Рассказ был уже ранее мной опубликован на СИ, но он должен лежать в этой подборке, тем более в книге он выглядит чуток иначе
На полянке сидел паренек и задумчиво ковырялся в носу. Вытаскивая очередную засохшую соплю, он долго и глубокомысленно рассматривая ее, потом облизывал палец и снова засовывал его в ноздрю. По-видимому, содержимое носа было настолько интересным, что он даже не обернулся, когда кусты затрещали и на поляну вышли два человека в камуфляжной форме.
Мужчины настороженно огляделись, не заметив опасности, одинаковым отточенным движением вбросили в закрепленные на бедре ножны огромные ножи-тесаки, энергично отряхнулись, вытрясли из волос сухие листья и иглы, а потом, словно по команде задрали головы.
- Солнце! - радостно сказал тот, что помладше. - А я думал, уже никогда его не увижу!
- Да уж, сквозь эти ветви света белого не видно. Словно и не юг Украины, а джунгли Амазонки! Через такие заросли и с мачете не пробиться!
- Ага, вот и аборигены! - младший из спутников заметил пацана, ковырявшегося в носу. - Эй, дружок! - крикнул он.
Не обратив никакого внимания на окрик, мальчишка продолжать свое занятие.
- Оглох, что ли? - недоуменно пожал плечами младший, подошел к пеньку, хлопнул мальчишку по плечу. - Эй, малец!
Мальчишка обернулся. У пришедшего отвисла челюсть, и он отступил на пару шагов назад. Пацан глянул на него тремя глазами. Двумя, похожими на человеческие, блестящими, словно лужицы смолы черной радужкой без признака белка. Третий (во лбу), был подобен змеиному: затянут прозрачным веком с вертикальной щелью-зрачком. Глаз моргнул, мужчины сглотнули слюну. Нос пацана, огромный как у птицы носорога, клювом свисал к подбородку. Мальчишка растянул губы, вывернутые точно у жабы и покрытыми синеватым налетом, до ушей (в прямом смысле слова), вскочил с пенька, замахал двупалыми клешнями-руками и что-то заквакал.
Мальчишка продолжал квакать, и радостно подскакивать на трех ногах. Две у него были как у нормального человека, а третья росла из позвоночника и выгибалась как у кузнечика - коленкой назад. Его пузо, висевшее ниже колен, колыхалось в такт прыжкам, и было видно, что там, под тонкой кожей, перекатывается какая-то жидкость.
- Вишь, обрадовался как! - констатировал старший, понемногу приходя в себя. - Понравились мы ему, наверное.
Мальчишка обежал вокруг незнакомцев круг и залился тоненьких визгливым кашлем. Он хлопал клешнями по пузу, а потом в изнеможении упал на землю и задрыгал всеми конечностями.
- Слушай! Да он смеется над нами! - вдруг дошло до младшего.
-
- Думаешь? - почесал в затылке напарник. - Все быть может. Наверное, мы для него чересчур уродливы.
Мутант отквакался. Хлюпая животом-аквариумом, поднялся на ноги, выдул ноздрей огромный пузырь, ткнул в него пальцем. Из второй ноздри вытянулась толстая ниточка соплей, и потянулась до земли.
- Ты бы утерся, что ль! - брезгливо заметил младший.
- Да что ты от него хочешь, - старший с жалостью смотрел на мальчугана. - Он, наверное, и не соображает ничего. Но попробовать стоит. - Слышь, малец, - обратился он мутанту. Ты сам тут живешь? Или есть еще люди?
- Ты называешь ЭТО человеком? - возмутился младший.
- Смеется - значит не все потеряно, - парировал старший.
Мутант, проткнув сопельный пузырь пальцем, радостно заквакал, кивнул головой, схватил за руку старшего, измазав липкой слизью, и потянул куда-то в лес, по еле заметной тропке.
