В деревне меня никто не встречал. Ладно, я согласна - взрослое население на полях собирает урожай, но где дети и вездесущие бабушки щелкающие семечки на припеке? Более того, единственная корчма тоже была закрыта. Удивляясь всё больше и больше, я привязала Лиску к коновязи и направилась вниз по улице. Наконец дорога вильнула и мне стала видна толпа, собравшейся возле большого дома.
- Извините, но что здесь происходит? - пугливая бабушка, к которой я имела несчастье обратиться, сотворила бесогонный экзорцизм и шустро переместилась в другую часть толпы. Я недоумённо пожала плечами и обратилась к девочке - подростку.
- Здравствуй. Скажи, что здесь происходит? - девочка посмотрела на меня заплаканными глазами.
- А вы кто? - я пару секунд поразмышляла над ответом. Не выдавать же ей на-гора моё не очень правдоподобное происхождение?
- Ведунья, травами занимаюсь, целительством и амулетами, - больше я ничего сказать не успела, девчушка (тоненькая как тростинка!) неожиданно крепко схватила меня за руку и потащила в дом.
- Да что происходит?! - я, наконец, вывернулась из её цепких ручонок. Правда, произошло это уже в сенях.
- Потом, потом! Папе совсем плохо!- отчаянно вскрикнула она и снова ухватила меня, на этот раз за рукав рубашки. Когда она попыталась дёрнуть меня в другую комнату, рукав остался у неё в руках. Горестно осмотрев торчащие нитки (осталась одна целая рубашка!), самостоятельно отодрала второй рукав и сунула его оторопевшей девушке. Я уже достаточно хорошо чувствовала запах крови, и проводница мне не требовалась.
- Чем и кто болен? - на меня уставились как на сумасшедшую. Надо сказать, видок у меня соответствовал: настоящая ведьма в народном представлении: волосы торчат во все стороны как солома, из рубашки нити торчат, глаза посверкивают в предвкушении работы (а соответственно и оклада) ну и плетенка на руке была представлена на общее обозрение. Опрятная, но заплаканная женщина все же ответила:
- Мой муж, его медведь... - дальнейшие пояснения были заглушены воплем. Не плакали только мужчины, но их тут почти что не было. Большинство женщин, правда, просто закрывали лица и выли на разные голоса, а через расставленные пальцы с интересом наблюдали за развитием событий. По настоящему же плакали лишь дочь, жена и маленький мальчик, который вроде бы был сыном (похож на девочку, которая меня сюда притащила), но я не была уверена.
- Первым делом все дружно заткнутся, - поморщившись от этого разноголосого хора, нахально заявила я. Да волки в тысячу раз мелодичнее поют!
- Да ты кто такая, пигалица несчастная! - взвился парень чуть постарше меня. Видимо, он один не понял кто я, или понял, но оказался слишком самоуверенным. Или по молодости лет не смог правильно оценить противника. Хотя у меня опыта, если честно, не больше. Тут нужно пояснить: "чуть старше", это относительно, если считать, что когда я стала человеком, мне было три десятка дней, а выглядела я уже на пять лет. Так выходит, что мне двенадцать с медяками лет, а выгляжу-то я на все шестнадцать - семнадцать, ну если не считать очень маленького роста и фигуры, прямой как доска. Парню же на мой кривой взгляд (давно людей не видела) было лет восемнадцать.
Спокойно поглядев на парня, который находился в самой высокой точке гнева, я произнесла тихо и безмятежно:
- Значит, в услугах ведуньи вы не нуждаетесь? - тишина стала полной.
- А ты можешь спасти моего мужа? - пролепетала женщина.
- Наверное, но для начала отсюда уйдут все сочувствующие. Пусть останутся только его дети и ты, - через несколько секунд в комнате осталось только три человека. Давешняя девочка, мальчик лет пяти и женщина.
