков, разбойников, темных сил. У испанцев это легенды о благородном Сиде, у немцев -- о могучем Зигфриде, у англичан -- о рыцарях Круглого стола, у русских -- героические былины о защитнике земли русской Илье Муромце.
  
   Мы еще поговорим подробнее об этой ипостаси героев, сейчас же подчеркнем, что герои суть архетипы, которые преобразуются в героические идеалы, в свою очередь влияющие на реальную жизнь. Да, деяния идеальных героев мифологии и эпоса невероятны и сверхчеловечны, но если исключить фантастику и заглянуть в суть, то оказывается, что героическое деяние ставит перед каждым человеком высокую планку подвига, взыскует чрезвычайной человеческой мобилизации. И ориентируясь на это, обычные люди совершают подвиги, достойные занесения на страницы героического эпоса.
  
   И тогда эти реальные герои приравниваются по своему статусу к героям мифологическим и былинным. Так что знаменитый комдив Василий Иванович Чапаев, особенно после гениального фильма братьев Васильевых, существует в народном сознании наравне с Васькой Буслаевым и Добрыней Никитичем. А Николай Гастелло и Александр Матросов, подобно многим героям Великой Отечественной войны, уже стали новым архетипом героя, жертвующего собой ради Родины.
  
   И пока продолжается эта цепочка "архетип -- идеал -- реальный герой", пока мощь, сила, воля, мужество, бескомпромиссность архетипических героев повторяются в их последователях, героях современности -- ничто не потеряно. Если же они не повторяются, если народ перестает воспроизводить героев, то угасает сила народного духа и прежде героический народ превращается в народ-обыватель, живущий по принципу: "Мне что, больше всех надо?"
  
   Вот именно это -- размыть народный дух, уничтожить в нем героическое начало и заменить на стремление к комфорту (вот она, антитеза героизму!) -- намереваются сделать с русским народом. И для этого в первую очередь стирают память народа о его образцовых героях.
  
   Таким образцовым героем мы считаем князя Святослава, к истории жизни и гибели которого теперь можем вернуться.
  
   Мы остановились на хазарском походе Святослава -- предприятии дерзком, почти невыполнимом.
  
   Хазарский каганат более двух веков был достаточно мощным государственным образованием, занимавшим территории Северного Кавказа, Приазовья и донских степей. Через его владения проходил очень важный для древнего русского государства торговый Волжско-Балтийский путь.
  
   Обладая, благодаря географическому положению и военной силе, таможенной монополией на этом пути, хазары искусственно усложняли торговые операции русских купцов (и не только их) -- они хотели быть единственными посредниками в торговых сделках с Византией и Багдадским халифатом.
  
   Из Руси и Волжской Булгарии купцы везли мед, воск, бобровые и собольи шкуры, меховые изделия. Всё это пользовалось большим спросом в странах Востока, но... Хазарские власти ввели такие пошлины, что купцам было невыгодно, а русскому государству крайне обременительно вести такую торговлю. В 960 году хазарский царь Иосиф заявил: "Я не допущу руссов, прибывающих к нам на кораблях, переправляться к ним (мусульманам)". Изменить ситуацию можно было лишь силовым путем.
  
   Одновременно торговлю Руси с Европой блокировала Византия. Всегда мыслившая геополитически, она не желала появления соперника в лице Русского государства. Более того, Византия вступила в сговор с Хазарией, в результате чего и Восток, и Запад для русской торговли были фактически закрыты.
  
   Так что походы Святослава против Хазарии и затем Византии были необходимостью, а не разбоем. Крупнейший специалист по истории Киевской Руси академик Б. Д. Греков писал, что "...Русь выступила с оружием в руках против вооруженных соседей с вполне определенными целями и задачами и систематически и неуклонно их разрешала".
  
   К середине X века обстоятельства сложились для Руси благоприятно. Внутренние и внешние проблемы сделали Хазарский каганат весьма неустойчивым. Во-первых, обострились противоречия между властной элитой и народными низами, а также между столичной аристократией и феодальными правителями. Это вызывало распри, междоусобицу и ослабляло военную мощь. Во-вторых, ничего не производя (а что можно было производить, имея полукочевое население?) и обогащаясь лишь за счет высоких пошлин и торговли рабами, каганат превратился в типичное паразитарное государство. Это вызывало недовольство стран-соседей. В-третьих, на окраинах Хазарии активизировались враждебные кочевые орды печенегов.
  
   Наиболее ярким показателем загнивания стало то, что в IX-X веках каганат практически не имел собственного войска: подвластные земли оборонялись с помощью мусульманских наемников.
  
   Киевская Русь к этому времени, напротив, максимально консолидировала славянские племенные объединения: новгородские (ильменские) словене, кривичи верховьев Днепра и поляне его среднего течения практически составили этническое ядро нового государства. Это сборное войско и возглавил Святослав.
  
   Итак, Хазарский каганат мог выставить наемное войско около 12 тысяч человек, Святослав, судя по всему, не более 5 тысяч. Но хазарские наемники размещались в основном в крепостях: Саркел (Белая Вежа), Баланджар, Семендер и других. В столице Итиле войск было около 6 тысяч. При молниеносном продвижении русского войска хазарский каган не успел подтянуть все войска из пограничных крепостей для защиты столицы.
  
   В битве у Итиля мусульманские наемники арсии не выдержали мощного удара русской конницы и побежали, а дело довершила пехота, высадившая десант на ладьях и ударившая в тыл хазарского войска.
  
   Разгромив столичный гарнизон, Святослав прошел с боями через земли подвластных хазарам ясов и касогов (осетин и адыгов), захватил Тмутаракань и поднялся по Дону к мощной хазарской крепости Саркел (ныне на этом месте Цимлянское водохранилище), построенной византийскими инженерами. Но и Саркел с его гарнизоном не выдержал внезапного нападения дружины Святослава -- крепость пала.
  
   Масштабный хазарский поход Святослава (войско только маршем прошло свыше 3 тыс. км, проплыло 1,5 тыс. км по рекам, провело множество сражений, взяло несколько крепостей) завершился несомненной победой. В результате разгрома ее военных сил Хазария фактически перестала существовать как единое государство. Окончательно добил Хазарию сын Святослава Владимир: ее остатки частично вошли в состав Руси (Тмутараканское княжество), частично продолжили автономное существование. Владения Русского государства расширились до низовьев Дона, Северного Кавказа, Тамани и Восточного Крыма.
  
   Следующим шагом было решение византийского вопроса. Для окончательного его решения у Святослава сил, конечно, еще не было. Но показать византийцам, что с Русью следует считаться, князь уже мог.
  
   Стратегически наиболее целесообразным был поход на Херсонес -- город-крепость Византийской империи на берегу Черного моря (близ нынешнего Севастополя). Взятие этой мощной крепости сразу решило бы для Руси вопрос выхода в Центральную Европу и на Балканы.
  
   Но политическая ситуация потребовала иного -- незадолго до описываемых событий Болгарское ханство, давний друг и союзник Русского государства, потерпело поражение от Византии. В Болгарии стояли византийские гарнизоны, часть болгарской феодальной элиты была настроена провизантийски. Оставить братьев-болгар в беде Святослав не мог.
  
   Летом 967 года русская рать неожиданно вышла к Переяславцу на Дунае и быстро разбила наспех собранное болгарское войско, к тому же не желавшее воевать с русскими. Очистив Северо-Восточную Болгарию от всех провизантийских элементов, Святослав ничего не изменил в государственном устройстве Болгарии, а за болгарским царем оставил царскую власть. Фактически русское войско совершило освободительный поход, поэтому русское влияние в Болгарии распространилось мгновенно.
  
   Византийский император Иоанн Цимисхий, надеявшийся столкнуть два братских государства и ослабить их, понял, что совершил политическую ошибку. Теперь Византия оказалась перед объединенной силой двух государств. Начиная с лета 970 года произошел ряд сражений русско-болгарского войска и византийской армии (взятие Филиппополя и Адрианополя, ничейное сражение у Аркадиополя, отход союзных войск на зимовку в болгарский Доростол (ныне г. Силистра). Но лишь через год, в июле 971 г., под Доростолом состоялось главное сражение этой тяжелой и сильно затянувшейся войны.
  
   Имперская армия за зиму тщательно подготовилась к ведению боевых действий: был подвезен провиант и фураж, увеличено число осадных механизмов. У Святослава же из 60 тысяч приведенных в Болгарию русских осталось не более 22 тысяч, конницы же вообще не было.
  
   Через два месяца осады Доростола, множества утомительных боев, отягощенный больными и ранеными, ввиду наступавшего голода Святослав решил дать генеральное сражение. Ночью, на военном совете, в ответ на предложение о мирных переговорах он произнес знаменитые слова, переданные потомкам русской летописью: "Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые сраму не имут". Воины ответили своему предводителю: "Где твоя голова ляжет, там и наши головы положим".
  
   Византийский историк Лев Диакон пишет о сражении при Доростоле: "Войска сошлись, и началась сильная битва, которая долго с обеих сторон была в равновесии. Россы, приобретшие славу победителей у соседственных народов, почитая ужасным бедствием лишиться оной и быть побежденными, сражались отчаянно...".
  

Глава 3. Память

  
   Завершая историю Святослава -- первого образцового русского героя, продолжим одновременно описывать характеристические черты, свойственные всему явлению русского героизма в целом.
  
   Наступавший всегда первым и навязывавший противнику свою тактику ведения боя, в сражении под Доростолом Святослав оказался фактически в безвыходном положении и вынужден был избрать оборонительный план действий.
  
   Но это не означало, что войско отсиживалось за крепостными стенами. Оборона Святослава была активной, даже суперактивной. 45-тысячное войско византийцев, окружившее Доростол, никак не могло приступить к планомерной осаде, потому что вдвое меньшие по численности русско-болгарские войска постоянно атаковали. Противники чаще встречались лицом к лицу в открытом бою, чем на стенах крепости.
  
   За два месяца осады произошло множество больших и малых сражений. Например, 26 апреля 971 года был момент, когда император Иоанн Цимисхий решил просто сжечь всех находившихся в крепости "греческим огнем", подтянув поближе метательные машины. Однако Святослав ему этого сделать не позволил.
  
   Он вывел свое войско за стены крепости, навязал бой и после жестокой сечи оставил поле битвы за собой. За оставшуюся ночь и половину следующего дня победившие русские вырыли глубокий ров вокруг крепости, чтобы метательные машины греков не могли добросить огненные бомбы до стен.
  
   Следующий бой был вызван необходимостью добыть пропитание -- за два месяца обороны еды в крепости не осталось. Отряд из 2 тысяч воинов грозовой ночью вышел из крепости, неся свои ладьи на руках, отплыл за пределы неприятельского лагеря и в окрестностях города раздобыл нужное пропитание. А на обратном пути, чтобы византийцы не расслаблялись, русские разгромили крупный воинский отряд и напали на "артиллерийскую часть" -- те самые метательные машины, которые теперь не могли перебраться через ров. Машины были разрушены, прислуга перебита, убит и начальник отряда Иоанн Куркуас.
  
   Решительный бой наступил 22 июля. Святослав и его товарищи были готовы победить или умереть. Выведя войско, князь велел запереть ворота крепости -- дабы даже мыслей о спасении бегством не возникло. На стенах Доростола за исходом сражения следили лишь раненые воины. Византийская армия также вышла навстречу русско-болгарскому войску.
  
   Византийцы построили свои боевые порядки традиционно -- в центре фаланги тяжеловооруженные воины, на флангах -- конница, позади фаланги -- лучники и пращники, ведущие обстрел противника.
  
   Святослав построил войско "стеной" -- мощной шеренгой глубиной до 20 рядов, в которую встали все оставшиеся в строю воины, кроме резерва, защищавшего тыл. Такое построение действительно оказывалось подвижной "стеной" -- выставив копья и сомкнув длинные щиты, дружина могла нанести чрезвычайно сильный удар при атаке и в то же время обладала огромной сопротивляемостью в обороне.
  
   Обычно фланги "стены" прикрывала конница, сейчас же ее не было вовсе. А русские лучники находились в интервалах между шеренгами, то есть шли в бой вместе со всеми. Русские тяжелые стрелы, которые могли пробивать броню доспехов и щитов, должны были одновременно уберечь фланги от атак византийской конницы и не допустить охвата.
  
   Византийские лучники, находившиеся позади фаланги, могли поражать противника лишь до момента столкновения двух армий -- после этого обстрел прекращался из боязни попасть в своих. Поэтому русская "стена" сразу же пошла на сближение, а затем перешла на бег для увеличения силы удара. "Они сильно напали на римлян, -- пишет Лев Диакон, -- кололи их копьями, поражали коней стрелами и всадников сбивали на землю".
  
   К полудню византийцы дрогнули и стали отступать, и лишь благодаря тому, что император ввел в бой "бессмертных" -- 2 тысячи воинов-ветеранов из личной охраны, византийское войско не ударилось в бегство.
  
   Оба войска отошли для кратковременного отдыха. Император, отличный боец, решил лично вызвать Святослава на поединок ("дабы не губить без пользы воинов в битве") и тем самым решить исход сражения. Такие поединки двух предводителей были приняты в то время, да и в последующие эпохи обычай этот долго сохранялся.
  
   Казалось бы, Святослав должен был согласиться на предложение Иоанна Цимисхия -- ведь воин он был, по описаниям современников, отменный, да и привлекательно было одним боем решить судьбу всей кампании. Будь Святослав и вправду "рыцарем", как назвал его Карамзин, он не упустил бы возможности вступить в "поединок чести".
  
   Но Святослав не был рыцарем в стиле западноевропейских легенд, т. е. зацикленным на узко понимаемой "чести" воином-романтиком, для которого превыше всего личная победа. Он был полководцем и политиком. Поэтому он с насмешкой ответил императору, что сам лучше знает, что ему полезно, а что нет. "А если императору жизнь наскучила, есть несчетное множество путей, ведущих к смерти, да изберет из них, какой ему угоден". Иначе говоря, хочешь умереть -- иди да повесься, а глупости свои мне не предлагай.
  
   Вскоре сражение началось снова. Святослав рубился в первых рядах. Византийцы решили применить хитрость -- разделили войско на две части, и большой конный отряд под командованием полководца Варды Склира атаковал тыл русских. Но предусмотрительно оставленный резерв, стойко сражаясь, не позволил атаковать "стену" с тыла.
  
   А дальше произошло то, что любят придумывать сочинители романов, но в жизни случается крайне редко. Русские и болгары, собравшись с силами, нанесли страшный удар, который должен был окончательно переломить ситуацию. И тут вдруг началась буря с дождем и песком, причем она била русским в лицо. Оставалось единственное -- пробиться снова в крепость. Закинув щиты за спину, воины Святослава в последней озверелой сече прорубились сквозь греческое войско и прошли в ворота.
  
   На этом война была окончена. На следующий день понимавший, что русских не сломить, и желавший сберечь от безумных тавро-скифов (как называли русских греки) свою армию император предложил Святославу переговоры. Тот принял предложение. В итоге был подписан договор, согласно которому Русь обязалась вернуть Болгарию Византии и более не нападать на нее. В ответ русские купцы получали все права в Византии, а торговые связи двух стран возобновлялись. Войско Святослава император обязался беспрепятственно пропустить домой и выдать в дорогу каждому воину по две меры хлеба.
  
   Позже в своей "Истории", почти наполовину посвященной войне Византии и Руси, Лев Диакон напишет об этой "победе", как об одержанной "сверх всякого чаяния". Оставим слово "победа" на совести византийского писателя и историка. Политический выигрыш, конечно, оказался за Византией, но вот русское войско ушло непобежденным.
  
   Да, Святослав отступил, но отступил с твердым намерением возобновить войну. Летописец передает его слова: "Пойду в Русь и приведу боле дружины".
  
   Греки понимали, что русский князь не смирится с потерей Болгарии, что такой противник, как Святослав, будет вечной угрозой империи. И тогда в дело вступило политическое коварство, в котором византийцы были большие мастера. Поскольку другого пути на Русь кроме как через Днепр не было, они подкупили разбойничьи банды печенегов -- чтобы они напали на возвращавшиеся русские дружины.
  
   Старый воевода и дядька Святослава Свенельд советовал князю идти в обход, степями, но Святослав отказался. Князь согласился отпустить большую часть войска со Свенельдом, но сам не пожелал бросить раненых воинов и направился в Киев напрямую, через днепровские пороги. Перезимовав, весной следующего, 972 года князь с ранеными дружинниками наткнулся на печенежскую засаду. Перенесшие голодную зиму воины попытались с боем прорваться через пороги, но силы были неравны. В схватке со степняками Святослав погиб. Есть легенда, что печенежский хан Куря повелел сделать из его черепа чашу для вина, ибо кочевник полагал, что так он воспримет дух великого воина вместе с его силой и мужеством.
  
   Итак, кем же был Святослав? Что в нем было такого, что позволяет нам назвать его героем? Какие типологические черты героя мы можем выделить в этом воине с оселедцем на бритой голове, жившем более чем за тысячу лет до нас?
  
   Исторических сведений о Святославе немного, но они есть. Кроме русской "Повести временных лет" и "Истории" Льва Диакона о Святославе писали арабский географ Ибн-Хаукаль, безымянный крымский топарх (князь) X века, лично встречавшийся со Святославом, еще ряд восточных источников. Остались договоры, заключенные с Византией и Болгарией, остались свидетельства о разгроме Хазарии, наконец, остались предания, так сказать, дружинный воинский фольклор.
  
   Но дело даже не в источниках, ибо после Святослава осталась огромная держава. Это ли не историческое свидетельство? Ряд ученых считает Киевскую Русь его времени вполне соответствующей по масштабу западноевропейской "империи Карла Великого" и называет "империей Рюриковичей". И в самом деле, это ведь была огромная территория, на которой впоследствии образовалось несколько самостоятельных государств.
  
   Именно с появлением Святослава процесс складывания единого Русского государства принял такую скорость и мощь, а разрозненные племена до такой степени почувствовали, что они все вместе -- русские, что только благодаря этому первоначальному импульсу сумели перевалить через три столетия последующей феодальной раздробленности и ордынского ига и вновь вернуться к собиранию русской земли.
  
   Военный гений Святослава дал не только силу и могущество Русской земле, но и вывел ее на широкую дорогу мировой истории. Соседи признали Русь могучим государством.
  
   Академик Б. А. Рыбаков пишет: "Походы Святослава 965-968 годов представляют собой как бы единый сабельный удар, прочертивший на карте Европы широкий полукруг от Среднего Поволжья до Каспия и далее по Северному Кавказу и Причерноморью до балканских земель Византии. Побеждена была Волжская Болгария, полностью разгромлена Хазария, ослаблена и запугана Византия, бросившая все свои силы на борьбу с могучим и стремительным полководцем. Замки, запиравшие торговые пути русов, были сбиты. Русь получила возможность вести широкую торговлю с Востоком. В двух концах Русского (Черного) моря возникли военно-торговые форпосты -- Тмутаракань на востоке, у Керченского пролива и Преславец на западе, близ устья Дуная. Святослав стремился приблизить свою столицу к жизненно важным центрам X века и придвинул ее вплотную к границе одного из крупнейших государств тогдашнего мира -- Византии. Во всех этих действиях мы видим руку полководца и государственного деятеля, заинтересованного в возвышении Руси и упрочении ее международного положения. Серия походов Святослава была мудро задумана и блестяще осуществлена".
  
   Как он это делал? Ведь Святослав в гораздо меньшей степени политик (хотя он силен и как политический деятель), чем воин.
  
   Видимо, как воин и делал. Создав новые (или очистив старые) воинские архетипы и придав им неукоснительный характер.
  
   Это от него пошло, что "русские не сдаются". Перед битвой при Доростоле он сказал своим измученным сотоварищам, предлагавшим либо пойти на мирные переговоры (т. е. на почетную капитуляцию), либо тайком уплыть на ладьях на родину: "У нас нет обычая бегством спасаться в отечество, но или жить победителями, или, совершив знаменитые подвиги, умереть со славою".
  
   "Но ведь это странно, нерационально, неэффективно, наконец! -- воскликнул бы любой европейский военачальник. -- Ведь лучше сберечь своих солдат, а потом, через какое-то время вновь сразиться в более выгодных обстоятельствах!"
  
   Но Святослав и такой подход к сражению -- абсолютно не совместимы. Либо победа, либо смерть! И ничего другого!
  
   Другое, что осталось от него в русской воинской архетипической программе, -- "русские ничего не боятся". Он не боялся сам и своих дружинников к этому приучил. Он потому и пошел домой через днепровские пороги, а не в обход, что русские ничего не боятся. Принцип такой, который превыше всего, даже жизни.
  
   Таким Святослав и остался на века -- непобедимым, неудержимым, презирающим смерть.
  
   Интересный факт -- накануне русско-турецкой войны 1877-1878 годов болгарские эмигранты, жившие в России, обратились с письмом о помощи к русскому правительству. В письме было сказано, что болгарский народ помнит, как в стародавние времена русский князь Святослав избавлял Болгарию от византийцев.
  
   Не это ли самое главное, что должно остаться от героя -- память, пережившая тысячу лет?
  

Глава 4. Богатырская застава

  
   Напомним мысль историка Льва Тихомирова о том, что наши предки, создавшие русское государство и вложившие в него свою душу, в очень большой степени создали и нас, сегодняшних. Их душа стала частью души народа, а значит, и нашей. Какие же качества вложили предки в эту общую народную душу?
  
   Мы уже обсуждали целый ряд таких качеств на примере князя Святослава. Святослав представлял в русском воинском характере лидерский, героическо-завоевательный, в каком-то смысле имперский элемент. Но на Руси в эпоху складывания государственности проявился и другой элемент, сложился другой тип героя, получивший название "богатыря".
  
   Думается, что постепенно, на примере идеальных типов наших великих предков, откроются и другие элементы русского воинского характера. Все вместе они, видимо, и составляют то трудно определимое качество русскости в его воинском преломлении, которое мы пытаемся исследовать. Оно включает в себя некие характерные черты, как положительные, так и отрицательные, которые делают русского воина только и именно русским, не похожим ни на кого иного -- ни на западноевропейского рыцаря, ни на японского самурая, ни на индийского кшатрия.
  
   Появлению богатырского типа способствовали особые исторические обстоятельства, в которых тогда находилась Киевская Русь.
  
   Третий сын Святослава, Владимир, был незаконнорожденным и прямого права на киевский стол не имел. Однако по политическим и волевым качествам Владимир Святославич намного превосходил своих братьев Ярополка и Олега, и, кроме того, по-видимому, ощущал также свою лидерскую миссию. Историки считают его достаточно жестким, не стеснявшимся в средствах, но проницательным политиком. Во всяком случае, после братоубийственной войны, развязанной всеми тремя претендентами на престол, результатами этой войны воспользовался именно он, став во главе русского государства.
  
   Русское государство при Владимире достигло высшего подъема. Поначалу Владимир следовал по стопам отца, то есть расширял империю и укреплял ее организационно-экономическую структуру. Однако затем расширению земель был положен предел -- на севере, независимо от Киева, властвовал Новгород, а на западе Владимир, завоевав литовское племя ятвягов, продвинулся к Балтике, но дальнейший путь преграждала мощная Польша. На юге же были степи с кочевниками, отношения с которыми наладить не удавалось.
  
   Поэтому дальнейшие усилия Владимира были сосредоточены на внешнеполитическом и идеологическом поприще.
  
   Он сумел заставить Византию соблюдать торговые контракты с русскими купцами и добился с ней нового межгосударственного договора, для закрепления которого женился на сестре императора Анне. Одновременно с этим Владимир, поначалу жесткий охранитель языческих традиций, принял в 988 году христианство византийского образца как официальную религию Руси. Это был, несомненно, важнейший политический шаг. Более того, Владимир, не желавший идеологического подчинения дряхлеющей Византии, с самого начала стал добиваться автокефалии, т. е. церковной самостоятельности Руси (процесс этот был завершен в 1037 году, когда митрополит Киевский стал главой Русской Православной Церкви).
  
   Благодаря разумной политике великий князь Киевский упрочил внутреннее и внешнее положение государства, стал участником всех важных европейских дел. Однако оставалась проблема защиты южной границы, и решать ее Владимиру пришлось много лет, преодолевая огромные трудности.
  
   Мы уже говорили, что Русь с самого начала и всю свою дальнейшую историю отбивалась от тех или иных захватчиков. У государства, находящегося на границе леса и степи, не было иного выбора, кроме как воевать, чтобы выжить.
  
   Практически сразу после смерти Святослава участились набеги печенегов на Русь. Как и откуда из азиатских степей появились печенеги, достоверно неизвестно -- слишком скудны и отрывочны источники. Но несомненный факт заключается в том, что они были частью гигантской волны переселения кочевых племен, которая катилась и катилась через Русь несколько веков -- от гуннов, обров (авар), хазар, печенегов, торков, берендеев, черных клобуков (каракалпаков), половцев (обобщающее название людей "поля", т. е. степи) до монголо-татар.
  
   Печенеги сложились в единое квазигосударственное образование из некогда кочевавших в степях Приаралья тюркских племен. В конце IX века они перешли через Волгу в обход Хазарии и прочно обосновались в степях Северного Причерноморья. Особенно уверенно они почувствовали себя после разгрома Хазарского каганата (вот уж действительно -- только избавились русичи от одного врага, как его место занял новый).
  
   У печенегов сложилась военно-племенная наследственная власть и крепкая военная организация. Благодаря грабежам у зажиточных печенегов были табуны великолепных лошадей, их одежда была богато украшена, утварь -- из золота и серебра. Но и простые печенежские воины имели отличное вооружение -- как византийское, так и русское.
  
   Собственно говоря, кочевники-печенеги сделали грабительские войны с оседлыми соседями источником постоянного промысла. Они давали русским земледельцам два-три года на то, чтобы восстановить хозяйство после войны, поправить дела -- и вновь совершали опустошительный набег. Такая тактика грозила через короткое время полностью обескровить русское государство, лишить его генофонда, а народ -- уверенности в будущем.
  
   Кочевники не только жгли и разоряли села и города лесостепной Руси -- они усиленно промышляли работорговлей, продавая славянских пленников на невольничьих рынках все той же Византии.
  
   Впервые "придоша печенеги на русскую землю" в 915 году, но были отбиты и ушли восвояси. В начале X века печенеги уже кочевали в одном дне пути от Киевской земли. А с 980 года печенежская опасность стала настолько грозной, что могла полностью истощить жизненные силы народа.
  
   Печенеги были главной опасностью для русского отрезка пути "из варяг в греки". В частности, излюбленным местом их засад были днепровские пороги. Там они грабили купеческие караваны, пользуясь тем, что русские ладьи перетаскивались через пороги волоком. Там, в засаде у порогов, погибла и дружина Святослава.
  
   Поначалу печенеги не делали различия между объектами грабежа и столь же часто, как и Русь, терроризировали Византию. Император Алексей Комнин писал в послании к главам западных христианских государств: "Святейшая империя христиан греческих сильно утесняется печенегами и турками. Они грабят ее ежедневно и отнимают ее области. Убийства и поругания христиан, ужасы, которые при этом совершаются, неисчислимы и так страшны для слуха, что способны возмутить самый воздух... Почти вся земля от Иерусалима до Греции и вся Греция с верхними (азиатскими) областями... подверглись их нашествию... Константинополь подвергается опасности не только с суши, но и с моря. Я сам, облеченный саном императора, не вижу никакого исхода, не нахожу никакого спасения: я принужден бегать перед лицом турок и печенегов, оставаясь в одном городе, пока их приближение не заставит меня искать убежище в другом".
  
   Чтобы отодвинуть опасность от себя, Византия посулами и богатыми дарами кочевым вождям добилась изменения направления удара печенежских орд. Опыт в закулисных интригах у Византии был огромный, золота было достаточно -- и в итоге печенеги выбрали богатевшую Русь в качестве основного объекта своих набегов.
  
   Перед Владимиром встала неотложная задача: найти способ отпора кочевникам-грабителям. Разовые военные походы результата не давали -- летописи отмечают, что за период княжения Владимира было восемь крупных войн с печенегами, и все -- с целью укрепления южной границы.
  
   Тогда была предпринята масштабная работа по созданию искусственной границы между лесом и степью, состоявшей из оборонительной линии засек, иначе называемых "засечными чертами".
  
   Такие полосы обороны строились славянами и раньше -- без них не могла бы существовать никакая национальная территория. Но при Владимире порубежные оборонительные сооружения стали строиться системно и в больших масштабах.
  
   Как же создавались эти исполинские заслоны на южных границах Руси? Поскольку этот способ обороны границы применялся и в позднейшее время (например, еще в XVI веке для тех же целей была построена Большая засечная черта), то по сохранившимся документам можно представить технологию и приемы строительства.
  
   Там, где на границах лесов не было, насыпались земляные валы протяженностью в десятки километров и высотой до 10 метров. Не исключено, что знаменитые Змиевы валы южнее Киева, остатки которых сохранились до сегодняшнего дня, были построены во времена Владимира Святославича именно как часть этой системы заграждений. На подобных валах строились крепости, "порубежные крепостцы" -- заставы с небольшими воинскими гарнизонами. Их задачей было принять на себя первый удар и предупредить киевского князя и его дружину о набеге кочевников.
  
   Там же, где граница проходила вдоль лесной зоны (а в те времена это было преобладающим), строились засеки. Для этого деревья рубили выше человеческого роста, причем ствол оставляли соединенным с пнем. Срубленные верхушки деревьев валили крест-накрест в сторону противника, тонкие ветки обрубали, а толстые заостряли в виде кольев.
  
   При этом деревья валили не хаотично, а по продуманной системе, создавая своеобразный лабиринт. Ориентироваться в таких непроходимых завалах мог только человек, хорошо знавший секрет их устройства. В этом лабиринте оставляли проходы, известные только своим, а для врагов в определенных местах строились хитроумные ловушки, засады, волчьи ямы, капканы и т. д. Дополнительно засеки усиливались надолбами, частоколами, другими оборонительными сооружениями.
  
   За засечными чертами строились крепости, а охранялись они летучими разведывательно-заградительными отрядами, которые наносили неожиданные удары по появившемуся противнику, а затем, не ввязываясь в затяжные бои, исчезали в только им известных проходах.
  
   Засеки являлись собственностью государства, на их сооружение и поддержание вводился специальный засечный сбор. Во время правления Владимира по рекам Десна, Остер, Трубеж, Сула и Стугна были созданы засеки и построены новые крепости и укрепления. Расположенные здесь гарнизоны состояли из лучших дружин новгородцев, кривичей, вятичей, а частью -- из тех же самых наемников-печенегов, входивших в состав мирных племен.
  
   Так по южной окраине (украине, в значении "у края") Киевской Руси за несколько лет тяжелейшего труда была создана укрепленная черта, защищавшая древнерусское государство от набегов кочевников. С позиций современной военной науки все это уже можно было оценить как начальную форму активной стратегической обороны.
  
   Важнейшим элементом этой обороны стали вынесенные далеко в дикое поле мобильные разведывательные группы, бойцы которых получили имя богатырей. Сегодня их можно было бы сравнить с пограничниками, только с той особенностью, что они не просто охраняли границу, а действовали на упреждение. Они углублялись на два-три дня конного пути в расположение противника, разведывали места кочевий и стоянок печенегов, брали языков, получая необходимые сведения о планах противника, проводили разведку боем и т. д.
  
   Русские былины -- источник художественный, но вполне достоверный -- так описывают будни порубежной службы: "Они ездили, богатыри, просматривали пути-дорожки прямоезжие, все окольные да мелкие тропочки, речки быстрые каменистые, тихие заводи, бухты-лахточки, все приглубистые лесные озерышки, все темны леса да сыры боры. Они смотрели, богатыри, досматривали, как не запустить врага на святую Русь".
  
   Понятно, что особые задачи, которые стояли перед порубежной стражей, требовали от воинов пограничья и особых человеческих и воинских качеств. Такая служба востребовала особый тип профессионала, владевшего всеми воинскими умениями, решительного, стойкого, преданного родине и князю, очень ответственного. В то же время здесь невозможно было обойтись без инициативности, доходившей до лихости и рисковости, ибо действовать строго по инструкции на такой службе было просто противопоказано.
  
   Так на вызов разбойничьих набегов из степи был найден свой оригинальный ответ -- строительство полос непроходимых лесных укреплений, а беспокойная и тревожная служба на пограничье создала качественно новый тип русского воина-богатыря. Подробнее о нем мы поговорим в следующем рассказе.
  

Глава 5. Былинный воин

  
   Князь Владимир Святославич понимал, что даже самые мощные засечные черты проходимы. Необходимо было отодвигать границу как можно дальше в Дикое поле и ставить крупные крепости с большими гарнизонами, которые могли бы задержать врага. Задержать хотя бы до тех пор, пока соберется общерусское войско.
  
   "Се не добро есть, что мало городов около Киева" -- передает летопись слова князя.
  
   Самым крупным из построенных тогда городов-крепостей был Переяславль (ныне Переяслав-Хмельницкий), ставший столицей одноименного княжества. Крепость была построена на крутом мысу в месте слияния реки Трубеж с ее притоком Альтой. Вокруг крепости возвели высокие дубовые стены с двухъярусными крепостными башнями. Через ров был переброшен подъемный мост. В глубине крепости располагался детинец -- внутреннее укрепление. В отличие от западноевропейских замков, в русских детинцах в случае опасности укрывалась не только семья рыцаря-феодала, но и горожане вместе с крестьянами окрестных поселений.
  
   Иначе и не могло быть, потому что основу русского войска составляли вовсе не профессиональные воины из княжеской дружины, а именно ополченцы. Если речь шла о защите страны от иноземного вторжения, то по решению веча каждый взрослый мужчина в семье был обязан принять участие в походе. Исключение делалось лишь для младшего сына: в случае гибели старших он оставался кормильцем и продолжателем рода. Но часто и младшие сыновья отпрашивались в поход -- они помогали войску в обозе.
  
   В сравнении с русским, западное феодальное войско опиралось исключительно на мощь рыцарской дружины: было немыслимым привлечь к военному делу горожан и тем более крестьян. Три сословия средневековой Европы -- молящиеся, воюющие и работающие -- были жестко разделены, каждое занималось своим делом и не могло вмешиваться в дела других сословий. Так что и здесь русское народное ополчение, по долгу и по совести готовое взять в руки оружие для защиты Родины, представляло собой особое явление.
  
   Впрочем, может возникнуть вопрос: а что толку на войне от массы неумелых пахарей или ремесленников? Ведь военным делом и впрямь должны заниматься профессионалы.
  
   Чтобы показать, чего стоили русские ополченцы той эпохи, стоит привести историю, описанную в "Повести временных лет".
  
   В 993 году печенежская орда прорвалась к реке Трубеж и встала у брода недалеко от Переяславля. Русское войско, предупрежденное разведчиками сторожевых застав, успело выстроиться на другом берегу, поэтому печенеги никак не решались нападать.
  
   Печенежский князь, видя, что фактор внезапности упущен, предложил Владимиру решить дело единоборством: "Пусти ты своего мужа, а я своего, пусть борются. Если твой муж ударит им о землю, тогда не воюем три года".
  
   Владимир послал глашатая искать поединщика, но такового долго не находилось -- уж больно огромен и страшен оказался печенег. Наконец, к опечаленному Владимиру подошел старик и сказал, что он пришел на войну с четырьмя старшими сыновьями, а в обозе есть еще и младший сын, который напросился пойти с войском: "С детства никому не удавалось ударить им о землю. Однажды бранил я его, когда он мял кожи, а он с досады на меня разорвал их руками".
  
   Молодого богатыря вызвали к князю. Но он, не желая выглядеть хвастуном, попросил сначала испытать его. Испытание придумали вполне в духе испанской корриды -- привели огромного быка, разъярили его раскаленным железом и когда бык бросился на юношу, тот ловко пропустил его мимо себя, схватил за бок и вырвал кожу с мясом.
  
   Наш расслабленный цивилизацией современник, скорее всего, ужаснулся бы столь грубому варварству. Но предки наши ценили ловкость, силу и воинское умение, поскольку лишь они гарантировали выживание в ту полную угроз и опасностей эпоху. Потому и сочли эту историю достойной занесения в летописи.
  
   Что же касается самого поединка, то он закончился еще быстрее, чем испытание. Как только поединщики сошлись, отрок "удавил печенезина в руках до смерти и ударил им о землю". Пораженные и деморализованные печенеги бежали, русские воины преследовали "и прогнали их".
  
   "Повесть временных лет" сохранила и имя богатыря -- Ян (Иван) Усмошвец (на этот сюжет написано известное полотно художника Григория Угрюмова "Испытание силы Яна Усмаря", хранящееся в Русском музее в Петербурге). И Усмошвец, и Усмарь означают одно -- кожевенник, кожемяка.
  
   История Яна Усмаря показательна не только сама по себе -- она отражает новый подход к организации войска, введенный князем Владимиром.
  
   Владимир отказался от наемников-варягов и брал в дружину людей даже самого низкого происхождения, ценя не родовитость, а только их личные достоинства. "Князь, нуждавшийся в воинах и боярах, переселял с севера тысячи людей, а победителей в важных поединках делал из простых ремесленников "великими мужами", то есть боярами", -- пишет академик Б. А. Рыбаков.
  
   Так произошло и с Яном Усмарем. В последующие годы он упоминается на страницах летописей уже как княжеский воевода. Не раз еще водил Ян киевские полки против печенегов. И воины, веря в его силу, мужество и боевое искусство, смело шли за ним в любую битву. А на кочевников его имя наводило ужас.
  
   Ученые -- историки, лингвисты, фольклористы -- убеждены, что именно к этому времени противостояния Руси печенежской опасности относится начало складывания героического былинного эпоса. Понятно, что народная память не всё сохранила из реалий того времени, а фантазия народных сказителей по-своему преломляла их, но поразительно-то как раз другое -- насколько точно в памяти народа оказались сохранены ключевые имена и события той героической поры.
  
   Давно нет сомнений, что былинный Владимир Красное солнышко -- это "ласковый князь" Владимир Святославич, креститель Руси.
  
   Имени Яна Усмаря в былинах нет, но есть народный герой Никита Кожемяка, который на Змее пропахал вал вокруг Киева (те самые Змиевы валы).
  
   Имен печенегов в эпосе тоже не сохранилось, но вот половцы, пришедшие разбойничать на Русь вслед за ними, представлены Змеем Тугариным (это хан Тугоркан из династии Шаруканов, что по-половецки и означает "змей") и Идолищем Поганым (как выяснил академик Б. А. Рыбаков, это был знатный половчанин Итларь, которого былина презрительно именовала Итларище, а затем просто Идолище).
  
   Известный Батыга из былины -- это татарский хан Батый, много раз ходивший с карательными походами на Русь.
  
   Известны и прототипы знаменитых трех богатырей: Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Алеши Поповича.
  
   Но мы не будем заниматься анализом степени достоверности русских былин. Мы только хотим показать, что отображенные в них образы богатырей, при всей их кажущейся фантастичности, имеют вполне реальные прообразы. Они представляют типичных русских воинов той эпохи, богатырей-защитников, подобных Яну Усмарю.
  
   Какими же они были, русские богатыри? Прежде всего, былины показывают их непререкаемыми образцами поведения -- нравственного, человеческого, воинского.
  
   Еще одно качество, непременно транслируемое былинным эпосом, -- единство русского богатырского воинства. Уже тогда, во времена Владимира, среди русских князей начались раздоры и междоусобицы, связанные с борьбой за великокняжеский престол. При этом один князь мог призвать кочевников на помощь в борьбе против другого князя, как это сделал Ярополк против Владимира. Либо степняки по очереди нападали на ослабленные взаимной борьбой княжества и разоряли и то, и другое.
  
   Однако для воинов пограничья, стоявших на заставах, не могло возникнуть даже мысли о взаимных конфликтах -- только боевое братство, взаимопомощь и взаимовыручка могли быть основой их нелегкой службы. Былины не показывают практически ни одного случая столкновения между русскими богатырями, зато многократно описывают ритуал богатырского побратимства.
  
   Еще одно качество, свойственное русским богатырям и запечатленное в былинах, -- это самоотверженное, до последнего вдоха сопротивление врагу, как бы ни страшна была его мощь. Не сдаваться никогда и ни при каких обстоятельствах -- константа, постоянное качество русского воина, пронесенное им до наших дней.
  
   Крайне важно и то, как русские воины понимали победу над врагом. Опыт многовековых войн против захватчиков убедил их, что победа над иноземным врагом означает не просто его поражение, а его полный разгром. Победа Ильи Муромца над Калин-царем после его первоначального торжества в былине показана как уничтожение всей "великой силушки татарской".
  
   А и бьет татар до единого,
   Прибил он всех татар да до единого,
   А очистил он Царьград весь.
  
   Уничтожением злобного врага заканчивается и былина об Алеше Поповиче и Змее Тугарине.
  
   Причина подобного понимания победы в том, что побежденный, но недобитый враг способен на коварное вероломство. В былине о Добрыне Никитиче и Змее после своего поражения Змей дает "заповедь великую":
  
   Не буду я летать по Россиюшке,
   Не буду я хватать да народу-то,
   Не буду я глотать да скотины ведь.
  
   Благородный Добрыня верит Змею и отпускает его: "Добрыня ведь спустил-ка Змею туто". Однако Змей начинает творить еще большие бесчинства. Тогда богатырь едет в "горы змеиные" и вновь вступает в битву со Змеем, в которой побеждает лишь с огромным трудом, и то лишь потому, что матушка дала ему некие волшебные предметы:
  
   И тут рассек на мелки части,
   Распинал-то Змею по чисту полю...
   Прихлестал-то ведь малыих змеенышей,
   Не оставил-то он ни единого,
   Решил-то он всё змеиное поместьице.
  
   Наконец, важнейшим качеством русского воина был патриотизм. И наиболее ярким его носителем в былинах выступает любимый народом богатырь Илья Муромец.
  
   Илья в былинах -- идеальный герой и в то же время абсолютно русский герой.
  
   Идеальна физическая мощь Ильи: его "не убьет никто, никакой из богатырей", "ему в чистом поле да смерть не писана". Идеальны духовное величие и целеустремленность Ильи. Идеально его отношение к долгу.
  
   В то же время, Илья -- русский человек во всей широте его души. Он может, обидевшись на князя, посшибать золотые маковки с церквей или устроить буйный пир для "голи кабацкой", напугав и отколотив всю дружину князя Владимира.
  
   Но служение народу, защита родины составляют для Ильи единственный смысл жизни. Он не выбрал ни "ту дороженьку, где богату быть", ни "ту дорожку, где женату быть", а "поехал добрый молодец в ту дорожку, где убиту быть". Ради Родины Илья забывает об обидах и несправедливости князя. Он идет в бой "ради жен и малых детушек, ради народа святорусского".
  
   Что же касается печенегов из реальной истории Руси, то оборонительные меры, предпринятые Владимиром, помогли полностью нейтрализовать набеги кочевников. Из-за невозможности более разбойничать в русских землях, в печенежских племенах разгорелась междоусобица. В 1004 году, сообщает летопись, печенежский князь Темирь был убит в ходе взаимной распри между родичами.
  
   А в 1036 году, уже при сыне Владимира Ярославе, печенежские орды, объединившись, сделали последнюю попытку разгромить русских. Они решились на открытое сражение под стенами Киева, надеясь на мощь своей конницы. Однако русское войско им сломить не удалось: после ожесточенной сечи печенеги не выдержали и пустились в бегство. Разгром противника был полный -- после этого поражения печенеги навсегда отошли от границ Руси.
  
   И лишь спустя много лет остатки печенежских племен вернулись, теснимые новыми пришельцами из степи -- половцами. Вернулись, чтобы поступить на русскую службу в качестве пограничной охраны. Русская защита стала их спасением от полного уничтожения.
  

Глава 6. Половецкая угроза

  
   Перед тем, как обсуждать русский героизм, ставший ответом на половецкий -- очень, между прочим, масштабный -- вызов, надо обсудить сам этот вызов. Уж слишком далек от нас XI век и слишком многое надо объяснить, прежде чем приступать к описанию черт героизма той эпохи.
  
   Опасность со стороны половцев (кипчаков) была для Руси гораздо более серьезной, чем печенежская. Половцы были таким же кочевым народом, как и печенеги, но у них уже появились зачатки государственности, а их военная организация была на очень высоком уровне.
  
   С печенегами Русь сражалась, будучи единой. С половцами же ей пришлось столкнуться на спаде единства, в эпоху нарастающей раздробленности. Печенегов русские отбросили, не задействуя окончательные витальные ресурсы народа -- с половцами их пришлось использовать почти полностью, постоянно терпя поражения и лишь изредка побеждая. И так продолжалось почти 150 лет.
  
   Половцы -- русское название многочисленных тюркских кочевых народов, которые издавна занимали территорию Северо-Западного Казахстана. Затем в X веке между крупными родами кочевников-кипчаков, постепенно переходивших к оседлому земледелию, начались разногласия и междоусобицы из-за недостатка жизненного пространства. В итоге к началу XI века часть вытесненных орд начала тотальную перекочевку на запад, а к середине века персидские писатели уже называют донские и днепровские степи "кипчакскими".
  
   Племена, которые лавиной двинулись в плодородные степи Дона и Днепра, возглавлялись "желтыми" кипчаками (половецкие племена имели особую цветовую дифференциацию: "кара" -- черные кипчаки, "ак" -- белые, "шары" -- желтые). Возможно, что и название "половцы" появилось в древнерусском как ассоциация к слову "желтый" (от "полова" -- светло-желтая солома, мякина).
  
   Шары-кипчаки по пути к границам Руси постепенно вбирали в свой состав кимаков, каев, кунов, печенегов, гузов и другие племена. То есть по ходу своего движения половцы формировались как отдельный этнос. А прикочевав к 20-м годам XI века к богатым пастбищами донецким, нижнедонским и приазовским степям, кипчаки остановились там и создали некое псевдогосударство Дешт-и-Кипчак, в русских летописях названное Половецкой землей. От этого государства и этноса остались множество половецких слов в русском языке, следы нескольких городов в степи и знаменитые каменные бабы, стоявшие еще в XVIII веке на степных курганах.
  
   Половецкое общество являлось военно-племенной демократией. Кочевали половцы ордами от 20 до 40 тысяч человек, во главе каждой орды стоял хан, который полновластно распоряжался всеми рядовыми воинами. Единство войску придавала родовая сплоченность каждой входящей в орду семьи (коша), а сама семья являлась первичной боевой единицей.
  
   Войско половцев, состоявшее из легкой конницы, отличалось многочисленностью, маневренностью и отличной организацией. На вооружении у них были мощные луки, стрелами из которых они издалека осыпали неприятеля, и сабли, которые в конном бою были легче и эффективнее русских мечей. Каждый половец искусно владел арканом, многие хорошо обращались с копьем.
  
   В половецкой тактике нормой были мгновенные перемещения, неожиданные нападения, засады и ловушки, нарочитые отступления с целью заманить бросившегося в погоню врага к поджидавшим в засаде главным силам.
  
   Если битва случалась в открытой степи, половцы мгновенно устраивали круговые укрепления из телег. Через специальные проходы между телегами воины совершали быстрые вылазки, наносили удары по противнику и так же быстро возвращались в укрепленный лагерь.
  
   Была у них и военная техника. Из исторических источников известно, что половцы использовали гигантские арбалеты, которые натягивали 50 человек, а также своеобразные катапульты, забрасывающие в осаждаемый город керамические сосуды с горящей нефтью. Заимствовали эти приспособления половцы, скорее всего, в Китае, по соседству с которым жили до своего исхода на новые земли.
  
   Русь ко времени обоснования на ее южных границах половцев достигла апогея своего могущества. С 1036 года в государстве единолично правил князь Ярослав, прозванный Мудрым. Он не жалел средств на укрепление и украшение Киева. При нем в столице, по образцу Константинополя, были построены Золотые ворота, храмы Святой Софии в Киеве и в Новгороде, переводилось с греческого и переписывалось множество книг. При нем расширились связи с Византией и странами Западной Европы. Дочь князя Анна Ярославна стала женой французского короля Генриха I, а после смерти короля как королева-регентша десять лет фактически управляла Францией.
  
   Ярослав составил знаменитый свод законов "Русская правда", на долгие годы ставший кодификацией традиционных на Руси правовых норм.
  
   За два года до смерти Ярослав разделил русские земли между тремя сыновьями: Изяславу отдал Киев, Святославу -- Чернигов, Всеволоду -- Переяславль.
  
   Мудр был старый князь Ярослав, предостерегавший сыновей, чтобы не ссорились из-за того, кому какая земля досталась. Но у сыновей претензий оказалось больше, чем политического разума.
  
   Первым с половцами в 1060 году столкнулся черниговский князь Святослав Ярославич. Он с дружиной сумел разбить вчетверо большее войско половцев, которое сделало попытку пограбить богатые русские земли. Множество половецких воинов было убито и потоплено в реке Снови, их предводители были взяты в плен, похоже, почти без сопротивления. "...Князи их руками яша", -- писал летописец.
  
   Однако уже на следующий год случился новый набег, в котором войско переяславского князя Всеволода потерпело поражение. "Се бысть первое зло на Руськую землю от поганых безбожных враг; бысть же князь их Сокал..." -- сообщает летопись.
  
   Следующий набег половецких орд в 1068 году потребовал для отпора уже соединенных усилий русских дружин -- на берегах пограничной реки Альты войска трех братьев Ярославичей, несмотря на совместные действия, не сумели сдержать натиск степняков. К тому же битва происходила ночью, и половцы сумели использовать эти специфические условия -- русские бежали с поля боя.
  
   Путь к Киеву был открыт. Половцы рассыпались по всему Приднепровью, грабя села, захватывая и уводя в полон поселян. Видя опасность Киеву, горожане потребовали от князя выдать оружие и коней на новую битву с половцами. Но Изяслав Киевский опасался вооружать народ, и даже часть своих дружинников, поддержавших решение веча, бросил в темницу. Сам же князь не решался вести дружину против врагов.
  
   В итоге колебаний князя и нарастающей угрозы подхода половецкого войска народ поднял мятеж, освободил дружинников и изгнал Изяслава, которому пришлось бежать в Польшу. Горожане вооружились, организовали оборону Киева и отбили половцев.
  
   В 1071 году, сообщает летопись, "...воеваша половци у Ростовца и у Неятина". Оба этих городка располагались на левом берегу Роси -- правого притока Днепра.
  
   В 1092 году случилось тяжкое для Руси засушливое лето, и тогда же, пишет летописец, "рать велика бяше от половец отовсюду". Были взяты городки Прилук и Посечен.
  
   После первых сражений и поражений стало ясно: над Русской землей нависла опасность, несравнимая ни с чем, встречавшимся прежде. И победить половцев можно было лишь предельным напряжением сил и единством.
  
   А единства-то как раз русским князьям не хватало.
  
   Некоторые русские князья стали использовать военный потенциал половцев, всегда готовых к бою и грабежу, для своих целей. Первым это сделал Олег Святославич в 1078 году, вступивший в конфликт с Всеволодом Ярославичем, проигравший и бежавший вслед за этим в Тмутаракань. Так вот этот Олег Святославич нанял половецкую орду, пообещав им отдать на разграбление Переяславское княжество, и "приведе... поганые на Рускую землю". Полки Всеволода были разбиты, и "мнози убьени быша ту".
  
   Этот князь-авантюрист в дальнейшем неоднократно наводил половцев на Русь. В "Слове о полку Игореве" автор горько-презрительно называет его Олегом Гориславичем. Самое же показательное, что на протяжении всего XII века потомки этого князя особенно охотно роднились с половцами и, имея среди них многочисленную родню, постоянно призывали их к участию в междоусобицах.
  
   Примеру Олега последовал князь Василько Ростиславич. В 1092 году он нанял половцев для похода "на ляхи". А затем это стало распространенной практикой: русские князья, весьма склонные к политическим интригам и авантюрам, постоянно нанимали половцев для нападения на чем-то насолившие им княжества. Что половцы и делали, по просьбе то одних, то других князей грабя беззащитные, враждующие друг с другом русские земли.
  
   Конечно, в согласии со своей кочевнической природой, половцы с удовольствием нанимались служить русским князьям (да и не только -- и византийцам, и болгарам, и волжским булгарам) -- за добычу, деньги, рабов и т. д. Но были среди ханов и такие, которых можно назвать идейными. Они практически никогда не шли князьям в наем, и воевали с русскими как с заклятыми врагами.
  
   О двух таких половецких ханах, питавших по отношению к русским особую ненависть, часто упоминают летописи. И тоже с особым чувством антипатии. Это ханы Боняк и Тугоркан, имена которых вошли не только в летописи, но и в русский фольклор. Боняк фигурирует в западно-украинских сказаниях и песнях под именем Буняки Шелудивого, отрубленная голова которого катается по земле и уничтожает всё живое на своем пути. А Тугоркан -- это тот самый Тугарин Змеевич из русских былин. При этом оба хана были побратимами и почти всегда действовали вместе.
  
   Многие годы "шелудивый хыщник" Боняк, неоднократно проклинаемый монахами-летописцами, грозил русскому пограничью. Враждебность Боняка по отношению к Руси была так сильна, что его не удовлетворяли вполне успешные нападения на русское пограничье. Боняк стремился организовать тотальную борьбу с Русью с целью не столько грабежа, сколько политического и экономического ослабления государства. Не исключено, что в этом желании его деятельно поддерживала Византия.
  
   Борьба с половцами становилась с каждым годом всё ожесточеннее, и от Руси требовался не просто ответ на этот вызов, но и политическая фигура, которая смогла бы объединить и организовать все силы государства для этого ответа.
  
   И такая фигура нашлась. Это был черниговский князь Владимир Всеволодович по прозвищу Мономах.
  
   Владимир Мономах был дальновиден и решителен, с каждым годом становилось яснее, что в будущем он станет крупным политиком и полководцем. В его жизни были и поражения: из-за интриг Олега Гориславича он был лишен княжества, и на два года его приютил переяславский князь Всеволод.
  
   Но после ряда побед над половцами к его голосу стали прислушиваться другие князья. Суровый и умный Владимир стал признанным авторитетом на Руси, а в половецких вежах (палатках) за победоносные походы его именем пугали младенцев. Что ж, как это ни претит нашему сегодняшнему гуманистическому сознанию, жестокое время требовало жестоких решений, и сражаться приходилось насмерть.
  
   К тому же, сами половцы вступили в новый этап своего социального развития -- неорганизованные кочевья орд с одного места на другое уже никого из ханов не устраивали. Пришлось договариваться о постоянных маршрутах для каждой орды, упорядочивании мест кочевий, кое-где стали появляться стационарные поселения, где круглый год жили и работали ремесленники и неспособные кочевать пожилые или больные родичи.
  
   Однако с военной точки зрения оседлость половцев стала их слабостью, позволившей Владимиру Мономаху реализовать новую успешную тактику борьбы с ними.
  

