Аннотация: Оглянитесь внимательно вокруг себя. Так ли безвредны люди, которых мы не замечаем? Новая редакция
Бабушки нашего городка
Рынок с сине-белыми рядами, вытянутыми вдоль улицы, неохотно просыпался утром, вяло шумел днем, но к вечеру оживлялся и кипел, захлестываемый людскими волнами. Офис-менеджеры, мерчендайзеры, супервайзеры и джобберы, копирайтеры и пастижеры, риэлторы и люди прочих профессий, коих развелось сейчас бесконечное множество (с заковыристыми заморскими названиями!), вечером трансформировались в покупателей и азартно штурмовали прилавки в поисках пищи насущной. Благо пищи этой полный рынок. На любой вкус, цвет, запах и, что самое важное, - любую толщину кошелька.
Иногда, отдавая дань ностальгии по давно ушедшему времени, около какого-нибудь прилавка с колбасами образовывалась очередь. Она шумела, вздрагивала, вспыхивала короткими перебранками и как магнитом притягивала к своему хвосту новые жертвы. Люди со счастливыми лицами вставали в очередь и упоенно начинали переругиваться, толкаться и спрашивать: 'Хватит ли на всех товара?' К превеликому огорчению, товара всегда хватало на всех. Но тем не менее, отстояв двадцатиминутный (немыслимый по нашим безочередным временам!) промежуток времени, люди отходили от прилавка с просветленными лицами, умиротворенные и практически счастливые.
Небольшим островком вольных торговцев в упорядоченном море рыночной экономики, оставался неровный ряд торговок с лотками. Время было над ними не властно. Они сидели на этом месте, когда ни о каком рынке еще не было и речи. По городу многотонными катками прокатывались революции и войны, робко прошмыгивали оттепели и перестройки, бушевали волны социалистического планового хозяйствования, смытые штормами рыночной экономики, а бабульки незыблемо, словно древние сфинксы, восседали за своими лотками (табурет, сверху лист фанеры; либо раскладной столик на чахлых ножках). Эти хрупкий старушки с честью продолжали славное дело древних коробейников, гордо расправляя на ветрах перемен знамя свободного предпринимательства.
Они торговали всем: пирожками, пирогами и тортами, рыбой (соленой, копченой, вяленной, жареной), самолепными пельменями и варениками, бутербродами и сигаретами, вареными свиными ушами, посиневшими цыплятами, консервацией и зеленью (в виде пучков укропа и петрушки), конфетами поштучно. Самые 'продвинутые' бабуси щедро покрывали поверхность лотков упаковками с улыбчивыми красотками, заботясь о здоровье нации, и присыпали сверху карточками для пополнения счетов мобильных телефонов.
Но в беспредельной пестроте предлагаемого и покупаемого, выделялись красноватой строгостью элитарная группа торговок, чьи лотки были уставлены подносами с вареными раками и тазиками с креветками. Раки жили в местных водоемах, хотя вряд ли сами бабули занимались выловом хитрых членистоногих. Но где старушки доставали жирных, огромных креветок - было самой главной тайной торговок. Ни под каким пытками из них невозможно вытрясти место гнездовья умопомрачительных ракообразных. Даже жарким летним днем, на морском побережье вы не найдете таких жирных и аппетитных креветок, как зимним вечером на рынке в районе Третьей слободской. Свято соблюдая заповедь: 'Реклама - двигатель торговли!' - бабушки без устали зазывали потенциальных жертв, наперебой восхваляя товар.
- Славно покупателей зазываешь, Степановна! - крикнула дебелая молодуха в розовом платке, повязанном поверх зеленой шапки. Ее маленькие глазки, словно утопленные в жирных обвисших щеках, злобно сверкнули. - Рекламу для газет не сочиняешь?
- А и сочинила бы! Так не приглашают, ироды! - отозвалась Степановна, худощавая старуха в шубе из искусственного каракуля - роскоши шестидесятых годов прошлого столетия. Очевидно молодость шубы, совпадала с молодостью ее хозяйки, и сейчас они были одинаково потерты и побиты жизнью. Только глаза старухи не поддавались времени и были молодыми и озорными, под стать креветкам, которых она так хвалила.
