Аннотация: Рассказ о том, какие неожиданные встречи происходят в нашей жизни подчас, а так же и о том, как часто все совсем не то, чем кажется. Враг оказывается верным спутником, детские обиды остаются в прошлом... Или все совсем наоборот?
Табуил
Он никогда мне не нравился. Ни в детстве, ни потом. Один лишь вид его вызывал желание отойти подальше и отвернуться. Он пугал меня и злил, и поделать с этим было нечего, ведь их семья жила с нами в одном доме.
Дом был старый, ещё деревянный, в нём пахло кошками и пылью, а на чердаке обитали голуби. Сейчас бы я не хотел туда возвращаться, но в детстве мне нравился и дом, и его жители... кроме некоторых.
Их квартира располагалась на первом этаже, и мне приходилось, спускаясь, проходить мимо его двери. На двери кто-то давным-давно нацарапал "бэсто". Это слово всегда казалось мне предупреждающей табличкой, вроде как в зоопарке у клетки со львом. Осторожно, дикий зверь! Интересно, понимал ли он, что там написано?
Это были тридцатые, это была рабочая окраина старого городка. Мы тогда ещё не задумывались ни о терпимости, ни о сострадании. Да задумывались ли об этом вообще когда-нибудь дети? Может быть, нынешнее поколение вырастет иным, но я сомневаюсь. А тогда нам было плевать на всякую там толерантность, мы просто не знали таких слов. И чужаков, непохожих на нас, старались обходить стороной.
Он был тогда совсем маленький, щуплый, почти не раскрывал рта. В игры мы его не брали, и он часами пропадал где-то на пустырях, заросших лопухами и репейником. Однажды я видел, как он сидит у муравейника с веточкой в руках, раз или два встречались мы ненароком у магазина, или во дворе, но большую часть времени его было не видно и не слышно. Нас с ребятами это вполне устраивало.
Но как-то раз, выйдя как обычно на улицу, я застал его сидящим на скамейке под деревом и читающим журнал. Он проторчал там день напролёт, спутав нам все карты, появился на следующий, и потом, и снова. Так продолжалось недели две, даже в пасмурную погоду. Журналы сменяли книжки, а их, в свою очередь - что-то вроде фотоальбомов.
Конечно, находиться во дворе стало невозможно. Мы пробовали, но стоило поймать на себе взгляд чужака, поднявшего глаза от страниц, как пропадало всё настроение бегать и шуметь. Мы были возмущены и подавлены одновременно. Кто-то (возможно, Олли) предложил поколотить зарвавшегося малявку, но никто не захотел мараться. А на самом деле, подозреваю, всем просто было страшно. Во всяком случае мне - было. Пришлось теперь уже нам самим покидать родной двор и бродить по пустырям и улицам города, рискуя напороться на чужих мальчишек или, чего доброго, на бродяг. В те годы с работой в стране было туго, многие потеряли жильё.
Однажды вечером нам вдруг срочно захотелось полакомиться черешней. Черешня росла на заднем дворе у директора школы, а посему обобрать её было священным долгом каждого ученика. Директор жил совсем неподалеку от нас, в кирпичном домике с зелёной крышей, за высокой оградой. Мы выставили часового и один за другим, сдерживая смех, перебрались на ту сторону. Кто с пакетом, кто с банкой, и все - с загребущими руками. Не успели мы съесть и по десять ягод, как кто-то поднял крик:
- Воровство! Грабёж! Сюда! Сюда!
И в тот же миг засвистел оставленный "на стрёме" Олли.
Директор школы по совместительству вёл физкультуру. Он догнал меня через два квартала, когда я совсем выдохся и под конвоем сопроводил домой. Всыпали мне тогда - будь здоров.
А дня через три, когда меня выпустили, наконец, во двор, да и то со строгим наказом погулять не больше часа, друзья рассказали мне, кто предупредил директора.
- Эй, ты! - сказал я, исполнившись злобы. - Как тебя зовут?
Он уставился на меня своими глазищами и отложил книжку.
- Табуил.
Я не пожал протянутую мне тонкую руку, а сильно ударил его в грудь. Никто не любит доносчиков, особенно в детстве.
- Гад ты, Табуил! - сказал я и ударил ещё раз. - Ты зачем стал орать, а?
- Не понимаю... - весь сжался он. - Я... орать... что значит?
- Всё ты понимаешь! Зачем директора позвал, урод?! Знаешь, как меня наказали..! Из-за тебя..!
Эти слова я сопровождал увесистыми тумаками. Ребята смотрели и только посмеивались. Жалеть изменника никто не собирался. А я, перестав бояться чужака (да чего в нем страшного, обычный трус и предатель!), разошелся не на шутку.
