Иду на пустырь. Именно на нём когда-то, в далёком золотом детстве мы, неугомонные, упрямые, вездесущие пацаны, до явного изнеможения, а порой и до тошноты, до упадка сил, гоняли избитый босыми ногами кривобокий надувной мяч, стараясь при этом искусно обыграть соперника и завести этот "кругляш" в небольшие ворота, сооруженные обыкновенно из булыжников.
Дошел до края поселка, остановился. Постоял на дороге. Вышел в голое нелюдимое поле. Очень медленно, прочувствовав важность наступившей минуты, иду вперед.
Сзади, по правую руку, остались белостенные глиняные хаты, слева от меня совсем голый, забытый людьми пустырь обрезан глубоким диким рыжим оврагом, который уходит вдаль на много километров, бог знает куда...
Спокойно гуляю по ровному серому полю и свободно дышу целебным воздухом воспоминаний, уже давно - давно не ребенок, однако с душой все еще живой и мечтательной! С чего это я? Чего мне сейчас не хватает? ЛЮБВИ РЕБЕНКА, его слов, его светлых наивных глаз? Зачем я сегодня оказался именно здесь? ЧТО в новый земной миг болезненно-упрямо пытаюсь выловить из пространства, понять всем существом, вывести в глубине, как аксиому?..
Как потом оказалось, один из немногих деревенских домиков, словно оставшихся близ пустыря от прошлого убогого столетия, ревниво оберегающих наш Золотой пустырь от засилья и набегов СУ, СМУ, ПМК, РСУ, - был не просто обычной земляной хатой - это был маленький детский садик!
Я продолжал отстраненно, по философски неторопливо прогуливаться по сырому неровному грунту и думать о том, что в жизни моей что-то идет не так, - не так, как бы хотелось.
Месяц, кажется, был зимний - точно зимний - но снег, однако, холодную землю не покрывал, не закутывал. Его-то, видно, больной душе и не хватало. Я это остро почувствовал...
Совершенно неожиданно, вдруг, скачком, на нелюдимом холодном поле возникли, словно из-под земли, дружные веселые дети! Воспитатели их отпустили из садика одних погулять на свежем ветерке, похороводить. Порезвиться. Я сразу же услышал их многочисленные звонкие голоса: "болтливые дети" тоже, как и я, не имея никакого терпения, страстно захотели лицезреть, видеть своими собственными глазами - СКОПЛЕНИЕ НОВОГО БЕЛОГО СНЕГА! Я же помню, что значит для любого ребенка снег, - это же НОВОЕ СВЕЖЕЕ СЧАСТЬЕ!!!
Но снег на дворе почему-то не шел, его нигде не было, однако в окружающем мире было теперь не пусто.
Я быстро, сразу нахожу с детьми общий живой язык, живой карнавал общения! И поэтому уже через пару минут мы гуляли по пустырю вместе! Дети, как обычно толкались, смеялись, топтались, бегали по огромному полю кругами, зигзагами друг за другом, пока вдруг не наткнулись на "обрубленный" его край! За краем зияла по сути-то бездна, пропасть, провал... Тут все и увидели желанный долгожданный СНЕГ!!! Нет, не падающий на детские головы с неба, а снег, спокойно и мирно лежащий в узкой, как сигара, продолговатой, снижающейся круто вниз по грани оврага ложбине, своей формой напоминавшей обычную байдарку. Которая своим острым носом упиралась в верхнюю черту - границу между оврагом и данным пустырем. Достаточно было сделать только один шаг с поверхности пустыря за эту страшную черту в область оврага и - желающий прощупать, ощупать, схватить НОВЫЙ СНЕГ своими горячими руками провалился бы, увяз в этой снежной ложбине возможно и по пояс!
ЧТО ТУТ БЫЛО ПОТОМ! Все веселые, неуправляемые, счастливые детки, - и я вместе с ними, - разом кинулись, ринулись, бросились в эту опасную наклонную заснеженную рытвину, прыгнули туда не раздумывая, ничего не соображая, надеясь лишь на авось...
