Аннотация: Мне нравиться. Нет пустых строк. Или почти нет.
Старый.
Утро выдалось теплым и ясным, словно и не было того промозглого ночного тумана, вязкой сырость оседавшего на одежде и волосах. Он, как и всегда, проснулся за час до рассвета, откинув занавес на небольшом, затянутом рыбьим пузырем оконце - вечерами уже холодало. Багряный солнечный диск замер над кромкой хвойной крепи, и издали тянулись, едва заметные глазу, низкие полотна седых облаков, словно напоминая о близкой осени. Над ними возвышались исполины скалистых утесов, сверкая в отсветах зари снежными вершинами, прозванными в народе Пятой. Мол, там, за ними, и нет ничего, и земли кончались, и человеку не жилось. Так гласила молва, а правда ли, проверять никто не ходил. Будто перевелись смельчаки - удальцы...
Старый прислушался. Рядом, за пригорком, шумел неспокойный речной плес, волоча мутными водами коряги и даже целые пни с размытых дождями берегов, и иногда, по весне, подбираясь и к людям. Снаружи звучал звон цепи Лютого, огромного пса волчьей масти. Словно подтверждая кличку, он без устали рвал привязь и грозно лаял на всех, кого видел, будь то дородный старейшина или стайка ребятни, бросавшие ему черствые хлебные корки. Исключением был сам Старый. Только к нему злобный зверь проявлял несвойственное ему дружелюбие, даже в улыбке скалил зубастую пасть и вилял обрубком хвоста. Признавал как своего. Тот тоже улыбался, не хуже собаки распугивая детей потемневшими от времени пеньками зубов - Старый, как оно и понятно, был стар.
Было когда то у него другое, настоящее имя, только забылось оно, затерялось в памяти суетных дней, а потом и вовсе прижилось прозвище, так похожее на собачью кличку.
Встав с жесткой, дощатой скамьи, он нехотя натянул рубаху, и вышел во двор встречать новый день.
Вокруг было тихо. Люди спали, оставив позади изнуряющую страдную пору. Жилище его, построенное наспех, примостилось на задворках, и здесь, в удалении от всех, становилось особенно легко и свободно. Старый так и замер у порога, внимая редкому и недолгому времени покоя, как вдруг отчетливо различил чеканный удар молота, что доносился из кузни неподалеку. Походило на то, точно кузнец что есть силы прикладывался к наковальне, как бывает, когда нужно заново отладить сломанный клинок и выбить из заготовки копию основания. Странно, подумал он, и кому понадобилось ковать оружие там, где острее косы ничего в руки не брали? Подхватив длинные полы и волоча за собой ногу, он направился к воротам, даже не заметив, как сердце забилось чуть быстрее.
Истоптанная тропа выводила из веси и спускалась вниз по пологому склону, упираясь в крепкий бревенчатый мост. Река в этом месте была неглубокой, и построен он был больше для проезда подводов, от тяжести застревающих в вязком, песочном дне. Кузница была неподалеку: и до воды рукой подать, и искра из дымогона не перекинется на крытые соломой крыши. Еще издали был приметен рослый жеребец в простой, сплетенной из кожаных ремней сбруе, сухой и поджарый, приученный к долгим переходам под седоком налегке. Он в нетерпении гарцевал у коновязи, когда появился его хозяин.
Старый узнал его сразу. Даже сейчас, погрузнев и расправив плечи, Тарильд оставался все тем же мальчишкой - гонцом, снующем верхом в делах и заботах. Разве что в черных, вороньего пера кудрях появилась первая седая прядь. Словно увидел нечисть, он попятился назад, но от себя убежать ... нужно ли пытаться? Роняя пыль с пожелтевших страниц, раскрылась тяжелая книга памяти, в которой бледно - алый закат бросал холодные отблески на выжженные нивы и еще чадящие дымом, совсем недавно тугие стога; ветер трепал седины старика, с трудом ступающего по пыльной дороге. Пепел оседал на лице грязной маской, пот заливал глаза, иногда он падал и подолгу лежал у обочины...
- Эй, отец - голос позади вырвал его из наваждения, и коротко обернувшись, Старый увидел, как Тарильд верхом нагоняет его, пустив коня в мерную рысь. Он прибавил шагу, неловко переступая кочки, но старая рана болезненно ныла, от чего тело немело и будто наливалось свинцом.
- Да стой ! - в словах Тарильда зазвучало нетерпение. Обогнав его, он повернул коня поперек тропы, загораживая путь - Ты, поди, в этих края давно живешь?
Старый медленно, очень медленно поднял глаза, взглянув в загорелое, сплошь покрытое тонкой сеткой шрамов лицо. Сколько ему сейчас? Сорок?
- Я тут ненадолго - продолжал Тарильд, оглядывая его с высоты седла - мечи поломанные кузнецу передал. А дело такое... ты случаем соратника моего не встречал?
Старый явственно уловил, как под рубахой пробежал неприятный холодок. Так бывает, когда скрытая до поры правда вырывается наружу, становясь понятной для всех. Это был страх. Полузабытое слово, застрявшее в витках и лабиринтах прошлого. Он смотрел на того, кого знал не один десяток лет, и сейчас был впервые благодарен древнему, хромому старику, чье обличье теперь носил. С того самого дня, как такой же конь, что сейчас был перед ним, только смертельно раненый и оттого безумный, бросил его себе под ноги, навсегда сделав другим.
Тем, кого теперь звали Старым.
- Может, и встречал - страх ушел так же быстро, как и появился. Чего теперь бояться тому, кто даже прожил больше, чем полагалось, все это время медленно погибая изнутри.
Тарильд внимательно посмотрел ему в глаза, словно выискивая там правдивый ответ:
- Эго Ахтаром звали. Знаешь?
- Помер Ахтар. Давно помер.- бросил он и захромал по вверх по тропе.
- Вот как!? - досадливо усмехнулся Тарильд, привстав на стремени - да и пес с ним! Всем нам придет туда дорога! Но если ты вдруг обознался, то скажи ему: у подножия Пяты дружины выбирают нового хоробра. И если ему еще по силам будет дюжину мечей, что кузнецу оставил, на плечах донести, то стало быть, его не зря ждем!
Последние слова он крикнул яро, а после зло пришпорил коня, и, миновав мост, скрылся из виду за лесным поворотом дорожной колеи.
Бледно - алый закат бросал холодные отблески на скошенные нивы, и старый воин, опоясанный мечам, ступал по пыльной дороге, едва заметно прихрамывая и держа на плече стянутую бечевой суму. Где- то вдали во весь голос завыл огромный пес, прозванный Лютым.