Аннотация: мрачное альтернативное будущее а может и прошлое.. т.к. х.з
Слабый свет желтоватой свечи отражался в старом зеркале.
Там же виднелось и худое лицо неопрятного старика, а за ним вплотную стояла темнота и холод.
Холод нельзя было увидеть, но его можно было почувствовать, он был повсюду и отступал, когда зажигали маленькую печку буржуйку.
Вначале топлива было в избытке. Можно было сжигать старую мебель, предварительно разломав ее на части. Иногда привозили жирный черный уголь антрацит.
Потом стали привозить плохо горящий, дающий скорее чад, чем жар бурый каменный уголь. Потом не стало и этого. Не стало и старой мебели. Никакой не стало.
Осталась только полка с его книгами, в одинаковых бордовых переплетах. Но их он строго настрого запретил сжигать. В книгах была вся его жизнь, все его мысли.
Потом не стало и тех, кому он это запрещал. Его двое детей и жена умерли один за другим и он никак не мог этому помешать, просто стоял молча рядом и почти беззвучно мычал, крепко сжав зубы. Он бился головой о невидимую стену голода и не мог к ним пробиться. Вот этого он никак и не мог понять: ведь свои серые, будто каменные брикеты хлебных пайков он неизменно отдавал детям, сам же при этом пил только воду и как ни странно выжил, а они...
Потом стало хуже. Намного хуже. Отказали ноги. И как то разом. Он тогда стоял в углу пустой серой комнаты, на которой не осталось даже обоев и тупо смотрел на полку с книгами. Со своими книгами. Вначале ему показалось, что земля уходит из-под ног. Еще успел ухватиться рукой за полку, но она не выдержала и упала вместе с ним.
Попытался встать, но ноги уже не держали. Он их больше не чувствовал.
Тогда долго лежал с закрытыми глазами прислушиваясь к новому ощущению, а потом вспомнил про книги. Наугад взял одну и благо был день и в пыльные окна с крестиками серой бумаги пробивался солнечный свет, начал читать, потом бегло перелистывать страницы, потом бросал, поднимал следующую, вспоминал, как писал ее, о чем тогда думал, снова кидал в общую кучу, принимался за следующую...
А на улице была весна. Ей было наплевать на войну, ей было наплевать на голод, она хотела жить. По узким серым улицам текли грязные ручьи, сверкая и искрясь на солнце.
Снег оседал и таял, а в нем лежали отлично сохранившиеся люди. И если бы не восковая бледность и ввалившиеся щеки можно было подумать, что они... впрочем нет, у многих не хватало ног и рук. Их отпилили еще зимой в темные беспроглядные ночи. У многих съедены лица. Это постарались крысы, коих развелось великое множество.
Странно, - думал старик, выползая на балкон и глядя сквозь кованую решетку балкона вниз, - ведь крысы всегда считались переносчиками заразы.
Удивительно, что эпидемий небыло. Возможно, что все эти страшные болезни так и остались в прошлом. Теперь они побеждены. У людей сохранился иммунитет. Даже у мертвых. И он наверняка передался крысам.
Те, кто выжил, собирали трупы умерших и увозили на тележках, складывая их штабелями на площади. Потом обливали керосином и сжигали.
Костры горели день и ночь весь март и апрель. Чад и жирная сажа оседали на стенах домов, проникая в пустые квартиры.
Он знал, что среди этих трупов его семьи нет. Их он сжег в котельной, не хотел, что бы их...
Как он жил, как он выжил после этого знал один лишь Васька.
В тот миг, когда он долистал последнюю книгу и отбросил в сторону, рядом кто то мурлыкнул. Возле него сидел гладкошерстный полосатый кот.
Раньше он терпеть не мог кошек и даже теперь, когда сил почти не осталось, сумел почти прошептать - брысь...
Кот опять мявкнул, но не уходил. Кот ждал.
- Я же сказал тебе брысь, - он закрыл глаза, потому что не хотел больше жить. Просто хотел вот так вот лежать навзничь, чувствуя щекой твердые переплеты своих книг и так умереть.
Ему казалось, что прошла вечность.
Опять мурлыканье и шорох. Рядом с его головой что то положили.
Он открыл глаза и увидел дохлую крысу.
Кот сидел рядом и вылизывал шерстку.
- Ты... принес ее для меня?
Кот перестал вылизываться и уставился на него желтыми глазищами.
Старику, тогда, наверное показалось, или же это была игра света и тени, но кот вполне отчетливо кивнул и муркнув перепрыгнул через него, отправившись по своим делам.