Глава 7. Ответ на половецкий вызов

  
   Несмотря на то, что нашествия кочевников на Русь происходили как бы волнами, то есть периодически то усиливаясь, то затихая, окончательно они никогда не прекращались. Причем каждая последующая волна оказывалась мощнее и агрессивнее, чем предыдущая. И здесь стоит отметить два важных момента.
   Первый заключается в том, что, начиная с V века, на Русь нападали одни и те же тюркоязычные степняки, под какими бы названиями они ни фигурировали в источниках. Конечно, есть путаница в летописях или рассказах средневековых путешественников, когда одни и те же степные племена именуются по-разному или, наоборот, одно название дается нескольким разным этносам. Но важнее другое -- даже если следующая волна нашествия представляла собой новый этнос, она всё равно вбирала в себя все остатки племен, перед этим уже разбитых русскими.
   Гунны, разбитые Русью в V веке, поблуждав по степи, примкнули к хазарам -- злейшим врагам Руси. Когда князь Святослав разгромил Хазарский каганат, его еще долго добивали печенеги -- и, добив, вобрали в свой этнос остатки хазар. А когда князь Владимир Святославич разбил самих печенегов, то часть их племен примкнула к половцам. Кстати, другая их часть вступила в союз с русскими, они служили Руси верой и правдой на пограничье, а затем полностью ассимилировались.
   Точно так же и половцы вобрали в себя печенегов, гузов, торков и других, превратившись благодаря такому синтезу в отдельный этнос. А когда в XIII веке евразийскую степь завоевали татаро-монголы, покоренные ими половцы-кипчаки влились в татарское войско.
   Сегодня этот процесс мы называем этногенезом, но его хорошо понимали и в те времена. Четко и выразительно на примере татар его описал средневековый арабский автор ал-Омари: 
   "В древности Золотая Орда была страной кипчаков, но когда ею завладели татары, то кипчаки сделались их подданными. Потом татары смешались и породнились с кипчаками, и земля одержала верх над природными и расовыми качествами татар, и все они стали точно кипчаки, как будто от одного с ними рода, оттого что монголы и татары поселились на земле кипчаков, вступали в брак с ними и оставались жить на земле их".
   Поистине, возникает ощущение, что против Руси действовал этакий бессмертный степной волк (именно волк был главным тотемом большинства тюркских племен), которого как ни уничтожай, всё равно возрождается.
   Второй важный момент, на который стоит обратить внимание, заключается в том, что с каждой следующей волной нашествия степняки становились всё развитее в социальном плане, и оборонительная тактика, которую применяли русские княжества, переставала оправдывать себя. Пограничные крепости и сторожевые посты, засечные черты, мобильные богатырские группы, предупреждавшие о набегах, -- всё это срабатывало до поры до времени.
   Пока степняки были относительно малочисленны и неорганизованны, они кочевали по бескрайней степи, не привязываясь к определенному месту или маршруту, из года в год меняя места стоянок. Но уже половцы так разрослись, что им стало не хватать для кочевки всей гигантской степи между Доном и Днепром. И они поневоле стали структурироваться, упорядочивать свою иерархию.
   Крупнейший советский и российский археолог, профессор, специалист по истории средневековых евразийских кочевников С. А. Плетнева пишет о переходе половцев на следующую ступень развития кочевого быта: 
   "Природные условия кипчакских степей способствовали процветанию на них развитого и хорошо организованного кочевого скотоводства. Степь была расчленена на участки с определенными маршрутами кочевий, летовками и зимниками. Рядом с постоянными летними и зимними стойбищами возникали курганные кладбища, святилища предков с каменными статуями, изображавшими умерших".
   То есть половцы фактически стали полуоседлыми, а значит, их ремесленники могли сами изготавливать вооружение, их полководцы могли объединять гораздо большие орды и действовать более согласованно. Поэтому чистая оборона против них грозила неминуемым поражением.
   Следовало найти новую тактику -- с упором на нападение. И такая тактика была предложена князем Владимиром Мономахом.
   Уже с юности Владимир воспитывался как воин и полководец -- он постоянно возглавлял отцовскую дружину в приграничном Переяславле, ходил в дальние походы, участвовал в сражениях с половцами.
   В ту эпоху взрослели рано: в 21 год Владимир по поручению Изяслава Киевского возглавил поход против немецкого императора Генриха IV, а два года спустя дважды водил дружину против полоцких князей (не половецких, а именно полоцких, то есть русских князей из северного Полоцка -- вот она раздробленность Руси и княжеские междоусобицы в натуральном виде).
   К 40 годам Владимир был уже признанным военачальником, умелым правителем и слыл князем справедливым и благодушным. Но в 1093 году произошло событие, которое, видимо, сильно изменило прежде мягкую натуру князя. В мае на берегах пограничной реки Стугны произошло сражение дружины русских князей Святополка, Владимира Мономаха и его брата Ростислава с половцами хана Тугоркана (былинного Тугарина Змеевича). Князья имели недостаточно сил, и на военном совете Владимир стоял за отказ от сражения и заключение мира. Но Святополк настоял на битве.
   По переходе реки русское войско было атаковано превосходящими силами половцев. Не выдержав удара, русские бежали к реке, которая широко разлилась от бурных дождей. Переплывая реку, князь Ростислав начал тонуть. Владимир пытался спасти его, но едва не утонул и сам.
   На Владимира гибель брата произвела ошеломляющее действие. С этого времени он становится непримиримым врагом половцев. Целью его жизни становится организация сопротивления этим разбойничьим племенам.
   И с этого же времени в жизни Владимира появляется "двойник" -- половецкий хан Боняк, тот самый "идейный" враг, который сделал своей жизненной задачей месть Владимиру и всемерное ослабление Руси.
   До этого Боняк, хан 40-тысячной половецкой орды, в русских летописях не упоминался, а значит, с Русью не воевал. Он всё больше грабил в богатой Византии, где можно было сравнительно легко взять большую добычу.
   Но в 1094 году Боняку не повезло: его византийский поход был крайне неудачен. Вдобавок, вернувшись в родные степи, он узнал о только что состоявшемся первом походе русских войск во главе с Владимиром и Святополком в степь. В кочевьях царила паника: русские захватили богатую добычу и вывели на Русь большой полон (взяли пленных). Следовало не только отомстить, но и поддержать пошатнувшийся престиж, подорванный поражениями в Византии и на Руси. Боняк и Тугоркан объявили русским кровную месть и начали планомерную войну с ними.
   Тугоркан погиб в 1096 году в сражении под Переяславлем, которым руководили Владимир и его зять Святополк. А затем русские переправились на правый берег Днепра и заставили бежать войско Боняка, осаждавшее Киев. "Шелудивый Буняка", потерявший друга, получил еще один повод для мести.
   На протяжении всей своей долгой жизни Боняк целенаправленно вел против Руси тотальную войну. Он проявлял такую враждебность к русским, что даже не участвовал в междоусобных распрях русских князей, которые были всегда выгодны кочевникам. Все последующие набеги на Русь не обходились без Боняка, причем чаще всего именно он как наиболее опытный полководец возглавлял половецкое войско.
   А Владимир Мономах, получив опыт удачного похода на степь, начал активно убеждать русских князей в необходимости изменить тактику борьбы с половцами. Идея была проста, но действенна -- бить врага на его территории, а не защищаться, не зная, откуда последует удар. Для ее реализации Владимир предлагал начинать походы не летом, а поздней зимой или ранней весной, когда скот у половцев оказывался обессиленным скудным зимним питанием, а значит и перегнать его на недоступное для врагов место было невозможно.
   При этом русские уже хорошо знали территории, "закрепленные" за каждой половецкой ордой, маршруты кочевий с летних пастбищ на зимние и местоположение половецких "городов". В случае тщательно продуманной операции были все возможности нанести половцам очень болезненные удары.
   Но многие князья были против того, чтобы воевать весной: смерды должны пахать и сеять. Долгие пять лет Владимир убеждал, объяснял, доказывал. И только в 1102 году летописец записывает, что "вложи бог мысль добру в русьские князи, умыслиша дерзнуть на половце, пойти в землю их". На следующий год состоялся переломный Долобский съезд князей, на котором упорный Владимир смог, наконец, убедить сомневающихся.
   Один за другим последовали победоносные походы Владимира в степь (1103, 1107 и 1111 гг.). От пассивной обороны Русь перешла к стратегическому наступлению -- война была перенесена в глубь половецких степей. И результат не замедлил сказаться -- набеги были ликвидированы и для половцев вообще встал вопрос об откочевывании от границ Руси.
   То, что за свою жизнь сделал этот русский князь, можно назвать яростным противоборством законам исторического и социального развития. Новые феодальные социально-экономические отношения, в которые входила Русь, неизбежно включали в себя период раздробленности, раскола прежде единого государства на части и борьбы этих частей друг с другом за первенство. Конечно, потом, позже, эти части должны были вновь слиться на новом формационном уровне. Так выстраивалась феодальная иерархия в Западной Европе, так должно было произойти и с Русью.
   Но Русь оказалась перед половецкой угрозой именно в момент раздробленности. И тут либо пан, либо пропал -- то есть, либо поражение и социальный регресс, падение вниз по лестнице исторических формаций, либо сопротивление половцам и надежда удержаться на этой лестнице.
   Князь Владимир Всеволодович, внук Ярослава Мудрого, получивший прозвище Мономах, выбрал для себя сопротивление. И сделал всё, чтобы и другие князья пошли за ним. Понимал ли он, что тем самым пытается остановить исторические часы, мы не знаем. Однако он именно это и сделал.
   Но после смерти Владимира стрелки исторических часов, на время остановленные, вновь пошли -- феодальная раздробленность на Руси возобладала.
   Единая военная организация, созданная Мономахом, еще какое-то время продолжала действовать, но после 1132 года княжества одно за другим выходили из подчинения Киеву и между ними вновь начались усобицы. Князья забыли "Поучение" Мономаха: "Поистине отцы и деды наши потом и кровью зблюли землю Русскую, а мы хочем погубити".
   Воспрянули половцы, начавшие второй этап нашествия. Они снова начали грабить владения враждующих князей, уводили в рабство целыми селами, жгли и уничтожали посевы. Борьба Руси с половцами продолжалась еще почти сто лет. За это время русские, войдя раньше половцев в фазу феодальной раздробленности, стали понемножку из этой фазы выбираться. А половцы, напротив, оказались в эту фазу затянуты. Казалось бы, половцы неминуемо должны были потерпеть от русских сокрушительное поражение.
   Но всё сложилось иначе: и половцы, и Русь были побеждены третьим врагом, которого никто не ждал, -- монголами. Половцы были монголами разгромлены и ассимилированы, а Руси пришлось вынести три века закабаления, которое народ справедливо назвал игом татарщины.
  

Глава 8. Щит между монголами и Европой

  
   Весь XI век раздробленная Русь продолжала сражаться с половцами и все-таки выдержала натиск половецких орд. На переломе двух веков (XII и XIII) половецкие ханы постепенно прекратили самостоятельные набеги -- степь перестала выступать в качестве враждебной силы.
   К тому времени Киев перестал существовать как единый политический центр, а князь Андрей Боголюбский вообще переместил столицу на северо-восток -- во Владимир. Киев стал приграничной провинцией.
   Русь распалась на 50 княжеств, из которых постепенно выделились три крупных политических и экономических центра -- Владимиро-Суздальское и Галицко-Волынское княжества и Новгородская республика. Обособленно существовали Черниговское, Рязанское, Смоленское, Полоцкое и другие княжества.
   Из-за ослабления политического единства страны прерывались торговые связи с Византией и Европой, были потеряны придунайские города, захвачено Тмутараканское княжество, основанное еще Святославом.
   Перестали существовать относительно единые вооруженные силы. Каждое княжество имело свои вооруженные отряды. Наиболее мощные в военном отношении три княжества могли выставить по 20-30 тысяч воинов, а в целом Русь могла собрать до 100 тысяч.
   Это была сила, достаточная для того, чтобы успешно сопротивляться монголам знаменитого Чингисхана -- если бы она была едина. Но единства-то как раз и не было.
   Впервые с грозным монгольским войском русские столкнулись в походе на границе русских земель в 1223 году. Половцы, потерпевшие поражение от монголов, попросили помощи у русских князей. Те, собравшись на съезд, решили совместно выступить против врага.
   Переправившись через Днепр у острова Хортица и соединившись с половецким войском, объединенные силы двинулись в степь. Монголы применили свою обычную тактику -- стали заманивать войско в глубь степи, нанося беспокоящие удары мелкими отрядами легкой кавалерии. После восьми дней беспрерывного похода 28 мая войско подошло к реке Калке, впадающей в Азовское море.
   Единого командования не было -- каждый князь самолично распоряжался своей дружиной. К тому же между влиятельными князьями Мстиславом Удалым галичским и Мстиславом киевским разгорелась вражда.
   Мстислав Удалой решил действовать сам и переправился через Калку с галичско-волынскими полками и отрядом половцев. Первые атаки были успешны для русских, но затем монгольские полководцы Джебе и Субедей ввели в бой основные силы. Не выдержав их удара, первыми бросились бежать половцы, смешав и русские рати. Начался разгром войска по частям.
   Всё это время Мстислав Киевский, стоявший с полками на другом берегу реки, наблюдал за поражением своего недруга Мстислава Удалого. Монголы, завершив разгром одной части войска, переправились через реку и окружили киевские полки. Киевляне храбро сражались против численно превосходившего противника, бой продолжался три дня.
   Тогда монголы, использовав военную хитрость, предложили покончить дело миром, обещая отпустить войско домой. Но как только киевляне, приняв условия, покинули защищенный лагерь, монголы всех их перебили.
   Жестокое поражение не образумило самонадеянных князей. А ведь для объединения сил и организации согласованного отпора врагу им было дано время -- следующий натиск монголов последовал только через 14 лет. Но на Руси не нашлось второго такого организатора, как Владимир Мономах.
   В 1235 году наследники Чингисхана на съезде приняли решение о грандиозном походе на Европу. На их пути стояли Волжско-Камская Булгария и Русь. За год Булгария, соседствовавшая с Владимирским княжеством, была порабощена, и в 1237 году монгольские войска двинулись на Русь.
   Поход возглавил внук Чингисхана -- Батый. Правой его рукой был опытнейший полководец Субедей, под его командованием находились военачальники, прославившиеся в предыдущих походах. Под знамена Батыя собралась армада в 120-140 тысяч человек. Летописец сообщал: "От топота войск земля стонала и гудела, а от шума полчищ столбенели дикие звери".
   Первый удар приняло на себя Рязанское княжество. Рязанские князья обратились за помощью, но остальные русские князья остались безучастными к беде рязанцев. 16 декабря монголы подошли к Рязани. Началась осада, которая продолжалась беспрерывно день и ночь -- одни воины штурмовали город, другие отдыхали, затем они сменяли друг друга. В первые ряды штурмовавших монголы посылали воинов из покоренных земель, а если они бежали с передовой, их безжалостно убивали. Поэтому, сообщает венгерский монах Юлиан, побывавший в монгольском стане, они "предпочитают умереть в бою, чем под мечами татар".
   Через шесть дней, 21 декабря, монголы ворвались в Рязань, от которой остались одни развалины -- погибли все защитники города. Согласно летописи, как раз в этот момент в догорающий город вернулся отряд Евпатия Коловрата, отправленный за помощью в Чернигов.
   Воины Евпатия, увидев уничтоженный город, поклялись отомстить врагу. Отряд быстро нагнал арьергард уходящей монгольской орды и вступил в бой. После короткой схватки не ожидавшие нападения монголы были разгромлены. Но на шум битвы вернулся другой монгольский отряд во главе с богатырем Хостоврулом. Два предводителя вступили в единоборство, и Евпатий могучим ударом рассек монгола надвое до седла. А затем монголы набросились на русских. И хотя в этой битве все рязанские храбрецы погибли, образ могучего Евпатия Коловрата и бесстрашных рязанских воинов остался в народной памяти как символ бесстрашия и героизма русского народа.
   Опустошив рязанскую землю, монгольское войско двинулось на Владимиро-Суздальское княжество. Шло оно обходными дорогами, чтобы миновать непроходимые мещерские леса. По пути, несмотря на упорное сопротивление, штурмом были взяты и сожжены Коломна и Москва. 3 февраля захватчики подошли к Владимиру.
   Осада готовилась монголами по всем правилам военного искусства -- три дня строились стенобитные орудия, катапульты, вокруг города был сооружен защитный вал. Безостановочный обстрел пудовыми камнями и горшками с горючим веществом в течение суток разрушили городские стены, вызвал массовые пожары в городе. Монголы ринулись в проломы, уцелевшие защитники стянулись к Успенскому собору, заперлись в нем и отказались сдаваться. Тогда степняки обложили собор бревнами и хворостом и подожгли. Все оставшиеся в живых владимирцы сгорели заживо.
   Батый продолжал движение по направлению к Новгороду Великому. Первым на пути был пограничный Торжок. Защитники города надеялись на подкрепление из Новгорода, но знатные бояре решили отсидеться за мощными новгородскими стенами и помощь не послали.
   Торжок с неимоверным мужеством сражался две недели, но устоять перед врагом не смог. Город подвергся уничтожению, но и монголам пришлось пересмотреть планы -- Новгород был грозной силой, и с наскока его взять было нельзя.
   В результате Батый решил не продолжать поход и повернул назад. Возвращалось монгольское войско через юго-восточные земли, и на пути им попался небольшой город Козельск. Его монголы планировали взять походя, не тратя времени на планомерную осаду. Но так велики были мужество и стойкость горожан, что под Козельском гигантское монгольское войско простояло почти два месяца, пытаясь взять город! Были разрушены стены Козельска -- защитники построили баррикады и бились врукопашную. Да так бились, что в одной только вылазке разрушили все стенобитные машины и уложили 4 тысячи воинов, включая трех темников (командующих 10 тысячами).
   Монголы в отместку до основания разрушили "злой город", а жителей уничтожили всех, вплоть до малых детей.
   Силы захватчиков были явно подорваны. Монгольское войско понесло огромные потери. Если Рязань монголы взяли за шесть дней, Владимир -- за четыре, то Торжок они осаждали две недели, а "злой город Козельск" задержал их на семь недель. Несмотря на жесточайшие меры устрашения, поголовное уничтожение всего населения, включая женщин и детей, русские не сдавались. К тому же наступала весна с разливами рек и оттаиванием болот. Батый был вынужден вернуться в места кочевий, к Дону.
   На следующий год, накопив силы, монголы вновь пошли на Русь, теперь уже на южные княжества. Но быстрой победы вновь не получилось -- русские сражались отчаянно, не жалея ни себя, ни врага. Несмотря на то, что беспощадно уничтожалось всё население, продвижение шло крайне медленно.
   Пали Переяславль и Чернигов. Лишь после десятидневной осады, 6 декабря 1240 года, пал Киев, но, даже ворвавшись в город, монголам пришлось сражаться с горожанами за каждую улицу. Последние защитники собрались в древней могучей Десятинной церкви, которую защищал воевода Дмитр с горсткой дружинников и горожан. Монголы подтянули к церкви стенобитные орудия, но у каждого нового пролома возникали русские воины, отчаянно отбивавшиеся в рукопашной. В конце концов, стены храма не выдержали и рухнули, погребая под собой и нападавших, и защитников.
   Оставив за собой сожженный Киев, монголы разделились на две группы -- одна двинулась на Польшу, другая, под командованием Батыя, -- на Венгрию. Весть о наступлении татар привела Европу в ужас. Весной 1241 года против монголо-татар выступило рыцарское войско, но было разбито в сражении при Лигнице. Но затем объединенное чешско-немецкое войско сумело нанести татарам поражение под Оломоуцем в Чехии. Батый был вынужден повернуть обратно, в столицу Золотой Орды город Сарай.
   Героическая борьба Северо-Восточной Руси сорвала задуманный монголами грандиозный поход на Европу -- завоеватели не могли оставить у себя в тылу обескровленную, но сопротивлявшуюся Русь.
   Величайшая и, пожалуй, самая мощная военная машина всех предшествующих эпох -- от Древнего Египта до Древнего Рима -- затормозила и не двинулась дальше, как она планировала, на завоевание мира. Конечно, были взяты под контроль страны Востока -- Афганистан, Персия, Китай, вся Средняя Азия. Но на Запад эта машина не прошла, споткнувшись о Русь.
   Мы еще не раз будем возвращаться к теме монгольского ига, занявшего на Руси более двухсот лет. Но сейчас отойдем от исторической конкретики, чтобы оценить ситуацию в целом.
   Монгольская степная империя была с формационной точки зрения более примитивным образованием, чем Русь, но в военном и организационном отношении -- предельно эффективным. Причем монголы действовали не так, как прежние кочевники -- те наступали, грабили и отступали. Монголы же пришли тотально. Они перестроили под себя ту часть Руси, до которой смогли дотянуться, обложили княжества данью, поставили гарнизоны, ввели свои порядки (не законы, но порядки) -- короче, превратили Русь в свою колонию. И это первый главный вывод, который мы должны сделать, взглянув на монгольское иго с высоты птичьего полета.
   А второй главный вывод в том, что Русь была не просто колонией Орды, а активно сопротивлявшейся, сражавшейся колонией.
   Ибо если бы русские смирились и приняли захватчиков, монголо-татарская военная машина так же эффективно могла бы поработить и Запад. Этого не произошло лишь потому, что вся дальнейшая русская история была историей борьбы за независимость -- борьбы постоянной и ежеминутной.
   А. С. Пушкин писал: "Нашим мученичеством энергичное развитие... католической Европы было избавлено от всяких помех, образующееся просвещение было спасено растерзанной Россией".
  

Глава 9. Князь Александр

  
   Если посмотреть на события военной истории России середины XIII века хронологически, в виде календаря, то отчетливо видно, насколько плотно они располагаются на временной шкале. Видно, что счет войнам, нашествиям, набегам и нападениям идет не по десятилетиям, а по годам, а то -- и месяцам.
   Видно, что практически одновременно со вторым нашествием Батыя на земли Южной Руси (весной 1239 года) и опустошением монголами Черниговского и Северского княжеств (осенью 1239 года) произошло нападение шведских рыцарей на земли Новгорода (лето 1240 года).
   И что летом того же 1240 года немецкие рыцари-крестоносцы захватили Изборск, Псков и Копорье, а зимой монголо-татарское войско осадило и разрушило Киев.
   И дальше -- каждые два-три года вплоть до конца века то битва с немецкими и шведскими рыцарями, то сражение с литовцами, то карательный поход ордынцев, то княжеская междоусобица.
   Сухие даты военной хронологии говорят о том, что в этот период Русь оказалась объектом не одного и не двух, а сразу трех масштабных нашествий -- монголо-татарского, литовско-польского и западного крестоносного. Казалось бы, противостоять одновременно трем таким силам просто невозможно. Но именно в это время на арену русской истории выдвигается уникальный герой, сумевший нейтрализовать эти масштабные угрозы. Имя этого героя, о котором мы хотим рассказать, -- князь Александр Невский.
   Почему-то получается так, что наиболее выдающиеся правители России, сделавшие особенно много для ее спасения и возвеличивания, подвергаются на своей родине если и не поношению, то уж точно верхоглядному неприятию. То ли нет пророка в своем отечестве, то ли русские чересчур критичны к собственным лидерам, то ли изо всех сил старается пятая колонна...
   Так случилось и с князем Александром, вокруг имени и деяний которого до сих пор идут страстные споры. И если летописцы, а вслед за ними и большинство русских и советских историков считают Невского великим полководцем и дипломатом, спасшим страну, то постсоветские российские ученые отвергли эту общепринятую точку зрения, посчитав ее "сталинским официозом". И фильм Эйзенштейна, и полководческий орден Александра Невского (и Российской империи, и советский, времен Великой Отечественной войны), и даже сан святого, данный Русской Православной Церковью, -- по их мнению, лишь выдумка и пропаганда! Согласно новым веяниям, князь Александр и битвы-то выигрывал незначительные, и сам был властолюбивым и жестоким наместником монголо-татар на Руси.
   Хулители, как обычно, выискивают темные места в биографии князя и на этом строят свои домыслы. А неточностей и странностей в житии Александра и в летописях и впрямь хватает.
   В самом деле, сомнителен даже год рождения князя -- то ли 1220, то ли 1221 год. Темна и родословная -- отец-то точно переяславский князь Ярослав Всеволодович, а вот мать Феодосия -- дочь то ли рязанского князя Игоря Глебовича, то ли торопецкого князя Мстислава Мстиславича.
   Дальше больше -- имя. В княжеском именослове домонгольской Руси имя Александр было весьма редким, им названы всего три Рюриковича. Почему именно оно было дано? Впрочем, историки с этим разобрались -- князь назван в честь святого-воина Александра Римского -- недаром на сохранившихся личных княжеских печатях на лицевой стороне имеется изображение конного или пешего воина с надписью "Александръ". Какая-то мистика -- при рождении ребенку дали редкое воинское имя -- и он прославил себя как великий полководец.
   Княжить Александр начал в 10 лет -- его отец Ярослав надолго уехал в Переяславль, оставив своих двух старших сыновей наместниками в Новгороде. Через два года его брат Феодор Ярославич скоропостижно умирает, и Александр оказывается старшим сыном в семье. А еще через три года, когда Александру исполняется 15 лет, отец, вокняжившийся в Киеве, оставляет сына единственным правителем Великого Новгорода.
   Пятнадцать лет, по представлениям того времени, это уже взрослость. И от юноши Александра, как и от всякого другого князя, новгородцы требуют обеспечить безопасность города и прилегающего края. А ситуация к этому моменту вокруг Новгорода сложилась напряженная.
   Еще с конца XII века немцы, шведы и датчане при поддержке римско-католической церкви начали экспансию на прибалтийские земли, где жили чудь, весь, ижора, ливы, карелы и другие языческие племена. Новгородские владения граничили с их землями, и там стояли русские города Слоним, Городно (Гродно), Юрьев (Тарту), Медвежья голова (Отепя). Тактика скандинавских рыцарей заключалась в последовательном захвате земель, возведении там крепостей, опираясь на которые, они огнем и мечом "проповедовали" христианскую веру. Постепенно экспансия стала перехлестывать и на русскую территорию.
   Немцы действовали еще более основательно. В 1210 году для христианизации язычников они создали Орден меченосцев ("монахи по духу, бойцы по оружию"), признанный буллой папы Иннокентия III. Воины-профессионалы стали быстро расширять немецкие владения в Прибалтике -- Орден захватил земли по нижнему и среднему течению Западной Двины (Даугавы), принадлежавшие русскому Полоцкому княжеству, а в 1224 году меченосцы заодно захватили и русский Юрьев, переименовав его в Дерпт.
   Десять лет шла ожесточенная борьба русских княжеств с Орденом, завершившаяся подписанием мирного соглашения 1234 года. На несколько лет наступило затишье.
   Но в 1237 году началось монгольское нашествие на Русь, а к осени 1239 года лишь несколько северных княжеств да независимые Псков и Новгород оставались неподвластными Орде. Бедой Руси немедленно воспользовались "добрые соседи" -- наследовавший меченосцам Тевтонский орден и шведско-датские феодалы. Договор с русскими был нарушен, а помощи против западных рыцарей просить было не у кого.
   В 1240 году в новгородские пределы вторгся флот шведского короля Эрика Эриксона. Целью похода был захват Невы с прилегающими землями и крепости Ладоги, чтобы лишить новгородцев выхода к Балтийскому морю и установить свой контроль над северо-западным участком водного пути "из варяг в греки". А прикрывалась эта акция разговорами о необходимости насадить среди русских "истинное христианство" -- католичество. Историки полагают, что поход шведов был согласован с Орденом, чьи войска в том же году предприняли наступление на Псков и Изборск. Совместными усилиями шведы и немцы планировали сломить военную мощь Новгорода.
   Морская стража Новгорода, состоявшая из финского племени ижорян, вовремя сообщила о появлении шведского флота из 100 кораблей. В тот же день Александр узнал от гонцов о нападении. Молодой князь понимал, что надо действовать быстро и решительно. Он собрал городское вече и сказал: "Господа новгородцы, свеши (шведы) нарушили заповедь господню: не вступай в чужие пределы. Они пришли в силе тяжкой, а у нас нет времени ждать подмоги. Соберите лучших воев своих и пойдем на врага. Не в силе Бог, а в правде!".
   Александр рисковал, решив ради скорости и внезапности обойтись лишь силами своей дружины и городского ополчения, но это был оправданный риск. Войско в 1300 человек, пройдя за три дня более 150 километров, вышло к устью Невы. В это время шведские корабли пристали к берегу и рыцари расположились на отдых, о чем Александру доложила ижорская разведка. Внезапно появившиеся русские полки сходу обрушились на шведов. Предводитель шведского войска пытался построить рыцарей в боевые порядки, но непрерывно атакующие русские не дали этого сделать. Рыцари бежали.
   Русские войска, использовав фактор внезапности, нанесли сокрушительное поражение захватчикам. Меньшими силами двадцатилетний полководец Александр сумел победить шведских крестоносцев, за что благодарные современники назвали его Невским.
   Здесь стоит вспомнить, что Петр I, снова воевавший со шведами ради свободного выхода России к Балтийскому морю, считал себя прямым продолжателем дела Александра Невского. В его честь Петр построил в Петербурге собор и приказал перенести туда прах своего великого предшественника.
   Между тем, победитель шведов вместо благодарности получил от новгородцев упрек, из-за чего покинул Новгород и переселился в свою вотчину Переславль-Залесский. В чем заключался упрек Александру, летопись умалчивает. Зато у историков есть версия, что новгородцы изгнали князя за то, что он не пришел на помощь Пскову, когда его осадили войска Тевтонского ордена.
   В этой странной истории некоторые видят чуть ли не злой умысел Александра, между тем у нее есть простое и понятное объяснение. Ведь победа в Невской битве была достигнута преимущественно силами княжеской дружины, которая и понесла наибольшие потери. С сильно ослабленной дружиной, не получая подкрепления от других русских княжеств, Александр был просто не в состоянии выполнить свои обязанности.
   Отъездом князя-защитника из Новгорода тут же воспользовались немцы -- они захватили чудские и водские владения Новгорода, построили в Копорье крепость, откуда нападали уже на собственно новгородские земли. Когда немцы стали подходить на расстояние в 30 верст к самому Новгороду, горожане спохватились и стали просить князя Александра вернуться.
   С посольством направили самого архиепископа новгородского Спиридона. Александр согласился и, вернувшись в марте 1241 года в Новгород, сразу начал готовиться к борьбе с Орденом. Собрав войско из новгородцев, ладожан, карел и ижорян, зимой этого же года он двинулся на Копорье. Новопостроенная крепость была взята и разрушена, немецкий гарнизон был пленен -- вспомогательная задача по обеспечению тыла и фланга русского войска для дальнейшего наступления на главные силы врага была решена.
   Той же зимой, получив помощь владимирцев, войско Александра неожиданным ударом овладело Псковом. Падение мощной крепости было для немецких рыцарей крайне болезненным. Руководство Ордена стало готовиться к решительному сражению.
   Главной силой Ордена были тяжеловооруженные всадники, которые согласно уставу выстраивались для битвы в форме усеченного клина ("свиньей"). В голове такого клина находилось до 50 наиболее профессиональных рыцарей. Удар рыцарского клина по пешему войску был страшен -- передовой отряд раскалывал боевые порядки противника, затем следующие шеренги всадников расширяли разрыв и охватывали расколотые части противоборствующего войска. За рыцарями следовала пехота (кнехты) -- они добивали расстроенные и потрепанные войска противника.
   Немцам удалось разгромить передовой русский отряд, и они начали преследование. Это поражение заставило Александра отступить на лед Чудского озера. Там, у Вороньего камня, он расположил свое войско, выставив вперед пехотинцев. За ними стояли конные полки Правой и Левой руки, а тяжелая конница, дружина самого князя, была немцам не видна.
   12-тысячное орденское войско выстроилось стандартной "свиньей" и медленной рысью двинулось на русских, не ведая, что им готовил русский полководец. Когда немецкий клин, наконец, прорвал отчаянно сражавшуюся русскую пехоту, и победа, казалось, была уже достигнута, последние ряды пехоты расступились и на крестоносцев оказались нацелены копья тяжелой русской конницы. Ее таранного удара немецкие рыцари не выдержали...
   История великого русского полководца Александра Невского, на несколько веков остановившего немецко-шведскую экспансию, на этом не кончается. Этот удивительный человек за свою короткую жизнь сделал для Руси столько, что по достоинству занесен в вечную народную память.
  

Глава 10. Новая стратегия

  

С сильным не борись, с богатым не судись.

Русская пословица

  
   Как бы ни отнестись к проведенному российским телевидением конкурсу "Имя России" на звание лучшего полководца, первое место на нем по итогам зрительских опросов занял Александр Невский. Это говорит о глубокой любви и уважении народа к нему.
   Уже современники понимали весь масштаб личности князя Александра. Летопись повествует, что когда он скончался в 1263 году по возвращении из Орды, митрополит Кирилл объявил: "Уже заиде солнце земли Русския". Потом помолчал, прослезился и сказал: "Благоверный великий князь Александръ преставился отъ жития сего". "И бысть во всемъ народе плачъ неутешимъ".
   Русские самодержцы, начиная с Петра, также всячески возвеличивали князя Александра. Но это считалось официальной позицией имперской власти и Русской Православной Церкви. А ей противостояли, так сказать, альтернативные точки зрения историков и публицистов.
   Одни меняли знак с плюса на минус, принижая личность и деяния Александра. Невской битвы просто не было, -- утверждают они, -- это князь Александр напал на беззащитный шведский торговый караван и уничтожил его. Ледовое побоище было рядовой стычкой и никаких последствий не имело. А что Орден перестал нападать на Русь, так это из-за того, что она стала улусом Золотой Орды -- а с монголами крестоносцы связываться боялись. А потом и вовсе, говорят они, Александр сошелся с ордынцами и действовал заодно с ними, только бы не потерять власть.
   В доказательство приводят, например, событие 1252 года, когда, как утверждается, Александр призвал на княжества своих братьев Андрея и Ярослава так называемую Неврюеву рать. Вот что пишет об этом эпизоде английский историк Дж. Феннелл: "Александр предал своих братьев. Действительно, раз поход Неврюя был вызван жалобой Александра, то никуда не деться (если, конечно, стремиться к объективности) от признания, что именно Александр повинен в разорении земли и гибели людей; при этом никакие ссылки на высшие политические соображения не могут служить серьезным оправданием".
   Тогда за что же Православная Церковь канонизировала Александра? Это "объяснил" еще в XIX веке известный недоброжелатель России маркиз де Кюстин в своих путевых заметках "Россия в 1839 году": "Александр Невский -- образец осторожности; но он не был мучеником ни за веру, ни за благородные чувства. Национальная церковь канонизировала этого государя, более мудрого, чем героического. Это -- Улисс среди святых".
   Ядовитый де Кюстин, говоря об осторожности, подразумевает под ней чуть ли не трусость, а, сравнивая Невского с Уллисcом (т. е. Одиссеем), намекает на хитрость как главное качество Александра.
   Были и другие противники официального подхода. Они не вычеркивали совсем Александра как героическую личность из русской истории, но старательно выпячивали лишь первый период его жизни -- борьбу с западными интервентами. Зато о периоде его взаимоотношений с Ордой либо стыдливо умалчивали, либо прямо считали Александра "переметнувшимся", т. е. пошедшим в услужение к завоевателям.
   Наконец, третьи (такие, как евразийцы Савицкий, Трубецкой и др., а затем и Л. Н. Гумилев) находили в переходе Александра на сторону монголов признаки установления военно-политического союза между Русью и Ордой.
   Но почему победоносной Орде надо было вступать в союз со своими данниками -- абсолютно непонятно. Утверждается, что Александр произвел такое глубокое впечатление на Батыева сына Сартака, что они стали побратимами, а он сам -- приемным сыном Батыя. А уж из этого (тоже не доказанного) допущения выводилось всё остальное.
   Доказательств ни одной из названных альтернативных версий не существует -- просто потому, что подробного и достоверного исторического материала о Невском не сохранилось. Не сохранилось даже портрета Александра. Портрет жившего раньше него Владимира Мономаха -- есть, а вот когда стали искать для помещения на советский полководческий орден хоть какое-то прижизненное изображение Александра, его не оказалось. И теперь на ордене Александра Невского -- изображение актера Николая Черкасова, сыгравшего его роль в фильме Эйзенштейна.
   Этот курьез лучше всего доказывает, что почти всё, что говорится о Невском, -- это лишь некие умозаключения, гипотезы, та или иная трактовка имеющихся скудных летописных записей, а вовсе не точное знание.
   Нам кажется, что главным для понимания происходивших в те времена процессов должна стать психология личности князя Александра. Причем материалов для психологической характеристики Невского вполне достаточно: если то же самое "Житие" можно оспорить как исторический документ, то как материал для оценки личности -- вряд ли.
   При таком подходе мы сразу же видим явное противоречие, которое альтернативные историки то ли не замечают, то ли лукаво обходят. Ведь выходит, что в молодости Александр был настоящим патриотом, боровшимся против иноземного врага, а вот в зрелости почему-то стал соглашателем и иноземному врагу (правда, другому) стал служить верой и правдой.
   И еще одно. Ведь нельзя не признать всеобщую любовь народа к князю Александру, притом, что он был вполне жесток даже по меркам того жестокого времени. Тогда откуда взялась эта любовь, если Александр был тем циничным и хитрым интриганом, каким его хотят представить? Когда народ прозвал Святополка, поочередно ради трона убивавшего своих братьев, Окаянным, это навсегда осталось в истории. Но о Невском в народной памяти сохранилось только хорошее.
   Владетельные князья да буйные новгородцы -- вот кто чаще всего был Невским недоволен. Но мы этим в нашем рассказе вполне можем пренебречь.
   Итак, зададимся вопросом -- какой была позиция князя по отношению к Орде?
   Золотая Орда как государство возникло в конце 1242 года -- как раз, когда Невский сражался на Чудском озере с Орденом. И уже в начале 1243 года хан Батый, к улусу которого принадлежала Русь, начал энергично оформлять отношения с русскими князьями. Именно в этот год отец Александра, великий князь Ярослав Владимирский, фактический правитель Руси, отправился по вызову Батыя в Золотую Орду для получения ярлыка -- подтверждения его права на правление. Александр, князь Новгородский (города, не покоренного монголами), не посчитал нужным оформлять отношений с ханом и в Орду не поехал.
   На фоне того, что большинство других русских князей в Орду отправились, чтобы заручиться ярлыком, такой поступок Александра следует считать явно демонстративным. Более того, новгородский князь воздерживался от поездок в Орду на протяжении четырех с лишним лет (1243-1247). Одновременно, он имел смелость требовать у ордынского хана вернуть за выкуп полоненных новгородцев. Как сообщает летопись, Александр "посыла к царю в Орду за люди своя, иже пленени быша от безбожных татар. И много злата и сребра издава на пленник их, искоупая от безбожных татар, избавляя их от бед и напасти".
   Между тем, отец Александра князь Ярослав в 1245 году вновь отправился в Орду, но уже не к Батыю, а к самому Великому хану, в Монголию, в столицу империи Каракорум. И там его отравили, свидетелем чему был папский посол Плано Карпини, рассказавший в своих записках, что князь скончался через семь дней после большого пира, причем тело его "удивительным образом посинело".
   Сразу после смерти Ярослава из Каракорума гонец привез повеление Александру прибыть в ставку Великого хана для получения владений отца. Как сообщает тот же Карпини, Александр высказал открытое неповиновение и отказался ехать к императору Гуюку. Он дождался похорон отца в апреле 1247 года, причем приехал на траурную церемонию не с малой свитой, как приличествовало даннику монгольского императора, а во главе всей своей дружины. " В силе тяжце, -- пишет летопись. -- И бысть грозен приезд его".
   Похоже такое поведение на поведение хитрого и осторожного правителя, готового на всё ради получения высшего титула?
   Тем не менее, в Орду ехать было надо, причем и в Сарай, и в Каракорум -- Александр имел на то категорический приказ. Дело осложнялось тем, что оба монгольских правителя -- хан Золотой Орды Батый и всемонгольский император Гуюк -- были на ножах друг с другом. Александру надо было проявить мастерство дипломата, чтобы пройти между двух огней. В итоге это ему удалось, но для нас важнее то, как прошла сама поездка.
   Поездка, продолжавшаяся в общей сложности два года, произвела на Александра настолько сильное впечатление, что коренным образом изменила стратегию его поведения по отношению к монголам.
   Что же увидел Александр, тогда уже зрелый и умудренный политик и полководец?
   Мы это можем представить по описаниям европейского путешественника Рубрука, в 40-е годы проезжавшего в ставку Великого монгольского хана по половецким степям. Он не видел ничего, кроме "огромного количества могил команов", т. е. половцев.
   На Руси было то же самое. Летопись пишет: "Множество мертвых лежаша, и град разорен, земля пуста, церкви позжены, люди избиша от старца до сущего младенца". Владимир, Суздаль, Переяславль, Коломна, Москва, Можайск, Дмитров, Тверь, Рязань, Курск, Чернигов, Муром, Бежецк, Вологда " от многих лет запустения великим лесом поростоша и многим зверем обиталище бывша".
   А потом Александр попал на территорию Орды и воочию увидел военную мощь монгольской армии.
   Армии, которая намного превосходила в дисциплинированности и сплоченности любую другую, поскольку родовые и племенные отношения пронизывали и цементировали ее, а страх позора перед родом за трусость в бою заставлял не прятаться от битвы, а стремиться в самую ее гущу.
   Армии, которой фактически не были нужны тылы и обозы, ремонтные мастерские, кузни, поварни, палатки, утварь и прочее. Каждый монгольский воин всё носил с собой, был неприхотлив в пище и воде, неделями мог спать на лошади, преодолевая гигантские расстояния в походе, имел отличную выучку и всегда был готов подчиниться любому приказу.
   Армии, заимствовавшей у покоренных народов и использовавшей самые передовые технические средства, военные машины, осадные орудия и военно-инженерный корпус.
   Армии, овладевшей беспроигрышной военной стратегией и превосходной тактикой, маневренной, быстрой и могучей.
   Армии, имевшей блестящих полководцев -- учеников Чингисхана, строго соблюдавших иерархию соподчинения и одновременно имевших огромную свободу в проявлении инициативы.
   Наконец, армии абсолютно безжалостной и потому непобедимой.
   Александр, как военный профессионал, понял, что Русь противостоять такой армии не сможет. Потому что сила русских только в единстве, а его-то как раз и не было. Восстания в каждом отдельном княжестве, разрозненные очаги сопротивления будут подавлены быстро и беспощадно. А при любой попытке собрать армию для сопротивления народ будет просто уничтожен.
   Следовало на время подчиниться этой грозной мощи. Потому что противопоставить ей было нечего.
   Единственное, что оставалось, -- долгий и сложный путь особой дипломатии. Надо было добиваться мелких льгот и послаблений, понемногу приучать монголов к тому, что русские требуют к себе особого отношения, не позволять пренебрегать собой, дать почувствовать, что есть граница, дальше которой на русских давить нельзя. Лишь так можно было надеяться сохранить пусть вассальную, но самостоятельную государственность.
   Именно это решение сложилось у князя Александра, пока он ехал долгим путем в Монголию и обратно.
  

Глава 11. Общерусский правитель

  

Порой историк вводит в заблужденье,

Но песнь народная звучит в сердцах людей.

Дж. Байрон

"Паломничество Чайльд-Гарольда"

  
   В основе всех обвинений в адрес князя Александра лежит то, что он не возглавил сопротивление монголам, а напротив, стал главой "партии подчинившихся". Да, конечно, говорят обвинители, князь добился того, что через десяток лет не монгольские баскаки, а сами русские князья собирали дань, что не стояли в русских городах монгольские гарнизоны, что появилась некоторая свобода в культурной и религиозной жизни, что Русь постепенно оправилась от нашествия и стала возрождаться.
   Но всё равно это был слишком долгий путь -- путь подчинения, унижения и рабства. А вот если бы такой великий полководец, говорят они, избрал короткий и верный путь решительной борьбы с ордынским игом, всё было бы иначе!
   Раб, затаивший мысль о побеге и делающий всё ради этого, -- не раб, считали древние греки. Он по-прежнему остается свободным человеком, он раб по форме, но не по существу.
   Нечто подобное, на мой взгляд, задумал и Александр.
   Во время поездки в Орду он внимательно изучал быт и нравы монголов. В обычной жизни они были дружелюбны друг к другу, не знали драк и воровства, но подозрительно относились ко всем чужим, а с покоренными народами обращались просто жестоко.
   Но, подчинив себе земледельческие народы, сами монголы как были, так и остались кочевниками. Им были милее вольные степные просторы, они не желали приспосабливаться к условиям жизни в лесных районах.
   Между прочим, и с этим было всё не так просто. Поначалу среди степной аристократии не было единого мнения о судьбе покоренных народов. Большая часть ордынских князей призывала Великого хана к их поголовному истреблению, чтобы на освободившихся территориях развивать кочевое скотоводство. И лишь после того, как первый министр и соратник Чингисхана мудрый Елюй-Чуцай с цифрами в руках доказал, что в лесах для монгольских табунов и стад корма не хватит, зато намного выгоднее облагать завоеванные народы данью -- было принято окончательное решение.
   После этого территория Руси перестала представлять для монголов интерес. Например, граница между Золотой Ордой и русскими землями, широкая многокилометровая полоса, оставалась стабильной примерно в течение 130-140 лет. Монголы довольствовались признанием вассалитета и беспрекословной выплатой дани, не вмешиваясь в образ жизни и внутренние дела Руси.
   И еще одно понял князь Александр во время поездки в Орду. Монголы, если их не провоцировать, не будут мешать Руси самой решать свои проблемы с Западом. А западный враг никуда не делся -- папа Иннокентий IV слал крестоносцам призыв за призывом крестить в католичество "русских варваров". А как понимают крещение крестоносцы, Александр прекрасно знал -- в Восточной Прибалтике они под этим предлогом захватывали всё больше территорий, обращая население в рабство, а славянское племя пруссов просто физически истребили.
   Таким образом, монголы были хотя бы тем лучше для Руси, что не покушались на православие, как на основу идеологической независимости страны.
   Александр был уверен, что против монгольской военной машины, победившей полмира, Русь еще не готова выступить, но западную крестоносную силу русские полки могут сломить, и сломят. Для решения этой задачи он и возглавил "партию покорных", точнее, временно покорных монголам.
   Но была и вторая партия -- "партия борцов". Эти, напротив, считали, что с западной силой следует вступить в союз и направить ее против монголов. Эту партию возглавляли князь Даниил Романович Галицкий и младший брат Невского Андрей Ярославич, женатый на дочери Даниила. Тесть и зять не были изобретателями этой политики -- на самом деле они продолжали линию князя Ярослава, отца Александра Невского, который первым начал сношения с Папой Римским и императором Священной Римской империи германской нации.
   Но Даниил Романович и Андрей Ярославич пошли еще дальше -- ради тесного военно-политического союза с Западом они были готовы поступиться даже идеологической независимостью Руси, т. е. перейти под эгиду католической церкви. Даниил Романович так и поступил -- он перекрестился и получил титул короля Галиции и Лодомерии от Папы Римского.
   Александр, вернувшись из Орды в конце 1249 года, тоже получил папскую буллу, в которой Папа предлагал "Alexandro, гех Nougardiae", т. е. Александру, царю Новгородскому, присоединиться, по примеру князя Даниила Романовича, к римской церкви. За это Папа обещал помощь рыцарей Тевтонского ордена в борьбе с монголами.
   Получалось, что Папа создавал из князей непокоренных русских княжеств Северо-Западной Руси (Новгород, Псков, Смоленск, Полоцк) и Червонной Руси (Галицко-Волынское княжество) союз для сопротивления монголам. Поверить в искренность этого трудно. Скорее здесь был расчет на то, что при столкновении Руси с монголами обе стороны будут ослаблены. А точнее -- ослаблена будет Золотая Орда, а русские княжества просто будут уничтожены. Что даст возможность немецким и шведским крестоносцам захватить территорию Руси.
   Александр ответил Папе отказом: "...вся сия добре сведаем, а от вас учения не примаем".
   Он видел, что, несмотря на принятие католичества, князь Даниил Галицкий никакой военной помощи от Запада не получил. А титул "короля Малой Руси" так и остался чистой фикцией.
   Более того, когда Даниил, талантливый полководец, одержав несколько побед над небольшими татарскими отрядами, попытался отбить Киев, в котором сидел монгольский наместник, в его земли вторглась огромная ордынская армия под водительством темника Бурундая. Князь Даниил не только потерпел жестокое поражение и его земли были разорены, но в наказание он был вынужден разрушить все укрепления всех городов и крепостей в своих владениях -- Кременца, Луцка, Львова и других.
   Надежды на поддержку со стороны западных рыцарей также оказались иллюзией. Впрочем, это не удивительно -- русские-то иногда все-таки били ордынцев, западные же рыцари в панике бежали от монгольских армий не только в середине XIII века, но и гораздо позже, после Куликовской битвы.
   В итоге Даниилу пришлось не только разорвать отношения с Западом, но и по требованию монголов включить галицкие полки в состав их войск для похода на Литву -- напомним, что Александр ордынской воинской повинности изо всех сил избегал.
   И еще одно -- можно предположить, что, будучи в Орде, Александр узнал о сношениях Папы Иннокентия IV с татаро-монголами всё с той же целью -- утвердить владычество римской курии над русскими землями. Для этого с промежутком в два года в Каракорум были посланы две миссии -- одна во главе с францисканцем Плано Карпини, другая -- во главе с доминиканцем Асцелином. Надеясь на равнодушие монголов в вопросах веры (им что католицизм, что православие), Папа хотел добиться согласия монгольских правителей на духовную аннексию Руси.
   Итак, отказ Александра римскому папе был глубоко обоснован. Пока он был великим князем (а он в результате поездки в Орду получил этот ярлык), Папа, как минимум, был лишен возможности реализации своего коварного плана союза Запада и монголов против православной Святой Руси.
   Но не было дружбы и с монголами. Да и не могло быть. Александр знал цену мнимому доброжелательству монголов: "О, злее зла честь татарская!", писал летописец.
   Давая ярлыки на княжение по собственному усмотрению, вопреки сложившемуся на Руси наследному праву, искусные интриганы ханы Золотой Орды стравливали между собой русских князей. Более десяти князей, ездивших в Орду, было убито. Монгольские наместники подпитывали оппозицию княжеской власти в вольных городах Новгороде и Пскове, изыскивали способы получать дань гораздо больше положенного. Жадным и корыстолюбивым вельможам в Сарае ежегодно, а то и несколько раз в году приходилось слать подарки. Монгольские гарнизоны, стоявшие в городах, вели себя с русскими как оккупанты -- грабили, жгли, резали без разбору. Из-за всего этого регулярно случались восстания.
   Возвратившись из Орды, Александр настойчиво выполнял намеченный им план. С 1252 года он вел абсолютно самостоятельную внутреннюю политику, без оглядки на сарайских ханов. Он жесткой рукой добился прекращения междоусобиц в Северо-Восточной Руси. Он использовал смену власти в Золотой Орде, упросив нового хана простить своего младшего брата Андрея, бежавшего после поражения антимонгольского восстания в Швецию и жившего там в эмиграции. Причем, передал прощенному Андрею всё Суздальское княжество. Он выкупал полоненных русских людей из татарского плена. И одновременно упорно ликвидировал последствия трехлетнего монгольского разорения.
   На пять лет на Руси наступило мирное время. "И бысть тишина великая христианам" -- пишет летописец.
   Затем вновь начались тревожные годы. Великое княжество Литовское избрало пограничные территории Новгорода, Смоленска и Полоцка объектом для разбойничьих нападений. Несколько раз Александру лично приходилось пресекать литовские набеги.
   В конце 50-х годов ордынские ханы решили провести перепись русского населения, чтобы систематизировать размеры дани с каждой конкретной территории. В Северо-Восточной Руси, считавшей себя независимой, появление "численников" вызвало взрыв недовольства. Александр оказался между двух огней -- чтобы не вызвать агрессию монголов, следовало подавить восстание русских. Именно эту быструю и решительную акцию и ставят ему в вину.
   В 1262 году вновь восстали горожане Переяславля, Суздаля, Владимира, Ярославля, Ростова и еще нескольких городов. Причиной стали беззастенчивые поборы, которые взимали сборщики дани. Их народ частью перебил, частью изгнал назад, в Орду. Александр защищать бессерменов, как их прозвали на Руси, не стал. Он, постоянно предостерегавший от серьезных конфликтов с Ордой, чтобы не спровоцировать организацию карательной экспедиции на Русь, решил взять на себя дипломатическое решение этой проблемы.
   Срочно выехав в Орду, Александр не только уладил этот конфликт, но и решил еще две ключевые задачи. После года, проведенного в ставке хана Золотой Орды, он добился того, чтобы сбор дани перешел в руки русских князей и русские земли были освобождены от принудительной мобилизации в монгольскую армию.
   Это дипломатическое достижение было сродни его военным подвигам. Но то ли вследствие чудовищного напряжения сил обострилось застарелое заболевание, то ли князь был тайно отравлен -- Александр тяжело заболел и 14 ноября 1263 года, на обратном пути из Орды, в Городце на Волге, скончался. Тело героя Невской битвы и Ледового побоища перевезли во Владимир, где и погребли. Летописец записал: "Потрудился за Новгород и за всю Русскую землю".
   Период правления князя Александра после долгих и изматывающих лет кровавой междоусобицы стал временем установления совершенно новой политической системы. Александр Невский был практически первым князем, проводившим общерусскую политику на территории северо-западных и северо-восточных княжеств. Эта политика носила стратегический объединительный характер, ее следствием было то, что от Руси не откололись под натиском Запада Псковские и Новгородские земли, как это произошло с Галицко-Волынской Русью. В дальнейшем именно эти земли северо-восточной Руси стали важнейшей частью будущего великорусского национального государства.
   И сколько бы ни искали иные историки в действиях Александра властолюбие и коварный расчет, в памяти русского народа он навеки остался как великий полководец и подлинный патриот страны.
  

Глава 12. Иноземное иго и начало его краха

  
   К сожалению, после смерти Александра объединительная тенденция снова стала гаснуть. Его сыновья не продолжили дело отца -- напротив, стали самыми активными зачинщиками феодальных раздоров. А этим всегда пользовалась Золотая Орда, заинтересованная в разбое.
  
   Кстати, тенденция раздробленности возникла и внутри монгольской империи -- и чем дальше, тем больше набирала силу. За год до смерти Александра Невского, в 1262 году, произошло событие, ставшее для Руси началом конца монгольского ига. Правда, тогда об этом мало кто догадывался, поскольку мощь монгольского военно-феодального государства казалась безмерной. Но если не было внешней силы, способной сокрушить империю Чингисхана, то внутренние -- были...
  
   В 1262 году в борьбе за влияние на Иран и Азербайджан столкнулись два принца-чингизида -- Хулагу и Берке. Армия Хулагу потерпела в битве поражение, причем оно было настолько ужасающим, что и сам победитель был потрясен результатами своей победы. Как передает арабский хронист Ибн Васил, принц Берке, глядя на поле битвы, горестно воскликнул: "Да посрамит Аллах погубившего монголов мечами монголов! Если бы мы действовали сообща, то покорили бы всю землю".
  
   Внутренние конфликты стали первым симптомом расслоения монгольской военно-кочевой элиты, началом конца гигантской степной империи, от которой через три века не осталось и следа. Правда, до самого этого конца было еще далеко. Пока же, после смерти Александра Невского и краткого периода относительного спокойствия, русские князья вновь стали сводить мелкие феодальные счеты друг с другом, при этом систематически привлекая к своим раздорам монгольские карательные отряды.
  
   Как действовали монголы -- известно: целые области опустошались военными действиями, города и села сжигались, люди уводились в рабство, а зерно, скот и многое другое реквизировалось. Подчеркнем -- именно феодальное соперничество князей было главной причиной ордынских репрессий, обрушившихся на русский народ. Историк В. Похлебкин пишет об этом времени: "Подобно тому, как в XII  веке черниговские и киевские князья боролись друг с другом, призывая на Русь половцев, так и князья Северо-Восточной Руси борются в 80-х годах XIII   века друг с другом за власть, опираясь на ордынские отряды, которые они приглашают пограбить княжества своих политических противников, т. е., по сути дела, хладнокровно призывают иностранные войска опустошать области, населенные их русскими соотечественниками".
  
   В 1276 году начинается междоусобная борьба старших сыновей Александра Невского -- Дмитрия и Андрея -- за Великое Владимирское княжение. И продолжается почти 20 лет.
  
   В 1281 году ордынское войско, вызванное Андреем Александровичем, князем Городецким, опустошает несколько русских княжеств: Владимирское, Тверское, Суздальское, Ростовское, Муромское, Переславль-Залесское и их столицы. Ордынцы доходят до Торжка, практически оккупируя всю Северо-Восточную Русь до границ Новгородской республики.
  
   В 1285 году -- новое нашествие и новое разорение некогда богатейшего Владимирского княжества, где княжит Дмитрий.
  
   В 1292 году Андрей Городецкий отправляется в Орду жаловаться на брата Дмитрия. Хан Тохта, выслушав жалобщика, отряжает большое войско под предводительством своего брата Тудана для проведения карательной экспедиции. "Деденева рать", как ее называют в летописях, прошла по всей Владимирской Руси, разорив столицу Владимир и еще 14 городов.
  
   Затем, на два десятилетия (с 1294 по 1315 годы), наступает полоса затишья -- она проходит без ордынских вторжений. Напуганный и одновременно озлобленный народ медленно приходит в себя, залечивает раны.
  
   В этот период неожиданно начинает возрастать роль Московского княжества как политического и экономического центра Руси. Там княжил третий, младший сын Александра Невского Даниил, который в конфликты между старшими братьями благоразумно не вмешивался.
  
   И именно в его княжество, оказавшееся и географически, и политически вне зоны соперничества князей (а значит, и не подпадавшее под карательные акции монголов), постепенно стал стекаться со всей Руси трудовой люд, уставший от набегов и междоусобиц. Княжество богатело, ремесла развивались, чуть позже даже митрополичья кафедра переместилась из стольного Владимира в Москву -- так возросла политическая роль Москвы.
  
   Даниил стал основателем династии московских князей. Его сыновья Юрий Данилович, а после него Иван Данилович (Калита), внешне изъявляя покорность монгольским ханам, стали подлинными продолжателями дела своего деда Александра Невского по объединению Руси. Только объединяли они Русь уже вокруг Москвы.
  
   Иван Калита был мудр и терпелив, богатства копил, а не тратил (за что и получил прозвище "калита", т. е. денежная сума), хороших ремесленников сманивал из других княжеств, заботился о развитии торговли, строго наказывал воров и разбойников. И войско у него было мощное, достаточное не только для защиты, но и для нападения. Короче, говоря современным языком, в его княжение были стабильность и процветание. В правление Калиты, как повествует летопись, "перестали поганые воевать Русскую землю: отдохнули христиане от великой истомы и многой тягости и от насилия татарского, и с тех пор наступила тишина по всей земле".
  
   Но и он был сыном своего времени -- времени жестокого и кровавого. Потому и действовал соответствующим образом. Когда монголы летом 1327 года послали на Тверь -- главного соперника Москвы -- карательный отряд мурзы Шевкала ("Щелканова рать" в русских летописях), а тверичи во главе с князем Александром этот отряд уничтожили, Иван Данилович тут же этим случаем воспользовался. Он выполнил за монголов полицейские функции -- прошел огнем и мечом по Тверскому княжеству, за что и получил от хана Узбека ярлык на великое княжение и даже право на сбор дани со всей Руси. А заодно нейтрализовал сопротивление тверских князей -- своих главных соперников.
  
   Политику Калиты продолжали его сыновья -- Симеон Гордый и Иван Красный. Благодаря этому (невиданное дело!) в период с 1328 по 1368 годы (40 лет!) на Руси не было ни войн, ни набегов. Но после смерти Ивана Красного в 1359 году некому стало заботиться о Москве -- князем остался его малолетний сын Дмитрий, которому было всего 9 лет. Но верные Ивану Красному бояре и митрополит рискнули и не стали звать в Москву никого из других князей. Надеялись, что мирных лет хватит для того, чтобы Дмитрий повзрослел.
  
   Между тем, мира для Руси оставалось совсем немного.
  
   Главным противником на тот момент стала даже не Орда, а Литва. В Орде разрасталась своя смута -- борьба царевичей за власть, с убийствами, отравлениями, казнями и прочей "восточной спецификой". За 20 лет на престоле сменилось 25 ханов, многие улусы Золотой Орды пытались отпасть и стать самостоятельными. На Руси этот период получил хлесткое название "великая замятня". Но хотя самим ордынцам было не до Руси, случая столкнуть между собой покоренные народы ханы не упускали. В этот раз ставка была сделана на честолюбивого и энергичного великого князя Литовского Ольгерда, который уже давно мечтал присоединить московские земли к своему княжеству.
  
   А князь Дмитрий тем временем рос, обучался ратному делу и -- под присмотром верных бояр и митрополита -- премудростям государственного правления. В 1367 году был сооружен из белого камня Московский Кремль -- неприступная крепость, усилено и без того достаточно мощное войско.
  
   Молодой князь и его советники успели вовремя -- Ольгерд решился выступить на стороне Орды. В 1370 году литовский князь собрал большое войско и пошел походом на Москву. Однако, как только увидел гигантские стены Кремля, башни и ров, даже не попытался осадить крепость -- потоптался восемь дней под городом и ушел "со многими опасениями, озираясь и боясь за собой погони".
  
   Борьба Руси с Литовским княжеством составляет особую и объемную страницу нашей военной истории, однако пока мы оставим ее в стороне. После Ольгердова похода рано повзрослевший князь Дмитрий Иванович поставил перед собой задачу добиться объединения вооруженных сил всех русских княжеств. Так, в 1373 году он убедил русских князей не ждать прихода ордынцев, а, собрав вместе все русские дружины, упредить их. Став сам во главе русского войска, Дмитрий подошел к Оке, в месте наиболее вероятного перехода ордынцев, только что разоривших рязанскую землю, занял оборону, "и не пустили татар, и всё лето там стояли" -- пишет летопись.
  
