Аннотация: Побег из голодного лагеря в сказочный город будущего. Произведение входит в: - Журнал "Полдень, XXI век'12" 2012г.
Александр Бачило
Без надежды
...Карты у нас не было. Откуда? Шли, как водится, по пачке "Беломора". Да и "Беломор" тот видели только мельком, на столах у начальства. Потому направление держали примерное - на солнце. А что там, впереди, Нарьян-Мар или Воркута - так далеко и не загадывали. Самое верное - ничего там нет, и приют наш крайний - полынья или волчья утроба...
- Чего ж вы рванули без надежды?
- Как без надежды? Надежда всегда есть. Терпения не хватает. Летом слух пошел, амнистия будет. За победу над Германией. Дескать, фронтовикам дела пересмотрят, и кто безвинно сел, всем - гуляй. Крепко на эту амнистию надеялись. Вот-вот, думали. Не сегодня-завтра на волю. Тут на собственной заднице-то не усидишь, не то, что на зоне. Даже выработка упала, сколь начальство ни лютовало. Только мастер отвернется, зэки сейчас работу бросают, в кружок соберутся и бу-бу-бу... Говорят, в Усинск комиссия приехала и сразу все дела затребовала по орденоносцам. Их в первую очередь оформлять будут. Может даже ордена вернут... Кто говорит? Откуда узнал? Не важно. Придурки из столярного в Рудоуправлении мебель разгружали. А там, в парткоме - радио. Будто бы сам Сталин про фронтовиков сказал - отпустить. Они, говорит, за меня кровь проливали... Как же так? По радио - про зэков? Сомнительно. Однако, все может быть. Время шальное, победное. Веет вольным духом в республике Коми, будто солнышком ее, студеную, вдруг припекло.
Но прошел август, сентябрь, по речкам ледок захрустел, кое-где и встал крепко, а начальство про амнистию - ни гу-гу. С них станется, что и притаили от Сталина списки. Больно уж много народу отпускать придется, как бы не вышло нагоняя за такие посадки в военное время. Закряхтели зэки, заволновались - ох, обнесут, забудут, затусуют дела по ящикам! Сгноят живьем в тундре, и концы в воду!
Больше всех Гошка Сухотин, автомеханик, переживал. До посадки было у него две медали - за отвагу и за оборону Советского Заполярья. Со всех сторон был Гошка герой, хоть и хлюпик - соплей перешибешь. Да попал раз под горячую руку в морозную пору. Четыре дня дивизия на марше снег месила, а на пятый - приказ: разворачиваться в оборонительную. Чистое поле кругом - ни теплячка под картером развести, ни керосину для лампы достать. Комдив ярится, кулаками машет - дай да подай ему электричество в штабную палатку, а ни одна станция не дышит - дизеля на морозе не заводятся. Ну и загремел Гошка в трибунал, из всех механиков - один. Нашли крайнего, кого не жалко. Да еще как хитро перекосило судейскую канцелярию - в штрафбат не послали, а выписали десятку по пятьдесят восьмой, как вредителю...
Когда замаячила весть об амнистии, Сухотин чуть не в пляс пустился - уверен был, что его, хоть не с орденоносцами, но вторым эшелоном обязательно выпустят, ведь не виновен он ни на полпальца - дураку понятно! Тем более Сталину...
Однако вот подзамялось дело. Гошка сам не свой ходил, пятый угол искал, почернел, доходить совсем с горя начал и однажды даже надзирателю в сердцах крикнул, мол, боитесь вы, кабы в Кремле про ваши дела не узнали! Еле отлежался потом... А тут и зима пришла, октябрь. Бураны зарядили.
И вот как-то метельным таким утром довелось нам троим - мне, Гошке, и Саньку Вакуленко, тоже из нашей бригады, слегка у повара подшестерить - тащить из зоны в зэковскую кухню на руднике всю сменную пайку - четырнадцать буханок, да крупу, да соль, да гидрожира полкило в котелке. Нелегка поклажа, однако за право нести мешок и драки бывают. А как же! Человек при кухне - это кум королю и сват министру. Совсем дураком надо быть, чтоб в такой счастливый день голодным спать лечь.