Крыса не двигалась. Старик тоже.
В конце концов голод пересилил отвращение.
Света небыло вот уже ровно год. Осенний холод пробирал до костей, находя прорехи в старом пальто. Он сидел на единственно уцелевшем стуле, укрыв ноги грязно-серым, некогда белым одеялом. Стул был старинный, из черного витого чугуна, со спинкой и сидением из черной кожи.
Он сидел спиной к окну лицом к дверям. Он ждал своего кормильца. Ждал Ваську. Ждал своего друга. Прошел уже целый день и ночь вкралась в пустую квартиру вместе с тихими шагами призраков его семьи, а кота все еще небыло. Он даже немного испугался. Нет, не из-за того, что останется голодным. В конечном счете на это ему было наплевать.
Он переживал за своего единственного друга, которого могли убить и...
Желтоватая, как будто чей то жир свеча слабо потрескивала, чадя и давая слишком мало света, что бы прогнать старуху ночь из которой тянутся ледяные ладони холода и жуткий голод уже не таясь стоит за спиной.
Свеча отражалась в старом зеркале в бронзовой раме. Там, за тонкой полоской серебра сидел неопрятный старик в старом пальто.
Неужели он уже старик?
Впрочем, он не мог как следует разглядеть себя в тусклом свете. Вот если бы лампу свечей на сто... или настоящую восковую свечу...
Внезапно он понял из чего делают эти свечи.
Старик прикрыл глаза, пытаясь вздремнуть, но сон упорно не шел.
- Слышь, Сашок?! Смотри, какую дичь убил, - в темном проеме дверей стояла чуть более плотная и темная фигура, - сосед с квартиры напротив.
Впрочем, какой это сосед. Соседи умерли еще в прошлую зиму. Во всей девятиэтажке почти никого не осталось. А те, что выжили сидят как крысы в своих норах, выходя по ночам, когда закончится пропитание. Новый сосед появился совсем недавно. А точнее дня два назад и сразу пришел в гости.
По нему было не похоже, что он страдает от голода. Такие не страдают от лишних угрызений совести. Такие не...
Старик увидел в его руке безжизненый серополосатый предмет. Нет, не предмет...
Горячая волна ненависти выжгла внутренности. Его Ваську, его...
Одним прыжком, тугой пружиной преодолев два метра тьмы вцепился скрюченными пальцами в горло соседа.
- Пусти... сука! - захрипел тот, отбрасывая его от себя на бетонный пол.
Он лежал на полу без движения.
Сосед саданул ему твердым ботинком в бедро и ушел, матерясь в полголоса.
Спустя минуту старик чуть шелохнулся. Он лежал с закрытыми глазами, вновь чувствуя давно забытое.
БОЛЬ... Он опять чувствовал боль. И это было в конечном итоге... приятно.
А потом он услышал шорох.
Очень не хотелось открывать глаза, но он открыл. Рядом лежала дохлая крыса. И главное, Васька, живой Васька сидел рядом и вылизывал лапу...
Наверное кот прошел через мусоропровод на кухне.
Волнуясь, старик встал и чуть не упал, вовремя ухватившись за спинку стула.
- Ничего, - как будто со стороны услышал он свой голос, гулко отдававшийся в пустой квартире, - сейчас... сейчас я отдышусь и встану.
Пытаясь унять быстро бьющееся сердце присел на краешек стула.
Толчками кровь бежала по жилам. В ногах кололо, но он знал, что это ничего, это сейчас пройдет. Он их просто отсидел.
Мельком заметил, что погасшая свеча валяется на полу.
ПОДОШЕЛ к куче книг, секунду смотрел на них как будто раздумывая, а потом взял несколько.
- Сейчас, Васька, будет тепло. Мы сожжем все мои книги, а потом пойдем прочь из города. В конечном счете все, что в них написано есть полнейший бред.
Он небрежно вырывал не глядя страницы и кидал в буржуйку. Когда все было готово чиркнул спичкой.
Огонь вспыхнул как то сразу, весело загудел в трубе, слизывая буквы и строчки, унося и сжигая все его былые мысли напрочь.
Стало еще немного светлее. Тьма и страх теперь прятались в углах.
Через секунду они пропали навсегда.
Он сидел на стуле перед раскалившейся буржуйкой и гладил вспрыгнувшего на колени кота.
Кот мырлыкал как ни в чем ни бывало и умывался.
- Сейчас... - повторил он и удивленно оглянулся. Потом посмотрел вверх.
Тонкая золотая нить в лампочке слабо светилась. Вначале робко, а потом вспыхнула во всю мощь...