Нет, ошибки быть не могло. Все повторилось снова. Первые, одинокие молекулы газа опять коснулись моих рецепторов. И тут одновременно со всех щелок, из замочной скважины, со всех розеток и выключателей послышалось едва уловимое шипение. Но прежде, чем услышать эти звуки, я заметил - афиша, пришпиленная на стене, начала слегка раскачиваться. Участники Фронт-Склеп группы "У последней черты" недоуменно вертелись на оси, которой являлась в данном случае обычная булавка. Разъедающий слизистую невидимый туман быстро наполнял мой однокомнатный номер небольшой придорожной гостиницы. Входная дверь была наглухо закрыта на нижний замок снаружи; зарешеченные окна виновато смотрели на меня резко потемневшим ночным пейзажем. Все - приехали! Оставалось одно - кричать! Но не для того, чтобы кто-то услышал, в это верить не приходилось. Крик, размноженный и удвоенный эхом в полупустом помещении, создавал иллюзию чьего-то присутствия. Смерть в коллективе, на виду все же получше, чем последний, одинокий вздох под липкой и вонючей массой болотной топи. Боль от врезавшейся в запястья бельевой веревки была ничто в сравнении с кошмаром надвигающейся перспективы.
Крик отчаяния, несколько раз, отскочивший от гипсокартонных перегородок, обессиленный опустился где-то в конце коридора пустынной гостиницы. Распространившийся газ быстро поглотил в себе запахи свежеотремонтированных помещений. В здании не было ни единого человека: ни посетителей, ни руководства. Собственно, руководство - это и был я сам, директор частного, постоялого двора "Путник".
И вдруг, где-то рядом я уловил знакомый запах. Что-то приятное и давно забытое. Вспомнил - запах скошенной травы. Дед неторопливо, даже, казалось, слишком неторопливо управлял косой. Вжик! Вжик! Вжик!
- Деда, а сухое сено для коровы - это, как что?
Дед, похоже, был рад этой минутной возможности разогнуть спину с прилипшей и мокрой от пота рубахой. Я не впервые задавал ему эти вопросы, но он с завидным терпением снова и снова на них отвечал.
- Это, как белый хлеб.
- А свежая зеленая трава?
- Это, как сдобная булочка.
Удовлетворенный ответом я ложился спиной на скошенную траву и закрывал глаза. Вжиг! Вжиг! Вжиг!
Мама знала мою слабость - каждое утро на столе лежала сдобная булочка с маслом и приготовленный чай, от запаха которого я и просыпался. Но притворяться спящим вошло в привычку. Похоже, и маме эта игра тоже нравилась.
- С добрым утром, солнышко! - она склонялась надо мной и целовала теплыми, как чай, губами. Ее волосы щекотали лицо и, казалось, что они тоже пахнут травой.
Вжиг! Вжиг! Вжиг!
Неожиданно губы, прислонившись к губам, резко вдохнули в меня воздух. Грудная клетка приподнялась. Затем последовали толчки в области сердца. Похоже на искусственное дыхание!
- Оклемался, - раздался чей-то голос. Он был ужасен. Это был голос непрокашлявшегося туберкулезника.
Я открыл глаза. Тусклый свет настольной лампы с трудом пробивался сквозь плотную завесу тумана и газа. Легкие отказывались дышать этим, а сам я не хотел и не мог поверить тому, что видел перед собой. Два существа, с виду напоминавшие то ли "готов", то ли пришельцев из преисподней занимались моей реанимацией.
- Он вернулся, - подтвердило второе существо и склонилось над моим лицом так близко, что я отчетливо разглядел побитую оспой физиономию. Слюна, отделившись от воспаленной нижней губы чудовища, угодила мне в левый глаз. Его слипшиеся, черные и жирные волосы протянулись по моему лицу и, как мне показалось, оставили на нем свой след.
- Что вам нужно? Кто вы? - я рванулся изо всех сил, но тело никак не отреагировало на мою попытку. Словно глубокий паралич сковал его, я и моя плоть теперь существовали отдельно друг от друга.