Разослав всех с просьбой принести короб с травами, котелок для зелий и горячую воду с чистой тряпицей, я облегченно вздохнула. Толпа народа действовала на меня угнетающе, все же привыкла-то я к лесному одиночеству. Оглядевшись и убедившись ещё раз, что ушли, и единственным условно живым человеком остается бледный почти до синевы мужчина, я села, размяла кисти рук и начала творить заклинание. Остановила кровь, очистила рану, и начала "штопать", как выражался учитель. Представьте, что вы обожгли руку, и теперь мотаете ей в воздухе, пытаясь поскорее охладить. Вот примерно так это и выглядело, лишь рука должна была двигаться в два раза быстрее, да ещё и при этом нужно шептать заклинание. Это не столько трудно, сколько утомительно: рана заживает только на палец за сто вдохов "штопанья". Тут же работы на четверть лучины. (прим. авт.: вдох - примерно две секунды, лучина - два часа) Когда же я, наконец закончила, оказалась, что все уже вернулись и, открыв рот, следят за моими действиями.
- Что, никогда ведунью в работе не видели? - они дружно покачали головами. Я вздохнула.
- Понятно. Котёл и короб оттащите на кухню, воду и тряпки давайте сюда, - с помощью женщины быстро смыв кровь с живота и груди пострадавшего, я обвязала его чистыми тряпицами. Встала и, чуть покачнувшись, пошла на кухню, никому ничего не объясняя. На запах теплого хлеба вообще приятно идти, особенно если всю свою сознательную жизнь питаешься чем попадется приготовленное как стихии на душу положат. Эх, жаль пока нет времени, а то бы выпросила чего-нибудь поесть.
Вывалив из котла книги и буркнув непонятно кому "Отведи мою лошадь в конюшни, а вещи отнеси туда, где поспать можно" я начала варить крововостанавливающее зелье. Его нет у меня в коробе, а то бы мучиться не пришлось бы. Но уж больно много оно место занимает! Только за один день нужно выпить не меньше трёх чашек.
Через час зелье, наконец, было готово, и я отправилась обратно к больному с горшочком мази в одной руке и сонным эликсиром в другой, оставив крововостанавливающее зелье остывать на кухне. Заставив-таки мужчину проглотить элексир (он ещё и сопротивлялся, глядя на меня ничего не понимающими глазами), я намазала его почти зажившие раны мазью, причём руки у меня немного дрожали. Тыльной стороной ладони вытерев пот со лба, я обратилась к женщине, которая всё это время с непередаваемым сочувствием и благодарностью следила за моими действиями.
- Поспать бы, - вышло жалобно и тихо, - она согласно кивнула и провела меня в маленькую, но уютную комнатку, в уголке которой уже пристроились мои пожитки. Стягивая ботинки, я всё же нашла в себе силы сказать:
- Там на кухне котелок с зельем, когда проснётся, дай одну кружку, через четыре часа ещё столько же и опять и опять... - мысли начали путаться, и я, отшвырнув второй ботинок, легла, даже не раздеваясь. Уже сквозь сон я чувствовала, что меня кто-то заботливо укрыл одеялом.
Я зевнула и потянулась на кровати. Да-а.... И это первый день, вернее уже ночь моей самостоятельной жизни вне дома. Что же дальше будет?! Я проморгалась и стала немного различать внутреннее убранство комнаты. На небольшом столике к моему неописуемому удовольствию обнаружилась кружка с молоком (которое я пробовала-то два раза в жизни) и едва ли не полкаравая. Урча от удовольствия, я быстренько всё это умяла. Почувствовав себя значительно увереннее, я натянула ботинки и разыскала-таки сменную рубашку, спрятавшуюся под мешочком с крупой. Выглянув за дверь, и никого не обнаружив, я пошла искать выход, а в перспективе и маленький домик с дверью и окошечком в виде ромбика. Минут через десять я уже возвращалась к тёплой постели и прерванным снам. Совсем близко слышался вой волков, а в небе светила круглая луна. Мне было искренне жаль, что я не могу присоединиться даже к этой стае...