На небольшом, с невероятным трудом отвоеванном у леса пространстве, располагалось несколько убогих строений, которые в другом, менее безлюдном месте, вряд ли бы заслужили название деревни - так небольшое поселение. На окраине их уже поджидали - старый престарый дед, при взгляде на которого невольно думалось, что он помнит, как паслись динозавры. Колоритный такой дедуля, в кожаной, мехом наружу безрукавке, штаны до колен, тоже кожаные, мех высыпался за древностью, на ногах ... лапти что ль? Странная конструкция - вроде как деревянные подошвы, прикрученные к ногам тонкими кожаными ремешками. Скорее, сандалии, на манер древнеримских.
- Ты дед, если уж в такой дремучести живешь, так и спрашивай по сказочному, типа: "Куда путь держите, добры молодцы? Дело пытаете, иль от дела лытаете?" - съязвил старший.
- А хто ж знает. Добры вы молодцы, аль лихие? - не остался в долгу дед. Дрожащими руками он опирался на посох, более схожий на массивную дубину.
- Добрые!
- Чем докажите?
- А что тут у вас только лихие люди шастают? - влез в разговор младший.
- Да всякие ходют! - не смягчился дед. - Ты не думай странник, что я один убогий тут перед тобой стою, шагу не ступишь, тебя проткнут.
- Уж не тот ли лихой стрелок без порток? - насмешливо спросил старший, дернув подбородком в сторону кустов.
- Для того, чтобы тебя продырявить, ему порты непотребны! Рука надежная, да глаз вострый! Пришпилит тебя к дереву, как букашку.
- Мы исключительно добрые, - улыбнулся старший, развел руки, медленно поднял вверх и покрутился, показывая, что ничего под одеждой не припрятано. - Ну, там дров нарубить, воды наносить... Добрые! Когда нас не обижают... - сказал он, чуть подпустив в голос металла.
- Ходите мимо! - дедуля был непреклонен. - Чужие вы какие-то! Неправильные!
- Мы-то неправильные? - возмутился младший. Да на этого урод...- он замолчал, получив увесистый пинок от старшего.
- Что-то ты дедуля не ласков! Мы ж тебе плохого ничего не сделали. Мальчугана твоего не обидели, - незлобиво сказал старший. Не было никакого резона задираться с лесными людьми.
Дед, не смягчаясь, смотрел на пришедших подозрительно. Перед ним стояли два обыкновенных, на первый взгляд, человека. Тот что постарше - седоват, широк в плечах, даже под одеждой видно как перекатываются мускулы. Тело - ловкое, тренированное, что проскальзывало в каждом движении. Нос, выдающий бойца, сломан в двух местах. Смотрит прямо в глаза. Спокойный взгляд человека уверенного в своих силах. Младший парнишка - похлипче, тоньше в кости. Узкое лицо с высокими скулами. Широко распахнутые глаза взирают на мир с легким недоумением, если не сказать - наивностью. Его можно было бы не принимать во внимание как малозначимого бойца, довеска, если бы не морщинки в уголках глаз, и тонкий, розоватый шрам, пересекающий лоб и делающий парня старше.
- Не надо дров, коли добрые, - внезапно подобрел дед, словно прочел в их облике что-то праведное. - Так чего надо, странники?
- Да самого простого! Ночлег и приют, - ответил старший. - Без сомнения он был лидером в этом тандеме. - А утром пойдем подобру-поздорову. Мы ж не просто так. Мы отблагодарить может. Деньгами.
- Деньгами? А мне они для какой надобности? - искренне удивился дед.
Пришельцы замешкались, не в силах с ходу объяснить, а для чего собственно в лесной глуши деньги.
- Не надо деньгами, просто так проходите, а там поглядим, - решил дед, развернулся, безбоязненно показывая спину, и побрел, опираясь на клюку, к самому приличной на вид лачуге.
Пришельцы, обретя статус гостей, пошли вслед за ним. Из кустов шумно вывалился дебелый парень, ростом метра полтора с мягкой улыбкой олигофрена. В руках он крепко сжимал металлический прут, заостренный на конце - местная разновидность дальнобойного оружия.
