Аважанская Мишель Ромейн : другие произведения.

Неправильное Воспитание

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сюжет и все события, вошедшие в основу этого романа, абсолютно подлинны. Основное действие книги происходит в Австрии и Израиле, в 90 годах, так же имеет начало в Таджикистане. Семейные традиции, имеющие восточные корни, которые отличаются от устоявшихся в Европе, кажутся многим людям не только примитивными и устаревшими, но и противными человеческой природе. Самое парадоксальное, что в центре Европы, в Столице Австрии Вене, и по сей день, имеется огромное количество очень тривиальных семей, живущих общинами. Родители женят своих детей за деньги, насильно, в погоне за девственностью. В домах все решают старшие, порождая немало жутких трагедий...
  НЕПРАВИЛЬНОЕ ВОСПИТАНИЕ
  
  *****
  - Мама, она все время плакала, я не смог ничего сделать, - молодой человек виновато пожал плечами.
  - Да?..- женщина, казалось, не сразу поняла своего отпрыска. Вскинув брови, она с недоумением глядела на него. Наконец, нервно произнесла:
  - Это очень плохо. В первую очередь это бросает тень на тебя. Ты же мужчина! Тебе придется попробовать еще раз.
  - Но как, она даже слушать не хочет, не могу же я ее изнасиловать!
  Неля смотрела куда-то сквозь сына. Если бы не пышность седых волос, ей насилу можно было бы дать сорок лет. На ее встревоженном, строгом лице проявилась гримаса недовольства. Этого нельзя допустить, думала она. Еще чего не хватало! Что скажут люди? Мой Марик, окажется еще и виноватым! Не успела эта дикарка войти в мой дом, и уже ставит условия!? А может она не девочка?.. От этой мысли женщину бросило в жар.
  - Я сама с ней поговорю - Неля засуетилась.
  - Мама не надо, я обещал ей, что никому ничего не скажу. Дай нам время! - сын пытался удержать мать.
  - Что значит, ты обещал ей?! - воскликнула женщина недоуменно. - С каких пор ты даешь обещания совершенно чужому человеку? А ты подумал о нас?! Что скажут люди? Где доказательство ее девственности? Если отец узнает, тут же выгонит ее обратно! Какой позор! - и Неля решительно вышла из комнаты.
  Марк глубоко вздохнул. Он знал, что первая брачная ночь всегда оказывается общественным событием, но не предполагал, что это будет так сложно. Конечно, хотелось бы поближе познакомиться, узнать друг друга, но разве мог он ослушаться родителей? Отец его говорил: "если б всем давали время узнавать друг друга и знакомиться, то не существовало бы ни одной крепкой семьи". Родители Марка женились подобным образом, и не уставая ставили себя в пример, своим двум сыновьям. Марк был старшим. Чувствуя себя ужасно стесненным в этой ситуации, он понимал свою новоприбывшую жену. Ему самому едва хватало смелости проявить инициативу, ведь у него это тоже было впервые. Хотя девушка ему вроде понравилась и это была их вторая встреча, трудно было сразу с напором предъявлять свои мужские права. Она выглядела совсем юной, лет на тринадцать, худенькая такая, тоненькая. Молчит все время, не улыбается. Ничего не ест. Все причислили ее поведение к чрезмерному волнению перед первой брачной ночью. А может мама права, она переживала, потому что скрывала свою не девственность?..
  Мысли Марка прервал заглянувший в комнату Захар:
  - Ну как, поздравляю браток! Все нормально?..
  Захар был старше Марка на пятнадцать лет, и трудно было застать этого человека в скверном настроении. Всегда с парой заезженных шуточек, с запасом, как правило, дурацких анекдотов, он все же умел вызвать улыбку в любой ситуации. В душе певец и музыкант, в реальности сапожных дел мастер, Захар в свои тридцать пять имел троих сыновей, ворчливую жену-домохозяйку, сапожную мастерскую, долги и лысину. Увидев озабоченность на лице новобрачного, сапожник вскинул брови:
  - Нее, не может быть, не получилось?..- нараспев спросил он, - надо было путеводитель захватить, - попытка пошутить оказалась неудачной. Марк глядел на Захара удрученно.
  Они считались двоюродными братьями, хотя родственную принадлежность всей еврейской общины в Вене, трудно было с точностью как-либо охарактеризовать.
  - Не переживай, у меня было то же самое! - с уверенностью пропел мастер, - все еще получиться! А вот то, что ты маме своей рассказал, это зря. Неужели нельзя было, хотя бы это не выкладывать?
  - Но как, они же проверяют! - воскликнул Марк озабоченно.
  Под словом "они" подразумевались многочисленные родичи, так называемые фанатики любопытства: тети, дяди, бабушки, мамы, считающие своим долгом принимать активное участие в жизни всей общины, а в жизни молодоженов особенно. Им до всего есть дело, им все надо. Проверка девственности считалась чем-то вроде ритуала обязывающего присутствия всех членов семейства. К событиям такого рода готовились с большим рвением. Трудно было даже определить, что ожидалось больше, целомудрия или порочности. Целомудрие, это конечно хорошо, но порочность все же интересней: такая занятная и богатая почва для сплетен и обсуждений! Все ценности жизни этого общества, были построены на толках, взращенных манией любопытства. Причем говорили всё, и друг о друге, но при встрече неизменно присутствовали фальшивые комплименты, пожелания и поцелуи.
  Захар неодобрительно покачал головой:
  - А если разок не дать им влезть в твою жизнь, что конец света наступит? Как они надоели своей манерой совать свой нос во все дела! - он сделал резкий жест рукой, словно отмахиваясь. - Не сажай их себе на голову! Запомни, как ты решишь, так и будет! Тебе двадцать лет, так и будешь всю жизнь по маминой указке?
  - Я не могу обманывать родителей, - вздохнул Марк.
  "Бедная девочка", покачал головой Захар и вышел из комнаты. Ему вспомнилась своя история женитьбы, так схожая с последней. Вся эта ситуация была неприятна до омерзения.
  
   *****
  Несколько часов назад, спускаясь с трапа самолета, я все еще не могла поверить в случившееся. Красавица Вена встретила меня пронизывающе холодным ветром. Так хорошо гармонирующее с моим настроением грифельное небо, тяжелой шалью нависало над посадочной полосой. Все оттенки серого. Снежный дух и свет холодного дня, вызывали боль в глазах. Ноги двигались почти машинально. Все проходило мимо моего сознания. Странное ощущение нереальности творящегося. Словно замедленные съемки заграничного фильма, зрителем и героем которого, я оказалась. Шикарный аэропорт, непривычно чистые, яркие краски рекламных щитов, изобилие иностранных надписей, звуков, запах свежемолотого кофе. "Заграница". Это слово, в тот момент пока еще было недоступно моему рассудку. Разве приходилось мне, никогда не выезжавшей дальше пионерского лагеря в горах, мечтать об этом? Глубоко в подсознании я ощущала, что все это журнальное видение существует отдельно от меня, я не вписывалась в этот рекламный ролик Европы, я будто глядела на себя со стороны. Белый шарф, белый полушубок, новые сапожки - вещи, припрятанные для такого случая, чтоб показать достойную невесту. Какие-то люди, встречающие, как оказалось нас. Много роскошных букетов, предназначенных, как оказалось мне. Для чего? Почему они дарят мне цветы, разглядывают с головы до ног? Зачем лезут ко мне с объятиями и лобызаньями? Я должна притворяться, что мне это по душе, это правильно? Разве они не видят, как мне плохо? Эти безвкусно разодетые женщины, шубы, золото, яркая помада. Неискренне улыбающиеся мужчины. Что это, моя новая семья?..
  Рядом родители, которые просто светятся от восторга и счастья. От окружающего изобилия и выставленного напоказ богатства. Папа очень горд. Конечно, ведь ему удалось выгодно выдать дочь замуж. Замуж за австрийца! Об этом будут говорить люди! Неужели может быть на свете что-нибудь важнее? Какой авторитет! Столько невест, пруд пруди, но именно ОН сумел попасть в Австрию!
  Мама... так далека от меня. Бедная, забитая женщина, не видевшая ничего в своей жизни, кроме трудностей. Она даже не может понять до конца, моего состояния. Папина марионетка. Да и я тоже, оказалась марионеткой в руках отца. Как это несправедливо и жестоко.
  Находясь в полусознательном состоянии, я была охвачена ощущением неизбежности, давящим чувством противоречия, как месяц назад на свадьбе. То же самое, наверное, ощущает утопающий. Мольбы о помощи остаются не услышанными. Вся твоя суть рвется наружу, к жизни, к свету. Не хватает воздуха. Хочется кричать каждой своей клеточкой, но все звуки остаются погребены, и ты надрываешься еще больше, но тщетно. Остается только ужас, неописуемый страх пред неотвратимостью происходящего. Сквозь толщу воды доносятся невнятные звуки, возгласы, размытые лица, напомаженные улыбки. Он, возникший из неоткуда, что-то говорит мне, протягивает розы. Но я далеко отсюда, я ничего не слышу. Сомнамбула, у которой не осталось слез. Я там, где свет и музыка, мои мечты и дорогие мне моменты...
  
  ...- И раз- два- три, девочки не забываем про осанку! Раз-два-три, батман - пассе, тянем ножку, по-во-рот! Рита, встань в первую линию! Девочки, все посмотрели на Риту! И теперь станцуйте мне, как она! И раз- два- три... Таня, Эльвира, еще одно слово, и вы будете исключены из отчетного концерта! Что за болтушки! И раз-два-три...
  
  Дверь машины захлопнулась с легким треском. Я обнаружила себя в уютном салоне автомобиля. Доля секунды и я снова попала в не желаемую, навязанную мне реальность.
  - Добро пожаловать,- сидящий за рулем человек глядел прямо перед собой, - пристегнись пожалуйста.
  Это был он. Итак, вот она, романтическая встреча. Тридцать дней назад была сыграна свадьба, на которой произошло наше первое знакомство, если это можно так назвать. Просто немыслимо, двадцатый век на дворе, центр Европы! Где-то в Марокко, лет сто назад, вероятно, так все и происходило. Только наверняка в пейзаже преобладали пески и верблюды, да богатый калым за невесту. Мне вдруг стало не к месту весело: казалось, эти люди делали из себя посмешище, выглядели такими жалкими! Аборигены спустившиеся с гор, они смогли принять человеческий облик, но в сущности, остались ничтожными средневековыми туземцами...
  Всю дорогу мы молчали. Марк включил музыку, и это был правильный ход. Музыка имеет уникальную способность говорить, когда нечего сказать. Она умеет разбивать оглушительную тишину вдребезги, заполнять звенящие паузы неловкости. Музыка, этот целительный бальзам, неиссякаемый источник жизни, таит в себе много мистики, магии. Это глоток воздуха под водой, который порой бывает так необходим. Глоток, могущий облегчить беспросветность тех или иных моментов. Нужно просто научиться быть частью музыки, ведь это та самая муза, вдыхающая "жизнь" в саму жизнь.
  Изобилие ярких рекламных щитов за окном, множество иномарок на дорогах, чистота и порядок. Проносящиеся мимо сверкающие витрины магазинов, заснеженные клумбы, деревья, напоминающие хрустальные изваяния. Такая правильная, холодная красота, так не идущая моему состоянию, и так хорошо созвучная чуду музыки. Я отложу этот прекрасный момент в память. Плохие моменты, имеют свойство доминировать в нашем сознании. А красивые мгновения умеющие давать силы, очень зыбки и пугливы. Они теряются в рутине отрицательных эмоций. Я поняла, что только положительные мысли и воспоминания, могут дать энергию для выживания.
  - О чем задумалась?- спросил он, выключая музыку.
  Ответа не последовало. Чувство неловкости нарастало. Я поняла, что мы приехали.
  За широко расставленным сквозь всю комнату огромным столом, сидело много гостей, когда мы вошли в дом. Родители, и все встречающие, уже были среди них. Опять та, неприятная процедура приветствия, объятия с совершенно чужими мне людьми. Женщины, все как по команде усиленно улыбались. За спиной едва улавливалось шушуканье:
  -...а шубка-то, синтетика...
  -...сколько ей лет?
  -...ничего, наберется жирка, приоденется...
  Много говорили на иврите, и на немецком, давая мне и моим родителям ощущать себя очень неловко, за не имением возможности понимать их перекрестные обсуждения. Богато накрытые столы, изобилие красивой посуды, экзотические фрукты. Немало пили и ели. Гости откровенно рассматривали меня, совершенно бесцеремонно, очень неприятное ощущение. Становилось душно. Вдруг появились национальные песнопения под уд. Тосты, лица, все мелькало перед глазами. Круглолицый лысеющий человек, по имени Захар, веселил застолье, рассказывая бессмысленные истории, сопровождаемые взрывами смеха. Потом появился раввин. И я, внезапно увидела себя вблизи с ним. Какая-то скатерть над головой, все пьют вино, читают вместе с раввином молитвы нараспев. Как поняла я потом, это был еврейский обряд венчания, "хупа". До этого момента, я нигде и никогда не слышала о таких традициях, да мне никто и не потрудился объяснить. Даже мама не считала нужным рассказать мне о первой брачной ночи, которая должна была последовать сразу после этого обряда. И это был еще один шок.
  Кто же из девчонок в юных летах не мечтает о первой любви, поцелуе, о романтике? Все эти розовые, захватывающие дух сантименты? Что стоят все те книги и романы о любви, человеческих отношениях, которые мне попадались в руки? Как часто задавалась я вопросом, каков он будет, мой избранник, и первая, насыщенная нежностью ночь любви?
  До последнего момента во мне теплилась надежда. Я не могла поверить, что ЭТО должно произойти так скоро! Я просто разрывалась от отчаянья и страха. Нелепо, невероятно, так пошло!! Первая брачная ночь была отшлифована до понятия формального механизма продолжения рода. Техническая эксплуатация детородных органов. Впоследствии я узнала, что у людей глубоко верующих, проведенные вместе ночи используются только для зачатия потомства. Но я, не будучи выходцем из такой семьи, имея самое поверхностное понятие о религии, попала в общество живущее вообще не понятно по каким законам. Ужасней всего, что теперь меня насильно обязывали подчиняться последним.
  Для "процедуры", специально была отведена комната...
  
  *****
  В комнате, прогретой и душной, повисло звенящее напряжение. Голые стены, белый потолок. Кровать. В висках стучало, не хватало воздуха. Стоя у окна я силилась вглядеться в потустороннюю черноту, лишь бы не смотреть на него. Но обернуться все-таки пришлось.
   - Ты знаешь, я о тебе думал.
  Он говорил с едва непонятным акцентом, немного забавно, нараспев.
  Я молчала. Словно зажатая в кулак, застегнутая на молнию, дрожащий комок нервов. Пыталась разглядеть его: холодные чужие черты, высокий рост. В таком молодом возрасте, черные волосы уже с проседью. Может быть, в другой жизни, при других обстоятельствах, я сочла бы его привлекательным. Но сейчас, при мысли о близости с этим человеком, меня просто передергивало от отвращения.
  Нет-нет-нет-нет-нет. Нет, твердила я про себя. Силилась вспомнить какой-то приятный момент, чтоб забыться, чтоб хотя бы на минуту выпасть из реального времени.
  - Почему на свадьбе, когда кричали горько, ты не дала мне себя поцеловать? - спросил он не громко.
  ...Свадьба. Платье белое, словно саван. Дорогие подарки будущего мужа. Мужа... какое ужасное, постороннее мне слово.
  Прошло тридцать дней после этого события. Месяц, мне не было дозволено выходить из комнаты, не видеть друзей, никаких телефонных звонков, до отъезда к мужу. Месяц мне кололи витамины, потому что я была очень слаба, отказываясь есть. Месяц, к довольству моего отца, шли не переставая разговоры о пышной австрийской свадьбе. Там, в моем городе, кока-кола и ананасы олицетворяли полную гармонию и счастье. В девяностых годах в Таджикистане было объявлено военное положение. Насилие, погромы, комендантский час. Из продуктов - картошка. Обычный люд перебивался с трудом, продавал домашнюю утварь, застиранное тряпье, чтобы как-то выжить. Рынки были неимоверно дорогие. За банку сметаны в продуктовом магазине, могли изувечить. А тут такое счастье, как кока-кола...
  Марк продолжал, казалось с трудом, говорить:
  - Я думал о тебе... я даже скучал...
  Это была неправда. Напряжение в воздухе, давало интуитивно осознать его принужденность ко лжи.
  - Ты понимаешь, мы ведь теперь женаты. Я думаю, ну,... так все говорят, что у нас все получиться. Попробуй расслабиться.
  От его слов било током. Он разделся до нижнего белья. Я глядела на него со страхом, почти что с отвращением. Неужели у него нет сердца? Мы провели вместе, в общей сложности всего несколько часов, видимся всего второй раз в жизни, как он может вот так...
  - Как ты можешь?.. - еле слышно проговорила я.
  - Я должен, мы должны... хочешь выпить чего-нибудь? - проговорил он медленно приближаясь ко мне, но избегая моего взгляда.
  - Я тоже волнуюсь, даже может больше чем ты, но я же мужчина! Пойми, я не деревянный! Я очень долго этого ждал. Ну закрой глаза, представь вместо меня какого-нибудь актера, ну кто там тебе нравиться? Рита, ты должна успокоиться, не ты первая, не ты последняя! Все через это проходят. У нас нет выхода, мы...
  - Умоляю, - прошептала я сквозь слезы, - не так скоро, дай мне время, я не могу пересилить себя, пожалуйста, не заставляй меня, пожалуйста...
  Он не слушал меня. Ему было все равно. Ему во что бы то ни стало, желалось выполнить свою мужскую обязанность.
  - Там все ждут. Хочешь принять душ? Ну давай не бойся, я выключу свет, а ты разденешься. Он сделал еще шаг в мою сторону. До меня донесся незнакомый запах одеколона. Было мучительно жутко представлять его с собою рядом. Я вдруг закричала, оттолкнула его от себя, забилась в угол.
  - Нет, не смей!! Ни за что! Не подходи ко мне! - ревела я не своим голосом.
  - Оставь меня, пожалуйста...отпусти...
  Меня било мелкой дрожью.
  Где была моя мама в этот момент? Она была с гостями в соседней комнате, была счастлива, что последняя, четвертая дочь, так удачно пристроена. Ей даже в голову не могло прийти, что можно и побеспокоиться, все ли прошло благополучно. Такая экзотика на столе, роскошь в убранстве квартиры, волшебное слово "заграница" ослепляли. А окружение, казавшееся с первого взгляда таким дружным, радушным и гостеприимным! Всю жизнь слишком озабоченная своим несовершенством, незаслуженно навязанным моим отцом, она и мечтать не могла о такой удаче. Нынешнее замужество дочери, было с облегчением принято ею, как огромная заслуга.
  
  *****
  Слезы лились не прекращаясь, беззвучно, словно дождевые капли по стеклу. Молодой муж пытался исправить ситуацию, пустыми доводами о положении в обществе, сулил подарки, но тщетно. Почти целый час они провели в полном молчании.
  За окном угадывался ласковый шелест снега. Временами, резкие порывы ветра растворяли эту нежность в себе, срываясь почти в детский плач. Дивный, синий, облаченный в звезды вечер колдовал над городом, постепенно сгущая краски до глубоких бархатных тонов. Каким романтичным мог бы оказаться этот вечер, доверенный двум влюбленным сердцам!
  Марк тронул рукой ледяное стекло, оставив на нем теплый след ладони. Он был сам себе противен, в этой навязанной ему роли нежеланного мужа. Ему была мерзка такая ситуация. Он готов был еще немного подождать. Глядя на Риту, такую несчастную и испуганную, он почти уговаривал себя, что это нормально и правильно. Но ему трудно в это верилось. Он желал охотно познакомится со своей половиной поближе, если бы не родители. Она ему на самом деле нравилась.
  На какое-то мгновение у него появилась охота, послать все данные традиции к черту, но это для него было слишком сложно. Легче было отослать куда подальше мысль, чем связываться с обществом. Нужно было что-то делать. Он не спеша оделся.
  - Послушай, - сказал он уже мягче, - может, сделаешь это сама?
  И продолжил неуверенно:
  - Ну, только...это не должна быть кровь из пальца...они ведь все перевернут, нужно доказательство твоего целомудрия.
  - Я... должна сама себя обесчестить?.. Рита уже перестала удивляться неожиданным выпадам этой жизни.
  -Ну пойми, - вздохнул Марк, я лишь пытаюсь тебе помочь. Он сел на край кровати.
  Рита молчала. Он действительно думал о ней? Но разве это был выход? Боже, ну зачем надо проходить, через всю эту дребедень, думала она, почему одни люди считают себя имеющими право, принуждать других?
  - Сделай проще - осторожно сказала она еле слышно,- откажись от меня. Отправь назад. Мне не важны подарки, богатство. И ты, ведь ты никогда не полюбишь меня. Я в жизни не стану одной из вас. Со мной у тебя будут проблемы...
  Новоиспеченный муж недоуменно смотрел на свою супругу. Такая мысль даже не могла прийти ему в голову. Отправить ее назад? Когда свадьба была уже сыграна, потрачена куча средств?! А оформление бумаг? Родителям это очень не понравится, а его это тревожило больше всего. Снова проходить сквозь тягостные обряды сватовства, поиск подходящей, честной невесты? Она что, смеется над ним?
  - Ну ты и эгоистка! - наконец проговорил он на выдох. - Ты не подумала, каково будет твоим родителям, сколько разговоров сплетется вокруг? Эти люди, - он указал рукой в сторону двери,- только и ждут похожего события, подобные своре коршунов, готовых растерзать! Куда ты хочешь возвращаться, в насилие, нищету? Неужели я тебе совсем не нравлюсь?..- он был зол. - Да прежде чем ты покинешь эту комнату, тебя уже так оклевещут, что в жизни замужем не окажешься! Тут уйма девушек за меня выйти готова, сбежать от проблем и скудости, а ты мне позы? Ты думаешь, что нужна своим родителям?
  И Марк вышел из комнаты хлопнув дверью.
  В соседней комнате, наконец ощущая себя полноправной свекровью, властная мать ожидала сына.
  - Мама, она все время плакала, я не смог ничего сделать, - сказал он едва преступив порог помещения.
  - Да? Это очень плохо - проговорила Неля меняясь в лице. Уголки ее тонких губ загнулись вниз.
  - В первую очередь, это бросает тень на тебя, ведь ты мужчина! Тебе придется попробовать еще раз.
  - Но как, она даже слушать не хочет, не могу же я ее изнасиловать!- отчаянно воскликнул Марк.
  Неля смотрела куда-то сквозь сына. Если бы не пышность седых волос, ей насилу можно было бы дать сорок лет. На ее встревоженном, строгом лице проявилась гримаса недовольства. Этого нельзя допустить, думала она. Еще чего не хватало! Что скажут люди? Мой Марик, окажется еще и виноватым! Не успела эта дикарка войти в мой дом, и уже ставит условия!? А может она не девочка?.. От этой мысли женщину бросило в жар.
  - Я сама с ней поговорю - Неля засуетилась.
  - Мама не надо, я обещал ей, что никому ничего не скажу. Дай нам время! - попытался сын остановить мать.
  - Что значит, ты обещал ей?! - воскликнула женщина недоуменно. - С каких пор ты даешь обещания совершенно чужому человеку? А ты подумал о нас?! Что скажут люди? Где доказательство ее девственности? Если отец узнает, тут же выгонит ее обратно! Какой позор! - и Неля решительно вышла из комнаты.
  Зайдя в соседнее помещение, женщина бесцеремонно произнесла глядя перед собой:
  -Ты теперь не нужна ни кому, запомни это. Твои родители за тебя вряд ли смогут заступиться, им это не выгодно. Мама, папа - этого больше нет, есть твой муж, он тебе и мама и папа. И ты обязана его слушаться. Имей в виду.
  И Неля вышла, даже не взглянув на невестку.
  Казалось, дочь действительно была не нужна родителям. Но их нельзя было винить, и в глубине души Рита это понимала. Люди рожденные бедными, имеющие бедняцкий характер и манеры, были пожизненно приговорены ощущать себя таковыми. Мозг их привык к этой форме и по-другому не умел жить. Пройдя сквозь многочисленные, нескончаемые лабиринты трудностей и лишений, и с трудом сумев найти из них выход, они всегда оставались неимущими, не зависимо от положения и материального достатка. Даже с годами, имея возможность позволять себе жить лучше, лишняя копейка потраченная на удовольствие, считалась кощунственным расточительством. Как и у многой детворы в послевоенное время, у них было очень короткое, зачастую обделенное любовью, хлебом и теплом, детство. Выросшие без родителей, в так называемой "махалле" - части бедняцкого квартала Узбекистана, в окрестностях старого города, они смогли своими силами кое-как выбиться в люди и даже получить образование, но при этом сохранить всю примитивность простонародья. Суровость бытия сделала их осмотрительными и наверное слишком уж расчетливыми, развило чувство опасности. С возрастом, как и многие их соотечественники, они придерживались мнения, что дети воспитанные в некоторых лишениях, легче пройдут сквозь трудности жизни.
  Несомненно, решив судьбу самой последней и любимой дочери таким образом, они были уверены в ее будущем счастье, наивно доверившись блестящей мишуре достатка.
  