Утром меня разбудил петух. Немного разозлившись на этого нахала, который разбудил бедную усталую меня на восходе солнца, я пошла искать воду, чтобы умыться, а желательно и помыться. Дверь я по привычке толкнула слишком резко, и её жертвой пал давешний мальчик.
- Ты как? - я провела рукой по назревающей на лбу шишке, убирая боль.
- Нормально, - он смело поглядел на меня, - А как вас зовут?
- Уланра, можно Ула, - я постаралась обаятельно улыбнуться, - А тебя?
- Вений или Вен, - парнишка протянул мне свою ладонь, которую я с самым серьёзным видом пожала.
- Как твой отец, Вений? - на его мордашке отразилась абсолютнейшее счастье.
- Он недавно пришёл в себя! Пойдемте, я вас познакомлю, - и меня снова насильно потащили в комнату. Это у них семейная черта что ли такая?
- Папа! Это Уланра! Она тебя спасла! А ещё она самая пренастоящая ведьма! - последний пункт явно вызывал у мальца больше всего радости.
- Лечение ещё не закончилось, потому что от движений раны могут разойтись, - слегка подправила я, - Мне лучше задержаться дня на три. Но если вам неудобно мое присутствие, я могу переселиться в корчму.
- Как же можно! Конечно, ты останешься здесь! В корчме полно клопов и кормят ужасно, - женщина вскочила с кровати больного и взмахнула руками от возмущения.
- Хорошо, тогда я останусь, - покладисто согласилась я. Женщина тут же довольно заулыбалась, хотя я не понимала, что хорошего она усмотрела в нахождении ведьмы в её доме.
- Меня зовут Ланта, - я склонила голову. Послышался тихий шёпот:
- Огромное вам спасибо, - я обогнула Ланту и строго взглянула на мужчину.
- Ничего не болит? - он ухмыльнулся.
- Не сказал бы, что совсем не болит, но это лучше чем совсем ничего не чувствовать. Я - Тош.
- А я - Мареника!
Я вздрогнула, девочку я чувствовала, но не ожидала, что она будет кричать мне в ухо. Я потёрла пострадавший орган и подытожила:
- Я - Лана. Будем знакомы.
Я чувствовала удовлетворение.
Спасать чужие жизни - что может быть достойней. Спасать не пытаясь судить, достоин человек этого дара или нет. Судить-то всегда находятся и умельцы и желающие, а вот принять человека порой во много раз сложнее чем казнить или простить. Потому что для начала нужно поставить себя на место осужденного, а это значит сместить центр твоей вселенной на кого-то другого. А это можно назвать любовью. И мне это порой намного нужнее чем самим больным
Мать, если она дарит жизнь ребенку по собственной воле, все равно, пусть где-то в глубине души любит своего ребенка. А чем хуже тот, кто дарит отсрочку от смерти? Тот, кто отталкивает от грани, переступить через которую можно намного позже и с более достойным грузом на душе?
Но любовь подразумевает и ещё одно: способность уйти в тень, когда в тебе не будет больше надобности. Поставить галочку в небесной летописи и закончить добрую историю пока она никому не приелась.
- Какой у тебя хороший аппетит, - Ланта осуждающе посмотрела на Маренику, которая размазывала кашу по тарелке, старательно создавая видимость её поедания. Я смутилась: не надо бы объедать таких хороших людей. Но волчий аппетит взял верх над размытыми представлениями о том как нужно вести себя в гостях.
- Вы так вкусно готовите, что не съесть всё просто не возможно! - Ланта польщено улыбнулась, а я, плюнув на все правила приличия, цапнула с тарелки ещё один кусок тёплого хлеба. Нет, ну встречаются же такие милые и гостеприимные люди!
- А что ты собираешься делать? - я проглотила не до конца дожёванный хлеб и ответила Вению.
