Аннотация: Однажды весной, когда моя любимая жена была беременна нашим третьим ребёнком, я узнал, что одна умная, хорошая и красивая женщина, достойная самого высокого уважения - тоже беременна от меня .
Слёзы крокодила.
(Ломка льда. Глава 4. Продолжение)
Однажды весной, когда моя любимая жена была беременна нашим третьим ребёнком, я узнал, что одна умная, хорошая и красивая женщина, достойная самого высокого уважения - тоже беременна от меня . Она сама позвонила мне на работу и сказала об этом безо всяких истерик. Дадим этой женщине имя Леера.
Я, конечно же, обрадовался - но призадумался.
-"Что ты скажешь на это?" - спросила она меня по телефону.
-"Надо подумать!" - ответил я ей, повесил трубку и стал думать.
Нам обоим было немного за тридцать. Мы оба были самодостаточные люди - я был женат и имел двух детей, она - разведена и уже имела маленькую дочь-ангела. У нас была интересная работа, прекрасные квартиры, небедные нестарые родители...
Одна была беда - я беззаветно любил свою жену, а Лееру не любил, а не мог себя сдержать при встречах с ней, потому что она не могла себя сдерживать при виде меня. В результате мы ехали к ней домой, покупали по дороге несколько килограммов апельсин, много-много шампанского и трахались по много часов подряд, делая перерывы только для того, чтобы съесть по большому апельсину и выпить ледяного шампанского из холодильника...
Встречались мы не очень часто. Потом я быстро ехал домой к любимой жене, и там всё было так, как должно быть - то есть хорошо. То есть сначала было просто безоблачно хорошо, а потом стало хорошо, но не безоблачно. Потому что я глядел на любимую жену и не мог нарадоваться, что скоро она подарит мне сына. И когда я глядел на неё и радовался - то перед моим внутренним взором возникала Леера, и в моём мозгу звучал тот вопрос, который она задала мне. И я думал.
А поверх образа Лееры, накладываясь на него, возникал образ другой хорошей, но безбашенной женщины - Леночки, с которой мы встречались у неё дома, пока её муж-профессор был на работе. Когда я приходил, Леночка закрывала своих двух маленьких дочек в спальне своей большой четырёхкомнатной квартиры, и мы трахались в гостиной, кухне, ванной и прихожей. Когда девочки - малыши скреблись в дверь и просили их выпустить - Леночка объясняла им через дверь, что они должны потерпеть - так как она с дядей Виктором (то есть со мной) учит уроки, и они будут нам мешать.
И не успевал я настроиться на образ Леночки - как поверх него возникал портрет ещё одной, совсем уже безбашенной женщины нереальной красоты - дизайнерши Любовь Ефремовны, с которой мы тоже встречались на квартитре её лучшей подруги, скрипачки Тани Горкиной - примерной дочери знаменитого академика. Там мы трахались обычно вдвоём, а очень изредка - и втроём, когда безбашенная дизайнерша силком раздевала и затаскивала стеснительную скрипачку к нам в постель, и я трахал её со страшной силой, а Любовь Ефремовна, извиваясь и стеная от похоти, ставила подруге-скрипачке синяки-засосы на все мягкие места, которые были свободны от меня.
Однажды мы с ней так затрахали бедную скрипачку, что ей стало плохо и я даже перепугался - мне показалось, что она вот-вот умрёт. Когда я с помощью Любовь Ефремовны на себе выволок голенькую скрипачку Таню из полутьмы спальни на кухню и там увидел её лицо при свете - я жутко испугался. Такого мертвенно-бледного лица я не видел никогда. А нос и губы были ещё белее! Они были просто невероятно, снежно белые, а вокруг глаз скрипачки красовались не просто тёмные, а буквально чёрные тени. Прекрасные карие глаза её закатывались...
-"Ну всё, сейчас эта скрипичная сучка умрёт - и меня посадят! А как же жена - ведь ей скоро рожать, а когда меня арестуют за убийство дочери академика, надолго посадят - она этого не перенесёт!" - лихорадочно думал я, вместе с Любовь Ефремовной приводя в себя чувствительную скрипачку, которая от многочасовой ебли чуть не отдала богу душу.