- Семечки! А-а-а кому семечки?! - продолжила рекламную компанию Степановна. - Соленые-жареные! Сами в рот прыгают, ногами дрыгают!
- Почем семечки, бабуль?
Около Степановны остановился 'браток', так ласково старушки и иже с ними называли местную разновидность некрупных бизнесменов. Высокий, жилистый. Голова украшена коротким ежиком темных с проседью волос. Перебитые нос и шрам через левую щеку намекали на справедливость занимаемого Братком места подле золотого тельца. Но смешливые голубые глаза внезапно говорили о том, что он еще не забыл, как пацаном гонял босиком по лужам и лузгал семечки. Черные, крупные, похожие на пузатых жуков, вкуснейшие и такие соленые, что губы после них вздувались, и немилосердно хотелось пить. А вода из колодца во дворе ломила зубы и была невероятно сладкой.
- Да почти задаром, милок! Стаканчик - гривня, с хвостиком!
Покупатель рассмеялся.
- Да где же ты, бабуля, у гривни хвостик видала?
- Твоя правда, милок! - дробно захихикала торговка. - Так хвостик не у гривни. Просто хвостик!
- Семечки твои вкусные хотя бы? А то прелые подсунешь!
- Вкуснее некуда! Других не держим! Да ты попробуй! За уши не оттащишь! - радушно предложила бабуля.
Браток черпнул семечек, со смаком разгрыз парочку, ухмыльнулся.
- Неплохо! Ну, давай свои семечки!
- А хвостик? - заупрямилась бабуля.
- Да где же я тебе его возьму, - искренне удивился Браток. - Я вроде бесхвостый уродился. Да и безрогий! - сказал он и радостно заржал своей шутке.
Бабуля хохотнула, в угоду покупателю, а когда тот отсмеялся, продолжила:
- А хвостик маленький. Малюсенький-малепусенький. Тебе и не виден, а мне сгодится, - сказала она громко и тихо-тихо добавила: - секундочка твоей жизни.
- Да ты сыпь давай стакан в карман! - скомандовал Браток, не обращая внимания на маленькое уточнение, и снова радостно заржал: - Во бабуля, с тобой я стихами заговорил. Так и поэтом недолго стать! Надо семечки чаще покупать! Опять стихи! - изумился новообретенному таланту покупатель.
Но бабушка неподкупно стояла на своем:
- А хвостик?
- Да бери себе какой хочешь хвостик! Вот прицепилась!
- Вот и ладушки! - обрадовалась бабушка, щедро сыпанула семечек в необъятный карман куртки и подставила ладошку: - Плати!
- На тебе, и за стихи тоже! - Браток порылся во внутреннем кармане, выудил и положил в протянутую руку гривню и добавил еще пятьдесят копеек. - С хвостиком!
- Ой, спасибо, драгоценный мой! - Степановна так заулыбалась, что морщины на лице практически разгладились. - Дай тебе Боже счастья и долгих лет жизни!
Двухметровый Браток, пошел дальше, лузгая семечки и сплевывая шелуху.
Степановна не торопясь сложила серую купюру и сунула ее в потрепанный кошелек, монетку небрежно бросила в отделение для мелочи. После этого пристально оглядела товарок. Но продавщицы не обращали на нее внимания, увлеченные выловом из толпы потенциальных покупателей. Глянув на пустую ладонь, старушка довольно усмехнулась и сделала движение - словно подбрасывая в воздух монету. Если бы кто-нибудь проследил за полетом невидимого предмета, то он бы смог уловить краткий миг - будто в воздухе зажглась искорка, описала короткую дугу и погасла, упав на поставленную ладонь. Поймав невидимую монету, бабуля достала из-за пазухи засаленный шнурок, на конце которого болтался кожаный мешочек, и аккуратно опустила в него погасшую искорку.
Но кто будет следить за странными движениями торговки семечками? Явно не автобус, потихоньку подбирающийся к остановке.