Вжиг! Вжиг! Вжиг!
Откуда этот звук? Повернул голову. И тут увидел в костлявых, с глубокими язвами руках "пришельца" дрель. Узнал ее - это была моя дрель, которую я приобрел в строительном супермаркете на прошлой неделе. Ну, да! Вот и длинное сверло, купленное там же.
Вжиг! Вжиг! Вжиг!
- Мы - твоя ночь, - прохрипел "туберкулезник", - ты нуждаешься в нас больше, чем мы в тебе.
- Как вы попали сюда? - выкрикнул, скорее не я, а мой ужас. Одновременно вспомнилась, недавно установленная в гостинице, недешевая сигнализация. Она насчитывала восемь степеней защиты.
- Нам не нужно никуда попадать. Мы - субстанция, не ограниченная ни пространством, ни временем. Но работать любим только с живым материалом, мертвые нам не интересны.
Несколько секунд тишины.
- Пожалуй, начнем? - Обратился он к своему напарнику и с силой повернул мою голову набок. Дрель набрала полные обороты. Сердце сжалось до размеров кофейного зернышка - я почувствовал в ухе холодный металл. Это было сверло!!!
Боли не было. Совсем. Прежде, чем провалиться в черный, глубокий и такой спасительный колодец беспамятства успел заметить на стенах, на афише алые брызги. Словно со строительного краскопульта кровь быстро покрывала блестящие в полутьме поверхности. Оказывается, сознание можно потерять от страха. И это было единственное спасение.
Я хорошо помнил эти, пусть редкие, но такие удивительные летние вечера.
- Ты, хоть бы ребенка пожалел, - ворчала мама, - и охота была вам комаров кормить.
" А я еду, а я еду за туманом, за мечтами и за запахом тайги, - напевал с улыбкой отец, - жалкие людишки, нет в вас "романтизму"". Он выносил из дома матрац, с завернутыми в него постельными принадлежностями, и аккуратно застилал стоящую под огромной грушей кровать-"полуторку". До сих пор слышу эту незабываемую "мелодию" панцирной сетки, издаваемую при каждом повороте тела. "Скрип-крип! Скрип-крип!" - напевала кровать, но это был всего лишь фон ночного оркестра. Особую и значительную партию играли в нем лягушки с деревенского пруда, затем вклинивался беззлобный лай, чего-то не поделивших между собой, двух псов с дальнего переулка. И, конечно же, комары-"скрипачи"! Уж, этих "музыкантов" был явный перебор, даже крем "Тайга" не спасал от их назойливости. Но настоящим украшением ночной симфонии были, все-таки, не они - солистами и фаворитами оркестра являлись невидимые профессионалы своего дела - сверчки. Звучные и лаконичные трели их, гармонично вплетаясь, придавали законченность музыкальной композиции.
Лежа на кровати, мы с отцом смотрели в веснушчатое лицо ночного неба и молчали. Было тепло и спокойно.
- Папа, спой "Алесю", - просил я отца. И, вот, замерло все вокруг. Звучит голос, чистый и свежий, как ночной воздух.
- "Живет в белорусском Полесье кудесница леса - Алеся...", - слова, скользнув по моим волосам, как легкий дымок потухающего костра, медленно устремились высоко-высоко вверх. Блеснула упавшая звезда - это знак, небо приняло песню.
Холод намертво вцепился в мои конечности, сжимая их все сильней и сильней. С большим трудом смог открыть только один глаз, второй был залеплен чем-то липким и вонючим. Первым, что различил в полной темноте - это звездное небо, такое же чистое и глубокое, но сейчас было не до него. Мое тело до самого подбородка было погружено в какую-то дурно пахнущую жижу. Над головой непрерывно жужжала невидимая туча комаров, со всех сторон раздавались резкие и нахальные выкрики лягушек.