- Но ведь это воровство! - запищал Табуил, неумело защищаясь. - Так же нельзя!
- А так можно? - кричал я. - Вот так... как ты... сволочь... можно?
В конце концов Табуил разрыдался и убежал, а я, торжествуя, изорвал брошенную на скамейке чужацкую книжку в клочья.
С бегством ябеды мы с друзьями снова получили в распоряжение весь двор и пропадали там до ночи, забывая за играми и проделками всё на свете. Так что до конца лета я Табуила больше не встречал.
Его семья скоро переехала на другую улицу, в квартал новостроек. Но прежде Табуил пошёл в школу. Вряд ли он был намного младше меня, без пяти минут тринадцатилетнего оболтуса, но записали его всё равно в первый класс. Шуточек про умственное развитие чужака хватило нам до самого выпускного. Наша школа была единственной на весь район, и, даже переехав, Табуил продолжал учиться здесь.
В старших классах мы многое узнали о сморингах, как на самом деле называлась раса Табуила. Об их происхождении, анатомии, обычаях. О союзе двух наших народов - детей Земли и жителей отдалённых колоний на краю галактики. Впрочем, надо признать, что я никогда не был первым учеником и по более интересным предметам, а уж история не-людей меня интересовала и вовсе в последнюю очередь. Иногда мы сталкивались с Табуилом в школьных коридорах, но даже не здоровались. Здоровался ли с ним вообще хоть кто-то? В высших эшелонах власти тогда вовсю говорили о терпимости, выходили новые законы, защищающие чужаков от преследования, но нам, подросткам из глухой провинции, было начхать. Не думаю, чтобы сморинг мог найти в наших краях много доброжелателей.
После школы я сам не заметил, как спешно и бестолково женился, потом завёл ребенка, в перерыве получил диплом инженера и, наконец, так же спешно развёлся. Будто кто-то взял большие ножницы и вырезал пять лет из моей жизни. Даже вспомнить не о чем: лекции, конспекты, свидания в парке, домашние хлопоты... Ссоры, слёзы, защита диплома...
Куда лучше запомнились мне армейские годы. Мы служили в авиации, но самолёты, а уж тем более флаеры видели разве что издалека. Оружие нам тоже доверяли не слишком охотно. А вот строевая подготовка в нашей части была на высоте. На третьем году службы, с нетерпением ожидая начала весны и демобилизации, я, кажется, мог маршировать даже лёжа на спине.
Тогда-то к нам в роту и прислали с другими новобранцами Табуила. В те дни я как раз получил нашивки сержанта и заниматься салагами волей-неволей пришлось мне. Сморинг за эти годы, естественно, вырос, возмужал и стал непохож на себя прежнего. Разве что был всё так же молчалив. Приказы он, как вскоре выяснилось, исполнял беспрекословно, следил за собой, быстро постигал армейскую науку, и всё бы хорошо... Да вот только Табуил совершенно не умел ходить, как надо. Никакого чеканного шага, никаких четких перестроений. Да что там! У него будто земля под ногами ходуном ходила, так его качало из стороны в сторону. Лейтенант каждый день требовал от меня, чтобы я, наконец, навёл порядок. Этот усатый маньяк и слушать не хотел никаких отговорок. Каждый солдат в его роте, если он не инвалид, должен был способен вытворять на плацу чудеса. А инвалидов, как известно, в армию не берут. Вот и муштровал я Табуила, то вместе со всеми, то индивидуально, и один чёрт каждый день получал нагоняй.
Может быть, у него были проблемы с вестибулярным аппаратом. А может, у сморингов вовсе нет такого органа, не знаю. Сослуживцы подтрунивали над моими безуспешными попытками придать ногам чужака хоть немного уверенности, командиры распекали... Обидно страдать ни за что! И однажды, срывая бессильную злость, я дал Табуилу подзатыльник. Потом ещё один, ещё, и пошло-поехало. Он был виноват, что такой неуклюжий, что никак не учится, что мне через три месяца домой, а тут ещё с ним возись...
Нельзя сказать, чтобы у нас в части совсем не было рукоприкладства. Закрытый мужской коллектив, некуда спрятаться от обидчика, дурака, просто неприятного типа. Бывало всякое. Но, конечно, неуставные отношения не поощрялось, и я был кругом неправ, когда ударил бойца. Тем более, что скорее символические поначалу тычки и подзатыльники постепенно обратились полновесными пинками. А глядя на меня, стали перенимать опыт старших товарищей уже и молодые солдаты, пришедшие со сморингом в одной партии. Даже те, кто относился к чужаку нейтрально или по-дружески. Табуил стал посмешищем всей казармы, а я, уже понимая, что делаю что-то не так, не мог сойти с проторенной дорожки.