Понятно, поставили нас в переднюю шеренгу, чтобы конвою виднее, да и свои сзади приглядят, не дадут погужеваться в дороге. Каждому ведь хочется пятерню в мешок запустить и горстями крупу в рот сыпать, потому и следят друг за другом надежнее вертухая. А буран завывает!
- Шире шаг! - начальник командует. - Не растягиваться!
Сам бы попробовал - с мешком на плечах да без дороги. Сугробов намело так, что не поймешь, где шоссейка, а где целина. Спины передних конвойных поначалу еще маячили, а как вышли в чистое поле - все, марево непроглядное.
- Не отставать, мать вашу! - орет начальник, волнуется.
Зря только глотку надсаживает. Вряд ли кто его слышит дальше нашей шеренги. У бурана-то глотка позычней будет.
- Да вы что, сучье племя?! Прятаться?! - голос, вроде, близко, а человека не видать. - Передняя шеренга! Бегом! Пристрелю!
Припустили бегом. Черт его, шального, знает. И правда еще пальнет с перепугу. Бежим, бежим, боками друг о друга тремся, чтоб не потеряться, мешки на спинах прыгают, котелок звенит, хлебушек, только из хлебопечки, так щекотно через дерюжку попахивает - аж брюхо сводит! Но что за напасть - не можем нагнать конвой!
- Стой, мужики! - ору. - Куда-то нас не туда понесло!
Но Гошка машет уверенно, за мной, мол, не боись. Пробежали еще шагов пятьдесят. Нет, явно дело нечисто. Остановились, оглянулись - и задних не видно. Ждали, ждали - не нагоняют!
- Эй, - зову, - гражданин начальник! Мы заблудились!
Вдруг Гошка меня в бок как пихнет!
- Молчи!
Мы с Саньком на него уставились.
- Почему?
- Вы что, не понимаете? - мешком тряхнул. - У нас жратвы на месяц! Ходу даем! Воля сама под ноги ложится!
Я даже растерялся.
- Это - воля?! Занесет в сугробе, так что ни одна собака не отроет!
- Вот и хорошо, что не отроет! - Гошка рад. - И след не возьмет! Когда и двигать, как не в такую погодку! Пока погоню снарядят, мы уж на полпути будем!
- На полпути - куда?
- Я уж знаю, куда! - кричит в ухо. - Доведу, не сомневайтесь!
Я на Санька посмотрел, вижу, мнется.
- В тундре смерть верная. Лучше вернуться...
- Куда вернуться?! - Гошка чуть не плачет. - Думаешь, лейтенант тебя караваем встретит?!
И, будто в ответ, сейчас же откуда-то - тра-та-та-та! Очередь.
- Вот тебе каравай! - Сухотин плюнул в снег.
- Да это они сигнал подают! - не сдавался я. - Поняли, что мы заблудились. Пошли!
- В кондей посадят, - вздохнул Санек. - У них и в погоде зэк виноват...
И тут к вою ветра прибавился тошный такой посвист - с фронта я его не слышал. По над головой так фить-фить. И снова глухо простучала вдалеке очередь.
- Сигнал подают?! - гаркнул Сухотин. - Да они палят от пуза веером, лишь бы нас положить!
Тут уж переминаться с ноги на ногу некогда стало. Подхватились и бежать. В какую сторону - неведомо, лишь бы от пули уйти...
Пурга утихла только на третий день. Солнышко проглянуло, идти стало легче. До тех пор, как ни старались, не столько шли, сколько отсиживались в норах под снежными застругами, жгли стланик да ольху, дремали, угревшись кое-как в берлоге.
Солнышку не рад был только Гошка.
- Самолет могут послать.
Чуть развиднелось, погнал в дорогу, каши сварить не дал:
- Во-первых, дым заметен, а во-вторых, спичек только коробок, экономить надо...
Ну, что, почесались да пошли. Пойдешь, когда они вдвоем подгоняют - мороз да Гошка.
- Куда ж он вел-то вас?