- Ещё три дня пробуду у вас, снадобья с амулетами продам, всё что нужно закуплю, Тоша долечу, а потом в столицу.
- Но до Лоссы двадцать дней пути! - воскликнула Ланта.
- Двадцать, это если ехать с обозом, я надеюсь добраться дней за пятнадцать. Месяца через два вернусь, - оптимистично заявила я, на потеху детям поднимая ложку в воздух магией, а не руками.
- А вы тут жить собираетесь? - Мареника про кашу, кажется, забыла, а вот про вопросы - нет.
- Не совсем тут, я в лесу с учителем жила, в семи часах отсюда.
Солнечный лучик, заглянувший между приоткрытыми ставнями, крадучись переползал по чисто выскобленному столу, озорно подмигивал, когда рыжие листья рябины, росшей под окном, закрывали ему путь. Настроение было сродни этому же лучу: веселое, беззаботное, но с легким привкусом горечи: ведь теплые деньки так быстро закончились...
- С эльфом, который у нас раньше зелья продавал? - поинтересовалась женщина. Я отвлеклась и грустно улыбнулась уже ушедшему. Селяне, что с них возьмешь? Уши острые значит эльф - с такой логикой не поспоришь.
- Раньше - да, - почувствовав в моем голосе холодок, и Ланта сразу изобразила полнейшее равнодушие к этой теме. Но дети ещё не понимали, когда надо прекратить расспросы. Вений тут же заинтересовался:
- А сейчас?
- Он умер месяц назад, - сухо ответила я.
- Ой! Извини, пожалуйста! - я через силу усмехнулась.
- Ладно, но в следующий раз превращу в мышь, так и знай! - увидев их испуганные лица, я улыбнулась, на этот раз совершенно искренне, - Шучу!
Я надеялась потратить четыре золотых на полную экипировку? Наивная!
Для начала мне попытались всучить какую-то заплесневевшую гадость вместо крупы, которую я просила. К счастью мужичка, он совершенно правильно воспринял моё перекосившееся от гнева лицо и продал мне нормальную рожь за полцены. Но он так быстро сбежал, что я даже не успела спросить, где можно купить вяленого мяса. В итоге я с час бродила по деревне в поисках необходимого провианта, который по закону подлости можно было купить в самом последнем доме, в который я додумалась заглянуть. Расставшись ещё с четырьмя серебрушками ("Не сходите с ума! Какой ещё золотой, если год для всяческой скотины выдался удачнее некуда?") я приступила к следующей части эпопеи - покупке одежды.
После покупки еды мне казалось, что хуже быть уже не может. Оказалось, что очень даже может! Убила бы тех, кто делает длинные улицы в деревнях! Идешь, идешь, идешь, а она все не заканчивается!
Со швеёй я спорила около двух лучин. Мне нужны были три рубашки из крепкой, но приятной на ощупь ткани, ей нужны были деньги, и она настаивала на покупке мною пяти как минимум. Охрипнув от споров, мы, наконец, сошлись на четырёх. Потом спорили на счёт цвета ткани. Швея пыталась меня уверить, что травы, пошедшие на окраску тёмно- зелёной ткани, жутко редкие и за них надо добавить хотя бы ещё две серебрушки, иначе она разориться. Я расхохоталась ей в лицо, и ответила, что я ей могу на ближайшем к деревне холме хоть стог такой травы ей найти. Она не сдалась, решив отыграться на сложности фасона. С этим я всё же согласилась и накинула серебрушку, швея возмутилась и накинула ещё три, и я, обалдев от такой наглости, пошла к выходу. Она страдальчески вздохнула и скинула две, сказав, что всё будет готово через неделю. Я рыкнула, добавила две серебрушки и уверила её, что рубашки мне нужны всего лишь через три дня. Она ухмыльнулась и в кои-то веки сразу согласилась. Над ценою на две пары штанов мы спорили ещё четверть лучины. Над всякой мелочью вроде портянок ещё столько же. Попытка заставить меня купить ещё и сарафан ни чем не увенчалась.