   Через три года, заранее узнав о готовящемся набеге татар, князь Дмитрий уже сам перешел Оку во главе объединенного войска. Превентивные действия принесли плоды -- враг отказался от дальнейшего продвижения на Русь и отступил.
  
   Однако долго такие "мягкие акции" продолжаться не могли -- должна была состояться решительная схватка. Тем более что "замятня" в Орде закончилась победой темника Мамая, который получил титул эмира и стал готовить поход против Московского княжества, которое еще в 1374 году вообще прекратило выплату дани. Этим честолюбивый хан надеялся достичь двух целей -- усилить свои позиции в Орде и наказать вышедшего из повиновения московского князя.
  
   Для начала на Нижний Новгород был послан крупный отряд царевича Арапши. И хотя сведения о готовящемся походе татар были получены и сводное русское войско во главе с нижегородским князем выслано навстречу, беспечность и недисциплинированность дали себя знать -- ордынцы скрытно зашли русским в тыл и молниеносно разгромили рать, не успевшую даже подготовиться к сражению. В. Похлебкин пишет: "В XIII  веке после такого разгрома русские обычно на 10- 20 лет теряли всякую охоту сопротивляться ордынским войскам, но в конце XIV  века обстановка совершенно изменилась: уже в 1378 году московский великий князь Дмитрий Иванович, узнав, что ордынские войска намерены идти к Москве, решил встретить их на границе своего княжества на Оке и не допустить к столице".
  
   Жестокий урок, преподанный татарами, был учтен Дмитрием. Русская рать опередила монгольское войско и перекрыла брод через реку Вожа. Три дня войско хана Бегича не решалось атаковать занявших стратегически выгодное положение русских. Наконец, 11 августа монгольская конница с криками и улюлюканьем стала переправляться через Вожу. Построенные полукругом три русских полка не двинулись с места, ожидая нападения.
   Татары растерялись -- почему русские не наступают? Они настолько уверены в себе? А русские просто знали: они пришли сюда не отбить нападение, а уничтожить татар. И лишь когда передовые части противника форсировали реку, двинулись русские полки. Полк князя Дмитрия нанес удар в центр, а полки князей Андрея Полоцкого и Даниила Пронского стали охватывать фланги. Передние ряды татарской конницы были смяты и повернули обратно, сталкиваясь со своими же переходившими реку войсками. Началась паника, ордынцы бросились бежать. Многие утонули в реке, истребление остальных продолжалось до ночи, которая только и спасла остатки бегущих.
  
   Битва на Воже считается преддверием Куликовской битвы, которая состоялась два года спустя. Она показала, что Русь обрела новую мощь и уже не трепещет от одного имени монголов. И что на Руси появился лидер, поставивший целью уничтожение иноземного ига.
  

Глава 13. Час решимости

  
   Почти все ключевые даты, события и фигуры русской истории в современной историографии сознательно или бессознательно ставятся под сомнение. Мы уже сталкивались с этим и при описании деяний князя Святослава, и в случае с битвой на Чудском озере, и в оценке фигуры Александра Невского.
   Часто это происходит от недостатка или противоречивости исторических источников -- и тогда сомнение можно принять как результат стремления к научной достоверности. Часто свидетельства источников не удается подтвердить археологическими или иными материальными находками -- и тогда добросовестность ученых вновь заставляет их сомневаться в существовании события или личности. Но очень часто бывает, что исследователи намеренно и без явных оснований ставят под вопрос некий исторический факт -- либо для того, чтобы выдвинуть альтернативную концепцию, либо для того, чтобы дискредитировать официально принятую.
   В отношении Куликовской битвы имеют место все названные причины и, возможно, еще многие другие. Загадок эта крупнейшая со времен Батыева нашествия битва и в самом деле загадала множество.
   Например, многократно разнятся данные о численности того и другого войска. На основании одних источников, русских воинов набирается чуть ли не 400 тысяч, но историческая объективность заставляет считать эти цифры большим преувеличением -- вряд ли московский князь мог собрать в общей сложности больше 100-120 тысяч воинов. Причем летописи отмечают, что такой огромной силы давно не видела Русская земля.
   Точных цифр, естественно, нет и в отношении Мамаева войска. Известно только, что Мамай готовился не к одному-единственному сражению, а намеревался повторить путь Батыя, то есть пройти огнем и мечом по всем русским землям. Это означает, что монгольский темник провел тотальную мобилизацию и степных орд, и подвластных ему аланов, ясов, касогов, других кавказских племен и государств, включая армянское. Наконец, была мобилизована и знаменитая на весь мир тяжеловооруженная фаланга генуэзской пехоты. И главное -- войско Мамая почти полностью состояло из конницы -- решающей силы в средневековых войнах, тогда как русская рать в основном состояла из пехотинцев -- обычных крестьян-ополченцев. Княжеские дружинники составляли хорошо если одну пятую от всего войска.
   При таком соотношении сил русские войска были фактически обречены -- и, тем не менее, они одержали безусловную победу. Как и за счет чего? Несомненно, за счет выдержки и силы духа, но огромную роль сыграла и верная стратегия. Как и откуда она взялась, кто был ее творцом? В этом тоже одна из загадок битвы.
   Вообще, в организации битвы так много тактических и стратегических новшеств, так выстроена картина сражения, так продуман каждый оперативный маневр, что нет сомнений, что всё было предусмотрено заранее с единственной целью -- втянуть в бой все монгольские силы и затем уничтожить их одним ударом.
   Существуют споры, кто реально руководил русским войском -- достаточно молодой и неопытный князь Дмитрий Иванович или виднейший полководец того времени Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский, командовавший Засадным полком вместе с вернейшим сподвижником и двоюродным братом Дмитрия Донского серпуховским князем Владимиром Андреевичем, прозванным Храбрым?
   Но есть историческая загадка и совсем другого порядка, касающаяся психологии русского народа. В историографии она формулируется примерно так: а зачем русским вообще понадобилось вызывать гнев ордынцев, переставать платить им дань, провоцировать излишним стремлением к самостоятельности или, говоря современным языком, к субъектности? Почему они не продолжили вполне приемлемое существование под почти уже номинальной властью монголов, а вдруг решились сбросить их ненавистное иго? Иначе говоря, как вышло, что в русских неожиданно проснулось самосознание и неукротимое стремление к свободе, приведшее к военному столкновению с непобедимым монгольским войском?
   На этот вопрос в свое время пытались ответить многие российские историки.
   Мнение историка С.М.Соловьева, надо сказать, несколько романтическое, состояло в том, что Куликовская битва была "знаком торжества Европы над Азиею" и должна была "решить великий в истории человечества вопрос -- которой из этих частей света восторжествовать над другою".
   Вряд ли русские -- что князья, что простые землепашцы -- задумывались тогда, отправляясь на битву, что они представляют собой передний край геополитической борьбы Европы и Азии. В этом наш знаменитый историк, похоже, судил события XIV века меркой гораздо более позднего времени.
   Другой не менее известный русский историк В.О.Ключевский отвечал на вопрос более конкретно: "В эти спокойные годы (с 1328 по 1368) -- писал он, -- успели народиться и вырасти целых два поколения, к нервам которых впечатления детства не привили безотчетного ужаса отцов и дедов перед татарином: они и вышли на Куликово поле".
   Иначе говоря, Ключевский полагал, что предыдущие поколения (отцы и деды) испытывали нервический ужас перед татарами и никогда ничем не противились своей рабской доле ордынских данников. Однако так ли это?
   Да, страшный Батыев погром в 40-е годы и затем нашествие "неврюевой рати", карательные походы Куремсы и Бурундая в 50-е годы XIII века имели целью надолго отбить у русских охоту сопротивляться захватчикам. Но цели своей не достигли. Уже в 60-е годы один за другим следуют восстания русских городов против монголов, в которых принимало участие не только следующее поколение (сыновья), но также отцы и деды, сражавшиеся еще против Батыя. Так, в 1259 году жители Новгорода расправились с наглыми ордынскими баскаками, а в 1262 против угнетателей поднялись жители Ростова Великого, Владимира, Суздаля и многих других русских городов.
   Еще один показательный пример. В 1283 году липецкий князь Святослав разгромил отряд ордынского баскака Ахмата, а затем, не ожидая мести татар, собрал свою дружину и увел ее в воронежские леса. Оттуда, из непроходимых дебрей, русские воины раз за разом нападали на монгольские отряды и уничтожали их. Два года князь-партизан сражался с захватчиками, пока не был предан родным братом.
   Сейчас многие, вслед за Львом Гумилевым, утверждают, что татарского ига на Руси практически не было: ведь татары не держали в русских городах гарнизонов, а лишь ограничивались карательными экспедициями против восставших городов. Да, действительно, гарнизонов в городах не было, но не было и покорности русского народа татарской власти. Возможно, именно потому татары могли устраивать лишь карательные экспедиции -- гарнизоны в русских городах оставлять было опасно, ибо вырезали бы. И потому-то задача сбора и выплаты дани была поручена русским князьям.
   Иначе говоря, идея освобождения от татаро-монгольского ига пользовалась всеобщей популярностью и должна была лишь появиться достойная фигура, которая смогла бы сконцентрировать на себе эти всенародные чаяния. Более того, у московского князя Дмитрия Ивановича даже появился конкурент на этом поприще -- литовский князь Ольгерд Гедиминович (женатый на дочери тверского князя), который объявил себя освободителем русских земель от татарского ига.
   Ольгерд имел русские корни, схожий с русскими внешний облик и православное вероисповедание, но именно обаяние идеи, а не прочие факторы привлекло к нему множество сердец. Ольгерд сумел в короткий срок овладеть Брянском, Киевом, Смоленском и всей Волынью, в союзе с тверскими князьями начал поход на Москву, но взять ее ему оказалось не по силам.
   В самый разгар противостояния, в 1377 году, Ольгерд умер, и тут же одно русское княжество за другим стали отпадать от Литвы. Между тем, молодой московский князь Дмитрий Иванович раз за разом не на словах, а на деле доказывал, что именно он является носителем объединяющей освободительной идеи. Наследник же Ольгерда князь Ягайло окончательно раскрыл свои замыслы, вступив в союз с Мамаем, чтобы разделить Русь между Литвой и Ордой. Однако именно идея сопротивления игу привела на Куликово поле двух православных литовских князей: Андрея Ольгердовича Полоцкого и Дмитрия Ольгердовича Брянского-Трубецкого (родоначальника российской княжеской династии Трубецких).
   Наконец, идею сопротивления татаро-монгольскому игу поддержала Русская Православная Церковь в лице знаменитого на Руси отшельника Сергия Радонежского. Сергий благословил князя Дмитрия на борьбу с Ордой -- это произошло впервые со времен начала татарщины -- и послал на битву двух могучих воинов-монахов: Александра Пересвета и Родиона Ослябю.
   Таким образом, к 1380 году окончательно обозначились политическая, идеологическая и психологическая позиции противоборствующих сторон: Русь была готова рискнуть всем ради того, чтобы сбросить иго, а Орда во что бы то ни стало должна была привести строптивого вассала к повиновению.
   Чисто военная диспозиция перед решающей битвой была следующей. Летом 1380 года русские полки, собранные со всей страны, под командованием князя Дмитрия и князя Боброк-Волынского, двинулись навстречу войску Мамая, остановившемуся недалеко от впадения реки Воронеж в реку Дон. Там Мамай ожидал соединения с полками литовского князя Ягайло и рязанского князя Олега.
   Князь Дмитрий Иванович и его соратники, видимо, заранее обсудили и приняли единый стратегический план, который заключался, прежде всего, в том, чтобы бить противников раздельно, не дожидаясь их соединения. Причем главным и первостепенным противником было, конечно, ордынское войско. Ибо русские князья не без оснований полагали, что ни Ягайло, ни Олег не будут вступать в битву, если татары окажутся разгромлены.
   Следующим важнейшим пунктом стратегического плана был выбор места будущей битвы. Это было Куликово поле, с трех сторон ограниченное реками Доном и Непрядвой, изрезанное оврагами и мелкими речушками. Оно давало в основном пешим русским полкам единственный шанс удержаться против ордынской конницы, поскольку та в узком пространстве не могла развернуться широкой лавой и ударить во фланги. Впрочем, и сами русские не имели возможности отступить -- за их спиной был высокий берег реки. Так что выбор был только между победой и смертью.
   Наконец, венцом стратегии русских стала идея отвести практически всю тяжелую конницу -- цвет и ядро русского войска -- в засаду -- в находившуюся неподалеку дубраву. Риск был огромный: если бы пехота не выдержала удара ордынцев и побежала, Засадный полк оказался бы уже абсолютно бесполезен. Но зато в случае, если бы легкая конница Мамая завязла в пеших порядках русских полков, удар тяжелой русской конницы ей в тыл решал бы всё дело.
   Дмитрий Иванович, конечно, хорошо понимал слабость своего огромного, но плохо вооруженного пешего ополчения. Но сражаясь в обороне против подвижных конных татарских масс, оно вообще не имело шансов. Ополчение представляло собой силу лишь в том случае, если стояло насмерть, не сдвигаясь с места. Более того, Дмитрий сделал всё для того, чтобы спровоцировать татар на удар по ополчению, как бы предлагая Мамаю битву на выгоднейших для того условиях: стоящий в открытом поле Большой полк не был прикрыт даже минимальными оборонительными сооружениями, а Сторожевой полк, первым начавший битву, специально завлек татарское войско к Большому полку, что вынуждало Мамая сразу же бросить в бой все резервы.
   Всё висело на волоске, но монгольский полководец, доселе крайне осторожный, не выдержал искушения одним ударом разгромить ненавистных русских.
   Утром 8 сентября началась Куликовская битва, результатом которой стал полный разгром татарского войска и последовавшая вскоре смерть Мамая, битва, принесшая князю Дмитрию великую славу и прозвище Донского.
  

Глава 14. Дмитрий Донской

  
   На что надеялся князь Дмитрий Иванович вместе со своими полководцами, предоставляя главную роль в битве состоящему в своей основе из пеших ополченцев Большому полку? Ведь, как говорит пословица, "пеший конному не товарищ", в нашем случае -- не соперник. В средние века в Западной Европе наступать пешей ратью на конное войско вообще считалось невозможным, да так оно и было. В обороне пехота, теоретически, еще как-то могла противостоять коннице, но практически и это было почти нереально.
   Крупнейший военный историк Ганс Дельбрюк на основании всех изученных западноевропейских битв делает окончательный вывод: "Вообще же функции сплоченной массы пехоты как в стрелковом и смешанном бою, так и в пассивной обороне ограничиваются рамками вспомогательного рода войск". Обычно же пешая рать бросалась врассыпную, едва завидев всадников. В уставе ордена Тамплиеров прямо было сказано, что пешим кнехтам не по силам противостоять конному противнику, и потому им не возбраняется спасаться бегством.
   Тогда почему то, что было невозможным для Европы, русские полководцы сделали ключевым фактором в Куликовской битве? Или русские крестьяне-пешцы, как их тогда называли, были в бою во много раз "круче" европейских?
   Именно что были. Но не потому, что обладали особыми воинскими умениями или у них было особое оружие (какое там! -- топоры на коротких древках да рогатины, обитые железом). Просто у русских, когда они знали, за что воевали, появлялось особое воинское качество -- стойкость. И тогда в бою русские полки стояли, не сдвигаясь ни на шаг, даже если их издали расстреливали дальнобойные татарские луки. И упорно, насмерть держались, когда на них, с визгом и свистом сабель, налетала неудержимая татарская конница.
   Вот именно на то, что народная рать своим сопротивлением истощит силу татарской конницы, что Большой полк любой ценой удержит строй, и надеялись русские полководцы, выстраивая стратегический план битвы.
   Да, фактически они обдуманно обрекали ополчение на почти полное истребление. Но в случае победы эта жертва приобретала высочайший смысл. Себя князья тоже не жалели. Князь Дмитрий со своей дружиной стал в центре Большого полка и, в отличие от Мамая, ставка которого была на Красном холме (в 6-7 километрах от передовой), тоже приносил себя в жертву. Причем делал это сознательно.
   -- Княже, -- убеждали его воеводы, -- не становись впереди биться, но стань сзади, или на крыле, или где-нибудь в другом месте!
   -- Да как же, -- отвечал Дмитрий Иванович, -- я стану сзади и скрою лицо свое? Не могу я так сделать, но хочу прежде всех начать и прежде всех голову положить, чтобы прочие, видя мое дерзновение, так же сотворили со многим усердием!
   Монголо-татары не спешили строиться к битве, так как Мамай с часу на час ожидал прихода союзников -- литовского войска Ольгерда и, возможно, войска рязанского князя Олега. Для русских же было критически важно начать битву. Поэтому, как только рассеялся туман, Сторожевой полк, в который направился и князь Дмитрий, первым ударил по ордынцам, смял их передовой полк и заставил отступить к главным силам. Мамай был вынужден начать сражение, так и не дождавшись союзников.
   Пока монголы строились в боевой порядок, князь Дмитрий вернулся в Большой полк и перед лицом всего войска передал свои доспехи и коня ближнему боярину и другу детства Михаилу Андреевичу Бренко. Сам же Дмитрий оделся простым воином и стал в общий строй. Тем самым он показал всем русским воинам, что он, как и каждый из них, примет безвестную гибель, что он разделит участь этих десятков тысяч пахарей, ремесленников, купцов и солдат.
   Перед началом битвы произошло сражение богатырей, за которым, затаив дыхание, следили оба войска: победа или поражение в этом поединке рассматривались как символическое предсказание исхода битвы. От русских выехал воин-инок Пересвет, от татар -- богатырь Челубей. Воины разогнали коней и ударили друг друга копьями. Оба пали замертво -- исход предстоящей битвы был неопределенен.
   Татаро-монгольское войско двинулось на русскую рать. Поскольку для охвата русских флангов места катастрофически не хватало (всего-то 4-5 километров по фронту), татарская конница развернулась для лобового удара по пехотинцам Передового и Большого полка. Началась ожесточенная сеча, длившаяся более двух часов. Перелома не было: русская пехота упорно держалась, но и татары, налетая лава за лавой, фронтальными ударами ожесточенно взламывали линию нашей обороны. Плотность атаки, судя по описанию в летописи, была невероятно высокой: "И тако сступишася обе силы великие на бой, и бысть брань крепка и сеча зла зело, и лиашеся кровь, аки вода, и падоша мертвых множество бесчислено от обоих сил".
   Правый фланг, частично прикрытый оврагом, оказался наиболее устойчивым, а вот положение в центре к третьему часу сражения стало значительно хуже. Главные силы татар изо всех сил рвались к темно-красному (черемного цвета) великокняжескому знамени с изображением Спаса Нерукотворного. Дело в том, что с давних времен знамя командующего являлось самым главным призом для противника. Поэтому полководец всегда рисковал, находясь рядом со своим знаменем, -- он был виден всей неприятельской армии, и каждый ее воин мечтал убить или пленить его, в крайнем случае, "подсечь" знамя, что означало неминуемое поражение армии.
   В ходе сражения вокруг знамени погиб Михаил Андреевич Бренко, которого ордынцы приняли за великого князя. Вслед за ним командование Большим полком принял окольничий Тимофей Васильевич Волуй, тоже вскоре погибший. И лишь третьему командующему князю Глебу Друцкому удалось восстановить положение.
   Мамай бросает в бой генуэзскую пехоту, но и она разбивается о стойкость русских полков. Тем не менее, положение ухудшается, и тогда русские командиры вводят в дело весь резерв, за исключением Засадного полка. С этого момента маневрировать силами на поле стало крайне затруднительно -- две армии оказались стиснуты в замкнутом пространстве, причем, сужающемся в сторону русских полков. Татары, наступая, стесняют сами себя, ломают строй, лишаются возможности ударить превосходящими силами.
   Только на этом этапе боя становится понятной вся гениальность замысла русских полководцев -- в узком горлышке между сходящимися реками русские полки становятся предельно устойчивыми, а татарская конница теряет свои стратегические преимущества: "...от великие тесноты задыхахуся, яко немощно бо вместитися на поле Куликове, множества ради сил сошедшеся".
   Сам великий князь в ходе боя потерял двух коней, погибли все охранявшие его дружинники. Очевидец боя, князь Стефан Новосильский видел, как пеший князь Дмитрий бился среди множества трупов -- один против трех ордынцев. Новосильский пришел ему на помощь и убил одного из врагов, но и сам был сбит с коня. Уже после битвы Дмитрия Ивановича нашли без сознания в залитых кровью и помятых доспехах, но без единой раны.
   Между тем, ордынцам удалось потеснить русскую рать на левом фланге -- возможно, они обошли овраги верховья реки Смолки и вышли русским во фланг. Сильно поредевший полк левой руки стал откатываться назад, открывая стоящий в центре Большой полк для флангового удара татар. Навстречу им устремляется конный резерв Дмитрия Ольгердовича и спасает пехотинцев от немедленного разгрома. Однако положение остается критическим: "И уже осмому часу изшедшу и девятому наставши, всюду татарове одолевающе".
   Возникает мысль: а не был ли и этот драматический поворот в битве -- отступление полка левой руки и открытие фланга Большого полка -- предусмотрен первоначальным стратегическим планом? Иначе русские же войска помешали бы ввести в дело Засадный полк. Во всяком случае, именно разгром левого крыла русских войск создал момент для введения в бой скрытого резерва. Причем, для полностью завязших в русских пехотных порядках татар этот неожиданный удар становился фатальным.
   Между тем, стоящий в дубраве в течение всей битвы Засадный полк уже роптал -- воины рвались в бой, видя смерть товарищей. Даже князь Владимир Андреевич Серпуховской призывал Дмитрия Михайловича Боброка немедленно ударить по врагам: "Что, брате, пользы от нашего стояния? Кому убо нам помощи? Уже убо вси полки христианские мертвыми лежат!". Но Дмитрий Михайлович сдерживал всех своих соратников, и даже отдал особый приказ: "Да никто не изыдет на брань, ибо возбраняет нас господь".
   Неимоверное хладнокровие и выдержка Боброка помогли ударить именно в нужный момент. На девятом часу битвы стало очевидно, что Мамай ввел в сражение все свои силы без остатка. К тому же вдруг поменялся ветер, до того дувший в лицо Засадному полку. Тогда-то Боброк и сказал всему полку: "Господине, и отцы, и братие, и чада, и друзи! Подвизайтеся, время нам благо прииде, сила бо святого духа помогает нам!".
   Более удачного момента для внезапной атаки трудно было представить. Отборная русская кавалерия, закаленные в боях воины, развернув строй для атаки, "с яростью и ревностью" ударили на врага. Одновременный удар тяжеловооруженной конницы вообще страшен, а вдобавок воины Большого полка, увидев поддержку своей конницы, сами ударили навстречу. Ордынские отряды, прорвавшиеся в тыл русского войска, были просто сметены ударом с двух сторон.
   Началось всеобщее отступление: "И побегоша татарскии полци, а христианскии полци за ними гоняюще, бьюще и секоше". Попытки мамаевых полководцев организовать сопротивление ни к чему не привели. Бегство было повальным и неудержимым. Сам Мамай с отрядом личной охраны бежал чуть ли не первым. Воодушевленная успехом русская конница гнала бегущего противника до реки Мечи (а это около 50 км) и прекратила преследование лишь из-за того, что были измотаны кони.
   Потери ордынцев были ужасающими. Летописи сообщают: "бежащих татар безчисленное множество избиено бысть". Точные потери русских неизвестны. Историк В.Н.Татищев предполагает, что общие потери русского войска составили около 20 тысяч воинов -- число огромное. Из 44 князей, участвовавших в Куликовской битве, погибли 24, а согласно так называемому боярскому списку потерь, командный состав потерял убитыми около 800 человек.
   Так в чем же был высший смысл Куликовской битвы, если известно, что ровно через два года Руси вновь пришлось выдержать нашествие Тохтамыша, пришедшего к власти в Орде после смерти Мамая? Вновь русские князья жаловались друг на друга ордынским ханам, и строили козни, и вели раздоры. И даже авторитет Дмитрия Донского не позволил организовать совместный отпор татарам, ибо "уразумев во князях и в боярах своих разньство и распрю, еще же и оскудение воинства".
   Да, иго не закончилось после битвы и формально продолжалось еще сто лет. Но Куликово поле показало, что Русь -- это тот вассал, которого лучше без особой нужды не трогать. У Руси появился особый статус -- она больше не терпела насильственного подчинения и без собственного добровольного желания не выполняла ни одного требования Орды. Даже золотым ярлыком ханы почти не владели -- им распоряжались московские князья. Да и сама Золотая Орда, поглощенная непрекращающимися внутренними раздорами, вскоре распалась на несколько частей: на Казанское, Астраханское, Сибирское, Крымское ханства и Ногайскую Орду. Вопрос о падении ига стал вопросом времени, точнее, вопросом того, как скоро объединится сама Русь.
   Что же касается военного значения Куликовской битвы, то она, используя известное выражение, развеяла миф о непобедимости и военном превосходстве Золотой Орды. Ни одна армия мира: ни китайская, ни арабская, ни персидская, ни рыцарская западноевропейская -- не смогла до тех пор в крупном сражении победить монголо-татарское войско.
   Только русская.
  

Глава 15. Типологические черты

  
   С окончанием монголо-татарского ига Русь завершает целую эпоху своего развития. За период с зарождения Руси и до избавления от татар наша страна побывала объединением разных племен, собранных волей Рюриковичей, затем мощной военно-племенной державой (Киевской Русью), затем набором феодальных княжеств, из которых выделялись несколько ведущих (Суздальское, Владимирское, Новгородское). Затем, раздираемая междоусобными конфликтами и постоянными татарскими набегами, распалась и эта слабая связь русских княжеств между собой. И наконец, постепенно выделилось наиболее мощное в военном и идеологическом отношениях Московское княжество, которое не только остановило внутренние центробежные процессы, но и добилось решения главной внешнеполитической проблемы -- отказа от данничества Орде.
   После стояния на Угре изменилось русское самосознание, что отразилось в имевших тогда хождение пословицах:
   "Умерла та курица, что носила татарам золотые яйца".
   "Отошла пора татарам на Русь ходить".
   "Кончилась татарская неволя, стали мы на воле".
   Объединительные процессы, шедшие весь период ига, где явно, где подспудно, к моменту его окончания многократно усилились. Это отразилось даже на формальном уровне. Уже Иван III, будучи Великим князем, решительно называл себя в дипломатической переписке царем московским. Правившие вслед за ним Василий III и уж тем более Иван IV (Грозный) фактически, а не только по названию, были царями, а Русь официально стала зваться Московским царством.
   Итак, Русь после ига входит в принципиально новую эпоху. При этом речь идет еще не о классической имперской эпохе, которая начнется с Петра Великого. О чем же тогда?
   Представляется, что следует говорить не просто об эпохе царствований, последовавшей за эпохой княжений, а об эпохе протоимперской. Совершенно очевидно, что еще не оформив себя как типичное (например, восточное) царство, наша элита и наш народ уже начинают, избыв татаро-монгольский комплекс, мыслить свою страну максималистски -- именно как империю.
   Изменяется и тип героизма. Процесс этот стал направляться в сторону наступательную, в каком-то смысле экспансионистскую, но без свойственной западному типу агрессии, без поголовного уничтожения окружающего населения. Это было как бы энергичное заполнение пустот незанятого или нейтрального пространства, настойчивый поиск возможностей для международной торговли (а значит, выходов к морям), установление договорных отношений с соседями, обеспечение безопасности своих рубежей. Так постепенно заполняется водой котловина, пока не превратится в озеро, обретя естественные границы.
   Интересно, что одной из модификаций нового героизма была исследовательско-разведывательная. Государство посылало подвижные отряды (например, казачьи) за Урал, в Сибирь -- а что там, за горизонтом?
   Однако пока рано описывать новый тип героизма новой эпохи, сначала следует охарактеризовать тот тип героизма, который уже сложился.
   В данной серии статей уже набралось достаточно примеров, по которым можно судить о том, как складывался и каким стал на практике русский героизм. Причем говоря о русском героизме, мы фактически говорим о главной черте национального характера русского народа, который, конечно же, и народ-труженик, и народ-творец, и народ-мироустроитель, но прежде всего -- народ-воин.
   Русский национальный воинский характер к моменту избавления от ига уже окончательно сложился. В дальнейшем этот характер развивался, оттачивался, совершенствовался, но в своих базовых основаниях более не менялся. И развитие этого характера от воинов Дмитрия Донского к суворовским "чудо-богатырям", от багратионовских гвардейцев до героев Великой Отечественной шло по восходящей.
   Мы постараемся описать, из каких именно составных элементов сложился этот русский воинский характер. И какие элементы преобладали в разные исторические эпохи. Но прежде чем это сделать, рассмотрим всё же тот образцово-героический контекст, который окружал Русь. И хотя бы бегло оценим степень его влияния на воинский характер русских. Тогда нам будет легче увидеть то, что русские воины восприняли со стороны и в чем заключается наше своеобразие.
   Начнем с того, каким в окружающем мире представлялся идеальный герой. Главным образцом на Западе в ту эпоху считался греческий мифологический герой. Конечно, трансформированный римской, а потом византийской традицией. В меньшей степени, с добавлениями языческих представлений тех самых варваров, которые разрушили Рим (прежде всего, германцев, но и предки славян к этому руку приложили). При всех таких добавлениях в основе воинского идеала всё равно оставался образец именно греческого героя. Каким же он был?
   Мифологический герой как явление, можно сказать, как иной вид человека (греки, во всяком случае, считали героев полубогами, то есть существами, принципиально отличающимися от обычных людей, а Гесиод даже говорит об отдельном "роде героев", предшествовавшем роду людей) существует для выполнения одной крайне важной функции -- он избавляет Космос от остатков Хаоса, упорядочивает Космос.
   Поскольку же люди есть высшее и последнее творение богов, и Космос предназначен в первую очередь для их существования и восхождения, то упорядочивание Космоса превращается в обязанность героя защищать и оберегать людской мир. Подчеркнем -- герой не возвышается над людьми, не противостоит людям, поскольку сильна человеческая часть сущности героя (вспомним о любви к семье у Одиссея, о любви к своему племени у Тесея, о дружбе Ахилла с Патроклом и т. д.) и она обязывает героя к защите людей. А часть божественная -- дает ему невероятные силы и способности для осуществления этой защиты.
   Самый идеальный герой Греции -- Геракл. И не потому, что он невероятно силен и могуч, а потому, что он идеально выполнял главную функцию героя -- защиту людей от порождений Хаоса. Диодор Сицилийский, автор "Исторической библиотеки", дает, пожалуй, наиболее точную характеристику Геракла как антихтонического героя: "Он ненавидел всякого рода диких зверей и беззаконных людей".
   Таким образом, главная черта героя -- он защитник людей. Позже, в эпоху складывания полиса -- классического города-государства -- в Греции появляется трактовка героя как создателя или покровителя государства, народа. В связи с этим каждый греческий полис стремился приписать себе честь рождения или правления великого героя-покровителя: создается его жизнеописание, строится храм или мавзолей (так, в Афинах был возведен "героон" -- культовое захоронение, куда перенесли останки Тесея с острова Скирос), в честь героя совершаются мистерии и т. д.
   Геракл же, благодаря масштабности его подвигов и множеству мест, которые он посетил во время их совершения, стал архетипом общегреческого героя -- его чтила вся Эллада, он считался установителем вторых по значимости общегреческих игр (Немейских), множество городов оспаривали право считать его своим покровителем.
   Следующая типологическая черта героя в греческой традиции -- он мыслится как посредник между людьми и богами, как заступник и покровитель людей. То есть после смерти герой, попавший в качестве вознаграждения в божественные чертоги, предстательствует там за людей, живущих на земле.
   Отсюда, как мы понимаем, уже один шаг до христианского святого, который также является посредником между миром людей и Богом, а также заступником людей.
   Казалось бы, где Геракл и где русские воины эпохи Святослава или Александра Невского? Как ни удивительно -- связь существует. Русские совсем неплохо знали мифологию греков, и даже кое в чем (скифские и гиперборейские элементы) оказались в нее включены. А уж о Геракле как воинском идеале на Руси мы можем говорить вполне уверенно.
   В частности, существовал миф о том, что во время похода за быками Гериона Геракл прибыл в Скифию, где от его союза со змеедевой родились три сына: Агафирс, Гелон и Скиф. Существовало множество вариантов легенд, которые мы не будем сейчас разбирать, о происхождении того или иного славянского племени от сыновей Геракла.
   Связи с греческой героической мифологией подтверждает и уже известный нам Лев Диакон (X в.): "Говорят, что скифы (росы) почитают таинства эллинов ... научившись этому то ли у своих философов Анахарсиса (скиф) и Замолксиса (фракиец-гет), то ли у соратников Ахилла. Ведь Ахилл был скифом и происходил из города под названием Мирмикион". Тут уже речь идет не только о героях Геракле и Ахилле, которых росы, оказывается, хорошо знают, но и о неких "таинствах эллинов", тоже им известных.
   Нумизматика подтверждает, что существовала традиция изображения Геракла на печатях русских князей. Да и вообще, культ Геракла (под именем Семаргла или Ираклия) имел широкое распространение в княжеско-боярской и военно-дружинной среде. И это, собственно, не удивительно, поскольку Геракл не только обуздывал чудовищ, но и совершал славные военные подвиги.
   Итак, базовые характеристики героя, сложившиеся в Древней Греции, были через Византию переданы Руси и восприняты ею. Из Византии же на Русь пришел еще один образ идеального воина -- Георгия-Победоносца, о котором мы поговорим позже.
   Европа, в свою очередь, заимствовала римско-греческое героическое наследство (притом, что германцы, например, очень сильно разбавили это наследство своими, как сказали бы римляне и греки, глубоко варварскими эталонами героизма). Именно из этой смеси и сформировалось западное представление о рыцарстве как эталоне воинского героизма.
   Описание рыцарского этоса -- отдельная большая тема. Нам она важна для сравнения с русским представлением о героизме. Выделим только самое главное.
   Хотелось бы зафиксировать одно решающее обстоятельство -- огромное значение в складывающемся европейском рыцарском идеале именно варварского (германского), а не только греческого и римского наследия. Причем это касается как военного, так и иных (морального, идейного, культурного) слагаемых военно-героического западного рыцарского идеала.
   Именно варварский культ вождя, личной верности ему и индивидуальной военной доблести лежал в основе рыцарского поведения.
   Знаменитая символическая церемония посвящения в рыцари на самом деле являлась заключением личного договора вассала со своим сеньором. Вассал клялся верно служить, а сеньор взамен давал ему коня и вооружение, стоившие тогда баснословных денег. Подчеркнем -- клятва давалась не на службу Родине и даже не главе государства (князю), а более богатому рыцарю.
   Именно личная верность сеньору составляла ядро рыцарского этоса. Предательство своего сюзерена считалось тягчайшим грехом и каралось исключением из военно-аристократической корпорации. Фактически же рыцарь был просто профессиональным военным (слово "рыцарь" -- "риттер", "райтер" во всех европейских языках означает просто "тяжеловооруженный конный воин"). И служил он в первую очередь за деньги. Это уже позже христианская церковь и романтическая литература того времени ("Песнь о Роланде", "Песнь о верном Сиде", "Роман о Тристане и Изольде" и другие) позаботились о том, чтобы облагородить вполне наемнические доблести рыцарей, превратив их в идеалы служения Христу, слабым, сирым, больным и униженным, в идеал защиты справедливости.
   Однако, идеал -- это одно, а в реальной жизни рыцари были от него весьма далеки. Справедливость рыцаря распространялась лишь на узкий круг себе подобных -- по отношению к крестьянам, горожанам, купцам не могло быть и речи о "рыцарском" отношении. Храбрость, щедрость, благородство рыцаря также не имели смысла, если о них никто не знал. Отсюда множество песен, сказаний о подвигах, романов -- рыцаря следовало прославлять как можно больше и как можно чаще. Эту же цель преследовали рыцарские турниры, весь внешний блеск рыцарской культуры, внимание к атрибутике, символике цвета, этикету, ритуалам и т. д.
   Романтическая личина рыцарства существовала, так сказать, для внутриевропейского употребления. Зато для язычников Восточной Европы, которых рыцари огнем и мечом "христианизировали", она виделась совсем другой. Так, русские узнали о том, что такое неромантизированное рыцарство, столкнувшись последовательно с Орденом меченосцев, Тевтонским и Ливонским орденами.
   Повторим, греческий образец, лежащий в основе всего европейского типа героизма, был передан России Византией, а Западной Европе -- Римом. Который сильно трансформировал этот самый греческий образец.
   К тому же, и этот, полученный Европой, римский вариант греческого образца был сильно видоизменен за счет германской военно-племенной традиции. В результате родился тот рыцарский вариант европейского героизма, к которому можно относиться по-разному, отдавая при этом себе отчет в том, за счет чего он сформирован, каким трансформациям был подвержен при его формировании исходный греческий эталон и так далее.
   Конечно же, Византия передала русским греческий эталон героизма с гораздо меньшими искажениями, нежели те, которые возымели место при передаче Римом того же эталона разного рода варварским племенам Европы.
   И, конечно же, переданный русским греческий эталон, соединившись с местной русско-славянской почвой, дал впечатляющие образцы героизма. Но можно ли эти образцы в том виде, в каком они сформировались до татаро-монгольского нашествия, экстраполировать на последующую эпоху?
   Иначе говоря, не переродился ли русский героизм за три века татарщины?
   Во всяком случае, как утверждают представители некоего ревизионистского течения в русской исторической науке, сумевшие довольно широко распространить свои взгляды среди либеральной публики, татаро-монгольское влияние на тип русского героизма, да и на другие черты национального характера, оказалось крайне значительным.
   Сначала об этом заговорили такие крупные русские историки как Василий Ключевский и Сергей Платонов. Потом ту же тему подхватили евразийцы (Савицкий и Трубецкой). А в середине XX века ту же тему стали в том же направлении развивать Л. Н. Гумилев и его последователи.
   Скажем только, что это значительное влияние оценивают и как негативное, и как позитивное. Те, кто утверждают, что оно было негативным, выводят из этого всю последующую заторможенность исторических процессов нашего Отечества, вплоть до заявлений -- мол, как же, отатарились, вот и отстаем от передовой Европы. Мы не будем здесь подробно опровергать аргументы, приводимые сторонниками этой версии, тем более что уже приходилось это делать в статьях, посвященных Александру Невскому.
   Но есть и другие ревизионисты, утверждающие, что татаро-монголы повлияли на нас, наоборот, благотворно, и дали огромное количество, так сказать, инноваций, благодаря чему дикие славяне вполне цивилизовались. В качестве таких благотворных влияний обычно называют самодержавие, централизм, крепостное право, десятеричную систему организации войска, систему сбора налогов, организацию транспортной системы, перепись населения и еще многое-многое другое. То есть, то же отатаривание, но со знаком плюс.
   На эту версию можно ответить так.
   Во-первых, якобы огромный список заимствований русскими у татаро-монголов во всех областях общественной и государственной жизни легко уполовинивается в случае, если начинаешь разбираться, чем реально порождены те или иные заимствования.
   Во-вторых, никакого однонаправленного заимствования не было. Имело место очень сложное взаимодействие между двумя мирами. Такое взаимодействие между европейским и исламским миром осуществлялось и в ходе крестовых походов, и в ходе испанской Реконкисты. Взаимобогащающий диалог миров -- нормальное слагаемое в развитии каждого из партнеров по диалогу.
   В-третьих, те заимствования, которые действительно были, все поголовно имеют технологический характер -- ничего духовного, символического, интеллектуального, мистического русские у татаро-монголов не почерпнули.
   Но самое главное -- то, что предлагаемая ревизионистами концепция "татаризации" Руси, благой или негативной, более чем сомнительна. Потому что в ее основе лежит примитивная и злобная мысль: "Не может быть, чтобы три века татарщины не изменили русских!"
   Мы же скажем так: в основе своей русский тип остался русским, а вот те татары, которым пришлось жить на Руси, как раз изменились -- обрусели. И дело вот в чем -- выжить на территории, которую мы населяем, мог только русский народ.
   Напомним очевидное, но почему-то часто забываемое. Как и у каждого народа, качества русского народа-воина сформировались тем пространством, на котором ему выпало родиться, и тем образом жизни, который ему пришлось на этом пространстве вести.
   Образ жизни вплоть до середины XX века был, по преимуществу, крестьянский, а пространство, как тогда, так и теперь -- зоной рискованного земледелия в эпоху малого ледникового периода (так ученые называют время общего похолодания климата в XIII -- XIX веках).
   Мы и до сих пор, несмотря на общее потепление климата, не собираем по два-три урожая в год, как в Бразилии, и не можем почти десять месяцев в году вести сельхозработы, как в Западной Европе.
   В России как были, так и остались малоплодородными среднерусские почвы, каждый пятый год отличается затяжными дождями, а каждый восьмой -- летними заморозками.
   Уже одни трудности выживания в таком климате и на таком пространстве должны были выработать в русском человеке исключительные качества выносливости, т. е. моральной готовности к перенесению физических лишений. А еще -- привычки к тяжкому ежедневному труду, к полуголодному существованию, к работе на "форсаже", когда надо в короткий промежуток времени выдать максимум усилий.
   А ведь кроме трудностей, связанных с нашим гигантским, но нещедрым пространством, русские были вынуждены постоянно отбиваться от соседей, шедших на них войной. Мы уже писали в нашем цикле, что чуть ли не божьим чудом считались на Руси мирные промежутки в десять-пятнадцать лет.
   Эта тяжелейшая жизнь рождала в русском крестьянине способность и готовность к перенесению запредельных нагрузок, а в русском воине -- невероятную стойкость, упорство -- качество, ставившее в тупик всех, кто с ним сталкивался.
   Именно в расчете на такое качество Дмитрий Донской поставил Большой полк, состоявший из пеших ополченцев, против татарской конницы. И крестьяне-пешцы выдержали этот многочасовой бой, не дрогнули.
   А уж когда это не простой ополченец, а тренированный, дисциплинированный, опытный солдат! Одним из многих, кто отметил эту небывалую стойкость русских, был немецкий генерал фон Меллентин, воевавший на Восточном фронте в 1942-1944 годах:
   "Опыт показывает, что русский солдат обладает почти невероятной способностью выдерживать сильнейший артиллерийский огонь и мощные удары авиации. Гораздо полезнее переоценивать упорство русских и никогда нельзя рассчитывать на то, что они не выдержат".
   Эти природные качества русского воина проявлялись не только в физическом и моральном упорстве, но и во всей духовной сфере -- в коллективизме и взаимовыручке, чувстве долга, надежности, дисциплинированности, честности, патриотизме и других высоких качествах.
   Огромный материал по русскому воинскому этосу хранят былины, летописи, сказания, сказки, жития, наблюдения и воспоминания современников. Однако в наиболее емком и точном виде он дан, на мой взгляд, в наших старинных пословицах.
   Пословицы о войне, битве, защите Родины, о воинской доле, отношении к жизни и смерти -- это глубокая и верная народная самооценка, понимание своих нравственных плюсов и минусов, сравнение себя, русского, с другими.
   Я заимствую их из замечательной книги "Военные пословицы русского народа", изданной в 1945 году Ленинградским газетно-журнальным и книжным издательством.
   Вот, буквально на первых же страницах:
   "За Родину, за честь -- хоть голову снесть";
   "Кто за Родину горой -- тот истый герой";
   "Кто наступит на землю русскую -- оступится".
   Внимательное сопоставление такого русского принципа служения с рыцарским европейским идеалом позволяет понять природу русских побед в двух Отечественных войнах. И многое другое.
   Признав это, продолжим рассмотрение русских пословиц и поговорок, позволяющих выявить целый спектр характеристик русского национального воинского характера.
   Вот -- отношение к войне:
   "Богатыря узнаешь на поле брани";
   "Русский в поле не сробеет";
   "Русский воевать любит";
   "Русский с вилами ходит на медведя".
   Но есть и точно подмеченная национальная черта -- русский воюет по необходимости, а не из любви к драке:
   "Русский задора ждет";
   "Русский терпелив до зачина";
   "У нас народ смирен до поры, а как что -- берется за топоры".
   Но уж если русский пошел на битву, то включается особое воинское качество -- презрение к смерти:
   "Двум смертям не бывать, одной не миновать";
   "Или грудь в крестах, или голова в кустах";
   "Хоть надвое разорваться, а врагу не даться".
   От этого качества происходят и смелость русского солдата, и знаменитая, удивлявшая всех врагов русская стойкость в бою:
   "Не множество, а храбрость побеждает";
   "Смелость города берет";
   "Смелый смерти не боится, смерть от смелых сторонится";
   "Сердце русского не может устрашиться";
   "Сробел -- пропал";
   "Враг боек, да русский стоек";
   "Русский человек не сдается вовек".
   Отметим то, что уже множество раз говорили в наших статьях и что пословицы подтверждают: стойкость -- качество, прежде всего, оборонительное, а не наступательное. В наступлении важен порыв, задор, лихость. В общенациональных русских пословицах такое редкость. А вот, например, в казачьих поговорках, разбойных и ватажных присловьях этого много.
   Но и в наступление русский идет мощно, по словам Лермонтова: "Уж мы пойдем ломить стеною..." Пословицы об этом качестве тоже есть:
   "Против русского ни одному врагу не устоять";
   "Русский солдат не знает преград";
   "Хватит нас на Бога брать -- и мы научились воевать".
   И еще одна характеристика русского боя, пришедшая из глубины веков и ставшая архетипом русского воина -- неприятеля следует добить:
   "Бить врага насмерть";
   "Бей врага, не жалей батога";
   "Бить так добивать, а не добивать, так и не начинать".
   Самое же главное, чего всегда держались русские -- воевать вместе, а не порознь:
   "Стой дружно -- не будет грузно";
   "Врозь ходи, вместе дерись";
   "Дружный табун волка не боится".
   Главное же, что, как мне кажется, дают понять наши воинские пословицы -- это та уверенность, которую чувствует русский воин в бою. Здесь нет фатализма, обреченности, как нет и бессмысленной, не рассуждающей лихости, бахвальства. Есть здоровый, спокойный оптимизм -- и врагов одолеем, и державу выручим.
   Этими типологическими заметками мы закончили описание большого исторического периода. Русь превращается в Московское царство, династия Рюриковичей вскоре сменится династией Романовых. Новые времена, ожидающие Россию, будут непростыми, новые задачи будут еще более серьезными и важными. Но теперь, после окончания иноземного ига, страна могла их решать не опасаясь удара в тыл, а смело глядя навстречу новой опасности.
   Идущей с Запада...
  

Глава 16. Отречение от родства

  

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

А. С. Пушкин

  
   Русская военная история, как и вся Русь, после монголо-татарского завоевания не представляла собой единого целого -- она раздробилась на множество отдельных элементов, на маленькие истории борьбы русских княжеств за свое выживание. В этих историях присутствовали и героические эпизоды сопротивления захватчикам, и совершенно неприглядные моменты взаимной борьбы русских против русских.
   В предыдущих статьях мы мельком упоминали о враждебном отношении к Московской Руси такого государства как Литва. Казалось бы, мало ли было у Руси врагов -- и Польша, и Дания, и Швеция, и немецкие ордена. Но дело-то в том, что Литва была не чужим государством, а своим, русским. И называлось оно тогда Литовской Русью.
   Это древнее русское княжество, отпав от единой русской территории и славянской этнической общности, стало врагом не только Московской Руси, но и России в целом.
   Но начиналось всё иначе.
   В ходе монгольского завоевания лишь Северо-Западная Русь (Турово-Пинское, Полоцкое, Гродненское и Литовское княжества) осталась независимой. На карте хорошо видно, что граница подвластных монголам княжеств охватывает Северо-Восточную и Южную Русь, а также Новгородскую и Псковскую республики.
   Литва, повторим, фактически была русским княжеством. Населяли ее преимущественно славяне, хотя территория принадлежала балтским племенам литвы, аушкайтов, ятвязи, жмуди и др. Основным языком, разговорным и письменным, был славянский (так называемый старобелорусский) язык. Правовая структура княжества базировалась на нормах древнерусского, а не римского права -- как в Западной Европе, Польше и Чехии. Наконец, верой большинства населения Литовского княжества было православное христианство (балты были язычниками).
   Правда, элита -- правящая княжеская династия и верхушка княжеской дружины -- имела литовско-балтские корни. Но православную веру литовские князья не притесняли, сами часто женились на русских княжнах, обрусевали и принимали православие. Нормой был также постоянный переход на службу князей и ратных людей то в Литовскую Русь, то в Московскую.
   Именно Литовская Русь, когда мирным, когда военным способом, собирала раздробленные земли Южной и Западной Руси, не попавшие под прямое монгольское владычество. Но главное -- Литовская Русь издавна героически боролась с немецкими орденами -- Тевтонским и Орденом меченосцев, чем, конечно же, способствовала общерусскому делу. Постоянное отражение немецкой агрессии, которая со времен Александра Невского продолжалась уже второе столетие, было главным вкладом Литовской Руси в выживание русских как этноса.
   Казалось, что логика истории ведет к появлению на берегах Балтийского моря братского государства, хотя и с определенным литовско-балтским этническим элементом, но с общерусской идеологией и единой с русскими языком и верой.
   Однако литовско-балтская элита круто повернула судьбу Литовской Руси. Поначалу соперничество с Московской Русью носило характер борьбы за первенство в собирании русских княжеств. И в какой-то момент именно Литва возглавила борьбу с татарами (победа литовского войска в битве при Синих Водах предшествовала Куликовской битве). Но затем Литва превратилась в прямого врага Москвы и ее одушевляли уже не идеи объединения русских земель, а тривиальное захватничество, ради которого Литва пошла на союз с Польшей, а затем и с бывшим смертельным врагом -- Ливонским рыцарством.
   Этот перелом случился на рубеже XIII-XIV столетий. И хотя еще крепка была взаимовыручка русских и литовских княжеств при нападении крестоносцев, и еще были герои, беззаветно сражавшиеся за общерусское дело, -- трагические процессы отпадения подспудно уже шли.
   Одним из таких героев, о которых мы хотим рассказать, был князь Давыд Гродненский (1283-1326), не самый известный русский полководец.
   Память о князе Давыде хранит белорусская история. Известно, что он был сыном литовского князя Довмонта и княжны Марии Дмитриевны, внучки Александра Невского, то есть приходился Невскому правнуком. Довмонт, уехав из Литвы, стал служилым князем в Пскове и возглавил борьбу против "безбожных немцев".
   Полководец Довмонт и своего сына с младых ногтей воспитывал как воина. Мальчика обучали верховой езде, стрельбе из лука, владению мечом и копьем. С детства он привык к многодневным походам, к ночевкам под открытым небом в любую погоду и в любое время года.
   Но в 16 лет Давыд лишился родителей -- они умерли от чумы -- и, вернувшись в Литву, поступил на службу к князю Гедимину. По-видимому, юноша обладал настолько выдающимися умом и способностями, что Гедимин назначил его каштеляном (военным комендантом) крепости Гродно, а вскоре выдал за него свою дочь.
   Военные таланты Давыда оказались таковы, что не только Гродно, но и все северо-западные русские земли получили в его лице надежного защитника от немецкой опасности. Его называли "грозой крестоносцев" и "щитом Понемонья", он сражался с рыцарями в восьми битвах и не потерпел ни одного поражения.
   Зимой 1305 года Давыд возглавил оборону гродненского замка от многотысячного крестоносного войска во главе с прославленным во многих битвах комтуром Конрадом Михтенхагеном. Два дня крестоносцы провели в безуспешной осаде крепости, а затем князь Давыд вывел свой гарнизон на битву и наголову разбил крестоносцев.
   В следующем 1306 году гродненский каштелян разбил войско из сотни рыцарей и 6 тысяч легковооруженных всадников из Кенигсберга. А в 1314 году Давыд спас древнюю столицу Литовской Руси Новогрудок, который осадили тевтоны под водительством магистра Генриха фон Плоцке. Причем сделал это в манере современной диверсионной группы -- нанес удар и исчез.
   В самый разгар осады князь Давыд во главе небольшого отряда из дружины и гродненского ополчения напал на рыцарский обоз, перебил охрану, захватил всё воинское снаряжение, провиант и 1500 боевых коней и растворился в лесах.
   Без вооружения, еды и привычных удобств воевать рыцари не могли. Попытки раздобыть в округе провиант и фураж для оставшихся лошадей пресекались внезапно появлявшимися летучими отрядами гродненцев. Бросив больных и раненых, рыцари двинулись в обратный путь. Но назад, преследуемые отрядом гродненского князя, дошли немногие.
   Давыд использовал против крестоносцев их же тактику карательных набегов. Он совершил несколько рейдов возмездия в Пруссию и в северную Эстонию, захваченную датчанами. Немецкий хронист того времени писал: "Русские из Пскова с помощью литовцев разорили землю короля Дании и умертвили около 5 тысяч человек".
   Когда же немецкие рыцари нападали на соседний Псков, Давыд приходил на выручку. В июле 1323 года попавший в осаду немецких рыцарей Псков был фактически спасен гродненским князем. Псковичи держались больше двух недель. И хотя им на помощь подошел гарнизон соседнего Изборска, исход тяжелой битвы был непредсказуем. В это время, как пишет летописец, "приспе князь Давыд из Литвы с людьми своими" и разгромленные рыцари "убежаша со стыдом и срамом". Поразительна невероятная скорость передвижения Давыдова войска -- за 18 дней, что продолжалась осада Пскова, гродненцы прошли без малого тысячу километров, не считая времени, необходимого для мобилизации сил.
   Не сумев победить Давыда в открытом бою, крестоносцы решили уничтожить своего самого опасного врага иначе. В 1326 году, во время похода на Бранденбург, Давыд был убит кинжалом подкупленного немцами польского рыцаря Анджея Горста. В расцвете лет и воинского таланта погиб славный полководец, в чем-то повторив судьбу своего прадеда Александра Невского -- как и он, не побежденный крестоносцами ни в одном сражении, как и он, коварно убитый.
   Однако подвиги князя Давыда и его бескомпромиссная борьба с ливонцами и тевтонцами, как выяснилось, уже не соответствовали новой политике князя Гедимина. Литовская Русь постепенно переходила от борьбы с немецкими орденами к союзу с ними. И основой этого союза послужило принятие католичества.
   Сначала Гедимин завязал сношения с римским папой, который на радостях тут же приказал Ливонскому ордену прекратить войну с Великим княжеством Литовским. В 1323 году Гедимин заключил торговые соглашения с Ливонией и позволил жителям вольных немецких городов переселяться в Литву на льготных условиях. И хотя крещение Литвы в католическую веру тогда сорвалось, наследники Гедимина последовательно проводили курс на равноправие католицизма и православия в своих землях.
   Окончательно западное христианство победило при князе Ягайло, который в 1386 году сам принял католичество, оформил личную унию с Польшей, женился на польской королеве Ядвиге и стал основателем новой польской династии Ягеллонов.
   Казалось, Великое княжество Литовское одержало невероятную политическую победу, разом избавившись от врага в лице католического Запада и превратив его в друга. Более того, оно фактически возглавило объединенное государство Литвы и Польши.
   Однако в исторической перспективе эта победа оказалась тактической, а вот поражение -- стратегическим. Через 30-35 лет после принятия Кревской унии от суверенности Литовского княжества не осталось и следа -- всем заправляла польская шляхта, самоуправление городов и областей Литвы было заменено на наместничество, усилилась католическая экспансия, а прорусская ориентация аристократии ВКЛ сменилась на пропольскую. Католическая верхушка начала религиозное и национальное притеснение низов.
   В итоге следующая польским курсом Литва затевает целую серию литовско-русских войн, но раз за разом проигрывает. Зато Москва из них выходит окрепшей и завершает процесс объединения русских земель. В 1489 году в состав Московской Руси вошли земли в районе Вятки, в 1510 году присоединен Псков, в 1514 году -- Смоленск, в 1521 году окончательно присоединено Рязанское княжество. Образовалась крупнейшая в Европе страна, которая с конца ХV века стала всё чаще называться Россией.
   Литва же ослабевает и окончательно поглощается Польшей. Но эстафета войн против России переходит к Польше и продолжается теперь уже под названием русско-польских. Пиком этих столкновений оказывается эпоха, позже получившая название Смутного времени.
   История Литовской Руси несет в себе несколько трагических уроков. Один из них -- в том, что русским противопоказаны раздор и разобщение -- тогда они слабее самых слабых народов. И напротив, когда русские едины -- они непобедимы.
   Другой урок -- в том, что даже многие века не стирают травмы разделения народа. Разобщение славян, проживавших на тогдашних украинских и белорусских землях, и славян Северо-Востока, произошедшее более 6 веков назад, отзывается сегодня в событиях на Украине. Понять природу недоверия и ненависти части украинцев и белорусов к "москалям" можно, только нащупав связь между этой нынешней ненавистью и столетиями войн и вражды с Россией. Да, эти войны затевались литовско-польскими магнатами, но они не могли не отразиться и на самосознании украинского и белорусского народа в целом.
   И наконец, еще один урок, который дает нам история Литовской Руси, -- в том, что никакая сиюминутная политическая или экономическая выгода не стоит потери исторической памяти о своих корнях, о тех самых "отеческих гробах", о которых говорит Пушкин. Отречение от родства не доводит до добра.
  