Болото! Глаз, немного освоившись в темноте, различил множество кувшинок вокруг и плотную поверхность, состоящую из тины и, щедро рассыпанной ряски. Вся эта масса приходила в волшебное движение от создаваемых мной колебаний. Движения были неосознанные, но именно они ускоряли погружение, слишком поздно я понял это - болотное "пюре" забивало рот и приближало к неизбежному финалу. Да, не таким я представлял себе этот последний вздох. Ночь без жалости и содроганий накрывала своим нечистым, многократно использованным одеялом. Почувствовал, как на макушке сомкнулось, завязалось в узел мое прошлое. Все! Меня нет!
И только звуки, разные звуки, то отдаленные, то приближающиеся не позволяли окончательно раствориться моему сознанию.
Вжиг! Вжиг!Вжиг!
Скрип-крип! Скрип-крип!
И вспышки света! И голоса:
- Держите его! Аккуратней!
- Грузите! Да, не так, мать вашу!
- И кто только мог до такого додуматься?
- Двадцать первый век, дядя!
И снова ночь. И звезды. И сверчки. Нет, один сверчок - длинная, нескончаемая трель, наматывающая мозг на сверло. Не трель - дрель! Уже знакомый "туберкулезник" в белом халате закрыл собой звезды.
- Мы - твоя ночь.
И, харкающий слюной и кровью, смех. И снова яркие вспышки!
- Ну, все, хватит притворяться. Открывайте глаза.
Мне страшно. Боюсь нового кошмара, но находиться в вечной темноте - немного радости. Будь, что будет! Медленно поднимаю "трехпудовые" веки. Ослепленный белой, залитой солнечным светом, небольшой комнатой, я снова закрываю глаза. Вторая попытка оказалась успешней - удалось рассмотреть и комнату, наполненную чистым, прозрачным воздухом и всевозможными комнатными растениями; и двух симпатичных, дружелюбно улыбающихся людей в белых халатах.
- Ну, как, понравилось кино? - сказал один из них, тот, который был постарше, лет сорока-сорока пяти. Вместо меня ему ответил второй, совсем юный, похожий на стажера:
- Виктор Петрович, прошу вас - совсем недолго, минут десять, не больше. Иначе, можно спровоцировать рецидив.
- Хорошо, хорошо. Думаю, для предварительного разговора более чем достаточно. Он проводил "стажера" до самой двери и, оставшись со мной наедине, все с той же улыбкой повторил:
- Так, все-таки, расскажете кино, которое вы видели?
- Не понимаю, о чем вы? - голова плохо соображала, чувствовалась огромная усталость, и хотелось одного - ни о чем не думать. Наверное, так себя чувствует женщина после изнурительных, продолжительных родов. Но собеседник, похоже, этого не понимал.
- Скажите, вы знаете этих людей? - он развернул, свернутую в тонкий рулон афишу.
Непроизвольно из меня вырвался звук, похожий на возглас удивления и стон одновременно. С афиши на меня смотрели "туберкулезник" со своим приятелем. Да, это были они. Я все вспомнил.
- Да, вспомнил, - произнес я. Выпив стакан воды и немного овладев собой, произнес, - но позвольте узнать, а кто вы? Спросил так, для порядка - я уже начинал догадываться, кто этот посетитель.
- Я старший следователь городской прокуратуры, - сказал он, ловко, словно иллюзионист, прочертив в воздухе замысловатую фигуру своим удостоверением, - только разрешите я сначала включу диктофон. И, извиняясь, развел руками в стороны: "Порядок". Он достал из внутреннего кармана похожую на зажигалку небольшую вещицу и произнес:
- Сегодня двенадцатое августа двухтысяча двадцать третьего года. Я, старший следователь, Загайнов Виктор Петрович, провожу предварительный опрос свидетеля, Асеева Владимира Сергеевича, проходящего по делу ноль ноль сорок пять "О преступлениях, связанных с Фронт-Склеп группой "У последней черты"".
После этого прикрепил на воротник пижамы диктофон. Я начал свой рассказ.