- Куда! На Кудыкину гору! Извиняюсь. Мы с Саньком и сами все допытывались, далеко ли еще. Но Гошка только отмахивался.
- Ишь, торопыги какие! Терпите! Идем неплохо, жратва есть, чего еще?
- Жратва и в лагере была, - Санек бурчит. - Небось, прожили бы кое-как... до амнистии.
Гошка аж мешок уронил.
- Да ты с головой или нет?! Мы же зачем и пошли - правду добыть! Зажилило начальство нашу амнистию, сидит, под жопу личные дела подложило, и все у него шито-крыто! А Сталин-то и нет знает! Вот, горюет, хороший боец был Санек Вакуленко, да жаль, погиб смертью храбрых!
- Как это так - погиб? - удивился Санек.
- А где ж он? - Гошка закинул мешок на плечо и зашагал дальше. - Приказано было всех ошибочно замордованных отпустить, так? Если нет Санька, значит сгинул в рудниках, дошел на общих. Либо, в самом деле, оказался враг.
- Какой я тебе враг?! - Санек чуть не с кулаками.
- Вот то-то и оно! - Гошка лыбится. - Мало ли куда начальство наш список сунуло - во враги ли, в покойники. А тут, представь, вдруг открывается дверь в Кремле, и входишь ты. Разрешите, мол, доложить, товарищ Верховный главнокомандующий. Боец Вакуленко жив-здоров и готов следовать по месту проживания, при всем параде и с боевыми наградами! Чудак-человек! Мы ж не только себя, мы всю республику Коми на волю выпустим! И Нарымский край в придачу.
Санек и челюсть отвесил. Вона как Гошка распланировал! А я посмеиваюсь.
- До Кремля далеко. А и близко было бы - кто нас туда пустит?
Но у Гошки на все ответ.
- Нам в Кремль и не надо. Нам только до связи добраться, дальше не учи. Доложим по всей форме...
Так это резонно рассказывает, аж в носу чешется. Санек идет, чуть не всхлипывает - очень ему хочется Верховному доложиться. Но меня на голый энтузиазм не возьмешь.
- Ну, дойдем мы, положим, до Инты. Та же зона, только больше. Ну и что? Ни одежки, ни бумажки. Кто такие? Откуда? Там же нам крылья заломают - и на нары. А уж к телефону и подступиться не дадут.
- К телефону! - Гошка презрительно скривился. - Да разве я потащил бы вас в бега ради какого-то телефона! Нет, братцы, там, куда мы идем, телефоны не в ходу. То есть, тьфу, что я? Там их как грязи. У каждого свой, через плечо. Так и ходят.
- Ага. И катушка провода на спине, - поддакнул я.
Люблю, когда смешно врут.
- Деревня! - отмахнулся Гошка. - Без проводов они работают! Но это мелочь, так - знакомой продавщице позвонить, в кино позвать. А есть там штука поударнее, совершенно секретная. Вам говорю, потому что доверяю. И потому что задача наша - общая. Я не дойду - другой дойдет и что надо, сообщит.
В общем, зарыт там пункт прямой смотрительной связи с Верховным...
- Это как так - смотрительной?
- А так. Экран, как в кинотеатре, только поменьше. А на экране - Сам. Ты его видишь, он тебя видит. И разговариваете. Будто в одной комнате.
- Ты-то откуда про экран знаешь? - не утерпел я. - С Самим, что ли, разговаривал?
- Разговаривать не разговаривал, - степнно ответил Сухотин. - А слышал. Земляк у меня там служит, связист. Вместе на Северном фронте КП оборудовали. Надежный парень. Он нас до этого экрана допустит...
Санек рот разинул, даже мерзнуть забыл.
- А зачем Верховному такая связь? С тундрой...
- Так это еще, когда Карельский фронт был, построили тут секретный город - заводы, институты, бани... Ну и связь, понятно. Инженеров туда, мастеров собрали - ковать оружие победы. Наковали - будь здоров! Там паровозы без угля ходят, понял?
- Как без угля? А на чем?
- На солярке. И пароходы тоже.