Глава 17. Эпоха Грозного

  
   Правление Ивана IV Грозного обычно рисуется в истории России как крайне противоречивое, порой -- как бессмысленно тираническое. Но к военной истории его эпохи это не относится -- Россия при Грозном ставила перед собой осмысленные военные задачи, продолжавшие линию на укрепление рубежей и защиту от агрессивных соседей. Другое дело, что эти военные планы -- тщательно продуманные, организационно и политически обеспеченные -- не во всем дали те результаты, на которые рассчитывали царь и правительство.
   Мнение о Грозном как о безумном тиране чрезвычайно устойчиво. Но оказывается, что построено оно в большой степени на отзывах иностранцев, во множестве приезжавших ко двору царя. Частью это были авантюристы, питавшиеся всевозможными слухами, частью -- сознательные враги, прямо заинтересованные в очернении русского царя. Повод к представлению о царе как о жестоком изувере дала также его бескомпромиссная борьба с боярской Думой, истово защищавшей свои земли и привилегии. Нелюбви к царю добавила и его попытка опереться на зарождавшееся дворянство в борьбе против удельной системы (речь идет об опричнине). Между тем, согласно летописным сведениям, царь был любим народом, а в позднейший период Смуты "время царя Ивана стали вспоминать как эпоху могущества Российской державы, ее процветания и величия", говорит наш отечественный исследователь Р. Скрынников.
   Большинство русских историков XVIII и XIX веков, описывавших эпоху Грозного (Карамзин, Соловьев, Костомаров и другие), не устояли также перед искушением в ярких красках дорисовать именно жестокие черты в образе царя. Постарались в этом отношении и наши известные писатели, у которых Грозный предстает фигурой прямо демонической. Причем и те, и другие дорисовывали там, где не хватало фактологического исторического материала.
   Между тем, как ни удивительно, полных знаний о времени и личности Грозного у нас нет. Вот что говорит об этом известный дореволюционный историк, профессор Петербургского университета С. Ф. Платонов в своем курсе лекций по русской истории: "Эти факты (деятельности Грозного) не всегда нам известны точно; не всегда ясна в них личная роль и личное значение самого Грозного. Мы не можем определить ни черт его характера, ни его правительственных способностей с той ясностью и положительностью, какой требует научное знание".
   И добавляет: "...в биографии Грозного есть годы, даже целые ряды лет без малейших сведений о его личной жизни и делах ...личный характер Грозного остается загадкой".
   У нас нет задачи дать оценку деяниям Грозного -- здесь важнее рассказать о том, что было им сделано для обеспечения военной защиты России. А сделано было немало.
   Главными военными задачами России в ту эпоху были следующие: окончательное уничтожение остатков татарской угрозы (завоевание Казани) и решение "балтийского вопроса", то есть выхода к морю.
   Завоевание Казани приходится на самое начало осознанной деятельности двадцатилетнего царя. Необходимость этой военной операции диктовалась многими причинами. Еще при Иване III, деде Грозного, от доживавшей свой век Золотой орды отделились Крымская орда, где утвердилась династия Гиреев, и Казанская орда. И крымцы, подстрекаемые Османской империей, и казанцы вместе с ногаями и прочими мелкими кочевыми ордами постоянно беспокоили русские границы, нападали на "украйны" (пограничные территории), разоряли города и деревни, уводили в полон людей. Воевода Грозного (а позднее беглец и ярый критик) Андрей Курбский писал: "Безчисленными пленениями варварскими, ово от царя перекопского (крымского), ово от татар ногайских, а наипаче и горше всех от царя Казанского... уже все пусто было за осмьнадесть миль [около 250 км] до Москвы".
   Но даже не прекращение разбоя было главным -- Казань преграждала путь к колонизации плодородной черноземной полосы к югу от Оки (так называемого "дикого поля") и широких лесных пространств за Волгой.
   Первые два похода на Казань были неудачными -- поместная конница, преимущественно составлявшая московское войско, была плохо приспособлена к борьбе с войсками, засевшими в крепости. Артиллерия же из-за весенних оттепелей отставала, а то и вовсе проваливалась под лед. Царь Иван тяжело пережил неудачи, но сумел извлечь из них урок и стал настойчиво готовиться к новому походу.
   Третий поход был перенесен на конец лета, а не на раннюю весну, как прежде. В качестве укрепленной базы недалеко от Казани был построен военный городок Свияжск, куда заблаговременно доставили орудия, военные припасы и продовольствие. Конница должна была обеспечить защиту войска от кочевавшей неподалеку татарской орды, а артиллерия -- бомбардировкой разрушить мощные укрепления Казани.
   23 августа 1552 года московские полки приступили к осаде крепости. По всем правилам осадного искусства минных дел мастера подвели под казанские стены глубокие подкопы. Напротив главных ворот построили 15-метровую башню, в которой установили артиллерийские орудия. Кочевая орда, пытавшаяся помешать действиям русских войск, была разбита в битве на Арском поле под руководством князя Александра Горбатого-Суздальского.
   Наконец, 2 октября последовал решающий штурм крепости. Взрывы мин в подкопах и убийственный огонь артиллерии сделали свое дело -- стены во многих местах рухнули. После кровопролитной битвы на улицах города татарская столица пала.
   Вслед за взятием Казани русские войска овладели и Астраханью. Разгром двух татарских ханств был огромным успехом -- пришел конец трехвековому господству татар в Поволжье.
   С взятием Казани русское влияние распространилось до Северного Кавказа и Сибири: башкиры объявили о добровольном присоединении к России, а Большая ногайская орда, Сибирское ханство, пятигорские князья и Кабарда признали себя вассалами русского царя. Перед Россией открылись торговые пути на восток, к рынкам Закавказья и Средней Азии, началась колонизация земель Среднего Поволжья.
   После обеспечения безопасности юго-восточных рубежей Россия перешла к решению задачи выхода к Балтийскому морю, который преграждала Ливония.
   Вдохновленный успехом взятия Казани и Астрахани, Иван IV бросил на решение этой задачи все силы государства. Надо сказать, что объективные предпосылки для победы были: усилиями и трудами Ивана III и Василия III Москва стала мощным государством, сильнее Литвы и Польши. Но никто не предполагал, что Ливонская война продлится в общей сложности 24 года, что против России совместно выступят Швеция, Польша, Великое княжество Литовское, что на юге вместе с крымчаками в войну напрямую вмешается Турция. Наконец, что долгая война с переменным успехом и параллельно идущие жесткие реформы во внутренней жизни создадут такое противодействие боярской верхушки планам царя, что победы обернутся почти поражением. В итоге цели войны достигнуты не были -- Россия не получила выхода к Балтийскому морю.
   Поначалу успехи русского оружия были неоспоримы. С 1558 по 1560 годы русские войска шли от победы к победе -- были взяты крепости Нарва, Дерпт (Тарту), полководцы П.И.Шуйский, В.С.Серебряный и И.Д.Мстиславский овладели мощнейшим рыцарским укреплением Мариенбургом, а князь Курбский разбил армию Ливонского ордена под Эрмесом и взял крепость Феллин в Эстонии.
   Затем ход войны замедлился -- царь Иван опасался форсировать военные действия, поскольку против России могли выступить соседние страны. После долгих дипломатических переговоров Данию удалось сделать нейтральной, но остальные государства все-таки вступили в войну, поскольку им стало понятно, что иначе Россия сможет захватить всё Балтийское побережье.
   Сама же Ливония, чтобы не отдаваться ненавистным "московитам", по частям отдалась другим соседям: Лифляндия была присоединена к Литве, Эстляндия -- к Швеции, о. Эзель -- к Дании, а Курляндия согласилась на зависимость от польского короля.
   Последний этап войны протекал для России тяжело. Литва и Польша объединились в единую Речь Посполитую, а на престол был избран энергичный и воинственный Стефан Баторий. С его появлением картина войны изменилась -- Баторий перешел от обороны к наступлению, отбил захваченный русскими Полоцк, затем Великие Луки, а затем перенес войну на территорию Московского государства, осадив Псков.
   Стефан Баторий был талантливым полководцем и организатором, он быстро модернизировал свое войско и дополнительно нанял отряды венгерских наемников. Но главной причиной его побед было другое -- в России наступил внутренний кризис, экономика буксовала, общество поляризовалось, начались измены и побеги бояр, вызванные всё усиливающимся деспотизмом власти. Страна, по выражению летописца, "в пустошь изнурилась и в запустение пришла". Русская же армия действовала нерешительно, что при активном противнике грозило неминуемой катастрофой.
   Баторий надеялся легко взять Псков и принудить московского царя отдать Польше все северо-западные русские земли. Карамзин говорит: "Взяв Псков, Баторий не удовольствовался бы Ливониею; не оставил бы за Россиею ни Смоленска, ни земли Северской; взял бы, может быть, и Новгород".
   И именно в этот тяжелейший момент русский дух сделал невозможное -- Псков своей героической защитой остановил польское наступление.
   Москва не могла оказать псковичам существенной помощи -- вся надежда была на 4,5-тысячный гарнизон и 12-тысячное посадское ополчение. Но против врага поднялась вся псковская земля -- крестьяне, которых грабили поляки, собирались в отряды, нападали на разведывательные и фуражные отряды, доставляли продовольствие в осажденный Псков, горожане, вооружась чем было можно, сожгли посады и укрылись в крепости.
   Достоверные свидетельства об осаде сохранились с двух сторон: псковский изограф (художник) Василий написал "Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков", а ксендз Станислав Пиотровский, секретарь Батория, вел ежедневный дневник осады.
   Войско Батория расположилось к югу от Пскова, оттуда же велось главное наступление на участок городских стен. Поляки вели осадные работы (рыли траншеи, строили туры для установки артиллерии), а осажденные псковичи -- оборонительные. Вдоль южной стены, защищенной Покровской и Свинузской башнями, ими была построена еще одна деревянная стена, параллельная каменной, и вырыт ров. Именно на этом, самом опасном участке находился воевода И.П.Шуйский, руководивший обороной города.
   8 сентября 1581 года начался штурм города. Передовым отрядам поляков удалось захватить обе башни, но дальше рва они продвинуться не смогли. В Пскове ударили в набат, по зову которого горожане двинулись на помощь воинам. В обороне участвовали даже женщины и дети. Артиллерия защитников сосредоточила огонь на захваченных врагом башнях, а снизу их "подожгли порохом". Солдаты Батория выбрасывались из рушащихся башен, погибали под ударами псковичей. К вечеру все прорывы были ликвидированы. Противник потерял 5 тысяч человек, но результата не добился. С изумлявшим врагов мужеством бились русские воины, защищая родной город.
   Не удались и дальнейшие попытки штурма. Поляки и венгры надеялись взорвать стены минами, но псковичи устроили под стенами специальные слуховые камеры, позволявшие улавливать шум, производимый при земляных работах. Услышав стук лопат и кирок, они устраивали диверсионные вылазки и разрушали подкоп.
   Осада Пскова продолжалась четыре с половиной месяца, псковичи выдержали более 30 штурмов, но не сдались!
   Баторий долго не хотел признать неудачи осады, но, в конце концов, согласился на возобновление мирных переговоров. Ему пришлось вернуть захваченные им русские города и увести армию с русской территории.
   Героический Псков в одиночку сумел предотвратить возможное поражение, которым грозила России неудачная Ливонская война.
  

Глава 18. Атаман Ермак

  
   Когда летом 1582 года отряд атамана Ермака числом всего-то в полтысячи казаков отправился "воевать" хана Кучума, никто не ожидал, что этот поход окончится покорением огромного Сибирского ханства. Учитывая мощь противника и поддержку, оказываемую Кучуму Крымским ханством, это была чистая авантюра, столь свойственная казакам.
   Более того, это была вредная авантюра, поскольку угрожала открытием на восточных границах России еще одного фронта военных действий. Тем не менее то, чего категорически старался избежать Иван Грозный, произошло, ибо так сложились исторические обстоятельства. И то, что царю представлялось несвоевременным и досадным недоразумением, ломающим его стройные политические планы, в итоге оказалось гигантским приобретением для России, определившим на века путь ее развития.
   Сама же эта легендарная, воспетая в песнях эпопея Ермака не только показала силу русского воинского характера, но и стала еще одним воспроизведением модели, в соответствии с которой Россия колонизовала многие окружающие ее народы. Точнее, не колонизовала, а мирно присоединяла.
   Такие примеры были и раньше. Добровольно присоединилось к России Касимовское татарское ханство, получившее в центральной России земли и города, а столицей себе избравшее древний русский город Касимов. Взаимоотношения касимовских татар и русского коренного населения во все дальнейшие века были дружественными.
   В Сибири в конце XV века добровольно приняло русское подданство племенное объединение кодов -- они помогали строить русские города Сургут, Нарым, Томск. В 80-е годы XVI века ханты и манси, жившие по нижнему течению Оби, также добровольно приняли русское подданство. Позже, в конце XVI -- начале XVII веков, в состав России мирно вошли племена чатов со Среднего Приобья и томские татары. Список этот можно продолжить.
   Вот и быстрое, почти молниеносное по историческим меркам освоение русскими Восточной Сибири произошло таким же образом -- местное население воочию увидело разницу между жестоким правлением татар и дружеским отношением к ним русских и само помогало им в борьбе с Кучумом.
   Мы уже упоминали, что правитель Сибирского ханства Едигер в 1555 году добровольно признал себя вассалом царя Ивана Грозного. Но спустя восемь лет соперник Едигера хан Кучум совершил переворот, опираясь на отряды узбекских, ногайских и казахских татар, и захватил власть. Местное население (сибирские татары, ханты и манси) считало Кучума узурпатором и не признавало его власть. Ненависти к нему добавляло и то, что правил он в Сибири с крайней жестокостью, к тому же насильно насаждая ислам.
   Но политиком Кучум был умным. Поначалу он продолжил вассальные отношения с Россией, признав над собой власть московского царя. Правда, в Москве уже знали, что на деле Кучум стремится "отложиться", то есть перестать зависеть от России, но ничего с этим поделать не могли -- всё внимание было поглощено ведением Ливонской войны. Тем временем Кучум послал в Москву ясак (дань) соболями в знак верности, а сам внимательно следил за тем, что происходит в русском государстве.
   В 1571 году союзник Кучума крымский хан Девлет-Гирей совершил набег на Россию, да такой удачный, что сумел сжечь Москву. Кучум послал в Москву в качестве разведчиков своих послов, чтобы узнать о положении дел. Вернувшись, послы в красках обрисовали Кучуму, в какой тяжелой ситуации в данный момент находится Россия. Кучум понял, что пришел его час, и тут же отправил в Крым просьбу о присылке пушек и военного снаряжения.
   Опорой русских в обширных малозаселенных сибирских землях были городки и поселения, основанные предприимчивыми солепромышленниками братьями Строгановыми. Еще в 1558 году Иван Грозный пожаловал им огромные владения по реке Каме -- земли Уральского Прикамья. С тех пор Строгановы развивали в своих владениях земледелие, солеварение, рыбные, охотничьи и рудные промыслы, строили города-крепости и даже обзавелись собственными военными дружинами.
   Центральному правительству такое положение дел было выгодно -- Строгановы решали проблемы с местным населением, брали на работу множество русских переселенцев и присоединяли к России всё новые территории в Предуралье, на Урале и в Сибири. В то же время ресурсов из Центра Строгановы практически не просили, обходясь своими силами.
   Так продолжалось до начала 1570-х годов, когда на русские поселения и городки местных племен, принявших русское подданство, участились набеги сибирских татар. Стало ясно, что это не просто беззаконные набеги мелких кочевых орд, не подчинявшихся Кучуму, а сознательная политика выдавливания русских из Сибири и Западного Приуралья, санкционированная сибирским ханом.
   В этой ситуации организовать отпор силами своих военных дружин Строгановы не смогли, а правительство, связанное Ливонской войной, не могло отрядить стрельцов для борьбы с Кучумом. Было принято решение вести лишь дипломатический диалог, не раздражая Кучума более жесткими мерами давления. Власти понимали, что это путь к скорой катастрофе, но ничего иного предпринять не могли.
   Правда, существовала еще одна сила, которая могла изменить ситуацию, -- вольные казачьи ватаги. Изначально их задачей была охрана южных степей от татарских набегов, но между делом казаки промышляли разбоем на торговом пути по Волге, причем грабили караваны не только крымских и астраханских татар и казахов, но и русских купцов. Летопись сообщает, что "самовольные казаки с атаманом своим Ермаком Тимофеевичем сыном, которые с Дону вышли на Великую Волгу... из Астрахани в Московское государство в проезде путь всякого чина людям со своим товаром возбраниша и проезду не даша...".
   За эти "проказы" царевы воеводы устроили облаву на казаков -- их ловили, казнили, и они, по выражению летописца, разбежались "аки волки". Утверждается, что одним из таких казачьих атаманов был Ермак Тимофеевич, который сколотил из беглецов отряд в 540 человек и ушел от царского гнева на реку Чусовую, в вотчину Строгановых. Не принять его, несмотря на опалу, Строгановы не могли, поскольку сплоченные, хорошо владевшие огнестрельным оружием и бесстрашные казаки стали их последней надеждой защититься от Кучума.
   Сложилась уникальная ситуация, когда вольные люди, разбойничавшие на торговых путях и тем самым ослаблявшие государство, на дальних рубежах выступили как единственный фактор его спасения.
   Это быстро осознали и в Москве, тем более что в 1573 году Кучум открыто выступил против русских поселенцев и строгановских владений в Сибири. Он захватил речные пути из Сибири на Урал, по его указанию был убит московский посол Чебуков, а племянник Кучума Маметкул разграбил со своим войском поселения остяцких и вогульских племен и начал нападать на русские городки. Война была объявлена, и примирение уже было невозможно.
   Согласно исследованиям отечественного историка Р.Скрынникова, Ермак был профессиональным военным -- он участвовал в Ливонской войне, командуя казачьей сотней, в 1581 году успешно воевал с Литвой и принимал участие в разблокировании осады Пскова. Утверждается также, что Ермак уже побывал в 1578 году в Сибири, совершив первый поход в верховья реки Сылва в Пермском крае. Поэтому уже знающий местные условия атаман, пусть и навлекший на себя царскую немилость, был для Строгановых фигурой, способной переломить неблагоприятную ситуацию.
   Согласно документам, два месяца на реке Чусовой казаки охраняли русские городки от грабительских набегов кучумовых отрядов. Но как военный профессионал Ермак быстро понял, что так победить Кучума невозможно, что надо не защищаться, а нападать.
   Есть версия, что идея наступательного похода 1582 года против Кучума принадлежит самому Ермаку. Возможно, что из опыта первого похода, а также из общения с местными племенами вогулов (манси), остяков (ханты) и других коренных народов, не желавших воевать за Кучума, Ермак понял, что военная мощь Сибирского ханства сильно преувеличена. Поэтому, добившись от Строгановых пополнения снаряжения и боеприпасов, атаман начал новый поход вглубь Сибирского ханства.
   Кучум усиленно готовился к встрече с отрядом Ермака. Его столица -- город Кашлык -- была укреплена каменными и деревянными оборонительными сооружениями. Мобилизовав все силы ханства, он смог собрать около 10 тысяч воинов. Кроме того, он получил от крымского хана две пушки и несколько сотен пищалей. Впрочем, с огнестрельным оружием кучумовы воины обращались неохотно, зато они прекрасно владели луками, саблями и копьями. И, конечно, основной ударной силой сибирских татар была конница.
   По пути движения казачьих стругов (лодок) по рекам кучумовцы устраивали засады, осыпали их дождем стрел. Дружинникам всякий раз приходилось покидать лодки и вступать в рукопашный бой с татарами. Произошло несколько крупных сражений, в которых малочисленные казаки, тем не менее, наголову разбивали татарские отряды. Казачий отряд приближался к столице ханства, и Кучуму пришлось отказаться от наступательных действий и перейти к обороне.
   Наступила передышка в череде сражений, во время которой Ермак послал своего атамана Ивана Кольцо в европейскую, как сказали бы сейчас, Россию за подкреплением. В сентябре 1582 года из-за Урала пришло около 300 человек, вместе с которыми Ермак штурмом взял город Атик. Впереди оставался только Кашлык, столица, где сосредоточились основные военные силы Сибирского ханства.
   В октябре начался штурм укрепленного главного города ханства, поначалу неудачный. Через месяц состоялся повторный штурм, во время которого кучумовцы сами вышли из стен города на вылазку, но в рукопашной были наголову разбиты. Кроме того, насильно мобилизованные остяки и вогулы покинули ханское войско и ушли "в свои жилища". Ермак беспрепятственно вступил в столицу ханства, сам же Кучум бежал.
   В последующие годы Ермак разбил остатки кучумовских войск, а в 1583 году захватил в плен лучшего военачальника ханства Маметкула (он впоследствии был доставлен в Москву, где поступил на царскую службу и стал известным воеводой).
   Так практически меньше чем за два года казаки покорили огромное Сибирское ханство, заключив с местными и татарскими племенами мирные соглашения и наложив на них весьма необременительный ясак. Но Кучум не смирился и продолжал бороться. Летом 1585 года на Иртыше татарский отряд напал на ночную стоянку казаков. В этом последнем бою был убит прославленный атаман и почти все казаки из его отряда. По преданию, кучумовцы расстреливали мертвого Ермака из луков, но его раны исторгали кровь, что привело суеверных татар в ужас. После этого они с почестью похоронили останки грозного атамана.
   Если отойти от легенд вокруг жизни и гибели Ермака, стоит задать вопрос: как немногочисленный казачий отряд смог совершить столь беспримерное деяние?
   Историки, прагматически оценивающие прошлое, утверждают, что превосходство казаков объясняется наличием у них огнестрельного оружия -- мол, 300 пищалей, имевшихся в отряде Ермака, играли в сражениях исключительную роль.
   Думается, что реальное объяснение в другом. Стрельба из тогдашних ружей была сложным делом, а их скорострельность -- крайне мала: 1 выстрел в 4 минуты. Тогда как мастерски владевшие луком татары делали до 6 выстрелов в минуту. Кроме того, каждая битва завершалась рукопашной, в которой казаки выходили победителями за счет сплоченности, воинского профессионализма, высокой дисциплины и огромного мужества.
   Так что успех боевых действий отряда Ермака крылся в самом характере русского воина, без трепета идущего на численно превосходящего противника и побеждающего его.
   Сочетание того, что мы теперь называем человеческим фактором, с ростом объективных возможностей Российского государства, порожденных, в том числе, и вышеназванным фактором, позволило России последовательно поглощать сегменты распавшейся через 200 лет после Батыя Золотой Орды. Под влияние крепнущей России последовательно попадали Казанское, Астраханское, Сибирское ханства и Ногайская орда. Какое-то время еще сопротивлялось этому поглощению Крымское ханство, но в целом уже к концу эпохи Ивана Грозного можно было сказать, что геополитическое наследство Золотой Орды полностью перешло к Руси. И этим она обязана, конечно же, русскому героизму, русскому фениксу, воскресшему из золотоордынского пепла.
  

Глава 19. Скопин-Шуйский

  
   Мы приступаем к описанию, возможно, самого сложного и трагического периода в истории дореволюционной России -- Смутного времени. Обычно начало этой эпохи отсчитывают со смерти первого выбранного царя Бориса Годунова (1605 год).
   Причин для Смуты было множество. Борьба за власть между боярской Думой -- собранием самых древних и знатных родов русской элиты, -- с одной стороны, и новым классом служилого дворянства -- с другой. Усиливающееся закрепощение крестьянства, от которого холопы либо бежали как можно дальше (например, в Западную Сибирь, завоеванную Ермаком), либо бунтовали. Недаром всю эту эпоху прозвали "бунташным веком". Еще одной причиной было недовольство и народа, и дворянства попытками Думы изменить имеющийся порядок престолонаследия и вместо "богоданного" царя выбирать кого-то, не имеющего отношения к династии Рюриковичей. Потому и Годунова не считали настоящим царем, ибо он пришел к власти "человеческим соизволением, а не божьей волей". Когда же в его правление при странных обстоятельствах погиб царевич Дмитрий, это сочли убийством и явным доказательством, что власть Бориса -- "не от Бога".
   Окончательно обострил ситуацию природный катаклизм. Весь 1601 год даже летом стояли небывалые холода и лили дожди, так что хлеб сгнил на корню. Неурожай продолжился и в следующие два года. Это вызвало страшный голод, жертвами которого стали полмиллиона человек. Помещики не могли прокормить своих холопов и просто выгоняли их на улицу без средств к существованию. Массы людей рвались в Москву, где правительство Годунова раздавало нуждающимся деньги и хлеб. Но эти меры вызвали лишь спекуляцию и рост цен, что усилило общий хаос. Голодные люди становились разбойниками, отдельные банды разрастались до нескольких сотен человек.
   Началось восстание, названное по имени его руководителя, атамана Хлопка. Восставшие, собрав внушительную армию, двинулись к Москве, но были разбиты в сентябре 1603 года. Однако беда не приходит одна -- стали распространяться слухи, что убитый в Угличе царевич Дмитрий на самом деле жив и обретается в Литве. Расследование показало, что новоявленный Дмитрий -- беглый чернец Григорий Отрепьев. Но дерзкий самозванец одним именем "сына Грозного" привлекал к себе народ, к тому же он рассылал по всей стране "прелестные письма" (от слова "прельщать"), где заявлял, что Борис не только "погубитель царского корени", но и "самовластный восхититель" трона.
   В 1604 году Лжедмитрий I, получив поддержку польского короля Сигизмунда и римского Папы, во главе войска перешел российскую границу. Роковым образом в самый разгар войны с ним Годунов скоропостижно скончался. Самозванец шел от победы к победе, города один за другим добровольно присягали ему, бояре тут же изменили сыну Бориса, юному Федору, и уже 30 июля 1605 года состоялось венчание самозванца на царство.
   Впрочем, правил Лжедмитрий I недолго -- чуть менее года и был убит боярами-заговорщиками в ходе восстания москвичей против буйной польской шляхты, сопровождавшей нового царя. Душой и руководителем заговора стал боярин Василий Шуйский, он же вскоре был избран новым монархом. Казалось, странный поворот истории, связанный с появлением лжецаря, благополучно закончился, и нормальное развитие страны продолжится -- ведь Шуйский был Рюриковичем. Но Шуйский оказался слабым царем, не готовым опереться на тех, кто мог ему помочь в деле спасения от Смуты Российского государства. Но мог ли Шуйский на кого-то опереться? Да, мог.
   Молодой русский полководец Михаил Васильевич Скопин-Шуйский был очень талантлив. И абсолютно лоялен к Василию Шуйскому. Проживи Скопин-Шуйский подольше, его деяния можно было бы поставить в один ряд с деяниями его прямого предка Александра Невского.
   Уловив недюжинные задатки в своем молодом родственнике (Скопин происходил из знатного рода и приходился четвероюродным племянником князю Василию), Шуйский поначалу содействовал тому, чтобы эти задатки развернулись в полную силу. Он стал опекать юного Скопина-Шуйского сразу после смерти отца. В 18 лет Скопин стал стольником, через год -- "мечником" (ближняя охрана царя), а в следующем, 1606 году, с приходом к власти Василия Шуйского, в двадцать лет Скопин становится воеводой.
   Те, кто объясняет столь быстрое продвижение Скопина только протекцией со стороны Василия Шуйского, забывают о том, что князь Василий долго находился в опале и, лишь выйдя из нее, по-настоящему помог продвинуться своему племяннику. Да, он заботился о Скопине, чем мог, помогал ему. Но по-настоящему помогли Скопину его особые дарования, которые в будущем превратили его в национального героя.
   Первые сражения Скопина связаны с подавлением восстания, известного в исторической литературе как восстание Ивана Болотникова. Традиционно называемое крестьянским, восстание на самом деле было дворянским. В составе его участников были северские казаки (севрюки, по их имени и война часто называлась "севрюковской"). А также терские, волжские и запорожские казаки во главе с Илейкой Муромцем, рязанские дворянские войска под руководством Прокопия Ляпунова, тульские (Истома Пашков) и северские (Андрей Телятевский). Наконец, по преимуществу дворянский характер восстания подчеркивает и наличие десятитысячного наемного войска ландскнехтов с артиллерией. Конечно, к восстанию примкнуло немало крестьян, во главе которых и стоял Иван Болотников. Фактически, это была всесословная армия, выступавшая против боярской власти.
   Скопин быстро и эффективно разгромил восставших в двух битвах, причем действовал гуманно, отнюдь не в духе времени: в битве при Котлах предложил капитуляцию на условиях сохранения жизни и сдержал свое обещание.
   Еще не окончилось восстание Болотникова, как объявился новый Лжедмитрий -- второй. Большое количество недовольных правлением Шуйского стало примыкать к новому самозванцу. Почуяв нестойкость власти, впервые за долгое время крымские татары в 1607 году перешли Оку и разорили центральные русские области. Под видом поддержки "законного царя" границу перешли польско-литовские войска гетмана Яна Сапеги, разорившие Шую, Кинешму и Тверь, осадившие Троице-Сергиев монастырь. Одновременно отряды польского пана Лисовского захватили Суздаль. Стервятники слетались со всех сторон, уверенные, что Россия уже не способна сопротивляться.
   Положение ухудшалось на глазах: к концу 1608 года Лжедмитрию II присягнули Переяславль-Залесский, Ярославль, Владимир, Углич, Кострома, Галич, Вологда. В ответ царь Василий Шуйский двинул против самозванца войско под началом своего родного брата Дмитрия Шуйского. Но бездарный князь Дмитрий, имея превосходящие силы, не сумел выиграть сражение под Болховом. В итоге самозванец пошел к Москве и стал лагерем неподалеку в Тушине. Сил взять Москву у него не было, но город он заблокировал.
   Распропагандированные самозванцем и не желавшие воевать за "боярского царя" правительственные войска разбегались. Единственным выходом было набрать новую армию из северных городов, еще верных Шуйскому. Царь доверил это дело Скопину, а заодно поручил договориться со Швецией о найме экспедиционного корпуса в обмен на отдачу завоеванной при Грозном Ливонии и города-крепости Корелы.
   Можно предъявлять большие претензии царю, который готов расплачиваться за поддержку территориями своей державы.
   Но, во-первых, положение было достаточно безвыходным.
   А во-вторых, претензии эти можно предъявить только к царю, а не к действующему по его повелению военачальнику. Сила и слабость Скопина были как раз в том, что он до конца мыслил себя только в качестве военачальника, а не политика. И сохранял верность слабому и коварному царю Василию. Мы же здесь обсуждаем именно военные подвиги Скопина-Шуйского, доказывая тем самым, что и в Смутное время обсуждаемый нами русский героизм никоим образом не иссякал.
   Получив соответствующие полномочия от стремительно слабеющего царя Василия, Скопин выехал с отрядом в 150 всадников на север. Он сумел добраться сквозь неспокойную страну до Новгорода, встретил шведских наемников во главе с Якобом Делагарди и начал собирать дружину. В несколько месяцев он стал признанным военным вождем Русского Севера, под его командование стали собираться ратные люди из верных царю городов.
   В мае 1609 года вновь собранное русское войско вместе со шведским корпусом выступило из Новгорода. И уже в июне Скопин разбил силы самозванца под Торжком, в июле освободил Тверь и двинулся к Ярославлю. Появилась, пусть и зыбкая, надежда на улучшение ситуации.
   Но в сентябре 1609 года в пределы России вступила польская армия во главе с королем Сигизмундом III. Это была открытая интервенция. Из перехваченных документов стало ясно, что поляки хотят посадить на русский престол вовсе не Лжедмитрия II, а польского королевича Владислава. Ввиду резкого усложнения обстановки Скопин решился идти прямо на Москву, находившуюся в осаде.
   Он избрал своей опорной базой стратегически важную Александровскую слободу. Образовался своеобразный треугольник, один угол которого занимал сам Скопин, а два остальных угла -- его противники -- войска самозванца в Тушине и армия прославленного польского полководца Яна Петра Сапеги, осаждавшего никак не покоряющийся Троице-Сергиев монастырь. Скопин в Александровской слободе имел возможность не только готовить армию к битве, обучая стрельцов новой тактике боя, но и постоянно беспокоить неожиданными нападениями войска "тушинского вора".
   Активность и непредсказуемость Скопина, постоянное усиление его армии поставили Сапегу перед необходимостью нанести упреждающий удар по русским. В октябре 1609 года он с 20-тысячным войском двинулся к ставке Скопина. Но молодой полководец предвидел эту возможность. На Каринском поле произошла битва, в которой знаменитые польские гусары с налету неожиданно наткнулись на рогатки, надолбы и засеки, устроенные русскими. Польская конная лава потеряла весь свой атакующий порыв, а затем еще попала под убийственные залпы стрелецких полков и вынуждена была отступить.
   Известие о победе Скопина под Александровской слободой вызвало ликование в блокированной Москве. Авторитет молодого полководца неизмеримо вырос, а будущий руководитель первого народного ополчения рязанский воевода Прокопий Ляпунов прислал ему грамоту с призывом взойти на престол вместо ненавистного Шуйского. Но Скопин не пожелал изменить доверившемуся ему царю и грамоту разорвал.
   Наступила зима, однако столица всё еще не была деблокирована. Скопин, как всегда, применил неожиданное решение -- он сформировал летучие отряды лыжников числом до 4 тысяч человек, которые по маневренности превосходили даже конницу. Эти отряды первыми пошли к Дмитрову, где стояла осадная армия Сапеги, и напали на сторожевые заставы, уничтожив их все. Высланные на помощь из города польские полки попали в огневой мешок стрельцов и понесли настолько крупные потери, что Сапега лишился большей части своего войска. Скопин заблокировал остатки польского гарнизона в Дмитрове, а сам с армией освободил Можайск и Сергиев Посад. Тушинский лагерь оказался в фактическом окружении, там началась паника. Лжедмитрий II и Марина Мнишек бежали, следом бросились и остальные, пробираясь под крыло короля Сигизмунда, который в то время осаждал Смоленск.
   12 марта 1610 года Москва колокольным звоном и радостными криками встречала победителя Сапеги и "тушинского вора". Но царю Василию Шуйскому и его брату Дмитрию Скопин виделся, прежде всего, конкурентом и угрозой их положению. На одном из праздничных пиров ему поднесли чашу с отравленным вином. 24 апреля 1610 года Скопин-Шуйский скончался. Ему было всего 23 года.
   Царь Василий Шуйский, страстно мечтавший о царском престоле и сумевший на него вскарабкаться, этим подлым поступком продемонстрировал свою вопиющую несостоятельность в качестве политического лидера, призванного окормлять державу. Он заплатил за эту несостоятельность страшную цену. Заплатила ее и Россия, ввергнутая после смерти Скопина-Шуйского в колоссальные бедствия.
  

Глава 20. Оборона Смоленска

  
   После смерти Михаила Скопина русскую армию возглавил бездарный брат царя Дмитрий Шуйский, нелюбимый ратными людьми за трусость и гордость. Сделать Шуйскому оставалось немного -- ведь Скопин практически освободил страну от войск Лжедмитрия II. Надо было только прорвать осаду Смоленска, которую с сентября 1609 года вела армия польского короля Сигизмунда III.
   В июне 1610 года, через два месяца после смерти Скопина, русская армия выступила к Смоленску. Король Сигизмунд не мог оторвать от осаждающей Смоленск армии большую группу войск -- он направил навстречу русским всего 12 тысяч солдат с двумя легкими пушками под командованием коронного гетмана Станислава Жолкевского. Русское же войско вместе с союзными шведскими войсками и отрядом немецких, французских и английских наемников ровно вчетверо превосходило польское, вдобавок имело от 11 до 18 пушек разного калибра.
   К 3 июля русская армия подошла к деревне Клушино неподалеку от Смоленска и стала готовиться к битве. По примеру Скопина, на поле были построены деревянные острожки, поставлены рогатки и засеки, чтобы затруднить действия "крылатых гусар" -- тяжелой польской конницы. Союзные полководцы -- Дмитрий Шуйский, Якоб Делагарди и Эверт Горн, зная о том, что у гетмана небольшие силы, поднимали тосты за победу, будучи уверенными, что в завтрашней битве разгромят противника.
   Однако опытный полководец Жолкевский не стал ждать утра. Вся его армия ночью скрытно прошла через леса и болота, подошла к позициям Шуйского и с марша вступила в бой. Русские не успели построиться в боевые порядки. Когда началась атака польских гусар, передовые русские полки, не выдержав удара, бежали, лишь шведский отряд Делагарди стойко сопротивлялся. Тогда Жолкевский сосредоточил всю силу удара против шведов -- он распорядился обстреливать их из своих двух пушек и бросил в решительную атаку немногочисленную пехоту.
   Пока шведы яростно отбивались, Шуйский с 5 тысячами русского войска засел в деревне и не предпринимал никаких действий. Делагарди в отчаянии слал ему вестовых с просьбой о помощи, но ответа не было. В конце концов, шведские солдаты, не желавшие погибать, когда сами русские не сражаются, вынудили своего командира принять предложение Жолкевского выйти из битвы, получив право свободного прохода. В этот же момент наемники -- немцы, французы и англичане -- подняли бунт, требуя выплаты обещанных Шуйским денег. В суматохе битвы это было заведомо невыполнимое требование, поэтому отряды наемников тоже вышли из боя.
   Вслед за уходом шведов и наемников наступил окончательный разгром -- Шуйский со своими воеводами, бросив армию, казну, артиллерию и даже свою булаву командующего, через болота бежал в Можайск. Русская армия, видя предательство командования, разбежалась по лесам. Польские гусары преследовали и рубили бегущих ратников.
   Жолкевский с гордостью написал в донесении королю: "Когда мы шли в Клушино, у нас была только одна моя коляска и фургоны двух наших пушек; при возвращении у нас было больше телег, чем солдат под ружьем".
   Поражение было полным и безоговорочным. Конечно, русские и до этого много раз проигрывали. А военная удача (вещь непредсказуемая) не всегда поворачивалась к ним лицом. И враг не всегда бывал глуп и труслив, а порой оказывался умнее, талантливее и расчетливее русских. Всё так -- но такой фантастической бездарности командующих русской армией, такой трусости ратников и такого общего бесчестья в русской военной истории еще не бывало.
   Можно сказать -- вот оно, порождение Смутного времени, всеобщей гнили в головах и сердцах. Но это не так. Хотя бы потому, что буквально рядом с проигранной Клушинской битвой, практически в то же самое время, происходило сражение, которое продемонстрировало всю духовную силу и несгибаемость русского характера -- оборона Смоленска. К рассказу о нем мы и перейдем.
   Клушинская катастрофа вновь поставила Россию на грань гибели. Всё, что сделал Скопин, оказалось разрушено -- у страны не стало ни главнокомандующего, ни армии.
   Более того, не стало и царя. Шуйского сместили, насильно постригли в монахи, а затем был образован правящий совет, вошедший в историю под именем Семибоярщины. Теперь власть в боярской Думе взяли прямо пропольские силы.
   Семибоярщина, будучи временным правительством, не могла управлять страной сама, а должна была выбрать для России нового царя. Вот только выбор был невелик -- либо "тушинский вор" Лжедмитрий, либо польский королевич Владислав. Конечно же, бояре никак не могли выбрать Лжедмитрия, за которым шли мелкие дворяне, казаки и "черный люд" -- бунтовщики, еще недавно поддерживавшие Ивана Болотникова.
   21 сентября 1610 года Семибоярщина во главе с князем Мстиславским впустила в Москву польское войско гетмана Жолкевского, а затем отправила посольство к королю Сигизмунду -- просить у него королевича Владислава на русский трон. Сигизмунд, естественно, согласился, но поставил непременным условием сдачу Смоленска.
   Так осажденный Смоленск неожиданно для самого себя встал перед непростым выбором: сдать город -- означало вместе с большинством согласиться на государя-католика и поругание православия, держаться -- означало в одиночку бороться за честь страны и веры... Но сколько же можно было еще держаться после года тяжелейшей осады? Превосходство польской армии было очевидным, помощи ждать было неоткуда, Дума приказывала сдать город признанному новым царем Владиславу.
   Уже не было верховной власти, уже церковь освободила всех от клятвы верности низложенному царю, более того, смоляне видели, как мимо их города провезли плененного Шуйского на пути в Варшаву, -- а город думал. Поскольку понимал -- вместе со своей судьбой он решает судьбу страны. Дети боярские, стрельцы и дворяне колебались, воевода Михаил Шеин молчал, безмолвствовал и митрополит Филарет. Окончательное решение приняли посадские люди, ремесленники и купцы -- они ударили в вечевой колокол, собрались на площади и настояли на обороне до конца. Вслед за ними к решению присоединились все: ратники, воевода, церковь. Сообща постановили: "Хотя в Смоленске наши матери, и жены, и дети погибнут, только бы на том стоять, чтобы польских и литовских людей в Смоленск не пустить".
   Сигизмунд был в ярости. Он поставил ультиматум -- в течение трех дней сдать город. Когда же три дня истекли, и поляки уже были уверены, что сейчас распахнутся ворота и им преподнесут ключи от города, в польском лагере раздался мощный взрыв. Оказалось, что защитники города все эти дни делали подкоп под позиции осадной артиллерии -- и огромные пушки, только недавно доставленные из Риги, оказались уничтожены. Полякам пришлось посылать за новыми орудиями, а горожане получили на два месяца передышку от обстрелов.
   Но потом начался приступ. На город, держащийся уже больше года, день и ночь сыпались ядра. Была взорвана башня и часть стены, трижды польская армия вламывалась в город и трижды откатывалась назад. Воевода Михаил Шеин заранее предусмотрел вероятность разрушения слабой части стены и за эти два месяца горожане возвели за ней защитный вал. Когда поляки взорвали внешнюю стену, они наткнулись на новую -- при этом крепостная артиллерия Смоленска, более мощная, чем польская, плотным перекрестным огнем с соседних башен просто сметала нападающих.
   Так продолжалось всю зиму. Поляки приступали к крепости и снова отступали, разрушали ее стены и башни из пушек -- а защитники их упорно восстанавливали, на польские подкопы вели контрподкопы и взрывали их.
   К лету 1611 года число жителей сократилось в десять раз -- с 80 тысяч человек до 8 тысяч. Наступил голод, оставшиеся в живых были изнурены до последней степени.
   3 июня, через двадцать месяцев с начала осады, польская артиллерия сосредоточила весь огонь на свежеотстроенном участке стены и разрушила его полностью. Те, кто не хотел погибнуть от рук озверевших поляков, заперлись в соборной церкви, под которой были большие пороховые погреба, и когда враги ворвались в собор, взорвали их. Оставшиеся защитники города, без сил, без надежды, не прося милости -- просто ждали, что будет.
   Воевода Шеин в одиночку сражался в своем тереме, рубился саблей, пока не получил от нападавших удар, от которого потерял сознание.
   Сигизмунд велел пытать воеводу, что было противно кодексу чести -- пытки пленников такого ранга не допускались рыцарскими правилами. Но королю было не до рыцарства -- так он был взбешен почти двухгодичной осадой крепости, 30-тысячными потерями среди шляхты и уроном своему престижу. Когда на допросе воеводу спросили, почему он так долго сопротивлялся, почему не сдал город, он ответил: "Никто не хотел сдаваться".
   Полумертвого Шеина, закованного в кандалы, увезли в Польшу, где он провел в плену восемь лет. Он был освобожден только в июне 1619 года, после заключения Деулинского перемирия, когда стало ясно, что полякам не видать Москвы как своих ушей.
   Оставшихся в живых жителей Смоленска король пощадил и отпустил на все четыре стороны. Они ушли молча, не благодаря короля за жизнь и свободу.
   Историк и замечательный писатель Ф. Нестеров в книге "Связь времен" так описывает эту историю: "Они пошли на восток от города к городу по истерзанной Смутой земле, тщетно ища приюта, питаясь подаянием Христа ради... Эти странники с гноящимися под драным рубищем ранами, с беззубыми от цинги ртами еще не знали, что пролитая кровь, смерть товарищей, гибель семей не были бесцельной, бессмысленной жертвой... Защитникам Смоленска мысли не могло прийти о том, что истинными победителями остались они".
   Историк прав -- защитники Смоленска не проиграли, а победили. Победили и в высшем смысле этого слова, потому что поражением является не смерть, а сдача врагу. Победили и в конкретно-историческом смысле -- армия Сигизмунда, польская и литовская шляхта, сразу же после окончания осады Смоленска разошлась по домам, устав от долгой войны. Как ни уговаривал их король, какие ни сулил блага -- переубедить их он не смог. Сигизмунду ничего не оставалось делать, как вернуться в Варшаву.
   Для России же оборона Смоленска имела огромное значение. Не поддавшийся ни избранному Семибоярщиной царю Владиславу, ни осаждавшему его польскому королю Сигизмунду, Смоленск показал пример уникальной стойкости и сыграл огромную роль в формировании патриотического духа. Слава об их беспримерном подвиге опередила этих людей -- они всё еще шли в Нижний Новгород, а именем героического Смоленска уже собирали "всю землю" против поляков деятели первого народного ополчения.
   Но история вознаградила их еще раз -- защитники Смоленска дошли до Новгорода именно тогда, когда Минин собирал там второе народное ополчение. И оставшиеся в живых смоляне стали ядром ополчения Минина и Пожарского и увидели освобождение своей страны от интервентов.
  

Глава 21. Ляпунов, Минин и Пожарский

  
   В Смутное время, как в калейдоскопе, мелькали лица разных претендентов на власть: Годунов, Шуйский, польский королевич Владислав, три Лжедмитрия, король Сигизмунд, князь Мстиславский... И многие современники никак не могли решить: за кого стоять? Кому верить? Кто действительно хочет наведения порядка в стране, а кто под шумок преследует собственные шкурные интересы?
   Даже самые разумные люди порой "переметывались" (перебегали) из стана в стан. Основной руководитель первого народного ополчения рязанский воевода Прокопий Ляпунов сначала поддержал восстание Петра Болотникова, потом поверил в якобы спасшегося царевича Дмитрия. Когда же увидел, что творят болотниковцы и сторонники Лжедмитрия II, решительно перешел с рязанским войском на сторону царя Василия Шуйского.
   Когда Пронску, Зарайску и Коломне угрожали войска "тушинского вора", Ляпунов со своими рязанцами бросался им на помощь, отбивал нападение. Когда осенью 1608 года сама Москва оказалась в осаде тушинцев, именно Ляпунов сумел из Рязани доставить осажденным хлеб, без которого они были обречены. За эти заслуги его почтили чином думного дворянина.
   Но очень скоро стало понятно, что царь Василий Шуйский не выполняет своих обещаний. За четыре года он не сделал для страны ничего -- только интриговал, казнил без вины, преследовал и разорял целые боярские и дворянские рода. Всеобщее недовольство царем одним из первых выразил Ляпунов -- он послал письмо молодому Скопину, где предлагал тому венчаться на царство. Эту идею поддерживали многие, а вслух высказал лишь Ляпунов.
   После убийства Скопина негодующий Ляпунов решил поднять ни много ни мало восстание против царя, к которому предложил присоединиться и зарайскому князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому. Однако Пожарский, хоть и огорченный смертью молодого полководца, на такую авантюру не пошел.
   Из этого перечисления уже становится понятно, что натурой Ляпунов был страстной, человеком решительным, но не всегда умел мыслить стратегически.
   Однако 17 июля 1610 года Шуйский был низложен, и по приглашению Семибоярщины в Москву вошли польские войска. Вот тогда все прочие беды померкли перед этой страшной бедой, и Ляпунов, наконец, увидел перед собой настоящую большую цель -- освобождение страны от интервентов. Деятельный рязанский воевода стал рассылать по городам письма, предлагая "всей земле" собраться под Москвой, чтобы "учинить совет, кому быть на Московском государстве государем".
   Так именно благодаря Ляпунову организовалось земское движение, названное позднее первым народным ополчением. Его патриотические цели активно поддержал патриарх Гермоген, названный за воодушевляющий слог своих воззваний "вторым Златоустом". Впрочем, "всю землю" первое ополчение не представляло -- по составу оно было в основном дворянским: это были ратные люди, к которым примкнули казаки -- такие же служивые люди.
   Первичная инициатива сбора ополчения исходила одновременно из двух городов -- Рязани и Нижнего Новгорода. Но рязанцы имели во главе непререкаемого лидера Ляпунова, а у нижегородцев пока своего общепризнанного вождя не было, потому они и не смогли вовремя организовать войско. Зато к Ляпунову присоединились, прислав свои дружины, Муром, Суздаль, Владимир, Вологда, Калуга, Ярославль, Галич, Кострома и другие города, а также волжские и черкасские казаки во главе с атаманом Иваном Заруцким.
   28 февраля 1611 года начался поход на Москву. Семибоярщина объявила Ляпунова и всех, кто выступал с ним, клятвопреступниками и изменниками -- навстречу ополчению были высланы отряды стрельцов. Но стрельцы воевали плохо и при первой возможности переходили на сторону ополченцев.
   19 марта 1611 года случилось событие, доказавшее всем сомневающимся, что верить полякам и надеяться на "миролюбивое" царствование Владислава нельзя. Польско-литовский гарнизон во главе с Александром Госевским уже давно вел себя в Москве, как в захваченном городе, поэтому справедливо опасался восстания москвичей. Было это ошибкой или обдуманным превентивным действием -- неизвестно, но по надуманному поводу поляки начали в Москве всеобщую резню -- только в Китай-городе погибло 7 тысяч жителей. Эти кровавые события вдобавок сопровождались опустошающим пожаром, уничтожившим пол-Москвы.
   Когда через неделю к столице подошли отряды Ляпунова, они увидели дымящуюся Москву, еще свежие могилы, плачущих погорельцев -- зрелище, которое никого не могло оставить равнодушным. Под впечатлением этого бедствия ополченцы приняли "крестоцеловальную запись" (что-то вроде присяги), которая полностью исключала воцарение королевича Владислава: "Королю и королевичу польскому креста не целовати и не служити и не прямити ни в чем никоторыми делами".
   В ходе боев в апреле-мае 1611 года ополченцы освободили от поляков часть Москвы, но организовать полную осаду столицы не смогли -- не хватило сил. Таким образом, часть ворот Москвы находилась в руках у ополченцев, а часть -- у польско-литовского гарнизона.
   Одновременно с военными действиями ополчение пыталось создать систему государственного управления, включая судебные, юридические, налоговые и иные функции. Был создан руководящий "Совет всей земли", представляющий все поддержавшие ополчение города и области страны. Во главе Совета стали трое: Прокопий Ляпунов, калужский князь Дмитрий Трубецкой и казачий атаман Иван Заруцкий.
   Однако как среди ополченцев, так и внутри триумвирата постоянно происходили разногласия. Бывшие сторонники Лжедмитрия II Трубецкой и Заруцкий отделили свои отряды от дружины Ляпунова и вели свою самостоятельную политику, по факту оказавшуюся вполне разбойничьей.
   Особенно "старались" казаки Заруцкого -- они выделяли себе области, где "имали себе поместья самовольством, без боярского и всей земли совету", проще говоря, грабили всех в пределах досягаемости. Ляпунов старался навести дисциплину, но даже его авторитета не хватало для обуздания своекорыстия его товарищей по ополчению. Более того, призывы Ляпунова к порядку и законности вызвали озлобление у казаков.
   22 июля 1611 года казаки вызвали Ляпунова на свой "круг", где предъявили ему грамоту (как выяснилось позже, поддельную), в которой Ляпунов якобы приказывал "этот злой народ (казаков) весь истребить".
   Фальшивка сработала, и Ляпунов прямо на казачьем круге был убит. Один из самых ярких героев первого ополчения, поверивший в возможность организовать единый дворянский союз для спасения Родины, погиб, так и не выполнив этой задачи.
   Почему это произошло?
   Русский историк 19 века Иван Забелин писал: "Это первое движение, ляпуновское, находилось исключительно в руках того же служилого разряда людей, который сам же и завел Смуту. Под Москву собрались те же их замыслы, как бы что захватить в свои руки, как бы чем завладеть".
   После смерти главного воеводы начинается постепенный распад ополчения. Современник писал: "...дворяне и дети боярские всех городов, видя неправедное начинание (убийство Ляпунова), из-под Москвы разъехались по городам и учали совещатися, чтобы всем православным христианам бытии в совете и соединении". Тем не менее, до прихода второго ополчения Минина и Пожарского оставшиеся казаки держали осаду Москвы, не забывая и про грабежи -- как говорят в таких случаях, "из песни слов не выкинешь".
   Вот тогда и настал черед Нижнего Новгорода, куда стали собираться уже не только дворяне, но и "черные люди", все, кто хотел, наконец, покончить со Смутой. Осенью 1611 года началось всенародное движение за освобождение родины -- отряды крестьян, посадских людей и мелкопоместных дворян собирались со всех концов страны. Патриарх Гермоген, заточенный поляками в подземелье, через своих людей тайно рассылал грамоты с призывом восстать против интервентов.
   Нижегородский земский староста Козьма Минин, собрав на вечевой площади все население города, выдвинул призыв: "Ополчайся, стар и млад! Продадим свои дома, заложим жен и детей и выкупим отечество... Я знаю, только мы на это подвинемся, так и малые города к нам пристанут, и мы избавимся от иноплеменников".
   Возглавить ополчение нижегородцы предложили князю Дмитрию Пожарскому, честнейшему человеку и опытному воеводе.
   Между тем положение стало стремительно ухудшаться -- под Москву с целью деблокировать ее подошли польские войска гетмана Сапеги. Шведы же, выйдя из роли "союзников", захватили Новгород и разоряли северные русские города. Крымские татары совершили набег на Рязанский край. В этот же момент казаки первого ополчения, польстившись на обещание денег, "учинили присягу" новому Лжедмитрию -- "псковскому вору" Сидорке. И хотя в третьего "воскресшего" царя Дмитрия уже мало кто верил, но авантюрист Заруцкий упорно продолжал этот фарс, надеясь все-таки добраться до власти. Из-за этого ополчение Минина и Пожарского не могло войти в Москву, пока там держались сторонники самозванца.
   В этих условиях столицей второго ополчения стал Ярославль -- там был создан новый "Совет всей земли", гораздо более полно отвечавший своему названию. Здесь ополчение простояло четыре месяца, собирая казну и военную силу -- ополчения прибывающие из замосковных и поморских городов, а также татарские, марийские, чувашские ополчения из Поволжья и Касимова.
   В июле 1612 года ополчение, собрав свыше 20 тысяч человек, вышло из Ярославля и 20 августа вступило в Москву, расположившись в районе Арбата. Атаман Заруцкий, узнав о приближении столь грозной силы, бежал, но казаки Трубецкого остались. День в день с ополчением в Москву на помощь осажденным полякам вступил с 12-тысячным войском гетман Ходкевич, остановившийся на Поклонной горе.
   Русский военный историк С.Е.Кедрин в книге "Исторический обзор тактики русских войск" описывает начало сражения так: "22 августа Ходкевич перешел реку у Девичьего монастыря и в 1 час дня атаковал Пожарского, который после упорного боя (в 7 часов вечера) отступил к Пречистенским воротам... Но отправленные на другой берег Пожарским 5 лучших конных сотен, несмотря на запрещение Трубецкого, по собственному почину вброд через реку ударили в тыл зарвавшимся врагам. Атака эта решила участь боя, и гетман, потеряв много убитыми, отступил на Поклонную гору".
   На следующий день Ходкевич сделал еще одну попытку через Замоскворечье пробиться в Кремль, где сидел осажденный польский гарнизон. Здесь центром сражения стал Елементовский острожек, который в ходе упорного боя несколько раз переходил из рук в руки.
   Ближе к вечеру 24 августа Козьма Минин с дворянскими сотнями обошел позиции поляков и внезапно атаковал гетманские войска с тыла. Одновременно, воспользовавшись моментом, русская пехота перешла в наступление. Поляки не выдержали удара и отступили к Донскому монастырю. Осторожный Пожарский не стал преследовать бегущих, а открыл ураганный артиллерийский огонь, "от коего небо было в зареве, как от пожара".
   Польские войска не выдержали обстрела, и с рассветом гетман покинул Москву. Оставалось принудить к сдаче польский гарнизон, уже с сентября терпевший ужасный голод. Дело доходило до массового людоедства, о чем рассказывает сохранившийся дневник польского полковника Осипа Будилы.
   26 октября гарнизон капитулировал. Народное ополчение вступило в Кремль.
   То, что они увидели, ужаснуло русских людей. Картины разграбленных дворцов, загаженных церквей были страшны, но не шли ни в какое сравнение с находимыми всюду чанами с засоленной человечиной, распотрошенными частями трупов. Вот когда полностью стал понятен смысл слова "поганые". Москву пришлось чистить и святить, как место, в котором побывала нечисть.
   Это был еще не самый последний аккорд Смуты. После выборов нового царя, которым стал молодой Михаил Романов, появилась власть, которую признали все, но огромные проблемы остались. Смоленск был утрачен на долгое время, значительная часть Карелии была захвачена шведами, Россия потеряла выход к Финскому заливу, хозяйство еще несколько десятилетий оправлялось от разорения, численность населения упала до уровня 16 века.
   Лишь через век, с приходом Петра, начнется новый этап возрождения и стремительного роста России.
  