Слава богу, с помощью капель корвалола, пощёчин и тёплого душа мы привели в чувство бедную девушку, уложили её на кожаный диванчик на кухне, а сами принялись голышом жарить яичницу на сале из десяти яиц. Сожрав яичницу и запив её по ходу бутылкой молдавского коньяка - мы снова ринулись в спальню ебаться, и так еблись, пока не наступили сумерки и теперь уже сама неутомимая Любовь Ефремовна запросила пощады.
-"Слышь, Вик! Надо, наверное, завязывать на сегодня с этим делом" - сказала она, сидя верхом на мне и ритмично прыгая, как скаковая лошадь,- "а то у меня что-то стал сильно болеть низ живота. Я две недели назад сделала аборт - видно, надо мне вести себя поаккуратнее. А то вдруг там у меня что-то ещё не зажило?" - прошипела она, задыхаясь от скачки.
-"Как скажешь, матушка!" - согласился я, - "как скажешь! Ты же знаешь - я всегда готов продолжить, если что!" - и мягко сбросил "наездницу" с широкого дивана прямо на мягкий пушистый ковёр, устилавший пол.
-"Что за бабы мне попались сегодня? Одна в обморок падает, другая вроде на вид кровь с молоком - ан нет, животик у неё болит... Видно, пора мне смываться - подальше от греха" - подумал я, встал, оделся, вызвал такси, уехал домой и пришел домой как обычно с работы - в 19-30. За ужином, с удовольствием поедая приготовленные женой аппетитные блюда, я мало разговаривал - потому что думал о Леере. И засыпая, я тоже думал - только ничего не мог придумать, поэтому заставил себя отключиться и заснул.
На следующий день с утра я решил не тянуть кота за хвост, - позвонил Леере на работу и в её обеденный перерыв встретился с ней в близлежащем кафе. Приехав чуть раньше, я занял столик у окна и заказал себе мороженое с карамелью и коньяк. Высокая стройная Леера вошла в кафе своей летящей походкой и тут же оказалась за моим столиком. Подперев голову обеими руками, она уставилась на меня своим мечтательным взглядом карих глаз.
-"Привет, мой хороший! Ну, что ты надумал?" - спросила она. Я подозвал официантку, без спроса заказал Леере её любимое мороженое и после того, как официантка отошла - сказал примерно следующее :
- "Я тебя, конечно, глубоко уважаю, но ты же знаешь - я жену не оставлю никогда, потому что из всей своей семьи я люблю жену. Детей своих я люблю только потому, что они её дети. А ты поступай, как тебе лучше - на меня не оглядывайся. Если родится у тебя сын или дочь - я буду рад, только как я всё это переживу - не знаю. Вот мне будет нахлобучка! В материальном смысле ты же знаешь - всё что смогу я для ребёнка сделаю..."
-"Материальная сторона меня не волнует... просто обидно как-то всё-таки... и за себя, и за ребёнка. За ребёнка даже больше. Чего это он должен без отца расти, чем он хуже твоих?"
-"Да чего уж там сразу - без отца... разве я куда прячусь? Разберёмся. Главное, чтобы здоровье у нас всех было и "стоял" хорошо!" - попытался я перевести разговор в шутку, но Леера была не в духе и в ответ мрачно прошипела:
-"Тебе вообще нужно член бритвой отрезать, чтоб не смеялся! Надо было раньше отрезать - поздно я спохватилась! А то я должна буду до самой осени ходить с брюхом, как дуррра, а ты небось будешь на молоденьких девушек заглядываться! Знаю я вас, паразитов! Ну вот что мне прикажешь теперь делать? Аборт - не хочется, жалко - я деток люблю. Да и врачи мне не советуют аборт делать - по моим медицинским показателям. Рожать - родители заедят, знакомые будут за спиной хихикать... залетела, дура! Да и представляю я эту сцену, когда твоя жена всё узнает! Тут рожать - а тут такая новость! Она тебе, паразиту, все волосы вырвет - будешь ходить лысый!" - злобно захихикала Леера.