Рытвина прямо-таки сияла в зареве детских глаз - она была для детей уголком ими найденного РАЯ!!! Благодать, что липкий белый снег был еще нежен, свеж, чист, рыхл, влажен, хрустящ, - никто из вопящих от счастья птенцов вниз не соскользнул, - все провалились в рыхлый снег, как в воздушный зефир! И уже через минуту-другую, обойдя боком милых крылатых птенцов, я стоял словно лучший в мире могучий воин, расставив в снегу свои ноги, на защите детей у нижнего края прекрасной "байдарки", а все остальные детские души расположились выше меня ровной длинной цепочкой, уходящей прямо на пустырь: у нас сразу возникла замечательная, добрая, превосходная идея - перенести, во что бы то ни стало весь найденный снег из овражной ложбины на голое поле и разбросать его там по всей площади ровным слоем, чтобы получилась зима!!! Только бы его для общей картины хватило...
Все страстно взялись за дело.
Вспоминая свои последние 15 лет, я не могу сейчас припомнить ни одного дня, проведенного в людской взрослой среде, когда бы взрослые здоровые люди вот так бы одержимо, вдохновенно и радостно работали, совсем не замечая усталости. Это было так похоже на Ленинский первый субботник, потому что работа звенела, пела, кипела, а глаза моих маленьких людей сияли новыми звездами! Всем, всем - не терпелось поскорей увидеть славное белое лицо настоящей сказки - зимы!
Дети революционно-жадно двигались, творили, всех охватил небывалый пьянящий азарт! Они живо передавали комковатый снежок из рук в руки, а их нежные, идеей горящие души, охватила первородная лира-радость! Мои взрослые руки тоже "жадно" хватали мокрый нехолодный снег, живо сжимали его в круглые комья, и тут же передавали эти белые порции счастья - маленьким ждущим рукам, которые выстроились по ложбине выше: пестрая человеческая лесенка трепетала от величайшего восторга, снег медленно переселялся на пустырь...
И вот тут, в живой бесподобной работе, в этом алом "коммунистическом кипении", я наконец-то понял, что в моей жизни идет не так, и чего мне в ней остро не хватает. Труда. А точнее, - коммунистического трудового братства новых открытых людей, людей ярких и вдохновенных, а не подверженных моральному разложению, тлену, апатии, лени,- вот почему мне в этом мире жить очень скучно...
Очнувшись, просияв от новых острых светлых мыслей, едва переведя дух, попав на новую волну небывалого вдохновения, я вдруг бережно, в нежном приливе замечательных чувств, обнял близ стоящего лучистого разгоряченного ребенка и быстро поцеловал его в губы...
Мгновенно все разом и во мне и вокруг померкло, как-будто произошло что-то действительно нелепое и ужасное, необратимое, неисправимое и преступное! Во-первых, совершенно внезапно из поля моего зрения исчезли все малые чуткие дети, от них не осталось и следа, их словно в одно мгновение сдуло! А я остался стоять по колено в снегу совсем один, ощутив себя навсегда брошенным, преданным, ими забытым...
Параллельно изменениям в моей сиротливой душе - быстро, стремительно менялся и сам мир, его зримые формы, цвета, резко изменилась погода. Пошел холодный нудный дождь. Небо потеряло свои синие краски, оно набросило, не спросив, на мою бедную растрепанную голову серое шерстяное одеяло... А потом я, немея, заметил, что и угол наклона грани оврага относительно вертикальной плоскости стал исчезающее мал, устремившись к нулю!!! Что случилось с землей, с этим Миром?! Я не мог уже понять ничего. Стены древнего гигантского разлома в одночасье стали почти отвесными, а нежный снег под ногами совсем иным: жестким, посеревшим, злым, скользким, предательским - тут до меня и дошло - настал мой час, - час главного в моей жизни испытания на прочность!!!
Пальцы цепких рук моих судорожно впились, вонзились в снег, уже леденеющий на глазах, что буквально минуту назад был бел, был мил и нежен! Я громко и панически закричал, вызывая извне на помощь, но усилия глотки были тщетны, меня никто не услышал. Я для всех не существовал, не жил, не был, мир за роковой чертой опустел, омертвел...
