И послал "Обращение к издательству" первым попавшимся мне агентам по книгам - посредникам между автором и издательством.
Все отвечали, что это им не подходит.
Но были ответы и похвальные:
"Кажется, что книга обещающая. Но я должен вам сообщить" и т.д.
"Ваша рукопись звучит очень сильно, но в настоящее время я" и т.д.
С английским трудно - так с русским легко. И я послал нескольким русским издательствам. Не заинтересовал.
И я снова вернулся к трудному английскому. Я обратился к отзывчивому человеку, что мне нужен знаток английского и интернета. Такой человек нашёлся: он учится за границей, значит, знает английский и интернет. Я рассказал ему, что ищу издательство для моей книги. Ответил он: "Зачем заграница? Здесь можно найти, к кому обратиться". Я не возражал, но рассказал ему, что уже обращался безрезультатно. Прошёл месяц, и я позвонил, но он был очень занят и не мог говорить. Прошёл ещё месяц, и я позвонил, но он был очень занят и не мог говорить. Прошёл третий месяц, и я позвонил, но он был очень занят и не мог говорить. Всё же я спросил его, может, он поможет мне с интернетом. Ответил он, что у него есть кто-то для меня. Но через месяц я не позвонил.
В тоталитарном государстве человек чувствует огромную ответственность за границу. Добровольно, не по заданию.
Но здесь, скорее всего: "Все мы - Шабак!"
С его помощью украли у меня несколько месяцев.
И я вышел на бойкое и культурное место, где пересекаются дороги в несколько синагог, и пристал к первому знакомому, знает ли он английский и интернет. Он сразу же указал на идущего недалеко незнакомого мне человека. Незнакомец ответил на мой вопрос и из-за его английского произношения я не понял ни слова, но это было то, что я искал. Оказалось, что он из Англии. Затем я догадался, что, прежде чем дать ответ, он хочет поговорить с женой.
Через месяц он сказал, что может начать, но у него есть для меня только один час в неделю. И мы начали.
Прочитав мою рассылку, он хотел спросить что-то о моих книгах. Но потому что он слаб в иврите, я сказал, что у меня есть одна книга на английском и могу дать ему почитать. Он сказал, что боится читать такое.
За месяц мы сделали двадцать рассылок агентам. И если я думал послать четырёмстам агентам, то эта работа на два года.
Через три месяца оказалось, что он едет с семьёй на месяц в Англию. В это время мы сидели на сайте английских агентов. Они отличались от американских агентов, которые принимали книги по электронной почте, - большинство английских агентов принимали треть книги только обычной почтой. Я пропускал их, потому что знал, что мои почтовые послания не пропустят. Но когда оказалось, что мой англичанин едет в Англию, то попросил его сделать список агентов, принимающих книги почтой. А его попросил захватить почтовые послания, которые я подготовлю, дам ему деньги, а ему останется только наклеить марки и отправить там.
За несколько дней до отъезда, когда мы сидели с этой целью составить список агентов, он клевал носом, как он сказал, от усталости и жаловался, что не может найти этот английский сайт. Его время подошло к концу, он встал, сожалея, что не нашёл этот сайт. Я заплатил ему за это время, он сказал, что плата сегодня не положена ему, но после моей просьбы взять, он взял, ещё раз посожалел, показывая на плохо работающую голову, обвиняя её. Он ещё не ушёл, как я сел к компьютеру. "Что ты собираешься делать?" - спросил он. Ответил: "Буду думать, что делать дальше". И он ушёл.
И уехал в Англию на месяц.
А я послал в Англию двенадцать заказных посылок с уведомлением о вручении, и в каждой - треть книги и конверт с моим адресом для ответа, как требовали англичане.
И я снова вышел на бойкое место, схватил первого попавшегося знакомого, очень уважаемого мной, очень знающего Тору, с прекрасными чертами характера. Попросил его помочь мне в английском и в интернете.
