ПОДАРОК ЧАШКАМИ

Когда-то жалкий проходимец,
Изголодавшийся поэт
Отнял у женщины гостинец,
В лицо пихнувши ей букет.

Укрывшись в угол безопасный,
Добычу он переварил,
И свой поступок безобразный
С другою дамой повторил.

А чтоб молву утихомирить,
Он оду написал "Букет",
Как будто оснований выдрать
Его и не было и нет.

И этой лжелитературе
Доверился прекрасный пол.
Придешь. — Букет давай в натуре!
Букета нету, вон пошел! —

О дамы, бедные бедняжки!
Зачем вам веники травы?
Ужели хуже эти чашки
Для чая, сиречь головы.

Они прекрасны, как Эллада,
И, как Эллада, далеки
От беззастенчивого гада,
Который тискает цветки.

И даже взятая отдельно
Внушает чашка пиетет
И ручкою виолончельной
Манит в уютный кабинет.

Над ней души моей витает
Высокопарный идеал,
И чайник носик наклоняет,
Как Заболоцкий описал.
 
А что букет? Пучок на выброс.
Цветочков мертвых катафалк.
Ароматическая искра
Есть только в чае! Возалкать

Поможет истинное чувство
Для чая чашечка стократ.
А в чашечке цветка лишь буйство,
Скандал, убийство и разврат! 

 
        *   *   *

Люблю Шалютину Ирину,
Когда, вращая как пращой
Лукавым взором, бъет мужчину.
Кого еще? Кого еще?!

И так минутно-динамитно
Любого страстью разожжет,
И так представит аппетитно
Возможный случая исход,

И мимолетно, между делом,
Разбудит юношеский пыл
И в финансисте поседелом
И в том, кто лишь профессор был,

И среди женщин суматоху
Такую вызовет одна ...
Да здесь ли? В эту ли эпоху?
Она в Севилье рождена!

Или в Мадриде! На корриде
Один и тот же был повтор,
Когда, ее в толпе увидев,
Все забывал тореадор.

И пожирал ее глазами,
И поцелуи слал от губ.
И бык пронзал его рогами,
И хладный уносили труп.

Седой идальго исступленный
Кричал аббатам: "Где ваш Бог?!",
Когда очередной влюбленный
Позабывал про острый рог.

До самой ночи продолжались
Те схватки, полные огня.
В Эскуриал переправлялись
Все жертвы рокового дня.

А кто живой еще остался,
Тот ночью шел к ней под балкон,
И там уже друг с другом дрался
Под мандолины перезвон.

Но все напрасно. Из-за шторок
И час, и два, и три подряд:
"Держись геолог, держись геолог,
Ты ветру и солнцу брат!" 
 


СОНЕТ
    
          Вадиму Забабашкину

Люблю в тебе отчетливый гротеск
И к женщине ревнивое ехидство.
С ним несовместны стыд и волокитство
И ярче твой богоподобный блеск.

Ты удивляешся, ты не бываешь резк,
Шарахаясь от хохотов и хрипов
Зачумленной толпы, полипов клипов
И завываний рока, что нам мерзк.

Да! Проклянуть убогое сегодня -—
На это воля вышняя, господня,
А наш удел, превозмогая гнет,

Ждать мужика, который с распродажи
Не порноролик и не комикс даже,
А Забабашкина Вадима понесет. 
 

      *   *   *

Порой бываю груб, порой бываю нежен,
Порой ее люблю, порой тебя, мой друг,
Как любит уточек и куропаток Бежин
Тургеневский роскошный луг.

И ты должна простить мне все мои болота,
Лягушек кваканье, шипение гадюк
За чистые ручьи, за корень приворотный,
За весь зеленый луг.

Не так ли пташечка, запутавшись в полетах,
Припомнит что-то и слетает вдруг
На долгий звук, на краткосрочный отдых,
На щедрый луг.

Слети ж и ты ко мне, пока не зарыдали
Дожди осенние до самых вьюг,
Пока с тобою мы на общей вертикали,
Пока тебя ждет луг! 


 
АКРОСТИХ  ОДНОЙ  МЕДСЕСТРЕ

Лечу отбитые мозги,
А, может, надобно другое,
Раз так волнует твой изгиб,
Чуть появляешься меж коек.
О, есть изысканный оргазм,
Не сотрясающий палаты,
Когда закапываешь в глаз,
Укол мне делаешь когда ты!


 
АКРОСТИХ

        Л. Стрельниковой

Люминесцентный блеск,
Аэрозольный смог
Решительно отверг
Читатель ваших строк.
И в мир стихий таких,
Какие слаще снов, —
Ушкуйников лихих,
Ментов и летунов.
На лов! За облака!
И в чащу! И в музей!
Цари везде, всегда
Активно пой и пей. 


 
*   *   *

От нетерпения дрожа,
Я говорю: — Мой Свет!
Ты несусветно хороша,
Давай, убавим свет.

А то взирая на тебя,
Я полностью ослеп,
Но если любишь ослеплять,
Люби лечить калек.

Иду к тебе, иду на стук,
На шорох, и на смех.
Кто отказал хоть раз слепцу,
Знай, проклят тот навек!

Вдвойне жестоко согрешить
Остерегись, змея:
Неосторожно ослепить,
И не лечить меня!


 
СКВОЗНЯК

Свирель смиренная безделья не новей
Но вышито свирелевою нотой
Велеречение поэтов наших дней,
Неоскорбляемо зевотных.

И старый графоман и ранний авангард
По-разному, но всяк одно толкует.
Черновики взвиваются из парт:
Пневматика из ада негодует.

Где старый графоман слезой не прошибет,
Там ранний авангард плевком уравновесит.
Здесь хладнокровный действует расчет,
Иначе провалиться мне на месте!

А как иначе, если тот безмозгл,
А тот мозгами высох, как гербарий?
Поймают мысль — насилуют всерьез,
И бедная плетется в абортарий.

А старый графоман на лавочке уж ждет,
А ранний авангард уже сигналит бодро.
Бумаги сдуло, но сквозняк растет,
То лезет черт набить ребятам морды.