'Третья Слободская! К выходу готовьтесь заранее! Кто не приготовился, кричите громко!' - бодро сказал водитель, и распахнувшаяся дверь выплюнула из автобусного нутра алчущих добраться до рынка покупателей. Навстречу им рванула толпа уже бывших покупателей, жаждущих впихнуть свои покупки в холодильники и голодные разверстые рты домочадцев.
Автобус сыто икнув, захлопнул двери, подпихивая недостаточно резвых, и астматически всхлипывая подался прочь от остановки.
На остановке осталась стоять бабулечка - божий одуванчик. Маленькое сморщенное, как печенное яблочко личико. На голове старушки старый, некогда пуховый, бурый платок. Вытертое серое пальтецо с воротником из искусственной собачки, плотно облегало сухонькое тельце. На ногах допотопные войлочные боты. Дрожащие руки сжимали потрепанную торбочку.
Бабулька как бабулька. Таких сотни на улицах. Родственники либо умерли, либо она для них умерла. Одинокий старый человек, чинно ждет нужного автобуса.
Внезапно у кого-то зазвонил мобильный телефон. Он звонил долго, надрывно, слегка подвывая и захлебываясь, словно давно не имел возможности поголосить в свое удовольствие. Понемногу люди стали оглядываться, разыскивая того олуха, который не слышит разрывающуюся мобилку.
Бабулечка сначала тоже оглянулась, а потом, встрепенувшись, принялась копаться в своей торбочке. К вящему удивлению публики именно она извлекла из ветхих недр мобилку, уверенно ткнула пальцем в кнопочку и завела неспешный разговор.
Неподалеку стояли двое мальчишек, лет четырнадцати. Они переглянулись.
- Гля, Витёк, какая прогрессивная бабка! - весело сказал один.
Витек, долговязый пацан в рыжей куртке, шмыгнул носом, неприязненно глянул на старушку и процедил сквозь зубы:
- Ты смотри, скоро рассыплется, коза старая, а туда же - с мобилкой ходит.
- Да ты чего на бабку нападаешь! - рассмеялся товарищ. - Мобилка-то старая! Такие сейчас чуть ли не задаром раздают! Пусть бабушка порадуется!
- Блин! - отозвался Витек. - Она радуется, а мне предки даже такую не хотят покупать. Говорят, типа, заработать надо! То учись, блин, то работай! Черт их поймет! Не, ну ты глянь, Димон! Она еще и кому-то смс-ку строчит! Вот блин! Дать бы по голове и мобилку отобрать!
- Да ладно, тебе! Чего орешь! Еще услышит! - попытался утихомирить разбушевавшегося друга Димон. - Чего прицепился к бабуленции? Гля какая древняя, ей до смерти два чиха осталось! Может это у нее последняя радость!
- Радость у нее, - пробормотал Витек и отвернулся, чтобы не видеть, как мерзкая бабка ловко управляется с мобилкой.
Он не заметил, как старушка, не обращая внимания на ажиотаж присутствующих, вызванный её прогрессивностью, спрятала мобилку в торбочку и пристально глянула ему в спину. Ее невероятно огромные изумрудно-зеленые глаза, за толстенными бифокальными линзами, занимали большую часть лица. Она перевела взгляд на Димона и тот, покраснев до корней волос, понял, что старушенция слышала весь их разговор. Он дернул Витька за рукав, но в этом момент к остановке подъехал автобус, и толпа рванула на штурм дверей. Димона схватило, поволокло, подняло по ступенькам и втиснуло в салон. Двери закрылись и желтый автобус ('лоховоз' на местном жаргоне), трясясь и эпилептически подергиваясь, потихоньку двинулся дальше.
Не успевший и глазом моргнуть Витек остался стоять на пустой остановке.
- Что, мил-сударик, не смогли забраться в лоховозик? - раздался рядом дребезжащий голосок.
Вздрогнув от неожиданности Витек резко обернулся, едва не ткнувшись в давешнюю старушку.
Огромные глаза смотрели на него с укоризною. Витек почувствовал как жар заливает лицо. Внезапно стало невероятно стыдно за злые слова, брошенные несколько минут назад.