  *****
  Что может чувствовать девчонка в шестнадцать лет, теплым майским вечером, когда нежный ветерок ласкает и окутывает какой-то негой. Я была счастлива, просто потому что весна. Счастлива оттого, что воздух наполнен ароматом цветущих яблонь и вишен, а небо такое синее, такое необъятно бездонное, что кружилась голова. Ясные вечера тянулись до одиннадцати вечера, тем прекрасней казались нескончаемо длинные дни. Рядом всегда были смеющиеся, весело щебечущие девчонки. Таня, Эльвира, Галя, Марина. Девочки из моей танцевальной группы, с которыми я была неразлучна вот уже шесть лет. Миллионы планов на лето, большие концерты во дворце профсоюзов, множество идей. Мы были ученицами разных школ, жительницами разных районов, и было всегда огромное количество тем для обсуждения. Поочередно, собирались у кого - то дома в свободное от репетиций время, выдумывали фасоны платьев, просто танцевали. С девчонками всегда было весело. Самые интересные моменты, когда начинали угадываться первые свидания. В голове мысли обо всем и в то же врем совершенно не о чем! Мы были юными мечтательницами, не имея представления о настоящей жизни, раскрашивали свой мир в радужные тона. Не пропускали ни единого фильма или праздника. Не переставали болтать о предстоящем выпускном бале, о нарядах, о мальчишках. О будущем. Я, как и мои подруги, имела большой успех на театральном курсе, при местном театре Маяковского, думала поступать на ин - яз. Разум был охвачен смутным, необъяснимым волнением, пестрыми мечтами, надеждами. Позади последний звонок, впереди целое многообещающее лето!
  Однажды вернувшись после очередной встречи с подругами и едва преступив порог дома, я почувствовала, будто что-то случилось. В воздухе ощущалось необъяснимое напряжение, некая тяжесть. Мама, глядящая отсутствующим взглядом куда-то сквозь меня, даже не обратила внимания на мое довольно сильное опоздание. А папа лишь сказал с присущей ему суровостью: готовься к новой жизни дочь, танцульки закончились. Ты выходишь замуж.
  И все...
  Опешив, я не знала что сказать, мне даже смешно стало, это не могло быть правдой! Какое замужество, что за бред, я готовилась к поступлению в институт, строила совсем другие планы на будущее! Но родителя уже не было в комнате. Как правило, он всегда оставлял последнее слово за собой.
  Родившись в большой семье, я была поздним, четвертым и самым младшим чадом. Сколько себя помню, два моих брата и сестра окружали меня той заботой и любовью, которая останется в моей памяти на всю жизнь. Имея между собой большую разницу в возрасте, мы всегда были невероятно дружны. Ни мама, ни тем более папа не были так близки ко мне, в плане внимания и
  терпения, как мои братья. Можно сказать, мой старший брат и сестра заменили мне моих родителей. Несомненно, такой заботливой няни как мой второй брат Гриша, было трудно найти. Предоставленные самим себе, мы росли и воспитывались на книгах, собственных переживаниях и наблюдениях, и друг без друга просто не представляли себе жизни. Папа был очень суровым и строгим человеком. Учитель физики по профессии, оратор и философ по призванию, он имел слишком развитое чувство эгоизма. Считая себя всесторонне одаренным, но до конца не оцененным, он был сердит на весь мир. И как это происходит с человеком, считающим себя несостоявшимся и так и не нашедшим себя, вся вспыльчивость его характера приобрела усиленное выражение. Немного деспотичный, и даже властный, в своей школе он был грозой для учеников. Дома же, при его присутствии, должна была соблюдаться тишина и полный покой, самый лучший кусок всегда предназначался сначала ему. И если принималось какое-то решение, никогда не существовало - просто не допускалось двух мнений.
  Мама же, всегда излучающая доброту и ласку, носила на себе отпечаток наивности и даже примитивности. Каждой своей морщинкой, каждым вздохом, эта очень красивая в молодости женщина источала покорность и сердечность. Она жила по законам своего сурового мужа, существовала исключительно для него, прощая все обиды и измены. В ее аморфном мире сначала наличествовал он, а потом мы, дети.
  Вскоре, после окончания ВГИКа, мой старший брат Лева женился. Через какое-то время Гриша, второй брат, тоже покинул дом в связи с узами брака. Все что я помню, это приготовления к свадьбам, восторг и аттракция, детский ажиотаж. Торжества творились своими силами, собирались на помощь многочисленные родственники и друзья, ставились столы во дворах, готовились блюда. Летняя пора полностью принадлежала свадьбам. У многих жителей Таджикистана, были дома на земле, с большими прилежащими дворами, засаженными фруктовыми деревьями. Во дворах организовывались торжества. Веселой вереницей болтушек исполнялось ощипывание кур. Везде что-то булькало, кипело. Только на свадьбе можно было попробовать домашнюю изумительную колбасу "хасип", которую готовили из разных сортов свежего мяса. Ароматно приправленная, она подавалась в горячем виде, и это было настоящим деликатесом! В большущих чанах, всезнающие бабушки, степенно варили фисташковую халву, словно проводили ритуальное деяние. Я помню горы слоеных пирожков, начиненных орехами и изюмом, посыпанных сахарной пудрой; разнообразные восточные сладости. Полно смеха, шума. Много детей и музыки, которая с малолетства производила на меня магическое действие. Вдоль и поперек дворов навешивались разноцветные лампочки. В такие дни, любой прохожий приглашался в дом с известной восточной гостеприимностью, был накормлен и напоен. Как любой ребенок, я обожала гостей и торжества. На больших празднованиях слишком много забот и всем мало дела до тебя. Можно шалить, бесконечно лакомиться пирожными, а главное разрешалось танцевать до упаду. На столах возникали вкусности, которые редко видишь у себя дома. Но самое приятное, что после торжества, всегда оставалось еще множество вкуснятины.
  Свадьба для меня имела самые правильные ассоциации счастья и веселья.
  Но с замужеством сестры Нины, было что-то не так. Я знала, что скоро будет празднество, я была знакома с ее женихом, но что-то было неправильно, я это чувствовала. Частые беседы на повышенных тонах моего отца с сестрой, настораживали.
  Нина, пытаясь продлить мое восприятие безоблачного счастья, ограждала меня от подробностей своей трагедии. Только я чаще видела ее заплаканной, и печальной. Тем временем в доме появлялись бесчисленные подарки, шоколадные конфеты, вызывающие неописуемое восхищение. Дома у нас вообще, все что было связано со сладостями, считалось табу. Раз в год, тридцать первого декабря, получая бумажный пакет с лакомствами на очередном утреннике, я бережно его хранила, потихонечку убавляя содержимое. Пределом счастья был мандарин, который к моему сожалению в подарочном наборе попадался очень редко. За исключением этого случая, конфеты встречались дома лишь по приходу гостей. Но получив такой расклад с самого детства, мы, дети, принимали его как должное, без особой трагедии. Все знали, что в серванте всегда была заготовленная тарелочка с изюмом и орехами, да иногда карамельки. Но это было строго для гостей. И я, стянув пару раз несколько сладостей, получила достаточный нагоняй. А тут роскошь: грильяж в шоколаде, мишка на севере, коровки! Горький московский шоколад в батончиках! Что ни день, то коробка. И чем больше радости на моем, тем больше угрюмости на сестрином, большеглазом лице. А потом у Нины в комнате появился огромный полированный сундук из красного дерева, до отказа наполненный великолепными подарками: предметами туалета и одеждой. Нина позволяла мне в него, в буквальном смысле залезать. Я помню нежнейший, загадочный и едва уловимый аромат вещей, пропитанных французским, таким дефицитным дезодорантом Climat. Подолгу проводя со своей близкой подругой за сундуком в бесконечных примерках, Нина понемногу успокаивалась. Кружевной пеньюар, туфельки на шпильках, набор французской парфюмерии в ярко-голубой, отливающей серебром косметичке на металлической цепочке. Великолепное, темно-синее пальто, с воротником ламы, словно с обложки журнала мод. Тут же было и свадебное, австрийское платье: льющиеся шелка, оформленные жемчугом, бисером и мелкими цветами, детали. У меня от такого изобилия красоты просто захватывало дух! Не скрою, сразу же появлялись надежды на все это великолепие, так как по обыкновению, я всегда донашивала вещи за своей сестрой. Предметы были столь изысканны, идеальны, невероятны, что девушкам положение начинало нравиться. Тем более, что в те времена, самую элементарную одежду можно было купить лишь из-под прилавка, и за большие деньги.
  Мне к тому времени исполнилось десять, и детская восторженность и наивность постепенно растворялись в реальной жизни. Имея проблемы в школе как и у всех девочек в этом возрасте, я вдруг чувствовала себя неинтересной, всегда хуже всех одетой, отверженной. Вечно в плохой обуви, перешитой одежде, я испытывала зависть к хорошо одетым, аккуратным девочкам в классе. Внезапно, проявились отличия евреев от не евреев и я обнаружила себя ненавидящей свою причастность к иудейской вере. Несправедливость и неприязнь излучаемая учителями, насмешки школьников. Однажды, моя соседка по парте, сообщила мне, что мама запрещает ей со мной общаться, потому что, по ее словам, когда у евреев пасха, они ловят детей и едят мацу с детской кровью. Я была возмущена такой грубостью, была в шоке.
  Какая жестокая, бездушная клевета! Но почему?!
  Мне никто не мог объяснить, откуда берется ненависть к моим единоверцам. Разве я была виноватой, в том что родилась иудейкой?
  Я помню, с каким нетерпением мы ожидали пасху. С какой радостью и трепетом проводились приготовления к праздничному вечеру. Мама доставала великолепную, тончайшую фарфоровую посуду, предназначенную исключительно для пасхальной недели. Столовое серебро начищенное до блеска, хрусталь. Убранство стола ослепляло своим сиянием. Изобилие зелени, мяты, свежих овощей и фруктов, настоящий праздник весны! Детям одевались новые одежды, разрешалось сидеть допоздна, объедаться такой вкусной, хрустящей мацой и пить сладкий виноградный сок. Папина строгость в этот вечер улетучивалась со скоростью поедаемой мацы. Обязательно гости, непременно подарки, песни, танцы во что бы то ни стало. Религия, как таковая не соблюдалась, но с самого детства была привита любовь ко всем традиционным еврейским праздникам. К сожалению, моя симпатия к национальным обычаям постепенно потеряла всю красоту и смысл. Во мне бурлили возмущение и обида, я хотела быть такой как все. Очень скоро я поняла, что скрывая свое происхождение, я смогу облегчить себе жизнь. Подтверждение этому было на лицо; занимаясь в кружке эстрадного танца, я обзавелась множеством подруг, солгав о своей национальной принадлежности. К сожалению, в дальнейшем везде и всюду мне приходилось применять эту ложь. Со временем, самые близкие подружки, часто бывающие у меня дома, конечно все понимали. Были косвенные разговоры, но дружба к счастью не прекратилась.
  Когда Нина, моя сестра, выходила замуж, никто не скрывал, что брак этот был по расчету. Жених имел много денег, был очень хорошо устроен и обладал завидным положением в обществе. Сестра никогда не питала к нему нежных чувств, у нее была другая любовь, на которую отец не дал согласия. В конце концов, смирившись, Нина превратилась из худенькой девушки, с длиннющей черной и толстой косой, в шикарную, разодетую в шелка и меха замужнюю женщину. Вскоре появились дети. Два прекрасных мальчика, окруженных заботой, вниманием, а главное благосостоянием. Все самое лучшее полагалось детям, в то время как в нашей семье, весь мир крутился вокруг отца. Экономилось абсолютно на всем и на всех, но как это не минорно, себе отец позволял ежегодные поездки на море, когда как мать с четырьмя детьми оставаясь дома, принимала это как должное.
  Я очень любила бывать у сестры, и навещала ее довольно часто. Помогала с детьми, по хозяйству. Это был абсолютно другой мир, со всей той изысканностью, которая была не показной, а настоящей, как стиль жизни, как обычная часть бытия. В доме у Нины всегда были редкие деликатесы на столе, ежедневно мясо, в то время как в родительской обители, часто на ужин подавался вареный картофель сдобренный хлопковым маслом, да стакан сладкого чая. У Нининого мужа, кроме связей и положения, было много близких родственников проживающих в Москве, Америке и Австрии, часто присылающих подарки: обувь и одежду. Счастья, как такового не было, но было богатство и достаток, что возможно каким-то образом, могло компенсировать недовольство в жизни. Нина вообще, была всегда очень покладистым, послушным человечком. В доброте своей и мягкотелости она уподоблялась матери. Мне же, как самому последнему и избалованному чаду, всегда позволялось слишком многое, и приписывались непокорные черты характера. Все эти думы о женихах были очень далеки от меня. Имея отцовский, категоричный нрав, я даже не допускала мысли, согласиться на знакомство по чьему-то велению.
  Но все оказалось намного сложнее. Мне не навязывали просто знакомство. Меня ожидало представиться со своим будущим мужем, непосредственно на самой свадьбе!
  Так я впервые, реально ощутила свои восточные корни. Майский вечер, мечты, хрустальный звон неба, ароматы весны, ласки ветра - все было разбито вдребезги, за одну секунду. Столь просто во мне убили жизнь. Я слышала о том, что когда-то в давние времена, происходило нечто подобное. Дочерей выдавали за выгодные партии, засылались сватья, проводились какие-то сделки, ну просто как на рынке! Но я никогда не могла представить себя в этой роли невесты поневоле. Разве могло такое случиться со мной, когда я так любила свободу и жизнь, когда на дворе двадцатый век?! Я хотела стать актрисой...
  Люди имеющие восточные корни, знают, насколько бывают сильны порой поклонения религии и традициям. Я просто недооценивала своих родителей в этом плане. Уважение старших, безоговорочное послушание, это то, что становится жизненными ценностями. Глава семьи, равносилен всевышнему в такой фамилии. Под суровым взглядом моего отца, могли даже завянуть розы. Нет смысла описывать тоску и отчаяние, слезы и домашний арест. Мама недоумевала, не могла понять мою противоречивость:
  - Такие люди богатые, живут заграницей, ты будешь жить по-королевски, кататься как сыр в масле, ну чего еще надо?...
  Папа считал, что мне для порядочной девушки, всегда слишком много было позволено:
  - Смирится, перебеситься. От обеспеченности еще никто не умирал.
   Нина плакала вместе со мной, пытаясь успокоить:
  - Вот увидишь, ты его полюбишь. Ты должна в это верить, я слышала, он такой милый, хороший...
  Братья от души надеялись, что хотя бы я, вырвавшись за кордон, увижу настоящую жизнь.
  Но никто, не допускал и мысли возразить отцу. Лишь Лора, жена старшего брата, безуспешно пыталась за меня заступиться. Она всегда была по-настоящему справедливым человеком. За умение называть вещи своими именами, говорить правду в лицо, отец ее недолюбливал. Лора умела быть и мамой и подружкой, хотя у нас была десятилетняя разница в возрасте.
  К моему удивлению, моим претендентом в мужья оказался совсем молодой парень, старше меня всего на несколько лет. Беспрекословно выполняя приказания родителей, он не имел ни своих желаний, ни мнения. Регулярно, раз в неделю он мне звонил. Звали жениха Марк. Он задавал одни и те же вопросы, одинаковым, наигранно-беспечным тоном иностранца:
  - Как дела? Ты получила мой подарок? Учишь немецкий?
  В большинстве случаев я молчала, но чаще бросала трубку.
  Подарки прибывали: французские духи, косметика, джинсы. Модные, полые, прозрачные часики, с хрустальными камушками внутри. Редкостные штучки, еще совсем в недавнем времени слывшие пределом моих мечтаний.
  Мои девчонки часто заходили ко мне. Восторженно глазели на заграничные безделушки, которые я им не задумываясь раздаривала. Они не скрывали радость за меня, выйти замуж за иностранца, считалось достижением! Кому же не хотелось в юных летах повышенного внимания, популярности? Было столько загадочности вокруг! В этом возрасте все девчонки были окутаны дыханьем сентиментальности и романтики. Меня же убивала мысль, что я стану просто чьей-то собственностью. Я была категорически отрицательно настроена. Завидовала свободе своих подруг. Галя начала учебу на хореографическом, Эльвира готовилась к следующему году поступать на юридический факультет. Таня, самая красивая, и совсем запутавшаяся в поклонниках, устроилась временно секретаршей. Жизнь продолжалась, чередовались концерты и события, но не для меня. Я даже не заметила, как быстро пролетело обманувшее лето. Меня душила хандра.
  Дорогие, уважаемые родители! Понятно, что любое решение принятое вами за ваших детей, оно из самых лучших побуждений. Но пожалуйста, не забывайте - жизнь ваших детей не ваша собственная! Вы просто не имеете права распоряжаться ею. Это жестоко!
  У моего отца, были свои причины на мое замужество.
  Пока я находилась заключенной в четырех стенах, за моей спиной шла неотвратимая организация свадебного праздника. Это были совсем другие приготовления. Ничего общего с моими детскими, восторженными воспоминаниями, олицетворяющими счастье.
  В сентябре была сыграна богатая, чрезмерно напыщенная свадьба, в самом дорогом ресторане города. Было привезено немало деликатесов. Находясь в полусознательном состоянии, я была охвачена ощущением неизбежности, давящим чувством противоречия. Я не могла поверить, что все происходящее отчаянная явь. Казалось, секунда - другая, и зыбкая сфера видения рассеется в прозрачных промежутках времени. Словно во сне, мне укладывали волосы, одевали дорогое платье. Я так хотела проснуться от этого кошмарного фантома, так надеялась, что это неправда...
  Марк. Итак, первая встреча. Достаточно высок и строен. Он выглядел очень спокойным и удовлетворенным, ни тени сомненья. Чрезмерно белокож для брюнета. Очень странно, всего двадцать, а так много седых волос, что делало его намного старше. Не могла понять, неужели ему столь все равно, что делают из его жизни? Я глядела на него бесстрастно, отсутствующим взглядом, слишком пристально для первой встречи. Его реакция, точнее отсутствие таковой, поражала. Казалось, будь на моем месте бревно, он вел бы себя точно так же. Что-то говорил, улыбался, будто мы знакомы всю жизнь, маленькие глазки бегали. Так просто принимал этот бездарный сценарий написанный для него, так просто входил в роль. Рядом его родители, надменные взгляды, сдержанные улыбочки. Разодетые по-европейски изысканно, они казалось, страдали находясь в таком простецком обществе, всем видом выказывая недовольство. Неожиданно мгновения, сюжеты, моменты понеслись мимо с невероятной стремительностью, словно ускоренный показ фильма, зрителем которого я являлась. Все убранство зала, люди, звуки слилось в одно размазанное пятно. Я отсутствовала, наблюдая со стороны за настоящим. Этот прием срабатывал всегда, когда мне было плохо. Я была не настоящей в эти минуты, но это ничего не меняло. Я была ненастоящей, но свадьба оставалась реальным фактом, таким же как то, что снег холодный, а вода мокрая.
  
   *****
  Через месяц я была отправлена к мужу. Все абсолютно чужое. Чужая страна, немецкий язык посторонняя семья, но преклонения пред традициями и взгляды на жизнь еще примитивней. И как это не парадоксально, в самом центре высокоразвитой Европы, оказалось большое количество таких семей, со средневековыми понятиями.
  Нагруженные подарками, родители мои отбыли через две недели, после первой "неудачной" брачной ночи, так ничего и не узнав. Да они особо и не интересовались. Две недели проведенные ими в прекрасной столице Австрии совершенно ослепили их. Четырнадцать дней щедрых обедов то у одних то у других родственников. Прогулки по местным историческим достопримечательностям, из которых самыми яркими оказались продуктовые магазины, закрепили их мнение о моем безоблачном счастье. Две недели, безуспешных попыток поговорить с мамой, хотя я осознавала, что от нее ничего не зависит.
  Как все-таки непредсказуема, несправедлива порой бывает жизнь! Еще вчера, я чувствовала себя мотыльком срывающим медок со всех прекрасных цветов жизни! И теперь, играя совершенно другую, глупую роль невесты поневоле, я ощущала себя глубоко несчастным и состарившимся человеком.
  После уезда родителей, целыми днями я сидела дома взаперти. Мне было ясно, что помочь себе могу только я сама. Нужно было искать выход. Я ломала голову над тем, как мне выбраться из этой жуткой "золотой" клетки. Отрезанная от мира, не имея денег, друзей и каких либо прав, не зная законов чужой мне страны, я была практически в безвыходном положении. Говорить о разводе было не с кем и просто бессмысленно, я не имела на это права. Мне навязывалось абсолютно все - что я должна делать, есть, носить и даже, какие мысли иметь в голове. В первые же дни, свекровь и другие женщины, забрали меня в сауну, ссылаясь на принятые традиции. Было противно и неприятно быть в центре внимания совершенно чужих людей, да еще в откровенном виде. Меня бесцеремонно рассматривали как бездушный товар, с ног до головы, словно рабыню на рынке. Говорили обо мне в третьем лице, будто меня и не было. По их меркам, я была уродцем. Хотелось провалиться сквозь землю, я по-глупому лила слезы, не зная как себя вести. Я ненавидела эту братию с их гнусными обычаями. Я должна была, знала с точностью, что когда-нибудь вырвусь из этой чужой, немилой мне жизни, но не имела ни малейшего представления, каким образом смогу это осуществить. Но одно было ясно, чтобы стать свободной, мне нельзя было идти против этого общества. Для начала, нужно было стать покорной, безмозглой марионеткой. И в первую очередь, я должна была переступить через отвращение и неприязнь, заставить себя сделать это, потерять невинность с ненавистным мне человеком.
  Я могла представить, как мерзко и тягостно это будет происходить, но чтоб до такой степени...
  