Глава 22. Азовское осадное сидение

  
   Царю Петру пришлось вести войны практически всю жизнь. И говорят, что в особо трудные минуты он иногда упрекал своих предков за то, что почти за столетие они не сумели решить ни одной из принципиальных внешнеполитических задач страны, оставив их все ему в наследство.
   Справедливы ли эти упреки? И дед Петра, Михаил Романов, и его отец, царь Алексей Михайлович, и даже его единокровный брат Федор Алексеевич понимали всю важность этих задач и пытались добиться их решения. Не удалось.
   Каковы же были эти задачи, вставшие перед страной, как только она вышла из эпохи Смуты? Их было три: возврат отторгнутых западно-русских земель, обеспечение выхода к Балтийскому морю и организация безопасности южных границ от турецкого вторжения и ежегодных набегов крымского хана.
   В 1615 году началась шведская интервенция. Король Густав II Адольф с 16-тысячным войском осадил Псков, но взять город не смог -- псковичи мужественно оборонялись. И хотя осада была снята, но сил воевать со Швецией у русских не было. Поэтому по Столбовскому договору 1617 года Россия уступила шведскому королевству всё побережье Балтийского моря. Целое столетие у России не было выхода к Балтике -- его смог вернуть лишь царь Петр.
   В октябре 1618 года поляки вместе с примкнувшими к ним запорожцами опять напали на Москву. Нападение отразили всем миром -- сражался не только гарнизон, но и все жители столицы. Но Деулинское перемирие было не в пользу России -- полякам уступили Смоленск и еще несколько северских городов.
   В 1632 году Россия сделала попытку вернуть Смоленск. Возглавлял русские войска герой обороны Смоленска воевода Михаил Шеин (о нем мы писали в рассказе "Русский героизм. Оборона Смоленска"). Теперь русским пришлось самим брать практически неприступный Смоленск. Через полгода осады русские войска сами были окружены 30-тысячной армией польского короля Владислава. Прекратился подвоз боеприпасов, продовольствия, амуниции. Изменили 3,5 тысячи наемников из Голландии, Шотландии, Швеции, Германии и Англии, польстившись на польские деньги. В тыл России, по сговору с поляками, ударили крымцы, разорившие 14 уездов центральной России. Это вызвало отток из войска дворян, беспокоившихся о своих поместьях и вотчинах.
   В итоге в январе 1634 года сильно поредевшая русская армия капитулировала и вернулась в Москву, сохранив знамена и личное оружие. Осадную артиллерию пришлось оставить полякам. Московское правительство восприняло поражение крайне болезненно. Шеин был обвинен в государственной измене и казнен. Северо-западные земли России вернуть так и не удалось.
   Таким образом, две из трех приоритетных внешнеполитических задач очевидным образом не были решены. Более того, неудачные попытки их решения привели лишь к усугублению того неблагополучия, во имя избавления от которого предпринимались попытки их решения. Единственное, что приобрела Россия в ходе этих неудачных попыток, -- это некий негативный опыт и связанное с ним понимание того, что при имеющейся организации войска решение данных задач невозможно.
   Именно поэтому в 30-40 годах XVII века были предприняты серьезные реформы. Появились полки "нового строя" -- постоянная армия, состоявшая из драгунских (конная пехота), рейтарских (конница) и солдатских полков (пехота). Всем этим полкам была придана артиллерия (Пушкарский полк). Были сформированы новые органы высшего военного управления -- Приказ сбора ратных людей, Приказ сбора даточных людей и др. Окончательно отказались от наемников -- иноземцев теперь брали на русскую службу, чем ведал Иноземный приказ. Наконец, в 1649 году было принято Соборное уложение, ставшее прообразом дисциплинарного устава русской армии.
   Но всё равно даже реформированная армия, овладевшая новой тактикой -- с линейным строем, позволявшим более полно использовать возможности огнестрельного оружия, с согласованными действиями пехоты, конницы и артиллерии, -- еще была слишком немногочисленна и слаба, чтобы гарантированно решить хотя бы одну из ключевых военно-политических задач страны.
   Но у России, как выяснилось, была еще одна сила, способная если не обезопасить ее южные рубежи, то хотя бы заставить ее врагов действовать там с опаской. И каких врагов! Сильнейшую военную державу Средневековья, покорившую огромные территории и построившую свое благосостояние исключительно на захвате новых земель и их обложении налогами. Этой русской силой было казачье Войско Донское, а мощнейшей державой, противостоявшей России на юге, -- Османская империя.
   Борьба донских казаков с Блистательной Портой, как называли турецкую империю, началась еще в конце XVI века. Главным призом в этой борьбе была стоящая в устье Дона крепость Азов, а центральным эпизодом противостояния стало знаменитое азовское осадное сидение казаков.
   Главное, чем привлекал Азов и почему за него воевали армии многих государств, -- это его уникальное стратегическое положение: на стыке Европы и Азии, на пересечении древних караванных путей, в дельте огромной судоходной реки. Кто владел Азовом, тот контролировал морской выход в Азовское, Черное, Эгейское и Средиземное моря.
   У Османской империи, которая завладела Азовом в 1475 году, был и еще один важный стимул изо всех сил держаться за крепость -- торговля рыбой, икрой и рабами. Осетров ловили в Дону, а сотни рабов ежегодно пригоняли из южно-русских земель. Захватом рабов занимались крымские татары и азовские акынджи -- специальные корпуса турецких разбойников, специализировавшихся на ловле русских людей для продажи.
   С 1515 года разрозненные набеги на Русь из Азова приобрели систематический характер -- отряды азовцев совместно с кочевыми ногаями каждый год нападали на рязанские и курские земли, на Елец, Оскол, Белгород, Коломну, Серпухов и другие города.
   Когда Иван Грозный покорил Казань и Астрахань, Османская империя решила, что пора остановить расширение России. Для отвоевания Астрахани было собрано гигантское войско. Сборным пунктом стал Азов, куда свезли запасы оружия, пороха, продовольствия. Правда, сам поход для турок оказался неудачным: Астрахань им взять не удалось, а на обратном пути по безводным степям две трети войска погибло.
   Тогда же Иван Грозный решил взять на русскую службу казаков, осевших на Дону. 1570 год, когда казаки приняли предложение русского царя, считается годом основания Донского казачества.
   Официально царское жалованье выдавалось казакам за дозорные и разведывательные функции, а также за сопровождение и охрану русских послов. Фактически же казаки своим долгом считали борьбу с Азовом и своими нападениями постоянно нарушали четкую и отлаженную систему снабжения турецкой метрополии донской рыбой и славянскими рабами. Казаки говорили: "...если бы государь велел нам Озов взять, то хрестьянские бы крови и порабощения унялось, и Крым де был весь под государевой рукой".
   Но царское правительство требовало от казаков не вести боевых действий против Азова и Крымского ханства, так как это могло вызвать войну с Портой, к которой Россия была не готова. Однако к 1630-м годам нападения азовцев на Русь так участились и несли столько бед, что правительство перестало сдерживать казаков. Тем более что именно в этот момент Османская империя поссорилась со своим крымским вассалом, ханом Инарет Гиреем.
   Стратегическая ситуация сложилась благоприятно для казаков, и они не замедлили ею воспользоваться. 21 апреля 1637 года 4 тысячи казаков осадили Азов. Осада длилась восемь недель. Турки отчаянно сопротивлялись, раз за разом отбивая приступы, обстреливая казаков из крепостных пушек. Азову было прислано подкрепление из Крыма, но донцы сразились с ним и к Азову не подпустили.
   18 июня 1637 года казаки взорвали подкоп под крепостной стеной, там образовался огромный пролом, куда ринулся отряд во главе с атаманом Михаилом Татариновым. Целый день шла "сеча велия и самопальное стреляние". Часть азовцев вместе с Калаш-пашой -- комендантом крепости -- пыталась бежать, но казаки нагнали их и посекли. Азов был взят.
   Донцам досталась большая добыча, 200 турецких пушек в качестве трофеев, они также освободили 2000 русских пленников.
   Взятие Азова было победой стратегического значения. Это прекрасно понимало русское правительство. Но следовало соблюсти дипломатию. Царь Михаил Федорович отправил казакам грамоту со строжайшим выговором за взятие Азова, а в Стамбул султану послал письмо с объяснениями, что казаки "взяли Азов самовольством".
   Строго выговаривая казакам, царь одновременно увеличил им ежегодное жалованье, выслал в захваченный Азов солидные запасы пороха, свинца, хлеба, а также восстановил донцам прежние льготы.
   Османы сразу отреагировать на потерю Азова не смогли -- они в это время вели затяжную войну с персами. Казаки использовали передышку для восстановления укреплений Азова. Однако они понимали, что передышка долго не продлится, а сражаться против войск всей турецкой империи они не смогут. В 1640 году они били челом царю и просили принять Азов "под высокую государеву руку". Москва принять Азов отказалась, но прислала весной следующего года усиленное жалованье -- как продуктами, так и "огненным запасом".
   Все четыре промежуточных года между Россией и Портой шли дипломатические переговоры -- Москва ставила условием ухода казаков из Азова договор о ненападении на русские земли. Турки этого условия не приняли и 24 июня 1641 года вместе с войсками крымского хана силою в 240 тысяч человек пришли к Азову брать реванш за проигрыш. В крепости в этот момент находились 5367 казаков и 800 женщин.
   Осада велась масштабно -- с мощными штурмами, беспрерывной стрельбой из проломных пушек, с лестницами, подкопами и валами. Очевидец осады, известный турецкий путешественник Эвлия Челеби по-восточному витиевато писал: "От грохота пушечной стрельбы с обеих сторон сотрясались земля и небо. Начавшись чуть свет, в течение семи часов шла такая битва, что подобной ей еще не видело, вероятно, око судьбы".
   По всем военным канонам защитники были обречены, настолько велико было превосходство нападавших. Тем более, что казаки не чувствовали себя уверенно в обороне крепостей -- им не было равных в открытом бою в чистом поле, в десантной вылазке, но не в традиционной осадной войне. Поэтому они приняли единственно верную тактику сочетания активной обороны и партизанских действий. Донцы по ночам совершали дерзкие вылазки в лагерь противника, уничтожали припасы, оружие, пушки, убивали турецких военачальников. Они минировали открытые пространства, а затем взрывали их, когда там скапливались готовившиеся к штурму враги. Они взорвали долго сооружаемый гигантский земляной вал, на котором стояли турецкие пушки.
   Во второй половине августа к турецким войскам пришло подкрепление, а командующему армией Хусейн-паше -- суровое повеление султана: "Паша, возьми Азов или отдай свою голову!" Начался непрерывный приступ развалин, оставшихся к тому времени от крепостных укреплений. Десятитысячные отряды янычар, сменяя друг друга, шли волна за волной, бои продолжались день и ночь без передышки. Удивительно, как в этом аду еще оставались живые защитники. Но казаки отбили все штурмы, уничтожив 6 тысяч турок.
   Осада продолжалась три месяца, доведя обе стороны до полного истощения. Казаки поклялись "Азова не отдавать и помереть всем заодно", и готовились взорвать себя оставшимся порохом.
   Но и турецкая армия была на грани. Боевой дух был подорван, потери огромны, в лагере начались эпидемии и голод, назревал бунт янычар. К тому же вновь начались раздоры между турецким пашой и крымским ханом. Ввиду наступавших холодов, грозивших сковать льдом мелкое Азовское море, военный совет турецкой армии принял решение снять осаду. 26 сентября османское войско стало грузиться на корабли. Уникальная оборона Азова закончилась победой казаков.
   В летописи русской воинской славы Азовское сидение -- особая героическая страница. Потом, через два года, казаки сами уйдут из Азова -- сил удержать стратегический пункт у России еще не было. И лишь через полвека молодой царь Петр своим первым военным делом назначит взятие неприступной турецкой крепости.
  

Глава 23. Потешные войска

  
   В предпетровскую эпоху, во второй половине XVII века, наиболее боеспособными частями русской армии оказались полки "нового строя", в первую очередь стрельцы. Вооруженные огнестрельным оружием, стрельцы в ходе битвы располагались в первой линии и встречали неприятеля массированным залпом. Если оружие успевали перезаряжать, следовал второй залп, а затем в дело шли бердыши -- похожие на секиру топоры на длинной рукояти. С бердышами можно было даже остановить атаку тяжелой конницы, плотно уперев их тупым концом в землю или рубя всадников мощными ударами. Одновременно русская артиллерия разила задние порядки неприятеля, не давая им прийти на помощь сражающемуся авангарду. Фактически всю битву вели именно эти полки "нового строя", тогда как дворянское ополчение и конница оставались в резерве и имели уже скорее вспомогательное значение.
   Стрельцы вооружались самым передовым по тому времени оружием: мушкетами и карабинами с кремневыми замками, ручными гранатами, "винтовальными" (нарезными) пищалями, пистолетами.
   Так постепенно совершался переход от поместной войсковой системы к регулярной армии. Правда, дело это так и не было доведено до конца. Вечно пустая государственная казна не позволяла правительству постоянно содержать армию под ружьем. В мирное время солдат, драгун, рейтар и стрельцов приходилось распускать по домам до нового призыва. Это приводило к нарушению принципа постоянной военной подготовки ратника, к отсутствию подготовленных резервов. Кроме того, чтобы не выплачивать в мирное время полное жалованье, стрельцам позволялось заниматься всяким промыслом, торговлей, наниматься в работники и пр. Это снижало их боевой дух и, говоря современным языком, омещанивало их.
   И хотя стрельцы были весьма боеспособным для своего времени родом войск, но дисциплина у них сильно хромала -- буйные, алчные, готовые за деньги на всё, в жизни Петра они сыграли зловещую роль. Вот описание первого стрелецкого бунта, данное военным историком XIX века П.Дириным:
   "15 мая 1682 года взбунтовавшиеся стрельцы стояли уже в Кремле и требовали мнимых убийц царевича Иоанна. Несмотря на то, что царевича показывают всему народу с Красного крыльца здравым и невредимым, стрельцы врываются в царские хоромы, неистовствуют, богохульствуют, оскорбляют, в присутствии Петра, его мать и всех близких и дорогих сердцу, грабят царское имущество и, наконец, заканчивают день умерщвлением приверженцев и родственников молодого царя, Нарышкиных. В продолжение трех суток Петр с матерью ежеминутно ожидали, что их постигнет та же участь. На третий день стрельцы, вырвав из рук Натальи Кирилловны любимого ее брата Ивана Кирилловича, сбросили его с крыльца и, насытившись вдоволь невинною кровью, разошлись, но оцепили весь Кремль караулами".
   Именно из-за буйства и ненадежности Петр не доверял стрельцам, хотя и использовал их позже в ряде войн. Но в итоге стрельцы как род войск были распущены -- как только окрепло и научилось воевать регулярное, служащее на постоянной основе и полностью преданное ему лично новое войско.
   Начиналось это новое войско, казалось бы, с шутки, игры.
   Отец Петра, Алексей Михайлович, очень любил соколиную охоту. Для потехи с ловчими соколами под Москвой было отведено специальное место -- Сокольники. А крестьяне близлежащих сел Преображенское и Семеновское, приписанные к дворцовому хозяйству и занимавшиеся обслуживанием этих охотничьих забав, назывались потешными.
   Вот в этот-то загородный дворец после стрелецкого бунта, опасаясь за жизнь молодого царя, и перевезла сына царица Наталья Кирилловна. А одиннадцатилетний Петр в Сокольниках заинтересовался не охотой, а воинской потехой.
   Молодой царь стал играть в солдатики, но не в оловянные, а в живые. Его солдатами стала дворцовая челядь -- камердинеры, конюхи, повара, стольники, -- согласившиеся служить юному царю. Играли всерьез -- в 1683 году из загородного дворца в Кремль идут письменные требования прислать различные предметы снаряжения и вооружения: барабаны, дудки, копья и протазаны (вид копья), алебарды, палаши, мечи и топоры, бердыши и мушкеты, и даже пушки со всеми принадлежностями и порохом.
   Поскольку за эти игры хорошо платили, в потешные войска с удовольствием стали записываться крестьяне окрестных деревень. После воинских артикулов (учений) и стрельб холостыми патронами солдаты снимали потешные мундиры и возвращались к своим дворцовым и крестьянским обязанностям.
   Время шло, а Петр всё больше увлекался этой игрой. Вскоре челяди для потешных войск стало не хватать. В 1687 году Петр требует набрать охочих людей из действующей армии -- от барабанщиков до офицеров. У потешных появился и свой генерал -- им стал шотландец Патрик Гордон, в дальнейшем верный сподвижник Петра. Гордон возглавил войско, ввел порядок и дисциплину, организовал масштабные сражения. Сам молодой Петр прошел в потешных войсках все солдатские чины, начиная с барабанщика, но более всего ему полюбилась артиллерия, и он постоянно числился бомбардиром Петром Алексеевым.
   На другом берегу Яузы, напротив Преображенского, построили маленькую крепость, обнесенную бревенчатым забором, с башнями по углам и земляным валом, на который ставились орудия. Потешных разделили на два войска, одно из которых должно было защищать крепость, а второе -- брать штурмом. Обе стороны применяли артиллерию, заряженную вместо настоящих снарядов пыжами. Грохот, дым, крики "ура" создавали полную иллюзию настоящего боя. В общей свалке не всегда удавалось избежать раненых и убитых.
   Потешные получили особую военную форму, были введены чины. Бывшие конюхи постепенно превращались в спаянный воинский коллектив, причем организованный в соответствии с западным регулярным порядком. Большинство офицеров были иностранцами, сам Петр учился тоже у них -- военные знания получал у швейцарца Франца Лефорта, фортификацией с ним занимался голландец Франц Тиммерман, управлению парусами обучал голландец Карштен-Брант, немецкий мастер Зоммер показывал ему гранатную стрельбу.
   Эти воинские игры продолжались беспрерывно до 1688 года -- пять лет. Такая настойчивость многое говорит о целеустремленности юного Петра.
   В августе 1688 года стрельцы, по наущению царевны Софьи, вновь подняли бунт. Предупрежденный о заговоре, Петр отправился под защиту толстых стен Троицкой лавры. Обеспечивали безопасность царя его потешные, притащившие в лавру пищали и пушки. Однако слух о попытке убийства царя быстро долетел до Москвы, поднялась великая тревога, большинство бояр и дворян отреклись от Софьи и присягнули Петру. Заговор был разоблачен, Софья пострижена в монахини, а ее ближайшие сторонники казнены.
   Молодой царь вновь убедился, что рассчитывать на стрелецкое войско как на общегосударственную военную силу, как на инструмент обороны страны нельзя. Так по факту, хотел этого Петр или нет, основой нового российского войска стали потешные полки, в 1692 году получившие названия Семеновского и Преображенского.
   Между тем проблема защиты южных рубежей вновь встала во всей остроте. В ответ на крымские и азовские набеги Россия в 1687 и 1689 годах организовала два похода на Крым, но оба они были неудачными.
   Проблема по наследству перешла к Петру. В 1695 году им был задуман новый поход на юг -- но уже не на Крым, а на Азов. Было собрано войско, состоявшее из Преображенского и Семеновского полков, части московских стрельцов, городовых солдат -- всего 31 тысяча человек. Артиллерии было достаточно -- 201 орудие с запасом пороха и ядер. Командовали походом три петровских генерала -- Патрик Гордон, Франц Лефорт и Автоном Головин. Себя Петр считал недостаточно компетентным, поэтому выступил в поход в качестве командира бомбардирской роты.
   Но неудачи преследовали армию с самого начала: вместо трех недель она шла к Азову два месяца, турки успели прислать подкрепление и подготовить крепость к осаде, из-за отсутствия у русских флота к Азову с моря беспрепятственно подвозилось всё необходимое.
   Месяц артиллерийского обстрела крепости мало что дал, кроме общих разрушений. Было предпринято два штурма, но и они оказались безуспешными. 2 октября, ввиду ухудшения состояния войска и наступавших холодов, было решено снять осаду.
   Обратный путь армии был очень тяжелым. Войска шли по снегу, ночевали в степи, несли большие потери. Петр шел вместе со всеми, перенося те же невзгоды.
   Неудачная азовская компания, тем не менее, не подорвала дух молодого царя -- по прибытии в Москву он немедленно взялся за подготовку нового похода.
   Причинами неудачи на военном совете были названы следующие: отсутствие специалистов осадного дела, отсутствие флота для блокирования Азова с моря и отсутствие единого командования.
   Из-за границы выписали военных инженеров -- из Италии, Франции, Голландии.
   Всю зиму в Воронеже, где были хорошие леса, строили флот -- морские галеры для борьбы с турецким флотом и струги для перевозки войск. Из Москвы, Вологды, Архангельска привезли своих мастеров, также выписали корабелов из Голландии, Англии, Венеции. Ценой невероятных трудов к марту флот в основном был готов -- им командовал Лефорт.
   Новая сухопутная армия была увеличена вдвое, сюда были включены также донские и яицкие казаки. Главнокомандующим был назначен боярин Алексей Шеин, а общее руководство походом Петр впервые взял на себя.
   К середине мая русская эскадра прибыла к устью Дона под Азов. Здесь отлично проявили себя казаки -- не дожидаясь прибытия главных сил, они на 40 лодках-чайках напали на стоящий на рейде турецкий флот. Их рискованный натиск окончился полным успехом -- было потоплено два крупных военных корабля и захвачено девять грузовых судов, везших припасы азовскому гарнизону. Всё досталось казакам -- пушки, порох, продукты, обмундирование.
   Эта диверсионная операция казаков имела крупное значение -- гарнизон турецкой крепости лишился необходимых припасов, и с этого момента блокада Азова стала полной. Позже турецкий флот сделал еще одну попытку прорваться к крепости, но не смог этого сделать.
   К концу мая прибыла русская сухопутная армия, а к 7 июня крепость была полностью окружена. Начались осадные работы. По предложению стрельцов и солдат решили вокруг Азова сделать насыпной вал и передвигать его до тех пор, пока он не станет вплотную к стенам крепости. Работа велась непрерывно, посменно, по 15 тысяч человек в смене. В ответ на огонь турок русские обстреливали крепость пушками, стоящими на валу.
   Прибывшие французские и итальянские инженеры и минеры были потрясены огромностью труда, затраченного на создание и передвижение вала. Они помогли улучшить точность бомбардировки крепости, в результате был разрушен угловой бастион Азова.
   Неотвратимо надвигающийся вал сильно нервировал турок, но они не имели сил для того, чтобы остановить его передвижение. Гарнизон уже потерял в боях треть состава, было много больных и раненых, не хватало свинца для пуль.
   К 18 июля русский вал настолько приблизился к стенам крепости, что бросаемая земля сыпалась в город. Русские готовились к рукопашной -- окончательный штурм был назначен на 22 июля.
   Но турки не выдержали раньше -- они выслали парламентеров с согласием сдать крепость. Утром 19 июля начался выход турецкого гарнизона с женами, детьми и имуществом. Знамена, пушки, порох, огнестрельное оружие и множество амуниции достались победителям.
   Взятие Азова имело огромное значение для России. Была достигнута крупная победа, прервана длинная цепь военных неудач, новая русская армия продемонстрировала свои возросшие возможности. Наконец-то Россия получила выход в море и ликвидировала опорную базу для набегов на свои южные земли. Петр же, которому тогда исполнилось 24 года, выполнил первую из трех стратегических задач, которые почти столетие нерешенными стояли перед страной.
  
   Глава 24. Нарва
  
   Стало общим местом утверждение, что новая победоносная русская армия началась с Петра I. Но чтобы дойти до побед, эта армия должна была прошагать тяжкий путь лишений, жертв и поражений. И она прошла его -- во главе с Петром и вместе с ним.
   Удачная для Петра и страны Азовская кампания, с одной стороны, резко подняла авторитет русской армии в мире и ее собственную самооценку, а с другой стороны, привела к этакой лихой бесшабашности -- мол, с азовской викторией за спиной мы теперь и со шведом легко справимся. Лишь после поражения под Нарвой стало понятно, что задача возврата утраченных русских территорий и овладения балтийским побережьем решаться будет непросто и кроваво и что она потребует кардинальной перестройки всей государственной и военной машины страны.
   Сегодня трудно представить, насколько мощной военной державой была Швеция в то время.
   Еще при короле Карле XI вся внутренняя жизнь страны была перестроена на военный лад. С 1682 года армия и флот набирались по добровольной системе призыва -- шведские крестьяне и горожане заключали с государством договор о найме. Доброволец (индельт) получал дом и надел земли, а армия -- послушного, дисциплинированного и хладнокровного солдата, верного королю и протестантской церкви.
   Вновь набранных рекрутов отлично обучали -- постоянно проводились военные и флотские учения, король лично ездил по стране с инспекциями. А солдаты, спаянные, помимо прочего, землячеством, грамотно выполняли любые команды.
   Шведы обогатили общепринятую в XVIII веке линейную тактику. Бой пехоты, как везде в Европе, начинался с залпов огнестрельного оружия -- но у шведов лишь тогда, когда дистанция стрельбы была минимальной (около 30 метров). А для этого пехота стремительным броском сближалась с противником. И вслед за залпами в дело шло холодное оружие -- шведы умело сражались 6-метровыми пиками, штыками и рапирами.
   Шведские кавалеристы атаковали противника полным карьером, с выброшенными вперед, подобно пикам, палашами -- длинными прямыми саблями. Атака сверхплотной конной массы (всадники специально сцеплялись так, что ботфорты заходили под колено соседа) просто сметала противника с поля боя.
   Наконец, шведская армия славилась молниеносными маршами. За несколько дней, которые другие полководцы отводили лишь на переход для сближения с противником, Карл XII и его армия стремительным ударом успевали разгромить врага и пожать плоды победы.
   Юный Карл, начитавшись саг, возвел в принцип древний скандинавский боевой прием -- атаки берсерков. Свою малочисленность шведы восполняли неистовым натиском, взрывом ярости, и тем самым вводили в панику противника.
   Карл и сам очертя голову бросался в самое пекло битвы, но невероятным образом всегда оставался невредимым. Это сверхъестественное везение сделало юного короля талисманом шведской армии -- его боготворили, за ним шли, будучи уверенными в победе.
   Итак, под Нарвой русским пришлось столкнуться с профессиональной кадровой армией, имевшей за своими плечами несколько десятков лет участия в европейских войнах и возглавлявшейся очень талантливым молодым полководцем, с детства занимавшимся военным делом.
   В отличие от Карла XII, русский царь не получил в наследство отлаженную военную машину. Если для отражения набегов своих кочевых соседей русская армия вполне годилась, то для столкновения с лучшей европейской военной силой была явно слаба.
   Стрельцы были ловки и храбры, их корпоративный дух был высоким, но они уже тяготились службой, предпочитая ей спокойную жизнь мелких ремесленников и торговцев. Разложение зашло далеко, недаром современник и сторонник Петра И. Посошков писал, что стрельцы превратились в "гангрену, свое, а не чужое тело вредящую".
   Новая же пехота только формировалась в Москве и "низовых городах" -- Саратове, Пензе, Симбирске, Нижнем Новгороде и других. За исключением Преображенского, Семеновского и Лефортовского, эти новые полки были неумелы, плохо слажены, да и дух их был крайне низок -- бегство с поля боя не считалось позором. Среди солдат ходила поговорка: "Бежок не честен, да здоров".
   Русские дворяне, составлявшие рейтарскую и драгунскую конницу, не горели желанием служить -- ни за жалованье, ни за поместье. В мирное время кавалеристы лишь раз в году собирались на месяц лагерных сборов, да и там больше бражничали, чем учились воинскому делу. Еще хуже обстояло дело с поместной конницей.
   На что мог сделать ставку Петр I? Только на выносливость русской армии, на ее привычку к боевой и бытовой аскезе. Ни одна армия Европы не могла бы, подобно русской крестьянской армии, в лаптях и рваных тулупах на себе перетаскивать по бездорожью многотонные артиллерийские орудия, спать в снегу, совершать тысячеверстные марши -- без обоза и провианта, на одних ржаных сухарях и толокне.
   Мысль о взятии Нарвы занимала Петра давно. Готовясь к будущей войне со Швецией, в 1699 году он заключил союз с польским королем Августом II, который одновременно был курфюрстом Саксонии. Такой же союз был заключен с Данией -- давней соперницей Швеции. И саксонская, и датская армии считались небольшими, но довольно сильными.
   Петр хорошо понимал все недостатки своей армии, понимал, что остался без опытных командующих (в 1699 году один за другим умерли его соратники по Азову генералы П. Гордон, Ф. Лефорт и А. Шеин), но он был азартен, воодушевлен азовской победой. Осознавая недостатки своей армии, он осознавал и ее достоинства. А главное, ему казалось, что он заключил правильные союзы, которые позволяют рассчитывать на победу.
   Однако именно союзники и подкачали. В самый момент объявления русскими войны Карл XII направил десант под Копенгаген, и Дания, не рискуя потерять столицу, вышла из союза (о чем Петр еще не знал). Польская шляхта, составлявшая главную силу армии -- крылатых гусар, самозабвенно грызлась с королем и между собой и вовсе не стремилась втягиваться в международные конфликты. Ее стереотип поведения был таков: пусть "москва" бьется со шведом, а мы примкнем к тому, кто окажется сильнее.
   Саксонцы вроде бы решились воевать, послав в феврале 1700 года свое войско под Ригу -- отвоевывать захваченную шведами Лифляндию. Это был явный фальстарт -- русские были еще не готовы, несмотря на лихорадочную строевую, огневую и боевую подготовку. Но делать нечего -- Петру пришлось поддержать союзника.
   Так 22 августа 1700 года Россия -- без регулярной армии, без грамотного офицерского корпуса, без генерального штаба, без опыта боев против самой передовой армии Европы, практически в одиночку -- начала осаду мощной и хорошо укрепленной крепости Нарва.
   Впрочем, нельзя сказать, что это изначально была полная авантюра. Была надежда, что саксонцы оттянут на себя часть сил противника, а шведы не смогут поздней осенью по бездорожью броситься на выручку Нарвы. Тыловые базы в Новгороде и Пскове были рядом и полны, у гвардии был опыт и многолетняя выучка. Придя под Нарву, русские грамотно прикрыли себя двумя мощными земляными валами -- со стороны Нарвы и со стороны открытого поля. На валах, за линией вбитых острием вперед колов стояли пушки.
   Русские начали обстрел крепости 20 октября, но он проходил неудачно. Под орудиями большого калибра ломались сосновые лафеты, после нескольких выстрелов лопались колеса и оси, порох оказался подмочен, из-за чего его забивали по полуторной норме -- в итоге несколько пушек разорвало. К довершению всего 7 ноября генерал артиллерии Александр Багратиони доложил, что боеприпасов осталось на 24 часа пальбы, да и от нее больше "позора, чем пользы".
   В этот же день Петру сообщили, что шведское войско, двигавшееся к Риге для ее разблокады, повернуло к Нарве -- потому что Август снял осаду! Была ли это трусость или подлость со стороны союзника, но по факту теперь весь удар шведского войска должны были принять на себя русские.
   Шведы, знаменитые своими быстрыми переходами, спешили к Нарве как могли, налегке, бросив обоз и тяжелые орудия. Русская разведка -- конное дворянское ополчение Шереметева, выдвинувшаяся за несколько десятков километров на вероятном пути следования врага, обнаружила сильно растянутую шведскую колонну, но напасть не посмела и стала отступать. Причем не смогла даже узнать точную численность шведов (10 тысяч), в страхе преувеличив ее втрое.
   Тревога русских нарастала -- где-то далеко двигавшиеся шведы, казалось, несли неминуемое поражение. Вдобавок ко всему меньше чем за сутки до подхода шведской армии Петр вместе с фельдмаршалом Головиным отправились в Новгород на встречу с королем Августом, оставив вместо себя главнокомандующим герцога де Кроа. Это было наихудшее из возможных решений -- понадеяться на то, что за время отлучки царя шведы не смогут взять хорошо укрепленный русскими вал. К тому же, авторитет Петра и доверие войск к нему, конечно же, были гораздо выше, чем к чужому бельгийскому генералу.
   К утру 19 ноября пошел крупный снег -- за пару десятков шагов ничего не было видно. Под покровом метели шведы двигались, соблюдая строжайшую тишину. Около 10 утра небо чуть прояснилось, и русские увидели стоявшее перед ними шведское войско. Русское командование собралось на военный совет. Было решено с места не двигаться, готовиться к обороне. Измотанное долгим маршем, усталое шведское войско тоже надеялось на передышку, но Карл дал команду к атаке.
   Сконцентрировав превосходящие силы на узком участке, шведские колонны бросились в прорыв. Растянутые в цепь по всей длине вала, русские войска сдержать их не смогли. Пушечный огонь тоже не принес шведам особого вреда. Начался ад рукопашной. Рассвирепевшие шведы за четверть часа закидали ров фашинами (охапками хвороста), сорвали заостренные рогатки, расчищая проход кавалерии.
   У русских началась паника. Солдаты не понимали приказов иностранцев-офицеров, палили куда попало. Метавшиеся люди выбегали за валы, в заснеженное поле, где попадали под клинки шведских драгун. Наемные иностранные военачальники сбежали первыми, в их числе и герцог де Кроа. Раздался общий крик: "Немцы изменили!" и все бросились спасаться к мосту через Нарову. Мост не выдержал, люди падали в ледяную воду, а шведы стреляли по головам тонувших.
   И все-таки разгром не был полным. Самые боеспособные Преображенский и Семеновский полки бестрепетно стояли на своих рубежах, отбивая все атаки. Причем гвардия стреляла не вразнобой, а залпами. Дружность их выстрелов остановила противника. Часть разбежавшихся солдат собралась у центрального бастиона и тоже отчаянно отбивалась холодным оружием. Дивизия генерала Вейде стойко держалась, огородившись обозом и рогатками. Если бы, как позже вспоминал шведский лейб-гвардеец, эти 6 тысяч русских решились ударить, "мы были бы разбиты непременно". Но Вейде, хоть и героически оборонялся, контратаковать не решился.
   Шведы были так утомлены долгим переходом и битвой, что уже не имели сил ее продолжать. Поэтому когда Я.Долгорукий, оставшись за старшего военачальника, предложил перемирие, Карл его незамедлительно принял.
   Да, под Нарвой Россия потерпела военную катастрофу -- была потеряна только что собранная армия вместе с генералами, артиллерией и знаменами. Но побеждена была старая русская армия, а не новая петровская гвардия. Благодаря сопротивлению русских, битва закончилась перемирием и две трети русской армии отошли к Новгороду.
   Петр оценил нарвское поражение так: "Какое удивление такому старому, обученному и практикованному войску над такими неискусными викторию сыскать? Когда сие несчастие (или лучше сказать, великое счастие) получили, тогда неволя леность отогнала и к трудолюбию и искусству день и ночь принудило".
   Нарвская катастрофа не сломила царя. Вопреки причитаниям, что не надо было начинать войну против шведов, что теперь всё пропало и Карл навалится на Россию, Петр был уверен, что страна способна отбить древний выход на Балтику. И с невиданной энергией взялся за создание и воспитание новой армии.
  

Глава 25. Дранг на Москву

  
   Причинами поражения русской армии под Нарвой были не только слабая подготовка русской армии, нерешительность военного руководства, измена офицеров-иностранцев, отсутствие Петра в момент сражения, -- но и наличие боевого духа у шведской армии и отсутствие оного у русской.
   Шведы неслись на крыльях одержанных ими побед, и даже в самые трудные минуты битвы у них не было ни тени сомнения, что они одержат верх. А русские изначально трепетали перед гремевшей по всей Европе славой шведов-победителей.
   При Нарве Петр и русские получили урок военного профессионализма. И они этот жестокий урок усвоили, поняв, что надо модернизировать и обучать свою армию. Но одновременно они получили сильнейший психологический удар, который более слабая нация могла бы и не выдержать. И чтобы нейтрализовать этот удар, для русской армии надо было создать особую психометодику. И эта методика появилась.
   В чем же она состояла?
   Чтобы снять страх перед всегда побеждающими шведами, надо было начать их побеждать самим -- пусть в малых сражениях, а не на главных театрах военных действий.
   Рецепт был прост, но гениален -- перейти к "малой войне", навязать неприятелю частые неожиданные стычки, совершать кинжальные опустошительные рейды в глубь вражеской территории и тут же отступать. Петр настойчиво требует от своих генералов не рваться к лихой славе, а двигаться малыми шагами: "Искание генерального бою зело суть опасно, ибо в один час может всё дело опровергнуто быть".
   Вопреки западноевропейским "рыцарским" правилам, требовавшим разбить противника в одном генеральном сражении лицом к лицу, Петр избрал "коварный" восточный прием набегов -- мгновенный наскок преобладающими силами, удар и отступление. Такой прием позволял не ввязываться в затяжной бой. "Западник" Петр на поверку отказался вполне достойным наследником старых воинских традиций, сформированных за сотни лет противостояния кочевникам.
   Но действенность этой тактики проявилась позже. Пока же нарвское поражение несло России огромные стратегические потери.
   Рухнул международный военный престиж России -- о победах под Азовом тут же забыли. Более того, вся европейская пропаганда подняла на щит "северного льва" и требовала от него добить Россию. Сам Карл XII преисполнился стойкого презрения к русским. Даже Дания -- наследственный противник Швеции -- отказалась дать России наемников, не веря в ее способность сопротивляться шведам.
   Шведы же шли от победы к победе. Уже летом следующего 1701 года они разбили саксонскую армию Августа II, а к концу года овладели всеми укреплениями Ливонии. Весной 1702 года Карл в битве под Клишовым разбил поляков, у которых развилась такая же "шведобоязнь", как и у русских после Нарвы. Польско-саксонский король Август II бежал под защиту Священной Римской империи германской нации. У России не осталось ни одного союзника.
   Однако в Польше шведы, тем не менее, завязли. Огромная контрибуция, грабежи костелов и монастырей, систематические репрессии подняли против захватчиков холопов и оттолкнули панов. Часть шляхты устроила восстание против шведского ставленника короля Станислава Лещинского. Так, пусть и пассивным сопротивлением, но Польша помогла России -- опасаясь за непрочный тыл, шведский король не мог сходу ударить на единственного оставшегося непокоренным врага -- Россию.
   Выигрыш во времени был сполна использован Петром. В 1701 году началась военная реформа -- переход к регулярной армии. На службу забирали всех: канцеляристов, боярскую челядь и церковных служителей. Армия стала компактнее и мобильнее -- был ликвидирован огромный армейский обоз. Наняли иностранных бомбардиров и инженеров и учились у них искусству строительства легких земляных укреплений -- потом они станут одним из решающих факторов, обеспечивающих победы русского оружия.
   Спешно укрепляли Новгород, Псков и Архангельск. Тульские, уральские и олонецкие заводы за пару лет произвели такое количество пушек, которое позволило восстановить потерянную после Нарвы артиллерию.
   Уже через 17 дней после нарвской катастрофы конница Шереметева получила приказ "разорять дальние места" в Ливонии. Полгода генерал переформировывал и обучал деморализованных русских воинов, а потом начал целую серию "тренировочных" приграничных стычек и рейдов. Ордынская тактика была перенесена в Прибалтику -- отряды драгун, казаков, татар, калмыков на низкорослых степных лошадках и даже верблюдах всё лето 1701 года устраивали набеги против мелких гарнизонов и отрядов противника. А зимой того же года был достигнут первый крупный успех. В битве при Эрестфере был разгромлен 4-тысячный отряд Шлиппенбаха.
   В 1702 году рейды Шереметева стали глубже и смелее. Ливония, самое ценное сокровище шведской короны, беспощадно разорялась.
   Одновременно русские готовились к осаде шведских крепостей. 14 октября 1702 года после кровопролитной осады был взят Нотебург (древняя русская крепость Орешек). При штурме особо отличился командовавший осадой М.М.Голицын, получивший за героизм золотую медаль и чин полковника. Взятую крепость переименовали в Шлиссельбург ("Ключ-город").
   В мае 1703 года были взяты крепости Ям и Копорье. Стратегически эти три крепости рассекли надвое владения Швеции в Восточной Балтике.
   В 1704 году русские взяли крепость Дерпт (древний Юрьев) -- в третий раз после Ивана Грозного и царя Алексея Михайловича. И тут же приступили к осаде Нарвы. Здесь отлично проявила себя русская артиллерия. Шотландец на русской службе фельдмаршал Огильви писал: "Я не знаю народа, умеющего лучше обращаться с пушками и мортирами, чем русские". После того как артиллерия проделала в стенах Нарвы две громадные бреши, начался штурм, закончившийся победой всего через 45 минут. Так был смыт позор "первой Нарвы".
   Русские стали профессионалами во взятии крепостей. Достаточно сравнить: Азов брали пять месяцев, Юрьев -- два с половиной, Нарву -- два месяца. Да и вся армия закалилась в постоянных стычках и получила мощную прививку "антишведина", перестав страшиться победителей.
   Однако военная сила Карла оставалась по-прежнему грозной. И, конечно, он не мог оставить русские победы без ответа. В конце 1707 года непобедимый король поднял свои войска для окончательной расправы над Петром и Россией.
   Петр не хотел войны со Швецией. Получив выход к Балтике (что было закреплено заложенным в 1703 году Петербургом) и вернув России древнюю Ижорскую землю, он считал свою задачу выполненной. Но мстительный и злопамятный Карл не принимал ни одного из русских предложений о "добром мире". Он открыто заявлял о планах военного разгрома России.
   Был задуман крупнейший поход на Москву. Сокрушающий удар в "сердце Московии" должен был навсегда покончить с варварами на Востоке. Швеция видела в России враждебную мощь, опасную не только для нее самой, но и "для всех соседних христианских земель".
   Мы порой забываем, что серия западных "дрангов нах Остен" началась не с французов, а со шведов. Все те цели, которые впоследствии ставили перед собой Наполеон и Гитлер, первым поставил Карл XII.
   Россию следовало расчленить, причем Швеции должны были отойти Новгородчина и Псковщина, Петра сместить, а царем поставить царевича Алексея. Шведский король рассчитывал, что озлобленный поборами, реформами, брадобритием и антицерковным непотребством народ поднимется против царя-"антихриста". Русскую же армию шведы походом на Москву намеревались принудить к генеральному сражению, в котором они неизбежно окажутся победителями.
   На Россию надвигалась смертельная опасность. Петр и его генералы решили погасить наступательную войну шведов планомерным отступлением и измором, опустошая пространство вокруг противника. Конница должна была постоянно тревожить неприятеля, угрожать его тылам и флангам, не давать покоя на стоянках. Лишь "поизнужив" врага, предполагалось дать решающий бой на своей территории.
   Карл собирался двинуться из Польши и следовать в направлении Минск -- Смоленск -- Москва. С середины августа 1707 года во все города на пути следования шведов выслали предупреждения: всё ставить на военную ногу, выполняя приказы "как в день судный".
   Для шведов уже начало похода сквозь леса и болота Мазовии стало мучением. Местное население, у которого насильно отбирали провиант, поднялось на партизанскую борьбу -- с ним шведы расправлялись с крайней жестокостью. Из-за нападений русских и гибели большого количества обозных лошадей пришлось бросить часть фургонов.
   На Немане шведскую армию остановить не удалось. Но и дальше двинуться она не смогла -- конница Меншикова опустошила всю территорию от Гродно до Минска. Шведам пришлось стать на "зимние квартиры" и до лета дожидаться появления подножного корма. Но и здесь покоя не было -- постоянно тревожили русские конные отряды, как волки, кружившие в десятке километров от шведов. К тому же на всю 30-тысячную армию и на самого Карла свалилась дизентерия. Генералы стали уговаривать короля сначала идти на Лифляндию, но Карл был неумолим -- он считал свою мощь несокрушимой, а расправу с русскими легким делом.
   Русская армия отступала, не принимая сражения. К 1708 году ее боеспособность практически сравнялась со шведской. Солдаты научились слаженно стрелять, их вооружили длинными пиками, как у шведов. Конница научилась атаковать противника холодным оружием. У Петра появились русские полководцы (Шереметев, Меншиков, Репнин, Апраксин, Голицын и др.), а сам он, не имевший, в отличие от Карла XII, классического военного образования и практики, перекрывал этот недостаток масштабностью военного кругозора и уровнем стратегического мышления.
   Летом шведы двинулись через Белоруссию. Главные силы возглавлял сам Карл, 16-тысячный корпус генерала Левенгаупта был отправлен с обозом вперед на московское направление, а 14-тысячному корпусу генерала Либекера ставилась задача овладения Петербургом.
   Русская армия заняла позицию у села Головчино, чтобы прикрыть направление на Могилев. 14 июля главные силы шведов во главе с королем предприняли столь излюбленную Карлом ночную атаку против дивизии Репнина. Пройдя сквозь топь и болото, шведы концентрированным ударом прорвали русские оборонительные порядки. После 4-часового ожесточенного рукопашного сражения русские отступили, но это не было их поражением и победой шведов. Позже Репнина за отступление судили, но суд был скорее демонстративный, чтобы всем стало понятно: русская армия не имеет права отступать, а должна драться насмерть! Через три месяца Петр реабилитировал своего генерала.
   И все-таки русская армия не была разбита. Она вновь перекрыла шведам дорогу на Москву. Карл занял Могилев и простоял там месяц, дожидаясь корпуса Левенгаупта, который в это время медленно передвигался по враждебной стране с огромным обозом. Не дождавшись его, Карл двинул армию к Смоленску, но у села Доброе авангард шведов столкнулся с русским корпусом Голицына. В сражении шведы понесли большие потери, однако несмотря ни на что Карл продолжал упорно рваться к Смоленску.
   Новое столкновение произошло 9 сентября у Раевки, где шведы потеряли до 2 тысяч человек убитыми. 10 сентября шведская армия добралась до деревни Стариши, но здесь ее наступательные возможности были исчерпаны.
   14 сентября Карл поневоле принял решение отказаться от похода на Москву и повернул на Украину. Там предавший Петра и перешедший на сторону шведов гетман Мазепа обещал ему поддержку 30-тысячной казачьей армии и польско-шляхетских отрядов.
   Но Карл не знал, что на Украине его ждет не поддержка казаков, а Полтава.
  

Глава 26. Лесная и Полтава

  
   Позднее, став императором и прославленным полководцем, Петр писал, что начал в 1700 году Северную войну как слепой, не зная ни противника, ни состояния своей армии. Самокритичное признание, мало кому из великих свойственное! Но спустя восемь лет Петр уже достаточно прозрел, чтобы понять врага и создать армию, способную его разгромить.
   Шведы же к 1708 году намеревались поставить окончательную точку в борьбе с "московитами" -- сомнений в победоносности летнего "русского похода" у них не было. Гамбургские газеты утверждали, что шведский король к осени будет в русской столице. Как шакалы за львом, вслед за шведской армией засобирались и несколько сотен литовской шляхты -- чтобы как в 1612 году пограбить в Москве.
   После выхода шведов с "зимних квартир" из Могилева Петр и его штаб никак не могли определить, куда они пойдут -- к Смоленску или на Украину. Разведывательные отряды Меншикова и Боура захватывали языков, но точных сведений получить не могли -- Карл скрывал свои планы даже от собственных генералов. Еще 5 августа 1708 года Петр был уверен, что корпус Левенгаупта соединится с главными силами и тогда русским придется воевать одновременно с обеими армиями.
   Между тем корпус Левенгаупта, отягощенный огромным обозом в семь тысяч фургонов, всё еще медленно полз по Белоруссии. Дороги раскисли -- с конца мая почти ежедневно шли дожди. Тяжелые повозки с трудом перетаскивали через множество рек и речушек. За день ломались до сотни тележных осей и колес. Но у солдат Левенгаупта хотя бы было в достатке еды.
   Главные же силы шведской армии просто голодали. Невозможно было добыть продовольствие и фураж -- русские применяли тактику выжженной земли. Все, что не могли вывезти, сжигалось, скот угонялся, население вывозилось вглубь страны. Меншиков писал царю: "...наша кавалерия по деревням провиант, и на полях стоячий хлеб, и строение всякое жгли для оголожения неприятеля, и чтоб не было оному пристанища". На пробирающуюся сквозь дым и гарь армию беспрестанно нападали казаки и калмыки, всё время держа шведов в напряжении.
   И генералам, и королю становилось ясно, что пробиться к Москве (а это более 600 километров) в таких условиях практически невозможно. А ведь на пути к русской столице шведов еще ждали засеки, валы и рвы, хорошо укрепленные города-крепости, партизанская война и уже совсем не беспомощная русская армия. Так, не дойдя до Смоленска 70 километров, лучшая армия Европы выдохлась. Петр заставил Карла отказаться от наступления на Москву.
   Главные силы шведов повернули на Украину, к гетману Мазепе. Следом за ними, сопровождая их, повернули главные силы русских под началом Шереметева.
   Между тем отставший от главных сил корпус Левенгаупта изо всех сил пытался догнать короля и избежать встречи с русской армией. И это ему почти удалось. Но к 20 сентября русская разведка, наконец, узнала маршрут движения Левенгаупта и созданный Петром корволант ("летучая конница") в несколько дней нагнал его. 26 сентября из леса выскочил большой русский отряд -- это был авангард корволанта. Корпус Левенгаупта был вынужден остановиться и развернуться для отпора. Но сражения не случилось -- русские слегка постреляли и исчезли в лесу. Шведы же потеряли из-за этого еще сутки.
   В тот же день на военном совете русское командование решало -- нападать на шведов в меньшинстве (11 тысяч русских против 16 тысяч шведов) или нет? В итоге было решено дать бой. К вечеру 27 сентября шведский корпус достиг небольшой деревушки Лесной, надеясь там перебраться через реку Сож. Но, как выяснилось, русские успели раньше -- они на две версты завалили узкую дорогу вековыми соснами. Для обоза это была мышеловка, выхода из которой не было.
   Шведы попытались разобрать лесные баррикады, но не смогли -- пришлось готовиться к обороне на этой стесненной позиции, среди обозов, мычащего и блеющего скота, где с трудом можно было развернуть пушки.
   В русский корволант был собран цвет армии. Ядром его были Преображенский и Семеновский полки (около 6 тысяч человек). Позже, уже сидя в русском плену в Москве, Левенгаупт писал о них: "Я, даже будучи их противником, должен воздать им хвалу и сказать, что никакая другая нация не держится в бою лучше, чем эти полки". Сам Петр принял на себя общее командование, Александр Меншиков командовал кавалерией, храбрейший Михаил Голицын -- пехотой, Яков Брюс -- артиллерией, кавалерийский корпус шведа на русской службе Боура (русские звали его Родион Христианович) был в резерве.
   Перед сражением всю ночь шел мелкий холодный дождь, к утру ударили заморозки. Шведам оставалось до реки Сож несколько километров, но русские драгуны и казаки перебрались на другую сторону реки и оттуда обстреляли авангард противника. Шведам переправиться не удалось. Между тем к полудню из леса показались русские полки и стали строиться в боевую линию. Шведы в спешке также построились к бою, часть их батальонов пошла в наступление. В этот момент гвардейская бригада Голицына (около 5 тысяч человек) с заряженными мушкетами вышла им навстречу и дала единый слаженный залп. Сила первого залпа "была похожа на гром молнии и потрясла даже старейших шведских офицеров", писал шведский участник сражения. Левый фланг шведов был сметен. Выдвинувшаяся в атаку шведская пехота, даже не выстрелив в ответ, бросилась под защиту главных сил. Ошеломляющий удар русских сильно подорвал боевой дух шведов.
   Между тем Левенгаупт, видимо, больше боясь своего короля, чем поражения, решил отправить к переправе хотя бы часть обозов с продовольствием, а сам остался прикрывать их движение. Выигравшая завязку боя русская армия строилась в линии, впереди выставлялись пушки. Несколько часов шла взаимная перестрелка, атаки и контратаки, не доходившие до рукопашной. Петр -- на правом фланге, Меншиков -- на левом руководили боем, разъезжали вдоль линий под градом пуль и ядер.
   К четырем часам дня оба войска так устали от битвы, что сели в половине пушечного выстрела друг от друга и устроили часовую передышку. За это время вывезли с поля боя раненых, переставили ближе артиллерию. Затем с русской стороны для поднятия духа заиграла военная музыка и с развернутыми знаменами вперед пошли гвардейские полки правого фланга. В начавшемся снегопаде с градом и ливнем русские рванули в страшную штыковую атаку, которыми позже прославилась русская армия. Противник не выдержал удара и побежал.
   Лишь наступившая ночь спасла остатки шведов -- из 16 тысяч до главных сил добралось лишь 6,5 тысяч солдат, было потеряно две трети обоза, армия Карла осталась без резервов и боеприпасов. Бегство превратило корпус Левенгаупта в толпу -- настолько шведы были потрясены поражением. Разгром был полный. Недаром Петр назвал битву при Лесной "матерью Полтавской победы".
   Сама же Полтавская битва произошла девять месяцев спустя. Здесь впервые два великих полководца -- Петр и Карл -- встретились лицом к лицу.
   Когда измученные, истощенные долгим отступлением шведские отряды без обоза прибыли в городок Мглин возле Брянска, где стояли главные силы короля, Карл разгневался на Левенгаупта, который "дал себя победить таким, которых без оружия, одними плетьми победить можно". Но потом, узнав подробности и осмотрев остатки разгромленного корпуса, он сам впал в гнетущее состояние.
   Несколько дней спустя пришла еще одна дурная весть -- корпус Любекера, посланный захватить Петербург, был разбит. Русский гарнизон под командованием Апраксина не только не сдал город, но и уничтожил треть 13-тысячного шведского корпуса.
   Шведскую армию накрыл ужас будущего поражения. Обещанных Мазепой 30 тысяч запорожцев не оказалось -- большинство сечевиков сочувствовали своим православным собратьям, а не "безбожным протестантам". Крестьяне Полтавщины начали партизанскую войну, молдаване-конники группами переходили к русским. Какой-то казак-одиночка вбежал в хату, где жил предатель Мазепа, чтобы его убить, но был схвачен шведской охраной.
   И главное -- Полтаву никак не удавалось взять.
   Полтава -- казачий городок в двухстах километрах от границ Крымского ханства -- был богат торговлей, но как крепость считался "хилым". Шведы удивлялись -- неужели русский гарнизон и казаки "до такой степени безрассудны, что станут защищать Полтаву?". Но город оказался крепок не деревянными стенами и валами, а духом своих защитников.
   Шведская артиллерия бомбардировала стены города и башни, но ни разбить их, ни поджечь не удалось -- защитники тушили пожары. Между тем русская армия заняла противоположный берег Ворсклы, фактически окружив шведов.
   Снова была использована тактика мгновенных нападений и отходов. Дерзкие степняки ночью переплывали реку и угоняли коней. Меншиков изматывал врага ложными тревогами: демонстрируя готовность напасть то в одном, то в другом месте, он заставлял шведскую армию постоянно быть настороже. Однажды он с помощью военной хитрости сумел провести в город для поддержки осажденных почти тысячу солдат, каждый из которых нес мешок с продовольствием или порохом.
   В шведской армии начался голод, изматывала страшная жара, нечем было лечить больных и раненых. Но если русские могли восстановить потери из резерва, то каждая убыль в окруженном шведском войске оказывалась безвозвратной. Шведы молили короля начать штурм, но Карл не решался.
   15 июня русские войска придвинулись так близко, что казаки из длинных ружей отстреливали шведских офицеров и инженеров, строящих укрепления. Пострадал и сам король -- 16 июня, буквально в день его 27-летия, какой-то русский снайпер ранил его в ногу. Это было сочтено очень плохим предзнаменованием -- ведь Карл считался залогом шведских побед.
   С этого дня вся инициатива перешла к русским, а шведы ушли в глухую оборону. В ночь на 20 июня вся русская армия без помех переправилась через Ворсклу на "шведский" берег и стала готовиться к решающей битве.
   Шведская наступательная тактика вообще не предусматривала полевых укреплений. Вот и в ходе Полтавской битвы шведы не оградили свои войска земляными валами. Русские же построили у Полтавы шесть длинных редутов, разделивших широкое поле на длинные коридоры. В редутах засели стрелки и была выставлена артиллерия -- они должны были в упор расстреливать шведов, двигавшихся вдоль редутов на столкновение с русскими главными силами.
   Так и произошло. 27 июня на самом рассвете шведы начали свою атаку. Первый удар пришелся по редутам, два из которых были взяты, но дальше шведы завязли, попав под страшный огонь артиллерии. Атакующую конницу шведов отбила контратака кавалерии Меншикова.
   Бой у редутов шел всю ночь и только к 8 утра Петр двинул вперед основные силы. Шведы ударили всей массой в центр русского войска, где стоял Новгородский полк. Новгородцы дрогнули, не выдержав мощного натиска, но сам Петр возглавил контратаку и выправил положение.
   В это же время русские начали ответную атаку. Впереди шли лучшие полки -- семеновцы, преображенцы, астраханцы. Шведы не выдержали удара и побежали, их охватила паника. Напрасно Карл, поднятый на носилки, призывал остановиться свое воинство. Ему самому вместе с Мазепой и парой сотен конников с трудом удалось оторваться от преследования и сбежать в Турцию. Остатки же войск Карла три дня спустя сдались корпусу Меншикова у Переволочны. Полтавская битва до сих пор считается образцом русского военного искусства.
   Так плачевно закончился для шведов "русский поход" и победно для русских -- второй этап Северной войны. Армия -- первая опора шведской короны -- перестала существовать, но шведский флот по-прежнему властвовал в морях. Чтобы принудить Швецию к миру, следовало разгромить эту ее вторую опору.
  

