Маленький приморский городок сонно дремал в объятиях жаркого майского дня. Пена вишневых садов заливала улицы белым прибоем, наполняя медовым ароматом воздух - казалось, его можно резать пластами и намазывать на хлеб - такой он был тягучий и сладкий. Старые ивы свешивали в извилистые переулки длинные зеленые косы. Пирамидальные тополя, щеголяя лаково блестевшей листвой, мели небо слегка растрепанными верхушками. Быть может поэтому, лазурное, ослепительно чистое небо казалось бездонным. Несмотря на безветрие, волны лимана, столь же лазурные, как и небо, жадно лизали песчаный берег, словно пробуя на вкус белый песок.
Двое мужчин, спустившись по длинной лестнице, стояли на берегу. Внимательно оглядывая окрестности. Длинный пляж, в курортный сезон забитый загоревшими и зимне-белесыми телами, как банка сардинами, сейчас был совершенно пустым и непривычно чистым, если не принимать во внимание мокрые кучки водорослей и россыпи ракушек. Обрывистые берега, глубоко изгрызенные оврагами, подступали к самому пляжу, охватывая его полукругом.
- Какое памятное место! - воскликнул один из мужчин, младший по возрасту. Его глаза своей голубизной в этот солнечный день могли поспорить с небом, хотя в пасмурную погоду они казались свинцово-серыми.
- Да... вот только зелени больше, - отозвался старший из спутников, седой крепкий мужчина со шрамом на лице, и глубоко вздохнул: - и воздух другой!
- Еще бы! Свежий воздух и тишина вместо гари, пороха и взрывов. Т-иш-ш-и-н-а такая, что в ней можно утонуть!
- Даже не верится, что все это здесь, быть может, вот на этом самом месте! - старший присел на песок, набрал его в ладонь и просеял сквозь пальцы. Песчинки, чуть слышно шурша, собрались в невысокий конус. - Следов почти не осталось!
-Конечно, - усмехнулся молодой кончиками губ, - какие следы! Потемкин от злости тогда приказал сравнять крепость с землей.
- Чтобы спрятать следы своей некомпетенции, горько отозвался старший, встал, отряхнул колени. - Давай пройдемся! Не часто приходится возвращаться в места "боевой славы". Может что-нибудь, да и осталось!
Побродив по улицам - весь город можно было обойти пешком за несколько часов, если не заблудишься в сети переулков, улочек и тупиков, они наконец-то вышли на небольшую площадь с полуразрушенным храмом, одетым в строительные леса и невысоким памятником.
Пока младший заинтересованно изучал множество табличек, укрепленных на стенах храма, старший подошел к памятнику. На невысоком постаменте, стоял маленький сухощавый мужчина. В отличие от привычных монументально-помпезных памятников, бронзовый человек казался настолько живым, что гримаса боли, застывшая на губах, заставила сжаться сердце, как ТОГДА, более двухсот лет тому. Он, выбросив вперед правую руку, словно приказывая двигаться только вперед до полной победы, левую прижал к ране и, не отрываясь, смотрел на лиман, где убегала вдаль полоска деревьев, растущих на Кинбурской косе.
- Дорогой, Александр Васильевич, очень рад вас видеть! - сказал старший, обращаясь к памятнику, позеленевшему от множества сырых дней и ночей, которые он одиноко коротал на площади по воле "благодарных потомков".
- Слушай, а ведь действительно, как похож! - сказал младший спутник, подойдя к памятнику. - Надо же и после жизни не возвышается над людьми. Скромно, очень скромно! - сказал он ни к кому не обращаясь. Непонятно что это было - то ли упрек "благодарным потомкам", доведших до разрушения храм, построенный в честь великого полководца и полностью забросивших памятник, либо похвала человеку, всю жизнь посвятившему защите Отечества и не требовавшего взамен ничего, даже посмертного восхваления.
- Вот так-так... - горько сказал молодой, - один из самых блистательных полководцев, шестьдесят сражений и ни одного проигранного, пятьдесят лет отдал армии, получил в награду - смерть в опале и все что заслужил от потомков - старый облезлый памятник и разрушающийся собор?
- Не все так плохо, как может показаться на первый взгляд, - возразил старший, - его помнят, его любят...
- Ты называешь ЭТО - младший кивнул на скромный памятник, который ограждают четыре врытых наполовину в землю старинные пушки, соединенные цепями и прикованный к ним якорь.
- Ну, нет так уж он и плох. Ты посмотри на него. Словно живой! Так и кажется, что сейчас заговорит! А сколько ты видел памятников, поставленных ДВАЖДЫ, за одну и ту же победу? Тем более в России. Это какая же должна быть заслуга, чтобы память о ней была настолько велкиа?
- Что значит дважды? И потом - здесь не Россия.
- Два памятника! Первый в честь пятидесятилетия победы на Кинбурской косе, второй - вот этот в честь стодвадцатилетия той же самой победы. Когда ставили - была Россия.
- А почему здесь? В Очакове, а не на Кинбурской косе и куда делся первый? - заинтересовался младший.
Мужчины отошли от памятника, и присели на невысоком парапете, ограждавшем площадку с памятником от обрывистой кручи, густо поросшей зеленой травой.
- В Крымскую войну в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году англичане подошли к Кинбурской крепости, которая к тому времени уже настолько обветшала, что ее комендант предпочел сдаться без боя. Вот англичане в качестве трофея и умыкнули первый памятник - бюст Суворова, вместе с турецкими пушками, которые служили памятнику оградой. Но благодарные потомки, восстановили историческую справедливость и в тысяча девятьсот седьмом году поставили вот этот памятник, который ты так нелицеприятно забраковал.