  Это было самое настоящее насилие, только с моего согласия. Еще долго я не могла отмыть себя от всеобъемлющей боли, от гадкого чувства быть использованной. Длительное время не могла видеть мужа, хотя он с каждым днем проявлял себя все с большей заботой. Предпринимая жалкие попытки быть всегда улыбчивой и веселой, я все больше чувствовала себя погребенной в беспросветности. Разорванная в клочья и поруганная душа рыдала, когда лицо излучало фальшивое счастье.
  Сидя дома, я усиленно учила немецкий язык и иврит. Занималась делами по хозяйству. С раннего возраста любящая печь и готовить, я пыталась использовать свои навыки. Но все, чего бы я ни делала, принималось скептически. Марк говорил мне, что отец его в силу своей брезгливости, может есть только когда готовит мама. Мое умение в ведении хозяйства, в порядке вещей привитое сызмальства, оказалось ненавистным фактом для свекрови. Так долго ждавшая возможность проявить себя в качестве властной матери мужа, ей практически нечему было меня учить. Резкая по своему обыкновению, говорящая всегда на повышенных тонах, да еще иногда с применением бранных слов, она все время выискивала негативные моменты. Любая мелочь подавалась с чрезмерным преувеличением. Не раз, выглаженное накануне белье, швырялось мне в лицо, за плохо проглаженные "воротнички" и "стрелки". Невестка в понятиях общества, должна была олицетворять полное повиновение, преклонение, безоговорочное послушание. А лучше всего безмозглость. Я, безумно влюбленная в радугу жизни и свободу, была готова стать рабыней, как это от меня и требовалось. Показать полное смирение. Но для совершенной покорности я должна была забеременеть в первый же месяц замужества. Это очередное условие было для меня крайностью. На такой шаг я не могла пойти, очень этого боялась. Умоляя Марка повременить с этим хоть немного, я во всем подчинялась полностью ему и его родителям. К моему облегчению, они согласились, подождать месяц-другой, но не больше. Как истинные почитатели традиций, они не смели и думать иначе. Еврейские обычаи, с одной стороны выполнялись с особым ожесточением. Порой даже тривиально преувеличенно и необъяснимо. С другой, противоречия преобладали сплошь и рядом. Так, по субботам нельзя было готовить, но можно было ездить на работу и есть в не кошерных ресторанах. Люди окружающие меня, своим поведением доводили любую суть вещей, до полного абсурда. Во имя соблюдения кошерности, в семье было запрещено употребление молочных продуктов, не допускалось вносить в дом ничего из молока. Но на мороженое или молочный шоколад, подобного запрета не распространялось! Такого рода связь с религией, в моем понимании не находила объяснения, ставила в тупик, даже пугала. Мужчинам разрешалось иметь забавы на стороне. Как любила все время повторять моя свекровь Неля: "твой муж, только дома считается твоим. А на улице он муж всех остальных женщин". И это считалось нормальным.
  Законы зачастую олицетворялись полной бессмыслицей. После приема душа, нужно было обязательно мыть руки, так как во время купания, происходит касание своего тела. Обычаи выдуманные обществом не ортодоксальным, не светским, а чем-то посредине, и не имеющие никакого разумного объяснения! В моем воображении, жизнь имела нескончаемое количество цветов и оттенков. Здесь же, преобладало всего два цвета - черный и белый, других вариантов не было. И вся жизнь была поделена на две части. Доминировал черный.
  Подобных фамилий, в кою я попала, было нескончаемое множество. Родители женили своих детей в погоне за девственностью. В домах все решали старшие. А из детей лепилось что-то безвольное, примитивное и беспомощное, наподобие моего мужа. Были конечно люди жившие особняком, просто, не засоряя свою жизнь выдуманной ерундой. И их было достаточно много, образованных, интересных. Вся еврейская община Вены, жившая в не объяснимой агонии злоречия и любопытства, проводила много времени за обсуждением жизни таких семей. Их приглашали на периодические торжества, что служило богатой пищей для очередных сплетен и обсуждений, не зависимо от принятого или проигнорированного приглашения.
  В доме не было никаких книг, кроме религиозных молитвенников и рекламных журналов. Чтобы окончательно не сойти с ума я писала, сочиняла стихи и песни. Мне нужен был выход краскам живущим во мне. Проводя много времени наедине с собой, и записывая все свои ощущения, видения и сны, я ловила себя на том, что мне становится легче. Это как беседа с другом, который без лишних вопросов выслушает до конца. Не зря говорят, бумага все стерпит. Находясь в тех минутах, где мне было хорошо, я, как бы постоянно прибывала вне своей белковой оболочки. Иногда, мне даже трудно было отличить мои грезы от настоящего сна. А сны мне виделись постоянно. Такие яркие, изобилующие сочными красками сюжеты, в которых присутствовали любимые мне люди. Мне нравилось записывать свои сны. С письмами так же была проблема. Я писала подругам, родителям, но как выяснилось, перед отправкой все перечитывалось старшими в семье. Почти ни одно послание не достигало адресата, это было понятно из писем присланных мне. Я стала писать другие "счастливые" эпистолы, тем самым заслуживая все больше доверия. Разговоры с родными по телефону осуществлялись в присутствии всей семьи, где приходилось на вопрос родителей "как дела", отвечать: "все замечательно и я счастлива"... Родители мужа, обещавшие меня отпустить через год проведать родных, были довольны тем, как они меня сломили. Но Нина, знавшая меня хорошо задавала другие вопросы:
  - Ты несчастна, тебе плохо, не любишь его? На что я с радостью могла отвечать:
  - Да, да и да!
  Но могло ли это что-нибудь изменить? Папа не желал ничего слышать, он тут же вырывал у сестры трубку и начинал перечислять сколько девочек на нашей улице было изнасиловано за последнее время, сколько квартир ограблено, насколько пусты магазины, и ожесточен антисемитизм. Его буквально травили в школе, мама работающая в женской консультации, чуть не потеряла работу. Отец опасался, не хотел моего приезда, понимая, что если я приеду, то назад уже не вернусь. Он все надеялся, что время изменит меня. Ему удалось убедить свекровь не посылать меня домой, так как очень плохое положение в городе, и они за меня бояться. Итак эта версия, к моему большому сожалению, отпадала. Нужно было искать другой вариант своего освобождения. Но что я могла сделать?
  Оставалось только сбежать, но это была невыполнимая миссия, я не имела ни малейшего представления, как это можно осуществить. Будучи под постоянным присмотром, без денег и документов, я по-прежнему целыми днями находилась в четырех стенах, да и бежать на то время мне было некуда.
  День постепенно угасал, мои новые родители и их сыновья возвращались домой, и впускали с собой в вечер тягостное напряжение. Находясь за одним с ними столом, я не знала куда себя деть. Люди говорили в основном на иврите, который я еще не успела усвоить, и лишь то, что предназначалось для моих ушей произносилось по-русски. Узколобые отец и мать, совершенно безвольный, такой аморфный, безусловный раб своих родителей Марк, и младший брат Эрик, выросший избалованным эгоистом, совсем безразличным ко всему. Он был моим ровесником, учился в колледже, и подрабатывал в аэропорту, при отделе Израильской авиакомпании "Эль Аль". Как-то при выпавшем случае поговорить, он произнес не без доли высокомерия:
  - А ты умна, - глядя на меня сверху, - как же тебя угораздило сюда попасть?
  Эрик был полной противоположностью Марка. Постоянно при своем мнении, ненавидящий навязанные действия, он вел себя как посторонний человек, ни как не принимая участия в жизни семьи и общества, чем доставлял не мало хлопот родителям, избегающих излишней болтовни. За то Марк, был настоящим козлом отпущения, губкой, впитывающей абсолютно все сказанное и предполагаемое родителями и окружением. Это отчуждало меня еще больше.
  Бывали дни, когда на ужин заходил Захар. От этого человека исходила совсем другая энергия, что-то очень доброе, открытое. Всегда в его присутствии я чувствовала себя свободней, менее замыкалась в себе. Захар постоянно пытался вовлечь меня в беседу, всегда шутил. Он единственный из всего семейства, проявлял настоящее сочувствие ко мне. Тем временем, я усиленно старалась терять свою индивидуальность. Носила безвкусные, не подходящие мне одежды, купленные свекровью; соглашалась с любыми доводами.
  Заучивала ежедневно, по нескольку страниц слов на иврите и немецком, и многое из разговоров уже понимала.
  В доме, как это было принято, почти каждую неделю собирались гости. В таких бессчетных еврейских общинах, всегда было слишком много событий для встреч. То в одной, то в другой семье накрывались сумасшедшие столы. Поход в гости, вообще считался основным времяпровождением венского круга бухарских евреев. Будь то день рождение или поминки, или очередные религиозные праздники, то были шаблонные вечера. Этими сборищами подразумевалось сохранить общинную "культуру". Сказать точнее - культ питания. Женщины все время пытались перещеголять друг друга в кулинарных способностях. Очень много бесконечно чередующихся тяжелых блюд из мяса, немало спиртного. Мужчины, с легкостью оскорбляющие своих жен, надсмехались над своими же бездарными шутками, с видом гордых победителей. Вечно носящиеся, пришибленные невестки с грудой посуды и снующими детьми. Наверняка, я со стороны выглядела примерно так же: одетая аляповато но дорого, с сожженными химической завивкой волосами, которая была сделана по настоянию свекрови, я большую часть вечера бессмысленно улыбалась всем одинаково. И как истинная покорная невестка, твердо знала, что мое место на кухне. Стать в будущем привередливой, выискивающей недостатки свекровью, это то к чему устремлялись все новоиспеченные жены. Это наконец давало им право, почувствовать себя властными хозяйками, вымещая все оскорбления и ущемления на женах своих детей. А других целей в жизни не могло и быть. Существовала целая градация среди невесток, как в классических гаремах. Если в семьях бытовало несколько сыновей, то старшие невестки имели преимущества над младшими, попросту говоря, могли распоряжаться ими, командовать, помимо свекрови.
  По возращению с обедов, в семьях шли нескончаемые дебаты в адрес хозяев торжества: как правило, все всегда было плохо.
  Таковым был стиль жизни еврейской общины в столице Австрии, на грани двадцать первого столетия.
  
  *****
  Вена, всегда могла с достаточными резонами претендовать на лавры чемпиона мира, по ассимиляции евреев. Десятки тысяч людей ехали сюда из местечек Центральной и Восточной Европы, еще после революции 1848 года. Беженцы и туристы с Востока вдохнули новую струю в город, доварившийся в собственном соку почти до полного духовного и демографического самоистощения. В городе появлялись все новые и новые семейства, как правило открывающие бизнес: магазины и мастерские. В те времена, получить австрийское гражданство практически не являлось возможным. Только причастность к ортодоксальности, к еврейской вере и исправные выплаты налогов, давали возможность на легальное проживание тысячам единоверцев. Основанное и по сей день существующее еврейское общество "Kultusgemeinde" поддерживалось австрийским правительством. Еще 1826 году была создана центральная синагога и правление Венской еврейской общины, у входа в которую всегда дежурили добродушные австрийские полицейские, а в вестибюле - охранники говорящие на иврите.
  Одним из основных занятий иммигрантов в Вене являлась торговля: как розничная, так и оптовая. Большая часть магазинов тканей, мехов и драгоценностей принадлежала еврейским семьям румынского и венгерского происхождения. Целый район в центре города, под названием "Mexikoplatz" занимали грузинские евреи, торгующие текстилем и прекрасно владеющие ивритом. Я много слышала, что в новом поколении бухарских евреев встречались и врачи, адвокаты, инженеры, фармацевты, бизнесмены. Но я, к большому сожалению попала немного в другой круг. Это общество, варившееся в собственном соку, было испорчено своими же предрассудками; общество, которое возможно в следующем поколении примет человеческий облик, а пока благодаря этой братии, у человека не имеющего представление о настоящих гениях иудаизма, к сожалению складывается ошибочное, отрицательное мнение.
  Одним из значимых людей этого круга являлся брат моего свекра по имени Морис. С первого взгляда я поняла, как непрост этот человек. Постоянно прищуренные и бегающие, хитрые глаза под смоляными кустистыми бровями не просто пронизывали, они сверлили до оскомины. Я часто ловила на себе его неприятный, пристальный взгляд. Тонко сжатые губы, смуглость кожи, черные с проседью волосы жестко растущие чуть ли не с самых бровей, все это действовало очень антипатично. Этот человек всегда мало говорил, в большей степени молчал с высокомерным видом и слушал. А если и говорил, то очень тихо и осторожно произнося каждое слово. Морис был одним из первооткрывателей того самого окружения иммигрантов в который я угодила. В семидесятых годах, большой круг жителей имеющих хоть какую-то причастность к еврейству из Узбекистана, Бухары, Таджикистана и многих других республик репатриировалась в Израиль. Как известно, на святой земле за обещанными горами из золота, стояло тысячу проблем и неудобств. Люди непривыкшие к тяжелым условиям, жившие в бывшем союзе не по средствам хорошо, не были готовы к худшей жизни. Страну надо было буквально поднимать из низин и болот. Через какое-то время большое количество приезжих засобиралось обратно. Многие смогли попасть в Америку, другие думали вернуться назад, в страны исхода. Морис, всегда отличавшийся своей изворотливостью, нашел какие-то выходы в Австрию, коя при перелете в бывший союз в то время, являлась одной из промежуточных стран.
  Поначалу, наладив что-то вроде пошива дешевых джинсов, он смог организовать работу своей родственности. В дальнейшем, этот человек проворачивал какие-то дела с Россией, Польшей, Чехословакией, Израилем. Никто точно не знал что он делает, но небольшая текстильная фабрика, служила неплохим местом для отмывания денег. Даже самые близкие, за спиной называли этого человека змеей. Наверное за изворотливость. Не обладая сыновьями, Морис имел виды и большое влияние на Марка. Он готовил очередное дело с помощью племянника. Я, понимающая уже достаточно слов на иврите, слышала вещи явно не предназначенные для моих ушей. У Мориса был еще один брат проживающий в Израиле, слывший мафиози и успевший отсидеть. Речь шла о делах с этим человеком. Но мне были не интересны подробности. Я была озабочена своим положением.
  Дядя проводил много времени в обществе племянника, который был настолько безволен, что принимал его оскорбления в мой адрес, с улыбкой. Морис, совершенно чужой мне человек, не раз отзывался пошло в мою сторону, спрашивая например, о размере моего белья, о количестве известных мне поз, тем самым повергая меня в страшное состояние отвращения и шока. Он был выпивший, когда однажды зайдя на кухню, где я мыла посуду, усмехнувшись сказал:
  - А ты не воняешь, как все эти,- кивнул он в сторону комнаты, где сидели гости, - у тебя ведь что-то на уме, а? Почему ты до сих пор не беременна? А может вы по-другому это делаете? - он противно захихикал, сжав губы.
  Я вела себя конечно же по-идиотски, улыбаясь в ответ и прикидываясь дурочкой, когда мне хотелось плюнуть ему в рожу. Но этот змей явно меня провоцировал. Какое точное определение, змей... он выглядел именно так.
  Разговоры с мужем не давали никаких результатов:
  - Да что ты, дядя просто шутит...
  Ладно, пусть будет так. Я готова терпеть и это, только бы хоть как-то найти выход.
  Марк был так прост, так наивен. Было дико видеть насколько взрослый человек, может быть безвольным. Мы оказались друзьями по - несчастью. Он - изуродован своими родителями и обществом, я - обстоятельствами. И постепенно, можно сказать между нами появилось что-то наподобие дружбы.
  Не раз слышала, что семьи созданные поневоле оказываются самыми крепкими. Только выражение "стерпится - слюбится" мне, ну никак не приживалось. Я не могла видеть себя частью этого примитивного бытия. Во мне было слишком много чувств и желаний.
  Однажды, я услышала, как Морис жаловался на одного своего работника-турка, который служил у него на фабрике по-черному. Человек был пойман в супермаркете за кражей какой-то ерунды, и теперь высылался из страны. Это был шанс! Я не переставала думать об этом. Случай подвернулся, когда мне довелось с мужем быть в парфюмерном магазине, где он покупал себе крем для бритья. Схватив зубную пасту, я сунула ее себе в карман у всех на виду. Но это была глупая, наивная попытка! Кроме злобы Марка, и выплаченного штрафа, дело ничем не закончилось. Я надеялась попросить помощи у стражей порядка, каким-нибудь образом перекинуться словом, но это оказалось невозможным. Итак еще одна неоправданная надежда, снова дурацкое усилие, еще больше усугубившее мое положение.
  
  
  *****
  Массивную дверь из красного дерева открыла миловидная женщина, одетая в идеально белый, хрустящий халат. Молодое лицо и абсолютно снежные волосы создавали неожиданный контраст. Глаза улыбались.
  - Да?
  - Простите, сказала Рита волнуясь и еле переводя дыхание, - мне очень нужно поговорить с вами перед тем как...
  - У вас назначено?
  Рита успела лишь кивнуть с мольбой в глазах. Заслышав шаги Марка, поднимающегося по крученой лестнице старинного здания, она с виноватым видом закрыла пред собой дверь, повернувшись к ней спиной.
  - Это здесь,- сказала Рита, едва Марк поднялся на лестничную площадку. Он был озабочен неудачной парковкой, которую пришлось долго искать, и возможно поэтому не обратил внимание на волнение жены, стремившейся ждать мужа в подъезде. Женщина в белом халате, вновь открыв дверь впустила молодую пару в широкую прихожую, оглядела их подозрительно, и в тоже время с интересом.
  - Пожалуйста, - сказала она с холодной улыбкой обращаясь к Марку, - но вам туда нельзя.
  - Но моя жена не знает немецкого, - попытался возразить молодой человек, на что ассистентка доктора возразила:
  - Сначала мы ее осмотрим...
  Пожилой профессор, с такими же белыми волосами как и у его ассистентки, успешно практикующий вот уже на протяжении сорока лет в вопросах гинекологии, сидел за массивным дубовым столом и что-то писал. Приемная напоминала больше музей, чем кабинет врача. Огромные окна в полстены, бархатные гардины, высокий потолок с канделябрами и паркетные полы, идеально подходили солидной внешности доктора. От всей античности этого просторного помещения исходило спокойствие и умиротворение. В абсолютной тишине было слышно тиканье больших настенных часов с кукушкой. И лишь гинекологическое кресло, находившееся рядом с врачом, казалось неуместным.
  Для Риты, это было первое посещение женского врача. Находясь несколько месяцев в чужой стране и имея к этому времени небольшой запас немецких слов, она не знала как начать разговор. Стараясь говорить как можно тише, пытаясь унять дрожь в руках, девушка взмолилась:
  - Пожалуйста, помогите, мне нельзя иметь детей...
  Боясь, остаться не понятой за неимением языка, она сбивчиво, фразами пыталась объяснить свою ситуацию. Это был первый раз общения с коренными австрийцами. Она не знала какова будет реакция, если доктор решит все рассказать мужу, не желая ввязываться не в свои проблемы, это будет катастрофой! Профессор нахмурившись переглянулся с ассистенткой. За долгие годы частной практики он сталкивался со многими неожиданными случаями, но в большинстве своем к нему обращались за помощью противоположной. Глядя на взволнованную девочку, такую юную, он испытывал чувство жалости. Она было невероятно бледна, столько боли, столько мольбы в глазах, на тонкой шее проступали красные пятна. Изъявив желание ее осмотреть, он был почти уверен, у этого ребенка наверняка нервный срыв. Его подозрения подтвердились. Все тело Риты было осыпано розоватыми пятнами.
  - Что это? - спросил он спокойно.
  - Не знаю...- растерялась пациентка, - это началось с кожи головы, я думаю от перманентной завивки, которую меня заставили сделать...
  - Супруг бьет вас?
  - ...нет, но...- ответила Рита всхлипывая.
  "Как же родители могут такое творить со своими детьми..." подумал он насупившись, а вслух произнес:
  - Вам обязательно нужно к кожному врачу. Ильзэ, объясните девушке, что нужно делать, чтоб не забеременеть, а я сам поговорю с господином.
  Пока сестра поясняла ей как можно избежать не желаемого зачатия, профессор вел беседу с молодым человеком. Направив в первую очередь к дерматологу, он посоветовал больше прогулок, спортивных занятий, спокойствия и положительных эмоций, обязав мужа привозить к нему супругу на проверку каждые три месяца.
  - Пока, забудьте о ребенке, в ее состоянии это противопоказано,- говорил доктор аргументируя некоторыми латинскими словами для убедительности. - Психосоматические симптомы - первый показатель отрицательного влияния на работу матки. Дайте девочке время.
  
  Дни шли. Рита постепенно пожинала плоды своих стараний. С разговорами о продолжении рода ее почти не донимали, но недовольству родителей не было предела. Посещение дерматолога принесло еще один удар. Высыпания на коже, сопровождающиеся зудом, были результатом неврозов и стрессов, требующие длительного лечения. Для девушки пошла вереница нескончаемых посещений врачей, проверок, процедур. Но результаты лечения, не были совершенными. По мнению всех медиков, нужно было изменить образ жизни, настроение, обстановку. Как можно больше положительных эмоций, которых так не хватало. Ежедневные обвиняющие выпады свекрови в связи с состоянием здоровья невестки, делали свое дело, вгоняя Риту еще больше в депрессивное состояние. Неля тяжело, очень ревностно переносила явление своей подопечной в доме, а теперь, имея в ее лице столько отрицательных моментов, возмущению не было границ. Подстрекаемая собственным мужем, таким же ограниченным как и она сама, мамаша и предположить не смела, что "товар", то бишь невестка, будет с "таким дефектом!" Не было дня, чтобы фраза "ну, еще не все волосы вылезли?.. вот увидишь, скоро совсем облысеешь! ", не произносилась с особой едкостью. Сильный зуд кожи головы доводил до слез, почти что до истерики, и девочка пытаясь сдерживать свои эмоции, нося все боли внутри, причиняла себе еще больший вред. Ночью ей снился один и тот же сон. Она, идущая по улице под проливным дождем. Мягкие, серые капли воды бежали по ее лицу и длинным волосам. Внезапно, Рита с ужасом обнаруживала, что вместе с водяными струями, стекающими с нее, на землю "утекали" и ее волосы. Едва уловимое прикосновение к голове, отвечало ей пучком оставленных волос на ладони. Она просыпалась в слезах, совершенно измученная страшным видением, благодаря судьбу, что это всего лишь сон.
  Враждебное отношение ощущалось постоянно, временами ей казалось что шепчутся стены.
  Рита терпела, надеялась и ждала, что может быть такой поворот событий что-нибудь изменит. Раз она так нездорова, ее оправят назад. Она ждала подходящего случая, каким-нибудь образом намекнуть на это. Конечно, как это наивно...
  Как-то ночью девушка проснулась от непонятных, еле слышных, словно сопящих звуков. На мгновение, ей показалось, что это шум ветра. Но то оказались всхлипывания. Ее муж, скрючившись на кровати плакал, как маленький ребенок, почти беззвучно, простыней растирая слезы. Молодая супруга была до дикости тронута. Она и предположить не могла подобной ситуации. Марк, выглядел таким несчастным, таким жалким и безнадежным, что Рита сама еле сдерживала слезы.
  - Они все равно тебя очень любят... - говорил он сквозь всхлипывания, голосом который невозможно было узнать, - они говорят это, потому что хотят только хорошего, я знаю, они тебя любят... так же как и я...
  Марк плакал, бормоча какие-то фразы, отрывки разговоров, все сводилось к недовольству его родителей своей невесткой. Мягкий лунный свет, падая сквозь большое окно, обрисовывал его профиль.
  - Она такая, сякая - повторял он мамины слова, - из-за нее вся побитая посуда, она плохо ее моет, да она тебе никогда не родит, у нее матка детская! - его голос срывался. - Да она же скоро станет лысая! Вон у Захара то же самое было, смотри как он облысел! - он содрогался всем телом, но продолжал говорить. - Да посмотри ты на нее, ни кожи ни рожи! Вся больная, недоразвитая, У НЕЕ НЕПРАВИЛЬНОЕ ВОСПИТАНИЕ! ЧТО БУДУТ ЛЮДИ О НАС ГОВОРИТЬ!.. - и новая волна всхлипываний и глубоких вздохов. - Но я же люблю тебя Рита, с первой встречи, не перестаю думать о тебе, ты мне нужна такая как есть, даже лысая... я тебя никому не отдам!.. я же вижу, я понимаю, как тебе тяжело, ты терпишь все это, но я тебя не отпущу...
  Он все плакал и плакал, а Рита настолько потрясенная его исповедью не могла вымолвить и слова. Вот оно, первое признание в любви, такое ненужное, такое забитое и вымученное, и так не кстати. Она не могла ответить ему взаимностью. Она так хотела вырваться из этого плена, но сложности возникали постоянно. Что можно было сделать, что?! Сколько еще потребуется терпения? В господстве черной ночи оба лили слезы.
  