- Так и живем, - степенно вытирая бороду, сказал староста. Втроем они сидели за шатким, грубо сколоченным столом, в хижине, куда их гостеприимно привел старик. - Поселение наше небольшое. Тут когда-то, город стоял, ужо и названия его не припомню. Так здеся, в аккурат, его окраина была.
- А чего ты, дедуля, решил, что мы издалека? - спросил старший, помешивая ложкой похлебку в деревянной миске. Ложка тоже была деревянная.
- Одёжа у вас непростая... В такой в лесу между деревьев и не углядеть человека. Лица белые, гладкие, не покореженные. Зубы все на месте. Такие... - старик замялся, подыскивая слово - такие человеческие! Опять же - говорить умеете, да так складно. Таких справных хлопцев давно здесь не бывало. Сразу видать - нездешние. Небось, из-за стены?
- Ну, можно и так сказать, - уклонился от прямого ответа старший. И в свою очередь задал давно уже мучающий вопрос: - Что же случилось здесь?
- Да станция атомная рванула, говорят, какие-то "Зеленые" бомбу зафигачили, вроде бы как за экологию боролись. Довоевались, бойцы хреновы - все три энергоблока и рванули. Даже у нас зарево видно было. А от нас до станции километров двести, почитай, будет. Я тогда еще мальцом был, точно все и не помню. Взрослых почти не осталось - всех пожар отправили тушить. Никто и не вернулся боле.
- У вас тут такой фон радиоактивный, что датчики зашкаливает! Как же вы тут выживаете? - старший глянул на запястье, где мерцал голубоватым экраном какой-то прибор.
- Этой что там у тебя? - вытянул шею дед, пытаясь рассмотреть непонятную штуку. - Глубоко задумался и неуверенно сказал: - Схоже на такую штуку... забыл как называется... Часы лектронные! В детстве видал.
- Ну да, часы и есть, а в них еще всякие штуки полезные, вроде как радио, можно разговаривать с напарником, когда он далеко и много еще другого, - решив не углубляться в объяснения, спросил: - Сколько же лет прошло после взрыва?
- Радио? - старик прислушался к слову, забытому, из другой жизни. Потом, спохватившись, ответил: - Да кто его знает - может тридцать, может чуть поболе.
Поймав недоверчивый взгляд, старик скрипуче засмеялся, потом, схватившись за грудь, зашелся в кашле. Долго, надрывно. Втягивал сквозь зубы воздух, маленькими порциями выхаркивал его обратно вместе с кровью, прямо на пол. - Да вы не сумлевайтесь, - выдавил он отдышавшись. Я, навроде, и не старый еще, если мерить годами. Да только год у нас, как три до взрыва, а то и поболе.
- Сколько же лет тебе? - поинтересовался старший.
- Да почитай этой осенью, в аккурат, тридцать пять стукнет.
- Сколько? - чуть не подавился грубой лепешкой младший и недоверчиво оглядел говорившего.
Перед ним сидел не просто старик - а засушенная мумия, древняя развалина, казалось - стоит ему пошевелится посильнее, и от него начнут отваливаться куски сморщенной плоти. Перекрученное неведомыми хворями тело сотрясала непрерывная дрожь. Руки - две палки, на которых болталась высушенная кожа, собиравшаяся на сгибах глубокими складками. Брови - занимают пол-лба, уши поросли седыми волосами, свисавшими до плеч. Лысую макушку, покрытую сморщенной кожей, пересекал огромный шрам, уползавший на затылок. Половина правого уха отсутствовала, а левое было измочалено. Рот можно было определить лишь по звездообразной впадине, куда сбегались пучки морщин. Только если внимательно присмотреться к глазам, прятавшимся в провалах глазниц, - то можно было поймать его взгляд - молодой, злой, но и в нем сквозила смертельная усталость.
- Да вы ешьте, ешьте! - приветливо пододвинул к гостям миску с похлебкой староста. - Не бойтесь! Есть можно, за пару дней смертельную дозу не огребете, а там глядишь, и подлечитесь, если до большого города дойдете.
- А что здесь? - вдруг подозрительно уставился на ложку младший. Ему показалось, что в похлебке всплеснулась, словно там плавало что-то живое.