Возможно, я так и дослужил бы свои последние месяцы, ушёл на гражданку и забыл о неловком сморинге, но один случай поставил всё с ног на голову.
В тот раз у меня выдалось что-то очень уж плохое настроение, под стать тоскливой зимней погоде за окном. Звонков из дома давно не было, болело травмированное ещё в школе колено, лейтенант вчера снова вымотал всю душу. Проходя мимо, я машинально ткнул Табуила кулаком в спину. Мне показалось, что он не слишком расторопно одевается на построение.
- Прекрати! - зашипел тот вдруг, резко повернувшись. Глядя в горящие зелёным глаза нелюдя, я ещё больше рассердился.
- Это ты мне, воин? - спросил я вроде бы мягко.
- Да! - обычно стойко переносивший мои незаслуженные тумаки сморинг был настроен решительно.
- А ну-ка повтори?
Впрочем, повторить я ему всё равно не дал, такая вдруг обуяла меня злоба на в сущности ни в чем не виноватого Табуила. Я ударил его сильно, наотмашь, прямо по лицу, уже не сдерживая себя.
- Пойдёшь в санчасть и скажешь, что врезался в косяк, - сказал я медленно встающему с пола сморингу. - Потом на кухню. Три наряда! Понял? Выполняй!
Тогда мне казалось, что я поступаю если и не совсем правильно, то, во всяком случае, не по своей вине. Нельзя ведь ронять авторитет командира!
А ночью, когда я пошёл в туалет, меня там ждал Табуил. И у него была ложка. Наверное, это было единственное оружие, которое он сумел добыть и незаметно пронести с собой. А может, все сморинги с детства учатся бою на ложках. Так или иначе, а увидел я чужака слишком поздно. Потом была резкая боль, и кровь моментально залила мне глаза, когда Табуил ударил меня ребром столового прибора в лоб. А потом я барахтался на полу и истошно кричал, а противник лупил меня ложкой по рукам, спине, голове - куда только мог дотянуться. Уже слыша за дверью топот ног, он попытался воткнуть ручку своего оружия мне в шею. Говорят, что можно заточить её до бритвенной остроты, если хочешь кого-то прикончить. Уверен, сморинг бы в эти мгновения проткнул меня даже солонкой. Когда я старался удержать его руки, мне казалось, что я борюсь с каменной статуей. На мое счастье, подмога наконец подоспела и нас растащили.
В конечном итоге дело замяли. Мне оставалось служить совсем чуть-чуть, Табуил был всё же скорее потерпевшей стороной, как я теперь понимаю. Не знаю, куда его перевели и что делали дальше, но в нашей части я его больше не видел. Синяки и ссадины после ночной битвы в сортире заживали почти две недели. А шрам на лбу не изгладился до конца даже через много лет.
Вернувшись в родные места, я довольно скоро нашёл работу, обзавёлся собственным, хоть и скромным жилищем, и вскоре начал забывать о произошедшем. Разве что во снах мне ещё какое-то время виделись тускло мерцающие зелёные глаза без зрачков, да длинные тонкие пальцы, сжимающие рукоятку ложки.
Прошло больше семи лет, и начальство отправило меня в очередную командировку, в горы. Требовалось проверить оборудование, сделать кое-какие замеры... Рутина.
Вот только с самого начала всё пошло не так. Сначала некстати заболел Петрик, мой всегдашний напарник, с которым у нас было припасено по меньшей мере десятка два способов скрасить унылые недели вдали от цивилизации. Вместо него обещали прислать сначала одного опытного инженера, потом другого, но оба не смогли поспеть к вылету самолета. Сидя в кресле у иллюминатора, я думал уже, что полечу вообще один, и придётся попотеть, когда увидел, как к трапу бежит невысокая фигура в жёлтой форме нашей компании и с рюкзаком за плечами. И это, чёрт побери, был Табуил!
К счастью, билет Петрика уже успели продать другому пассажиру, и лететь бок о бок со сморингом мне не пришлось. Эта встреча после стольких лет была слишком уж неожиданной, я не знал бы, что сказать. Да и что можно сказать тому, кто пытался тебя убить... и у кого будет прекрасный шанс завершить начатое в безлюдных горах? Весь полёт я украдкой оглядывался на напарника. Узнал он меня или нет? Помнит обиды, или всё забыл?