Кожевенник, он же сапожник, оказался не настолько жадным и упрямым или же просто в отличие от некоторых опасался гнева ведуньи. Правда, сначала он сунул мне под нос куртку на волчьем меху, от которой я шарахнулась так, как порядочная нежить (к которой я себя не отношу) должна шарахаться от бесогонных экзорсизмов. С неприязнью глянув на сие произведение кожевенного искусства (тут могла быть и моя шкура!), я наотрез отказалась её покупать. Тогда мне предложили курточку на заячьем меху, за которую попросили весьма разумную цену в пять. Напоследок было предложено нечто кривенькое и косенькое на меху рыси (ученик тачал, - виновато заметил мужчина). Я скрепя сердце согласилась-таки на второй вариант. Сапожки я заказала не самые красивые, но зато такие, которые не так быстро промокнут, если шагать в них по осенней грязи, да ещё и высокие, почти до колена. Вторые (все равно рано или поздно промокнут) я сумела подобрать из тех, которые в большом количестве лежали в углу.
Тут я вспомнила, что мне нужен ещё и нож.
По лосским обычаям дом кузнеца стоял на самом краю деревни. Конечно же, на противоположном тому, на котором находилась я. Когда я таки дошлепала до кузни, меня ждало маленькое представление. Кузнец, видимо, так растерялся от "радости" меня лицезреть, что спрятался в доме, судя по звукам, подперев дверь столом. Жена его, в это время находившаяся на улице, и не заметившая меня, стала орать, что её, честную женщину, в собственный дом не пускают, сдабривая эти слова не лестными комментариями в сторону мужа. Кузнец устыдился и дверь открыл. Надо ли говорить, что я тоже успела проскользнуть в получившуюся щель? Наконец, полив кузнеца водичкой (чтобы успокоился), я купила отличный длинный охотничий нож за смешную цену в пять серебрушек. Ну, может он и правильно меня боится. Силой магию не перебьешь!
По дороге в гостеприимный дом Ланты и Тоша, я потратила ещё пять серебрушек на бутылку хорошего домашнего вина и два горшка с гусиным и свиным жиром (на мази). В кошельке тоскливо позвякивали последние два золотых...
Немного подремав, я, взвалив на спину короб с травами, мазями и зельями, а в руку взяв мешочек с амулетами, я направилась в корчму, надеясь заработать хотя бы три золотых.
Тут видимо стихии вспомнили про меня и решили дать немного удачи. В первый час я заработала аж четыре золотых и пять серебрушек, дальше правда, дело пошло похуже, но разорение в ближайшее время мне не грозило. Вечером, освободившись от половины амулетов на продажу и чуть ли не трети эликсиров, я рухнула на кровать и заснула. Снилось мне, как я покупаю какую-то мышь за десять золотых, причём продавец меня уверяет, что я очень выиграла от этой покупки...
Прошло три дня, и Тош уже пытался встать. Задерживаться в этой деревне из-за него мне больше было не нужно, но, как всегда перед отъездом, нашлась куча вещей, которые я ещё не сделала. Во-первых, пришлось в течение двух часов сидеть у старосты и тщательно перерисовывать карту Лоссы, так как о расположении городов и весей я не имела ни малейшего представления. Во-вторых, надо было забрать заказы и купить шерстяных ниток на амулеты. И самое главное, нужно было пополнить запасы моих лечебных травок и мазей. Так что вместо задуманных мною трёх дней, я задержалась в Зеленушках на целых четыре.
Уезжала я задолго до рассвета, когда все ещё спали. Лиска нагруженная почти до предела её лошадиных сил, недовольно фыркала, когда я вывела её из тёплого стоила в зябкую осеннюю ночь.
- Пошли - пошли, и так уж слишком задержались, - я дернула уздечку и строптивая животина тихо, но недовольно ржа пошла вслед за мной по дороге в Лоссу.