- Я... э-э-э... мне... - проблеял он.
- Да вы не волнуйтесь, мой дружочек, сейчас прибудет транспортное средство! - мило сказала бабулечка, упирая на слово 'дружочек'.
Отчего-то мальчишке враз стало холодно.
Взвизгнули тормоза - напротив бабули лихо припарковалась ГАЗель бутылочного цвета. Причем секунду назад - и в этом Витек был готов поклясться - дорога была пуста.
- Ну что же, сударик, помогите 'старой козе', забраться в машину, - ласково улыбнувшись попросила старушка, и глядя Витьку в глаза, продолжила: - Уж извините, но за древностию лет, мне тяжко сделать это без помощи... как бы это произнести, дабы не обидеть тяжко... - Она вздохнула, помолчала и, слегка запинаясь от смущения, произнесла: - Без помощи молодого козла!
Обалдевший Витек помимо своей воли открыл дверцу и протянул старушке руку. Неожиданно сильными пальцами бабуля вцепилась в протянутую ладонь, вскарабкалась по ступеням и втянула его в салон. Витек ошалело подумал, что под дряблой кожей у старушенции стальные мышцы.
Дверь захлопнулась, и машина рванула вперед. Витек рухнул на сидение, а потом его бросило в сторону - машина лихо, едва ли не на двух колесах вписалась в поворот.
- Уж не обижайтесь, мой козлик! - голосок старушки успокаивающе зазвучал из темноты (тонированные стекла превратили сумерки за окнами в ночь в салоне). - Но негоже даме солидного возраста являться на свидание без надлежащего транспорта!
Витек тупо кивнул и сглотнул комок в горле, не в силах произнести ни слова.
ГАЗель тормознула. Мальчишку бросило вперед. Стукнувшись о переднее сиденье он на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, то увидел, как истаивает в воздухе призрачный силуэт микроавтобуса.
Но зловредная бабуленция, как ни в чем не бывало, стояла рядом, вовсе и не собираясь развеиваться. Наоборот! В руке она держала длинный прут - веточку, отломанную у нависавшей над головой ивы.
- Ну что ж козлик, мой! - с ласковой угрозой обратилась она к парнишке, но тут снова зазвонил ее мобильный.
Пока она копалась в торбочке, не выпуская из рук бледно-желтого прутика, Витек, собрав последние силы, попытался убедить себя, что он видит сон.
- Да не сон это, не сон! - ободрила его старушка и нежно сказала в нетерпеливо визжащую трубку: - Я скоро буду, мой господин! Только транспорт себе организую!
Спрятав телефон, старушечка кротко глянула на Витька и тихо молвила:
- Ну что же, мой козленочек! Поехали?
Она легко стегнула обмершего парнишку прутиком, усмехнулась, любуясь делом своих рук и ловко вскочила на спину рыжего козла. - Да ты не брыкайся, милок! - потрепала она его между рогами. - Скачи вприпрыжку, да побыстрее, а то уроки сегодня не успеешь сделать! Пошел, красавец! - она ловко пришпорила козла пятками в войлочных ботах и поскакала в сгущавшуюся тьму.
...Браток, лузгая семечки, подошел к своей 'тачке'.
Вообще-то он не любил напрасного шику-блеску и дневная тачка (ну естественно белая!) у него была неброская (для тех, кто понимает!) 'Ауди-А6'. Вечером же он позволял себе слегка расслабиться, садясь за руль черного 'Крайслера'. Правда каждая очередная цыпочка почему-то недолюбливала его парадно-выходную машину. Надув губки, девицы сообщали: 'Котик, твоя машина похожа на катафалк!'
Братка все цыпочки звали Котиком, упорно пропуская 'с' в середине имени. Но эту потерю с лихвой компенсировали подчиненные, величая шефа Константином Сергеевичем.
'Что ты понимаешь в катафалках! Вот когда поедешь в настоящем, тогда и сравнишь! Черкнешь ммс-ку с того света!' - грубовато отвечал цыпочкам Костик, после чего ни одна из них более не осмеливалась возводить напраслину на его обсидианово-черную гордость.