Ответил он, что его сын - гений в компьютерах и английский есть у него. А я рассказал очень коротко про покушение, про книги и про поиск издательства за границей, как учил Учитель. Потом нам было идти немного по пути, и он привёл мне чьи-то слова, а я не расслышал чьи, что очень важно помочь, если есть возможность помочь. А я привёл ему слова Учителя, уважаемого нами, что надо помнить всю жизнь того, кто помог даже в самом малом, а потом уже не может помочь, потому что или стар, или обеднел, но всю жизнь надо помнить. На том и расстались.
Но скоро встретились, и он взял у меня номер моего телефона, как он сказал, на случай, если что у него будет. И, между прочим, сказал, что не очень полагается на своего сына, наверное, сказал со смыслом, мол, ещё мальчишка.
Хоть и женатый, но мальчишка. Отец прав. Я предупредил о покушении, о книгах, но нельзя вмешивать его в мои дела. Как же это я сам не подумал об этом! Встретимся - обязательно скажу.
И скоро встретились, но ещё на расстоянии от меня он начал говорить, и первое понятное мне слово было "сын". "Нет, - сразу же сказал я, - не хочу запутать мальчика в мои дела". - "Ну не такой уж он и мальчик, - возразил он, - двадцать четыре года, женатый". - "Нет, - сказал я серьёзно, - не надо ему помогать человеку, на которого было покушение". Больше он не возражал. Я поблагодарил его, сказал, что если у него будет что-то для меня, то хорошо, но если не будет, чтобы не чувствовал себя обязанным мне.
И я снова вышел на самое бойкое место. Схватил первого попавшегося, но знал, что он англоговорящий. На мои вопросы он ответил с юмором, что поможет не мне, а тому, кого он знает, - тому надо помочь.
Лучше Моше, моего нового помощника, не придумать. Я с радостью помогал ему платой. И готов был платить и платить, если бы был какой-то шанс, но его не было. Агенты хотели книгу только на английском.
Осталось только ещё выяснить, что с моими посылками в Англию.
Из Англии пришли только два конверта из двенадцати для ответов, которые я вложил в посылки, как требовали англичане. Выглядели они странно. Я показал их руководителю почтового отделения в Рамоте, где проживаю, и спросил, похожи ли конверты на присылаемые из Англии. Он отрицательно покачал головой.
Я знал, что двенадцать моих книг, даже на русском, не пропустят в Англию.
А чекисты знали, что я проверю получение книг.
С помощью Моше мы позвонили. Не все двенадцать ответили; не все, кто ответили, понимали, о чём разговор; не все, кто понимали, о чём разговор, имели дело с получением и отправкой писем; но все, кто что-то говорили, просто ничего не помнили под лавиной книг, которая на них обрушивается.
Осталось выяснить на почте, куда подевались двенадцать уведомлений о вручении. Из центрального почтового отделения на улице Яффо меня послали на центральную почту в Гиват-Шауль, в отдел обращения общественности.
Там на первом этаже, ища этот отдел, заглянул в открытую дверь в зал, в котором огромный стол почти во весь зал с десятками стульев вокруг него и шкафы вдоль стен с маленькими ящичками для писем. Вот здесь сортируют и меня.
Далее по коридору был нужный отдел. Маленькая женщина у стола, видно, начальница отдела, наклонила голову вбок, оценила меня колючими глазками, настоящая большевичка, и спросила, что у меня. Сказал, что послал в Англию двенадцать заказных посылок с двенадцатью уведомлениями о вручении и не получил ни одного уведомления о вручении. И дал ей двенадцать удостоверений о почтовых отправлениях заказной почтой. В них я сам пометил галочкой в специальном для этого квадратике, что отправил также и уведомления о вручении, - сам пометил, потому что почта не даёт никакого удостоверения об отправке уведомления о вручении и не отмечает в этом квадратике.
Я сохранил квитанцию об оплате, и по цене, которую заплатил, ясно, что уплачено и за уведомления о вручении.