-"Я же сказал - поступай как тебе лучше. Если медики тебе не советуют делать аборт - не делай. Рожай. Здоровье дороже. А я как-нибудь отобьюсь... Вообще-то если бы у меня появился ещё один ребёнок - я был бы рад. А неприятностей и так вокруг хватает. Одной меньше, одной больше - какая разница. И лучше, чтобы это был мальчик. Ведь родине нужны солдаты!" - я опять попытался перевести разговор в шутку, и на этот раз мне это удалось лучше - Лера заулыбалась и заторопилась на работу - обеденный перерыв заканчивался. Я потрепал её по щёчке, мы чмокнулись - и расстались.
Время шло. Больше всего на свете я боялся, что мой Ангел - моя беременная жена всё узнает, расстроится и это отразится на нашем будущем ребёнке. Но время шло - а Бог нас миловал. Леера вела себя благородно, и лично не делала попыток "открыть глаза" моей беременной жене на моё истинное лицо. Такое благородство делало ей честь.
Но не таковы были её родители - пожилые, богатые, умудрённые опытом и сугубо прагматичные люди - они преследовали меня со всей жесткостью, на которую были способны. Отец Лееры и её старшие братья всерьёз угрожали мне открытием против меня уголовного дела за якобы имевшее место изнасилование его дочери, если я не разведусь с женой и не узаконю отношения с Леерой до рождения ребёнка.
Изворачиваясь и юля между ними - как змей в аду, я тем не менее ничего не боялся. Вернее, боялся я только одного - чтобы жена не узнала, хотя бы до родов. А до родов оставалось совсем немного - около месяца. Жена была спокойна и счастлива - она, похожая на большой колобок, расхаживала по квартире в платье колокольчиком и распевала вслух песни Высоцкого.
Лера в это время тоже была уже на седьмом месяце, и наши с ней отношения временно охладели и встречи совсем прекратились. Но отец её и братья не оставляли меня в покое - они поставили мне ультиматум, назначили срок и "включили счётчик" - назвали последний срок, когда я должен был дать согласие выполнить их требование. В противном случае они грозились засудить меня по неприятной статье, используя свои обширные связи.
Обстановка была грозовая, и я прикладывал все свои силы, чтобы оградить жену от этих волнений. Постоянное притворство тяжело давалось мне, и нервы мои были напряжены до предела.
Вру. Не до предела. До моего предела, конечно, было ещё очень далеко, но всё-таки для поддержания душевного равновесия я решил прибегнуть к испытанному методу - обратиться за моральной поддержкой к своей маме, сходив к ней вечером в гости.
Зная свою маму я, конечно, не надеялся на моральную поддержку в общепринятом смысле этого слова, поскольку мама давно и серьёзно была больна, много лет уже сидела на тяжелых обезбаливающих и психотропных препаратах - в результате чего у неё медленно, но верно шел процесс распада личности. Теперь, на десятом году болезни, от блестящей остроумной леди, в прошлом кандидата медицинских наук осталась как бы усохшая копия-карикатура, которая тем не менее обладала несокрушимой волей в сочетании с наплевательским отношением ко всему на свете.
ххх
Зайдя к маме в гости после работы, часов в восемь вечера, я обнаружил, что её подъезд и вся лестница до седьмого этажа залиты потоками воды, дверь в мамину квартиру настежь открыта, а прихожая,ванная и кухня забиты рабочими в резиновых сапогах и истерически кричащими соседями, которые все вместе пытались ликвидировать последствия прорыва трубопровода холодной воды в квартире моей мамы.
Среди этих возбуждённых, нервных людей я не увидел только одного человека - моей мамы!
-"Ну вы посмотрите на него! В кои-то веки пришел в гости к маме, а сам разговаривает там в прихожей с какими-то людьми уже полчаса, а к маме даже не подходит!" - услышал я громкую мамину реплику из гостиной, произнесенную громко её хрипловатым прокуренным голосом.