- Тебе лучше не знать, - лицо старика чуточку дрогнуло, морщины около рта слегка разгладились (наверное, это была улыбка), - а то стошнит. Как зовут-то вас, странники? И какими судьбами к нам?
Старший, не торопясь отвечать, отодвинул чистую миску, степенно поблагодарил, вытянул плоскую флягу, взболтал содержимое и отвинтил крышку.
- Этой что там у тебя? - живо заинтересовался староста, забыв о вопросе.
- Спирт. Знаешь такое?
- Обижаешь! Как не знать! Только пробовать давненечко не доводилось. Угостишь? Иль плату какую стребуешь? Можа это, как его... деньги?
Они оба рассмеялись.
- Угощу! За хлеб-соль, отчего не отблагодарить доброго человека.
Староста оживленно засуетился, вытащил откуда-то жуткую ценность - кружки, некогда эмалированные, ныне постыдно оголенные, рыжие от ржавчины, словно краснеющие за свой недостойный вид.
- Наливай! Не расплескай! - староста вожделенно облизнулся.
Младший поперхнулся похлебкой, увидев раздвоенный кончик языка.
- За знакомство! Зовут меня Родионом, а товарищ, - кивок в сторону спутника, - отзывается на имя Степка.
- Меня Олегом звали когда-то, а сейчас все больше - Дед. - Староста вздернул кружку: - За знакомство, странники! Будем здравы!
Они выпили. Степан, не выказывая желания присоединиться, поблагодарил за еду и вышел на крыльцо.
Клан лесных людей проживал в жуткой глухомани. Но внимательно присмотревшись, можно было различить остовы каменных домов, сплошь покрытых растительностью. Корни деревьев, метущих верхушками небо, разгрызали камень, превращая в щебень. В их могучей тени, почти полностью скрытые ветвями, прятались лачуги, построенные из глины, замешенной для крепости с травой и кое-где укрепленные обломками веток и обтесанными бревнами. То, что трава жесткая и вполне годится для армирования глины, Степан убедился на своем опыте - споткнувшись о невидимые среди зелени ржавые обломки, он схватился за траву и порезался до крови об ее острые края. Лачуги венчали травяные же кровли, доходившие чуть ли не до земли. Вообще-то, издали эти жилища можно было принять за огромные кучи травы или муравейники. В этих же домиках вместе с людьми проживал скот - рогатые свиньи, бесшерстные овцы и карликовые коровы. Куры, которым вроде было бы положено сидеть на насестах, цепляясь всеми шестью когтистыми лапами лазили по деревьям, крючковатым клювом лихо сшибая плоды, которые падали на землю, выбивая в ней глубокие воронки. Плоды эти, больше всего похожие на гибрид гранаты-лимонки с ананасом, - обладали столь же крепкой, как и у гранаты, оболочкой. Но куры-мутанты, размером с небольшого страуса, крючковатыми клювами лихо вскрывали плоды, доставая себе семена, похожие на стальные пули. Некоторые семена падали на землю и, слегка подрагивая, вбуравливались в нее. "Каким же надо быть отважным человеком, чтобы попытаться поймать такую "курочку" на завтрак", - подумал Степан и поежился.
Обходя деревню, он углубился в заросли и неожиданно вышел на большую поляну. В ее центре стояла высокая решетчатая конструкция. Ее венчала огромная цилиндрическая емкость. По-видимому, в свое время это была водонапорная башня. Судя по отполированным, блестящим от какого-то жира железным балкам, башню тщательно оберегали и максимально заботились о ее сохранности. Наверх вела лестница. Последний пролет - метров в десять - был съемным. Степан обошел башню несколько раз, пытаясь понять ее назначение, а потом, решив не ломать зазря голову, вернулся в деревню.