- Так он на море, что ли, город твой? - подъелдыкнул я.
Гошка покашлял.
- Зачем на море? Нет. Воздушные они, пароходы. По небу летают.
- Как это так - по небу? - не понял Санек. - Что за туфта?
- Сам ты туфта! ПэВэОшные аэростаты видал? Вот то же самое, только еще больше, с палубами, с каютами...
- Да ну тебя с каютами! - рассердился Санек. - Я думал, он серьезно... Не бывает такого!
- Бывает, - авторитетно подтвердил я. - Дирижабль "Гинденбург".
- Ну, слава Богу! - облегченно вздохнул Гошка. - Хоть один церковно-приходскую школу окончил!
И больше про секретный город рассказывать не хотел, сколько Санёк ни канючил.
- Ну, а дальше?
- А дальше хуже пошло. Как ни экономили крупу, гидрожир, да хлеб, а подъели все, до крошки. В мороз-то голодным далеко не уйдешь. Хочешь - не хочешь, а заправляйся. Да Санек с отчаяния две последние буханки разом всухомятку уписал, не доглядели. Чуть не помер, так ему кишки заворотило. Мы с Гошкой хотели ему еще кренделей навешать, для сытости, да сил не было.
А потом самолет прилетел.
Мы-то за это время привыкли, что вокруг ни души, будто на всей земле никого, кроме нас троих, и нет. Надеялись, что начальство про наш побег и думать забыло, терпения ему не хватило всю тундру перерыть. Да, видно, в кабинете, над бумагами, терпелка не мерзнет. Надо - и год будут искать, и два.
Сидели поутру у костра, дожидались каши. В котелке уж не горсть варилась, а щепотка всего, вместо гидрожира - одна промасленная бумажка с-под него. Вся и каша - жижа да вода. Одна радость, что набрели на первый за всю дорогу лесок, не из кустиков жидких, а из настоящих деревьев - тощих да кривых, но все-таки натуральных сосенок. Под ними, вроде, не так и холодно, как в тундре, уютней как-то... И тут налетело.
Ну, прямо как в сорок втором, под Жиздрой, когда, бывает, выскочит из-за рощи Мессер, да в два ствола разом пропашет вдоль колонны колею - огонь пополам с кровью... Но тут-то налетел свой - вот что обидно! Хотя, какие у зэка свои? Только те, что по спине ползают, остальные все - враги.
Угловатый, разлапистый Ил-2, прошел низко над тундрой, не боясь ни зениток, ни Мессеров, и с ходу всадил очередь прямо нам в костер. Далеко откинуло, завертело пропеллером искореженный котелок. Искры тучей поднялись в белом дыму. Мне запорошило глаза, засыпало головнями, Санек выматерился растерянно, а вот Сухотин заорал так, что я сразу понял - зацепило его. Кое-как проморгался, гляжу - Санек уже тащит Гошку к лесу, а по снегу за ним широкая красная полоса. Кинулся и я на подмогу, потащили вдвоем, укрылись в сосняке - не успел, вражина, с разворота еще очередь дать. А наудачу, по деревьям, стрелять не стал, пожалел. Не нас, конечно. Патронов.
Вот и добегались. Ни жратвы, ни котелка, и раненый. Гошка лежит, стонет без понятия, из ноги фонтаном кровь и кость торчит. Кое-как перетянули, замотали, снегом обложили. Надо бы уходить по добру, но куда его такого тащить? Все же полдня упирались, волокли на сосновых лапах по снегу, запарились, как ломовые клячи. К ночи разложили под деревьями малюсенький костерок. Заметят с самолета, могут и бомбу кинуть. Гошка совсем доходит, трясет его, зубы стучат, но в сознании - нога на холоде онемела, болит, конечно, страшно, но не до крика.
Отошли мы с Саньком в сторонку, посмотрели друг на друга - и, ни слова не сказавши, вернулись к Сухотину.