- А почему здесь, а не на косе? - продолжал упорствовать молодой. Логичней было бы!
- Может и логично. Да не практично. Через сто двадцать лет после сражения на том месту уже было болото, сплошь поросшее камышом. Все течет, все изменяется... - философски вздохнул старший. - А ты говоришь - забыли... Мне, например, этот памятник нравится больше, чем множество других - вычурных и помпезных. Да и видно ему отсюда все, как на ладони! А храм, восстановят, обязательно! Я верю...
"У нас все были драки. Сильнее, нежели вы деретесь за волосы, а как взаправду потанцевали, то я с балету вышел в бок - пушечная картечь, в левой руке от пули дырочка да подо мною лошади мордочку отстреляли; насилу часов через восемь отпустили с театру в камеру.
Как же весело на Черном море, на лимане! Везде поют лебеди, утки, кулики, по полям жаворонки, синички, а в воде стерлядки, осетры - пропасть. Послал бы к тебе полевых цветков, да дорогой высохнут..."
из письма А.В.Суворова дочери, про Кинбурнское сражение, где он был тяжело ранен.
В день празднования Покрова первого октября тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года, во время божественной литургии, на которой находился Суворов и офицеры, шестьсот турецких орудий начали артподготовку. В августе турецкая флотилия из двадцати пяти кораблей расположилась под стенами Очакова, чтобы поддерживать морской десант, направленный на уничтожение Кинбурнской крепости, которая, несмотря на невзрачность, закрывала вражескому флоту вход в Днепровский лиман, закрывая подобно воротам Херсон от нападения турков. Под звуки канонады сотни десантных лодок направились к косе. Суворов, несмотря на полученное донесение не остановил богослужения. По рядам офицеров прокатился ропот. Офицеры недоумевали, зачем главнокомандующий позволяет врагам высадиться, окопаться и закрепиться на плацдарме?
Соотношение сил было явно не в пользу русских. Против пяти тысяч отборных турков-головорезов наши воины могли выставить только тысячу семьсот штыков и сабель. об этом, богослужение не остановил. Но недаром Суворов говорил, что воевать надо не числом, а умением. В планы Александра Васильевича входило не отбить десант, а уничтожить его, заманив в ловушку.
Во время первой атаки турки приблизились к крепости на расстояние не более двухсот шагов. Наверняка в их сердцах уже поселилась радость, от предвкушения победы. Загремели барабаны. Развернулись знамена и ветер затрепал зеленые полотнища. Дико завыли дервиши-бекташи, призывая к бою.
Но именно в этот момент литургия закончилась и Суворов, едва переступив порог походной церкви, взмахнул обнаженной шпагой - словно выпустил на волю молнию. Вслед за этим ударил гром - с крепостных батарей грянул залп такой мощности, что бывалые солдаты открыли рты, чтобы не лопнули барабанные перепонки.
С криком и молодецким свистом слева на турок ринулись казаки полковника Иловайского, а справа - Орловский пехотный полк без единого выстрела бросился в штыковую атаку. В смертную атаку. "Пуля - дура. Штык - молодец", - так говорил Суворов. Его не посрамили верные ученики - первые ряды турков были изрублены и переколоты. Но и доблестные солдаты Орловского полка остались лежать в обнимку с врагами. Смерть примирила всех.
Вторая атака могла стоить генералу Суворову жизни дважды. И дважды он обманул смерть. Точнее, как и следовало ожидать от великого полководца - он ее победил, но "Был от смерти на полногтя", - катакк позднее написал он.
... Два батальона Козловского полка бросились в бой...
...Суворов успел почувствовать сильный удар, лошадь под ним рухнула как подкошенная, а точнее как подрубленная - пушечное ядро снесло ей голову. Черная тень накрыла генерала, он только успел заметить, как над его головой блеснули две молнии - длинная и короткая: меч янычара наткнулся на вовремя поставленный штык гренадера.
" Как зовут тебя, спаситель?" - осведомился Суворов, пока ему спешно седлали нового коня. Гренадер белозубо улыбнулся и отрапортовал: " Степан Новиков, ваше превосходительство!"
Вспрыгнув на нового коня, Суворов не успел оглядеться, как в бок ожгло, словно тысяча ос вонзили свои каленые жала - рядом разорвалось ядро, и заряд картечи нашел свою жертву. Степан Новиков, не успевший сделать и полшага, метнулся к генералу, падающему с коня, и секундой позже их обоих накрыл толстый слой песка от взрыва ядра.
Небольшая заминка, не перешедшая в панику благодаря немолодому солдату, бросившемуся к кургану, под которым покоились генерал и гренадер. Голыми руками он принялся разрывать песок, последовавшие его примеру воины, вскорости отрыли потерявшего сознание Новикова и Суворова, подмятого бравым защитником. Генерал, хоть был и ранен, но находился в сознании и быстро стал раздавать приказы. Солдаты получили передышку, но и изрядно потрепанный десант турков вернулся в свои окопы.
До самого вечера пришедший в сознание Новиков и его друг не отходили далеко от Суворова. Турки, обессиленные и ободренные передышкой, устраивались на ночной отдых. Но, они не знали Суворова, недооценили его смелость и волю к победе. Незадолго до полуночи русские, согласно приказу генерала, начали наступление, сбросив турков в воду и добив из пушек.
Но от пули, догнавшей Суворова, не успел его спасти даже верный Новиков, уже считавший себя хранителем генерала. Первая пуля свалила гренадера, а вторая ранила генерала навылет...
Но ни среди погибших, ни среди выживших победителей, ни Новикова, ни его друга найдено не было, хотя согласно приказу Александра Васильевича были предприняты тщательные поиски...