Родион и дед сидели на крылечке. Дед все продолжал рассказывать о постатомном житье-бытье. Из стариков остался только он, да еще Машка-замарашка, выжившая из ума старуха лет сорока. Молодежь, родившаяся после взрыва, была в основном бесплодной, да и жила мало, всё от каких-то хворей помирала. Те же дети, что рождались, мёрли почти сразу, а то и появлялись уже мертвыми. Выживали единицы. Только лишь они с Машкой народили около двадцати младенцев. "По пять за раз", - горделиво делился он. А вот выжили всего два. Один - Куря, сейчас вождь клана. Второй - Последыш, и был тот сопливый мальчишка, встреченный Родионом и Степой на поляне.
Сейчас в клане около двадцати человек. Как понял Степан, человеками Дед называл только мужчин. Лишь два из них в полном разуме - сын Куря, да еще один, но тот пока еще совсем малец. Его берегут как зеницу ока - будущий вождь, как-никак. Остальные... "Оружие в руках могут держать, детей знают как делать - чего еще для жизни надо? А ум - да на черта он сдался, чтобы разуметь, как нам хреново?" - философски рассуждал Дед. Есть пара "неприкасаемых" - люди-растения. Ничего не соображают вообще, ни к какой работе непригодны, лишь ходят да едят. О них заботится весь клан. Обижать таких - великий грех. "Неприкасаемыми" либо рождаются, либо становятся - теряют рассудок от ран или от старости. "Я сам едва таким не стал, - сказал Дед, демонстрируя жуткий шрам на голове. - С людомедведем схватился один на один. Вот он меня и поломал. Но и я его кирдыкнул!"
- А где же все человеки? - поинтересовался Степан, присаживаясь на крылечко.
- На охоту пошли. Бабы на огороде. Я за дитями приглядываю. А Последыш меня сторожит. - Дед ласково погладил мальчишку, как собачонка прикорнувшего около его ног. Он сладко спал, из носа до земли тянулась ниточка соплей. Третье веко изредка поднималось - глаз внимательно озирал окрестности.
- Как же вы живете?
- Нормально живем. Земля рОдит, бабы рОдят, зверья полно. А сколько у него ног, глаз или хвостов, в котле не видно. Только вот муты досаждают.
Глаза Степы невольно переместились на Последыша, обхватившего ногу Деда клешнями рук.
- Да разве сын мой мут? - возмутился Дед, цепко отследивший взгляд. - Нормальный человек! И бьется между прочим с мутами так, что тебе мил-друг и не снилось!
- Да кто они такие?
- Муты, это люди, которые со зверями скрестились. То ли бабы ихние от зверюг родили, то ли мужики зверюг трахали, только развелось мутов немеряно! Есть людоволки - злые гады, прожорливые. Есть людомедведи. Эти самые опасные - человечиной полюбляют, жрут людей почем зря. Есть помельче - людопсы, вредные только когда в стаи сбиваются. Да и то их приручить можно. Если не брезгуешь. А вот людокони - их еще кентами зовут - так они вааще безвредные, мы с ними не враждуем. Траву они жрут, нас не трогают и мы их тожа. Хотя я сам однажды выдел как один такой кент запинал людоволка насмерть, когда тот попытался ребеночка у него стибрить.
- Вам еще повезло, Дед, что в вашей местности львы и тигры не водились, - вздохнул Родион.
- Интересно, а если бы тут слоны жили, что бы получилось? - ляпнул Степан.
- Ниче бы не получилось, - подумав, ответил Дед, - была тут слониха одна. В зоопарке. Съели ее. Когда жрать стало неча.
- А что за башня у вас, Дед, на поляне? - вполголоса спросил Степан, которому стало неловко за глупый вопрос.
- Дык, то наша крепость. Кады муты на нас нападают - мы туда баб да дитев закидываем, а сами внизу рубимся.
- Чем рубитесь? Оружие какое у вас? - заинтересовался Родион.
- Да како у нас оружие. Мечи да колья железные. Все наш кузнец делает, железа полно по лесу насобирать можна. Да еще огонь помогает - людозвери его дюже боятся.
Последыш мирно сопевший, вдруг подскочил, насторожился, втянул огромными ноздрями воздух. Мужчины рефлекторно схватились за рукоятки ножей. Дед тоже привстал, повел остатками ушей, успокоил гостей:
- Все в нормательно, это наши с охоты идут.