  *****
  Изо всех сил стремясь быть примерной, она делала вид, будто ничего не случилось. Марк действительно пытался облегчить ей жизнь, к большому недовольству родителей. Он думал об отдельной квартире, коя как оказалось, имелась в наличии, но предназначалась меньшему брату, Эрику. Все чаще бывали визиты к Захару, который так же как и младший брат Марка, полностью поддерживал своего родственника. Он вел постоянные беседы со старшими, пытаясь их утихомирить, и уговаривал оставить сына в покое. Эрик, будучи ровесником Риты, и отчасти понимая ее положение, отчасти желая всегда все делать по-своему, был самым ярым сторонником общественной жизни венского общества, питал откровенную ненависть к действиям родителей вмешивающихся в чью-либо жизнь. Совершенно беспардонно относясь к общепринятым "выдуманным" законам, выросший чисто в коренном австрийском окружении, он почти что смеялся над примитивностью своих родителей, доставляя им тем самым немало хлопот. Будучи самым младшим и любимым сыном, он лишь наблюдал со стороны, живя полностью своей жизнью.
  Жизнь Риты на короткое время потекла по-другому. Родители выказывали напускное безразличие и спокойствие, боясь потерять былое подчинение старшего сына. Теперь появились планы о работе девушки в семейном магазине. Но для начала, ей нужно было пройти курсы немецкого языка, которые она ждала с большим нетерпением, ведь это означало, что хоть какое-то время, она сможет бывать вне этого ужасного общества. Молодые часто бывали в гостях у Захара. Три очень шумных пацана, с которыми Рита сразу подружилась, всегда увлекали ее в свою комнату, как новую подружку, которая еще не видела всех тех игр и "прибамбасов" имеющихся в наличии у мальчишек. Не мудрено, что им было интересно вместе, ведь девушка была всего на три года старше первого сына. Мальчишки увлекались музыкой, фильмами, и им всегда было о чем поболтать. Ей нравилось находиться там, среди шума, среди ребят которые отличались от людей постоянно окружающих ее и росших уже в другом мире. Мая, жена Захара, коя рано или поздно должна была стать очередной шаблонной свекровью общества, была прекрасной хозяйкой, но очень уж ворчливой и всем недовольной. В принципе, каковой и должна была быть общинная мамаша. Достаточно сутулая и грузная, еще совсем молодая женщина, она, в отличие от своего оживленного мужа-шутника, редко улыбалась. "Бедные невестки", думала Рита глядя на нее с горькой улыбкой.
  По субботам, как правило, выходили на прогулки, зачинщиком которых был сапожных дел мастер. Что-то в нем, напоминало Рите старшего брата, веселостью что ли, проявлением интереса в ее сторону. Когда этот человек находился в обществе с ней, она чувствовала, вернее надеялась, что возможно какого-нибудь рода помощь сможет исходить от него. Она уже была благодарна за возможность бывать вне дома. Несомненно, прогулки заряжали силой. Это была столица огромной империи, олицетворяющая величие и роскошь с налетом старины. Город признанных и непризнанных гениев, которые относились к своей стране с мучительной любовью, смешанной со сладостным презрением. Австрийская столица была так прекрасна и так доступна, но люди к коим Рита попала, усиленно игнорировали настоящую жизнь, малодушно предпочитая обитать в своем бедном мирке. А вокруг царила настоящая сказка, город, чарующий и прекрасный как сама музыка, аромат кофе, цоканье лошадиных копыт по булыжной мостовой, запах глинтвейна и еловых лап перед рождеством. Родина Моцарта и Штрауса. Изобилие современных зданий и магазинов, модных бутиков и уникальных памятников архитектуры, в стиле барокко и готики, симбиоз прошлого и настоящего, наверное нигде не был таким удачным, как именно в этой столице.
  Город простой и серый, в то же время величественно роскошный, наивно романтичный и в тот же момент строго расчетливый, и особенно прекрасный в рождественские торжества.
  В новой семье новогодние праздники не отмечались с елкой и игрушками, так, обильный ужин за телевизором, когда вся Вена искрилась салютами и гремела взрывами петард и хлопушек, и так хотелось туда, где веселье. На площадях проводились массовые гуляния, концерты; дюжина румяных Санта-Клаусов, звенящих в колокольчики и раздающих сладости детям; на каждом углу стояли лавочки с горячим глинтвейном, печеными каштанами и картофелем.
  Однажды, гуляя с семейством Захара по одной из центральных улиц, Рита задержалась у прекрасно оформленной витрины с елочными украшениями. Дети, как всегда носились, шумели, канючили у мамы купить пиццу, старшие зашедшие вперед, обсуждали цены в витринах модных бутиков, а Рита, как завороженная стояла у огромного рождественского магазина. Елочки всех размеров, гирлянды, свечи, игрушки. Все искрилось и сверкало всеми цветами радуги, так радуя глаз. Разрисованные серебром и золотом стеклянные шары, охватывающие целые сказочные сюжеты. Так называемые "живые витрины", где все движется благодаря искусно скрытым механизмам. Медвежата лепят снеговика, зайчик торопиться им на помощь, грызя украдкой морковку, предназначенную для носа; рядом ежики передающие друг другу красные грибочки, для того что бы украсить елочку. А вот целая сказка про золушку: все дивные сцены в точной последовательности, мастерски исполненные куклами. От такого великолепия захватывало дух. Красота обещающая праздник, счастье. Рите вспоминались девочки, новогодние концерты во дворце профсоюзов, обшитые сверкающими блестками костюмы...
  Гардеробная за кулисами, танцовщицы у ярко освещенных зеркал в красочных костюмах, Маринка поправляет прическу и косметику; Таня, такая красивая, в черном трико, тянет ногу до уха придерживая за пятку одной рукой, а другой держась за дверной косяк. При этом, чуть тряхнув копной белокурых волос, с широко раскрытыми глазами рассказывает очередную историю свидания. Огромные блестящие серьги в ушах у танцовщицы покачиваются. Девчонки смеясь и развесив уши стоят у прохода в концертных одеяниях, глотая каждое ее слово.
  Ах, как счастлива была Рита в те моменты дружбы и веселья! Когда чувствуя волшебные звуки мелодии, могла впитывать их и отдаваться музыке без остатка. Сколько было надежд! Там, без всего венского волшебства и богатства, девушка была счастлива. Тут же, было какой-то дикостью ощущать себя в закрытом аквариуме без воздуха, когда за стеклом с четырех сторон, жизнь била ключом переливаясь через край! Как много парадоксов в этом бытие!
  Заснеженная Вена в новогодний период была неописуема хороша. Все деревья на улицах стояли покрытые россыпью из мельчайших горящих лампочек; запах снега, апельсинов и незабываемый, ни с чем не сравнимый аромат горячего, только что сваренного кофе. Девушка на мгновение увидела себя со стороны, посреди празднично украшенного города, и истинная жизнь, которая была так восхитительна, так досягаема, на секунду заполнила все ее существо. Полная нелепость ее положения, весь навязанный абсурд не желаемого бытия, приобрели абсолютную ирреальность в этот момент, словно отделившись от нее. Это было потрясающее чувство легкости. Жизнь, НАСТОЯЩЯЯ ЖИЗНЬ, которую усиленно и намеренно избегали, неизменно давала о себе знать, посылая настойчивые сигналы в подсознание, просачиваясь во все щели темной пещеры примитивности. Словно вокруг образовалось золотистое, прозрачное свечение... ...Я отложу этот прекрасный момент в память...
  - Правда красиво?
  Рита вздрогнула. Рядом стоял Захар. Он с грустью смотрел на чудесные сверкающие композиции в витрине магазина. Девушка вновь ощутила себя отторгнутой от легкости бытия, ей можно было наблюдать за НАСТОЯЩЕЙ ЖИНЬЮ только со стороны, не принимая в ней участия. Она глубоко вздохнула.
  - Это всего лишь иллюзия,- сказал Захар, словно читая ее мысли. - НАСТОЯЩЕЙ ЖИЗНИ не существует! Мы никогда не находимся в данной жизни, все что кажется нам настоящим постоянно ускользает от нас. - Он продолжал рассматривать красочно оформленную лавку, чуть склонив голову набок. - Жизнь, не такая, какой ты ее себе представляешь, - и кивнув в сторону витрины, продолжил, - за представлениями нельзя угнаться. Люди живущие в НАСТОЯЩЕЙ ЖИЗНИ даже об этом и не подозревают. Они всегда будут смотреть туда, где их нет. Да вообще, кто знает, что такое настоящая жизнь?..
  Рита молчала. Разноцветные лампочки беззаботно мигали за стеклом магазина. Куколки делали одинаковые движения. Витрина жила своей, правильной жизнью, по собственным законам.
  - А как же гармония? - сказала Рита после долгой паузы. - Гармония с самим собой, согласие, разве это не НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ? Для того чтоб достичь гармонии, надо понять, что в этой жизни тебе нужно. И когда ты знаешь свои стремления, но не можешь их достичь, успокоения не будет.
  Захар, несколько мгновений, с удивлением глядел на собеседницу.
  - Я так и думал, - произнес он грустно улыбаясь, - из тебя жидовка не получиться!
  Он потеплей, закутался в куртку.
  - Мне таковые мысли стали приходить в башку, когда она совсем лысая стала. - Родственник улыбаясь покачал головой. - Тебе нужно проще смотреть на вещи, иначе ты никогда счастливой в этом обществе не станешь.
  - Скажи, а ты счастлив?.. - почти перебила его Рита.
  Сапожник опешил. Как ни странно, вопрос этот застал его врасплох. Он ни в жизнь не задумывался об этом! Тянул лямку, как все. Есть жена, работа, есть где жить, есть что есть. Никогда не задаваясь таким банальным вопросом " что такое счастье", он даже не мог с точностью дать определение своего собственного понятия об этом. Согласие с самим собой... он так усердно гнал от себя свои желания, чтоб стать таким как остальные, что в данное мгновение его охватило страшное чувство безнадежности.
  Гармонии с собой у него не было.
  Ему не нравилось течение своей жизни, но он ничего не мог и не подразумевал менять.
  Просто не имел понятия, как это сделать. Шаблонные застолья, серые будни, дети, работа... рутина. В лучшем случае, раз в год поездка к родным в Израиль. И все по новой, год за годом, день за днем. Дети росли, голова лысела, животик обрастал жирком. Супруга с каждым днем становилась все ворчливее. И еще, через двадцать лет, будет то же самое. Его вдруг ужаснул момент истины. И это все?.. Вся жизнь, проходящая в ожидании чего-то, чего он сам не в силах был себе объяснить, оказалась до тоски предсказуемой! Он, который блюдет каждый свой шаг, говорит то, что положено говорить, носит то, что положено носить, все так обычно и правильно, словно задыхался. Внезапно, ход жизни накатил на него неизбежную волну скуки и безвыходности. От двадцатилетнего музыканта и повесы, имеющего успех, как на музыкальном поприще, так и у девушек, все сюжеты бытия в мгновении ока пронеслись в его памяти. Он был одним из трех сыновей в семье, старший. Первенцам, как обычно прививалась вся ответственность. От них неизменно ожидалось чего-то большего. И что из этого вышло?
  ...Мая, жена его, никогда не была любимой. Сапожная мастерская, в которой все время крутилась кассета Филиппа Киркорова, ни в жизнь не являлась пределом его стремлений. Он принял это существование, потому что так было нужно родителям, не имеющим представления о бытие другом. Потому, что так жили все. Потому что так, было надо кому-то... В его существовании, как и у всех людей, был свой автор, который писал эту жизнь для него. Невероятно жаль, что не всем авторам дано воображение и талант...
  - Да! - ответил наконец Захар, с преувеличенной наигранностью, глядя куда-то вдаль, - я счастлив, счастлив...
  А потом последовал глубокий вздох, и остаток вечера сапожных дел мастер, в большей степени был молчалив.
  
  *****
  Шли дни, я по-прежнему являлась причиной недовольства родителей, но произошла парадоксальная вещь: венское общество, постоянно выискивающее слабые моменты друг у друга, неожиданно поддержало "бедную девочку", обвиняя родителей в скупости, зажимающих качественное лечение и квартиру. Смакуя очередную сплетню, перемывая косточки с большим удовольствием, окружение вдруг стало удостаивать меня большим вниманием. Народцу импонировало, что я представляла собой худшее, чем имелось у них, они просто были счастливы проблемам ближних. И чем больше разговоров, тем невыносимей становилась жизнь, потому что в семье был потерян покой и сон, благодаря "моим выходкам". А вне семьи делались чрезмерно напускные жесты щедрости. Для людей. Такое обстоятельство, довольно забавляло Эрика, который в открытую смеялся над родителями и всеми остальными, что еще больше подливало масла в огонь.
  В одной семье была ситуация схожая с моей - невеста тоже была привезена из моего города. Но ей не хватило терпения, и сил смириться. Мне не давали с ней общаться, а примерно через полгода, от безвыходности девушка пыталась наложить на себя руки. Я, на такое не была способна. По этому поводу, было так же много болтовни, но что с ней стало в дальнейшем, для меня осталось скрытым.
  Мы действительно переехали на новую квартиру, которая была предварительно обставлена родителями Марка, с чрезмерным одолжением, с излишком напускной заботы, скорее всего, заботы "для людей". И я не была уверена, что было важней для них - счастье сына, или разговоры, варившегося в своем прогнившем соку, окружения. Такое вот навязчивое, непреодолимое стремление к тому, чтоб знать, что о тебе знают другие.
  Да мы переехали. Но мне не предстояло почувствовать себя хозяйкой в новом доме, так как хозяйничали там его родители, периодически проверяя порядок в шкафах и холодильнике. Ничего не изменилось, все дни так и так проводились у них дома, и только ночевать нам было дозволено в новой квартире.
  
  С наступлением весны начались долгожданные курсы немецкого, на которых кроме основных языковых правил, рассказывалось много интересного о достопримечательностях города. Постепенно, мне было дозволено самой ездить на трамвае и в метро, и это было для меня большим достижением. С каждым днем, открывая для себя все новые и новые красоты города, я неизменно окуналась в чувство НАСТОЯЩЕЙ ЖИЗНИ, ощущая себя совершенно другим человеком, выпадая из того жалкого времени, в котором я обитала. Никогда не имея карманных денег, а только проездной билет, я все же могла хоть немного гулять по прекрасным венским улицам и цветущим паркам, которые в этот нежный период весны потрясали своим пестрым, роскошным убранством. Многочисленные, идеально ухоженные клумбы, словно жемчужины, рассыпанные по наряду красавицы Вены, придавали ей кокетливую загадочность. Лишнего времени было мало, и часто прогуливая занятия, я бродила по мостовым сказочного города, любуясь несчетными церквушками, ярмарочными гуляниями, просто витринами магазинов. Бой часов центральной ратуши, звон церковных колоколов в полдень, окутывали воздух влечением к интригам самого приятного свойства и волшебной атмосферой города. Неужели люди окружающие меня так равнодушны к этой красоте, думала я, наслаждаясь каждым моментом. Насколько же черны их души...
  Не так далеко от места моих занятий находился величественный храм, Stefansdom, - собор святого Штефана, в котором мне так полюбилось находиться. Это был настоящий символ Вены и Австрии, находящийся на центральной площади в окружении построек разных эпох. Среди уличной сутолоки, многоголосой разноязычной толпы, в окружении модных магазинов, шикарных витрин и маленьких кафе, по соседству с живыми фигурами, шарманщиками, фокусниками и фиакрами, вдруг возникали потускневшие от времени стены и, уходящие в высоту башни собора. Небо, в это время года нередко бывало серым с проседью, и шпили церкви, казалось, находили свое продолжение в вышине, растворяясь в облачной бледности.
  Иногда, просиживая часами под величественными сводами храма, я теряла счет времени. Наслаждаясь магическими звуками органа и церковным пением, возносящимся к небесам вместе со шпилем Штефансдома, я испытывала настоящее блаженство. Таинственное величие грандиозного сооружения производило поистине гипнотическое действие - тысячи горящих свечей, запах воска и ладана, колоссальная акустика, передающая любой шорох глубоким эхом. Собор строился, в течение многих столетий, внутри находилось немало памятников искусства. Еврейская девочка в церкви, как это не звучит парадоксально, но именно там я находила спокойствие и полное умиротворение. Если в жизни существует гармония, то она начинается где-то здесь. Я навсегда отложу этот прекрасный момент в память.
  Параллельно меня, считая достаточно успокоившейся, стали брать на работу в один из двух магазинов, либо сыновний, либо родительский. Я, конечно, предпочитала работать с Марком, нежели с его родителями. Это был обычный семейный бизнес, столь распространенный среди венской братии эмигрантов, лавка имеющая в наличии все товары одновременно. Работать в магазине мне очень нравилось, так у меня появилось какое-то общение с людьми не "моего" круга. Здесь, наравне с женским бельем, электроникой и игрушками, можно было купить кофе в зернах, бижутерию и косметику. Всегда было много покупателей, особенно русских туристов и югославов, так как в магазине говорили по-русски. В те времена люди не имели и представления о качестве товаров. Главное что "оттуда" можно было что-нибудь привезти. Понемногу, добавочно к немецкому и ивриту, я изучала венгерский язык и югославский, так похожий на русский, и делала успехи за прилавком магазина. Учить языки мне очень нравилось. Вскоре, я могла свободно общаться с туристами в их родном слоге. Жизнь однозначно стала интересней, приняла совсем иной оборот. Все чаще к нам захаживал сосед, живший неподалеку от магазина. Очень приветливый и веселый, он любил просто поболтать, порой забегал лишь для того, чтоб пожелать хорошего дня. Это был пухлый проворный человечек, лет двадцати семи, со звучным голосом и курносым носом. Вольфганг был электриком, и как-то чинив проводку у нас в магазине, с волнением в голосе рассказал, что встречается с украинской девушкой. Ему хотелось с нами сдружиться, ведь мы говорили по-русски, а у его подруги здесь не было знакомых. Вечно смеющийся, постоянно что-то жующий, электрик производил впечатление мультяшки на пружинках, который ни секунду не сидел без дела. Казалось, что он не знает куда деть свои большие руки, все время жестикулируя ими.
  - Schau mir in die augen, baby! (посмотри мне в глаза детка!), - Это было его постоянным, вызывающим улыбку приветствием. Иногда, даже по нескольку раз в день, когда он проходил мимо.
  Марк был уверен в том, что девушка с которой встречался сосед, "какая-то проститутка":
  - Ну откуда здесь, - сказал он,- может появиться украинка? - И презрительно хмыкнув, он поморщился.
  В этот момент Марк, выражением лица, очень походил на своего пошлого дядечку. Но, как оказалось, он был прав. Алена, была привезена из Украины в Вену на заработки. Работала "массажисткой" в каком-то кабинете, где с ней познакомился Вольф. Ему удалось ее оттуда вытащить за немалые средства, долгими хлопотами. Парень, был от нее без ума. Оформлял ей какие-то курсы маникюрши, бегал по адвокатам. Однажды привел девушку в магазин познакомить с нами. Она принадлежала к тем женщинам, которых называли особенными. Очень нежные черты лица, светло-зеленые глаза, белокурые волосы. На вид не больше двадцати. Подруга напоминала свежий осенний воздух, прохладный и печальный. Марку Алена не понравилась:
  - Да она ж не просыхает! Слишком блядская внешность, поверь мне, мужчины чувствуют блядь за версту! Надо же...
  Он не желал, чтоб она со мной общалась, мне же напротив хотелось с ней поговорить.
  На любое действие есть свое объяснение. Разве хоть что-нибудь в жизни происходит просто так? Наверняка она попала в такую ситуацию не от хорошей жизни. Я чувствовала ее боль на расстоянии. Она была глубоко несчастна.
  Соседи заходили довольно часто, но мне никогда не удавалось с Аленой поговорить. А она всегда была так далека от этого мира.
  
  Мальчишки Захара, двое старших, нередко заглядывали проведать в магазин, после школы. Иногда, по выходным, я ходила с ними в кино, Макдоналдс, или музей, понимая, что за этим стоял их папа, и была ему благодарна. Бывало даже посещение китайского ресторана или пиццерии. И все меня устраивало, кроме, как это не парадоксально, слабохарактерного мужа, его семьи и навязанного мне положения.
  Проблемы с кожей, благодаря гормональным препаратам немного отступали, но на очень короткое время. Я сильно мучилась, была себе противна. Чувствовала себя гнусной, прокаженной и выглядела просто ужасно, мне не хотелось жить. Это был псориаз. Как приговор...Вся кожа головы была покрыта толстой зудящей коркой, мои черные, длинные волосы пришлось отрезать.
  Несмотря ни на что, Марк терпеливо ждал возможности завести ребенка. Хотелось ли ему этого на самом деле, он не мог сказать. Просто старшим не давало покоя, что от меня нет никакой пользы. Он старался проводить со мной больше времени, но это едва получалось, родители буквально насиловали его своими распоряжениями. Марк отвозил меня еще раз к женскому врачу, который ужаснувшись моему состоянию, посоветовал полечиться на Мертвом море, что в частности способствует улучшению проблем кожи. То же самое, говорили и все дерматологи.
  
  Примерный сын часто отсутствовал в магазине, по причине каких-то там дел с Морисом, не перестающем унижать меня при каждой встрече. Сына заменял отец, негодующий по-поводу моих успехов в работе магазина. Его не устраивало все, за что бы я ни бралась, своим ворчанием и недовольством почти доводил меня до слез. Зачастую, прямо в лицо, оскорблял моих родителей. Меня откровенно ненавидели. Но главной причиной этого, являлось хорошее отношение ко мне со стороны мужа. Я же, уже перестала предпринимать усилия понять что-либо. Я соглашалась абсолютно со всеми доводами, унижениями и обидами. Практически всегда молчала, боясь вступать в дискуссии, но если я и пыталась что-либо сказать, мне непременно затыкался рот. Я очень боялась потерять тот кусочек свободы, который мне наконец был предоставлен.
  Постепенно, благодаря работе в магазине, я могла откладывать какую-то мелочь и иногда звонить украдкой родным, в частности сестре и брату, который к тому времени собирался перебираться в Израиль. Благодаря этой новости, у меня появилась надежда сбежать на землю наших предков, хотя я не имела ни достаточно смелости, ни представления как это сделать, ни денег, ни документов. Но надежда все же была, я не переставала думать об этом. И наконец, я могла сама отсылать свои письма.
  Разговоры о поездке на мертвое море не прерывались. В частности, этому способствовала всеми любимая общественность, не прекращающая обсуждать те или иные действия, или же отсутствие последних. Это был мой единственный шанс. Я молила бога, думала о поездке без остановки. Хоть бы Лева к этому времени уже был там! Я не собиралась возвращаться.
  
  *****
  Так прошло несколько месяцев. Рита с радостью продолжала учебу на курсах, и службу в магазине. Работая с туристами, она забывала о проблемах, можно было слышать ее звонкий смех, она совершенно по-иному выглядела. Марк, узнавая жену совсем другой за работой, с радостью отмечал ее преображение. Риту часто принимали за его дочь, из-за преждевременной седины мужа. Девушка иногда задавалась мыслью, что если бы она с Марком попала на необитаемый остров? Возможно им было бы хорошо вместе. У этого человека было необычайно доброе сердце, но не имелось ни капли самолюбия или достоинства. Он с легкостью позволял манипулировать собою. Кусок пластилина, попавший в бездарные руки. Если бы они жили только вдвоем, вероятно из него получился бы хороший муж и отец. Но в данный момент, родители были очень сильны в своем влиянии на него. И конечно же, на мертвое море Риту пока отпускать не собирались, несмотря на то, что больничная касса полностью оплачивала лечение. Все решали старшие.
  Однажды, к ним в очередной раз зашла небольшая группа русскоговорящих туристов. В весенние месяцы приезжих особенно было много. Они оживленно разговаривали, перемещаясь от прилавка к прилавку, пытались торговаться. Имея, как бывало в таких случаях, весьма скудные выделенные средства, туристы меняли заранее привезенную черную икру и русское золото, на джинсы и всякие безделушки, практически за бесценок. В магазине так же обменивали валюту. Было весело наблюдать за людьми, которые пытались сдерживать эмоции, по-поводу разнообразия недорогих товаров. На лице напускное безразличие, а глаза от возбуждения из орбит лезут! Рита грустно улыбалась и думала, что наверное еще совсем недавно, она вела бы себя точно так же. Неужели побрякушки и тряпки могут людям принести счастье? Она готова была поменять свой достаток с любым из этих людей, на свободу. У прилавков был ажиотаж. Женщины, мужчины, галдели, торговались. Рита уже отвыкла видеть эти совковые одежды, претендующие на элегантность, с налетом некой поношенности. Ей вспомнилось, как тяжело было достать хоть какую-то элементарную вещ в их городке. Вечно шились-перешивались какие-то тряпки, народ был в постоянном поиске, в ожидании, что "где-то", "что-то" выкинут на прилавки... У людей были совсем другие цели в жизни. А здесь... все есть, но жить невозможно. Она вновь вздохнула. Все чаще и чаще, это происходило совершенно непроизвольно.
  Вдруг, случайно обратив внимание на молодого человека в глубине магазина, она ощутила некую неловкость. Парень вел себя странновато, совершенно не вписываясь в роль приезжего. Казалось, ему совсем были безразличны вещи, столь сильно волнующие остальных. Среди бурлящего потока снующих туристов, среди шума и болтовни, он стоял абсолютно неподвижно и не моргая смотрел на нее. Совсем неожиданная, яркая внешность девушки потрясла его с первого мгновения. Черные гладкие волосы и чрезмерная бледность, еще больше подчеркивали глубину огромных миндалевидных глаз, обрамленных густыми ресницами. Словно очерченные, тонкие брови и нежная линия губ, напоминали один из образов кисти Мане. Будучи сыном художника, имея собственное, изощренное понимание о красоте, молодой человек был поражен гармонией исходящей от дивы. Длинные пальцы, тонкие запястья, лебединая шея - грация танцовщицы, сквозящая в каждом движении. Однозначно аристократические черты, с прозрачным присутствием востока. Он сам не мог осмыслить то волнение, которое его охватило с такой неожиданной силой.
  Рита так же не поняла, что происходит, хотела улыбнуться, как это принято у продавцов, но у нее не получилось. Чувствуя себя полной дурой, она просто не могла отвезти глаз. Какое-то непонятное ощущения магнита, подобное гипнотическому воздействию. Он выглядел очень серьезным, подошел ближе, казалось, хотел что-то сказать. Копна светлых, чуть рыжеватых волос, веснушки. Такой смешной, и очень милый. Уже у самого прилавка, он тихо спросил улыбаясь глазами:
  - Привет... ты откуда? Девушка же не могла вымолвить и слова. Окунувшись в удивительно синие, бездонные очи, она почти что тонула в них. От юноши исходило тепло, реальная сила притяжения, энергия жизни, НАСТОЯЩЕЙ ЖИЗНИ, которую Рита знала в качестве наблюдателя со стороны и к коей так стремилась. Энергия жизни, к которой влечет все живые существа, подобно росткам тянущимся к солнечному свету. Нельзя было объяснить, почему незнакомец показался ей таким близким. От него истекали волшебные флюиды. Именно та энергия присутствующая у Риты в семье, что-то близкое, родное, любимое...
  Рядом суетился муж, что-то предлагая туристам и к счастью не обращая на супругу внимания. А ей же показалось, что время остановилось, все замерло вокруг. Звуки, люди, растворились в непонятное смазанное пятно, центром которого являлся Он. Смутное, едва уловимое ощущение нереальности происходящего. Время, этот неисправимый властелин бытия, казалось на мгновение замедлило ход, снизойдя до этакой крайности, ради их встречи.
  Они все стояли и смотрели друг другу в глаза. Их ауры слились воедино.
  Очевидно, парень решил что Рита не понимает по-русски и спросил по-английски:
  - Do you speak Russia?
  Вздрогнув, она осторожно кивнула и невольно глянув в сторону мужа опустила глаза. А потом к ней подошла крупная, красноволосая женщина и попросила показать какую-то безделушку. И все время, пока туристы находились в магазине, девушка ловила на себе взгляд синеглазого мальчишки.
  Остаток дня прошел как во сне. Рита, не отдавая отчет времени, была в забытьи. Никак не могла забыть глаза незнакомца, его бархатный голос и милую улыбку. Это было как транс, как наркотическое опьянение. Ей вдруг хотелось смеяться и кричать. Она внезапно обнаружила, что на пороге май, что воздух пронзительно чист и светит солнце! Фраза произнесенная им, эхом звучала в памяти. Поздно вечером перед самым закрытием магазина, пока муж закрывал кассу, она вдруг увидела сквозь витрину магазина его силуэт, а выбежав на улицу, не обнаружила ни души. Но в сердце теперь было много света, и жизнь показалась ей такой ясной и многообещающей. Впервые за долгое время, она почувствовала себя легко и радостно. Все проблемы окружающие ее, теперь казались сущей ерундой, обиды и унижения просто скользили мимо, не оставляя ни малейшего следа в ее сознании, которое было заполнено Им. Она не знала ныне, как ей быть дальше, парень не выходил у нее из головы.
  Последующие дни проходили в думах о нем. Она вела себя так, будто он был рядом и смотрел на нее все время. Ей хотелось быть хорошенькой и веселой, для него. Мысленно болтала с ним.
  Выдумывая себе невероятные истории, в которых ее герой всегда оказывался рядом, Рита все же испытывала угрызения совести. Она ведь считалась замужней женщиной. И все же, девушка не могла не мечтать о нем. Он так смотрел на нее в тот день, давая ей почувствовать свою особенность, с таким восхищением, кое девушке до сих пор не было знакомо. Любой девчонке, женщине, подпитка такого рода совершенно необходима, и испытав это раз, не терпелось познать вновь сладкое чувство эффекта. Ей так хотелось снова его увидеть! Уж слишком долго не было света, в ее темном царстве.
  Через несколько дней, в магазин зашла та самая, крупная, красноволосая женщина, якобы обменять часики которые она купила в тот день. Увидев ее Рита затрепетала от беспокойства.
  - Мы уже уезжаем - весело сказала туристка звонким голосом, и украдкой, с заговорщицким видом, передала Рите записку!!
  Женщина еще болтала о чем-то, делилась впечатлениями, но девушка, уже ничего не слышала...Не сообразив сразу она растерялась. Это была связь с ним, она ощущала это совершенно точно, но как же это могло быть правдой, это слишком походило на грезу! Записка просто жгла ей руку. Сильно взволнованная, Рита убежала в уборную, оставив мужа за беседой с путешественницей. И вот что было начертано на клочке бумаги:
  Я не знаю что происходит, но пожалуйста напиши мне!!!
  Очень-очень прошу!!
  Рома.
  И целая строка восклицательных знаков. И еще, росчерком наброшенный овал ее лица, линия губ и грустный взгляд из-под полуопущенных ресниц.
  А ниже его питерский адрес.
  Это было просто невероятно, как знак свыше! Он думал о ней! Руки тряслись, она не знала куда деть себя от волнения. Все предыдущее существование, приняло теперь иной смысл в ее глазах. Она должна была пройти сквозь столько обид и унижений, ради этой мимолетной встречи с ним. Это должно было произойти, для того чтобы вдохнуть в нее жизнь, словно родник, забивший ключом и ожививший сухую, потрескавшуюся душу. Рома... Его имя просто согревало сердце. И это состояние - настоящее чудо.
  