- Началось все с того, что я стал замечать - с моим младшим сыном Богданом твориться что-то неладное. Прежде живой, общительный, пятнадцатилетний паренек вдруг превратился в замкнутого, нервного и пугливого "зверька". Все попытки выяснить причину такого перевоплощения ни к чему не приводили, сын отмахивался от меня, а когда я проявлял настойчивость, даже, грубил. Первая мысль - наркотики! Эта беда коснулась некоторых его ровесников. Много времени, сил и стараний я потратил на то, чтобы уберечь сына от этой "чумы", заложить и зацементировать в него стержень, который не позволит увлечься этим мнимым соблазном. Не знал - чувствовал, причина совсем в другом. Я очень тщательно исследовал его комнату, но ничего такого подозрительного найти не удавалось. Разве что вот эта афиша. Мне не нравилось увлечение сына этим мерзким, отвратительным направлением молодежной культуры. Но, что поделаешь? Каждое поколение вносит свои коррективы, нравится нам это или нет. Когда-то "панк-рок", "металл" также осуждались нашими отцами и дедами.
Разгадка пришла сама собой. Как-то, на улице мне довелось столкнуться с мамой одного приятеля Богдана. Выяснилось, что в их семье те же проблемы, с их сыном произошли аналогичные перемены - апатия, раздражение и страх, беспричинный страх в глазах. И тут я начал "копать". Вечером обзвонил еще нескольких родителей, у всех одна и та же история - симптомы повторялись. Круг замыкался и в центре этого круга - группа "У последней черты". Мне ничего не оставалось, как посетить очередной концерт нашего городского, доморощенного коллектива. Не буду рассказывать, сколько усилий стоило, чтобы остаться незамеченным в этой молодежной, беснующейся толпе подростков. Я был чужой в этом мире абсурда и низменных инстинктов. Скажу сразу - звуки, извлекаемые, так называемыми музыкантами, да и сам их вид, вызывали шевеление волос на голове. А далее ничего нового - все, как обычно: световые эффекты, дымогенератор, направленный в зал, истошные вопли и лица, искаженные невероятными гримасами. Вот и все. И темнота. То ли обморок, то ли сон. То ли... смерть! Не знаю.
Я шел по аллее Центрального парка и жадно вдыхал последние ароматы уходящего лета. Ничто не ускользало от моего внимания: ни воробей, зарывшийся в опавшую листву и, что-то усердно выискивающий в ней; ни ребенок, шлепающий маленькой хворостинкой по небольшой лужице; ни две старушки, тихонько одаривавшие каждого прохожего своими комментариями. Хотелось насытиться в запас этими милыми и добрыми картинками, парить вместе с ними высоко под кронами столетних дубов, но дурные мысли настигали, жалили и возвращали на землю.
Следователь закончил свою работу, дело передано в суд. Задержаны участники коллектива "У последней черты". В дым, выпускаемый в зал, они добавляли психотропные элементы, которые уродовали психику молодых людей, делая их управляемыми и зависимыми. Массовая культура в своем цинизме и бездуховности достигла критической точки, за которой сплошная темнота, как та темнота, что своим черным крылом накрыла и меня, человека взрослого и, как казалось, стойкого ко всем жизненным перипетиям. Так уязвим, так слаб человек. В тот вечер концентрация этого газа оказалась запредельной, и многие, как и я, оказались в "психушке". К счастью сын не присутствовал на этом концерте, иначе, неизвестно, как бы его молодой, неокрепший организм справился с пережитым стрессом.
Я достал из кармана миниатюрный плеер, подаренный мне сыном, одел наушники и вдруг... услышал голос своего Богданчика: "Папа, послушай, какую я классную музыку скачал!" Полилась, потекла удивительной красоты мелодия вдоль аллеи, вглубь парка, огибая каждое дерево, каждый куст, каждую травинку. Это была "Колыбельная" Моцарта.
Воробей приподнял голову. Похоже, он тоже разбирался в этом. По-моему, даже, он улыбнулся мне. Хотя, нет - показалось.