Последыш радостно заквакал, обращаясь к Деду, а потом попрыгал в дальний конец поляны.
- Зверя забили! - довольно сказал Дед "переводя" слова Последыша, - вечером пировать будем! - он, кряхтя и постанывая, спустился с крыльца и заковылял вслед за сыном.
В центре поселения пылал огромный костер, сложенный из целых бревен. От него шел нестерпимый жар, поляна освещалась так, словно здесь появилось автономное солнце. Над огнем, на циклопическом вертеле, который попеременно вращали три дюжих парня, жарилась гигантская туша. Что это была за зверюга, пришельцам угадать не удалось. То ли постядерный гибрид бизона с грузовиком, то ли плод удачного брака между комбайном и лосем. Над поляной плыл запах паленой шерсти и подгорелого мяса. Блики костра багровыми пятнами ложились на бледные лица женщин, лоснились на мускулистых спинах мужчин, фосфорическими пятнышками блестели в глазах прирученных людопсов, лежащих поодаль.
Дети - многорукие и многоногие, чешуйчатые и мохнатые, одно-, двух- и более головые, с воплями носились по поляне, затевали потасовки за лакомый кусочек, и если не смотреть в их сторону, а слушать только звонкий визг, то можно было подумать, что они ничем не отличаются от своих сверстников в любые другие времена.
Время от времени Дед тыкал жарящуюся тушу железным прутом, дымящийся сок брызгал в костер. Все надеждой обращали к старосте взоры, но он мотал головой - мол, не готова еще, и тогда народ продолжал заниматься своими делами. Одни женщины скоблили огромную - в полполяны - шкуру, другие поджаривали на угольях гигантские клубни съедобного растения - гибрида картофеля и тыквы. Мужчины: кто затачивал угрожающего вида оружие - нечто среднее между секирой и мечом, кто просто валялся около костра, наслаждаясь теплом.
Дед, после очередной проверки готовности ужина, подошел к гостям, опустился на торчащий из земли белый гладкий камень. К нему подбежала девчонка с огромным пузом. На вид ей можно было дать лет десять, но торчащий живот недвусмысленно сообщал, что она уже беременна. Кожа, матово блестевшая в свете костра, была покрыта чешуей, пальцы заканчивались длинными когтями, вместо носа две дырки, окруженные пучками шерсти. В остальном же она была почти нормальным человеком - две руки, две ноги, лишь длинный изящный хвост, гибкий как у змеи, дополнял ее облик.
Девочка что-то прошептала Деду на ухо, застенчиво повела глазами в сторону незнакомцев и, взмахнув хвостом, убежала.
- Чего-то я тебя дед не пойму, вроде бы по душе она тебе, так чего сучкой обзываешь? - не стерпел Степан, явно забыв пословицу про чужой монастырь. А может, просто и не знал ее.
- Так я разве обзываю? - удивился Дед. - Имя у нее такое - Сучка.
- Ну и имечко! - покрутил головой Степан. - Кто ж девчонке так подгадил?
- А нормальное имя! - пожал плечами Дед. - Дык, отец и дал, мать-то родами померла.
Степан хотел что-то сказать про ум отца, наградившего девчонку таким именем, но получив тычок в бок от Родиона промолчал. Говорить о разуме в обществе, где он является исключением, было преступно.
- А ножичек у вас того, неплохой! - Дед вытянул шею, словно черепаха из углубления между плечами, и присматривался к тесаку, который Степан вытащил из ножен. Закаленная суперсталь с трудом справлялась с веткой, из которой парень вознамерился выстрогать себе вилку. Отточенное лезвие снимало тонюсенькие стружки, словно это было не дерево, а железо.
- Хороший ножик, - повторил Дед и причмокнул, - это дерево ничто из нашего струмента не берет. Оно даже в огне не горит.
- Хороший! - подтвердил Степан.