  Благодаря этому беглому свиданию, в жизни Риты появились краски. У нее был ее Рома. Напридумывала себе бог знает что, мысленно общалась с ним. В каждом случайном прохожем ей виделся он. Глупо конечно, но она все время очень явно, чувствовала его присутствие. Его тепло, его энергию жизни, НАСТОЯЩЕЙ ЖИЗНИ. Можно сказать, она просто выдумывала его себе сама, все до мельчайших подробностей - его характер, привычки, мысли, манеру разговора. Задавала ему вопросы и отвечала, как бы мог ответить он. Это было идеальным бегством в иллюзию, образ самого совершенства. Он был романтиком, философом, юмористом. Был прекрасным собеседникам и другом. Нежным сердцеедом и крутым мачо. И в то же время, на что девчонка могла надеяться? Что написать ему? Совершенно незнакомый человек, вся абсурдность ее положения, как все это выглядело глупо! Шли дни, но для Риты ход часа обернулся единым мгновением грезы. Время реальное, теперь не имело значения, потому что она была вне его господства. Через какое-то период, она все же решилась написать письмо своему герою. Терять ей было нечего. Будь что будет. Насколько глупым выглядело это тогда, настолько чудотворным для нее самой, это оказалось на самом деле. Надеяться на встречу или переписку не было возможным. Рита написала единственное послание, даже не веря себе самой. Просто взяла и написала. Письмо в одну сторону, без обратного адреса, ведь другого варианта и не имелось. Это было похоже на дневник, на исповедь близкому, дорогому другу, о том что было с самого начала, о трудностях которые приходилось преодолевать, о своем намерении побега. Это была целая история жизни. Письмо, вынудившее дрожать мелкой дрожью от стыда и замешательства, сразу после того, как было послано. Она понимала, что вряд ли им еще когда-нибудь придется увидеться. Но Рома изменил ее жизнь, и Рита была ему за это благодарна. Ей было теперь легко проходить сквозь схемы и лабиринты спутанные самой Судьбой, ведь у нее был такой друг, ни на секунду не оставляющий ее одну.
  
  *****
  Жалкая общественная жизнь шла по всем своим несуразным правилам. Сплетни, доводы, глупые пересуды, словно черви, точили мозг родителей, так много предававших значения людским толкам. Неля не могла вынести той мысли, что любимый сын ее может быть обвинен в бесплодии! Ей хотелось кричать о том, что во всех их бедах виновата "та самая тварь"!
   Мать серьезно намеривалась настроить сына против невестки.
   - Я докажу, я всем докажу, что это не Марик, что это она не может иметь детей! Я заберу у врача документы о том, что она недоразвита, и всем покажу, пусть знают!
  Дома собирались так называемые "семейные советы", во главе с Морисом. Этот человек считал себя ответственным за "счастье" племянника, больше его родителей. Он считал, что Риту следует отправить на мертвое море, тем более, что это бесплатно, и таким образом у всей семьи будет достаточно времени поработать над сыном. Дать ему "погулять по девочкам".
  - Я сам возьму на себя это,- говорил дядечка с ехидцей в голосе.
  - Он слишком хорошо относиться к этой дуре.
  Эрик, вошедший в этот момент в комнату, не выдержав такого малодушия, вдруг взорвался:
  - Блин, да оставьте вы их в покое! - Он говорил с невнятным акцентом, смягчая согласные, так неестественно сочетающиеся с его вспыльчивостью.
  - На хрена вы их женили? Что вы лезете?! Разведите уже их, и живите спокойно! - Он со злостью разрубил ладонью воздух. - Да я вообще женюсь на австрийке с ребенком, и не еврейке! И духу моего здесь не будет, и детей моих вы не увидите! Уроды!
  Эрик вылетел из комнаты хлопнув дверью. Повисла звенящая пауза. Вдруг Неля вскочила и со словами: "Эричка, миленький!" выбежала вслед за сыном.
  Разводить молодых не собирались. По крайней мере пока Марк к ней не остынет. Рассчитывали, что она наконец родит, и все встанет на свои места.
  Марк, узнавший позже о намерении матери сходить к гинекологу, был вне себя от ярости. Таким она его еще никогда не видела, и была напугана реальной переменой в сыне. Сердце разрывалось на части. С одной стороны, как любая мать, она хотела ему счастья с любимой женщиной, с другой - ее душила не материнская ревность. Он был слишком хорош для своей жены. Женщина, так горячо любившая свое чадо, не могла допустить мысли, что у детища может быть своя личная жизнь. Седьмая по счету дочь, в многодетной семье, она была обделена вниманием и заботой. Тяжелая жизнь, малоразвитое окружение, сделало из нее настоящего морального урода. Та любовь и нежность коя ей не хватала с детства, а в последствии и в семейной жизни, была восполнена любовью сына. И теперь, эта в сущности несчастная женщина, не имеющая ни малейшего представления об уважении в семье, себе самой не могла объяснить происходящие в ней противоречия.
  
  *****
  "Семейный совет" разрешил мне ехать!!! Я была очень рада своей поездке на Мертвое море, которая намечалась на октябрь, за пару месяцев до моего дня рождения. Мне должно было исполниться восемнадцать, и как сказал Марк с сияющим лицом, поездка являлась подарком. Я была замужем уже больше года, и этот год был равносилен десяти летам моей жизни. Счастье переполняло меня, я надеялась наконец увидеть любимого брата, не собираясь возвращаться... Но к большому моему разочарованию, переезд Левы планировался лишь к августу будущего года! Моя же группа оправлялась посредством больничной кассы, только в определенные месяцы! Я пребывала в отчаянии!
  Последние дни перед отъездом муж не отходил от меня ни на шаг. Он был очень нежным и внимательным, говорил о своих чувствах каждую минуту. Признания в любви всегда импонируют, льстят, заряжают энергией, даже окрыляют. Но только мне они были в тягость. Ощущая себя почти преступницей, я представляла своего Рому на месте мужа. Я выдумывала его с особой тщательностью, с чрезмерной нежностью. Это занятие для воображения, давало мне конкретное исцеление от хандры. Пусть сумасшествие, пусть ерунда и иллюзии, но мне было хорошо. Очень давно, мне стало понятно - нигде не живется так прекрасно, как в мечтах.
  В группе было тридцать человек и много молодежи. Уже в аэропорту воцарилась непринужденная обстановка, люди знакомились, делились друг с другом хорошим настроением, предвкушая отдых и лечение. Сам факт моего присутствия в этом невероятном моменте, был таким недоступным, что я боялась проснуться. Мне казалось, что еще секунда и все раствориться в моем больном воображении - уж очень часто я прибегала к таким уловкам "представляемой жизни". Через какое-то время проснувшись в самолете мне стало страшно - нередко слишком увлекаясь этой игрой, мне было трудно отличить реальность от ирреальности, но именно тогда я наконец осознала: - что сейчас я принадлежу лишь себе самой! Ощущения свободы и счастья просто окрыляли меня.
  Тель-Авив встретил нас солнцем, шумом и тридцатиградусной жарой. После пронизывающих венских ветров и студеной дождливой осени, в сером воздухе которой, ясно прорисовывался каждый листик, каждая травинка, синее небо и высокие пальмы по дороге на Мертвое море, восхищали контрастом. Трехчасовая поездка из аэропорта до места назначения, словно превратила прошлое и будущее в миф, полностью стирая вчерашний день. Настоящей действительностью была лишь сиюминутность, а все остальное потеряло свое значение, предавая мыслям невероятную легкость.
  Трехнедельный отпуск пролетел очень быстро. Я проводила целые дни в солярии под солнцем, и в Мертвом море, вода которого походила на жирный, густой кисель. В это время года, температура воздуха прогревалась почти до сорока градусов в тени. Через день мы обязывались посещать врача, и к моему восторгу результаты улучшения кожи дали о себе знать уже с первых дней. Возвращаясь вечером в номер гостиницы, я обнаруживала кучу сообщений от мужа. Он по-настоящему скучал, а я совершенно нет! Мне было изумительно хорошо вдали от них. С одной стороны, меня мучила совесть, по отношению к нему, с другой - я не могла вновь представить себя в той жизни, какую удалось на время покинуть. Он не знал, не понимал, какую ошибку совершил. Отпустив, он потерял меня навсегда.
  Единственная моя тоска олицетворяла в себе синеглазого мальчишку, того, что так случайно, оставил в моем сердце такой глубокий след полгода назад. Было очень глупо, мысленно возвращаться к нему, но это уже оказалось постоянной привычкой.
  
  После парниковых культур в Австрии, израильские фрукты и овощи, пропитанные солнцем и любовью, поражали своими вкусовыми качествами. Я словно стала ближе к дому, мне вспомнились счастливые минуты детства. Дом на земле, дворик. В нашем дворе росло множество фруктовых деревьев: черешня, черная, янтарная; несколько вишневых; алыча, инжир, груши, хурма. Когда я собирала вишню, взобравшись на крышу построек во дворе, спустить меня оттуда уже не было возможным. Такой ароматной вкуснятины мне больше нигде и никогда не доводилось пробовать. Огромные, такие сладкие с небольшой кислинкой, сочные плоды, и малюсенькая косточка! Я помню душистое мамино варенье "ассорти", состоящее из алычи, вишни и абрикосов! Десятками банок закручивались компоты и джемы. Я жутко любила работать в обществе своих братьев. Было так весело и увлекательно, когда мы делали домашнее вино, отплясывая в бочке с виноградом, так щедро данным в дар природой. Вечером, после всех дел, проходили непременные купания из-под шланга, или душа с прогретой на солнце водой, сопровождаемые восторженным визгом. После, вся семья усаживалась на топчан в тени черешен, под бездонным куполом сказочного неба. Мама делала куриный или бараний плов, к которому подавалась только что сорванная, топленая вишня. Вокруг благоухали кусты сирени, белой, розовой; чайные розы, источающие необыкновенно тонкий аромат. Два любимых пса - кудрявый белый Гоша, слишком огромный для болонки и черная овчарка Блек, резвились рядом. Ночью укладывались спать на мягкие тюфяки, на том же топчане, под иссиня-черным, с бархатным отливом небосклоном. Волшебное небо, усеянное ясными, крупными звездами, такое неизведанное и величественное, всегда навевало трепет, таинственное расположение духа, даже немножечко страх. Лежа вчетвером и глядя в черноту небесного экрана, до глубокой ночи сказывались загадочные истории, о всяких там потусторонних силах и инопланетянах. Лева всегда был изумительным рассказчиком, все младшие разинув рты и развесив уши с восхищением слушали. Мы пытались разгадывать созвездия, поглощая величественную и нежную романтику летней ночи всеми фибрами души. Благоухание фруктовых деревьев и сирени, едва слышное присутствие сверчка, и иногда негромкое собачье тявканье сквозь тревожный сон, увлекали в сладостное, сонное спокойствие моего детства. ТАМ я была безмятежно счастлива.
  А еще бывали загородные поездки всей семьей. Всего полчаса езды, и вы оказывались в прекрасной горной местности. Изумительное сочетание сочной зелени и горного ландшафта, захватывало дух. Ярко-голубое небо, и пьянящий своей чистой свежестью, воздух Варзобского ущелья, сводили с ума. Бурлящая горная речка, под названием Душанбинка, стекала с самых вершин гор, являясь заключением снежных шапок, так красиво подпирающих облака. Через каждые двести метров, непременно встречалась утопающая в зелени и гостеприимная, выложенная восточной мозаикой чайхана, где вам, во что бы то ни стало, подавали горячие лепешки, бараний шашлык и зеленый чай. Так же встречались и минеральные источники. Было одно место в горах, где посреди живописной чайханы стоял огромный, с человеческий рост чайник, из носика которого текла пузырясь сладкая, минеральная вода. Мы, выбираясь на целый день всей семьей, загорали и купались в ледяной речке, лазали по горам, собирая охапки "лисьих хвостов" и объедаясь вкуснейшим тутовником. От шелковицы - рот, зубы и ладошки долго оставались черными. Все сопровождалось громким шумом ниспадающего речного водопада, морозным дыханием воды, и ароматом полевых цветов в прогретом солнцем воздухе. Мама, как всегда готовила пахнущий дымом плов на костре, папа нарезал салат. Помню как сейчас, огроменные помидоры, под названием "бычье сердце". Они были розовато-фиолетового цвета, совсем без семечек, действительно имели форму сердца, и неповторимый сладкий вкус. Эти помидоры мы, дети, обожали лопать с лепешкой, и после ходили просто пьяными от такого лакомства. В водах студеной речки охлаждался арбуз или дыня, бутылки с минеральной водой "боржоми". У папы в багажнике старых Жигулей, всегда лежали надувные матрасы. Видавшие виды, переклеенные заплатками, все равно надувались. Мы с радостью плескались в запрудах ледяной речки.
  Еще, дома был древний проигрыватель, не имею понятия откуда он взялся. Он просто всегда был. Я обожала часами крутить пластинки, заезженные, старенькие. Возилась с иголками, бархоткой. Был такой маленький, черный диск с записью танго, "брызги шампанского". Нередко напялив сестрины туфли на каблуках, обвесив себя мамиными косынками и бусами, я устраивала концерты. Нинка ворчала, по-поводу стащенной помады морковного цвета, так вкусно пахнущей абрикосами. Песни Аиды Ведищевой знала наизусть. Появление в доме, не без помощи Левы, пластинки Льюиса Армстронга повергло меня в неизвестное чувство волнения и трепета. Это была совсем другая музыка, что-то возвышенное, гениальное. По множеству раз, слушая одну и ту же композицию, я поражалась сызнова, с каждой нотой внимая и находя что-то новое. Джаз - для меня был созвучен фантастике. Элла Фицджеральд, Эл Джерой, Билли Холидей. Музыка, так непредсказуемая и не имеющая границ.
  Самой любимой была пластинка Робертино Лоретти, с маленькой очерченной голубкой на наклейке. Его невероятный, почти что волшебный голос, словно окутывал цепью смятения. В свои тринадцать лет, мне было трудно понять, что же со мной происходит, хотелось петь так же как он, одновременно я была готова смеяться и плакать. Возвышенная магия Музыки.
  Позже появились пластинки Аллы Пугачевой, большой поклонницей которой была сестра Нина. Ее сильные песни, наполненные глубоким смыслом тоже находили отражение в моей душе. Единственное сожаление по этому поводу - что у меня не было возможности получить профессионального музыкального образования.
  Все эти сюжеты моего счастья, отрывки из детства, хранились во мне ярким, дорогим воспоминанием. И то же чувство счастья обволокло меня своим блаженством здесь, на Мертвом море. Смогу ли я снова отказаться от этого? Детство, с которым я была не в силах расстаться, так внезапно кончилось...
  
  После ужина в гостинице, гуляли до утра. Флюиды романтики витали в воздухе окутывая чарующей, томной негой всех отдыхающих. Нежные свидания на каждом шагу, кокетливый смех, танцующие пары. Хотелось улыбаться этой жизни, благодарить небо за столь изумительные минуты, ... я отложу этот прекрасный момент в память.
  Вдоль синих, разукрашенных пестрыми огнями набережных, было много музыки и веселья. С зеркальной морской глади, в которой отражались огромные с блюдце звезды и круглая луна, веяло горячим соленым дыханием. Те кто постарше из нашей группы, бдели ночи напролет за литрами пива с оливками, в каком-нибудь пабе на берегу моря, или же в лобби гостиницы. Но были еще и дискотеки, на которых я, вдруг почувствовав себя реальной семнадцатилетней девчонкой, не могла насладиться этой пестрой атмосферой! Этим воздухом праздника, свободы и радости! Я имела большой успех у ребят, на меня обращали внимание, делали комплименты, заигрывали. Я ощущала себя желанной, молодой и красивой. Я БЫЛА НАСТОЯЩИМ ЖИВЫМ ЧЕЛОВЕКОМ. Это было фантастическое ощущение, принадлежать самой себе, думать СВОИ мысли. Танцуя несколько часов напролет, я совершенно не чуя усталости, встречала рассвет в обществе многих отдыхающих. Было невероятным кощунством отбирать у меня по праву принадлежащую молодость. Я так не хотела возвращаться.
  Отпуск подходил к концу, и мне становилось хуже. Пропал аппетит и настроение. Соседка по-комнате, Эва, красивая девушка двадцати шести лет, знала подробности моих злоключений, и вскоре о моем положении говорила вся группа. Мы все здорово сдружились за время поездки, можно сказать, были одной большой семьей. Было счастьем, общаться с людьми обычными, без предрассудков, принимающими эту жизнь такой, какова она есть на самом деле. Каждый давал советы по мере своих взглядов. Клаудия, Эва и Герхард, оказались самыми активными сопереживающими. Мы были примерно одной возрастной группы, я самая младшая из всех, и держались постоянно вместе. Уже почти перед отъездом, я познакомилась с англичанкой, работающей официанткой в одном из пабов. Она находилась на Мертвом море вот уже четыре месяца. Имея проблемы с кожей, Луиз - так ее звали, устроилась работать по-черному до конца осени, за чаевые и небольшую комнатку. Это была идея, и большинство окружения одобрили ее. Другие говорили - да, отдыхающих много, работы хватит на всех, но сезон скоро кончиться и что потом? Луиз же, была готова разделить со мной комнату, владельцу было не важно, сколько персонала у него работает, чаевых хватало на всех. Организатор нашей группы и ответственный за всю поездку, сообщил, что это довольно распространенное явление, так как работа сезонная, хозяевам увеселительных мест выгодно держать туристов, без зарплат и обязательств.
  - Даже и не думай об этом! - сказал он нахмурившись, едва заметив искорки надежды в моих глазах, - ты возвращаешься со всеми. Я за тебя отвечаю! - он непринужденно закурил.
  - Приедешь сюда в другой раз, делай все что тебе заблагорассудиться, но я должен доставить тебя назад! Твой муж, а он тебя очень любит, чтоб ты не сомневалась, заплатил мне за это!..
  Огорошив меня этим известием, он как ни в чем не бывало, отправился пить пиво за барную стойку. Я же, вновь ощутила себя связанной по рукам и ногам, горький осадок, ком в горле. ...Марк знал, что я буду думать об этом. Он обо всем позаботился. Это означало, что я далеко не внушала ему доверия - я то надеялась, что смогла усыпить его бдительность...
  Зачем, для чего мне нужно было проходить сквозь все эти испытания?! Кто-то там, сверху, позволил мне на мгновение побыть счастливой, чтобы снова лишить меня этого волшебного чувства...
  
  *****
  Возвращаться было очень тяжело. Тем более притворяться счастливой и безмятежной. Вновь ощущать себя в густом, спертом воздухе ненависти было нестерпимо. Вернувшись отдохнувшей и загорелой, а самое главное здоровой, я конечно же получила "комплименты". Теперь, со слов родителей и Мориса, я была слишком худой и костлявой. Черной и чумазой, как грязная цыганка, "ну просто смотреть не на что". Родители не переставали возмущаться.
  Я, как-то полушутя, "раз уж я такое чудовище", заикнулась невзначай о разводе, на что Марк прореагировал просто ужасно. Если раньше, он избегал этого разговора, отшучивался, говорил о своих чувствах, то теперь - ударил меня по лицу ладонью. На следующий день, к удовольствию Мориса, на губах и щеке был кровоподтек. На что дядя проговорил на иврите, ехидно улыбнувшись, думая, что я не понимаю:
  - Ну, наконец-то! То что мы ее отослали, было правильным. Теперь, все становится на свои места.
  Я никогда не видела мужа таким. Он изменился. Стал грубым, злился на весь мир. Ему желалось быть хорошим сыном, и в то же время быть со мной, однако это было несовместимо. Теперь я истинно рисковала потерять тот кусочек свободы, который у меня был. За время моего отсутствия, его просто затравили родные, по-поводу меня. Испытывая противоречивые чувства ко мне и к родным, он лишь хотел, чтоб его оставили в покое.
  Мне всегда требовалось так много усилий, чтоб хоть как-нибудь привыкнуть к мужу, но после возвращения, я ощущала еще большее отчуждение. Я не могла его видеть. Эти жалкие люди, ненавидя, меня не отпускали. Как быть? Ответа не было. Но были любимые мысли:
  Ромка, Ромка, где же ты, что делаешь, как поживаешь? Хорошо, что я могу тебя думать. Думать, это все что у меня осталось. Это то что, принадлежит человеку по праву, то что нельзя отнять. Это мое. Как хорошо, что ты у меня есть.
  