Цыпочка сегодняшнего вечера, как и все поморщила аккуратный носик, но ничего не сказала, усаживая на сиденье, обтянутое натуральной белой кожей. На фоне белоснежного салона девица казалась грязновато-розовой кляксой. Костик вздохнул - он терпеть не мог этот приторный цвет! Отчего только все цыпочки так его обожали?
Розовая помада и макияж в бежевых тонах, пепельные волосы, идиотская мода на белые ресницы и брови делали лицо Цыпочки похожим на размытый акварельный рисунок. 'Как меня угораздило ее подцепить? Убей - не помню!' - подумал Костик обнаружив сегодня утром в кровати незнакомку. События вчерашнего вечера напрочь выпали из памяти, словно кто-то аккуратно вырезал там дырку.
'Ну да ладно! - философски вздохнул утром Костик. - Не женился - уже хорошо!' Но, на всякий случай, заглянул в паспорт. Придирчиво обозрев девственно чистую страницу 'Пометка о браке' - он радостно улыбнулся, и Цыпочка показалась ему немножечко симпатичнее, или, если уж очень покривить душой, почти милашкой.
'Освобожусь от нее в казино!' - решил Костик.
По дороге в казино, он остановился перед светофором на пересечении Третьей слободской и проспекта Ленина. И надо же такому случиться, что когда замер поток машин, в уши ему влетел звонкий, веселый голос: 'Семечки! Соленые-жареные! Кто не взял, полжизни потерял!'
Рот Костика вдруг наполнился слюной, а язык самовольно ощутил незабываемый вкус жаренных семечек из детства.
Не в силах удержаться от соблазна, Костик, начхав на все правила движения, а тем более стояния перед светофором, вырулил из левого ряда, едва не 'поцеловав' зад джипу ('Нехилый Мицубон!') и притиснулся к бордюру. Выпрыгнув из машины он устремился на голос, который казался долетал из детства: 'Семечки! Семечки!'...
Розовая клякса-цыпочка, от возмущения едва не сломала розовые накладные ногти, когда Костик, щедро сыпанув ей на колени семечек, отдал приказ: 'Грызи!'
Казино 'Белый рояль', одно из самых представительных в городе, встретило швейцаром ('Мое почтение, Константин Сергеевич!') в дверях и приятным полумраком в холле. Стряхнув шелуху с темно-синего костюма из гладкого шелка, с коротким приталенным пиджаком и широкими плечами (шик а-ля гангстер, от Dolce & Gabbana - истерика моды нынешнего сезона!), Костик, с висевшей на локте Цыпочкой прошел к матово мерцавшей барной стойке. Сгрузив Цыпочку ('Во попал! Как же от нее отвязаться?!') на высокий табурет и заказав ей коктейль 'Тропиканка', Костик тоскливо принялся осматриваться, в робкой надежде встретить кого-то из знакомых, чтоб спихнуть бедолаге нудную деваху.
Резные двери с цветными витражами, сиявшими подобно вратам ада охраняли вход в священные чертоги. За ними, словно прибой, шумели игровые залы, то замирая так, что было слышно, как крутилось колесо рулетки, то, когда оно останавливалось, разражаясь массовыми горестными возгласами или одиночными радостными воплями.
Наискосок от барной стойки, возле огромного сводчатого окна, прикрытого винно-красной бархатной портьерой, благородно белел рояль. Долгие годы он мастодонтом тихо дремал в углу, покрываясь пылью, но своим существованием оправдывая название казино. Но однажды, в лихую для благородной полировки годину, хозяину заведения пришла в голову мысль извлечь из рояля пользу, вкупе с музыкой, которую он еще был способен издавать. С тех самых пор, каждую субботу около рояля появлялся испуганный юноша, тонувший в прокатном фраке, и балансируя на краешке сидения раритетного стула, принимался терзать благородный инструмент нервными пальцами. Решив внедрять среди завсегдатаев культуру по полной программе, хозяин присовокупил к музыке еще и пение, приковав длинным рублем к роялю худосочную певицу.