Правительство как взяло когда-то курс на объединение двух рас, так с него уже и не сходило. Быть обвинённым в ксенофобии означало потерю работы, штраф, а то и реальный срок. Я разделял эту политику. Нельзя судить о качествах людей... ну и не-людей, конечно... по их происхождению, внешности, языку. За тебя должны говорить твои дела, хорошие или плохие. И всё же полностью доверять чужакам я так и не научился, хотя пересекаться по работе приходилось. А уж конкретно этому чужаку - и подавно!
Наш маленький самолёт тарахтел над морем, а я терзался нехорошими предчувствиями и пытался вспомнить, куда положил заряды к ракетнице.
Из маленького аэропорта на берегу летели уже вертолётом. За шумом винта ничего не было слышно, так что мне снова удалось выиграть время на раздумья. По бесстрастному лицу сморинга нельзя было понять, узнал он меня, или нет. Человеку без специального обучения вообще трудно распознавать их эмоции. Сморинги же, в свою очередь, считают людей излишне дёргаными, почти истеричными созданиями. Это я вычитал вчера в журнале с кроссвордами, в рубрике "занятные факты". Интересно, насколько эти факты правдивы?
Высадив нас на горном плато, вертолёт умчался назад, а мы, нагружённые рюкзаками, побрели на базу. Собственно, вся база представляла из себя длинное одноэтажное здание да несколько домиков поменьше, и кроме нас здесь сейчас никого не было: геологи должны были вернуться только к ночи. В небе среди облаков парили снежные пики. Я отпёр дверь, мы зашли внутрь и принялись разгружаться. За выкладкой вещей я всё продолжал думать, стоит ли предложить сморингу забыть давние разногласия, или подождать, пока он сам не заведёт разговор. Всё-таки нам с ним теперь три месяца работать в паре, ходить высоко в горы, помогать бурить шурфы. Нужно наладить контакт, и чем скорее, тем лучше.
Пока я думал об этом, всё больше склоняясь начать разговор прямо сейчас, вдруг отключился свет. Погасли огоньки приборов, замигали, но так и не разгорелись аварийные лампы. Я услышал всё нарастающий гул, перерастающий в рёв, и через несколько секунд за окнами вместо пасмурного утра наступила непроглядная ночь.
Да нас же завалило!
Найти фонарик на ощупь среди кучи необходимых вещей оказалось той ещё проблемой. Наконец тонкий луч побежал по комнате, выхватывая из тьмы то один предмет, то другой. Со светом я почувствовал себя увереннее, хотя куда-то исчезнувший Табуил заставил меня понервничать.
Дверь по воле не самого умного проектировщика открывалась наружу, и её сейчас подпирали многие тонны снега. Окно распахнуть удалось, но и за ним был лишь снег. Я около получаса, забыв от волнения даже проверить радиосвязь, старался пробиться наружу с помощью лопаты. Почему-то оставаться погребённым под обвалом вместе со сморингом мне совсем не улыбалось. А если представить, как у нас в конце концов заканчивается кислород... Но не успел я проползти еще и пары метров, как тоннель схлопнулся. Табуил, как раз вернувшийся из дальних комнат, втянул меня за ноги назад, когда я уже почти не надеялся выбраться самостоятельно.
- Здесь не получится, - буркнул он. - Там тоже. Попробую разобрать крышу.
Лестницу, мешающую мне раскладывать вещи, я сам лично вынес наружу, а до чердачного хода было довольно высоко. Но сморинг, прихватив топор, взгромоздил табуретку на стол, подтянулся и исчез с глаз. Я в это время пытался связаться с кем-нибудь по рации. Тщетно, как и следовало ожидать. На чердаке стучал топор, что-то грохотало, метались пятна света.
- Табуил! - позвал я, взбираясь на шаткий табурет. Теперь бы уцепиться понадёжнее и можно лезть следом за сморингом. - Знаешь, я хочу тебе сказать кое-что...
Однако извиниться перед напарником я не успел. Особенно сильно грохнуло, затрещало и на меня вместе с грудами снега обрушился свет ненадолго пробившего тучи солнца.
К тому времени, как я откопал рюкзаки и выбрался на крышу, Табуил уже вовсю махал лопатой. Я снова пощёлкал кнопками рации, но кроме помех ничего не услышал. Ждать помощи раньше ночи было глупо. Но куда это пробивается сморинг?
В ответ Табуил только махнул рукой в сторону севера. А ведь и верно! На другом склоне горы, выше, есть метеостанция! Она спрятана под скальным карнизом, там точно нет проклятого снега, уже набившегося в карманы, в рукава, в штанины. Пришлось возвращаться в дом за второй лопатой. Табуилу, впрочем, моя помощь не понадобилась. Пока я лазил туда-сюда, сморинг пробил в снежной толще коридор, забрал свой рюкзак и был уже метрах в пятидесяти впереди. Там снега лежало куда меньше - всего по колено - и Табуил шёл ходко. Я поспешил за ним.