  Марк по-прежнему брал меня с собой на работу. Я находилась в постоянном напряжении, опасаясь что-то не так сказать или сделать. А потом произошло кое-что еще. Я торопилась на трамвай после учебы. Не понимаю, не знаю, не помню, как это произошло, но меня сбила машина. Зимнее пальто несомненно смягчило удар. В эту секунду, практически не чувствуя боли, боясь наказания за опоздание на работу, я вскочила и вбежала в полупустой вагон. Лишь через некоторое время, ощутив подступающую боль, перед глазами пронеслись отрывки происшедшего - визг шин, испуганное лицо водителя, возглас прохожего. На углу улицы, у красной телефонной будки стоял Рома. Он был свидетелем случившегося и смотрел на меня тревогой и грустью, с сожалением покачивая головой. Уже находясь в вагоне, я глядела, как медленно удаляется от меня его силуэт. Глаза застилал туман. Боль становилась невыносимой, я едва сдерживала слезы, не могла двинуться с места. Теперь меня непременно накажут, проносилось в голове, я словно бредила. Трамвай, как назло ехал очень медленно, а боль, тупая и звенящая постепенно поглощала рассудок. Еле передвигая ушибленные ноги, я дошла до лавки, словно наблюдая за собой со стороны. Было настолько больно, что едва добравшись до стены магазина, я потеряла сознанье. К моему счастью, в это время в магазине находился Вольфганг и Захар, который зашел проведать, так как после моего приезда мы еще не виделись. Через некоторое время, придя в себя и увидев над собой склонившихся мужчин, я попыталась сквозь слезы рассказать о случившимся. Вольф, сразу же побежал звонить в больницу. Марк был очень напуган, Захар жутко зол.
  Он ругался, кричал на моего мужа, что это все черные проклятия Нели, которая как оказалось, каждый божий день желала мне смерти!
  - Если б я мог, да я бы всех вас под суд отдал! Зверье! Завтра вся округа узнает, я позабочусь, чтобы вас сожрали с потрохами!
  Не дожидаясь скорой, Захар, не переставая чертыхаться от злости, отвез меня в больницу. Марк остался в магазине, так как не мог закрыться в час пик. По-дороге, я узнала, что о моей попытке остаться на Мертвом море, стало известно. Ну да и Морис позаботился представить все в более черном свете. Захар действительно переживал за меня, а я рыдая просила помочь развестись. Но он возразил, сказав, что развода ты никогда не получишь, забудь, Марк без тебя не может жить...
  - Что мне делать, скажи, мне плохо, я не хочу такой жизни,- молила я.
  - Роди ему, может потом все заткнуться,- сказал он, резко нажимая на сигнал машины, что в Европе, в порядке вещей было не разрешено.
  - А если нет?- слезы текли... Рома сидел рядом и держал меня за руку.
  Но Захар ничего не ответил на мой вопрос. Он далеко не верил в то, что рождение ребенка что-нибудь изменит. Ах, если бы Марк смог плюнуть на все эти глупые предрассудки своих родителей, уйти от них и жить своей жизнью! Но он понимал, что этого никогда не случиться.
  К счастью, а может для кого-то и наоборот, я отделалась ушибами, хотя и сильными, и трещиной на щиколотке. Вся задняя часть ног от копчика и до пят, представляла собой сплошной черный синяк. Но я больше не хотела быть сильной. В больнице, во время проверок, рентгеновских снимков и перевязок, я вела себя отвратительно. Кричала, не давала к себе прикоснуться, практически не могла отличить боль физическую от душевной. Не знаю, можно ли было назвать это нервным срывом, если в таком состоянии я все время прибывала. Куда уж еще срываться! Проявляя слабость души, я хотела умереть, очень явно отдавая себе в этом отчет. А может я схожу с ума?..
  ...Прости меня синеглазый мальчишка, за эти мысли. Я больше не могу...
  
  *****
  Рита оставалась дома еще некоторое время. Сильные боли в ногах и спине не позволяли много двигаться. Накануне, не без помощи Захара, она выпросила у Марка побыть в "своей" квартире. Несколько дней она пролежала с температурой. Казалось в позвоночник воткнут раскаленный стержень, обдающий все спину и ноги огнем. На краю ложа неизменно сидел молодой паренек, нежно гладил мягкой ладонью по щеке.
  - Милая, я очень боюсь за тебя. Нужно пить воды, у тебя тут лекарства, - говорил Рома своим красивым, бархатным голосом. Он всегда делал одно и то же - протягивая ей руку, помогал встать с постели. Рядом с ним, Рита ощущала себя совсем легкой пушинкой. Они шли по зеленому полю. Синева неба, у горизонта сгущалась почти до черноты. Оглянувшись назад, Рита видела свое ложе - смятая, еще хранящая тепло, постель. Совершенно неожиданно зеленый луг обрывался. Следующий шаг приходился в черную пустоту. С ужасом испытывая стремительное падение в пропасть, она теряла его руку. Икала его в пустоте, зовя на помощь кричала изо всех сил, но не могла извлечь из себя ни звука. Голос поглощала ужасающая черная тишина. Пролетая стремительно сквозь множество препятствий, причиняющих ей нестерпимую боль, она окуналась в огненные волны. А потом чернота рассеивалась, и Рита видела себя вновь лежащей в постели. На краю ложа неизменно сидел Рома. Почувствовав его теплые губы на своем лбу, она открыла глаза. Над ней склонившись сидел Марк. Муж немного смягчился после происшествия на дороге, и звонил каждый час узнавая о самочувствии. Он приезжал всегда вечером, привозил фрукты или горячий обед. С аппетитом было плохо. После того, как Марк ее ударил, прошло уже больше недели. И за все это время, жена не произнесла ни слова. Он ужасно выглядел, здорово осунулся за эти дни. Бессонные ночи в переживаниях давали о себе знать. Сильно поругавшись с родителями и в особенности с дядей, супруг не мог найти себе места. Быть в такой ситуации оказалось катастрофой, как для него, так и для семейства. Он совершенно НЕ УМЕЛ жить самостоятельно. Мать осуществляла для него полное воплощение справедливости, любви и власти, и разочаровываясь в этом день ото дня, вдруг прозрев, Марк уловил всю бесчеловечность своего положения. Жена же, полностью отдалилась от него, а ему так хотелось приласкать ее, увидеть ее улыбающейся. Оставшись без внимания родных с одной стороны, а жены с другой, он чувствовал себя жалким и покинутым. Был в ужасном состоянии депрессии и душевного упадка. Данное положение дел воспринимал, как провинившееся чадо принимает наказание. Часто выступающие слезы на глазах, никак не вязались с черной шевелюрой с проседью, высоким ростом и широкими плечами. В сущности, он все еще был ребенком. Родители пребывали в полном недоумении.
  "Стирка грязного белья" в обществе достигла своего апогея. Захар, всегда осуждающий свою тетку, а в особенности не почитавший Мориса, сдержал свое обещание, рассказав все своему отцу, который был старшим Нелиным братом. Этого было достаточно, чтобы телефонные звонки разрывали родительский дом с утра до вечера. Пошла нескончаемая болтовня, кривотолки, перемывание костей. Люди говорили, а это было САМЫМ СТРАШНЫМ судом для родителей.
  Рита постепенно приходила в себя.
  Трехкомнатная квартира, так же как и родительская, была обставлена добротно, но совершенно безвкусно. Черная с зеркалами спальня, в гостиной - бордовый будуар в древнем стиле, обитый лиловым бархатом салон. Маленькая кухонька, изобилие ненужной посуды, газовая колонка. В эти дни у Риты было немного времени побыть с собой наедине, отдыхать от всей этой черной болтовни и людей. Очень редко бывая в "своей" квартире, и пытаясь найти ручку, чтобы написать письмо, Рита вдруг совершенно случайно обнаружила свой паспорт, в одном из шкафов. Это был, еще тот советский документ, красная корочка с золотыми буквами. Она глядела на него взволнованно несколько мгновений, боясь прикоснуться и спугнуть свое видение. Неужели?.. Обычно все документы, Марк держал в сейфе магазина, вместе с деньгами, а тут видимо еще не успел убрать... может, забыл?! Мозг лихорадочно работал. Это был шанс, один на миллион!!! Сбежать, конечно! Сердце бешено стучало, руки дрожали! Это был самый настоящий знак! Кто сказал, что события происходят просто так, не имея никакой связи друг с другом?! ОНА ДОЛЖНА БЫЛА попасть под машину, чтобы потом оказаться здесь! "Уеду отсюда", думала Рита, и глаза ее увлажнились, "я уеду на Мертвое море!" Сбежать назад туда, где она была так счастлива, казалось ей единственным решением. Как наивно!
  Зная, что муж будет проверять выходящие телефонные звонки, она все же решила сразу позвонить Клаудии на рабочий номер. Рита очень надеялась на немедленную помощь новых друзей.
  - Маргарита, как ты? Ты пропала на три недели, мы же договаривались быть на связи!- Клаудия действительно беспокоилась. Как и большинство австрийцев, девушка была добродушной, даже немного наивной.
  - Мы очень за тебя переживали,- продолжала она, - Герхард уже собирался звонить в полицию, хорошо что ты позвонила!
  Рита с облегчением вздохнула. Все что с ней происходило не было иллюзией. Она впервые чувствовала поддержку со стороны, пусть даже словесную. Вкратце поведала подруге об аварии, и найденном паспорте.
  - Маргарита, не суетись,- оживленно, и в то же врем уверенно, сказала ей девушка, - веди себя естественно. Нам нужно все спокойно решить и обдумать. Нужно дозвониться на Мертвое море, Луизе.
  - Я обязательно верну все деньги, я все заработаю и верну! - Рита почти кричала в трубку от ажитации, - но мне нельзя ждать долго, через пару дней придется возвращаться на работу, в конце концов он может спрятать мой паспорт, я боюсь упустить шанс!..
  Но организовать побег было не так просто. Денег не было. Билет в один конец стоил три тысячи шиллингов, в то время около трехсот долларов. По приезду в Тель-Авив, так же нужны средства чтобы добраться до мертвого моря, а это в нескольких часах езды от аэропорта. Рейс в Израиль на текущей неделе был почти забит. Оставалась надежда, на случайные оказии в аэропорту, или же ждать следующей недели. Но она не могла, не имела права ждать! Такого случая больше не будет!
  Ближе к вечеру, Клаудия сообщила, что Герхард может помочь с деньгами, вылет через день, билет будет ждать в аэропорту. Как выяснилось позже, деньги были собраны всеми участниками группы, но большую часть, пожертвовал Герхард, который, как оказалось, был к Рите неравнодушен. Итак, главное, чтобы за один день ничего не изменилось. "Неужели я наконец смогу это сделать?"... Рита была сильно взволнована. Все еще не веря, в то что она наконец это осуществит, очень возбужденная, она почти не чувствовала боли в ноге.
  К счастью, Марк вернувшись домой, был слишком озабочен своим положением, чтоб обратить внимание на ее чрезмерное волнение. Совершенно изможденный морально, молодой человек ощущал себя крайне растерянным. Жена выглядела уже намного лучше, щеки покрывал лихорадочный румянец. Она была с ним непредсказуемо приветлива, впервые после долгого времени улыбалась.
  - Ты знаешь, мне очень грустно без тебя на работе, - наконец проговорил он,- я бы хотел, чтоб ты завтра была со мной, тебе ведь лучше? Я говорил с мамой, с дядей Морисом. Они больше не будут лезть в нашу жизнь! Поверь, я говорю правду, они очень тебя любят, Рита!
  Последние слова он произнес почти с отчаяньем.
  - Я совсем запутался, замучился! Мне все надоело! - Марк тряхнул головой. - Всем что-то нужно от меня! - Он испустил глубокий вздох. - Молчи, пожалуйста, ни говори ни слова! - Марк протянул руку останавливая ее, едва она подняла на него глаза, - я знаю, ТЕБЕ ничего от меня не нужно, если б ты хоть немножечко любила меня...- Он снова беззвучно плакал.
  - Мне очень плохо, Рита. Не покидай, не оставляй меня. Не говори о разводе. Я не желаю бить тебя и обижать. Это все настолько глупо! Я так люблю тебя...- казалось что человек постарел, сгорбившись, под тяжестью своих мучений. - Каждое твое слово о разводе, как нож в сердце, мне больно слышать это. Давай съездим куда-нибудь, давай в Париж?.. - Сухие рыданья обрывали каждое, полушепотом сказанное слово. Мама против, но я ее больше не слушаю...
  В эту минуту, Рита чувствовала себя бессердечным чудовищем, настоящей преступницей по отношению к мужу. Ей было безумно жаль его. Но разве был какой-либо выход? Могли ли эти мучения когда-нибудь закончиться? Закрыть на все глаза, родить ему ребенка?.. Даже представит это, было невыносимым. Нет! Она никогда не сможет пойти на это, из жалости.
  - Все будет хорошо, - проговорила она тихо, испытывая угрызения совести. Ее мысли были уже там, в другой стране. Попыталась успокоить несчастного мужа, неуверенно погладив его по голове.
  - Пожалуйста, можно мне побыть дома еще пару дней, я все еще не совсем хорошо себя чувствую?..
  - Я люблю тебя,- ответил Марк.
  
  Следующий день казался Рите нескончаемым. Клаудия сообщила, что с билетом пока все в порядке, вроде есть одно место, но вряд ли кто-то сможет проводить в аэропорт. Собрав небольшую сумку с необходимыми вещами, не обращая внимания на боль в щиколотке, Рита решила написать сестре.
  
  Милая Нина!
  Когда ты получишь это письмо, известие о моем побеге наверняка уже дойдет до тебя. Пожалуйста, не пугайся, не верь всяким там сплетням. Объясни все нашим, я рано или поздно сделала бы это, просто больше не могу выдержать этого абсурда! Я очень боюсь, сестра. ОЧЕНЬ. Я не знаю, что со мной там будет, у меня нет ни гроша, только деньги до аэропорта. Нет связей, одна надежда. Я еду на мертвое море, может благодаря немецкому, смогу устроиться там на работу, там ведь очень много туристов говорящих по-немецки. Как только смогу, сразу свяжусь с тобой. Очень надеюсь, что Лева и Лора наконец приедут в Израиль. Если что-то сорвется, обратной дороги НЕТ. Я что-нибудь с собой сделаю. Вся моя жизнь - сплошная боль, я просто сама не могу поверить, насколько глупо и нереально все это выглядит. Ощущаю себя героиней какого-то банального, конъюнктурного индийского кино. Я не хочу так! Не хочу быть актрисой, и чтоб у меня был режиссер! Не хочу!!!
  Поверь, я не выживу здесь. Даже ради любви Марка. Он очень хороший, но я не могу. Я знаю, любая девчонка бы мечтала, чтоб ее так любили, но не так, не здесь. Помнишь Лену, ту что пыталась наложить на себя руки? Я очень хорошо ее понимаю. Меня в последнее время то же преследуют похожие мысли. Знаешь, у меня сейчас небольшая травма, щиколотка в гипсе, так ерунда. Сижу несколько дней дома. Так вот Захар, единственный из всего окружения, кто звонит справиться обо мне, принес мне мазь, чтоб проходили синяки. Он вообще, не такой как все. И пацаны его, кстати, тоже очень дружны. Марк поссорился с родителями, я опять как кость в горле. Эрик прислал мне букет цветов, ему как всегда, плевать на всех, а вообще он очень странный тип. Новые выпады свекрухи: теперь она считает, что у меня должен быть непременно сахарный диабет, так как мама наша страдает этим. Затаскала меня по врачам, хоть бы кто-нибудь подтвердил ей, что я на самом деле "больна", а то она уж так страдает! Не знает к чему бы еще придраться. Так же и с гинекологами. Все не может успокоиться, когда ей говорят, что с маткой у меня нет проблем. То есть - не забеременела сразу, значит не можешь иметь детей. Все так примитивно! А Морис, это вообще сущий дьявол, как Марк может не видеть его настоящего лица!
  Нина, я так больше не могу! Я хочу жить своей жизнью!!!
  Почему, ну скажи мне ПОЧЕМУ я не имею права СВОЮ СОБСТВЕННУЮ ЖИЗНЬ прожить так, как хочу? Ведь это так жестоко, так несправедливо!
  Я знаю, родители все опять не правильно поймут и истолкуют. Отец будет сокрушаться о моем неправильном воспитании. Нинка, мы ведь сами себя воспитывали, разве не так? Почему он так ко мне относиться?.. Мать точно будет страшно переживать, знаю, это меня сильно мучает! Миленький, ну объясни ей, как-нибудь, что по-другому нельзя, помоги мне в этом! Я и так не могу представить, что будет здесь, когда все, всё узнают!
  Знаешь, я видела Лорку во сне. Она была очень коротко подстрижена, сильно похудевшая. И стрижка такая странная, все торчит во все стороны. Вокруг люди, кричат что-то, машут руками. А она крепко прижимает меня к себе и смеется. Странно, правда? Надеюсь у них Левой все в порядке. Очень скучаю по вашим малышам. Ты знаешь, мне иногда страшно, недавно нашла свою тетрадку, где записывала свои сны. Так вот, почти все они сбылись!!
  Я очень люблю тебя. Знаю, что ты все поймешь. Пожелай мне удачи, завтра все решится. Это все. Пока
  Рита.
  
  Немного погодя она написала другое письмо:
  
  Прости если сможешь, но ЭТО не моя жизнь. Я ухожу. Я очень долго пыталась подстроиться, измениться, привыкнуть, но это насилие над собой. Я никогда не стану одной из вас. Никогда в жизни нас не оставят в покое. Спасибо тебе за любовь и доброту. Пожалуйста, не пытайся меня искать, я все равно не вернусь в твою семью. А ты вряд ли сможешь жить без них, эти жертвы неуместны. Еще раз, прости меня, ты не виноват ни в чем. Искренне желаю тебе удачи во всем.
  Прощай, Рита.
  
  *****
  Она была югославкой. Это можно было без труда определить, по-особому акценту - слишком мягкому произношению согласных. Да и род занятий, уборка - с коренными жителями страны не очень-то вязался. Мила, как и многие ее соотечественники была благодарна судьбе за эту, по определенным меркам, хорошую работу. Пусть не чистая, пусть тяжело, но все равно, такая служба, с горячим питанием и хорошими условиями, считалась находкой для иностранных рабочих, тем более в аэропорту было так много своих. В девяностых годах, в Австрии проживало около миллиона иностранцев, добрая половина которых не имела австрийского гражданства. Большинство черной работы в стране, приходилось на, как их тут называли "Ausländer", дословно "иноземцы". Одна из основных причин, по которой в стране были созданы благоприятные условия для притока Ausländer - нехватка рабочих рук в непопулярных видах деятельности. Рабочие на заводах, уборщики во всех общественных помещениях, государственных учреждениях, это были обычно выходцы из Турции, Сербии, Хорватии; разносчики газет на проезжей части города, уборка улиц - в основном арабы, индусы, даже итальянцы. Коренных австрийцев вряд ли можно было когда-либо встретить на службах подобного рода.
  Уборщица была высокого роста. Одетая в форменную одежду, бордовый с белой отделкой выглаженный халат, она выглядела очень шустрой и энергичной. Обесцвеченные пергидролем волосы, небрежно собранные в пучок, и синяки под глазами, придавали ей усталый вид, который ни как не вязался с ее бойкостью. В ее обязанности входили уборные первого терминала международного аэропорта Вены "Wien-Schwechat".
  Мила обратила на нее внимание с самого утра, начав свою смену. Странно, подумала она, так много народу всегда, все спешат, шумят, а эта девочка, совсем одна, грустная такая. За два часа ни разу не встала, ни какой реакции на окружающее...
  Мила уходила, делая свою работу возвращалась снова. Менялись люди, лица. Кто-то курил, кто-то пил кофе, ел или читал газету, а девушка сидела неподвижно, только иногда испускала глубокий вздох. Повязка на ноге...может она встать не может? Все это время сидит и глаза полны слез. Может наша? - думала Мила. Немного погодя женщина все же решилась подойти.
  - Что-то случилось, не потерялась ли? - спросила она на плохом немецком.
  Рита, не сообразив поначалу, что обращаются к ней, какое-то мгновение смотрела на работницу аэропорта молча.
  - Нет...- наконец ответила она тихо по-русски.
  - Югослáвенка? - обрадовалась женщина, присаживаясь рядом, - я то сразу поняла, что наша...
  Уборщица добродушно улыбнулась. На вид ей было около пятидесяти.
  Рита еле качнула головой, - нет.
  - Я говорю по-русски. Немного по-югославски тоже.
  - Ах, русская! - сказала Мила оживленно,- что же ты так печальна, почему совсем одна? Не обокрали часом?
  - Да нет,- ответила девушка,- просто я не смогла улететь сегодня. Не было места. А следующий вылет только через неделю. У меня всего четыре шиллинга, чтобы отправить письмо сестре. И все. Возвращаться мне некуда, а ждать неделю...
  Произнеся вслух эти слова, Рита едва узнала свой голос. Услышав себя со стороны, она казалось, лишь только в эту минуту, осознала всю серьезность проблемы. Целая неделя! Ее несомненно будут искать!!! ... Эрик! Он ведь работает здесь! А если он ее увидит?..
  - Я не знаю что мне делать...- глаза девушки наполнились слезами.
  Куда она могла спрятаться? На улице разразилась снежная буря. В зале аэропорта было очень душно.
  Уборщица, сидевшая до этого чуть наклонившись в сторону собеседницы, выпрямилась и изменилась в лице. Ей было жаль девушку, но чем она могла помочь? Югославка, как и многие иностранные работники, боялась лишних проблем.
  - Может в полицию...- неуверенно проговорила она, но тут же поняла неуместность сказанного. Причем тут стражи порядка?
  - Я может, подойду позже... если начальство увидит, что я сижу...- Мила, встала, засуетилась,
  - Я буду, буду! Уходя, она кивнула несколько раз.
  Большинство времени Рита проводила в женском туалете. Несколько раз выходила в зал, боясь глядеть по сторонам, прятала глаза. Это было ужасное ощущение загнанности. Чувствуя себя страшной преступницей, ей хотелось провалиться сквозь землю, стать невидимой, но нужно было что-то делать. Щеки пылали, в голове гудело, глаза опухли от слез и от переутомления. Она пыталась связаться с Клаудией, Герхардом, с кем-то из группы. Служащая информационного отдела натянуто улыбаясь, несколько раз давала ей позвонить в Вену. Но дозвониться удалось ближе к ночи. Клаудия была разочарована известием, обещала завтра вечером забрать Риту к себе, главное найти Герхарда, у него машина.
  А в это время, в центре города, в доме на Фризгассе, не умолкая трезвонил телефон. Марк в прострации бродил по дому, совершенно опустошенный и разбитый. Неля что-то там верещала, срываясь на крик, и покрывая виновницу всех бед нескончаемыми проклятиями. Остальные сидели ошеломленные, молчали. Захар и его родители, братья, и конечно Морис. Любимый дядя, с самого начала высказал мысль, обойти бордели. Жалкий мозг его среагировал правильно. На большее, он не был способен.
  Когда Марк вернулся вечером, и обнаружил записку, он долго не мог прийти в себя. Телефонная трубка была отложена в сторону - поэтому он весь день не мог дозвониться. Букет белых лилий, который он принес для Риты, все еще находились в его руках, когда он дрожащими руками набирал номер Захара. Разбив цветы о стену, едва сдерживая слезы обиды, он попытался известить полицию о случившемся. Но там, к его сообщению отнеслись слишком спокойно. Жена ушла от мужа, то ведь случается каждый день сплошь и рядом... Не хватало сил постичь узнанное. Не хотелось верить, не желалось жить...
  
  В подсобном помещении, куда ее привела Мила, было просторно, но тепло и чисто. Рулоны туалетной бумаги, пакеты, чистящие средства, щетки, швабры. Сложенные стопками и завернутые в полиэтиленовые пакеты одеяла для самолетов. Пахло цветочным освежителем. Тут же находились старые кресла и неисправные кофейные автоматы. Мила провела Риту в дальний угол, где лежали горы аккуратно сложенных халатов и запечатанных тряпок. Она держала на подносе кружку чая и маленькие пакетики с печеньем.
  - В двенадцать я ухожу. Ты не выходи без меня отсюда, ладно? Девочки в курсе, утром тебе кофе нальют. Если завтра не устроишься на ночлег, что-нибудь придумаем. Ты не бойся, тут тебя никто не найдет. Начальство раньше девяти не объявится, а я уже с семи здесь.
  Женщина вздохнула, с сожалением покачала головой.
  - На вот, перекуси малость.
  Она вышла, оставив Риту с подносом.
  Ее действительно разыскивали. В этот самый момент, совсем не далеко от нее, практически через стенку, Эрик в обществе Марка, как раз проверял компьютерные данные. Они с трудом походили на братьев, имея совершенно разную внешность. Эрик был полнее и ниже старшего брата, имея совершенно черные, гладкие волосы, когда седеющие пряди Марка были волнистыми.
  Жены, в списке улетевших, не было. Она находилась в Вене.
  - Я найму частного детектива, - холодно заверил Марк, сжимая руки в кулаки, - я должен ее найти!
  - Ну на хрена, пусть живет себе своей жизнью! - Эрик, в форменной одежде представителя компании, то и дело поглядывал на хорошенькие ножки, рядом стоящей стюардессы.
  - Ну найдешь, и что дальше? - он посмотрел на брата без одобрения, и в тоже время с тенью сострадания. - Что, будешь унижаться и просить ее вернуться? - в его голосе прозвучали нотки презрения. Марк не знал, что ответить. Что будет, если он ее действительно найдет? Как заставить ее полюбить? Он не мог разобраться в себе. С одной стороны Рита, так была ему нужна, внутри все сжималось и ныло нудной болью, при мысли о том что ее нет. С другой, Марк готов был убить ее за этот поступок. Он глубоко вздохнул.
  