- Вот что, Георгий, как тебя... Иванович, - говорю. - Положение наше ясное - хуже некуда. Не сегодня-завтра нагрянут вертухаи, либо Илок опять прилетит, фугасками закидает. Через всю тундру штурмовик летать не станет, видно где-то рядом аэродром у них. Стало быть надо уходить. Идти ты не можешь, а волочь тебя - далеко ли уволочем? Да и зачем? Доходишь ты, Гоша, по полной, и остается тебе не долго. Решай сам: оставить тебя тут, у костра, на самостоятельное довольствие или помочь, чтоб не мучился?
Гошка сквозь муть в глазах улыбается.
- Рано прощаетесь, ребята... Придется вам бренное мое еще недельку - другую потаскать...
- Это на какой же резон? - Санек сердится.
Да и я обижаюсь. Сам же нас в бега сманил, под вышак подвел, и не наша вина, что его подстрелили. Что мы, санитарная команда - таскать его?
- Потаскаете, - смеется Гошка. - Иначе что ж вы есть будете?
- И согласились?
- А куда деваться? По-людски попрощались, и Санек его дубиной оприходовал. Две недели на этом пайке прожили, но тут новые беды - ударили морозы, да такие, что лес трещит, в небе столбы света гуляют, и никаким костром в этот холод не угреться. Не то, что идти целый день - нос из берлоги высунуть больно - так прихватывает. А потом и совсем кирдык случился - огонь проспали.
Спички-то у нас давно кончились, угли таскали в колоде, раздували на дневке, огонек на сухой мох ловили - приспособились. Но в самый мороз как-то сморило сном обоих - чуть не замерзли. Проснулись ночью - здравствуйте! Повестка на тот свет.
С горя ломанулись в темноте через лес, куда глаза глядят. На что надеялись? На чудо. Если к утру тепла не найдем, то все - носом в снег и волчья отходная. Плохо помню я этот бег. Ветки по глазам хлещут, кусты робу дерут, и без того драную, по спине пот стекает, но тепла от этого ни капли - трясешься на морозе, да еще и мокрый. Потом силы кончились. Помню, встал на колени и думаю: хватит. Здесь и лягу.
Только вдруг Санек со всего маху по шее мне как даст!
- Слышишь ты или нет, что говорю!
Я повернулся медленно, смотрю на него без мысли. В ушах глухо так голос, через перину:
- Там, гляди... жилье, что ли?
Не сразу дошло до меня. А как сообразил, о чем он, протер глаза, присмотрелся - вижу и впрямь: лес впереди редеет, луна в чистом поле светит, а на пригорке - крохотное какое-то строеньице - не то хатка, не то будка, для жилой избы, вроде маловата, для собачьей конуры - великовата. Стоит черным кубиком, и ни огонька кругом, ни тына. Может, и правда, кусок скалы? А что, если будка эта - сторожевая? Ну да нам с Саньком бояться уж нечего, отбоялись свое.
Подошли, разглядели, пощупали. Оказалось - листового железа сарай, ворота двустворчатые, без замка, проушины толстой проволокой замотаны.
- А ну, давай, Санек! Для твоих клешней задача! Раскрути-ка эту проволоку.
- Не могу, - говорит, а сам поник совсем. - Пальцы онемели, ничего не чувствуют...
Ну, взялся я сам, варежки драные, шкура с пальцев клочьями сходит, совсем застудил руки, но размотал проволоку и ворота открыл. Вот бы, думаю, тут ход подземный, пусть к вертухаям, лишь бы в тепло! Но нет, железная, стылая громада во весь сарай. Пахнет соляркой. Сбоку - электропакетник и кабель наружу уходит. Пощелкал рубильником - хрен. Нет напруги. И тут сообразил. Да это же электрогенератор! Если завести мотор, будет электричество, свет. Может, и тепло. Только как его завести? Эх! Сюда бы Гошку!
Пошарил еще вокруг генератора, нашел железную рукоятку, вроде той, что моторы заводят. Нашел и дыру, с виду подходящую - да все почти на ощупь, хорошо, луна в спину...
Вставил рукоятку, зацепил там за что-то, поднажал - еле-еле провернулось, чавкнуло и все. Нет, так нам его не завести.
- Санек! - зову, - А ну помоги! Один я корячиться должен, что ли?