Про наш поход почти нечего сказать. Мне было тяжело, холодно, болели ноги и спина, а путь всё не кончался. От базы к метеостанции вела неплохая горная дорога длиной километров пятнадцать, не больше. Если бы не лавина, я одолел бы её часа за три, а так мы брели раза в два дольше. Мне всегда казалось, что я крепкий, здоровый мужчина, да и в горах не новичок. Вот только отчего проклятый Табуил с каждым часом отрывается от меня всё больше?
Когда мы пересекли, наконец, плато и дорога пошла вверх, я оглянулся. Какой-то каприз природы спустил с вершины узкий снежный язык, накрывший по большому счету только базу, и почти не затронувший территорию вокруг. А уже вслед за ним, похоже, сошли лавины поменьше.
Как только мы обогнули склон, и сугробы под ногами остались позади, я вытряхнул из обуви снег и переодел носки. Идти стало заметно легче.
И всё же к концу нашего похода меня шатало от усталости. Табуил на своих ватных ногах ускакал далеко вперёд, давно разыскал ключ, спрятанный, как нас и предупреждали, в отсутствие хозяев под крыльцом, и, наверное, отдыхал, а я всё никак не мог одолеть последние сто метров подъёма. Сердце, казалось, сейчас выскочит из груди.
Но вот и метеостанция! Как здесь тепло и уютно! Или мне только так кажется? В подобном состоянии уютным можно посчитать и логово тигра, пожалуй... Так или иначе, а внутри очень кстати нашлось кресло. Не раздеваясь, я упал в его объятия и долго сидел, вообще ничего не видя и не слыша. Когда в ушах перестало немного шуметь, а перед глазами исчезли круги, я попробовал оглядеться. Да, на станции явно никто не появлялся уже много дней. Почти никаких вещей, минимум мебели, пыль на журналах... Однако здесь было тепло, горел свет, да и со связью, пожалуй, могло оказаться лучше. За окном я увидел Табуила, тот осматривал окрестности в бинокль. А мне сейчас ничего не хотелось. Будет даже обидно, если нас найдут раньше, чем я передохну, и придётся снова куда-то идти, решать неотложные дела, отвечать на вопросы...
Тут в дверях появился мой напарник, и взгляд его мне отчего-то совсем не понравился. Сложно понять, что на уме у существа с таким взглядом. В голову полезли забытые было дурные мысли. Мы ведь сейчас здесь одни, да и в бинокль он, как видно, ничего не высмотрел. А я так измотан! С другой стороны, Табуил ничем не выдал, что узнал меня. Может, мои опасения напрасны? Стоит заговорить с ним первым и прояснить, наконец, ситуацию.
Сморинг тем временем присел возле своего рюкзака и долго там копался. А когда разогнулся, в его руке была ложка. Очень знакомая ложка.
Меня разом бросило в жар, потом в холод, сердце пропустило удар.
- Тебе сколько? - спросил Табуил.
Я попытался встать, но не смог. Ноги словно одеревенели. Тело пробила дрожь. Значит, ничего он не забыл! Чёрт, и что же делать..? Он превратит меня в отбивную, если захочет! И никто не узнает... Тело - вниз... Несчастный случай...
- Что ты такое говоришь? - пробормотал я из последних сил и полез в карман. Где-то у меня там лежал брелок с маленьким лезвием. Ох, только бы он и вправду там был! - Не надо... Послушай, это же глупо... Столько лет прошло...
Брови сморинга чуть шевельнулись, он посмотрел на меня в упор и вдруг рассмеялся. Я никогда не видел, как он смеётся. Это было странное зрелище, пугающее и притягательное одновременно.
- А, выходит, ты тоже помнишь, да? - склонил он голову набок. - Кстати, это та самая, я её на память забрал.
Он помахал ложкой, и я невольно вжался в кресло.
- Ты был редким засранцем, - добавил Табуил чуть погодя. Я смотрел на него, не отрывая глаз. Брелок всё никак не удавалось нащупать. - Из-за тебя я чуть не стал убийцей. Может, и зря не стал. Ты заслуживаешь хорошей взбучки.
Он ненадолго прикрыл глаза и вздохнул.
- Извини... - только и смог выдавить я. - Извини... пожалуйста...
- Что ушло, уже не вернётся, - непонятно ответил сморинг и снова вздохнул. - Прошлое пусть остаётся в памяти, но не в сердце. Так тебе сколько сахару класть? Чай согрелся.