По щиколотку в ледяной воде забрёл я в гостиную и увидел маму, в картинной позе сидящую на диване, подобрав под себя ноги и курящую сигарету. Как и все комнаты в квартире, гостиная была на лубину 10 сантиметров залита холодной водой, в которой плавали бумаги, предметы туалета и засохшие розы, которые я дарил ей на 8-е марта. Несмотря на холодную погоду середины марта, окна в квартире были раскрыты настежь, отчего мама куталась в свою любимую лисью шубку. Настроение у неё было отменное, она улыбалась и протягивая ко мне иссохшие ручонки, кричала:
-"Иди же ко мне наконец, мой хороший! Почему ты пришел и ко мне не подходишь? Иди, сядь рядом со мною, и давай поговорим и покурим!"
-"Мамочка, разве ты не видишь, что творится в квартире? Ты же залила и свою квартиру, и соседей на пять этажей ниже! А на дворе ещё почти что зима! Там аварийная бригада слесарей работает, которую вызвали соседи. Так я должен же с ними всеми разобраться!" - возбуждённо выпалил я в ответ.
-"Да брось ты их всех! Наплюй! Подумаешь, слесаря какие-то. Пусть себе работают, а ты лучше иди, посиди со мною - поговорим, я так за тобой соскучилась! Сядь же наконец рядом с мамой, покурим, а потом как-то всё решится!" - парировала мама мои возражения, и я , поддавшись её несокрушимому болезненному оптимизму - вдруг успокоился, сел рядом с ней, обнял её за плечи, и мы на мгновение стали счастливы.
Собственно, и говорить нам с нею было не о чем - поэтому мама стала, как всегда, щелкая зажигалкой - совать мне в рот сигарету, чтобы я закурил с нею, а я как всегда - отмахивался. О моей семье, моей женах и детях разговор никогда не шел - всех моих потенциальных невест и жен мама всегда считала проститутками и авантюристками, которые хотят в корыстных целях женить меня, невинного агнца, на себе.
Когда же я пытался заводить с ней разговор о моих маленьких дочках в надежде на то, что эта тема её хоть когда-нибудь заинтересует - мама в ответ всегда принималась доказывать мне, что я - известный всему городу болван, а дочки на самом деле - не мои, потому что мои развратные жены прижили их тайно неизвестно от кого.
Так что ход будущего разговора мне был известен наперёд, и нам оставалось говорить с мамой только о политике, погоде и моём здоровье. Поинтересовавшись здоровьем друг друга, мы постепенно перешли к обсуждению моего, и я пожаловался маме, что у меня что-то тяжело на душе - так складывается жизнь, что я и не знаю, как мне быть.
-"А ты наплюй на всё, Витенька! Посмотри в окно - скоро весна на дворе! Скоро снег растает, я стану ходить в лес за подснежниками, буду как всегда гулять по городу сутками! Сидеть возле памятника Гоголю - на той скамейке, где я перед новым годом встретила Сталина! Может, опять его там встречу!
Как? Разве я тебе не рассказывала? Не может быть!
Так слушай. В начале декабря сижу это у памятника я на лавочке, курю. Глядь - рядом со мною присел пожилой, усатый, хорошо одетый мужчина в тёмном пальто с серым каракулевым воротником, вытащил трубку и стал её раскуривать. Потом повернулся ко мне и говорит
- "Уважаемая, нэт ли у вас зажигалки - а то у меня что-то спички отсырэли!"
Я сидела и думала о своём, но услышав его глуховатый голос с выраженным кавказским акцентом, подняла глаза, глянула ему в лицо - господи, да это же он!
-"Иосиф Виссарионович, неужели это вы? Глазам своим не верю! Как же вы это тут? Вы разве не умерли?"
-"Тссс... говорите тише, уважаемая Алентина Леонидовна! Это действительно я, но зачем привлекать к нам внимание?
И чему вы, собственно, удивляетесь? Почему это я - должен был умереть? Что за нетактичный вопрос с вашей стороны! Я же вас не спрашиваю - почему вы не умерли? Правильно. Давайте лучше посидим, покурим. Людям нашего возраста есть о чём поговорить, вспомнить. Не правда ли? И дайте же мне, наконец, вашу зажигалку!"