Играючи он крутанул нож и точным движением лихо вкинул в ножны. Дрогни рука на миллиметр, и он распорол бы себе ногу от пояса до колена. Родион недовольно сдвинул брови, не одобряя пустую похвальбу.
Дед втянул воздух, опираясь на клюку встал и поковылял к жарящейся туше. Родион, заинтересовавшись, подошел к белому камню, на котором сидел староста, присмотрелся, хлопнул по нему пару раз ладонью. Ошибиться невозможно - это был обломок унитаза.
Угощение удалось на славу - огромный ломоть мяса, сочащийся кровью - сверху обуглившийся, внутри полусырой. Тывкокартошка, испеченная в углях, оказалась немногим лучше, заедать все полагалось зеленью, в которой угадывались отдаленные потомки лука и чеснока. Надеясь на крепость своих желудков, Родион и Степан ели много, дабы не обидеть хозяев, щедро делившимися с ними "хлеб-соль".
- Кстати! - хлопнул себя по лбу Степан. - Дед, а соль у вас есть? Все-таки вкуснее было бы!
- Та шо ты! Какая соль! Где ж ее достать. Ты пеплом присоли! - ответил Дед, и подавая пример щедро присыпал свой ломоть пеплом.
- Не-а, я пожалуй обойдусь, - решил Степан, - и так сойдет.
После сытной трапезы, чтобы отметить столь радостное событие и ублажить гостей клан устроил торжественные пляски. Женщины, раскачиваясь и подвывая, помогая себе игрой на инструментах, чем-то напоминавшим бубны. Мерный рокот натянутых шкур и тягучие голоса сливались в гипнотическую музыку, в ритме которой на поляне вертелись и подскакивали мужчины. Огонь плясал на их обнаженных телах, мастерски изображающих охоту на страшного зверя. Степан поймал себя на том, что он как завороженный не может оторвать глаз от первобытной пляски. Родион же, наблюдая за танцем, думал о том, что ядерный взрыв будто выдрал из времени кусок, и эти люди провалились в доисторические времена, вернулись к первобытнообщинному укладу. Вероятно, это единственно возможный способ выжить в постядерном мире.
Часть туши, которую не съели, мужики бодро перетаскали в схорон - вырытый огромный погреб. Кости - дочиста обглоданные и с кусками мяса - бросили людопсам; те, как и полагается собакам, затеяли свару за лакомые куски. Люди разошлись по лачугам, гостей устроили на постой к Деду, живущему практически в одиночестве. Его сын - Последыш - в любое время года спал на улице у двери.
В лачуге дух стоял тяжелый, спертый - пахло землей, прелыми шкурами, нечистотами. Окна не было, воздух, вместе комарами, просачивался сквозь неплотно прикрытую дверь. Мужчинам предлагалось спать на шкурах, брошенных на пол. Но не только тяжелый воздух мешал почивать - шкуры служили полем выпаса для мириадов насекомых и Степан, не в силах уснуть, ворочался с боку на бок, давя прыгающих по нему блох, расчесывая до крови тело и отмахиваясь от комаров. Родион же спал, как ни в чем не бывало, а может, просто притворялся, в пику младшему спутнику.
Степану показалось, что он только-только закрыл глаза, как вдруг кто-то грубо встряхнул его.
- Вставай! - Родион тряс за плечо ничего не соображавшего спросонья Степана.
- А? Что?
- Быстро! Ноги в руки и айда! На нас напали!
- Кто? - Степан одним прыжком вскочил на ноги.
- Пока не знаю.
- Последыш тревогу поднял, - отозвался от дверей Дед. - Он зазря будить меня не будет.
Мужчины выскочили на крыльцо. Над поселением плыл на удивление чистый звук - кто-то бил в колокол. В темноте, подсвечиваемой только прогоревшими угольями, было видно, как из лачуг выскакивают женщины с детьми и бегут вглубь леса. "К поляне с башней", - догадался Степан. Вооруженные мужчины шли быстрым шагом, подгоняя отставших. Туда же, вслед за всеми, "рванул" Дед, за ним последовали и пришельцы.