Много лет назад она задала мне загадку: кого люди видят каждый день, императоры - изредка, а Бог - никогда? Я много думал над ответом, размышлял каждый день. Однажды я предположил, что это нищие, но она лишь засмеялась и сказала, что я ошибаюсь. По-моему, тогда я на неё обиделся и назвал круглой дурой, но уже через несколько минут мы, как ни в чем не бывало, играли в салки.
Загадка с тех пор не покидала моего разума. Я все время забывал о том, что должен узнать ответ, а она не догадывалась о том, что меня томило любопытство. Потом судьба нас развела, и ответа я так и не узнал.
С того дня прошло уже очень много лет, не меньше тридцати точно. За это время я успел влюбиться в нее, пострадать от нашей разлуки, разлюбить, пройти сквозь огонь войны и выжить. Не просто выжить, впрочем - шахматную доску очень умело и хитро развернули, и в тот знаменательный год, когда я возглавил войска повстанцев, мы, заранее обреченный легион, одержали победу. Установились новые порядки, новый закон престолонаследия, а меня объявили Августом, Цезарем, повелителем Земли и императором Солнца. Жизнь вошла в колею, я обзавелся императрицей и парочкой сорванцов-принцепсов, которые так же, как она и я когда-то, играют в салки.
И знаете, я узнал ответ. Когда появились новые бунтари, и начались вооруженные стычки, я приехал в один из разрушенных городов. И там, в окружении толпы обнищавших за месяцы противостояния людей, на эшафоте я увидел её - всё такую же красивую, как и раньше, пусть она была измождена и ранена. Она узнала меня. Но нас развели годы молчания и противоположные мировоззрения, и мы не могли вновь заговорить друг с другом. В её глазах горел огонь - огонь ненависти, и когда она встретилась со мной взглядом, я невольно отпрянул. В следующий момент из-под её ног выбили опору, и веревка стянула её шею, ломая позвонки и пережимая гортань. Я отвернулся и ушел, никому ничего не объясняя.
Именно в тот момент, когда смерть забрала подругу и любовь моего детства, я понял, что ответ на ту загадку был простым, и он все время был рядом со мной. Это была она - равная мне. В детстве мы оба были детьми. У нас не было стремлений, социальных положений и предрассудков. И спустя много лет мы шли наравне - уверен, обернись все чуть иначе, я бы закончил жизнь на эшафоте, а она смотрела бы на это с тем же сожалением, что и я, когда все было закончено.
Я многое понял в тот день: наконец-то на листе, заполненном строчками моих терзаний и волнений, можно поставить финальную жирную точку. Но теперь начался новый лист - лист полной сожаления эпитафии. Эпитафии человеку, пожалуй, единственному во Вселенной, кто был достоин большего, чем позорная смерть бунтаря. Человеку, который праздно загаданной больше тридцати лет назад загадкой предопределил мою судьбу.