Начальница не посмотрела на удостоверения о почтовых отправлениях заказной почтой и сразу ответила, что уведомления о вручении идут обычной почтой, и поэтому они этим не занимаются.
Так вот для чего в государственной бумаге есть квадратик для галочки, которую ставит не государство и за которую государство не несёт никакой ответственности: это трогательная забота государства, чтобы отправитель не забыл, что отправил уведомление о вручении, иначе напишет об этом на клочке бумаги и потеряет его и будет волноваться, дошла ли его посылка до адресата, а когда видит свою галочку, то и не будет мысли, что посылка не дошла.
Так расправляются с неугодными почтовыми посланиями, чтобы не попали за границу.
Всё продумано, что важно для власти кэгэбэ. И всё, что не важно для власти кэгэбэ, не будет продумано.
Вот так думал и не отходил от стола начальницы. Подошла её работница, начальница дала ей мои двенадцать удостоверений о почтовых отправлениях заказной почтой и кивнула на меня, мол, разберись с ним.
Вместе с работницей прошли к её столу, и я присел напротив неё.
- Когда послали? - спросила она, разглядывая удостоверения.
А я разглядывал её: доброе лицо видел ещё до её вопроса, а теперь слышал добрый голос, осталось увидеть добрые глаза.
- Там написано, - сказал я, - вроде девять месяцев прошли.
- Да, прошли девять месяцев, - согласилась она, продолжая перебирать удостоверения, и сказала без злорадства:
- А мы рассматриваем только до шести месяцев.
Подоспела начальница, и она повторила для неё:
- Прошли девять месяцев.
- Да, - подтвердила довольная начальница, - мы рассматриваем только до шести месяцем.
И гордая пошла к своему столу. Но я уже слышал от неё, что они этим не занимаются вообще.
Я был рад, что даже моя лень заниматься кэгэбэ, потому что это уже десятый круг доказательств о кэгэбэ, - тоже работает против кэгэбэ.
Я укладывал бумаги в мой мешок от покупок на рынке, который у меня вместо делового портфеля. Но было не понятно, что они могут выяснить, если уведомления о вручении идут обычной почтой. И я спросил:
- Как же вы рассматриваете, если уведомления о вручении идут обычной почтой?
- Что-то предпринимаем, - ответила она неопределённо, но честно.
На меня смотрели добрые глаза. Вот этого я ожидал во все свои глаза.
Я не спешил уходить.
- Вы Бабель, - сказала она.
На моё страшное удивление она ответила доброй улыбкой:
- Вы из Текоа. Вы приходили в центральное почтовое отделение на Яффо.
- Да, тогда отправлял много посылок маме.
Я мямлил эту фразу, мгновенно оценив, что она не знает, что тридцать лет я не там, но в голове уже вертелась главная мысль. И я ахнул ею:
- Прошло тридцать лет! С вашими способностями работать в шабаке!
- Или в КГБ! - она прыснула от смеха и повалилась на стол в смехе.
Я тоже наклонился к столу, и мы смеялись приглушённо, но очень весело - это было откровенное взаимное понимание, не встречавшееся мне в этой кэгэбэшне с женщиной, да ещё хорошенькой. А в той были. А здесь и мужиков-то таких нет.
Про кэгэбэ, кроме меня, никто не говорит в этой кэгэбэшне. Она цитирует только меня. Там за большим столом, где сортируют почтовые отправления, откладывают в сторону и мои. При этом можно ухитриться почитать.
Теперь видел её доброе ко мне тело, на которое уже не мог не смотреть. Всё в ней доброе. Она вся доброта.
Чекисты, не смейте турнуть её, а переведите в начальницы, ведь та начальница явная большевичка, а у вас всё должно быть не явное.
Скрытое.
Ведь ваша кэгэбэшня нового типа.
Буду жив, обязательно проверю исполнение.
А ещё лучше, быстрей обваливайтесь, тогда среди ваших обломков я разыщу её. Доброту.