Не отвечает Санек, кабан ленивый. Как буханки жрать, так он первый! А как навалиться хорошенько... Я крутанул еще раз. Будто веслом в трясине гребешь - ни толку, ни удовольствия.
- Нет, брат, дизель так не запустить, - раздалось за спиной.
- А как? Может, ты знаешь?
- Тут бензиновый пускач должен быть. Долей в бак из канистры.
- Сам долей! Откуда мне знать, какой такой бак?!
Я сердито обернулся и чуть не упал от неожиданности. В дверях маячила щуплая низенькая тень.
- Под рукой у тебя патрубок! Крышку свинти.
Голос какой знакомый...
- Сплю я, что ли?
- Вот именно! Спишь на ходу! Бери канистру, вон там, в углу! Лей!
Я послушно поднял тяжелую емкость, снял крышку, наклонил. Пахнуло бензином.
- Осторожно! Не разливай! Блюди технику безопасности! Ну, хватит, завинчивай. Теперь подключи магнето. Видишь, проводок висит? Сюда его примотай, на клемму. Ну а теперь - крути маховик.
- Гошка, - прошептал я, взявшись за рукоятку. - Как же это так?
- Крути, тебе говорят!
Я крутанул. Еще. Проскочила искра. Маленький бензиновый двигатель чихнул и затарахтел ровно.
- Подавай муфту! - велел Гошка, показывая на короткий рычаг с набалдашником.
Я надавил на рычаг, что-то лязгнуло, заскрипело, провернулось, и вдруг страшно взревел дизель. Под потолком сарая, сначала тускло, потом все ярче разгорелась пыльная лампочка.
- Готово дело! - Гошка вытер руки ветошью и бросил ее мне.
- Ну, пошли!
- Куда?
- Ты что же, не видишь?!
И тут я увидел.
Провода, что тянулись от нашего дизеля в поле, стали, будто елочные гирлянды, вспыхивать лампочками. Лампочки загорались сначала по одной, по две, по четыре, а потом целыми гроздьями, как в театре. И чем дальше, тем больше ветвились, разбегались в разные стороны огни, и вот уже свету достало на целый город. Осветились окна, улицы, побежали машины и огромный паровоз без трубы прогудел, набирая ход. А над крышами, посылая во все стороны лучи, висел огромный дирижабль.
- Что это, Гоша?! - спросил я.
Ноги у меня подкашивались уже не с устали, а от удивления.
- Чудак-человек! - рассмеялся Сухотин. - Я же тебе говорил: это секретный город! Пошли! У нас еще дел по горло.
- А Санек? - я обернулся.
Санек спал сидя, привалившись к металлической двери сарая. Ноги его заметал снег.
- Пусть спит, - сказал Гошка. - Намаялся, хватит с него.
- Он же замерзнет! - беспокоился я.
Гошка таинственно улыбнулся.
- Нет, нет! Он уже не замерзнет! Пошли!
Мы шли по широким, солнечным улицам, а вокруг поднимались дома-небоскребы, над головой проплывали дирижабли, навстречу нам попадались люди, на ходу разговаривающие по телефону, что у каждого висел на ремне через плечо. И никто из них не обращал внимания на нашу зэковскую робу, на номера, пришитые на груди и на лбу, на весь одичалый наш вид.
- А документы у нас не спросят? - на всякий случай поинтересовался я.
- Не спросят, не спросят, - успокоил Гошка. - Тут уже Амнистия наступила. Про нас теперь все знают.
- За что это нам такая честь?
- За то, что мы идем на доклад к Самому.
И вот мы подошли к незаметной двери, спутились глубоко под землю и оказались перед экраном. Гошкин земляк как раз оказался дежурным и сразу дал Москву...
Ну, а дальше вы знаете, товарищ Верховный Главнокомандующий. Извините, если рассказывал слишком долго, но вы сами приказали - во всех подробностях. А напоследок разрешите мне от лица всех фронтовиков республики Коми пожелать вам, дорогой товарищ Верховный Главнокомандующий, крепкого здоровья и долгих, долгих лет жизни!