Длинная тощая девица в сверкающем зеленом платье, сплошь вышитом пайетками, до ужаса напоминала болотную гадюку и столь же преотвратно извивалась, извлекая из своих легких стонущие звуки.
Публика своеобразно отреагировала на попытки приобщить их к мировым сокровищницам вокала. Мужская половина разделилась на два лагеря и спешно заключила пари. Одни с замиранием сердца ждали, когда же певица выскользнет из платья и превратит унылое в песнопение в лихой стриптиз. Другие, столь же рьяно, принялись приглашать певицу на фуршеты, дабы оная худоба не обеспечила противникам выигрыша.
В результате певица из тощей гадючки превратилась в упитанного удава и сменила репертуар. Перестав извиваться, она начала исполнять танец живота. Все остались довольны: хозяин, аккомпаниатор, посетители, толстая певица. У рояля, естественно, никто не спрашивал.
Сегодня же рояль мягко урчал и ласково мурлыкал, очевидно, от удивления. Удивился и Костик, обнаружив около рояля Стаса. Они помнили друг друга еще с тех времен, когда вместе списывали из букваря: 'Мама мыла раму...' Именно тогда Стас, еще именовавшийся Славкой, подтолкнул Костю под локоть и тот посадил на страницу жирную кляксу. Вечером того же дня Костя по-мужски разобрался с обидчиком, получив фонарь под глаз и друга на всю жизнь.
Костик, смекнув, кому он может сплавить Цыпочку, решительно двинулся к другу. Стас в задумчивости облокотился о рояль, пожирая глазами музицировавшую даму. Подобравшись поближе, Костик в замешательстве приостановился, сбитый с толку странным выражением лица Стаса. Словно тот мучительно размышлял отчего же 'жи-ши' пишется через 'и'. Его глаза были прикованы к женщине за роялем. Проследив за взглядом Стаса, Костик обнаружил, что музыка закончилась и дама, доказавшая что рояль можно приручить, легко поднялась со стула и направилась к ним.
Костик застыл, словно в него с размаху вогнали кол, пригвоздив к полу. Он не смог бы сказать в жар его бросило или в холод: по телу пробежала дрожь, сменившаяся испариной. То невероятное создание, которое двигалось к нему, невозможно было обозначить привычными словами. Судорожно роясь в остатках образования, Костик искал то единственное слово, погребенное под завалами словесной шелухи, которое можно было бы применить к НЕЙ. 'Клевая чувиха... Суперская баба... Офигенная телка...' Отчаявшись от собственной пошлости, он последним конвульсивным усилием извлек из потаенных недр памяти то самое слово: величественная! Или великолепная? Не в силах уловить изысканные нюансы отличия одного от другого он решил, что они оба подходят, и с некоторым страхом примерил их к своим губам. Артикуляционный аппарат с небольшим усилием справился с поставленной перед ним нелегкой задачей, и Костик выдохнул на ухо Стасу: 'Кто... эта... величественно... великолепная?'
'Тамара!' - лаконично прошептал Стас.
Та...
ма...
ра...
В этом имени было все... Блеск молний над бездонными ущельями. Холод горных вершин и обреченный хохот ветра. Неумолимый рокот обвалов и студеное буйство горных рек. Оно сулило страсть, обрекало на сумасшествие и предвещало гибель на дне бездонных глаз.
Она царственно проплыла мимо Костика, обдав ароматом духов 'Черная орхидея'. Бросив мимолетный взгляд, который подобно цунами смыл Костика, увлекая в пучину ее карих глаз, Тамара что-то тихо сказала Стасу и выплыла из холла.
Дверь, словно по волшебству открылась перед ней. Тамара оказалась в объятиях света, вспыхнув как феникс. Алое платье охватывало ее фигуру, струясь подобно жидкому пламени. Черная корона изысканной прически венчала ее гордо посаженную голову. Легкий поворот головы, и Костик почувствовал, что земля уходит из под ног - кол выдернули из тела, но вонзили в сердце. Дама улыбнулась и скрылась в волнах света.