Глава 27. Гангут

  
   Окончательно победить Швецию -- морскую державу -- без своего флота было невозможно. Русские же -- нация речная, но не морская. Лодки, струги, челны, боты и прочие весельные суда были нам знакомы издавна, но вот парусный флот требовал специальных знаний и длительного опыта, которых у русских не было. Но не было и времени ждать, когда всё это появится, и Петр сумел победить опытнейших моряков шведов теми средствами, которые у него имелись.
   Победа над шведским королевским флотом при Гангуте считается датой рождения русского военного флота (что символически обозначено одной из трех белых полосок на синем матросском воротнике, остальные две другие появились в честь побед при Чесме и Синопе). Но, повторим, победу эту одержал не парусный русский флот, а гребной.
   Шел тринадцатый год Великой Северной войны (1700-1721). Русские шли от победы к победе, громя шведские гарнизоны в оккупированной Финляндии: в течение 1713 года были взяты Гельсингфорс (теперешний Хельсинки), Борго (Порвоо), столица Финского княжества город Або (Турку). Именно в стоящем на берегу Финского залива Або было решено создать базу для дальнейших операций против Швеции -- с этой целью там был оставлен корпус Голицына.
   Шведы же воевали вяло. За пассивность и постоянное отступление перед неприятелем шведский генерал Либекер был заменен на генерала Армфельда, но и тот проиграл русским стратегическое сражение у деревни Пелкиной.
   Похоже, шведы уже не решались лоб в лоб сталкиваться с непобедимой русской пехотой. Но, несмотря на победы, принудить шведов к миру не удавалось. Упрямый шведский король, "брат наш Карл", как иронически называл его Петр, после Полтавы уже пятый год отсиживался в Турции и никак не желал идти на мирные переговоры. Напротив, подговаривал султана начать войну против "московских мужиков". Шведский же флот по приказу Карла фактически установил блокаду в Балтике, останавливая или захватывая любые торговые суда, идущие в Россию.
   Между тем, экономические и людские ресурсы Швеции были уже на грани истощения. Недаром шведское правительство настойчиво уговаривало короля замириться с Россией.
   Северная война оказалась слишком долгой и тяжелой и для России. Под железной дланью Петра страна бросала на обеспечение выхода к морю последние силы. Но пока непобедимый шведский флот властвовал на море, добиться этой цели было невозможно.
   Планы Петра на военную кампанию 1714 года поначалу не выходили за рамки окончательного отторжения Финляндии от шведской короны. Здесь он действовал, исходя из своего всегдашнего тактического принципа -- воевать на территории неприятеля, возлагая все тяготы, приносимые военными действиями, на население противной стороны.
   Но Петр, как крупный полководец, прекрасно понимал, что в ходе любой военной операции может представиться шанс не только на тактическое, но и на стратегическое решение, меняющее исход войны. Ведь имея базу в Або, русские имели возможность овладеть Аландскими островами, находящимися почти ровно на полпути между Финляндией и Швецией, и оттуда угрожать Стокгольму. Так что в предвидении этого шанса Петр погрузил на свой галерный флот усиленный десант -- 15 тысяч гвардейцев.
   Итак, задачей-минимум для флота было доставить в Або провиант, порох и оружие для корпуса Голицына, поскольку по суше это сделать было крайне сложно -- весной через всю Финляндию, по лесам и болотам, обозам не пройти, к тому же на пути их подстерегали шведские отряды и недружественное к русским местное население.
   Но и морская перевозка была связана со сложностями. Слабо вооруженная (всего по одной пушке на галере) русская эскадра не рисковала выйти на просторы Финского залива, где могла столкнуться с многократно превосходившим ее по мощи шведским парусным флотом. Зато от Кронштадта до Або можно было пройти вдоль берега через шхеры -- прибрежные скалы с узкими проходами между ними, куда грузным и неповоротливым шведским парусникам путь был заказан. Было лишь одно-единственное место, где шхеры прерывались -- перед самым Або, у длинного узкого мыса Гангут. Здесь и мог подстерегать русскую эскадру шведский флот. Так уже было в прошлом 1713 году -- тогда генерал-адмирал Апраксин, двигавшийся с эскадрой к Або, встретил мощный шведский заслон и вынужден был повернуть назад.
   Худшие предположения оправдались. Когда 19 июня галеры Апраксина вышли из Гельсингфорса, он получил сведения, что шведский флот под командованием адмирала Ватранга стоит на восточной стороне мыса Гангут. То есть Ватранг заблокировал проход морем к Або.
   Апраксин решил, пробираясь шхерами, максимально приблизиться к шведам. 29 июня флоты встали в нескольких километрах друг от друга.
   Почти месяц продолжалось стояние. За это время Апраксин провел тщательнейшую рекогносцировку и послал Петру донесение с четырьмя вариантами действий: 1) за большие деньги нанять союзный датский флот; 2) отвлечь шведский флот нашим парусным флотом, а за это время проникнуть к Або, а оттуда -- к Аландским островам; 3) обойти противника морем в случае штиля; 4) прекратить кампанию.
   Судя по всему, Апраксин опасался сам принять окончательное решение и ждал директив от Петра.
   20 июля прибыл Петр. Он лично провел рекогносцировку и из четырех вариантов выбрал самый рискованный, но и самый осуществимый -- обойти противника морем.
   Но для этого Петр применил военную хитрость.
   Полуостров Гангут в самом узком месте имеет ширину около 2,5 километров. Петр решил устроить там "переволоку" -- этакую гать из бревен, по ней перетащить галеры и скампавеи (малые галеры) с южного берега Гангута на северный и появиться у шведов в тылу.
   Считал ли Петр свою затею действительно осуществимой -- как по отнюдь не ровной местности тащить тяжеленные суда? -- или это был способ отвлечь шведов, историки спорят до сих пор.
   Во всяком случае, хоть и тайно, но работа закипела. Расчищали линию переволоки, рубили деревья, очищали от сучьев и укладывали в ряды, готовили деревянные катки и сани под днища судов. Но через пару дней, поняв замысел русских, шведская эскадра разделилась на три части: одна под командой вице-адмирала Лилля обошла затаившийся в шхерах русский галерный флот и пошла к южной части переволоки, другая (фрегат "Элефант" и несколько галер под командой контр-адмирала Эреншильда) -- к северной, в бухту Рилакс, остальная часть вместе с адмиралом Ватрангом осталась на месте.
   Казалось бы, хитрость Петра провалилась -- переволока отныне потеряла всякий смысл. Но как выяснилось, это была только часть его затеи. Недаром Апраксин почти месяц исследовал все особенности будущего поля боя. Он заметил, что в этой местности летом наблюдается особое явление -- с заходом солнца и почти до следующего полудня регулярно наступает штиль, абсолютное безветрие.
   И 26 июля штиль, как по заказу, начался. Разделившийся на части шведский флот уже не мог перекрыть русским весь путь вокруг Гангута, а безветрие не позволило Ватрангу вновь собрать эскадру воедино.
   Мгновенно было принято решение -- 20 малым галерам под началом лучших командиров Змаевича и Бредано немедленно идти на прорыв.
   Прошли века, но глазам потомков, вспоминающих о подвигах предков, по-прежнему предстает чарующее "военное зрелище" -- впустую палящие изо всех орудий грозные шведские трехпалубные корабли, не могущие ни на метр сдвинуться с места, и без единого выстрела скользящие мимо них недосягаемые для ядер русские весельные суда.
   Как только стало понятно, что маневр удался, остальные 15 малых галер так же прошли мимо неподвижных шведских кораблей. И тут же все соединившиеся русские скампавеи заблокировали фрегат и галеры Эреншильда, стоявшие на северной стороне Гангута у переволоки.
   Наконец, штиль закончился. Как только поднялся ветер, адмирал Ватранг передал приказ кораблям вице-адмирала Лилля воссоединиться с основными силами. И тем самым Ватранг совершил еще одну ошибку, разблокировав основной русский галерный флот.
   Его ошибка тут же была использована нашим командованием. В четыре утра 27 июля уже основная галерная эскадра под командованием Апраксина и самого Петра двинулась вдоль берега мимо снова замершего из-за безветрия шведского флота.
   И всё опять повторилось. Ядра свистели и падали в воду, не причиняя русским судам никакого вреда. В отчаянии адмирал Ватранг приказал спустить на воду шлюпки, чтобы те на буксире подтянули корабли ближе к русским галерам. Шлюпки вставали на дыбы, но хоть чуть-чуть подвинуть тяжелые корабли были не в силах.
   Русские беспрепятственно прошли вдоль берега, обогнули мыс Гангут и скрылись в шхерах.
   Такого унижения великолепный шведский флот еще никогда не испытывал. Но на том всё не закончилось.
   Петр решил использовать удачно начатый день до конца. Пока не закончился штиль, он приказал собравшейся воедино галерной эскадре атаковать заблокированные в бухте Рилакс фрегат "Элефант", шесть галер и три шхербота под командованием Эреншельда. Причем помощи шведам ждать было неоткуда -- это понимали и Эреншельд, и адмирал Ватранг, и, конечно, Петр.
   Бухта Рилакс довольно узкая. Шведы расположили суда по классической схеме обороны -- вогнутым полукругом, в центре которого стоял "Элефант", по бокам по три галеры и в тылу три шхербота. Они заняли всю ширину бухты, и обойти их с флангов было невозможно. Приходилось атаковать в лоб.
   Но и русским галерам негде было развернуться, так что численного преимущества не было -- лишь 23 галеры могли стать по фронту, остальные были в резерве. Получалось всего 23 русских пушки против 116 шведских -- огневое соотношение неравное. А значит, единственным планом сражения мог быть только абордаж. Кстати, это был последний абордаж в истории мирового парусного флота.
   Русские галеры с "петровской пехотой" в качестве абордажной команды пошли на сближение. Их встретил шквал ядер и пуль. Первая атака захлебнулась -- сблизиться не удалось. Вторая -- тоже.
   Тогда Петр приказал ударить не в центр шведского построения, где мощно огрызался "Элефант", а по флангам. Шведам поневоле пришлось рассредоточить огонь. Это принесло русским успех. Корабли на правом фланге сцепились друг с другом, петровские гвардейцы полезли на высокие борта шведских галер. Началась яростная рукопашная, когда сражаются шпагами, штыками, порой просто кулаками.
   Одна за другой шведские галеры были захвачены и только "Элефант" продолжал огрызаться огнем. Но вскоре и он поднял белый флаг. Эреншельд попытался бежать на корабельной шлюпке, но его выловили и снова подняли на фрегат.
   В "Реляции" о сражении, отосланной Петру, сказано так: "И хотя неприятель несравненную артиллерию имел перед нашими, однакож по зело жестоком сопротивлении галеры одна за другой, а потом и фрегат флаги опустили. Однакож так крепко оборонялись, что ни единое судно без абордирования от наших не отдалось".
   В честь победы при Гангуте в Петербурге было устроено большое торжество. Построили триумфальную арку, в центре которой было изображение орла на спине слона (элефанта) с надписью "Русский орел не мух ловит".
   Так был развеян миф о непобедимости шведского флота, да и сам этот флот думал теперь не о наступательных действиях, а об обороне шведских берегов, поскольку вскоре русские почти без боя взяли Аландские острова.
   И хотя до подписания мира должно было пройти еще семь лет, именно Гангут стал тем "топором", с помощью которого Петр через владения Швеции прорубил "окно в Европу".
  

Глава 28. Румянцев и "турецкий вопрос"

  
   Начало активного русско-турецкого противостояния падает, главным образом, на екатерининскую эпоху, а первым победоносным полководцем в войне с Турцией по праву следует считать фельдмаршала Петра Александровича Румянцева. Румянцев вошел в число крупнейших русских военных деятелей не только благодаря тому, что создал тактику и систему организации войска, позволившие бить турок, -- он столько сделал для создания русской национальной военной школы, что его именем названа целая эпоха. Поэтому не случайно победная Белгородско-Харьковская операция 1943 года, ставшая завершающим этапом Курской битвы, названа "Румянцев". Его заслуги перед армией и Россией не забыты и три века спустя.
   Но прежде чем рассказать о жизни, трудах и подвигах Румянцева, следует описать сложившуюся к 60-м годам XVIII века общую геополитическую картину.
   Вся военная история России состояла из отпора захватчикам, приходившим с двух направлений -- с востока и запада. "Враг восточный приходил к нам из глубины азиатских степей, сперва в облике обров и половцев, затем монголов и татар и, наконец, турок. Эти последние, покорив пол-Европы, превратили Царьград в Стамбул -- тем самым став поперек нашего исторического пути", -- пишет военный историк Антон Керсновский.
   Казалось, после победы над Ордой на Куликовом поле восточный враг уже не мог угрожать России. И хотя оставались еще отдельные ханства вроде Крымского, Казанского и Астраханского, но набеги этих кочевников в целом уже не могли остановить поступательного развития страны.
   Но вот совершенно неожиданно появляется мощное государство, претендующее стать новой Монгольской империей и вновь угрожать России. Этим новым врагом стала Оттоманская Порта (или Османская империя), поставившая на службу своим целям все мусульманские страны мира.
   С XVII века количество военных столкновений Турции с Россией растет лавинообразно -- историки насчитывают одиннадцать полномасштабных войн (и это без учета пограничных стычек, ежегодных набегов крымских татар -- вассалов Турции, разрывов дипломатических отношений и иных полувоенных конфликтов).
   Основных причин жесткого соперничества России и Турции было две.
   Первой была географическая и геополитическая. Россия экономически задыхалась без выхода к морям -- но выход на Балтике закрыла Швеция, а выход через черноморские проливы запечатала Порта.
   Другой причиной была религиозно-идеологическая. Россия и Турция -- две молодые империи -- обе считали себя наследниками Византии. Османская империя претендовала на геополитическое наследство Восточной Римской империи по факту владения Константинополем, Россия же считала себя духовно-религиозной наследницей Византии. И когда турецкий султан объявил себя повелителем всех мусульман мира, Россия выдвинула формулу "Москва -- Третий Рим" и назвала себя защитницей всех христианских народов от "басурманского ига".
   Но Москва не могла приказать христианским народам выступить на борьбу с неверными, скорее, сама должна была защищать Европу, а вот Порта мусульманским народам -- могла. Ибо статус "повелителя всех правоверных" означал не только религиозное главенство турецкого султана, но и безусловное следование всех мусульман турецкой внешней политике. В том числе мусульман, находившихся в сфере влияния России.
   Еще в XVI веке Турция бросила вызов России, демонстративно приняв в свое подданство Крымское и Казанское ханства и повелев им всемерно досаждать России. Так что завоевание Казани и Астрахани было не прихотью Ивана Грозного, а витальной необходимостью для Русского государства.
   То же относится и к Крымскому ханству. Турция два столетия действовала против России через крымских ханов Гиреев -- и очень успешно. Поэтому и азовские походы Петра являются не только попыткой выхода к морю, но и насущной необходимостью прервать экономические и военные сношения Крыма с Турцией. Ведь именно через Азов в Стамбул на рабские рынки нескончаемым потоком отправлялись русские полоняне, а обратно в Крым Порта слала деньги, оружие, обмундирование и военных специалистов. Усмирение крымчаков удалось завершить лишь во второй половине XVIII века.
   К XVII веку Турция стала поистине гигантской империей. Она овладела теперешними Алжиром, Тунисом, Сирией, Египтом, Ираком. В Европе ее владениями были Греция, Венгрия, Болгария, Сербия, Албания, Румыния (Валахия), часть Польши. На Кавказе -- часть Грузии и часть Армении, и кроме того -- Курдистан, Ирак. Берега Черного моря были полностью турецкими, берега Средиземного -- практически тоже (за исключением побережий Испании, Франции и Италии).
   Такие масштабные завоевания были бы невозможны без сильной и большой армии. Благодаря своеобразной системе мобилизации Османская империя могла выставить на поле боя огромные по тем временам военные силы -- до 150 тысяч человек.
   Причем турецкая армия модернизировалась по европейскому образцу, серьезно изменив традиционную для кочевников структуру войска. Оставив как основу легкую иррегулярную конницу и немногочисленную, но хорошо оснащенную тяжелую конницу, армия Порты создала мощную полевую и осадную артиллерию, а также новый грозный род войск -- пехоту, вооруженную огнестрельным оружием. Это были янычары -- воины-фанатики, преданные лично султану.
   Проникнутое строгой дисциплиной и религиозным рвением, османское войско стало высокоэффективной боевой силой, уверенно побеждавшей европейские рыцарские армии.
   Русская же армия к середине XVIII века всё еще выходила из периода безвременья, наступившего после смерти Петра Великого.
   Чередой царей -- Екатерины I, Петра II, Анны Иоанновны, Ивана IV Антоновича, Елизаветы Петровны, Петра III -- армия была приведена, как писали современники, в "весьма большое расстройство". Убыль рекрутов в войсках не восполнялась, не хватало пороха, патронов и фитилей, огнестрельное оружие пришло в негодность и не ремонтировалось. А в правление Петра II дворянам было позволено вообще не служить в армии.
   Конечно, были отдельные успехи, например, фактически выигранная война с Турцией 1735-1739 годов. Любимец императрицы генерал-фельдмаршал Христофор Миних вместе с А.И.Румянцевым (отцом будущего фельдмаршала, героя нашего рассказа) сумел одержать серьезную победу в битве при Ставучанах, разгромив вдвое превосходившую 90-тысячную турецко-татарскую армию и взяв без боя крепость Хотин.
   Но эти успехи не решали главной проблемы -- обеспечения стратегической безопасности России на южном направлении.
   Все же русская армия после этой войны обрела уверенность в себе. Миних писал, что "турки и татары стали уважать и почитать российские войска... Татары говорили, что русские теперь не то, что прежде: если раньше десять татар обращали в бегство сто русских, то теперь сто татар отступают при виде десяти русских".
   Почти 30 лет спустя, уже в екатерининскую эпоху, войны с Турцией возобновились с новой силой. Пусть и медленно, но процесс реорганизации русской армии всё же шел. И теперь русские победы над турками уже не были отдельными удачами, а пошли почти беспрерывной чередой. И в этом несомненная заслуга Петра Румянцева, первого русского полководца, научившегося бить дотоле непобедимую турецкую армию.
   В то время в Европе почти повсеместно господствовал прусский линейный боевой порядок, то есть единообразное движение в атаку сплошным непрерывным фронтом. Принят он был и в русской армии. Однако в ходе русско-прусских войн, в которых молодым командиром участвовал и Румянцев, появились элементы новой организации войск, не схожей с прусской: эшелонирование в глубину, обязательное наличие боевых резервов и главное -- самостоятельность при решении задач каждым крупным подразделением, от полков до дивизий. Русская инициативность ломала уставной прусский порядок и рождала новые формы тактики.
   Примером такой проявленной Румянцевым инициативы послужило сражение при Гросс-Егерсдорфе в 1757 году. Двигавшаяся через лес и еще не до конца развернувшаяся из походного порядка русская армия была неожиданно атакована пруссаками. Румянцев, видя катастрофичность сложившегося положения, самовольно принял под свое командование авангард русской пехоты, без дорог пробился с нею через лес и после дружного оружейного залпа ударил в штыки во фланг противника. Это решило судьбу сражения. Тогда и появилась пословица: "Пруссак русского штыка не любит". Штыковая атака позже стала визитной карточной Суворова, прямо считавшего себя учеником Румянцева.
   Вообще умение действовать молниеносно и нешаблонно, применить неожиданную для врага тактику, без страха идти даже малыми силами против более крупных -- вот полководческий почерк Румянцева.
   Война против Пруссии стала для Румянцева отличной боевой школой. А взятие в 1761 году после четырех месяцев осады Кольберга, неприступной прусской крепости на побережье Балтики, выдвинуло Румянцева в ряды первых полководцев России.
   Но в этот момент Петра III сменила Екатерина II, и генерал-аншеф, кавалер орденов Св. Анны и Св. Андрея Первозванного Румянцев оказался не нужен армии. Два года он был не у дел, пока императрица не спохватилась, что в организации русской армии, успешно бившей пруссаков, по-прежнему властвует всё та же пруссачина. Тогда и был вызван Румянцев, и для русской армии наступила новая, румянцевская, эра.
  
   Одной из причин, почему "турецкий вопрос" стоял перед Россией так долго и так остро, была двуличная политика европейских держав. Определялась эта политика двумя основаниями: страхом перед усилением России и выгодами от союза с ней. Страх перед Россией заставлял европейцев сталкивать ее с Турцией, чтобы ослабить и ту, и другую сторону. Одновременно, страх перед Турцией заставлял их вступать с Россией в союз, ибо без русских победить турок они были не в состоянии. Но уж если европейцы "дружили" с Россией, то максимально старались подставить под турецкие удары именно русские войска, а самим остаться в стороне.
   Примеров тому множество. Еще в войне 1735-1739 годов союзница России Австрия вступила в сепаратные переговоры о мире с Турцией, которые даже немец Миних назвал "стыдными и весьма предосудительными".
   Франция в годы Семилетней войны (1756-1763 гг.), будучи союзницей России, из-за опасений усиления России в результате войны всячески препятствовала согласованности в выработке союзных стратегических решений и их реализации.
   Наконец, в ходе русско-турецкой войны 1768-1774 гг., главным героем которой являлся П.А.Румянцев, сначала Франция существенно помогла Турции с оружием, а затем Франция и Англия вместе уговаривали турецкого султана не смиряться с потерей Крыма и продолжать войну.
   С подобным предательством "союзников" России приходилось сталкиваться постоянно.
   Мы уже говорили, что Турция в те времена владела частью Польши. И именно "польские дела" стали поводом для начала первой "екатерининской" русско-турецкой войны.
   Когда в 1760-е годы начались гонения поляков-католиков на их православных соотечественников, Россия потребовала от нового польского короля Станислава Понятовского гарантировать права единоверцев. Король надавил на польский сейм, тот, поупрямившись, принял закон об уравнивании "диссидентов" в правах с католиками. Но польские католические магнаты, имевшие собственные армии, создали Союз конфедератов и, наплевав на решение сейма и волю короля, начали просто резать и православных священников, и мирян. Ответом на это стало мощное восстание гайдамаков. В итоге России пришлось ввести войска для защиты православных.
   Порта, давно лелеявшая захватнические планы в отношении России, решила использовать этот повод. Обвинив Россию в "злоумышлении" (то есть в инспирировании восстания), она объявила ей войну.
   Турки собрали огромную армию (400 тысяч человек, включая крымчаков) и надеялись на быструю победу. Главные турецкие силы должны были ударить на Варшаву (при поддержке конфедератов), а затем двумя клиньями двинуться на Киев и Смоленск. Другая армия (80 тысяч турко-татар) должна были сковать русские войска, расположенные на Украине. Наконец, 50-тысячная армия собиралась двинуться через Северный Кавказ на Астрахань.
   Общую поддержку должен был оказать турецкий флот, способный высадить десант в любой точке Черного и Азовского морей.
   Россия не хотела войны, но на агрессивные планы Турции надо было отвечать. На Государственном совете в ноябре 1768 года Екатерина II заявила, что турецкие мыши разбудили спящего кота, и пообещала "задать такого звону, какого от нас не ожидали". Были обозначены главные цели войны: во-первых, свобода мореплавания на Черном море и, во-вторых, учреждение таких границ между Россией и Польшей, которые "никогда не нарушали бы спокойствие". Из второго пункта видно, что никаких территориально-захватнических планов в отношении Польши Россия не имела и жаждала только мира и покоя на западном направлении.
   Русскую армию было решено разделить на две части: наступательную (под командованием князя Голицына) и оборонительную (под командованием графа Румянцева).
   Военные действия начались не сразу -- 1768-й и 1769 годы прошли в вялых оборонительных сражениях. Армия Голицына весь год простояла под крепостью Хотин, но штурм так и не состоялся. За нерешительность императрица сняла Голицына с командования Первой (наступательной) армией и назначила вместо него Петра Румянцева. Лишь тогда у войны появились цель и смысл.
   Ранней весной 1770 года Румянцев двинул армию, в которой насчитывалось 37 тысяч человек, к реке Прут навстречу 200-тысячной турецкой армии. Поход был трудный: дороги были непроходимы из-за дождей, к тому же в Молдавии свирепствовала чума. Чтобы не допустить эпидемии, Румянцев повел армию по безлюдным местам, по левой стороне Прута -- это спасало от чумы, но увеличивало трудности.
   В первых числах июня русская разведка донесла о крупных силах турок -- 72 тысячи человек при 44 орудиях. Несмотря на численное превосходство неприятеля, Румянцев решил атаковать.
   16 июня 1770 года у местечка Рябая Могила на реке Прут состоялась первая битва. Русские войска были разделены на три группировки, построенные в виде дивизионных каре (плотное построение прямоугольной или квадратной формы, позволяющее атаковать или обороняться от противника на любом из четырех направлений). Причем каре были не просто пехотными, а усилены артиллерией, действовавшей очень маневренно.
   По плану сражения, корпус генерала Боура (около четырех тысяч человек) ударил в левый фланг турецкого войска, чтобы отвлечь его внимание, сам Румянцев сымитировал лобовую атаку в центр турецких позиций, между тем как главные силы (корпус Репнина) ударили в слабый правый фланг. Турки не выдержали атаки с трех направлений, впали в панику и бежали. Их потери были невелики (всего около 400 человек), но моральный дух был подорван.
   Разбитое при Рябой Могиле турецко-татарское войско Абды-паши остановилось у притока Прута, реки Ларга. Верховный визирь дополнительно усилил его 20-тысячным отрядом.
   Абды-паша очень грамотно расположил свое войско на возвышенном плато, примыкающем к слиянию трех рек: Ларги, Прута и Бабикула. Лишь на правом фланге турецкие позиции не были защищены естественными препятствиями, но там турки выстроили четыре ретраншемента (укрепления), где сосредоточилась пехота.
   Румянцев решил, как и в сражении у Рябой Могилы, ударить в самое уязвимое место турецкой позиции. Группа генерала Племянникова (6 тысяч человек, 25 орудий), отвлекая от направления главного удара, наступала на левый фланг противника, отряды Боура и Репнина (около 15 тысяч человек при 44 орудиях) должны были ударить по наиболее слабому правому флангу турок. Сам же Румянцев с главными силами (19 тысяч человек, 50 орудий) двигался вслед за группами Боура и Репнина, усиливая главный удар.
   На военном совете в ночь перед сражением Румянцев произнес слова, ставшие знаменитыми: "Слава и достоинство наше не терпят, чтобы сносить присутствие неприятеля, стоящего в виду нас, не наступая на него".
   За ночь саперы укрепили дороги в труднопроходимых местах и навели мосты через Ларгу. С первыми лучами солнца 7 июля 1770 года русские каре уже стояли перед неприятелем. Турки начали интенсивный обстрел наступающих русских войск, но меткий огонь никогда не был главным достоинством османских артиллеристов. Выдвинувшаяся вперед маневренная артиллерийская батарея из 17 орудий генерала П.Меллисино ответным точным огнем уничтожила пушки противника.
   Тогда Абды-паша бросил в бой свою главную силу -- кавалерию. Но Румянцев разгадал этот ход. И вновь сосредоточенный огонь русской артиллерии, картечью сметавшей турецкую конницу, решил дело. Русские каре двинулись в атаку, и правый фланг войск противника был смят. К этому моменту и артиллерия группы Племянникова ударила по левому флангу турецких войск. Всё завершил мощный удар русской пехоты по турецким ретраншементам.
   Сопротивление было сломлено, турки бежали. В этом сражении основную роль сыграли маневрирование огнем артиллерии и, конечно, стойкость и мужество русской пехоты.
   Венцом этой серии сражений стала битва при Когуле 21 июля 1770 года, в которой против русских было выставлено 150-тысячное турецкое войско под командованием Халил-бея. Румянцев, имея чуть не впятеро меньше людей, опять принял решение наступать. В час ночи пять русских каре, между которыми двигались конница и артиллерия, устремились вперед, рассеивая турецко-татарскую конницу беглым огнем картечью. Но когда каре Племянникова вплотную приблизилось к неприятельскому лагерю, внезапно появились 10 тысяч янычар -- воинов турецкой непобедимой гвардии, которые с одними только саблями врезались в русское каре. Не выдержав удара, русские стали отступать под защиту других каре. Момент был драматический -- паника могла охватить всё войско. Румянцев с криком "Стой, ребята!" сам остановил бегущих.
   Янычары были отбиты картечью и больше в сражении не участвовали. А русские каре бросились в атаку на турецкие позиции. Сила удара была так велика, что турки, бросив орудия и всё имущество, бежали.
   Потери турок были огромны: более 20 тысяч человек убитыми, ранеными и пленными. Русские же потеряли чуть более 900 человек.
   Огромна была роль русской артиллерии в этом сражении. Пленные турки говорили: "Нет сил сбить русских, которые поражают нас огнем, как молнией".
   Надо сказать, что в эти годы под командованием Румянцева служил молодой генерал Суворов, уже прославившийся несколькими яркими победами в Польше. Полководец ценил Суворова как своего лучшего ученика, опекал его и давал развернуться военному таланту, достойному самого Румянцева.
   Успехи на сухопутном театре соседствовали с победами на море. 25 июня 1770 года русский флот под командованием вице-адмирала Г.А.Спиридова (при общем руководстве фаворита царицы Алексея Орлова) в морском сражении при Чесме практически полностью уничтожил турецкий флот.
   Огромная армия развеялась, как туман, Турция фактически была разгромлена. В следующие три года Румянцев, уже занявший турецкие крепости Измаил, Килию, Аккерман, Браилов, Исакчу и Бендеры, периодически переносил военные действия за Дунай. Все сражения русские выигрывали, но турецкий султан не желал подписывать мир. Шли долгие переговоры дипломатов, а армия в мелких стычках и от тягот походной жизни таяла.
   Наконец, в 1774 году, видя безрезультатность переговоров, Румянцев с основными силами (около 50 тысяч человек) форсировал Дунай и направился к крепости Шумла навстречу более чем 100-тысячной турецкой армии. В сражении принимал участие и корпус Суворова, который решительно атаковал всемеро превосходящие силы турок. Штыковой удар в сочетании с артиллерийским огнем решил дело -- турки в беспорядке бежали.
   Турция, истощенная войной, наконец, запросила мира. Он вошел в историю под названием Кючук-Кайнарджийского. Крым был объявлен независимым (на самом деле под протекторатом России), а стратегически важные крепости Керчь, Еникале (Евпатория), Кинбурн, Азов отошли к России.
   Румянцев за победную войну получил жезл фельдмаршала, множество наград и титул Румянцева-Задунайского.
   По окончании войны Румянцев вернулся к делам управления Малороссии, губернатором которой он был назначен в 1764 году. Он обобщил свой богатый опыт в "Мыслях по устройству военной части". Главным для командира Румянцев считал возможность действовать самостоятельно и инициативно, ибо "разумный предводитель сам знает предосторожности и не связывает рук".
   Благодаря Румянцеву русская тактика стала активно-наступательной. Ему же принадлежит заслуга избавления от прусского формализма и дрессировки в русской армии. Румянцев первым выдвигает в основу воспитания войск нравственный момент. Наконец, именно в румянцевской школе и благодаря созданной Румянцевым обстановке мог развиться такой военный гений, как Суворов.
   Уже упоминавшийся нами военный историк А.Керсновский пишет: "Никогда еще русское военное искусство не стояло так высоко, как в конце восемнадцатого века. План его величественного здания был начертан Петром, фундамент заложен Румянцевым, самое здание вознесено до небес великим Суворовым".
  

Глава 29. Екатерининские орлы

  
   Правление Екатерины II, длившееся 34 года, стало временем появления целой плеяды крупных личностей, своей деятельностью прославивших Россию. Достаточно назвать поэта и министра юстиции Гавриила Державина, одного из лучших министров иностранных дел России Александра Безбородко, ректора Академии наук Екатерину Дашкову.
   Из военных -- фельдмаршала Петра Румянцева, победителя шведов адмирала Василия Чичагова, флотоводца Алексея Сенявина, князя Таврического Григория Потемкина, одного из творцов Чесменской победы Алексея Орлова, причисленного к сану святых адмирала Федора Ушакова, наконец, великого Александра Суворова. И это только звезды первой величины, а ведь были и звезды второй и третьей величины. И их вклад в укрепление России тоже неоценим.
   Это не значит, что мы считаем время правления Екатерины "золотым веком" -- эпоха была противоречивая, одновременно героическая и полная мздоимства, "просвещенная" и развращенная. Но лучшие из лучших соратников императрицы, достойно служившие России, по праву названы Пушкиным "екатерининскими орлами".
   Укрепление державы -- вот главная задача, стоявшая перед ними. И выполнить ее без сильных армии и флота было невозможно.
   А международная обстановка была далеко не безоблачной. Помимо войн с Турцией то разгоралась, то затухала польская война. А еще шли шведская и персидская войны, тлели постоянные конфликты на Кавказе. Так что армии и ее полководцам было где проявлять мужество и оттачивать мастерство.
   Екатерина в военном деле следовала заветам Петра -- воспитывать и возвышать своих полководцев (причем, не обязательно русского происхождения), идти своим собственным путем в военном деле, не копируя Европу. Вот почему так велико число действительно талантливых полководцев и флотоводцев в эту эпоху. О некоторых из них мы расскажем в этой статье.
   Григорий Александрович Потемкин скорее являлся выдающимся администратором, чем полководцем, но его военные заслуги тоже велики. В первую екатерининскую войну с турками Потемкин храбро сражался под командованием Румянцева, отлично руководил действиями объединенной русской конницы.
   Потемкин был фаворитом Екатерины. Что такое фаворит -- понятно. Фаворит не обязан обладать государственными талантами, но Потемкин ими обладал. Это и позволило ему остаться в памяти потомков не одним из обычных любимцев Екатерины, а выдающимся государственным деятелем.
   Очень быстро Потемкин становится вторым лицом в государстве. С 1774 года Екатерина ни одного вопроса не решает без согласования с ним. Главной же заботой, порученной Потемкину, становится хозяйственное освоение и военное укрепление юга России.
   Вопрос о Крыме, фактически завоеванном Россией, еще десятилетие стоял на международной повестке дня, но в 1784 году Турция, наконец, согласилась с вхождением Крыма в состав России (поражения при Кагуле и в Чесменской бухте были еще свежи в памяти). Да и европейские страны особо не сопротивлялись -- Австрия поддержала Россию, Британия настороженно промолчала. Уже так велика была мощь России, а потенциал русской армии так пугающе безграничен, что "никто не пикнул", как писал русский посол в Турции Я.Булгаков.
   Именно присоединение Крыма (т. е. окончательное решение проблемы крымских набегов) и превращение Дикого Поля в процветающую Новороссию -- главная заслуга Потемкина.
   Меньше чем за полтора десятилетия он совершил, казалось бы, невозможное: огромная плодородная область на юге -- Крым, Причерноморье, Кубань, Новороссия -- становится обжитой, по Черному морю плавают настоящие боевые корабли, "верные запорожцы" присягают государыне и становятся охраняющей силой на южных рубежах.
   Уже в 1787 году состоялась "инспекционно-ознакомительная" поездка Екатерины в Крым в сопровождении австрийского императора Иосифа II, многочисленной свиты, послов Франции и Англии.
   Конечно, Потемкин не обошелся без пускания пыли в глаза (вспомним пресловутые "потемкинские деревни"), но ведь и реально была проделана огромная работа -- построены крепости, порты, корабельные верфи, возникли города Севастополь, Николаев, Одесса, Херсон.
   Однако успехи России слишком многим не давали покоя. Именно тогда на Западе пошло гулять выражение: "Россия -- колосс на глиняных ногах". Турцию, в которой сменилась власть, Франция стала снова подталкивать к войне. В 1787 году новый султан Абдул Гамид I предъявил России ультиматум -- вернуть Крым, отказаться от покровительства православной Грузии. В сентябре того же года Турция, не дожидаясь ответа на ультиматум, объявляет России "священную войну" (джихад) и начинает боевые действия.
   Императрица создает две армии -- командовать одной назначен Потемкин, другой -- Румянцев. Но Потемкин добивается объединения двух армий в одну и сам становится главнокомандующим. Несомненно, если бы командовал Румянцев, пользы для армии и России было бы больше. Но честолюбие -- существенный фактор в дворцовых играх. А дворцовые игры в ту эпоху преобладали. Поэтому верх взяла влиятельность при дворе, а не таланты военачальника.
   В первый год войны особых достижений ни у одной, ни у другой армии не было, за исключением яркой победы Суворова над турецким десантом у крепости Кинбурн.
   Сам же Потемкин со своей армией простоял больше года под мощной турецкой крепостью Очаков, но так и не решился начать осаду, отговариваясь боязнью больших потерь. Ему передали язвительную фразу Суворова: "Очаков не Троя, чтоб его десять лет осаждать", что еще больше разозлило тщеславного фаворита. Наконец, в сентябре 1788 года Потемкин начал осаду, а в декабре состоялся штурм. Из-за плохого руководства потери русских были велики, тем не менее Потемкин всё же получил жезл генерал-фельдмаршала.
   Перелом в войне совершился на следующий год -- благодаря действиям Суворова. Сначала разгром турок при Фокшанах, а затем невероятная победа при Рымнике. Современники были изумлены -- две огромные союзные армии, русская и австрийская, избегали генерального сражения, а Суворов с 25-тысячным отрядом разгромил главные военные силы Турции. Взятие же неприступного Измаила в 1790 году просто потрясло Оттоманскую империю. В итоге Суворов стал для турок фигурой почти мистической.
   В следующем 1791 году Турция, не выдержав, запросила мира. Потемкин взял на себя переговоры, но подписать мир не успел -- он тяжело заболел и 5 октября скончался. Императрица, у которой давно был другой фаворит, тяжело переживала утрату Потемкина, которого уважала за государственные таланты. И Суворов, и Румянцев хоть и конфликтовали со "светлейшим", но высоко ценили его. Они отозвались о Потемкине как о "великом муже".
   В эту эпоху возрождается русский флот -- сначала на Азовском, потом на Черном морях. Поэтому среди "екатерининских орлов" так много флотоводцев.
   Род моряков Сенявиных, выдвинутый Петром I, дал России 15 морских офицеров, пятеро из которых были адмиралами. Алексей Наумович Сенявин -- создатель и командующий Донской (Азовской) флотилией, считался современниками "лучшим моряком своего времени".
   Он отличился еще в ходе Семилетней войны при морской блокаде крепости Кольберг (которую после 4 месяцев осады взял Румянцев). С началом русско-турецкой войны Екатерина производит Сенявина в вице-адмиралы и дает ему ответственное поручение -- восстановить старые петровские верфи на Дону и построить там корабли, способные плавать на мелководных Азовском и Черном морях. И главное -- построив флотилию и взяв ее под свое командование, закрыть туркам вход в Азовское море.
   Алексей Наумович сумел за несколько лет не только с нуля построить флотилию, но и, отправившись походом во главе ее в Черное море, занял крепости Керчь и Еникале. Тем самым он навсегда закрыл турецкому флоту вход в Азовское море.
   А в следующих войнах принимает участие двоюродный племянник флотоводца -- адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин.
   Федор Федорович Ушаков и до революции, и в советское время считался одним из наиболее выдающихся флотоводцев России, создателем наступательной тактики морских сражений.
   В описываемую эпоху вся Европа (и Турция тоже) использовала линейную тактику -- в ходе сражения корабли выстраивались в линию друг напротив друга и, не выходя из строя, обстреливали только стоящий перед ним корабль противника.
   Такой формализм и шаблонность были чужды русской тактике. Вспомним, что в Гангутской битве гребной русский флот разгромил шведскую эскадру благодаря военной хитрости и умелому маневрированию.
   Выдающийся флотоводец адмирал Г.Спиридов в Чесменском сражении тоже с помощью нетривиального решения полностью уничтожил турецкий флот. Он организовал специальный отряд кораблей, мощными артиллерийскими залпами расчистивших дорогу брандерам (кораблям-поджигателям). А уж огонь, перекинувшийся на все корабли турецкой эскадры, завершил дело.
   Ушаков продолжил и творчески развил петровскую морскую тактику, ставшую образцом для русского флота. Он твердо помнил завет Петра: "Не держаться правил, яко слепой стены".
   Получив командование над авангардом русского флота в сражении при Фидониси в 1788 году, Ушаков впервые применил новый маневр -- несколько его кораблей вырвались далеко вперед и контратаковали противника с ближней дистанции. Не выдержав огня, турецкий флагманский корабль, а вслед за ним и другие, оставили место боя. Если бы остальная русская эскадра под командованием нерешительного контр-адмирала Войновича поддержала действия Ушакова, турецкий флот был бы не только изгнан, но и, возможно, уничтожен.
   Надо сказать, что Потемкин поддержал новаторскую тактику Ушакова и назначил его вместо Войновича командующим Севастопольской эскадрой. В 1790 году в Керченском сражении, а затем в сражении у Тендры Ушаков вновь использовал свои излюбленные методы: сближение с противником на расстояние картечного или даже ружейного огня, создание максимальной плотности огня артиллерии, умелое и решительное маневрирование кораблями и переброска их на угрожаемый участок линии.
   Наконец, уже при завершении войны в 1791 году эскадра под командованием Ушакова у мыса Калиакрия смело атаковала турецкую эскадру, не перестраиваясь из походного порядка в боевой. Завязалось упорное сражение, продолжавшееся более трех часов. В итоге турецкие корабли стали в беспорядке отходить к Босфору. Ушаков преследовал турецкий флот до наступления темноты.
   Победа Ушакова при Калиакрии и взятие Суворовым Измаила повлияли на ход всей кампании. Турция вынуждена была заключить мир на выгодных для России условиях.
   Федор Ушаков впоследствии участвовал в войне с Наполеоном, в которой, как ни странно, Турция станет союзницей России. Об этой крупнейшей войне, получившей название Отечественной, мы обязательно расскажем.
   Мы намеренно старались в рассказе о войнах той эпохи не слишком часто упоминать имя Александра Васильевича Суворова, хотя это практически невозможно. Фигура Суворова столь масштабна, а его вклад в военное дело настолько велик, что жизни и трудам Александра Васильевича необходимо посвятить отдельную серию статей.
  

Глава 30. Годы ученья Суворова

  
   Всякий великий человек, совершивший необычайные деяния, помимо славы и памяти в потомстве получает от этого же потомства изрядную долю недоверия и критики. Через пару десятилетий после свершения подвига тут же начинается "уточнение фактологии" (а так ли всё было?), поиск "новых обстоятельств" (может быть, герою кто-то помог?) и т. д. Такое оспаривание деяний великого человека происходит даже не всегда из коварства или зависти -- порой критики просто не могут поверить, что совершение таких подвигов вообще возможно.
   В русской военной истории ни один из описанных нами героев не избегнул подобной участи -- ни князь Святослав, ни Александр Невский, ни Дмитрий Донской. Но то времена давние, свидетельств мало -- а о Суворове-то всё известно! Есть прижизненная биография, известно множество рассказов, историй, даже анекдотов. Сам Александр Васильевич был уверен, что "жизнь столь открытая и известная, как моя, никогда и никаким биографом искажена быть не может. Всегда найдутся неложные свидетели истины".
   Оказывается, может быть искажена. Суворова обвиняли в потоплении в крови польского восстания и Пугачевского бунта, в выпрашивании наград и милостей ("До первой звезды!"), в склочности, в пустом фиглярстве...
   Но главное, что раздражало уже современников, -- его постоянные и неоспоримые победы. Не может быть так, не должно! Даже хорошо его знавшие военные люди утверждали, что Суворову просто везет -- мол, удачлив он, оттого и побеждает.
   В самом деле, во всей мировой истории не было полководца, не потерпевшего ни одного поражения, -- что в отдельном бою, что в крупном сражении. Суворов же побеждал всегда! К концу жизни для Александра Васильевича вообще не существовало противника, победу над которым он не предвидел бы в целом и в деталях. Он сознательно задействовал в сражении с превосходящим неприятелем минимум своих войск -- ровно столько, сколько было надо для победы. Он был настолько уверен в победе, что даже не вставлял ее в график движения своих войск, -- армия шла маршем так, как если бы противника вообще не было.
   Военное искусство Суворова было настолько совершенно, что постороннему взгляду это казалось невероятным, невозможным, навевало мысль о мистике -- вот же "счастье" привалило всегда побеждать. Суворова это глубоко задевало, и он горько шутил: "Сегодня -- счастье, завтра -- счастье. Помилуй бог, надобно же когда-нибудь и умение!"
   Вот главное слово -- уменье. Суворов стал Суворовым благодаря тому, что, с детства зная свое предназначение, везде и всегда впитывал знания, жизненный и военный опыт, чтобы это предназначение осуществить. Так мальчик, мечтавший о подвигах и запоем читавший труды Юлия Цезаря и маршала Тюренна, превратился в величайшего полководца России.
   Суворов родился 13 ноября 1730 года в Москве. Отец его, Василий Иванович, был послан царем Петром за границу учиться военно-инженерному делу и, вернувшись, стал известным специалистом по фортификации -- науки об укреплении и взятии городов и крепостей. Даже перевел на русский язык классическую книгу французского маршала де Вобана и позже учил по ней сына.
   Александр с детства мечтал быть офицером, изучал древнюю военную историю, жизнь известных полководцев. Но он был слишком хрупким и болезненным -- таких в военные не берут. Поэтому мальчик стал с редкостным упорством закалять себя -- обливаться холодной водой, ходить только в легкой одежде, в любую погоду скакать на коне, есть простую и здоровую пищу. В результате о его выносливости ходили легенды.
   Это общеизвестные факты. Но мало кто знает, что даже постоянные тренировки, сходные с умерщвлением плоти, не сделали Суворова богатырем. Немощь своего тела, как и последствия множества ранений, Александр Васильевич преодолевал силой духа. О том, с каким трудом ему давалась видимая неутомимость, чего стоило ему преодоление чрезмерных нагрузок и лишений военной службы, не знал никто из близких, даже любимая дочь. Лишь денщик, взятый Суворовым из крепостных крестьян, знал о хворях своего барина, лечил его от потертостей и обморожений, унимал кровь из открывшихся старых ран, приводил в состояние, годное к службе.
   И стремительные марши, совершавшиеся его армиями (в грязь, холод, по бездорожью), давались ему тяжелее, чем его солдатам и офицерам. Но Суворов, преодолевая свою физическую слабость, шел впереди и подбадривал уставших. В своем последнем, нечеловечески трудном швейцарском переходе через вершины Альп 69-летний Суворов уже умирал -- и только поэтому позволил везти себя на коне, а не месил снег вместе с солдатами.
   Как всех дворянских детей того времени, Александра еще 12-летним мальчиком записали в военную службу, конкретно в лейб-гвардии Семеновский полк. Пока же он учился на дому. Отец обучал сына арифметике, геометрии, тригонометрии, фортификации, артиллерии и иностранным языкам (а Василий Иванович знал шесть языков).
   В 18 лет, позже остальных недорослей, "явившийся из отпуска капрал Суворов" поселился в казармах Семеновского полка. Шесть лет Суворов исправно нес караульную службу при дворе, сопровождал выезды императрицы, перевозил дипломатическую почту (именно это входило в обязанности лейб-гвардейцев -- помимо участия в празднествах и балах двора, что считалось важным государственным и служебным делом).
   Суворов дослужился до сержанта, обтерся при дворе, но никакой военной школы за время службы в гвардии не получил. Лишь в 1754 году, в 24 года, получив офицерский чин поручика, был направлен в Ингерманландский полк.
   Казалось, исполнилась мечта о подвигах. Но к великому сожалению Суворова, прежние войны закончились, а новые не начинались. Суворов был направлен служить в Новгород на должность обер-провиантмейстера -- постигать оборотную сторону военного дела. Как оказалось, это был очень нужный опыт -- проводя ревизии военных провиантских и фуражных складов, он обнаружил бездну безобразий и воровства, но главное, в тонкостях усвоил значение организации снабжения армии.
   С началом Семилетней войны (1756-1763), которую Россия и Австрия вели против Пруссии, Суворов надеялся попасть на театр военных действий. Однако это тоже долго не удавалось -- война шла неудачно, много солдат погибало, и Суворова назначили заниматься формированием маршевых батальонов для отправки на фронт. Но к крупнейшему сражению войны при Кунерсдорфе он все-таки успел, добившись назначения дежурным офицером при командующем 1-й дивизией генерал-аншефе Ферморе.
   Вилим Христофорович Фермор, сын обрусевшего англичанина, был единственным командующим, не боявшимся сражаться с пруссаками на равных и даже побеждать их. Постоянно находясь в непосредственной близости к Фермору, Суворов многому у него научился. Недаром он говаривал: "У меня два отца -- Суворов и Фермор".
   И еще один русский полководец произвел сильнейшее впечатление на молодого Суворова -- 60-летний генерал-аншеф Петр Семенович Салтыков. Неприметный, седенький, небольшого роста, этот новый командующий русской армии, которого за глаза называли "курочкой", вовсе не казался человеком, способным заклевать "прусского орла".
   Тем не менее, именно Салтыков выиграл сражение при Кунерсдорфе. Верно расположив войска, подготовив резервы, объединив в один кулак артиллерию и, главное, предвидя, куда будет направлена знаменитая прусская "косая атака", Салтыков создал все слагаемые победы.
   В течение целого дня русская армия сдерживала яростные атаки пруссаков, а к вечеру начала контрнаступление. Первой пошла в атаку кавалерия, за ней в штыки ударила русская и австрийская пехота. Прусские пехотинцы попали в узкое место между холмами и не могли ни построиться, ни развернуться. Именно туда ударила русская артиллерия. Король Фридрих, уже понимая, что поражение неизбежно, метался под свирепым огнем и кричал: "Неужели ни одно ядро не поразит меня!".
   Участие в сражении в качестве дежурного офицера при штабе, в огне и дыму сражения передающего войскам приказы командующего, стало настоящей боевой школой для Суворова.
   Но война еще продолжалась. Суворову повезло: в 1761 году он впервые получил под свое командование сводный отряд легкой конницы -- гусар и казаков. Генерал-поручик Густав Берг, командир Суворова, успешно наступал в Силезии. Отряды легкой конницы в составе его корпуса выполняли разведывательные и партизанские задачи. Суворов участвовал во многих боях, но впервые отличился под крепостью Швейдниц. Его отряд донских казаков, вооруженных пиками, саблями и карабинами, трижды ходил в атаку на господствующую высоту, занял и удерживал ее несколько часов до прихода подкреплений. А затем контратаковал четыре полка прусских гусар, опрокинул, разбил и загнал их в лагерь. На этой захваченной суворовцами высоте генерал Берг поставил штаб-квартиру корпуса, откуда атаковал выходившую из лагеря кавалерию Фридриха.
   Надо сказать, что уже в первых боях Суворов действовал нестандартно. В те годы господствовала идея о победе благодаря максимально мощному ружейному огню. Войска противников (не только пехота, но и конница), вооруженные пистолетами и карабинами, строились в четкие порядки и медленно (чтобы не сбивать прицел) надвигались друг на друга.
   Вероятно, психологическое воздействие шагом наступающей и беспрерывно стреляющей массы войск было велико, но вот насколько это было результативно? Залп из весьма неточных мушкетов и еще более неточных пистолетов мог быть смертелен лишь в случае, если цель была велика и малоподвижна. То есть если противник действовал по тем же правилам и таким же строем шел в атаку.
   У Суворова же казаки атаковали на полном галопе, в рассыпном строю и врезались в гущу медленно двигавшейся прусской конницы с одними саблями. Оказалось, что огневой залп по стремительно движущейся цели был крайне неэффективен. Суворов хорошо помнил, что прусская кавалерия была расстреляна при Кунерсдорфе из пушек лишь потому, что двигалась медленно и скученно. Так была открыта новая тактика, противостоящая линейной, -- быстрота и натиск.
   Берг высоко оценил инициативность и смелость Суворова. В реляции командованию он писал: "Против неприятеля поступал с весьма отличной храбростью, быстр в рекогносцировке, отважен в бою и хладнокровен в опасности". Он поручил Суворову с его отрядом постоянно связывать противника боем, сковывать его маневры, наносить максимальный урон. И Суворов с удовольствием занялся партизанскими действиями.
   В одной из баталий близ Ренегвальда Суворов вновь убедился в правоте своей тактической новинки. Находясь на марше, его иррегулярный казачий отряд на выходе из леса вдруг увидел в нескольких шагах от себя весь прусский драгунский корпус. Силы были неравны даже для отчаянного Суворова. Он мгновенно принял решение проскакать перед фронтом неприятеля к ближайшей речушке, где находилась болотная переправа. Прусские тяжелые драгуны, обнажив палаши, устремились в погоню. Легкие конники Суворова перескочили переправу, пока прусские эскадроны медленно и осторожно проходили топкое место. Суворов приказал тотчас же развернуться и контратаковать.
   Вот что пишет о дальнейшем он сам: "Невозможно было время тратить; я велел ударить стремглав одному нашему эскадрону на саблях. Противник дал залп из карабинов. Ни один человек из наших не упал, а прусские пять эскадронов в мгновенье были опрокинуты, вырублены, потоптаны и перебежали через переправу назад".
   Несмотря на идеальное расстояние для стрельбы, русский отряд остался неуязвимым. И еще одно правило отметил для себя Суворов -- кто быстрее и энергичнее атакует, тот и побеждает. В дальнейшем это станет основой суворовской тактики.
   Война клонилась к нашей победе. Но тут в декабре 1761 года на престол взошел ярый поклонник прусского короля Петр III. Он заключил с Пруссией мир, а затем и союз против прежних союзников. Это было настоящим и полным предательством. Гвардия Петру III этого не простила, и меньше года спустя император был свергнут. На трон взошла Екатерина, в долгое правление которой и свершил свои главные победы Суворов.
  

Глава 31. Слагаемые суворовской стратегии

  
   Екатерина, лишь только взошла на престол, стала отбирать команду преданных ей людей. По рекомендации генерала Петра Румянцева Суворов был произведен ею в полковники Астраханского пехотного полка. Не кавалерийского, как мечтал Александр Васильевич, но с этим он легко смирился, понимая, что именно пехота была основой русской армии. Теперь Суворов поставил своей задачей проверить применительно к пехоте несколько уже имеющихся элементов создаваемой им системы тактико-стратегических идей и выработать новые. С ее помощью, считал Суворов, русская армия могла бы побеждать любого врага. Не меньше и не больше.
   Но Суворов понимал, что прежде чем побеждать врага, надо воспитать солдата-победителя. Наладить дело в Астраханском полку Суворов не успел -- через полгода его перевели в Суздальский мушкетерский полк. Это был старейший полк, воевавший еще под Полтавой, да и в последней войне отличившийся. За этот полк он и взялся со свойственной ему энергией. С 1763 года, за семь лет мирного времени, он сумел сделать Суздальский полк лучшим по организации и боевой выучке в России.
   В те времена солдаты рекрутировались из крестьян и служили 25 лет. А значит, практически безвозвратно отрывались от своего социального слоя и входили в иное, воинское сословие. Став членом этого сословия, крестьянин становился лично свободным от крепостной зависимости. Длительный срок службы искупался тем, что солдат всегда был сыт и одет, получал жалованье, пусть и небольшое. Солдат имел право жениться, мог, при четком выполнении своих обязанностей, продвинуться по службе вплоть до офицерских чинов. Сын солдата имел привилегию ускоренного производства в офицеры. Таким образом, армия давала не только чувство надежности и защищенности -- она становилась новой семьей солдата.
   Для своего Суздальского полка Суворов сам написал "Полковое учреждение" -- устав службы, где было подробно прописано всё необходимое, чтобы из рекрута, неграмотного крестьянского парня, сделать настоящего солдата, который "всегда опрятен, приборен, смел и поворотлив".
   Но главной задачей, конечно, было обучение солдата воинскому делу. В суворовском полку оно велось регулярно. Три раза в неделю шли экзерциции (тренировки) приемов быстрого заряжания винтовок, ускоренных маршей, штыкового боя. "В то время как во всей армии на стрельбу отпускалось по три патрона в год на человека, -- пишет военный историк А.Керсновский, -- в одном полку отпускалось не три, а тридцать. Нужно ли говорить, что это был Суздальский полк полковника Суворова?"
   Летом 1765 года суздальцам, как лучшему полку армии, было приказано явиться на "потешные маневры" в духе Петра I -- сразиться с лейб-гвардии Измайловским полком. За учениями наблюдала сама императрица. По итогам учений единственным из обер-офицеров был отмечен Суворов, который "с пехотой и артиллерией произвел наступательное движение, занимая высоты одну за другой".
   Суворов в своем обучении солдата шел вслед за Румянцевым, Паниным, Салтыковым и другими лучшими военными умами России. Так постепенно строилась победоносная армия, которая очень скоро повергла в полную растерянность западных современников. Они не могли понять, как "варварская" страна, темная, нищая, погрязшая в крепостничестве, смогла в Семилетнюю войну разгромить величайшего военного гения Фридриха Великого, а затем и самые передовые в военном отношении войска революционной Франции?
   Объяснение было найдено, и оно потом повторялось из раза в раз всеми -- от западных историков до Наполеона с Гитлером. Русские "варвары", оказывается, били противников благодаря своей примитивности.
   Даже Фридрих Энгельс в своих военно-исторических заметках не смог отойти от этого шаблона. Он писал, что в ту эпоху победа достигалась наступлением пехотных масс, действовавших сомкнутым строем. А русский солдат, мол, и воспитан был так, чтобы держаться вместе со всей общиной, где главное -- взаимная ответственность товарищей друг за друга, krugovaya poruka. Поэтому, писал он, "объединенные в массы батальоны русских почти невозможно разорвать; чем серьезнее опасность, тем плотнее они смыкаются в компактное целое".
   Никто не отрицает высокого коллективизма, присущего русской армии. Но не на одном же коллективизме она строилась. Ведь, при этой логике, еще сложнее было бы "разорвать" массы турецких янычар, которые вообще с детства воспитывались вместе, питаясь из одного котла. Их "взаимная ответственность" друг за друга была гораздо выше, чем у русских крестьян, однако румянцевские и суворовские полки били янычар так же, как и пруссаков.
   Западному сознанию трудно было признать, что дело заключалось в лучшей организации и боевой выучке русского войска, в высокой нравственности и превосходстве его духа.
   Мы уже писали, что в 1768 году польские магнаты-католики начали гонения против диссидентов (инакомыслящих), проживающих главным образом на землях бывшего Великого княжества Литовского. Это было население белорусских и украинских земель, отошедшее к Польше по условиям Люблинской унии 1569 года, -- в основном русское и православное.
   Россия ввела войска для защиты единоверцев. В ответ польские магнаты (конфедераты) объявили своего короля Станислава Августа низложенным и призвали к борьбе против официальной власти и русских. Гордая шляхта не могла стерпеть, что ей не позволяли грабить и резать диссидентов так, как ей хотелось!
   Началось формирование католических отрядов. Однако понимая, что против регулярной русской армии, пусть и немногочисленной (менее 10 тысяч), им не выстоять, конфедераты "отдались под покровительство" султана, объявив районы своих партизанских действий турецким протекторатом.
   Оттоманская Порта, подстрекаемая Францией, тут же объявила войну России. К началу 1769 года она собрала огромные силы, до 400 тысяч человек, в районе Хотина (крепость на границе Речи Посполитой и нынешней Молдавии, которая тогда была под турецкой властью).
   Начиналась настоящая, серьезная война, куда Суворов страстно рвался. Но, к его огорчению, Суздальский полк был отправлен в Польшу.
   К 1769 году у конфедератов собралась достаточно большая армия -- до 8 тысяч человек. Суворов получил под свое начало еще два полка, Смоленский и Нижегородский, и после двух месяцев интенсивных тренировок (боевого слаживания) двинулся к Варшаве. Там он оставил полки охранять столицу, а сам с небольшим отрядом отправился искать конфедератов в Люблинский район.
   Ни Суворов, ни действовавший в соседнем районе Карл фон Ренне, пишет историк А. Богданов, не относились всерьез к шляхетским отрядам. Ренне посылал один эскадрон каргопольского драгунского полка против тысячи польских всадников, Суворов с тремя сотнями суздальцев пошел в бой под Орехово против 2,5 тысяч польских драгун Пулавского -- и был уверен в своем превосходстве.
   Доблесть польской кавалерии осталась в прошлом -- знаменитые "крылатые" гусары попытались атаковать небольшой русский отряд, но русские неожиданно для них атаковали сами, с трех сторон, штыком и саблей. Пушкари поддержали атаку огнем, но главный удар по кавалерии наносила пехота! "В сражении, -- писал Суворов в донесении, -- поскольку людей у меня весьма мало, не велел никому давать пардону. Таким образом, не знаю двести, не знаю триста, перерублено, переколото и перестреляно".
   В апреле 1770 года суворовский отряд в сотню человек с одной пушкой по весенней распутице гонялся за постоянно ускользавшими мятежниками, пока не настиг у местечка Сандомир отряд полковника Мощинского в 1 тысячу сабель и с 6 пушками. Развернувшись из походной колонны в линию, суворовцы тотчас атаковали. 24 человека конных егерей прорвали строй поляков и вышли им в тыл. 18 гренадеров ударили в центр польской линии. Польская артиллерия открыла огонь, но была тут же сметена штыковым ударом двух десятков суздальцев. К атаке на врага подключились оставшиеся драгуны и казаки и полностью расстроили польский строй. Правда, Мощинский, как с уважением пишет в донесении Суворов, "после первой атаки будучи выбит, в поле строил своих против нашей кавалерии еще три раза". Но русские им построиться не дали, и поляки, окончательно пав духом, бежали.
   Победа была сокрушительной -- до 500 убитых панов при 10 раненых русских. "Пленных почти нет, -- грустно замечает Суворов в донесении в Главную армию. -- Гусары и казаки их очень хорошо стояли и все почти пропали, а как в плен брать? С одной стороны, не сдаются, а с другой, сами изволите знать число наше и их".
   Позже подобные поражения в национальном сознании поляков трансформировались в мифы, изображающие Суворова кровавым чудовищем. Но в бою, при малочисленности русских, брать в плен было невозможно. А оставлять за спиной врага -- значило рисковать потерей собственных солдат. Другое дело -- при преследовании после боя, здесь русские старались брать в плен. Но опять же, только если могли догнать бегущих панов, которые на отличных конях легко уходили от тяжелых суворовских драгун.
   К лету 1771 года Люблин, а затем вся Великопольша была освобождена от шляхетских партизанских отрядов. Зато новое восстание вспыхнуло в Литве, где к конфедерации примкнул коронный гетман Огинский.
   Узнав об этом, Суворов по собственной инициативе устремился в Литву. Он нарушил субординацию, не подчинился приказу, но сделал это, потому что не хотел повторения польской ситуации. Суворов считал, что быстрый разгром воинства Огинского не даст расползтись партизанскому движению по всей Литве.
   11 сентября Суворов получил данные разведки, что отряд Огинского в 4 тысячи человек движется к местечку Столовичи. Туда он и поспешил, имея вместе с конницей отряд в 820 человек и 5 пушек. Всю ночь войско шло поспешным маршем, к рассвету выстроилось для атаки. Первый же стремительный удар заставил бежать большую часть поляков и литовцев. Русские преследовали их. Но около 300 пехотинцев и 500 кавалеристов мятежников остановились и вновь изготовились к обороне. Суворов смог собрать 70 кирасир и ударил по противнику. "Немедля был сделан малым числом на тот фронт наипресильнейший удар... от которого пресильнейшего удара та возмутительская конница обратилась вся в бег", -- пишет Суворов.
   Гетман Огинский был, конечно, талантливым композитором, но не полководцем, да еще способным сражаться с Суворовым. У русских убыло около ста человек, но восстание в Литве было подавлено, не начавшись.
   Возможно, у читателя создалось впечатление (как и у современников Суворова), что все эти победы давались Александру Васильевичу легко, в особенности, судя по непринужденному стилю его донесений. На самом деле, в те годы он еще не знал, чем обернется для него каждый бой -- победой или поражением. Вот что он писал в Главную армию генералу Кречетникову о победе под Столовичами: "Простительно, если Ваше превосходительство по первому слуху этому сомневаться будете, ибо я сам сомневаюсь. Только правда".
   Польская кампания обогатила систему Суворова еще несколькими правилами. Прежде всего, во главу угла ставилась "смелая нападательная тактика". Только нападение, причем как можно более скорое! В своем полку, а позже в бригаде, дивизии и армии, Суворов запретил употреблять слово оборона, которое "доказывает слабость и наводит робость".
   Далее, для наступления он выделил специально обученное подразделение стрелков-егерей, которое и должно было поддерживать пехоту ружейным огнем. Стреляли только егеря, для пехоты же главным средством боя становился штык. Потому что перезаряжание и стрельба из тогдашнего оружия замедляли атаку. Даже кавалерия не должна была стрелять без крайней необходимости, а мчаться в бой, выставив вперед палаши -- род тяжелой прямой сабли.
   И еще одно -- Суворов принципиальным условием победы считал фактор времени. Отсюда стремительные, непостижимые для врага марши, совершаемые его войсками. Недаром в Польше он получил прозвище "Генерал Вперед".
  