  *****
  - Хочешь чаю?
  - Нет, - ответил Рома. Он сидел напротив, на полу, так же как и Рита обхватив коленки руками, и смотрел ей в глаза.
  - Что же ты наделала милая, что же ты наделала...- Рома качал своей копной светлых, с золотистым отливом волос.
  - Наверняка тебя уже разыскивают. Мама уже в курсе, она плачет, папа злится, ходит из угла в угол. Всю ночь никто не сомкнет глаз.
  Ее друг с сожалением смотрел на нее чуть склонив голову в бок.
  - А Марк...ты думаешь каково ему? Ты вообще можешь представить, что... там... сейчас происходит?
  - Что мне делать? - Прошептала Рита,- когда же это закончиться? Я постепенно схожу с ума.
  Теперь у меня мания преследования.
  - Все будет хорошо, - сказал Рома. - Я всегда буду с тобой...
  - Я знаю,- девушка сомкнула веки, ты не можешь просто так исчезнуть из моих мыслей, ты во мне...
  И это было именно так.
  Она шла по берегу моря. На ней было белое, просторное, почти невесомое платье. Длинные, черные волосы развевались. Купол неба синего бархата, вышитого бриллиантами звезд, обнимал землю своим таинственно-мягким объятьем. Море, беспокойно ворочаясь, рассказывало множество историй о любви. Эта прекрасная бездна - море, одетая в такой непредсказуемый туалет от Стихии, всегда была на вершине изысканности. Время от времени, волны с проседью, разбивали волшебное небо, умывая алмазы звезд. Пахучий, прохладный песок, обнимал ступню, приятно массируя. Прохлада, словно удар тока, тут же наполнила все существо и сознание. Чувствуя каждую песчинку, каждую ракушку под собой, она думала, сколько было проглочено следов этим песком, сколько романтики и тайн он схоронил, сколько влюбленных скрывал в себе. А сколько тел ласкал развратник ветер? И время, казалось, остановилось. Ночь, полнолуние. Теплый ветер, дующий с моря, мягкой шелковой рукою, ласкал волосы, лицо и тело. Морской воздух был так свеж и пахуч. Непонятный аромат его, проникал в каждую клеточку тела, будто бы если его пили... она ощущала, как мягкие, нежные лапы зефира, распутывают узлы измученных нервов. Это необъятное прикосновение, успокаивающее и ароматное, было очень приятно. Вода была теплой. Тающая пена нежила колени, мягко пощипывая кожу, и Рита трогала серебристое отражение луны, в каждой капельке морской стихии.
  Он стоял вдалеке и махал ей рукой... или это был не он? Золотистые волосы коротко острижены, и чудились темней. Он выглядел немного выше. Но еще мгновение, и образ его растаял в воздухе. Она попыталась бежать, но волны казалось, решили затянуть ее в глубину. От резкого сопротивления ноги охватила боль. Его нигде не было. Вокруг было очень тихо. Внезапно, все звуки растворились в шепоте волн, и только ветер, донес едва различимые слова, эхом сливающиеся с морским прибоем:
  - Я найду тебя, обязательно найду...
  Но настораживал резкий переход приятного, бархатного оттенка голоса, в резкий угрожающий выкрик. Сначала это послышалось как надежда - ...я найду тебя..., а оказалось настоящей угрозой...
  Рита вздрогнув проснулась. Щиколотка ныла. Было четыре часа утра. Какая-то девушка в форме уборщицы, совершенно не обращая на нее внимания, вывозила что-то на маленькой тележке. От света флоресентных ламп слезились глаза. Болезненно осознание того, что все происшедшее накануне, было реальностью, пришло не сразу.
  Герхард приехал около восьми вечера, и тотчас нашел ее. Запомнившаяся ему яркой и особенной, теперь Рита поразила его своей разбитостью. Осунувшееся лицо, синяки под глазами, но самое ужасное - это взгляд, взгляд затравленного зверя, скрывающий в себе столько боли и отчаянья.
  
  
  *****
  Лишь в машине Герхарда я почувствовала себя в безопасности. В глубине души мне было понятно, что это слишком, я выглядела глупо и жалко. Но ничего не могла с собой поделать, мои ненавистные родственнички везде мне мерещились. Я просто теряла рассудок. Мой спутник говорил что-то не умолкая, пытался развеселить. Я же вела себя действительно по-дурацки, отрешенно уставившись в окно. А ведь эти совершенно чужие мне люди, делали сейчас для меня больше, чем самые близкие и родные.
  - Извини, - сказала я почти перебив его, - я наверное выгляжу совсем бессовестной, прости... я действительно не в себе. Спасибо тебе огромное, за помощь, за билет. Никто, никогда, не делал для меня нечего подобного...
  Я неожиданно, для себя самой расплакалась. Никогда не могла подумать, что окажусь в такой ситуации. Он молчал. Потом закурил сигарету.
  - Знаешь, Эва сегодня несколько раз получала телефонные звонки, от твоего мужа.
  Я вся напряглась. Герхард продолжал:
  - Он думает, что ты у нее, так как вы жили в одной комнате в гостинице. Если он узнал ее номер телефона, вполне вероятно, что он будет обзванивать всех членов группы.
  Повисла пауза. На улице шел снег. У Герхарда была спортивная машина, ярко-красного цвета. Морозный свежий дух, разрывая тепло в салоне автомобиля, вторгался в щель окна, куда курил молодой человек. Большие, пушистые хлопья облепляли лобовое стекло. Был слышен их шелест и шуршащий шум работающих дворников. Герхард включил радио.
  - Эй не грусти!- Он звонко засмеялся.- Тут в газете объявление, миллион баксов за жену, сейчас все мужики своих баб с радостью побегут менять! Шутка! Ну улыбнись уже!
  Я улыбалась. Как хорошо, что у меня есть друзья.
  Не смотря на снег, в центре города было много гуляющих. На обочинах дорог, немало женщин в шикарных шубах, под огромными яркими зонтами, выжидали очередных клиентов. Многочисленные рестораны, пабы и кафе, были наполнены вечерними посетителями. Весь город сиял и переливался пестрыми новогодними огнями. Шикарно оформленные витрины магазинов блистали яркой рождественской мишурой. Вена дышала праздником, так хотелось жить в нем!
  Герхард привез меня в какой-то паб, на центральной площади. Всюду стояли будки с горячим, пахнущим корицей и яблоками глинтвейном. В огромных жарких чанах, дымилась вареная кукуруза, толпилось много народу.
  В пабе за столиком сидели несколько людей из нашей группы, там же были Эва и Клаудия, которые тут же утащили меня в уборную. Клаудия, решив привести меня в порядок, принялась пудрить синяки и расчесывать. Эва, возбужденно рассказывала о телефонных звонках, шутила. Мне было весело, я в первый раз в жизни находилась в месте такого рода. Потом, был просмотр фотографий с поездки. Кто пил пиво, кто кофе. Там, я первый раз за все свое прибывание в Вене, попробовала традиционный кофе по-венски - Еinspänner, невероятно ароматный, двойной эспрессо с взбитыми сливками. Кофе выпивался не размешивая, а после, сливки следовало посыпать сахарной пудрой и съесть ложечкой - на самом деле очень вкусно и оригинально. Нежный сливочный вкус, в сочетании с благородной кофейной горьковатостью, создавали неповторимую вкусовую гамму. За соседним столиком Ромка тоже пил этот прекрасный напиток. Он был одет очень элегантно, в черное, волосы модно подстрижены и уложены гелем. Настоящий сердцеед, он выглядел точь в точь, как на рекламных щитах, которые в большом количестве мелькали в городе. На носу его оставались остатки сливок, так смешно! Мы улыбались друг другу. Ему было так же хорошо, как и мне. Невероятным казалось, что где-то есть другая жизнь...
  Клаудия жила на съемной квартире вместе со своим другом. Переехав сосем недавно, она не совсем успела обжиться, и три комнаты практически пустовали. Телевизор, стол, да множество коробок с вещами - вот пожалуй и все. Покрытые ковролином полы хорошо сохраняли тепло. Спать приходилось прям на ковровом покрытии, за исключением небольшого пледа, который подруга могла мне предложить.
  Но неудобства не имели для меня никакого значения - я ждала с нетерпением своего отбытия.
  Герхард заходил ежедневно, всегда приносил с собой шоколад или цветы. Он с очень серьезным видом предлагал переехать к нему, достаточно смутив меня. Позже Клаудия рассказала мне его идею:
  - Он очень хочет, чтоб ты осталась. У него. - Она сделала многозначительную паузу, глаза ее улыбались.
  - По-моему он втюрился, только и делает, что болтает о тебе. Вот, просил уговорить тебя, не ехать. - Клаудия стояла перед зеркалом, и накладывая крем, делала массаж лица.
  - Он на самом деле очень хороший, он тебя в обиду никогда не даст! Знаешь, больше всего, у него именно твоих фоток с поездки!
  Я молчала. От этой мысли мне стало не по себе.
  - А ведь все намного проще, Маргарита! Измени Марку с Герхардом, и он даст тебе развод, и не надо никуда бежать! Подумай, а?.. Ну представь, что тебя ТАМ может ожидать? Совершенно чужая страна, ты без денег, без друзей, не знаешь законов! Тебе не страшно?..
  Мне было ужасно страшно. Но жить с еще одним нелюбимым человеком, даже если это абсолютно разные семьи и люди - я не была способна. Мне было намного легче сбежать туда, не зная куда, чем пойти на такой шаг. Я отрицательно качала головой.
  Звонила Эва несколько раз. Она была не довольна постоянно беспокоившим ее Марком. Эва была уже не рада, что ввязалась в эту историю. Я боялась, что в конце концов, ей это надоест и она сможет все рассказать. Мне была ужасно неловка вся эта ситуация. Неприятно знать о том, что я причиняю столько беспокойства, людям вызвавшимся оказать мне помощь. Я была бесконечно благодарна, за заботу и внимание, но не могла найти себе покоя, постоянно думая о своем поступке и родных. Я очень рассчитывала, что Нина получит письмо, как можно раньше. Звонить от Клаудии за границу, мне было крайне неудобно, она и так делала для меня очень много. В душе, наивно отгоняя от себя плохие мысли, я не переставала надеяться, что дома все в порядке. Я просто защищалась от проблем, наивно закрывая глаза...
  В тот долгожданный четверг и Клаудия и Герхард отпросились с работы на пару часов, чтоб проводить меня в аэропорт. Я была хорошо настроена, ожидая, что скоро все наконец-то закончиться. С самого утра стояла ясная погода, и небо просто сияло голубизной. Мы ехали весело болтая, слушали музыку. Уже совсем близко к месту нашего назначения, совершенно неожиданно, буквально в одно мгновение, небо затянула черная туча. Стало невероятно темно, сильные порывы ветра просто качали быстро идущий по трассе автомобиль. Хлынул крупный град со снегом, все в машине смолкли, а у меня почему-то вдруг, резко испортилось настроение. Реальное, дурное предчувствие. Герхард, будто читая мои мысли сказал:
  - Не обращай внимания. Все будет хорошо. - Он улыбнулся, и в то же время испустил глубокий вздох. Ему не хотелось, чтоб я уезжала.
  И через несколько мгновений, внезапно начавшаяся непогода, прекратилась так же, как и началась. Туча осталась позади, а небо снова было ярко-голубым.
  - Ну, я же тебе говорил! Нужно думать только о хорошем! - теперь мои друзья смеялись.
  Но...чем скорее мы приближались к аэропорту, тем беспокойней я себя ощущала и тяжелей становилось на душе. Как оказалось не напрасно...
  Едва преступив порог международного венского аэропорта, я потеряла дар речи. Лица моих спутников вытянулись в недоуменной гримасе удивления и разочарования. Как только я вошла, то сразу же оказалась в объятиях...Лоры... Лора? Как такое может быть?! Откуда?! Неясное, необъяснимое чувство déjà vu, словно подобный момент уже было когда-то пережит мною. Она была очень коротко подстрижена, сильно похудевшая. И стрижка такая странная, все торчит во все стороны. Вокруг люди, кричат что-то, машут руками. А она крепко прижимает меня к себе и смеется. Смеется и плачет, целует и шепчет сквозь слезы:
  - Ритка, милая, что же ты наделала, ты даже представить не можешь, что нам пережить пришлось, что же ты натворила, девочка моя, что же ты наделала ...
  Я была настолько потрясена, так шокирована, что если бы Лора меня не держала, я бы несомненно обрушилась на пол. Совершенно не ощущая рук и ног, я просто онемела. Это кошмар, страшный сон, это все неправда, нет, нет, нет!!!... Я беззвучно рыдала, осознав, что все сорвалось. Им удалось меня вычислить. Вокруг толпилась вся родственность, злые нервные лица, жесты, галдеж, вопли. Морис, просто ликовал моему падению. Папа тоже был тут, и кричал что-то резко жестикулируя. А Лора, держала меня, крепко прижимая к себе, всем своим существом пытаясь защитить от этой своры.
  Это был жуткий скандал, ужас! Мне хотелось умереть в этот момент, я видела себя страшной преступницей на линче. Но, все еще было впереди.
  Мы ехали назад, несколько машин в одном направлении. Лорка рассказала, как в день моего исчезновения все узнали о случившемся. Мать попала в больницу, у Левы сердечный приступ, отнялась рука, поэтому он не приехал, и я конечно чаяла себя виноватой во всем. Отец, сидевший на переднем сидении в той же машине, возмущался без конца:
  - Зачем ты это сделала?! Ты что убила в животе ребенка? Почему не рожаешь? Ты бы на мать свою посмотрела! Настоящая старуха, вот что ты с ней сделала! Лева, Нина, до сих пор в себя прийти не могут! Я, уважаемый человек, учитель, ты обо мне подумала?! ЧТО СКАЖУТ ЛЮДИ?! Я виноват в том, что так неправильно тебя воспитал! Надо было тебя в ежовых рукавицах держать, слишком много я тебе позволял!!! Неблагодарная! Народу жрать нечего, эта ненормальная перестройка всех доконала, лекарств нет, денег нет, кругом воровство, насилие! А ты, вместо того, чтоб радоваться этому богатству, всем еще и жизнь портишь?! Знаешь сколько я сейчас потратил, чтоб приехать? Мы бы могли месяц на это жить! Эгоистка! ЧТО СКАЖУТ ЛЮДИ?!
  И так далее. Я была виновата во всем. Зачем мне вообще было дозволено появиться на этот чокнутый свет?! Отец, не видевший меня более года, даже не поздоровался со мной при встрече! При такой ужасной встрече... Что случилось, неужели ему совершенно плевать на меня? Я не хотела верить, что мнение людей, это все, что есть у него в жизни! Страсть к тому, чтоб знать, что знают о тебе. И все же, я не умела не любить его. Его опасение, что он неудачник, что он не оставит после себя никакого следа, поглощало его разум. Он был озабочен тем, что говорят и думают о нем другие, а не то, что он думает о себе сам. Мне было жаль, что вся та репутация, коей так дорожил этот "столь уважаемый" человек, была разрушена моим отчаянным поступком. Хорошо, что Лора в этот момент находилась рядом, и теперь приняла на себя полную защиту в мою сторону. Она всегда за меня заступалась, неизменно была против папиной диктатуры.
  - Не бойся, ничего не бойся,- шептала она мне по дороге, - не вини себя, отец рассчитывал, что сможет за твой счет перебраться в Австрию. Он не хочет жить в Израиле, а мы все там будем скоро. Я обязательно тебя отсюда вырву. Я поговорю с папой, он должен понять. ...Бедняжка, как ты могла жить среди всего этого зверья...
  Ведший машину Захар лишь сказал:
  - Я сильно в тебе разочарован. Как ты могла? - в его голосе звучала обида. - Никогда я еще не видел, чтобы муж так любил жену, Марк не заслуживает такого отношения, а ты... Ты потеряла во мне друга, так и знай.
  
  Трудно описать словами, что последовало по возвращению. Дома, рассевшись за большим столом, вся родственность в купе с моим отцом и Морисом, принялись судить и поливать грязью. Меня посадили во главе стола - теперь в открытую показывая все мое ничтожество, выказывая неприязнь и ненависть. Марк выглядел ужасно злым, и сквозь общие возгласы, каждую минуту от него неслось:
  - Все ясно, продалась за три метра х..я!
  Папа только злился и даже не пробовал защитить меня. Ему была важна своя репутация. Мое возвращение в семью, было в его понимании, недопустимым событием, этим я все портила, я была не нужна. Он пытался общими доводами спасти ситуацию, спихнуть меня помирив нас. Он не хотел ПОНИМАТЬ моей проблемы. Лора полностью была на моей стороне, затыкая довольно резкими словечками, на лево и направо орущие рты. Но ее восклицания, были погребены в общем хаосе бесконечных проклятий и унижений:
  - Я знала, я всегда знала, что эта проститутка, что-нибудь такое выкинет! - Неля почти что визжала, получив наконец возможность оттянутся, публично высказываясь. Пропускала через каждое слово, матерные выражения.
  - Грязнуля, лгунья, больная, недоразвитая!
  - Перебила мне всю утварь!
  - Она посуду даже мыть не умеет!
  - Она не родит ему никогда!
  - А я бы содержал ее в дешевой каморке, и ходил бы навещать шлюшку пару раз в недельку... - это были уже слова Мориса.
  Я была совершенно обессилена, уничтожена. Такая лютая, обнажающая маску ненависть, изобличала в этих людях истинных уродов, искажая лица. Злая энергия, исходившая от этих жестикулирующих образов, сжигала меня своей отрицательностью. В спертой, напряженной атмосфере, тяжело было дышать. Казалось, что потолок медленно опускается вниз, сжимая воздух донельзя, еще больше концентрируя ядовитые испарения. Мне хотелось упасть замертво, остановить сердцебиение, пусть все горит синим пламенем! Мозг кричал: ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!!! Перед глазами все плыло, разжиревшие, противные лица расползались в безобразные личины ненависти. Но забвения не приходило. И Ромы, моего Ромы тоже нигде не было. И правильно. Я не хотела, чтобы он был свидетелем такой грязной разборки. Милый друг, как же ты мне нужен, где ты сейчас, что с тобой?..
  Самое ужасное, что со всеми моими приключениями я потеряла его адрес. Хотя... он наверное давно выбросил меня из головы, вряд ли я решилась бы еще написать ему, это было бы глупо. Уж слишком порочной и непредсказуемой оказалась моя любовь. Неправильной. А разве может любовь быть предсказуемой? И кто-нибудь знает, как это, жить правильно? Я здесь, сейчас, и случается со мной все то, чего я так стремилась избежать... Судьба иной раз тасует колоду карт закрытыми глазами, не в нашу пользу.
  Увижу ль я когда-нибудь тебя снова?
  
  
  *****
  Она находилась в каком-то белом пространстве. Было достаточно прохладно и пахло снегом. Свежий, пронзительно чистый воздух заполнял легкие, пьяня с каждым вздохом все больше и больше. Молочный, густой туман окутывал со всех сторон. Невозможность видеть свои конечности придавала ощущение невесомости. Все тело, словно растворялось в лилейной густоте, руки можно было увидеть лишь поднеся их совсем близко к лицу. Рите казалось, что она плывет. Через несколько мгновений холод стал намного осязаемее. Она попыталась осторожно сделать несколько шагов вперед, но тут же ощутила смятение. Было совершенно невозможным определить куда идти: двигаясь в какую-либо сторону, она все же оставалась на месте. Белизна густела, становилось очень холодно. Рита продолжала ступать наугад, вытянув руки перед собой, широко раскрыв глаза. Вокруг была безнадежная пустота.
  Боже, ну почему ничего не видно?..
  Не успела она подумать об этом, как тут же мгла начала таять и сквозь ее белизну проступили смутные очертания гор и синие пятна неба. Она остановилась в изумлении. Молочная густота рассеиваясь, клубами стелилась по земле и у Риты перехватило дыхание, едва она приметила резкую черту обрыва у себя под ногами. Между тем яркие, сочные краски проступали сквозь рваные клочья тумана, все больше обнажая гудящую глубину пропасти, наполняя пространство живописной изысканностью природы. Ярко-голубые небеса оглушали своим хрустальным звоном. Лиловые шапки заснеженных горных вершин, преломляя солнечные лучи, метали огненные стрелы отблесков. Изумрудно-зеленые склоны гор охваченные нежной кисеей из брызг водопадов, сливались с расплывчатыми радужными тонами. От этой грандиозности захватывало дух и Рита, вдруг ощутила себя столь маленькой, настоящей пушинкой, искоркой во вселенной. Солнце на такой высоте, нежно ласкало теплыми проблесками, лицо и руки.
  - Боже, как красиво...- прошептала девушка, купаясь в солнечных лучах.
  - Да не за что! - эхом прозвучало в ответ. Рита вздрогнув от неожиданности, чуть не сорвалась в пропасть. Она сделала шаг назад. Рядом, на большом белом камне сидел старец, облаченный в пастушьи одежды. Сощурив глаза и глядя куда-то вдаль, он курил трубку, испуская большие клубы дыма, сливающегося с длинной бородой и остатками белого тумана, который разбиваясь на облака, плыл по небу.
  - А ты, могла бы сорваться в пропасть, если бы не вспомнила обо мне в последний момент...
  Рита с изумлением глядела на пастуха. Клубы молочной мглы все еще охватывали спину и седую голову странного человека, загорелые руки и лицо, темным пятном проступали сквозь всю эту белизну.
  - Кто вы?- спросила она, робея пред своими догадками.
  - Ну! - Усмехнулся старец, - если ты со мной на "вы", то вряд ли я смогу тебе хоть что-либо объяснить... обращайся ко мне как принято!
  - Это... ты?.. - прошептала Рита изумленно, не смея произнести его имя вслух.
  Старец, с видом человека привыкшего к удивлению окружающих, покачивал головой, усмехаясь в усы, весь окутанный дымом. Пушистые облачка, отрываясь от его трубки неслись вверх. Сквозь белое марево за его спиной, постепенно обозначился девичий силуэт. Рита растерянно глядела на новое видение.
  - О, Боже...
  - Да знаю, знаю я.
  Это была Алена. Облаченная в воздушные одежды, под которыми угадывалось обнаженное тело, она словно таяла в полупрозрачной дымке.
  - Алена?
  - Не утруждай себя. Она все равно тебя не слышит. Она уже моя. Она сама так захотела. Совсем скоро, эта девушка сама шагнет в пропасть. Это ее решение. - Пастух задумчиво глядел вдаль.
  - Все дело в том, что решаете ВЫ. А я, всего лишь подкидываю моменты. Решать за вас я не имею права.
  Сине небо то и дело озарялось радужными отблесками горных вершин.
  - Почему ты не дал мне уйти? - спросила Рита тихо.
  Старик молчал, покуривая свою трубку, глядя куда-то вдаль. Рита глянула в пропасть. Далеко-далеко внизу, на раскинувшейся бескрайней долине, паслось множество овец. Со столь огромной высоты, животные казались совсем крохотными. Сливающееся с горизонтом безграничное стадо, напоминало кипящее молоко.
  - На самом деле, я вам не хозяин. - Медленно и устало проговорил наконец незнакомец. - Я всего лишь даю вам возможность понять эту жизнь. - Он выпустил очередное облачко. - Ты не могла уйти, это было бы не правильно. Тебе еще рано срываться вниз.
  - Не правильно? - теплый ветер развевал ее волосы. - А разве правильно заставлять меня жить не моей жизнью?
  - Вы сами себе хозяева. Ты можешь лепить из своей жизни все, что ты сама захочешь. Но ты должна сначала ПОНЯТЬ ее. Жизнь, нужно научиться понимать, чтобы обстоятельства, подкинутые мной, были правильно тобою расшифрованы. Пока, ты еще совсем не можешь распознать заданные моменты, может быть в следующей жизни. А потом...
  - А как же Алена?
  - Она давно все поняла. Там внизу, ее уже ждут. Для нее наступит другая жизнь, в ином обличии. В ЭТОМ обороте бытия, она практически исчерпала свою миссию.
  - А как же все другое, невинные дети...
  - Запомни, - перебил ее пастух,- НИКОГДА, НИЧЕГО, НЕ ПРОИСХОДИТ ПРОСТО ТАК. НА ЛЮБОЕ ДЕЯНИЕ ИЛИ ЭПИЗОД, ИМЕЮТСЯ СВОИ ПРИЧИНЫ И ОБЪЯСНЕНИЯ. Каждый человеческий вздох, маета - это все плата за грехи. Вы расплачиваетесь из поколения в поколение за ошибки дедов и прадедов, это бесконечно и с вашими детьми. Нужно уловить ПРАВИЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ. Проходит время и каждый сам находит для себя ту верную жизнь, коя для него идеальна. Иногда, на это уходит НЕСКОЛЬКО жизней.
  Старец глубоко вздохнул.
  - Я устал. Очень устал. Погляди, как вас много... - он кивнул в сторону копошащихся овец, - что я могу сделать? Я все пытаюсь и пытаюсь вас направить, даю вам моменты, а вы их не умеете верно использовать. Люди никак не научаться жить. А потом спрашивают: "за что господи?"... а ведь все так несложно! Жизнь СЛИШКОМ ПРОСТА, чтобы ее понять. Проста до невозможности! Но вам, свойственно страдать, вы все так стремитесь к небесам!.. А между тем, только лишь небесам и известно, как там на небесах...
  