Дверь тихо затворилась.
ѓѓ- Мне надо выпить! - прохрипел Костик.
- Как я тебя понимаю! - поддержал его Стас.
Благородный Хенесси степенно проложил горячую дорожку в желудок, согревая Костика изнутри. Снаружи его подогревал рассказ Стаса о Тамаре.
ѓ- Я познакомился с ней в казино где-то с месяц назад. Ты, знаешь, - разоткровенничался он с другом, - у меня даже язык не поворачивается назвать ее бабой, или женщиной! Только Дама. С большой буквы.
- Как я тебя понимаю! - прошептал Костик, согреваясь еще одним глотком.
- Дама. Никак не иначе! Не какая-нибудь молоденькая профурсетка...
- Кто-то? - Костик вышел из комы, отрываясь от созерцания облика Тамары, горевшего у него в сознании.
- Ну эти... - Стас мотнул подбородком в сторону барной стойки, где одиноко восседала Цыпочка.
- Ах, эти... - снова впал в прострацию Костик.
- А Тамара... Она... Дама элегантного возраста! - гнул свою линию Стас.
- Да-да... - рассеянно отозвался друг.
Стас поставил бокал на низкий столик, около которого они сидели. Костик задумчиво продолжал греть в ладонях пузатый бокал, в котором искрился коньяк. Присмотревшись, Стас нахмурил брови, словно пытаясь понять, уж не привиделось ли ему, а потом решительно стряхнул с лацкана пиджака Костика шелуху.
- Ты что это, семечки щелкал?
В голосе Стаса звучало такое удивление, что оно проникло через броню отстраненности Костика и наконец-то вернуло его в бар. Костик поморгал немного, соображая где он, и с небольшим трудом припомнил - кто он.
- Семечки? - рассеяно повторил Костик. - Ну да, семечки! - он резко включился в нормальную жизнь. - Представляешь! Купил сегодня стакан, - он смущенно хохотнул. - Так клёво бабка рекламировала! Прямо как в детстве! Помнишь, рядом с нашим двором одна такая сидела. Все орала: 'Семечки соленые-жареные!'
- Кто не взял - полжизни потерял! - подхватил Стас. - Она еще и креветки продавала. Все кричала: 'Креветки-красапетки'! У нас во дворе называли ее - 'бабка с хвостиком'.
- А почему с хвостиком?
- Да она всегда так забавно приговаривала: 'Пятак с хвостиком' или 'гривенник с хвостиком'. Вот мы ее и называли: 'с хвостиком'. Неужели не помнишь?
- Да не очень, - задумчиво ответил Костик. - А старая бабка была?
- Да уж не молодая! Наверное, померла давным-давно. Мне еще мой дед рассказывал, что когда его дед пацаном был, эта бабка уже торговала семечками.
- А звали ее как? - заинтересовался Костик.
- Вроде... - задумался Стас. - Да далась тебе та бабка! Не помню я. На 'С' как-то. Ее все по отчеству называли.
- Степановна?
- Да говорю тебе! Не помню! Может и Степановна, а может и Сулеймановна, - с досадой бросил Стас. - Мне идти надо. Тамара ждать не любит!
Он резко поднялся, тиснул на прощанье другу руку и поспешил в игровой зал. Костик после ухода Стаса впал в глубокую задумчивость. 'Неужели это та самая бабка? Сколько же тогда ей лет, если еще дед деда рассказывал про нее? Да не может быть! Или может?'
- Пришел, милый? - нежно проворковала Тамара, ощутив рядом с собой присутствие кавалера. - Я по тебе соскучилась. - Она подняла на Стаса полные горечи глаза и между ее тонкими бровями появилась легкая морщинка. Стас бесповоротно осознал, каким негодяем он стал, заставив ее так долго себя ждать.
- Извините, Тамара! - он осторожно, словно хрупкую драгоценность взял ее тонкую ручку и поднес к губам. Запечатлев благоговейный поцелуй Стас с жаром воскликнул: - Конечно я сволочь! Но я исправлюсь!