Глава 32. Опыт строгой войны

  
   Борьба с польскими шляхтичами, пусть и обогатившая суворовскую систему несколькими новыми правилами, не была, по мнению Александра Васильевича, настоящей, "строгой" войной. Чтобы доказать эффективность системы, ее надо было проверить в сражениях не с партизанами, а с серьезным врагом -- с армией Оттоманской Порты. На эту войну с начала 1770-х годов и рвался Суворов.
   Турецкая армия того времени могла дать фору и европейцам, и русским. Османы завоевали не только Ближний Восток и Северную Африку, они расширили свою территорию в Европе до самой Вены (да и ее чуть не взяли). Турецкие боевые корабли, артиллерия, ручное огнестрельное и холодное оружие по качеству превосходили произведенное в Европе. Вся Европа начинала трястись, лишь заслышав о сборах в поход турецкой армии.
   Однако постоянно терпевшие от них поражение европейцы, тем не менее, отзывались о турецкой армии с пренебрежением, ее организацию считали "дикой и азиатской", а тактику "отсталой". Тогда почему же они проигрывали? Якобы лишь потому, что численность турок была "безмерной", а их фанатизм -- "безумным".
   Поразительно это европейское самомнение! Кстати, точно так же они стали говорить и о русской армии (сначала румянцевской, а потом суворовской), когда она стала побеждать турецкую -- мол, это одна азиатчина задавила массой другую азиатчину. Через два века то же провозгласили и о Великой Отечественной войне -- дескать, Гитлера победили бессчетные "большевистские орды" с их "презрением к смерти".
   Суворов сумел опровергнуть этот штамп, поскольку побеждал принципиально меньшим числом. Правда, лишь при жизни. После его смерти самоуспокоительная европейская ложь снова возобладала.
   В начале 1773 года Суворов прибыл из Польши в Петербург, где получил генеральское звание, благополучно избежал военного суда за самоуправную победу в Литве и 4 апреля выехал в Первую армию к Румянцеву.
   Но ему опять не повезло -- именно тогда с турками было заключено перемирие.
   Шли долгие, бесплодные переговоры, и Румянцев понимал, что одной дипломатией мира не добиться -- нужна решительная военная победа. Он стал готовить генеральное наступление. Суворову досталась задача -- у молдавского городка Туртукай отвлекать внимание турок от направления главного удара.
   Туртукайская крепость с 4-тысячным гарнизоном находилась на другой стороне Дуная и была очень основательно укреплена. "У них в Туртукае рытвины, дома, пушечки", -- шутливо писал Суворов домой, чтобы не волновать родных. Потому что он не собирался "отвлекать внимание" -- он собирался без обиняков штурмовать крепость.
   В ночь на 9 мая Суворов с небольшим отрядом провел разведку боем. Выяснилось, что перед крепостью располагались еще три укрепленные линии обороны. По результатам разведки Суворов решил нанести концентрированный удар на узком участке, как сказали бы сегодня, "из всех сил и средств".
   Здесь снова приходится изумиться тому, как прибывший в Ахтырский полк всего за 4 дня до штурма Суворов сумел внушить свои принципы военного искусства подчиненным ему офицерам. Ведь эти принципы были им прежде неведомы, да и шли вразрез с существующими уставами.
   До Суворова система управления войсками строилась на том, что командир подразделения во время боя регулярно получал приказы от своего начальника -- что делать дальше? Получил приказ -- действуй дальше, не получил -- жди. Понятно, что оглядка на приказ "сверху" тормозила инициативу офицеров, не позволяя им принимать собственные решения.
   Суворов же требовал от них в быстро меняющейся обстановке боя действовать по собственному разумению, поддерживать друг друга в атаке, видеть общую картину боя и мгновенно определять слабые и сильные места обороны противника. Удивительно, но офицеры Ахтырского полка в ходе штурма Туртукая сумели в точности воплотить установки Суворова.
   План атаки был прост -- форсировать реку, невзирая на огонь противника, ударить двумя колоннами пехоты, горы и овраги "перелететь", турецкие линии обороны уничтожать по частям, одну за другой. Приказ Суворова перед наступлением гласил: "Атака будет ночью, с храбростью и фурией (яростью) российских солдат! Турецкие обыкновенные набеги (контратаки) отбивать по обыкновенному наступательно! Остальное зависит от обстоятельств, разума и искусства, храбрости и твердости господ командующих".
   Турок было в восемь раз больше русских -- но уже утром, после короткого ночного боя, туртукайская крепость со всеми строениями, батареями и складами догорала. Русские потеряли 26 человек, их похоронили с воинскими почестями. Сам Суворов был контужен, атакуя батарею "на превеликой крутизне", но до конца командовал сражением. За "храброе и мужественное дело под Туртукаем" императрица наградила Суворова орденом Георгия Победоносца.
   В туртукайском сражении родилось еще одно новшество суворовской тактики -- атака не каре, а колоннами. Строй каре уже активно использовался Румянцевым в битвах с турками (которые, кстати, тоже сражались в каре), а вот строй колоннами обычно использовался лишь в походе. Но для суворовских задач -- скорого и мощного штыкового удара пехоты -- колонна подходила лучше. Впрочем, при необходимости, колонна всегда могла развернуться в каре или в линию -- в зависимости от ситуации. Понятно, что для таких перестроений в ходе боя солдаты должны были обладать блестящей выучкой. Интересно, что это суворовское изобретение позднейшие военные историки приписали генералам революционной армии Франции.
   В общем ходе войны Туртукай оказался всего лишь ярким эпизодом, а генерального русского наступления не получилось. Армия отступала за Дунай, а Суворову опять пришлось выполнять спецзадание -- оборонять стратегический пост у местечка Гирсово, последний на турецкой стороне реки. Причем не просто оборонять -- пока русская армия со всеми обозами медленно переправлялась на русскую сторону Дуная, он должен был притянуть к Гирсову как можно большие турецкие силы. Для двух пехотных полков с приданными запорожскими казаками -- задача крайне опасная, практически смертельная.
   Главнокомандующий Румянцев писал Суворову: "Делами вы себя довольно прославили... посему не имею нужды предписывать вам подробные правила... И на искусство ваше, весьма известное, довольствуюсь я возложить сохранение и оборону сего нужного поста...".
   С одной стороны, Суворову была предоставлена полная инициатива действий, вплоть до того, чтобы отдельными "поисками" выманивать турок на себя, с другой стороны, генерал Вперед вынужден был засесть в оборону, которую он ненавидел всем своим существом.
   Что ж, Суворов и оборону превратил в наступление. Для начала он, вспомнив уроки отца по фортификации, в кратчайший срок отремонтировал крепость, построил несколько полевых укреплений -- фельдшанцев, на которых была размещена артиллерия, контролировавшая перекрестным огнем всю прилегающую местность. Затем скрытно подготовил "засадный полк" -- на небольшом лесистом островке, построив к нему понтонный мост, разместил присланные Румянцевым еще два пехотных полка и три эскадрона венгерских гусар. Казаки же получили задачу разыскивать турок в степи, для чего рыскали в десятках километров от крепости.
   3 сентября 1773 года казачьи разъезды "подманили" турецкое войско силами в 6 тысяч конницы и 4 тысячи пехоты, которое подошло к Гирсову и выстроилось для атаки. Соотношение сил было один к пяти не в пользу Суворова.
   Турки пошли в наступление красивым европейским строем -- в три линии, посредине -- пехота, по флангам -- конница и пушки. Залпы следовали один за другим. Русские в ответ не стреляли. Лишь когда турки бросились атаковать укрепления, ударили из мушкетов, а артиллерия -- картечью.
   Турки, не выдержав огня, откатились и стали строиться для повторной атаки. Вот тут и ударили русские. Резервные полки, проскакав по мосту, сходу врезались во фланги турецкой армии, а венгерские гусары, обойдя турецкие позиции по лощине, ударили им в тыл. С фронта же пошла в штыки пехота. Через ее головы палили по туркам пушки, выкаченные удалыми пушкарями на возвышенное место. Охваченные с флангов турецкие полки были полностью расстроены, их командиры уже не могли управлять боем. Конница бросилась врассыпную, а пехота, проклиная навязанный ей европейский строй, пыталась угнаться за ней.
   "Победа была совершенная", -- вспоминал позднее Суворов. Неприятель был гоним до 30 верст, пехоту свою оставляя за собою острию меча". Турки потеряли более 2 тысяч человек, у русских было убито 10 и 167 человек ранено. Суворов за Гирсово получил чин генерал-поручика.
   Последнее сражение войны тоже досталось на долю Суворова. Через 10 месяцев после Гирсова, в мае 1774 года, Суворов получил в подчинение 8-тысячный корпус и приказ -- соединившись с корпусом генерал-поручика Каменского, двигаться на турецкую крепость Шумлу.
   Сражение у Козлуджи, вынудившее турок подписать мир, описано во многих исторических сочинениях. Одни историки считают его образцовым, истинно суворовским, другие -- умаляют заслуги Суворова на том основании, что командовал объединенными силами Каменский. Это очень странно, учитывая то, что Каменский принимал участие лишь в начале битвы, а дальнейших событий даже не видел, описывая их со слов очевидцев.
   Диспозиция сражения выглядела так. Оба русских корпуса, двигаясь к Шумле, соединились у деревушки Юшемли. На пути находился густой Делиорманский лес, за ним -- Козлуджа. Сквозь лес проходила единственная то ли узкая дорога, то ли широкая тропа. Утром 9 июня Суворов и Каменский с казаками и кавалерийским авангардом выехали на разведку. Подъехав к лесу, они наткнулись на отряд турок, по-видимому, тоже проводивших разведку местности. Казаки бросились на турецкий отряд, тот стал отступать. Но когда русские проскакали через лес, оказалось, что там выстроилась вся турецкая армия числом около 40 тысяч человек (25 тысяч пехоты, включая янычар, и 15 тысяч конницы) во главе с главнокомандующим Резак-эфенди.
   Казаки повернули назад, турки преследовали их. Свалка и неразбериха на узкой лесной дороге были таковы, что отступавшие казаки расстроили русские пикинерный и гусарский эскадроны, охранявшие выход из леса. Однако тут в дело вступила пехота в составе трех батальонов, подошедшая из русского лагеря. Пока Каменский разбирался с кавалерией, упорядочивая их строй, Суворов с пехотными батальонами отбил нападение янычар и, как только турки отступили, рванулся в атаку.
   Вот так и получилось, что формально Каменский "руководил сражением", не входя в соприкосновение с противником, а реально воевал Суворов. Взяв инициативу в свои руки, он во главе трех батальонов ударил на турок.
   С боем прорвавшись сквозь лесную дорогу, пехота выстроилась в линию, дождалась с трудом продравшуюся через лес артиллерию и перешла в наступление. Первым делом русские заняли высоты у Козлуджи, отбив стоявшие там турецкие пушки. Развернув их в сторону турецкого лагеря, артиллеристы с высот в течение трех часов вели обстрел, а затем пехота, как водится, ударила в штыки. Вперед с гиканьем помчалась подошедшая конница. Не выдержав общего удара, турки побежали. В ужасе и панике они убивали друг друга, сражаясь за лошадей для бегства. Командующий, он же великий визирь Абдул-Резак, пытался их остановить, вздымая Коран, но тщетно.
   В момент сражения Суворов еще не знал, что разгромил последний, с трудом собранный 40-тысячный турецкий корпус. Притом что убитых было крайне мало (около 500 человек), корпус как воинское подразделение перестал существовать, а с ним была закончена и вся война. Турция согласилась на мир -- Абдул-Резак хорошо запомнил, как его чуть не убили собственные солдаты и не захотел повторения этого опыта.
   В этой битве Суворов впервые на практике применил новый элемент своей системы -- предпобеждение. Он не дал турецким командирам развернуть войска, разгромив их прежде, чем они смогли пустить в ход оружие.
   Это был уже не тактический, а стратегический принцип -- вместо затяжной кровавой битвы с неопределенным исходом сломить дух противника и не дать ему вообще вступить в сражение. С этих пор Александр Васильевич старался вообще не доводить дело до генерального сражения, а "предпобеждать".
  

Глава 33. Феномен Суворова

  
   Описанный период жизни и воинской деятельности Суворова в каком-то смысле можно считать подготовительным, поскольку главные и самые выдающиеся его победы впереди. Тем не менее сейчас, как нам кажется, целесообразно осмыслить описанный этап деятельности Суворова, обсудить его итоги и результаты и только после этого переходить к рассказу о новых военных достижениях великого полководца.
   К тому моменту деятельности Суворова, на котором мы остановились, то есть к 1774 году, суворовская доктрина уже окончательно сложилась. Более того, Суворов уже открыл и освоил общие законы войны. И главное -- состоялось осознание Суворовым своего предназначения, своей миссии в качестве полководца и военного мыслителя.
   Ко времени сражения у Козлуджи Александру Васильевичу исполнилось 44 года. О нем идет слава как об удачливом, но чудаковатом полководце, и лишь наиболее проницательные люди, такие как Румянцев, Потемкин и сама Екатерина понимают, что Суворов уже фактически перевернул представление своей эпохи и о русской армии, и о военном деле вообще.
   В чем же заключается его система? Два ее основных слагаемых -- это суворовская тактика и суворовская система воспитания солдат.
   Тактика, как мы уже говорили, была для своего времени невиданной, но неизменно эффективной. В ее основе были: предельно быстрые перемещения войск к месту сражения (быстрота); точное знание всех слабых сторон противника (разведка, т. е. глазомер); творческий, а не по уставу, план сражения; решительное, невзирая ни на какие трудности и опасности, его исполнение (натиск) и, наконец, настойчивое и последовательное преследование разбитого противника.
   Для такой тактики потребовалось создание новых форм организации войск -- отсюда зарекомендовавшая себя атака в форме пехотных каре либо колонн, прежде всего, в штыки. Затем умелое маневрирование артиллерийским огнем (в основе -- для поддержки атаки пехоты, при необходимости -- сосредоточение для прорыва обороны противника), новые, активно наступательные виды атак кавалерии, выделение специальных подразделений метких стрелков-егерей, действующих то рассыпным строем, то сконцентрированных на нужном направлении, и многое другое.
   Вторым слагаемым была система воспитания войск, и она также была революционной. Можно быть уверенным, что без солдата, воспитанного по-суворовски, не могла быть воплощена и суворовская тактика.
   Любой воспитатель всегда исходит из того, каким именно человеческим материалом он располагает. И преобразует этот материал, исходя из его свойств, отдавая себе отчет в том, что тут не бывает ни одних плюсов, ни одних минусов. Суворов в виде человеческого материала располагал представителями современного ему русского православного крестьянства. Не только понимая умом, но и будучи в сердечном плане созвучным такому человеческому материалу, Суворов построил военное воспитание на нескольких главных принципах.
   Во-первых, солдат должен понимать не только то, какие воинские артикулы он выполняет (развертывание подразделения из походного порядка, его перестроения и т. д.), но и зачем он их выполняет. Благодаря такому пониманию суворовские солдаты в бою не ждали команд о перестроении, а сами, без всякого приказа, восстанавливали строй. И на врага вновь надвигалась сплоченная сила батальона, который, казалось, только что был рассеян. Думается, это производило сильнейшее впечатление на врага.
   Во-вторых, солдата обучали так, чтобы ни одно из возможных событий реального боя не было для него неожиданным. Пехотные батальоны подвергали учебным атакам конницы с фронта, с флангов, с тыла, артиллерийским обстрелам холостыми зарядами, они штурмовали любые фортификационные укрепления, преодолевали всевозможные естественные преграды, -- и не только под огнем условного противника, но и в любую погоду, днем и ночью. Точно так же тренировали конницу и артиллерию -- и в итоге каждый солдат знал, что ни в каком сражении он не столкнется с ситуацией, которую бы не осваивал во время воинских учений.
   В-третьих, всячески избегали упражнений, которые позволяли бы солдату даже думать об отступлении, и, наоборот, максимально практиковались те упражнения, которые развивали в солдатах упорство, бесстрашие, решимость, находчивость, готовность к активному наступлению. Недаром Суворов запретил даже упоминать слово "отступление", а оборону считал лишь этапом, предшествующим наступлению.
   Врожденные моральные качества русского солдата вполне согласовывались с этими суворовскими базовыми принципами. Терпение и способность переносить огромные тяготы помогали ему в ходе тяжелейших "суворовских переходов", а сама битва была чем-то сродни крестьянскому труду -- пахоте или жатве. Вошедшая же в поговорки смекалка, быстрая сообразительность русского солдата позволяли ему уверенно ориентироваться в мгновенно меняющихся условиях боя.
   Наконец, главное, чему обучал Суворов, -- чтобы солдат как можно меньше боялся смерти, шел вперед, несмотря ни на что. Злопыхатели делают из этого странный вывод, что он пытался искоренить инстинкт самосохранения. Это, конечно, глупость. Инстинкт самосохранения искоренить невозможно. А вот задействовать его можно по-разному. На любую опасность человек инстинктивно реагирует либо наступательно, то есть идя ей навстречу, либо убегая от опасности, либо впадая в паралич. Суворов убедительно доказывал солдатам, что лучший способ реагировать на опасность -- наступательный. Что уцелеть можно с наибольшей вероятностью именно в этом случае. И что оборонительная застылость или бегство не спасают от опасности, а, наоборот, усугубляют ее.
   Становится понятно, как вытекает из такого подхода то предпочтение к штыковому бою, которое воспитывал в солдатах Суворов. Дело вовсе не в воспитании жажды убийства (в чем также упрекали Суворова, ибо штык в умелых руках -- оружие страшное, практически без исключения смертельное). Дело в необходимости проявить ту предельную человеческую наступательность, которая как раз и является стихией штыкового боя. Об этом, кстати, много сказано в русской и советской литературе. Семен Гудзенко, например, писал, что в штыковой наступательный бой ведет солдат, в том числе, и чрезмерная мучительность выжидания. "Мы не в силах больше ждать", -- писал он, считая именно это состояние преддверием штыковой атаки. Суворов исходил из подобного понимания механизмов человеческой психики, которые можно и должно использовать для штыковой атаки и победы.
   Понятно, что в результате такого воспитания суворовская армия "отличалась духом такого высокого упорства, что в самых отчаянных положениях не только не падала духом, но не допускала даже мысли, что может не победить врага", -- пишет М. Драгомиров.
   Наконец, помимо тактики и воспитания солдат, была и еще одна составляющая, без которой не объяснить железной закономерности суворовских побед -- мы говорим о невероятном влиянии самой личности Суворова.
   Современники многократно говорят об этом его качестве, правда, в большинстве случаев с недоумением и даже с осуждением -- да, мол, снискал к себе безграничную любовь простых солдат, но чем? Своими чудачествами, выходками, тем, что прыгал через стулья и кричал петухом. О чудачествах Суворова мы еще скажем, но вот с безграничной любовью надо разобраться сейчас. Наиболее близкий современный термин для такого качества был бы "харизма", иначе говоря, "высокий авторитет исключительно одаренной личности, способной почти гипнотически действовать на людей".
   Но мало сказать "харизма Суворова", надо понять, в чем именно она заключалась. На мой взгляд, главное, из-за чего солдаты считали Суворова чуть ли не высшим существом и шли за ним в кромешный ад сражения, было в том, что для него не было ничего невозможного. Для него не было тайн в военном деле, он насквозь видел все слабости противника, его воля была непоколебима, его военная система не давала сбоев. А поскольку он сам внутренне был абсолютно убежден в победе и верил в своих солдат, то и они верили ему безгранично. В своей знаменитой картине "Переход Суворова через Альпы" Суриков, как мне кажется, уловил и выразил именно это -- преодоление невозможного самим Суворовым и верившими в него солдатами. Они съезжают с крутизны, возможно, в пропасть, улыбаясь и глядя на своего обожаемого полководца!
   Перейдем теперь к описанию дальнейшей деятельности Александра Васильевича.
   Русско-турецкая война закончилась подписанием Кючук-Кайнарджийского мира (которым Османская империя осталась недовольна и стремилась пересмотреть), а Суворов заработал себе, кроме долго мучившей его лихорадки, славу генерала, решившего в последнем сражении участь всей компании.
   В августе того же 1774 года его срочно отзывают из Молдавии по высочайшему повелению с заданием взять в плен Емельяна Пугачева, восстание под руководством которого полыхало в Поволжье. Опасность считалась настолько серьезной, что от "набега разбойника" начали укреплять Москву -- по приезде на Ивановской площади Суворов увидел пушки. Говорили даже, что императрица лично намерена возглавить оборону города.
   Генерал Панин, командовавший правительственными войсками, боровшимися с восстанием, смог выделить Суворову всего 50 человек, с которыми ему надо было прорваться через бунтовавшие поволжские уезды. "Но с какой опасностью бесчеловечной и бесчестной смерти! Сумасбродные толпы везде шатались; на дороге множество от них тирански умерщвленных", -- вспоминал позднее Суворов. Пока Суворов пробирался к Казани, крестьянская армия была разгромлена правительственными силами, а сам Пугачев бежал в уральские степи. Суворов бросился в погоню, за девять дней проскакав по его следам 600 верст и догнав Пугачева у Большого Узеня. Но там все свершилось без участия Суворова -- уральские казаки сами связали Пугачева и сдали властям.
   Подобные обстоятельства противоречат всему тому, что говорилось неоднократно о беспощадности подавления Суворовым крестьянского восстания Пугачева. Никакой беспощадности не было хотя бы потому, что в этом не было необходимости. Порученный ему захват Пугачева Суворов осуществил без всяких репрессий. А все дальнейшее, включая и целыми верстами тянувшие вдоль дорог виселицы, переименование местности Яик в Урал (чтобы памяти не осталось), запрет даже упоминать о смуте -- осуществляли Екатерина и правительство, а не Александр Васильевич.
   Более того, Суворов затем почти год обеспечивал умиротворение огромной территории, где происходило восстание, и действовал максимально мягко, "сам не чинил, ниже чинить повелевал ни малейшей казни... Моими политическими распоряжениями буйства башкир и иных без кровопролития прекращены".
  

Глава 34. Крымская эпопея Суворова

  
   В промежутке между двумя русско-турецкими войнами (а он составил 13 лет -- с 1774 по 1787 годы) главной заботой России стало решение крымского вопроса. Он был в ту эпоху почти так же запутан, как мифологический Гордиев узел. Узел можно было либо разрубить, т. е. прямо присоединить Крым с риском вновь ввязаться в войну с Турцией, либо долго распутывать, договариваясь о взаимных уступках и не будучи уверенным в конечном результате. Оба решения предполагали значительные издержки.
   Геополитическое значение Крыма, как известно, заключается в том, что он контролирует проход из Черного моря через Средиземное в Мировой океан. Благодаря своему стратегическому положению Крым с древних времен манил к себе и греков, строивших там свои города-колонии, и византийцев, и генуэзцев, и антов (предков древних русов), и хазар. К XVIII веку хозяином полуострова было Крымское ханство -- последний осколок распавшейся Золотой орды и активный союзник Турции.
   Россия имела к Крымскому ханству особый счет. Крымчаки сотни лет регулярно грабили пограничные русские земли, доходя даже до Москвы. Русские цари от Ивана Грозного до Петра Великого решить татарскую проблему не смогли. Даже в правление Екатерины набеги продолжались -- так, в 1769 году крымские татары опустошили Новороссию, сожгли около 150 деревень, увели в плен свыше 20 тысяч жителей.
   Практически все войны с Турцией Россия вела из-за Крыма, т. е. из-за выхода в Черное море. Победа в последней войне 1768-1774 гг., закрепленная в Кючук-Кайнарджийском договоре, казалось, давала все шансы окончательно взять полуостров под свой контроль. Но и османы, несмотря на поражение, упорно пытались вернуть себе этот важный геополитический плацдарм. Полномасштабной войны обе стороны не хотели, поэтому воевали друг с другом локально -- в форме диверсионных и десантных операций. Так продолжалось весь 1775 год.
   В 1776 году Турция провела в Крыму акцию "мягкой силы", поставив ханом своего ставленника Девлет-Гирея. Его сторонники, подстрекаемые турками, тотчас подняли волнения против России. Необходимо было срочно что-то предпринять.
   В этот переломный момент императрица и Потемкин привлекли к разрешению крымской ситуации Суворова.
   Суворов умел быть не только победоносным полководцем, но и политиком, способным использовать невоенные методы. Это подтверждали его успехи в "успокоении" недружественных народностей -- совсем недавно он без жестокостей смог усмирить кавказских горцев и кочевые племена ногайцев.
   Итак, в ноябре 1776 года Суворов получил под командование все русские войска на полуострове. Лишь только бунтовавшие сторонники протурецкого хана узнали, что теперь Крымским экспедиционным корпусом командует Суворов, волнения прекратились. "В проходе через селения обыватели были к войскам благосклонны и ласковы", -- доносил Александр Васильевич в столицу. Еще бы -- крымчаки хорошо знали, что бывает с теми, кто дерзает воевать с Суворовым.
   Проходя с войсками по полуострову, Суворов заодно лишил турок последней военной базы в Крыму -- он послал в крепость Кафа (нынешняя Феодосия) один полк с ультиматумом о выводе войск. Полковник, перед которым была поставлена эта задача, рассудил, что полка для этого будет много, и направил в Кафу две роты. Турецкий гарнизон, узнав о приближении русских, бросил всё, спешно погрузился на суда и отплыл на родину. Так Кафа, которую османы укрепляли 300 лет, была взята без единого выстрела.
   Суворов считал необходимым присоединить полуостров к России, о чем неоднократно писал в Петербург. И не только из-за военно-стратегической значимости Крыма, но и потому, что в случае присоединения прекратятся извечные татарские набеги на Россию. Кроме того, Россия как защитница христианства была обязана помочь христианскому населению Крыма, которое находилось фактически на положении рабов у местной татарской знати.
   Предложение о переселении крымских христиан на земли юга России обсуждалось правительством уже давно. Поскольку татары работой гнушались, то именно христиане торговали, занимались садоводством и земледелием. Вывод трудолюбивого христианского населения подорвал бы экономику рабовладельческого Крыма, а России позволил бы заселить и освоить благодатные южные земли. Присоединять Крым императрица пока опасалась, а вот переселение крымских греков, армян, сербов, грузин, валахов назрело -- эта задача была возложена на Суворова.
   Эта мирная операция стоила Александру Васильевичу едва ли не больших нервов и сил, чем самое масштабное сражение. Описывать ее подробно нет возможности, скажем только -- несмотря на огромные организационные трудности, всё, что зависело от Суворова, было сделано -- к сентябрю 1778 года более 30 тысяч христиан были выведены из Крыма. Дальнейший путь переселенцев был тяжек -- им пришлось идти почти два года со своим скарбом и домашней скотиной, были болезни, а порой и голод. Однако избавление от турецкого рабства того стоило.
   Суворов же в это время усиливал безопасность Крыма. За короткий срок он построил новые укрепления и поставил береговые батареи в бухтах, наиболее опасных с точки зрения высадки десанта. Благодаря этому удалось без единого выстрела блокировать высадку турецкого десанта в Ахтиарской бухте (ныне Инкерманская гавань близ Севастополя).
   Но правительство так и не осмелилось разрубить "гордиев узел" -- в марте 1779 года пришел приказ о выводе русских войск. Крым фактически был оставлен во владении Турции, а все труды Суворова пошли насмарку. Но даже это позорное решение он исполнил по-военному четко, не оставив на полуострове ни одного больного солдата, не реквизировав у местных жителей ни одной телеги. Все русские военные укрепления были разрушены до основания, чтобы "тамошние народы в свойство их не проникли".
   Между тем Потемкин предложил ему возглавить новый геополитический проект -- создать опорную точку России на иранском берегу Каспия, в провинции Гилян. Эта фантастическая на сегодняшний взгляд затея тогда имела определенные шансы на успех. Еще в 1723 году Петр I после успешной войны получил у ослабевшей Персии ключевые провинции Ширван, Гилян, Мазендаран и Астрабад. Русские войска удерживали эти территории до 1736 года. Теперь проект было решено возродить, а Суворов должен был построить на южном берегу Каспия мощную крепость-порт и очистить море от пиратов.
   Суворов прибыл в Астрахань, разработал полный план похода и ждал приказа начинать.
   В Петербурге же тянули и тянули. Прошел год, Суворов в личных донесениях к Потемкину настойчиво спрашивал о дате -- светлейший успокаивал его, но ничего конкретного не сообщал. Александр Васильевич изнывал "от праздности" и даже начал ходить на местные балы. Еще через полгода он всерьез начал опасаться, что экспедиция отложится. Наконец, в конце июня 1781 года Суворов отпросился выехать из Астрахани в Петербург -- всего на неделю.
   И именно в этот момент командующий придворной Петербургской флотилией капитан-лейтенант Войнович прибыл в Астрахань, взял под свое командование Каспийскую флотилию и повел ее к берегам Персии, даже не уведомив Суворова. В итоге всё закончилось плачевно -- крепость, которую заложил Войнович, персы взяли штурмом, его самого арестовали и лишь год спустя отпустили за выкуп.
   Суворов приказа идти по суше и усмирить персов так и не получил. В утешение императрица вручила ему бриллиантовую звезду ордена Александра Невского, но он награде был не рад. Два с лишним года, бесцельно прожитые в Астрахани, позже он назвал "тяжкими годами мира".
   К лету 1782 года стало ясно, что нерешительная правительственная политика в отношении Турции полностью провалилась -- на Кубани и в Крыму начались мятежи, подстрекаемые османами.
   Наконец, в 1783 году было решено присоединить Крым и Кубанскую сторону к России. Командовал русскими войсками вновь Суворов. За короткое время "без всякого кровопролития" он усмирил мятежи и привел к присяге на верность России местные племена на этой огромной территории. В 1784 году Потемкин вручил Суворову золотую медаль за присоединение Крыма.
   Присоединение Крыма -- ключевой момент военной и государственной истории России конца XVIII века. Это событие настолько значительное, что его эхо отозвалось в последующем XIX веке (интервенция европейских стран и Турции, названная у нас Крымской войной 1853-1856 гг.), да и сегодня, в XXI веке, Запад никак не может смириться с тем, что Крым принадлежит России.
   В последующие три года Потемкин проводил реформу армии, причем именно суворовские принципы легли в ее основу. Для начала радикально упростили обмундирование войск -- исчезли проклинаемые солдатами косы и букли, обсыпанные мукой, форменная одежда стала удобной и ноской, бесполезные для пехоты шпаги были заменены саблями. Затем взялись за организацию армии: увеличили число гренадерских полков -- тех самых, которые первыми шли в штыковой бой. Создавались отдельные корпуса снайперов-егерей, сокращалась тяжелая кавалерия кирасир, вместо нее росло число столь любимых Суворовым карабинеров и драгун.
   Реформа шла лихорадочно -- все понимали, что грядет новая война с Турцией. Но, как всегда, времени не хватило.
   В 1787 году Турция вновь напала на Россию. Целью войны, конечно же, было возвращение Крыма, но главный удар был нацелен на военно-морской порт Херсон, где строился русский Черноморский флот. Если бы замысел удался, турецкий флот мог бы контролировать всё побережье Крыма и нынешней Украины, высаживать десант в любой его точке. Для осуществления плана надо было только захватить довольно слабую русскую крепость Кинбурн, защищавшую морской проход к Херсону.
   Турецкий план учитывал всё, кроме одного -- что Кинбурн и Херсон находились в ведении Суворова.
   Опираясь на сведения разведки, Суворов за четыре дня до внезапного турецкого нападения уведомил Потемкина, что выдвигается к Кинбурну. Таким образом, он точно угадал не только время, но и направление главного удара турок. Потемкин написал ему вдогонку: "Русский Бог всегда был, и есть, и будет велик, а я надеюсь на испытанное твое усердие".
   Бог действительно покровительствовал России, поскольку в нужном месте и в нужное время оказался Суворов. Правда, русский флот в обороне Кинбурна не помог -- всю Черноморскую эскадру под командой всё того же Войновича Потемкин зачем-то отправил к Варне, против главных сил турецкого флота. А там ее разметала буря. Что ж, даже Бог не может дать всем достаточно разума.
   Впрочем, Суворов, как всегда, рассчитывал только на свои силы.
   Когда утром 1 октября 1787 года 5 тысяч морских пехотинцев-янычар во главе с французскими инструкторами высадились на Кинбурнской косе, Суворов молился в храме. Дежурным офицерам, докладывавшим о высадке неприятеля, говорилось, что генерал-аншефу не до турок -- он еще не закончил молитвы. Здесь не было ни самоуверенности, ни религиозного фанатизма, а лишь уверенность Суворова в исходе сражения. Диспозиция боя давно дана, полки строились, кавалерия уже скакала на помощь -- чего же еще? Русской пехоты на косе было 1,5 тысячи человек -- по суворовским меркам, более чем достаточно для победы.
   Турки двинулись на приступ крепости -- навстречу ударила русская артиллерия. "Какие же молодцы! -- писал в донесении о неприятеле Суворов. -- С такими я еще не дрался! Летят больше на холодное оружие!" Русские ударили в штыки, дошли до турецких укреплений на берегу, но были отбиты. "Неприятельское войско преследовало наших с полным духом", -- отдает должное врагу Суворов.
   Тут уж он сам ринулся в бой во главе Шлиссельбургского полка. В жаркой схватке под ним убило лошадь, в один из моментов боя гренадер Степан Новиков спас полководца, отбив уже занесенную турецкую саблю. Тем временем русские дружно ударили в штыки и вплотную подошли к турецким кораблям. Но и турецкие артиллеристы были на высоте: "Чрезвычайная пальба неприятельского флота причиняла нам великий вред", -- записал Суворов. Многие командиры были убиты, он сам получил заряд картечи в бок и был ранен в руку.
   Тем не менее командующий не покинул поля боя. Он ввел в битву последний резерв -- две роты из гарнизона крепости и бригаду легкой конницы. Подтянулась и русская артиллерия, ударившая по врагу вдоль косы. Кавалерия скакала "по кучам неприятельских трупов". Видя неминуемое поражение, турецкий флот отошел, бросив на берегу 500 оставшихся в живых турецких десантников, стоявших по горло в воде.
   Победа была полная. С русской стороны, несмотря на ожесточение сражения, было 138 убитых и около 300 раненых. В воспоминаниях Суворов назвал Кинбурнское сражение "адом" -- не часто применяемое им сравнение. Императрица наградила "чудесного старика" высшим российским орденом Андрея Первозванного "За веру и верность".
   В Кинбурнском сражении погиб цвет османского войска, и ход войны мог быть окончательно сломлен, если бы Потемкин послушался совета Суворова и тотчас ударил на турецкий Очаков. Но Очаков был взят только через год.
  

Глава 35. Суворов-Рымникский

  
   С началом русско-турецкой войны 1787-1791 годов начался период максимальной востребованности Суворова. С этого времени и до самой его смерти ни русская армия, ни русское государство не могли обойтись без Суворова.
   Это вовсе не означало, что Суворов стал, говоря современным языком, популярен. Конечно, простые солдаты беззаветно любили его по-прежнему. А вот высшая знать, особенно военная (а она в ту эпоху составляла большинство), считала его если не выскочкой, то просто одним из удачливых русских генералов.
   Многие его военную систему, опережавшую свое время, не понимали, да и обычной человеческой зависти хватало. Князь Н.В.Репнин, посредственный полководец, суворовскую тактику скорых маршей, внезапных атак малым числом, упорных сражений до победного конца презрительно называл "натурализмом". В самом деле, никакой размеренности, отсутствие удобств и покоя -- одни только грязь, усталость, кровь, раны. Разве так пристало воевать? Сам он попытался взять Измаил по всем правилам военной науки: способом долгой осады и разрушительных бомбардировок -- не сумел и отступил. И никто в военной среде его не осудил -- ведь крепость действительно считалась неприступной.
   Но продолжим рассказ о русско-турецкой войне.
   В июле 1788 года князь Потемкин, наконец, осадил Очаков -- главный опорный пункт Турции на Черном море. Однако на штурм не решался, надеясь взять крепость измором. Пока русская артиллерия обстреливала передовые позиции турок, светлейший занимался мелкими рекогносцировками -- выходил на бруствер и под пулями подолгу обозревал крепость. Еще он выписал из Франции планы крепости, чтобы определить места для закладки мин.
   Суворову досталось командование левым крылом осадного корпуса. Медлительность и вялость действий Потемкина раздражали его, но поделать Александр Васильевич ничего не мог. Наконец, произошло событие, которое при должной решительности могло изменить ситуацию, -- турки совершили вылазку крупными силами. Суворов мгновенно оценил открывшуюся возможность, взял все имеющиеся в его распоряжении войска и, отбив вылазку, устремился к стенам крепости. Почти весь турецкий гарнизон был стянут к месту схватки -- и будь Потемкин решительнее, он мог бы развить успех и взять Очаков. Но Потемкин на штурм не решился.
   Русским пришлось отступить. Суворов был ранен пулей в шею, но был вынужден оправдываться перед Потемкиным в "бессмысленной гибели русских солдат". Вдобавок Потемкину донесли о язвительных стишках острого на язык Суворова: "Я на камушке сижу, На Очаков я гляжу".
   Этого честолюбивый князь снести не мог. Доселе благоволивший к Александру Васильевичу, Потемкин начал всячески придираться, "выражать неудовольствие". Вдобавок злопыхателями была пущена сплетня, что Суворов бросился в атаку на турок спьяну. Суворов не оправдывался ("Невинность не терпит оправданий"), он лишь написал Потемкину: "Коль вы не можете победить вашу немилость, удалите меня от себя... Есть еще служба в других местах по моей практике, по моей степени..."
   В итоге Суворову было предложено покинуть осадную армию. Он уехал в Кинбурн лечить воспалившуюся рану. Очаков находился в осаде еще почти полгода. За это время в мелких бесплодных стычках погибло немало солдат и офицеров, был тяжело ранен в голову и будущий полководец М.И.Кутузов. Наконец, 6 декабря 1788 года Потемкин предпринял штурм, и всего через час с небольшим Очаков пал. При штурме русские потеряли 3 тысячи человек, тогда как за время осады от морозов и болезней погибло вдвое больше.
   Суворов же в это время добивался перевода в другую армию. Весной 1789 года императрица, дабы вновь не сталкивать его с Потемкиным, дала согласие.
   Здесь надо сказать два слова об отношениях Суворова с Екатериной. Она высоко ценила Суворова, но не очень любила. Он не вписывался в придворную среду, был слишком самостоятелен и чист для нее: не просил милостей, не умел и не хотел угождать.
   При всем этом Екатерина, хорошо знавшая своих полководцев, понимала, кем является Суворов. Когда положение казалось совершенно безнадежным, и она, и Потемкин выбирали не из сонма придворных генералов -- они звали Суворова. И он приносил победы. Его единственного Екатерина называла не как всех остальных по фамилии, а "Александр Васильевич".
   Но, несмотря на понимание уникальности Суворова, Екатерина не хотела слишком выделять его среди остальных -- для государыни-немки превыше всего была иерархия, порядок, в том числе порядок награждения орденами и званиями. Вполне похоже на подход руководителя современной корпорации...
   К чести Потемкина, при всех его недостатках, он не был злопамятен и не таил долго обиду на Суворова. К тому же он был умен -- и понял урок Очакова. Потемкин выделил Суворову дивизию, действовавшую отдельно. Правда, участок дивизии он определил в Молдавии, подальше от главного черноморского направления, на стыке с союзниками-австрийцами.
   Но война прихотлива -- случилось так, что театр военных действий переместился именно в Молдавию, где служил Суворов. Дождливым летом 1789 года турки решили ударить не на русских, а на австрийцев. Австрийской армией в 18 тысяч человек командовал саксонский принц Кобург, наступавшая на него турецкая армия под командованием Осман-паши составляла 30 тысяч бойцов. Принц, зная, что рядом находятся войска Суворова, запросил о помощи: "Дабы неприятеля, столь накопившегося, опровергнуть в дерзком его намерении".
   17 июля Суворов стремительно повел свою 7-тысячную дивизию -- сквозь дождь и грязь, форсируя разлившиеся реки. Русские полки прошли 30 верст за 18 часов и на следующий день стали лагерем рядом с австрийцами. Пока Суворов разъяснял союзникам продуманную им диспозицию боя, саперы уже наводили переправы. Погода по-прежнему была дождливая, тем не менее оба войска вышли из лагеря, за сутки проделали путь в 25 верст и подошли к селению Фокшаны, где стояла турецкая армия.
   Преградой между противниками лежала река Путна. В 4 часа утра (любимое суворовское время для начала наступления) русские перешли бурную Путну и, "не дожидаясь прочих", пошли вперед боевым порядком. Австрийцы, поколебавшись, тоже форсировали реку и через три часа догнали русские полки, которые уже вели бой. Не стоит судить австрийцев, непривычных к суворовскому "поспешному" способу ведения войны -- всё же они не подвели. Впрочем, существует версия, что Суворов заявил принцу, что если австрийцы отстанут, то он одержит победу одними лишь русскими силами. Зная его, в этом не приходится сомневаться.
   Турки активно нападали мелкими отрядами, но союзные каре безостановочно продвигались, держа дистанцию как на маневрах. Турки не могли преодолеть фланговый огонь союзников и отступали. "В таком препровождении шли мы по телам турецким больше часа", -- пишет Суворов в донесении.
   Наконец, русско-австрийские войска достигли главных сил турецкой армии. Во фронт им ударила османская артиллерия. Суворов, чтобы вывести войска из-под огня, приказал идти пехоте скорым шагом (тогда ядра пролетали над головами), а артиллеристам -- подавить вражеские пушки. Вскоре от точного огня союзников турецкая артиллерия пришла "к глубокому молчанию", а русская кавалерия "сбила с поля" турецкую конницу. Австрийские гусары врубились в турецкую пехоту, которая, бросив окопы, кинулась бежать. Как всегда, завершающий удар нанесла пехота, дошедшая до турецких укреплений "и в самой близости от них дав залпы, взяла их с великой храбростью".
   Девятичасовое сражение было выиграно, причем очень малой кровью -- союзники потеряли 400 человек убитыми (русские -- всего 15), турки -- более полутора тысяч человек, да еще 12 пушек, роскошный лагерь, обозы, провиант и прочее.
   Известие о победе обрадовало оба двора -- и русский, и австрийский. Император Иосиф II, который до этого тайно готовил сепаратный мир с турками, теперь поверил в силу союзного оружия. Он прислал Суворову благодарственное письмо, прославляющее его "геройские подвиги", и бриллиантовую табакерку в подарок. Екатерина, зорко следившая за тем, чтобы ее подарок был значительнее, прислала бриллиантовые подвески к кресту ордена Андрея Первозванного. За празднованиями, прославлениями и борьбой мелких самолюбий никто не услышал призыва Суворова "Пользоваться победой!" и тотчас наступать на турок, пока они вновь не собрали армию.
   Между тем через два месяца турки собрали остатки разбитых войск, бежавших к реке Рымник, пополнили их новыми силами и, накопив 90-тысячную армию, в сентябре 1789 года вновь двинулись на австрийцев.
   Все повторилось -- принц Кобургский снова обратился к Суворову с просьбой о помощи, указав в письме, что "назавтра он ожидает атаки". Так быстро дойти до австрийцев было невозможно, но Суворов всё равно в ночь на 8 сентября двинулся в поход с 7 тысячами человек и 30 пушками.
   Ночуя прямо в поле, строя гати для преодоления непроходимой грязи, русские дошли за двое суток и соединились с австрийцами. Те кричали: "Слава Богу! Русские! Мы спасены!"
   Оказалось, что дождь и грязь, которые не стали преградой русским, остановили наступление турок -- они не атаковали, пережидая плохую погоду. Что ж, командующий турецкой армией великий визирь Юсуф-паша дождался -- к нему пришел Суворов, который намеревался не просто спасти австрийцев, но разбить несметную турецкую армию.
   Исторический анекдот гласит, что принц Кобургский ужаснулся, узнав о планах Суворова: "Турок вчетверо больше!" Суворов ответил: "Все же не настолько, чтобы заслонить нам солнце!"
   Суворов не был безумцем -- он решил бить огромную, а значит, слабо управляемую армию противника по частям. Вся турецкая армия не могла поместиться на одном месте на другом берегу Рымны, поэтому турки построили четыре лагеря, растянув свои силы.
   Союзники начали переправу ночью, а закончили на рассвете. Едва принц Кобургский выстроил свои войска, как на его каре напало около 20 тысяч турок. Австрийцы сражались хорошо, да и русские помогли -- Смоленский и Ростовский полки уничтожали турок перекрестным огнем. "При сильном наступлении неприятель от пальбы и штыков знатно погибал", -- записал Суворов. В ряды врага врубились черниговские карабинеры и дивизион австрийских гусар. Турки бились отчаянно, но после третьей атаки были опрокинуты.
   Если взглянуть на схему битвы, то видно, что сражение развернулось на огромном пространстве, заполненном массами турецких войск. И среди них небольшими островками двигались русские и австрийские каре, причем разделенные друг с другом. Но двигались эти островки непреодолимо.
   За этот день, беспрерывно сражаясь, союзные войска прошли больше 20 километров. И люди, и кони с трудом выдерживали это напряжение. Но Суворов и это предусмотрел -- он несколько раз давал войскам отдохнуть по полчаса и вновь бросал в бой!
   К концу дня наступил завершающий этап -- союзники, пройдя сквозь все турецкие лагеря, объединились для удара по главной ставке визиря. К этому моменту турки потеряли левое крыло и центр армии, но имели еще достаточно резервов. Но когда соединившаяся линия союзников вышла к командному пункту визиря, турок охватила паника. "Нельзя довольно описать того приятного зрелища, как наша кавалерия перескочила их невысокий ретрашенмент, захватывая пушки и рубя турок направо и налево", -- сообщал Суворов.
   Огромная турецкая армия, охваченная страхом, бежала. Ее не мог остановить ни великий визирь, вздымающий Коран, ни пальба турецких пушек по своим же. Река Рымна была запружена трупами людей и тягловых животных. Турки потеряли всего 5% убитыми, но их армии больше не существовало. Визирь умер от горя.
   Рымникская победа прославила русское оружие по всей Европе. Потемкин стоял за Суворова горой и требовал для него чина фельдмаршала. Екатерина вновь предпочла соблюсти правила "старшинства" -- на очереди стояли другие. Тогда Потемкин придумал для Суворова титул графа Рымникского, на что Екатерина согласилась, добавив к титулу высший боевой орден Георгия 1 степени. Австрийцы прозвали Суворова "генералом Вперед", а император Иосиф сделал его графом Священной Римской империи.
   Если в предыдущие годы еще можно было утверждать, что в России много полководцев, то теперь, после Рымника, стало ясно, что непобедимым среди всех является только один -- Суворов.
   Казалось, война близилась к концу. Но для ее завершения надо было взять неприступный Измаил.
  

Глава 36. Измаил

  
   Между тем военные угрозы этого периода для России становились только значительнее. Русско-турецкая война еще была не закончена, а Австрия неожиданно для русского правительства начала с Турцией сепаратные переговоры. Союзники превратились во врагов. Великобритания, Франция, Голландия и Пруссия тайно подталкивали турок к войне, а во всеуслышание заявляли, что "дело мира" надо передать в их руки. Какого мира добились бы европейские дипломаты, с каким ущербом для России -- можно только гадать, но, скорее всего, Россия была бы лишена ее завоеваний на юге.
   Одновременно продолжалась русско-шведская война (1788-1790). Швеция намеревалась не только вернуть свои владения в Финляндии, взятые еще Петром I, но и захватить Петербург. Шведского короля Густава III поддерживали всё те же европейские страны. Сухопутная война на этом фронте шла для России с переменным успехом.
   Зато вполне удачно сражался русский флот: и Балтийский (В.Я.Чичагов и С.К.Грейг), и Черноморский под командованием Ф.Ф.Ушакова. Но многочисленные сражения не приносили решительных успехов. России же как воздух нужны были победы хотя бы на одном из двух фронтов.
   Наконец, в июне 1790 года Швеция, потеряв в нескольких неудачных битвах значительную часть флота, признала себя побежденной. Угроза Петербургу исчезла, все финляндские владения остались за Россией. Теперь следовало закончить войну с Турцией, заставить ее согласиться на мир, а это было невозможно без взятия Измаила.
   Измаил являлся одной из самых мощных крепостей Турции. Модернизированная под руководством французских и немецких инженеров крепость была превращена в грозную твердыню. Крепостная ограда в форме треугольника тянулась на 7 километров, высота валов доходила до 8 метров. Перед оградой был ров глубиной до 11 метров и шириной до 13 метров. Примененная при реконструкции Измаила система фортов, как считалось, штурму принципиально не поддавалась. Защищали крепость 260 орудий, янычарский гарнизон составлял около 35 тысяч человек.
   Поэт Джордж Байрон так описывал Измаил:
   Тот город Измаил. На левом берегу
   Протока левого стоял он над Дунаем.
   Дома восточные, но крепость, не солгу -
   Перворазрядная, второй такой не знаем.
   Русские войска уже дважды безрезультатно осаждали крепость. Первым в сентябре 1790 года к Измаилу подошел Н.В.Репнин, о котором мы уже упоминали. Постоял, побомбардировал и несолоно хлебавши отошел.
   В ноябре крепость вновь обложила 30-тысячная армия под командованием двух военачальников: генерал-поручика графа И.В.Гудовича и генерал-поручика П.С.Потемкина (двоюродного брата светлейшего). Была и корабельная составляющая армии -- речная флотилия под командованием лихого генерал-майора де Рибаса (будущего основателя Одессы).
   Осада велась из рук вон плохо: крепость две недели просто обстреливали из пушек, не нанеся ей особого урона. Похоже, сами командующие не верили в возможность взятия Измаила, а турки так просто смеялись над предложением сдать крепость. К концу ноября оба командующих сняли осаду и готовились к возвращению на зимние квартиры.
   Встревоженный князь Потемкин решил отправить к крепости Суворова, чтобы определить ее слабые места. В письме он наделил Александра Васильевича самыми широкими полномочиями: "Предоставляю вашему сиятельству поступить тут по лучшему вашему усмотрению -- продолжением ли предприятий на Измаил или оставлением оного".
   Суворов прибыл к Измаилу 2 декабря. Он еще не успел принять решения, но отход войск остановил. Несколько дней Суворов потратил на рекогносцировку. Он сознавал, что у крепости может вообще не обнаружиться "слабых мест", а значит, ее можно будет взять лишь в результате длительной и трудоемкой осады. Но как раз на осаду времени не было: надвигалась зима, а вместе с ней и потеря надежд на скорое окончание войны.
   Суворов честно написал светлейшему: "Крепость без слабых мест". И добавил: "Дней через пять, пожалуй, возьмем".
   Был ли он сам так уверен в этом? Европейская военная наука того времени считала аксиомой, что простреливаемые перекрестным огнем глубокие, выложенные камнем рвы, высокие стены с узкими бойницами, эскарпы, контрэскарпы и прочие хитрые выдумки гениального французского фортификатора де Вобана взять штурмом невозможно. Причем осадной (мощной) артиллерии у Суворова не было, а больше половины 30-тысячной русской армии составляли отряды нерегулярных казаков.
   Но Суворов был другого мнения. Он считал, что всё зависит от быстроты и энергичности штурма. Обороняющимся, засевшим в бойницах стен и верхних площадок, надо успевать перезаряжать пушки, наводить их на цель. А как это сделать при плохой видимости в темноте и в клубах порохового дыма? Да при плотном, точном огне русских пушкарей, подавляющих вражескую артиллерию, стреляющих даже на вспышку? Да если атаковать не в одном месте, а во многих одновременно? И, наконец, турки тоже люди, причем люди, уже изведавшие на себе убийственную мощь русской штыковой атаки, испытавшие страх и ужас поражения.
   Так что важнее изучения камней и стен крепости Суворов считал поднятие духа русских войск. И армия откликнулась: простые солдаты, только увидев Суворова, уже решили, что крепость будет взята "сразу, приступом". А высшие офицеры были воодушевлены, потому что знали, что слов "ретирада" (отступление) генерал-аншеф не знал "во всю жизнь, как не знал и оборонительной войны". Масса офицеров, бывших без своих команд (подразделений), и даже придворные рвались в бой. "Хотя всю ночь употребить на внушение мужества", -- приказывал Суворов командирам перед штурмом.
   Ультиматум Суворова командиру турецкого гарнизона Айдозле Махмет-паше и хвастливый ответ последнего ("Скорее Дунай остановится в своем течении, и небо упадет на землю...") многократно описывались в литературе. Точно так же даже школьники знают, что Суворов распорядился соорудить невдалеке земляные валы для тренировки в преодолении крепостных сооружений и лично показывал солдатам, как их брать. К 9 декабря все приготовления были закончены: изготовлены лестницы для преодоления стен, фашины (вязанки хвороста) для заполнения рва, оборудованы батареи, чтобы подавить огонь турок.
   К ночи Суворов собрал последний военный совет, все генералы и бригадиры единодушно высказались за штурм.
   Стоит дословно привести суворовский приказ войскам: "Храбрые воины! Приведите себе в сей день на память все наши победы и докажите, что ничто не может противиться силе оружия российского. Нам надлежит не сражение, которое бы в нашей воле состояло отложить, но непременное взятие места знаменитого, которое решит судьбу кампании и которое почитают гордые турки неприступным. Два раза осаждала Измаил русская армия и два раза отступала; нам остается в третий раз или победить, или умереть со славою!"
   Даже сегодня эти слова вдохновляют, можно представить, какое сильное впечатление произвели они на русских тогда, перед решительной атакой.
   Диспозицию на штурм Суворов дал подробнейшую, чтобы каждый офицер и солдат "понимал свой маневр". Планировалась одновременная атака тремя группами, каждая из которых состояла из трех колонн и резерва. С запада атаковала группа под командованием П.С.Потемкина, тремя колоннами командовали генералы Львов, Ласси и Мекноб. С востока штурмовала группа А.Н.Самойлова: командиры колонн -- генералы Орлов, Кутузов и атаман Платов. Наконец, со стороны реки на крепость шла десантно-штурмовая группа из трех колонн казаков под командованием атаманов Арсеньева, Чепиги и Маркова, их поддерживали пушки флотилии де Рибаса. Кстати, именно эту сторону крепости Суворов считал наиболее уязвимой.
   В саму крепость предполагалось зайти (тоже одновременно) лишь после того, как будут взяты внешние укрепления.
   В 5.30 утра по сигналу красной ракеты колонны двинулись на штурм. Колонны Львова и Ласси под огнем противника овладели валом и штыками проложили дорогу к Хотинским воротам. Через них в крепость вошли конница и артиллерия -- и остановились, ожидая остальных. Колонна Мекноба задержалась -- лестницы оказались коротки. Их стали связывать, затем с огромными усилиями взобрались на вал, где встретили упорное сопротивление. Ввели в бой резерв, и турок удалось опрокинуть в город.
   Колонны Орлова и Платова были атакованы турецкой пехотой, сделавшей вылазку и ударившей в тыл. И снова Суворов, внимательно следивший за ходом штурма, выслал на подмогу резерв. Турки бегом вернулись в крепость.
   Труднее всех пришлось колонне Кутузова. Дойдя до вала, она подверглась контратакам турок. Но все они были отбиты, и колонна овладела Килийскими воротами. Позже в донесении Суворов написал, что "достойный и храбрый генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов мужеством своим был примером подчиненным".
   Самых больших успехов добились казачьи колонны Маркова, Чепиги и Арсеньева. Флотилия де Рибаса безостановочно палила из всех орудий поверх казачьих голов, при этом постоянно маневрируя. Казаки быстро захватили турецкие береговые укрепления и батареи, а затем три колонны, соединившись, ворвались в город.
   К 11 часам дня внешние укрепления были взяты. Второй этап штурма составили городские бои. Через захваченные ворота первыми в город Суворов двинул резервы -- свежие и еще не озверевшие от сопротивления турок русские полки. Он вновь повторил приказ, который отдал перед штурмом: щадить бросивших оружие турецких солдат и мирных жителей. Но сражение внутри крепости шло не с меньшей, а чуть ли не большей яростью. Очевидец писал: "Никто не просил пощады, самые женщины бросались с кинжалами на солдат. Остервенение жителей умножало свирепость войск; кровь лилась повсюду -- закроем завесой зрелище ужасов".
   Измаил был окончательно взят к 4 часам дня 11 декабря. Почти все генералы и офицеры были ранены. Само сражение до сих пор считается одним из самых жестоких в тогдашней военной истории: "Нет крепче крепости, нет отчаяннее обороны, как Измаил, павший перед кровопролитным штурмом".
   Из 35 тысяч защитников Измаила было убито 26 тысяч, 9 тысяч взято в плен, 1 человек бежал. Эта ужасающая статистика потрясла Оттоманскую Порту. В Стамбуле началась паника. Султан во всем обвинил великого визиря, и его отрубленная голова была выставлена у ворот дворца.
   Русские потеряли убитыми около 2 тысяч человек и более 3 тысяч раненными. Цифра по суворовским меркам очень большая, но и дело было невиданное. В аду сражения русские солдаты сохранили жизнь 5 тысячам мирных жителей и 4 тысячам турецких солдат, сдавшихся в плен. Приказ Суворова "не лишать жизни обезоруженых" был выполнен.
   "Сие исполнить свойственно лишь храброму и непобедимому российскому войску!" -- такими словами закончил Суворов свой рапорт в Петербург. После измаильской победы даже враги России признали, что в Европе нет армии, способной на такой невероятный подвиг.
   День взятия Измаила является Днем воинской славы России.
  