Положение мое резко изменилось от плюса к минусу, от белого к черному, от жизни - к смерти. Мне явно грозило падение - бескрылый последний полет на дно страшной суровой бездны, и лишь каким-то великим чудом, из последних человеческих сил, я еще удерживался на почти вертикальном уклоне, в то время, как мои ноги уже соскальзывали в овражную бездну, вниз, и только в последний момент корявые растопыренные в ужасе их пальцы за что-то еще цеплялись, находя мизерную, но спасительную опору: влипшие камни, малые выбоины, какие-то старые вылезшие ветки, торчащие, кстати, из предательски исчезающего на глазах снега...
В суровой жестокой глубине страшного огромного оврага, на расстоянии нескольких сотен метров от ступней ободранных в борьбе ног, поблескивала нить мутного сточного векового ручья, - борьба за жизнь продолжалась уже из последних живых моих сил, - мысль о скорой смерти была абсолютно невыносима.
Вот когда страстно, огненно захотелось ЖИТЬ!!! Было ясное красное ощущение, что я совсем и не жил на Белом Свете - не чувствовал, не дышал, не любил, никого не имел...
Страшные силы земного мирового притяжения пытались оторвать меня от стены и сбросить на дно мутной безбожной бездны, - а я продолжал отчаянно карабкаться по скользкому телу оврага, все еще цепляясь за что-то малое и почти невидимое, мои воспаленные одичавшие очи с тихим ужасом впивались в холодную отвесную плоскость стены.
А вскоре зловещий лик узкой лощины, из которой я страстно пытался выбраться туда, на пустырь моего детства, вновь изменился теперь уже во второй раз: изменилось само "лицо" лодки-ложбины. Исчез желтый труп снега, оголив перед носом серо-коричневую, грязную, липкую скользкую землю, какие-то ржавые консервные банки, жалкие мотки тонкой гнилой проволоки, разлагающиеся отходы быта, влипшие в грязь острые камни, дощечки, поколотые кирпичи! "Снежная ванна" приняла мерзкий уродливый вид, гнусной стала картина стены, безнадежной, пустой...
Тошнота, омерзение, убийственная острая обида лихо пронзила меня, как летящая во врага стрела со свистом пронзает воздух! С серого неба на бедную голову уже бесперебойно лил густой ледяной мстительный ливень, - это мутные жадные потоки с пустыря захватывая, всасывая в себя и всякий уличный мусор, - дико обрушились на голову сверху, словно бы желая смыть, похоронить ненавистного грешника в селевом потоке сконцентрированной нелюбви и, - поставить на этом жирную точку!..
И опять что-то произошло, что-то вновь изменилось в "мифическом" мире. Я, долго "бодавший огненными больными глазами" страшную слезящуюся вертикаль, наконец-то увидел, лучше сосредоточившись, что этот враждебный мне жуткий поток яростной водяной мути неожиданно вымыл из овражного грунта, из этой помойной свалки, из спутанного проволокой мусора старости - длинный и толстый резиновый жгут светло-зеленого цвета, содранный нами, отчаянными безрассудными пацанами, еще в далеком детстве - с импортного новенького трамвая на повороте. Обрезанный конец этого жгута теперь болтался у моего грязного носа, а второй конец прочной импортной резинки уходил вглубь земли наверху, за верхней кромкой врага-оврага!!! Это и было мое спасение: я вцепился в него, как в божественную спасительную нить, онемевшими от холода и ужаса руками и медленно, превозмогая тупую усталость, полез, осененный, наверх, туда - на пустырь моего далекого детства...
Вот почти выкарабкался из проклятой "заколдованной дьявольской байдарки", из этой жуткой ложбины вполне реальной смерти, изодрав и живот и колени, когда где-то там, над моей больной головой, ритмично запели, зазвонили церковные колокола!
Тут и открыл я изумленные очи - приснится же нездоровой голове такое, - не приведи Господь! - никому не желаю...
Потом я еще долго лежал, стирая со лба холодный липкий пот, снова и снова все увиденное и пережитое припоминая, как-бы заново прокручивая в головушке пленку страшного поучительного сновидения. А ведь каким чистым и лучистым было само начало!!!
...Будильник давно молчал: "колокола" отзвонили! Это он своим звоном прервал весь этот, словно надуманный ужас, всю эту "потустороннюю мутную драму", реальный, а впрочем, невероятный мой бред, мою муку. На улице было еще темно. За окнами дома царила бесснежная скучная зима. Нужно вставать, пора на работу, брат...