Глава 37. Фельдмаршал Суворов

  
   Казалось бы, после взятия Измаила и вскоре за этим последовавшего окончания русско-турецкой войны Суворов должен был быть по праву признан величайшим русским полководцем. Однако всё произошло иначе -- он надолго оказался не у дел.
   До сих пор среди историков существует мнение, что после штурма Измаила Суворов поссорился с Потемкиным и тот из зависти сослал его в самую глушь -- инспектировать финляндские пограничные крепости. Новые исследования показали, что на самом деле это не так. В феврале 1791 года Потемкин пригласил Суворова в Петербург на торжества по случаю победы в войне с Турцией, обласкал его и выделил среди прочих. Целый месяц "главный победитель басурман" ходил по столичным парадным церемониям и званым ужинам, одновременно радуясь наградам и почету и томясь в непривычной и чуждой придворной среде. Зимой 1791 года он писал родным из Петербурга: "Здесь язык и обращения мне незнакомы, могу в них ошибаться. Поэтому расположение мое не одинаково: скука или удовольствие. Охоты нет учиться придворным манерам, чему доселе не научился".
   Суворова отправила в Финляндию императрица. Да и что делать с боевым генералом, причем не желающим, как все, протирать паркет дворцовых зал, когда войн больше нет? Турция и Швеция на время были приструнены, иные враги России нападать больше не рисковали. Своими постоянными победами Александр Васильевич сам создал для императрицы проблему: когда имеешь такое "абсолютное оружие", как Суворов, то поневоле задумаешься, как его использовать в мирные дни.
   Инспекция пограничных укреплений была далеко не бессмысленным делом: недавно закончившаяся война выявила такое неблагополучие на границе со Швецией, которое при новой угрозе со стороны "северного соседа" могло стать фатальным.
   Суворов выехал по назначению весной, в самую распутицу, по непроезжим дорогам добрался до Выборга. За инспекцию взялся тут же -- верхом объехал все крепости и уже к лету дал полный отчет об их состоянии и необходимых мерах по их укреплению. 25 июня он получил рескрипт императрицы -- ему поручалось самому воплотить эти меры в жизнь. Деньги на эти цели были выделены, военные инженеры присланы, выборгский губернатор обязывался оказывать Александру Васильевичу любую помощь.
   Хотя разведка сообщала, что "шведы спокойны", Александр Васильевич спешил, поскольку считал, что должен быть готов к неожиданной войне (эта спешка вскоре привела к появлению кляуз на него). К осени крепости были главным образом построены и оснащены, и Суворов записал: "Многие работы кончены, и, даст Бог, на будущее лето граница обеспечится на 100 лет".
   Одновременно с инженерным оборудованием границы и обучением солдат и офицеров он разработал и послал Екатерине рапорт "Об оборонительной и наступательной войне в Финляндии". Этот подробнейший план описывал, как в случае агрессии довести войну со Швецией до победного конца. В Петербурге план был прочитан -- и положен под сукно. Но что интересно: спустя почти двадцать лет именно этот план был воплощен лучшим учеником Суворова генералом Петром Ивановичем Багратионом в следующей войне со Швецией (1808-1809 гг.). Багратион с боями дошел до Або -- крепости, которую когда-то брал Петр Великий, а затем по льду и до самого Стокгольма. После этого пограничные укрепления, которые строил Суворов, уже больше никогда не понадобились -- Швеция зареклась воевать с Россией.
   За активностью Суворова в Финляндии следили при дворе -- и очень недобрым взглядом. Завистники кляузничали императрице, что он обучает войска неуставным способом, оскорбляет офицеров, заставляет солдат работать сверх меры, отчего они массами мрут. Шел шепоток и между военными, что все его победы при Рымнике и при Измаиле ничего не стоят по сравнению с победами других генералов. Суворов реагировал болезненно: "Усердная моя и простодушная служба родила завистников бессмертных... Я утомлен физически и морально... Сего 23 октября я 50 лет в службе; не лучше ли мне кончить непорочную карьеру?"
   Защитника, который всегда вступался за Суворова, уже не было: 5 октября 1791 года светлейший князь Потемкин-Таврический неожиданно скончался. Узнав о его смерти, Суворов сказал с горечью, хотя и не без иронии: "Великий человек и человек великий: велик умом и велик ростом". Румянцев же, получив известие о смерти Потемкина, заплакал. А удивленным домочадцам, знавшим о его нелюбви к светлейшему, сказал: "Что смотрите? Потемкин был моим соперником, худого сделал немало, и всё же Россия потеряла в нем великого мужа".
   В 1793 году начались серьезные волнения в Польше. Суворов надеялся, что он там понадобится, но императрица жестко сказала: "Польские дела не требуют графа Суворова!" Она считала, что в Польше "абсолютное оружие" применять нет необходимости. Между тем если бы в зародыше затушили очаг партизанщины, то не понадобилось бы и кровопролитное взятие Праги (пригорода Варшавы), за что так невзлюбили нас поляки.
   Суворова же отправили на юг, командовать войсками всей Новороссии. Дело в том, что вновь зашевелилась Турция, и Екатерина решила напугать ее Суворовым. Надо сказать, что, как и предполагала императрица, одно присутствие Суворова уже охладило пыл турецкой "партии войны". Русский резидент в Стамбуле полковник Хвостов сообщал ему в личной переписке: "Один слух о Вашем бытии на границах сделал великое в Порте впечатление. Одно имя Ваше есть сильное отражение всем внушениям, которое со стороны зломыслящих французов на склонение Порты к войне делаются".
   На юге Суворов между заботами по постройке крепостей и тренировке войск (здесь он делал то же, что и на севере, и так же, как считал нужным) составил еще один план будущей войны с Османской империей. Суворовский план превосходил по масштабам все боевые действия предыдущей войны, но требовал гораздо меньших сил (около 100 тысяч войск). План был реален и радикален: если бы Турция начала войну, то потерпела бы безусловное поражение. Ушаков с Черноморским флотом и Суворов с армией ждали только приказа, чтобы начать операцию против Турции -- и Проливы были бы русскими.
   Но турки не решились воевать, зато в марте 1794 года запылала вся Польша. Восстание подняли польские магнаты, недовольные собственным королем и его реформами, минимально облегчавшими жизнь "холопам". Главными же врагами и завоевателями были названы русские.
   Напомним, что после второго раздела Речи Посполитой России отошли захваченные прежде поляками украинские и белорусские земли, "коронной" же польской территорией владели Пруссия и Австрия. Более того, Россия не была заинтересована в распаде польского государства (буфера на границе с Пруссией и Австрией) и даже позволила создать регулярную национальную армию.
   Не будем описывать весь ход плохо организованного и хаотичного польского восстания, скажем только, что оно готовилось задолго до марта 1794 года. Руководителем восстания был выбран Тадеуш Костюшко -- генерал, имевший серьезный военный опыт и даже участвовавший в Гражданской войне в Соединенных Штатах. Зато русское командование в Польше было слабым. Командующий генерал-поручик Игельстром, находясь в Варшаве, умудрился не заметить заговора, о котором толковала вся польская знать. Когда же он спохватился и отправил донесение в Петербург с просьбой о подкреплении, Екатерина сочла слухи об опасности преувеличенными.
   Поэтому нападение на небольшие русские гарнизоны в Варшаве и Вильне оказалось внезапным. Городская чернь под руководством шляхтичей устроила резню -- русских убивали по дороге в церковь на пасхальное богослужение, резали сонных в постелях. Лишь немногие сумели, отчаянно отстреливаясь, вырваться из охваченного мятежом города. Погибло несколько тысяч солдат и офицеров. Линчевали и собственных польских панов за принадлежность к "русской партии". Одним из последствий этой резни стала жестокость русских солдат при взятии Праги.
   Восстание постепенно охватило всю Польшу. Костюшко объявил "посполитое рушение" (всеобщую мобилизацию). В ответ Пруссия ввела в пределы Польши 54-тысячную армию, Австрия также ввела войска, которые заняли Краков, Сандомир и Хелм. Русские войска хоть и неплохо сражались, но без единого стратегического руководства действовали вяло.
   Ситуация обострилась настолько, что надо было спасать честь русской армии. Императрица поручила командование Румянцеву, но больной и престарелый военачальник, конечно, не мог сам командовать войсками. Мудрый Румянцев 7 августа 1794 года отправил в Польшу Суворова, поручив ему поддержать русский корпус.
   Уже впоследствии Екатерина писала: "Я послала две армии в Польшу -- одну действительную, другую -- Суворова". При этом "действительной" была армия под командованием Игельстрома, проспавшая польское восстание, а Суворов чуть ли не единолично представлял из себя армию, ибо войск ему Румянцев практически не выделил. Суворов примчался с юга всего с 2 полками, 2 батальонами и 250 казаками. Все остальные войска он присоединял к себе по пути.
   К сражению 6 сентября с 16-тысячным корпусом генерала Сераковского Суворов уже имел около 13 тысяч солдат, включая обозных и кашеваров. "Сей мятежнический корпус состоял из лучших войск, знатной части старой коронной гвардии и иных полков, исправно обученных", -- отмечал позже Суворов. Тем не менее в десятичасовой ожесточенной битве лучший польский корпус был наголову разбит, а Сераковский, потеряв войско, знамена и пушки, смог вырваться всего лишь с 70 здоровыми солдатами. Раненых польских солдат Суворов отпустил.
   Разгром Сераковского тяжело подействовал на поляков. Стали появляться паникеры, Костюшко создал заградительные отряды, расстреливавшие трусов. Сам же он, чтобы поднять боевой дух польской армии, решил нанести удар по русскому отряду Ферзена. Но в сражении под Мацеевицами польские войска потерпели страшное поражение, а Костюшко был ранен и взят русскими в плен.
   Тем временем к 6 октября Суворов собрал под своим командованием 25-тысячное войско и спешил к Варшаве, чтобы дать решительный бой.
   Столица была хорошо укреплена. Земляная ограда состояла из трех линий укреплений: оборудованы были засеки, "волчьи ямы", палисад со рвом перед ним. Построены отдельные бастионы, внутренний редут для артиллерийских батарей. Со всей Польши к Варшаве стекались отряды, готовые сражаться не на жизнь, а на смерть. По сути, суворовским войскам предстояло повторить подвиг штурма Измаила.
   Так же, как и при взятии турецкой крепости, войска целую неделю тренировались: учились лазать по широким лестницам, забрасывать плетнями "волчьи ямы", стрелять поверх голов своих штурмующих товарищей.
   Более всего было укреплено предместье столицы Прага, откуда вел мост в сам город. Этот мост русские войска должны были захватить в первую очередь, чтобы бой не перекинулся в саму Варшаву: Суворов опасался, что разъяренные войска, ослушавшись приказа, начнут резню в городе. Напрасно! Всего за три часа русские солдаты прошли через непреодолимые преграды и убийственный огонь, захватили мост -- и остановились. Город был спасен.
   Многие ли армии мира вели себя так и многие ли полководцы спасали своих врагов? В те дни варшавский магистрат, от имени горожан поднесший полководцу бриллиантовую табакерку с надписью "Варшава своему избавителю", понял, что именно сделал для поляков Суворов. Зато потом они Суворова прокляли и проклинают до сих пор как кровавого убийцу.
   За взятие Варшавы и окончание войны Суворов получил чин фельдмаршала. Екатерина написала ему: "Вы знаете, что я без очереди не произвожу в чины. Не могу обидеть старшего; но вы сами произвели себя фельдмаршалом".
  

Глава 38. Опала императора

  
   Вернувшегося из Польши в Петербург Суворова в октябре 1795 года встречали торжественно: выслали навстречу дворцовую карету, поселили в Таврическом дворце, предугадывали малейшие желания.
   Суворова благосклонность монархини тронула, но жить при дворе, в атмосфере интриг, прикрытых маской любезности, он не хотел. И очень скоро начал проситься в действующую армию. Но в том-то и дело, что "действующей" не было. Сначала хотели послать Суворова на персидскую границу, где вроде бы намечалась война. Но Персия воевать так и не собралась, и поход отпал сам собой. И лишь через год "непобедимому мечу империи" нашлось дело -- Екатерина задумала осуществить поход на помощь Австрии, часть владений которой была отторгнута "революционной Францией".
   Здесь стоит коротко коснуться темы французских революционных войн, прежде всего, их внешнеполитического аспекта.
   В советской историографии Екатерину, готовившую поход против Франции во главе с Суворовым, обычно клеймили "душительницей революции". Однако надо указать, как минимум, на три "но". Во-первых, Россия никак не "душила" французскую революцию -- с 1792 года интервенцию против Франции вели Австрия, Пруссия и Испания.
   Во-вторых, к 1796 году, когда зародилась идея похода, Франция уже не была "революционной" -- с лета 1794 года начался термидор, когда само слово "революционер" было запрещено, а с октября 1795 года Францией правила вполне контрреволюционная Директория, которая жестко искореняла якобинский дух.
   И, в-третьих -- армия "революционной Франции" вела к тому времени совсем не освободительные, а захватнические войны. Большая часть Европы была завоевана и перекроена: Бельгия была аннексирована, Италия захвачена, Пруссия, Испания, Швейцария, позже Египет платили Франции контрибуции, лишь островная Англия осталась непокоренной.
   Все это Франция сумела сделать благодаря своей новой армии. Ее тактика была выкована в первые годы революции в борьбе против интервентов, и эта тактика была такова, что приводила в изумление старую европейскую военную школу. Французы воевали "против всех правил" -- и постоянно побеждали. Они не думали о прикрытии флангов, о защите тыла или обоза (да и обозов зачастую не имели), о сбережении солдат. Реки они форсировали днем, на виду у неприятеля, под артиллерийским огнем -- гибли сотнями, но не ожидавший такого безумия противник чаще всего бывал побежден. Французы избегали "правильных" сражений, т.е. выстраивания двух армий друг против друга и их медленного сближения, зато предпочитали обход, охват и прорыв. Они сделали штыковой бой нормой (следствие плохого снабжения боеприпасами), тогда как для европейских армий он был нежелательной крайностью. Французская армия могла наступать без провианта, без обмундирования и даже без патронов -- и именно наступать, бить противника на еще сохранившемся революционном энтузиазме, смело и беззаветно.
   Французские генералы -- бывшие адвокаты, ремесленники или сержанты -- не имели военного образования, но были талантливейшими самоучками, людьми с характером и силой воли. Они не боялись рисковать ни собой, ни своими солдатами, поскольку революцию не интересовало, насколько велики потери, -- главным было достижение победы.
   Даже по нашему краткому описанию можно заметить, что французская военная система внешне была сходна с суворовской -- те же наступательность и энергия, те же быстрые переходы, тот же отказ от сдерживающих движение обозов, та же ставка на штыковой бой.
   Но были и различия, причем принципиальные. Французы побеждали благодаря численному перевесу -- Суворов же почти всегда действовал меньшим числом против большего. Еще одно: для французских полководцев солдат был разменной монетой, тогда как для Суворова каждый был ценен.
   И не просто ценен: Суворов глубоко верил в русского солдата, в его мужество, упорство, настойчивость, в высокую нравственную и духовную силу. Он считал эти свойства исконными для русского человека, русского воина. Нужно было только раскрыть их суворовским воспитанием -- и тогда русский солдат был непобедим.
   И действительно, с Суворовым солдаты становились "чудо-богатырями". Несокрушимый Измаил, где засела фактически целая армия, был взят сравнительно слабым корпусом, наполовину из спешенных казаков, изнуренных предыдущей осадой. Под Варшавой на одну из штурмующих колонн внезапно налетела с фланга конница -- часть колонны развернулась лицом к коннице и отбила ее, другая же, как ни в чем ни бывало, продолжала штурмовать укрепления. В бою при Рымнике в атаку на ретраншемент (полевое укрепление с высоким валом), который из-за плотного огня не могла взять пехота, была пущена конница (!). "Удивить -- значит победить", по суворовскому же выражению. Оторопелые турки были разбиты.
   Итак, весной 1796 года Суворов был назначен командующим крупнейшей южной армией -- с прицелом на то, чтобы возглавить будущий "французский поход". И в Тульчине, городе, который он сделал своей ставкой, он начал готовить армию именно к сражениям с французами.
   Большинство русской военной элиты того времени считало, что кроме Суворова с французами больше никто справиться не сможет. Его военный опыт был огромен, его авторитет в армии был непререкаем, наконец, была надежда на его странную военную систему, тем не менее никогда не дававшую сбоев.
   Но тут произошло неожиданное -- 6 ноября 1796 года скончалась Екатерина Великая. На престол вступил Павел I.
   Все планы Екатерины были отменены (включая и план французского похода), все ее приверженцы разогнаны, все совершенные ею дела пересматривались или грубо критиковались. Поначалу на Суворова не было гонений -- он ведь не был придворным генералом и любимцем Екатерины.
   Конфликт, и самый острый, разгорелся после реформ Павла в армии.
   Уже 29 ноября были введены в действие спешно написанные пехотный и кавалерийский уставы -- по образцу прусских двадцатилетней давности (Павел полагал, что "чем ближе своим уставом подойдем к прусскому, тем и надежды больше на победу"). Пехоте предписывалось лишь линейное построение в три шеренги (никаких каре, колонн, рассыпного строя стрелков-егерей). Уставы ориентировали только на стрельбу, без штыковой атаки, причем стрельбу как "наступательную", так и "отступную" (тогда как при Суворове отступление было запрещено). Солдаты должны были идти в бой мерным шагом и стрелять только по команде. Недаром Павлу приписывают любимое присловье: "Солдат есть простой механизм, артикулом предусмотренный".
   Был уничтожен Генеральный штаб, до минимума сокращена власть командующих армиями, генералов, полковников, майоров и даже капитанов -- в каждой инициативе офицера Павел предполагал злоупотребление. Павел настолько не доверял командирам, что перевести прапорщика в другую роту можно было лишь императорским указом.
   Главное внимание уделялось ровному строю, маршировке, "блестящему" внешнему виду. В форму одежды вновь вернулись узенькие гетры вместо удобных широких штанов, косы и напудренные парики. Армия оценивалась по тому, как она выглядела на парадах. Известна история про полк, не угодивший Павлу на параде, который тут же с плаца был отправлен в Сибирь.
   Как все это могло сочетаться с суворовскими быстрыми переходами, неистовой штыковой атакой, опорой на инициативу солдат и командиров?
   Дело всей жизни Суворова было уничтожено -- конечно, он не мог молчать. Павлу не замедлили передать отзывы Суворова о его "пруссомании": "Русские прусских всегда бивали, что же тут перенять?" Или еще: "Я лучше прусского покойного великого короля. Я, милостью Божьей, баталий не проигрывал".
   Суворов был готов уйти из армии, но только не принять павловские нововведения. Он подал прошение об отставке -- и взбешенный Павел не только подписал ее, но и отправил фельдмаршала в ссылку под гласный надзор полиции. Причем отправил под конвоем, не позволив взять с собой никого, кроме старого денщика Прошки.
   Местом ссылки было назначено дальнее суворовское имение Кончанское. Надзор был поручен чиновнику Николеву, неумному, но ретивому. Ему поручалось: "Всемерно стараться ведать, от кого будет Суворов иметь посещения, с каким намерением, какие разговоры произнесены будут, и не произойдет ли каковых либо рассылок, от кого, куда, чрез кого, когда и зачем". И надзиратель окружил Суворова таким количеством мелочных запретов, что дохнуть не давал.
   И тогдашнее российское общество, и особенно армия понимали, что между Суворовым и Павлом происходит поединок -- всё усиливающееся давление императора против силы воли старого фельдмаршала.
   Прошло полгода. Летом 1797 года пришло повеление о новом ужесточении: Суворову было запрещено общаться с соседями. Он написал в письме к другу: "Я тот же, дух не потерял".
   Павел не просто из принципа хотел заставить Суворова сдаться: армия хоть и подчинилась его уставу, но внутренне сопротивлялась, и знаменем сопротивления был Суворов. Всё "прусское" встречалось ропотом, что при Суворове было не так.
   Все в России, кто был недоволен идеями взбалмошного императора, тайно сочувствовали Суворову. Даже "придворный одописец" Гаврила Державин пустил по рукам оду "На возвращение графа Зубова из Персии", где несправедливо уволенному и отправленному в ссылку Зубову привел в пример Суворова:
   Смотри, как в ясный день и в буре
   Суворов тверд, велик всегда!
   Ступай за ним! -- Небес в лазури
   Еще горит его звезда.
   Через год Павел задумал показать Суворову свои достижения. Суворов приехал в Петербург -- но лучше бы Павел его не вызывал. На параде, где солдаты маршировали, как механические болванчики, Суворов устроил такие "чудеса", что хохотали все. Он то цеплялся шпагой за дверцу кареты, то кричал, что "Брюхо болит!", то спрашивал стоящего рядом генерала, трудно ли воевать на паркете. Сделал вид, что не понимает намеков Павла о возвращении на службу, и, испросив разрешение, снова уехал в Кончанское.
   Между тем Франция, совершившая не только социальную революцию, но и революцию в военном деле, шла от победы к победе. Подавленная Европа ничего не могла ей противопоставить.
   В 1799 году австрийский император Франц прислал письмо со слезной просьбой, чтобы Павел отправил командующим австрийской армией Суворова. Павел понимал, что Франция -- это угроза любой монархии, не только европейской. Кроме того, просьба Австрии была для него удобным поводом выйти из конфликта с упрямым Суворовым. Не простить его, нет, а использовать для разрешения сложной ситуации.
   К концу второго года ссылки Суворов получил письмо Павла: "Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться, виноватого Бог простит. Римский император требует Вас в начальники своей армии и вручает Вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на это согласиться, а Ваше спасти их".
   Суворов не стал лелеять личные обиды. Он уже несколько лет с тревогой наблюдал за успехами французов и предчувствовал, что на Европе они не остановятся -- вскоре придется воевать с ними на русской земле. Он сразу же оценил и военный талант Бонапарта, и его неуемное честолюбие: "Далеко шагает мальчик! Пора унять..."
   Суворов быстро собрался и отправился в Петербург. "Веди войну по-своему, как умеешь!" -- сказал в напутствие Павел. 17 февраля Суворов выехал из Петербурга в Вену. Так начались последние походы в его жизни.
  

Глава 39. Итальянская и швейцарская кампании

  
   В конце 1798 года Россия подписала договоры с Англией и Австрией о военном союзе против Франции. Целью вступления России в войну значилось: "Положить предел успехам французского оружия и распространению правил анархических; принудить Францию войти в прежние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие". В практическом смысле Россия ничего не выигрывала от чужой войны, кроме эфемерного "сдерживания" республиканской идеологии. Зато Англия в случае успеха получала ослабление мощного врага и конкурента, а Австрия возвращала себе захваченную французами Италию. С самого начала было понятно, что Россию и ее вооруженные силы используют не в ее собственных интересах.
   Когда Суворов приехал в Вену, чтобы принять командование над объединенными силами, он с этим "использованием" столкнулся лицом к лицу.
   Австрийский император Франц I, пожаловав Суворову чин генерал-фельдмаршала и на словах наделив полной властью над своей Итальянской армией, на деле предписал подробно докладывать обо всех его планах гофкригсрату (военному совету). Заседавшие там генералы намеревались управлять действиями Суворова из Вены, находясь за сотни километров от полей сражений.
   Поначалу казалось, что планы австрийцев и Суворова совпадают, поскольку союзники декларировали как главную цель взятие Парижа.
   Сам Суворов первоначально намеревался двинуться из Вены через Германию и Люксембург, обойти Альпы и идти прямо на Париж. Но император Франц потребовал в первую очередь освободить Северную Италию, недавно захваченную Наполеоном. Суворов скрепя сердце согласился: теперь, прежде чем двигаться на Париж, ему надо было разбить армии французов в Италии, а уж затем, перейдя через Альпы, достичь Франции.
   При этом переход через горы зависел от австрийцев, поскольку всё снабжение войск: снаряжение, горные пушки, мулы для обоза, теплая одежда -- было за ними. У Суворова не было даже топографических карт (ведь Генеральный штаб с его топографическим отделом Павел разогнал).
   Австрийский гофкригсрат планировал превосходящими силами (около 18 тысяч русских войск, 86 тысяч -- австрийских) постепенно теснить 60-тысячную французскую армию генерала Моро, занимая крепость за крепостью, дойти до реки Адда -- и остановиться. Этот план не учитывал, что при столь неспешных действиях могли быстро подойти 64 тысячи французов генерала Массена из Швейцарии и 38 тысяч генерала Макдональда из Южной Италии.
   Но важнее было другое -- Суворов начал подозревать, что австрийцы больше ничего и не хотели, кроме как вернуть себе утраченные территории. И даже не помышляли ни о каком завоевании Парижа.
   Близорукость австрийского плана была для Александра Васильевича очевидна. Как и прежде, он был убежден, что кратчайший способ закончить любую войну -- это взять главный опорный пункт противника и принудить его сдаться. А лишь очистить территорию от врага, не добивая его, считал бессмысленным: "Недорубленный лес вновь вырастает!"
   Суворов перечеркнул план гофкригсрата и заявил, что начнет военные действия переходом через Адду, а закончит -- где бог даст!
   В конце марта 1799 года он выехал из Вены в Италию. Фельдмаршал спешил: ему еще следовало обучить тяжеловесных австрийцев азам своей науки побеждать.
   Через несколько дней подошла русская армия, и началось общее наступление. Марш был быстрый, суворовский. Австрийские солдаты, не привыкшие к такому, роптали. Генералы не понимали распоряжений Суворова: "Неприятеля везде атаковать! Что это за стратегия?" Суворов разъяснил: главное -- активно атаковать французские армии, а у оставшихся в тылу крепостей оставить небольшие заслоны. Если разбить армии, крепости сдадутся сами.
   Французы перед союзниками отступали, не вступая в сражения. Передовые части суворовской армии без сопротивления дошли до небольшой крепости Брешия, где заперлись 1200 французов. Части австрийского генерала Края и русский 6-й егерский полк князя Багратиона тут же начали штурм -- и спустя недолгое время крепость сдалась. Это была небольшая победа, но она поднимала моральный дух армии. "С нашей стороны убитых и раненых нет", -- написал Суворов.
   Следом за Брешией были взяты крепости Кремона и Бергамо. 15 апреля вслед за отступающим противником дошли до реки Адда. Здесь командующий французской армией генерал Моро впервые решил дать бой.
   Моро собрал на другом берегу реки 28 тысяч солдат (почти вдвое меньше, чем русских и австрийцев). Но его расчет был на крутизну берегов реки и на мощь своей артиллерии -- форсировать Адду в таких условиях он считал самоубийством. Осторожный Моро плохо знал Суворова, мерил его по себе.
   Едва авангард русских, которым командовал князь Петр Багратион, доскакал до Адды, он тут же ввязался в жестокий бой с дивизией генерала Серюрье, не успевшей переправиться через реку. Французы бились насмерть. Такой отваги противника русские не встречали давно. Но штыкового и сабельного удара французы не выдержали: большая часть французской дивизии была отброшена за реку, а 2 тысячи оставшихся были перебиты полностью. У русских было убито 135 и ранено 95 человек, включая самого Багратиона.
   Своей атакой князь Петр отвлек противника, позволив главным силам союзников начать форсирование реки. Конечно, Суворов не отправил солдат в лобовую атаку под огонь французской артиллерии -- из заранее припасенных понтонов были построены мосты ниже и выше по течению.
   Ночью 3 полка казаков атамана Денисова и 5 батальонов австрийской пехоты с 2 эскадронами гусар тихо вышли в центр позиции Моро и сильным ударом опрокинули французский авангард. Французы контратаковали главными силами. Но во фланг им с барабанным боем ударили батальоны австрийского генерала Цопфа, перешедшие реку в другом месте. Обученные русскому штыковому удару, австрийцы смяли левое крыло армии Моро.
   Тяжелейшее 12-часовое сражение закончилось поражением французов -- они потеряли около 3 тысяч убитыми и 5 тысяч пленными. Генерал Моро тоже чуть не попал в плен, но ему удалось бежать. У русских, по рапорту Суворова, было 2 убитых казака, раненых -- 24. Австрийские потери составили почти 2 тысячи человек.
   Сражение на Адде привело к разгрому армии Моро и бегству ее остатков. Однако французские историки, льстя национальной гордости, назвали отступление армии величайшим достижением военного искусства (наверное, потому, что бегство было организованным, а не паническим). Правда, Наполеон по возвращении из Египта назвал Моро "отступающим генералом".
   Через день союзные войска пришли в Милан, столицу Ломбардии. Там их встретили восторг и ликование местных жителей, а Суворова -- письмо австрийского императора, требовавшего не переходить реку По, а "обеспечить себя в завоеванных областях".
   Суворову вновь пришлось не вести дальнейшее наступление, а осаждать занятые французами крепости. Всё это ослабляло армию и отнимало массу времени. В этих бессмысленных хлопотах прошел май.
   5 июня было перехвачено известие, что 24-тысячное войско французского генерала Макдональда движется к реке Тидона, где стоял 7-тысячный корпус австрийского генерала Отта. К нему спешил на помощь авангард генерал-фельдмаршала Меласа, но зная, что австрийцы не умеют ходить быстрыми маршами, Суворов полагал, что разгром Отта неминуем. Он приказал авангарду Розенберга спешить изо всех сил, даже проходя "сквозь австрийские войска". Двадцать верст в страшную итальянскую жару русские не шли, а почти бежали. Но оказалось, что австрийцы тоже не мешкали и успели вовремя.
   Практически сразу, с молниеносного марша, оба передовых отряда русских и австрийцев вступили в бой. Так 6 июня началось еще одно кровопролитное сражение.
   Главные силы во главе с Суворовым тоже летели к месту боя. Еще в пути выяснилось, что перехваченное письмо было искусной дезинформацией и армия Макдональда гораздо больше -- около 36 тысяч. Но не отступать же из-за этого!
   Прискакав вместе с авангардом Багратиона к месту битвы, Суворов тут же приказал атаковать левый фланг противника. Даже неустрашимый князь Петр предложил подождать, пока прибудут остальные войска: "Александр Васильевич! В ротах нет и 40 человек!" Суворов наклонился к нему и тихо сказал: "А у них нет и 20. Атакуй, с Богом. Ура!"
   И вновь приходится вспомнить знаменитую формулу Суворова "глазомер -- быстрота -- натиск", чтобы понять, что здесь имело место не безрассудство, а точный расчет. Суворов не только мгновенно оценил соотношение сил, но и учел как самый решающий фактор неожиданность и скорость удара. Враг не в состоянии сразу точно подсчитать, в каком числе обрушился на него противник, а затем, когда в дело вступает тот самый "натиск", неумолимый русский штык, уже не до подсчетов.
   Превосходящий силами противник отступил, переправившись через Тидону. Его не преследовали, потому что и победители падали от усталости.
   Макдональд собрал рассеянные войска и занял позицию у реки Треббия, в 15 километрах от союзников. Утром 7 июня русские и австрийцы тремя колоннами форсировали Тидону и дошли до Треббии, где уже выстроилась хорошо отдохнувшая, в полтора раза большая армия Макдональда.
   Атака была произведена прямо с марша. "Не употреблять команду "Стой!" -- приказал Суворов. В левый фланг ударили 6 батальонов Багратиона и 4 казачьих эскадрона атамана Карачая. 7-тысячное левое крыло французов было опрокинуто, а польский эскадрон Домбровского, пошедшего на службу к французам, потерял из 2 тысяч более 300 человек.
   В центр ударила русская колонна под командой генерал-лейтенанта Ферстера. "Ферстер атаковал холодным оружием, опрокинул и сбил неприятеля через реку", -- напишет в рапорте Суворов.
   Правый фланг французов, яростно атакованный австрийской колонной Меласа, тоже продержался недолго. Потеряв 800 человек убитыми и 700 пленными, он был отброшен за Треббию.
   Но Макдональд был упорен. На другой день, перестроившись, он контратаковал. "Третья баталия, -- писал Суворов, -- была кровавее прежних". Всего через час французам вновь пришлось отступить за реку, но они опять перестроились для наступления.
   Контратака следовала за контратакой. Французы, по обыкновению, шли густыми массами -- четкий строй и держащие шаг железные колонны времен наполеоновских войн появятся еще не скоро. Русские местами были разрезаны и сражались в окружении. Гренадеры Розенберга отстреливались последними патронами. Ситуация становилась крайне опасной.
   Прискакавший к Суворову Розенберг, потупив голову, стал говорить об отступлении. Фельдмаршал показал на огромный валун, стоявший на поле, и спросил, может ли Розенберг его поднять. "Не можете? Ну, так вот так же, Андрей Григорьевич, нельзя отступить русским. Ступайте, помилуй Бог! Держитесь крепко! Бейте! Гоните! Мы -- русские!" Сам же вскочил на коня и помчался к дрогнувшим егерям и казакам.
   Офицеры, служившие с Суворовым, все как один говорили о невероятном, почти магическом его влиянии на поле боя. Как только перед войсками, потерявшими всякую надежду на победу, появлялась сухонькая фигура Суворова на косматой казачьей лошадке, как будто бы новые силы появлялись у всех солдат. Так произошло и здесь. Прискакав в критическую минуту к толпе отступавших русских, он закричал свое знаменитое: "Заманивай их, ребята! Шибче! Шибче заманивай!" Эффект неожиданности был достигнут -- как же, сам Суворов решил, что солдаты не бегут в панике, а "заманивают". И тут же последовала команда: "Стой! В штыки, вперед! Ура!"
   И удар отступавших перед этим частей был столь силен, что французы приняли их за свежее подкрепление и начали отход.
   К этому времени подоспел австрийский корпус Меласа, который ударил по французам из пушек, а затем, развернув знамена, пошел в наступление через реку.
   Французы, дотоле считавшие себя лучшими солдатами в мире, утратили боевой дух. Битва была выиграна. Макдональд потерял половину армии, самые отборные части революционных войск были истреблены, польская же кавалерия Домбровского вообще перестала существовать. В ходе преследования в плен было взято еще 7 тысяч человек. Армии Макдональда не стало как боевой единицы. Союзники в сражении потеряли 900 человек убитыми и чуть больше 4 тысяч ранеными.
   Много позже, по свидетельству Дениса Давыдова, Макдональд скажет: "Неудача при Треббии могла бы иметь пагубное влияние на мою карьеру, меня спасло лишь то, что победителем моим был Суворов".
   12 июня было получено известие о выдвижении на равнину армии генерала Моро. Суворов начал готовить решительное наступление, но именно в этот момент император Франц категорически запретил любые военные действия "впредь до особого моего предписания".
   Австрийцы испугались (или им это нашептали англичане), что русские захотят завладеть теми территориями, которые они завоевали в Италии.
   Суворов понял, что взять Париж ему не дадут. Он писал, требовал, просил -- но натыкался на глухую стену. Даже император Павел послал письмо Францу с просьбой урезонить гофкригсрат. Но дело было не в тупости военного совета, а в жадности самого австрийского императора. Почему он полагал, что сможет удержать завоеванные области без русских, -- бог весть.
   В этой переписке прошло полтора месяца. В итоге Франц I утвердил план до начала зимы наступать на неприятеля в направлении Генуэзской Ривьеры, то есть отогнать его за Аппенины и на том закончить кампанию.
   За это время французская армия уже вполне восстановила свою боеспособность, получила нового командующего -- лучшего после Наполеона полководца Франции Жубера (смещенный Моро остался у него советником) и двигалась через горы к городку Нови, у самой подошвы Аппенин.
   14 августа 45-тысячная армия французов, подойдя к Нови, наткнулась на авангард Багратиона и оттеснила его. Но тут французы поняли, что у Нови стоит не один авангард, но и главные силы русско-австрийской армии во главе с Суворовым (44 тысячи человек). Жубер, считавший, что Суворов далеко и что соотношение сил в его пользу, задумался -- а не лучше ли закрепиться в Нови и в удобном месте отбивать атаки союзников, чем вступать в сражение?
   Суворов же, чтобы не сражаться в горах, решил выманить Жубера на равнину. И поставил задачу войскам: "Держаться против слабых отрядов, а перед превосходящими силами отступать".
   Утром 15 августа австрийский корпус генерала Края начал атаку, имитируя общее наступление. Австрийцы ударили крепко и вытеснили французов, но вскоре французы начали контратаку и погнали своего противника. Казалось, задуманное Суворовым "выманивание" удалось, и сейчас французы рванутся на равнину. Но тут шальной пулей был убит главнокомандующий Жубер. Наступление остановилось, а перехвативший командование осторожный Моро приказал отступать и закрепиться в самом городке Нови.
   Позиция у французов была отличная: Моро овладел всеми возвышениями, откуда его артиллерия могла беспрепятственно поражать картечью своих врагов. Суворов похвалил умного противника, но теперь предстояло сбить его с неприступных укреплений.
   "Несмотря на неумолкаемый гром пальбы, на град пуль и ядер, все колонны построили фронт и наступали на неприятельскую линию", -- писал позже Суворов.
   Первыми на приступ со своими войсками пошли генералы Милорадович и Багратион. Князь Горчаков с полком егерей и двумя батальонами гренадер был контратакован колонной французов, но выдержал удар и погнал противника. Два французских эскадрона ударили по авангарду Багратиона, но ему на выручку пришли кавалеристы Дерфельдена.
   В самую жару сражение замерло на три часа, а затем возобновилось с еще большим остервенением. Суворову пришлось бросить в бой резервы. Наконец, и медлительный австрийский генерал Мелас двинулся на левый фланг французов. Общее наступление началось "с беспримерной решительностью и мужеством; неприятель повсюду был опрокинут", как сказано в рапорте Суворова.
   Сражение продолжалось 16 часов. Несмотря на "выгоднейшее положение", французы отступили, а затем отступление превратилось в повальное бегство. Полки бежали, бросая оружие, солдаты укрывались в кустарниках и глубоких оврагах. Лишь наступившая темнота предотвратила полное истребление армии Моро.
   Безвозвратные потери французов превысили 20 тысяч человек. Главную тяжесть штурма выдержали русские: авангард Багратиона, гренадеры Милорадовича, корпус Дерфельдена. Общие потери союзников составили 1250 убитыми и около 5 тысяч ранеными. После сражения при Нови Павел повелел, чтобы Суворову оказывались такие же почести, какие оказываются императору.
   Между тем почти сразу после этой блистательной победы австрийцы прислали Суворову новый план, поддержанный к тому же императором Павлом. Согласно плану, русские войска во главе с Суворовым перебрасывались в Швейцарию, чтобы вместе с 27-тысячным корпусом Римского-Корсакова противостоять 80-тысячной армии генерала Массены.
   Тайная мысль плана была для Суворова понятна: русских отправляли в Швейцарию воевать с грозным Массеной (при этом, кто бы ни победил, оба противника ослаблялись), чтобы австрийцы могли хозяйничать в завоеванной Италии, как хотели.
   Зато, похоже, ничего не понял Павел, согласившийся с этим планом. Австрийцы уверили его, что поход на Париж произойдет -- только из Швейцарии. Павел не понимал, что для этого надо победить вдвое большую по численности армию Массены, не понимал, что из Швейцарии организовать вторжение во Францию невозможно (через горы нельзя снабжать армию). Поход на Париж не просто откладывался -- он отменялся.
   Вся подлость австрийского плана проявилась позже, когда 11 сентября русская армия без обозов, с запасом продуктов на 3 дня в солдатских ранцах уже двинулась в направлении Швейцарии. Выяснилось, что австрийцы сдали два горных перевала: Сен-Готард и Сен-Бернар -- французам. Это означало, что корпус Римского-Корсакова находится в огромной опасности из-за вероятного нападения Массены и надо спешить во что бы то ни стало.
   "Хотя в свете ничего не боюсь, -- писал Суворов, -- в опасности от Массены мало пособят мои войска отсюда, да и поздно".
   Суворов торопился, как только мог. Пройдя за 5 суток 150 километров, войска пришли в предгорный Таверно у подножия Швейцарских Альп. Здесь должны были ждать подготовленные австрийцами провиант и мулы для перевозки горных орудий. Но ничего этого не было. Суворов понял: "Меня выгнали в Швейцарию, чтобы там истребить". Солдатам он не говорил о своих подозрениях, чтобы поддерживать в них бодрость духа.
   Снова произошла задержка на несколько дней, за которые Суворову с трудом удалось раздобыть несколько сот мулов. Но именно в эти дни Массена исполнил свой замысел -- разгромил корпус Римского-Корсакова, о чем Суворов еще не знал.
   12-тысячный русский отряд двинулся к перевалу Сен-Готард. Солдаты со смущением смотрели на встававшие перед ними горные кручи, узкие каменистые тропинки, отовсюду льющиеся водопады. Прежде им не приходилось воевать в таких условиях. Для них были привычны степи юга России, равнины Польши, долины Вислы и Дуная, но не выси и снежные пики Альп. Прямо в походе Суворов написал и распространил в войсках "Правила для горной войны" -- первый в русской армии устав тактики горной войны для действий крупными силами.
   Штурмовать перевал Сен-Готард было чрезвычайно сложно. Пока колонна Дерфельдена готовилась к фронтальной атаке, отряд Багратиона пошел в обход, через кручи. Дорогу подсказал местный швейцарец, ставший русским проводником.
   24 сентября начался лобовой штурм Сен-Готарда, который должен был поддержать ушедший в обход отряд Багратиона. Но о нем не было ни слуху ни духу. Суворов страшно переживал. Две атаки сорвались: французы дружно стреляли по карабкающимся снизу вверх русским. Когда стемнело, Суворов начал третью атаку. В этот момент сзади по французам ударил отряд Багратиона -- его солдаты без горного снаряжения, упираясь одними штыками, сумели взойти на высоту и поддержали атаку.
   Крупнейший теоретик военного дела Клаузевиц, исследуя историю швейцарского похода, назвал сделанное багратионовскими солдатами "самым изумительным из подвигов за всё время похода Суворова".
   Перевал был взят, армия готовилась к спуску в долину, к Люцернскому озеру. Но тут французы совершили неожиданный маневр: дивизия Лекурба перешла через хребет Бертцберг, спустилась ниже и стала на пути Суворова. Лекурб занял так называемую Узернскую дыру -- узкий проход длиной в 80 шагов, в котором с трудом могли разойтись два человека. Поставив в этом проходе пушки, Лекурб даже не стал разрушать Чёртов мост, настолько он был уверен, что Суворов не пройдет.
   Русские снова использовали тактику обхода, и когда суворовские мушкетеры появились над головами французских пушкарей, те бросились бежать, чтобы не быть отрезанными. Чёртов мост, который французы начали разрушать, взяли так же -- в обход, дыру на мосту залатали бревнами тут же разобранного домика и бросились вперед.
   Когда армия спустилась в долину, выяснилось, что австрийцы с картами тоже обманули: дороги вокруг озера не было. Надо было вновь идти через горы, все перевалы в которых были заперты французами.
   18 сентября состоялся военный совет. 70-летний Суворов, насквозь больной, держался одной железной волей. Он сказал: "Идти вперед нам невозможно. Идти назад -- стыд! Русские и я никогда не отступали! Помощи нам ждать не от кого. Одна надежда на Бога, другая -- на величайшую храбрость и высочайшее самоотвержение войск. Мы на краю пропасти... Но мы русские! Спасите честь и достояние России!" И встал на колени.
   Генералы были потрясены. Старейший из них, Вилим Христофорович Дерфельден, сказал за всех: "Отец наш, Александр Васильевич! Всё перенесем и не посрамим русского оружия!"
   Князь Багратион позже вспоминал эту минуту как самую необычайную, единственную во всей его многотрудной жизни.
   Общее воодушевление офицеры передали солдатам. И в невозможных условиях, ночуя на голых камнях, в рваных шинелях и разбитых вдрызг сапогах, солдаты не роптали, не жаловались, не боялись встречи с врагом, а, напротив, мечтали сразиться с ним поскорее, чтобы, наконец, выйти из тяжкого положения.
   Не будем больше описывать подробностей этого беспримерного 17-дневного перехода через Альпы. Не хватит и книги на то, чтобы рассказать, как героически отряд князя Багратиона, идя в арьергарде, отбивался от постоянно наседавших французов.
   Как тяжело пришлось войску при подъеме на гору Паникс, но еще тяжелее -- при спуске с нее, когда по ледяным скатам солдаты летели вниз, тормозя одними штыками (сюжет, использованный Суриковым в его знаменитой картине).
   Как суворовские генералы Багратион, Милорадович, Розенберг, Дерфельден, Ферстер, Каменский почти босиком (обувь их развалилась), но по-прежнему твердо вели солдат в бой и с французами, и со стихией.
   Как сам Суворов при спуске с Паникса настолько ослаб, что два дюжих казака держали с двух сторон его самого и его лошадку. И когда он твердил: "Пустите меня, я сам пойду!", казаки грубовато-ласково приговаривали: "Сиди уж, сиди!"
   Союзники-австрийцы ничего не выиграли своей подлой политикой. Им не удалось сохранить то, что завоевал для них Суворов. Уже после его смерти Наполеон дважды (в 1805 и 1807 годах) оккупировал Вену, лишив Австрию большей части ее владений и статуса великой державы.
   Враги-французы также не смогли победить русских. Массена клялся, что возьмет Суворова в плен, но у него ничего не вышло. Позже, став маршалом, он признался, что отдал бы все свои победы за один швейцарский поход Суворова.
   Грандиозность подвига русской армии, преодолевшей и ярость врага, и преграды, поставленные природой, и предательство лжесоюзников, поразила современников. Суворов стал не просто знаменитостью -- он стал идолом. Русские гордились, что жили в одно время с этим человеком.
   Суворов же своей заслугой считал то, что в труднейших условиях вывел армию с наименьшими потерями из возможных и спас самое дорогое -- честь русского оружия.
  

Глава 49. Смерть Суворова

  
   Швейцарский поход представляет собой исключительный во всей военной истории пример того, как доблестная армия, которую ведет полководец с непоколебимым духом, может выйти из безнадежного стратегического положения.
   Между тем ряд военных историков, прежде всего западных, считает швейцарскую кампанию Суворова проигранной, а его исход из швейцарских гор -- бегством. Раз Суворову не удалось одолеть Массену и изгнать французов из Швейцарии, утверждают они, следовательно, надо признать войну неудачной, а состояние русской армии бедственным.
   Этого мало. Для них Суворов не существует в том качестве, в каком его видим мы, -- как создателя системы, преобразившей военную науку и практику, как великого полководца. Например, в авторитетном и объективном (как считается) французском энциклопедическом словаре Larousse издания 1923 года есть статья о Суворове. Там буквально говорится: "Суваров или Суворов (Александр) -- русский генерал, род. в Москве, ум. в Петербурге (1729-1800). Подавил польское восстание 1794 г., боролся против революционных армий в Италии и был разбит Массеной у Цюриха. Генерал искусный, но бесчеловечный и недобросовестный. Он известен своим афоризмом "Пуля сумасшедшая, а штык знает, что делает".
   Что ж, нет сомнений, что такого рода мнение о Суворове исходит прежде всего из политических соображений: каково же признать величайшим полководцем Нового времени русского военачальника?
   Гением в военной области может быть только западный полководец -- и эту роль чаще всего отводят Наполеону. При этом как будто забывают его страшное поражение при Ватерлоо, старательно не помнят о катастрофе похода против России в 1812 году, когда из пяти с половиной миллионов Великой армии во Францию вернулись жалкие 1600 человек.
   Такая "забывчивость" -- можно сказать, типическая черта западного мышления: все, кроме них, -- это варвары, которые, конечно же, не умеют воевать и берут только численностью. Так, Наполеон старался вообще не упоминать о Суворове -- и это при том, что все его лучшие генералы были Александром Васильевичем биты. Единственное известное упоминание таково: Суворов, мол, обладал душой великого полководца, но не имел его головы. Фраза столь же высокопарная, насколько и темная.
   Кстати, сам Суворов относился к Наполеону с уважением, видел в нем большой талант и переживал только из-за того, что ему не довелось встретиться с ним на поле битвы: "Бог в наказание за грехи мои послал Бонапарта в Египет, чтобы не дать мне славы победить его".
   Однако обратимся к последним дням жизни Александра Васильевича.
   Через несколько дней после спуска со швейцарских гор, едва отогревшись, Суворов отправил Павлу I подробный отчет о ходе последней кампании. Он знал, что в России все страшно беспокоились за судьбу армии. В конце октября ему пришло письмо от графа Ф.Растопчина -- приближенного к Павлу главы Иностранной коллегии. Тот писал о пышных празднествах в Петербурге по поводу победоносного окончания похода, о награждении всех участников похода и самого полководца: Суворов был удостоен звания генералиссимуса. Причем Павел, по словам Растопчина, прибавил: "Это много для другого, а ему мало, ему быть ангелом".
   Но главным в письме было не это, а упоминание об изменении геополитических ориентиров России. Павел разорвал союзнические отношения с Австрией и Англией и решил подписать договор о мире с Францией.
   Предательство бывших союзников было несомненным, поэтому Суворов с решением Павла был согласен. Но вот мир с Францией -- в него он решительно не верил.
   Поэтому Суворов даже был готов продолжить военные действия совместно с австрийцами, несмотря на их лукавство, потому что был убежден, что Франция -- это несомненная угроза и для Европы, и, главное, для России.
   Однако австрийцы снова предали: зачем идти на Париж, когда можно продолжить грабить Италию? А затем произошел переворот 18 брюмера, когда Бонапарт взял власть, став Первым консулом.
   Теперь уже настойчивость Суворова, который продолжал писать военные планы похода на Париж и отсылать их Павлу, стала для императора просто подозрительной. Ведь Павел считал, что теперь во Франции не безбожная революционная власть, а фактически монархия. А уж монархи общий язык друг с другом найдут! Поэтому Павел счел кампанию завершенной и повелел Суворову срочно выводить армию в Россию.
   Возможно, что именно эта настойчивость, а не пресловутая взбалмошность императора, о которой говорят историки, и была причиной того, что на Суворова обрушилась новая опала.
   История показала, что прав был Суворов, а не Павел. Что, отказавшись от революционных идеалов и став императором, Бонапарт не изменил прежней завоевательной политики и очень скоро Франция станет крупнейшей европейской империей. А спустя 11 лет России придется, по словам Пушкина, "русской кровью искупать Европы вольность, честь и мир".
   В январе 1800 года Суворов повел армию домой, в Россию. По пути, в Кракове, он сдал командование Розенбергу, а сам намеревался спешить в Петербург, на назначенную в его честь торжественную встречу.
   Но в Петербурге уже что-то изменилось -- Суворов получил от Павла несколько писем с мелочными выговорами по пустяковым поводам. Похоже, Суворов, который сделал свое дело, был теперь императору не нужен.
   Из-за этого ли, или потому, что возраст дал себя знать, но Александр Васильевич тяжко заболел. В Кобрине, недалеко от границы Белоруссии, он пролежал две недели. Медик требовал, чтобы зимой Суворов одевался теплее, а не выходил в одном мундире. "Я солдат", -- возражал Суворов. "Нет, вы генералиссимус", -- отвечал медик.
   Наконец, Александру Васильевичу полегчало, и он смог выехать в Петербург. По пути его восторженно встречали в каждом городке, а под Нарвой его должна была ожидать государева карета и выстроенные шпалерами войска. Но когда Суворов добрался до Нарвы, никакой торжественной встречи не было. Выяснилось, что почести отменили и здесь, и в Петербурге.
   Еле живой, в конце февраля Суворов доехал до столицы. Дальняя дорога, тряска, открывшиеся раны, а главное -- нежданная немилость Павла подорвали его силы. Он был совсем плох. Поселился Александр Васильевич у своего родственника Хвостова. О его приезде мало кто знал: Павел запретил сообщать об этом в газетах.
   Его приходили навещать какие-то из старых товарищей (Багратион был первым), но навлекать на себя гнев императора решались далеко не все. Павел не навестил умирающего, прислал вместо себя Растопчина.
   Перед смертью Суворов вспоминал почему-то не последние военные кампании, а Измаил и Прагу. Последними его словами были: "Генуя... Сражение... Вперед". 6 мая 1800 года, в половине второго дня, великого полководца не стало.
   Павел приказал совершить погребение Суворова не по званию генералиссимуса, а по чину фельдмаршала. Что это было -- еще одна мелкая месть или какая-то формалистика, к которой Павел был крайне привержен, -- неизвестно. Но это приказание привело к символическому казусу, который не принизил, а возвеличил Суворова даже после смерти.
   Поскольку военные чиновники не понимали, как в таком случае именовать Суворова в приказе о его посмертном исключении из списков русской армии: как генералиссимуса или как фельдмаршала -- то следовали привычной схеме "как бы чего не вышло" и приказ об исключении из списков вообще не был отдан.
   Это обнаружилось случайно сто лет спустя, в канун юбилея со дня смерти полководца. И после этого уже сознательно такого приказа не отдавали. Так что теперь Суворов навечно числится в списках русской армии.
   Нам осталось лишь рассказать, как восприняли смерть Суворова не Павел и не чиновный Петербург, а простые граждане России. Воспользуемся для этого книгой Н. Эйдельмана "Твой восемнадцатый век".
   Автор пишет, что похороны Суворова всколыхнули национальные чувства. Действительно, так и было. Современник отмечает: "Мы не могли добраться до его дома. Все улицы были загромождены экипажами и народом. Не правительство, а Россия оплакивала Суворова... Перед гробом несли двадцать орденов... За гробом шли три жалких гарнизонных батальона. Гвардию не нарядили под предлогом усталости солдат после парада. Зато народ всех сословий наполнял улицы, по которым везли его тело, и воздавал честь великому гению России".
   Придворный поэт Державин, вернувшись с похорон, написал прекрасное стихотворение "Снигирь", где говорит о величии Суворова. Он упоминает и о нанесенном Павлом бесчестье перед смертью полководца, и о том, что, изнуряя себя для царей, Суворов не имел должной награды. Но главная тема стихотворения -- невосполнимость потери.
   Нет теперь мужа, в свете столь славна:
   Полно петь песню военну, снигирь!
   Бранна музыка днесь не забавна,
   Слышен отвсюду томный вой лир.
   Львиного сердца, крыльев орлиных
   Нет уже с нами -- что воевать?
   Еще одна современница вспоминает эпизод, который тоже стал знаковым. "Когда отпевание было закончено, -- пишет она -- следовало отнести гроб наверх; однако лестница, которая вела туда, оказалась узкой. Старались обойти это неудобство, но гренадеры, служившие под начальством Суворова, взяли гроб, поставили его себе на головы и, воскликнув: "Суворов везде пройдет!" -- отнесли его в назначенное место".
   Масштабные революционные изменения в существующем порядке вещей -- будь то социальная жизнь, искусство или военное дело -- всегда проводят крупные личности. России в этом смысле повезло: у нее подряд, один за другим революционные реформы в армии проводили Петр Великий, Румянцев и Суворов. Причем проводили последовательно, в одном и том же направлении -- высокодуховном.
   Поэтому не удивительно, что к концу суворовской эпохи это была лучшая армия мира, непобедимая, не имевшая соперников ни в Европе, ни в Азии.
   Но смерть Суворова стала тем рубежом, после которого высочайший взлет русской армии сменился падением. Павел и Павловичи (Александр I и Николай I), да и другие российские правители с упорством, достойным лучшего применения, внедряли "злоглупую", по словам Александра Васильевича, прусскую военную систему. И Бородино, и все победы, которые русские одерживали после смерти Суворова, были следствием еще не до конца истребленного суворовского духа в армии. Но как только этот дух окончательно иссяк, начались поражения -- Крымская война, Русско-японская 1905 года и другие.
   В начале XX века в русской армии наследие Суворова стали изучать в военных академиях, а его принципы -- внедряться в ежедневную воинскую практику. Но уже было поздно -- не только армия, но и сама империя шла к своему краху.
   Лишь в советское время снова вернулись к Суворову, а в Великую Отечественную научились по-настоящему использовать его "Науку побеждать". И самое главное -- сумели вернуть высочайший боевой дух армии.
   На могиле полководца в Александро-Невской лавре начертано лишь три слова: "Здесь лежит Суворов". Нет дат рождения и смерти, нет перечисления регалий, нет пышных славословий. Только имя. А больше ничего и не надо.
   Суворова ни с кем спутать нельзя.
  
  

Конец первой книги

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"