  *****
  Я лежала в соседней комнате на кровати, рядом сидела Лора и Марк. Был слышен их разговор. Они мило беседовали, словно ничего и не произошло, Лорка даже шутила. Потом заметив, что я не сплю, Марк с обиженным видом встал и вышел из комнаты.
  Как выяснилось позже - я действительно свалилась в беспамятстве со стула, тем самым разрядив обстановку. Почти сразу пришла в себя, но потерю сознания даже не поняла. Лора отвела меня в соседнюю комнату, открыла окна и никому не давала туда войти, даже папе, который до последнего момента, считал что обморок - моя очередная уловка. Я впрямь была в тот момент вне реальности, тут же уснула. Последняя неделя проведенная в чрезмерных переживаниях, бессонных ночах и отсутствии аппетита, давали о себе знать. Я была очень ослаблена. Недавняя физическая травма, так же причиняла боль и неудобства.
  Поорав вдоволь, народ накрыл столы, все в той же комнате где меня "судили", и сейчас, им поедалось и пилось, будто на старом добром празднике, как ни в чем не бывало. Каждый, излив свою долю желчи, казался теперь удовлетворенным. Я слышала папин голос, Нелин смех. Ее брат, отец Захара, как всегда бренчал на уде.
  - Ну как ты? Я так за тебя испугалась! - Лора гладила меня по плечу, качая головой,- Блин, этот козел, тебя на самом деле любит! - жена брата глубоко вздохнула. - Представляешь, - сказала она после небольшой паузы, - просил, чтоб я тебя уговорила остаться. Немыслимо! Ну будь мужиком, отпусти! Нет, говорит, люблю, ну прям как в "кине"! - она любила шутить неправильным произношением слов - в "кине", в "пальте" и т.д., всегда специально делая ударение на них. Когда Лора улыбалась, на ее щеках появлялись ямочки.
  - Я ни хрена не понимаю! - восклицала она. - Они с дерьмом сожрать готовы, и в то же время не хотят тебя отпускать! - Лора грызла ногти, и задумчиво смотрела в окно. - Бесчеловечность, как бы страшно это не звучало, является характерной чертой человека, - проговорила она тихо, словно цитируя кого-то. Большие снежные хлопья за окном, беззвучно сливались с белым воздухом.
  - Ритка, тебе памятник поставить надо, я бы дня не продержалась в этом болоте, уф!
  
  Нет, это не может быть правдой, мне просто хотелось кричать от отчаяния! Неужели все вернется?! Эта мысль вызывала почти ожог, настолько она была невыносимой.
  - Лорочка, что же мне делать? - я села на кровати, перед глазами все плыло. - Ты ведь слышала все, что было сказано в мой адрес, я не хочу так. Я клянусь, что-нибудь с собой сделаю...
  - Да ты и так... солнце мое, - кожа да кости, на тебе лица нет! Когда ты ела в последний раз? - Лора качала головой. - Как же тебя вытащить отсюда?.. Пахан ничего и слышать не хочет! Тут просто дурдом! Они в курсе, что ты с собой что-то выкинуть собралась, я б на твоем месте наверное давно уже... Теперь тебя ни на секунду одну не оставят. Я еще два дня здесь, я все время буду с папой говорить о разводе. Потом, он останется еще на неделю, постарайся поговорить с ним, черт, ну что же делать?..- она испустила глубокий вздох. - Хорошо, что Лева не приехал, он бы не выдержал всего этого маразма... Они все, тоже будут звонить, говорить с папой о тебе. - Лора снова глубоко вздохнула.
  - Слушай, этот Морис... блин, держись от него подальше! Приколись, его интересует, люблю ли я смотреть порнофильмы, все ли я испробовала...Он же самый настоящий дебил, больной на голову извращенец! Видит меня первый раз в жизни и так себя ведет! И что за гадюшник...
  Из соседней комнаты доносился гул голосов, звон посуды. Из кухни - запах жареного мяса.
  Лора легла рядом, и пытаясь развеять меня, стала рассказывать о детях. О будущем переезде в Израиль, совсем скоро, через пару месяцев. Потом вдруг вошел папа :
  - Марк сказал, что ты просила у него прощения и целовала ему руки! Это правда? Хотя... тебе все равно теперь никто и никогда не поверит. Неля тебя уже простила, ради сыновней любви. Ты только подумай КАК он ради тебя унижается! После того, как ты всех нас опозорила, ты должна радоваться, что тебя приняли назад!!! - он говорил это, тоном читающего приказ.
  ...приняли назад... Я не могла выдержать этого! В ответ были лишь слезы и мольбы, дать мне уйти. Отец даже не слушал. Я по-прежнему была виновницей всех бед. Какая жестокость...
  
  Лора улетела с тяжелой душой, через пару дней. Через неделю - бросивший меня отец. До самого отъезда ничего не желавший слышать, буквально затыкал глаза и уши, пихая меня в пропасть. Я снова была в полной безвыходности. Как же тяжела должна быть жизнь человека, толкающего свое родное чадо на столькие страдания. Он был уверен, что я в будущем скажу ему спасибо. В голове звучала фраза: никогда ничего не происходит просто так. На любое действие или происшествие имеются свои причины... ...Бесчеловечность... характерная черта человека...
  
  Шли дни. Теперь мне было совершенно плевать на все, что творилось вокруг. Для чего притворяться покорной и счастливой, если нет никакого выхода? Я совсем не принимала участия ни в каких посиделках, не носилась с посудой, не старалась быть примерной. Не скрывала своей неприязни ко всему окружению. Кроме супруга, я была не нужна никому, а муж был не нужен мне. Я полностью его игнорировала, а он... Он оказался невероятно терпелив.
  Марк ни на секунду не оставлял меня одну, даже в уборную я должна была ходить в его сопровождении.
  Я по-прежнему работала с ним в магазине, это единственное, что доставляло мне радость. На все его попытки говорить, я отвечала одной единственно просьбой о разводе. Он проявлял невиданную до сих пор непреклонность, тем шокируя родителей, которые вели себя теперь невероятно тихо и сдержанно, не зная чем все закончится. Марк же, был одержим своей идеей привязать меня к себе. Это была, наверное, настоящая любовь, хотя и напоминающая чистый эгоизм.
  Водил меня к каким-то специалистам, психологам, семейным консультантам, потратив немалую сумму денег. Почти каждый вечер был проведен за ужином в ресторане, дарились изысканные подарки. Он пытался быть очень романтичным и великодушным, часто проводя беседы с Вольфгангом, ведь тот жил совершенно в другом мире человеческих отношений. Вольф придерживался тех взглядов, каковые венское общество не воспринимало ни в кои-то веки. Это отношения, построенные на взаимном уважении, где мужчина и женщина, находились на одной черте, ни в коей мере не допускали обоюдных унижений или обид. Даже был поход к некой ворожее - марокканке, гадающей на кофе и картах. Жгучая брюнетка с подведенными сурьмой глазами, жгла свечи, курила ароматные, пахнущие вишней сигары. Красивые карты таро разложенные ровным веером говорили о совместном счастье и будущих детях. Гадалка дала какую-то заговоренную воду, пить нам обоим, уверяя, что мы созданы друг для друга. Но все эти попытки проходили мимо, даже не затронув моего сознания. Странное ощущение не реальности происходящего. Я словно наблюдала за собой со стороны. Затея была бессмысленна - я не могла, не хотела жить этой жизнью. Каждый божий день, с надеждой взирая на входящих посетителей, я искала знакомое лицо. Я могла часами думать о Роме, жила только для него, ведь в сущности я сама его создала. Выдумывая его с тщательным талантом, наслаждалась своим творением. Не хотела от него отказываться. Он был идеальной иллюзией существовавшей в моей голове. Всем тем, чего мне так не хватало в жизни. Это было больше чем привычка, без мыслей о нем я уже не могла жить.
  
   *****
  Однажды в магазин, с сияющей улыбкой вбежал Вольфганг.
  - Schau mir in die augen, baby! - весело прокричал электрик свое неизменное приветствие, со смехом выкатив глаза. Алена зашла следом, грустно и виновато улыбаясь. С первого момента ее трудно было узнать. Подруга была шикарно одета. Отделанная мехом шляпа, новая шуба и сапожки на шпильках, придавали ей изысканность журнальных кокеток. Стройная и высокая, источающая тончайший аромат модных духов, она напоминала Грету Гарбо. От бедной украинской девушки не осталось и следа. Только взгляд, пустой и печальный, выражал безразличие ко всему окружающему. Со стороны, можно было приписать ее взор к излишней надменности. Сосед, как всегда шутил и смеялся, приглашал нас в китайский ресторанчик, отпраздновать свое счастье. После нескончаемых бюрократических перипетий, они наконец поженились.
  Мне очень хотелось с ней поговорить, и не обращая внимания на мужа, бросающего недовольные взгляды в мою сторону, я увлекла ее в глубь магазина. Вольф болтал без умолку, передвигаясь на своих "пружинках", рассказывал подробности. Но Марк, казалось совсем не слушал его, то и дело устремляя взор в нашу сторону.
  Я не знала, что сказать ей, она видимо тоже была смущена. Мы молча глядели друг на друга. Алена, в отличие от своего новоиспеченного мужа, совсем не казалась счастливой.
  - Поздравляю, желаю счастья, - наконец сказала я тихо. - Все будет хорошо...
  Ее светло-зеленые глаза наполнились слезами, и вдруг, схватив меня за кисти рук, она прошептала:
  - Что такое счастье, скажи? Ведь должно же быть хоть какое-то объяснение?..
  Я знала, что в Украине у нее имелся муж и ребенок. Вольф, был всего лишь временным решением, и ведая об этом прилагал максимум усилий, сотворить новый мир вокруг своей избранницы. По ее нежной щеке катилась прозрачная слезинка. За окном, словно ребенок, плакал ветер. Было около четырех вечера, но уже довольно темно и очень мало покупателей. Я смотрела в ее огромные глаза, мне вспомнился ТОТ странный недавний сон... Я не знала, что ответить...
  Что такое счастье?.. Оно неуловимо. Люди отчаиваются, в поисках прекрасного идут на крайности, экспериментируя со своей жизнью. Но когда мечта материализуется, происходят какие-то поломки, нас не устраивает результат. Наверное, счастье в том, чтобы хотеть то, что у тебя есть. А не в том, чтобы иметь то, что хочешь. ...ХОТЕТЬ ТО, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ... этому нужно учиться. Человеческим поискам, желаниям и мечтам нет границ. Они кажутся красивыми, но только когда мы их думаем. Состояние блаженства длиться какое-то мгновение. Это чувство мимолетно, всегда есть "что-то", чего не хватает для ПОЛНОГО счастья. Получается, что счастья, как такового, не бывает, как и не бывает счастливых людей. Счастье, это всего лишь оправдание, некая уловка, помогающая людям надеяться на лучшую жизнь и преодолевать страдания.
  Виноватая улыбка тут же исчезла, едва коснувшись ее губ. Грета Гарбо поспешно вышла из магазина. Закурила дрожащей рукой тонкую сигарету, вынув из сумочки серебряную фляжку сделала большой глоток и подставила свое нежное лицо студеному ветру. Вольфганг, выбежав вслед за ней, попытался обнять ее за плечи, но жест его был жалок и неловок.
  
  Ровно через две недели после их женитьбы, еще одно потрясение было постигнуто мной.
  В этот день, с самого утра, меня не покидало странное предчувствие, будто что-то должно произойти. Звуки, запахи, все наплывало на меня с чрезмерной резкостью, вызывая боль, словно нервы мои были оголены, а воздух вокруг звенел от напряжения. Мне все время казалось, что рядом со мной кто-то есть, чей-то неуловимый шепот скользил в воздухе, или я что-то выдумывала себе сама?.. Белые круги перед глазами, дымные очертания чего-то бесформенного... возможно низкое давление, головокружение?.. Я не могла объяснить своего беспокойства. Но видения были. Очень отчетливо помню белый воздушный шар, который стоял несколько секунд перед глазами и растаял в воздухе. После этой реальной картины, я осознала, что произошло что-то ужасное. Будто мне передали важное сообщение. Я не отдавала отчета, что и как, просто ПОНЯЛА это. Все чувства вдруг словно притупились, звуки стали приглушенными.
  В эту минуту, ровно через две недели после своего замужества, Алена повесилась.
  Поиск счастья, в конечном счете вел к гибели. Она сама шагнула в пропасть.
  Она просто ушла, не в силах нести переполняющую ее боль. В тот день в магазине, когда я видела ее в последний раз, она уже точно знала, что сделает это.
  Смерть имеет право на искренность, потому что абсолютно все, кроме смерти в этом мире - обман.
  
   *****
  Этот эпизод произвел на Марка сильное впечатление. В нем обнажалось осознание каких-то глубинных истин. Он наконец понял, что никакие силы в мире не смогут изменить человека, без его собственного на то желания. Мысль эта нещадно жгла его мозг, обнажая отчетливый страх потерять Риту навсегда. Супруга, все так же была холодна и далека от него. Смерть Алены была очень тяжело воспринята ею. Она еще больше замкнулась в себе.
  Между тем, его родители, очень взбудораженные этой трагедией, решили проявить себя в роли сторонников и утешителей, пытаясь вернуть сына в свою, "реальную, общественную" жизнь. Толки, эти бегуны на длинные дистанции, делали свое дело. Всяк кому не лень, считал своим кровным долгом принять участие в этом происшествии. В конечном счете, бедную погибшую девушку обвинили во всех мирских преступлениях, и сгребли всех представительниц женского пола вне свого круга, в кучу проституток. В то же время венская братия обсасывала новую сплетенку - у Славы, младшего брата Захара, появилась подруга, не имеющая к еврейству ни малейшего отношения. Агнесс была из Чехословакии, и за это считалась "той самой продажной блядью, кои совращают наших бедных мальчиков". Она работала у Славы в конторе, и была очень приятной и милой особой, в которую нельзя было не влюбиться. У этой пары возникло очень сильное, искреннее чувство, но люди душили со всех сторон. В то время у молодого человека была девушка, с которой общественность его просто уже поженила. Как это всегда делалось - молодых людей знакомили на каком то очередном ужине, и все за них решали. Младший брат был в полном отчаянии, но пойти против воли родителей не позволяло "правильное воспитание". В результате, бедного парня все же женили против воли, но родители с обеих сторон были очень довольны. Все эти происшествия, на время заняли мозги семейства - как известно, пересуды составляли основное понятие о счастье. У Риты появилась возможность застать свекровь в хорошем расположении духа, как раз, когда она собиралась на эту самую свадьбу.
  - Вы никогда не любили меня, я знаю, - сказала она вдруг, как бы невзначай. Произнесла просто, бесстрастно, словно рассказывая о погоде. - Давайте облегчим друг другу жизнь. Поговорите с Марком, вы же умеете делать это, как мать. - Рита испустила глубокий вздох. - На этот раз он согласиться, поверьте мне. Он слишком измучен. Отпустите меня.
  Неля стояла перед зеркалом и накладывала пудру. Тяжелая, одетая в длинное платье из розового шелка, с широко раскрытыми от удивления глазами, она походила на восковую фигуру. Глядя на свою невестку с опаской, и в то же время с презрением, она произнесла облегченно, как будто ее попросили о малой услуге:
  - Ну хорошо доченька, - женщина пыталась казаться озабоченной, - я обязательно что-нибудь придумаю, - в голосе звучали радостные нотки.
  Рита, стоя за спиной матери мужа, глядела в зеркало. Рядом со своим отражением она видела Рому. Он стоял чуть поодаль и улыбался.
  С этого момента, все "святая" общественность была подключена к этому делу. Благодаря побегу, все изменилось. Так как Рита своим поведением опозорила и свою семью, и вообще всех на свете, ей наконец-то согласились дать развод. Мужа, уже никто не спрашивал. Это было очень тяжелым периодом. Марк был зол на всех, на предательницу жену, на мать, на продажную родственность. Единственным, кто мог его понять - это был бедолага Вольфганг, который был так коротко счастлив, и по истечению многих месяцев не мог перенести постигшее его потрясение.
  Рита, вдруг впервые за все время ощутила некое подобие теплого чувства к супругу. Эмоция сострадания и жалости. Теперь, он был такой же жертвой, как и она. Его заставляли сделать шаг, на который он не был способен. Она никогда не видела, чтоб в реальной жизни, мужчина так сильно мог полюбить женщину. До одури, до самозабвения. Он был готов на все. Даже на самоубийство.
  Когда наконец решение было принято, за семейным советом, в кругу всей родственности, Марк не стыдясь своих слез и унижения, измученный своей безвыходностью, прошептал:
  - Я убью себя...и ее тоже...я убью всех вас... я вас ненавижу...
  Был жуткий переполох, вопли, ругань. Конечно же виновницей всего была только она. Риту проклинали, кто как только мог. Но это было единственным выходом из этого осиного гнезда, быть проклятой, изгнанной, но свободной.
  
  Через полгода ее наконец отправили в Израиль. Правда официального развода никто не дал...
  
  *****
  Все члены нашей семьи, всегда были готовы к трудностям. Такое ошибочное воспитание, давало сомнения и инстинктивное ожидание неудачи. Мы подсознательно получали установку на тяжелое житье, и очень быстро стали взрослыми. Если принимать определение на легкую и удачную жизнь, возможно она таковой и окажется, ведь людям свойственно притягивать реальность, кою порождает мысль. А пока, время которое уходит, внезапно делается временем, которое остается. Жизнь представляется в другом свете, и если еще совсем недавно тебе казалось, что ты способен изменить мир, ты выявляешь, что все происходит совершенно наоборот - мир меняет тебя. Люди, спеша жить, обнаруживают, что сколь торопливыми они бы ни были, жить нельзя успеть. Нужно научиться принимать мгновения жизни такими, какие они есть, как бы невозможным это не выглядело...
  Мой старший брат был кинооператором. И как истинный человек творчества, до парадокса влюбленный в свою профессию, тосковал без нее. Всегда, особенно тяжело опускаться на ступень ниже, зная, как бывает неплохо этапом выше. И дело не в том, что к хорошему быстро привыкаешь. Есть определенные жизненные формулы, каковые человек выводит для себя сам. Так стремившийся укатить в Америку, строивший захватывающие дух планы, так жаждавший "изменить мир", но по настоянию отца приехав в Израиль, он испытывал все трудности, какие только могут быть у человека, без поддержки, в совершенно чужой стране. В месте, нежеланном изначально. Лева, репатриировавшись в Израиль, на момент моего появления был в ужасном состоянии депрессии и душевного упадка. Он ничем не мог помочь мне, прибывшей без единой копейки, с чемоданом тряпья, скорее нуждался в помощи сам. Двое совсем маленьких детей, не востребованная профессия и материальные проблемы, языковой барьер, сорокоградусная жара и глубокое отсутствие представления о будущем, полностью выбили его из колеи. Так же, как и многих наших соотечественников. Но мы были вместе. Родные со стороны мамы, друзья, вся та доброта, улыбки и поддержка, которые не купишь ни за какие деньги в мире. Здесь, на самих улицах, благодаря родным, в воздухе ощущалась сердечность. Люди, озабоченные улучшением своей жизни, были так далеки от черного характера венского бытия.
  Здесь было море. Эта необыкновенная бездна синевы, романтики и энергии. Родители тоже были в Израиле к моменту моего приезда. Я была принята спокойно. Но отец, конечно же был очень недоволен моим поступком, именно когда так было тяжело. Но ведь тяжело было всегда! Жизнь без этого не имеет матрицы...
  Приехав из Вены, в качестве туристки имеющей здесь родственников, я потеряла все льготы и помощь от государства, кои полагались репатриантам. У меня был немецкий и разговорный иврит, и я не без помощи брата, смогла сразу же устроиться в одну из гостиниц на Мертвом море. Не секрет, что меня тянула туда, где я хоть ненадолго, но ощущала себя столь счастливой. И конечно же, мне просто хотелось сбежать от всех. Теперь, вернувшись сюда в качестве обслуживающего персонала отдыхающих, я увидела все совершенно в ином свете. Совсем еще недавно вкушая беззаботный отдых на курортах Мертвого моря, мне было невдомек, насколько сложной на самом деле, была вся эта внутренняя система. Вечный праздник и беспечность, касались только отдыхающих.
  Среди работников, изобилие молодежи и радовало и поражало. Было очень много русскоговорящих репатриантов из разных уголков земли. У меня сразу появилась подруга, Лиза, бывшая москвичка. Постепенно, все случившееся стало мне казаться страшным сном. Теперь я играла в жизни другую роль, которая мне очень нравилась. Я была свободна, чувствовала себя наконец живым человеком. Мне не было еще и двадцати а я носила уже понятие "разведенная" женщина, хотя и без "бумажки" на руках.
  Работа в гостинице, принесла мне много радостных минут, вокруг была молодежь. Держались вместе, шутили, рабочие часы проходили очень быстро. Многие, в том числе и Лиза, жили в близлежащем городке Араде, но большинство, так же как и я, получили комнатки для персонала в общежитии при гостинице. Все работали очень много, по две, а иногда и по три смены. Утром занимая должность служащей вестибюля отеля, а вечером бегая с подносом в качестве официантки, у меня, как и у многого моего окружения, еще хватало сил, ночь на пролет танцевать на дискотеке. Окунаясь в мир музыки, я словно расправляла свои крылья. Быть частью волшебного ритма, являлось для меня самым настоящим допингом. В такие моменты ничего не существовало. Реальна была только музыка. Справедлива, искренна, и так чиста. Музыка жила своей жизнью и принимая в ней участие я ощущала наличие НАСТОЯЩЕЙ жизни. Жизнь била ключом, переливаясь через край. И в это волшебное состояние всегда хотелось вернуться.
  Я даже не подозревала, как это здорово, просто быть обычным человеком, как все. Болтать о чем угодно, элементарно жить. Жить обычной жизнью. СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ.
  В гостинице было особенно много туристов, лето было на подходе. Общение так же и с коренными израильтянами, помогало мне пополнить иврит.
  Однажды, всего после месяца моего приезда в Израиль, я наткнулась на знакомое имя и фамилию в списке приезжающих туристов. Это был Марк. С первого дня моего отсутствия он не прекращал вызванивать меня у родных. Папе это конечно импонировало, так как я официально не была разведена, он все еще на что-то надеялся. Сначала, мой бывший супруг ежедневно звонил мне в гостиницу. Получая от него регулярные сообщения, я не могла держать зла на него, за его любовь, к тому же, мне то удалось уйти, а он все еще находился, в том ужасном помойном окружении. Я просто избегала разговоров с ним, надеясь, что все само собой уляжется. Марк продолжал звонить. Были и трогательные признания в любви, и резкие угрозы, и обвинения в вынужденном самоубийстве. Мне очень было жаль его. Как только меня звали к телефону, к которому я не подходила, все девчонки из гостиницы дружно вздыхали: Ах! Какая любовь!
  Со стороны, конечно все выглядело очень романтично и красиво. И вот, теперь он был здесь.
  Появление Марка настолько подавило меня, он словно принес ту часть тяжелой атмосферы и печали, которую я так долго пыталась покинуть. Он выглядел ужасно замученным, угнетенным и похудевшим, и был уверен, что увезет меня назад. Вновь были слезы и угрозы.
  Когда же все это закончиться? Опять бесконечные, болезненные объяснения, упреки. Он уехал, сказав, что все равно своего добьется, и мне никуда от него не деться.
  Через неделю я узнала, что его женили вновь, и в душе была очень рада, так как искренне желала ему счастья. Официально, у него теперь было две жены. Оказывается, подготовка к свадьбе, началась сразу же, после моего отъезда! Но я рано за него радовалась. Заключение второго брака несло в себе определенные цели. Совсем юная девочка, едва набравшая шестнадцать, сразу забеременела, чем наконец обосновала, что Марк может иметь детей. Все разговоры снова крутились вокруг меня, потому что женили его исключительно для того, чтобы доказать венскому кругу, что бесплодна была Я, а не он, а это было исключительно важно!!!
  Абсурд имеющий господствующее положение в этом обществе, достигал своего апогея. Оставалось только поражаться происходящему.
  Моя вина была доказана, и через два месяца, с огромным скандалом, Марк снова развелся, отправив свою жену и будущего ребенка в Израиль. И опять начались поползновения в мою сторону, от коих я совершенно устала. Это походило уже на одержимость.
  В сентябре, он снова приехал. Признаться, я его узнала с трудом. Он всегда выглядел старше своих лет, но теперь, в двадцать три года, он походил на сорокалетнего мужчину. Практически седой, ужасно изможденный. Так бездарно выдуманная роль его, обрушилась на него, как наказание, - он был похож на загнанного зверя.
  - Мы будем вместе, я ты и ребенок... - Он говорил нервно, возбужденно. - Мы прошли уже через все, что можно. Нас больше никто не тронет... - и все в том же духе.
  Марк решительно верил, что причина моего нежелания быть с ним, заключалась в общественской болтовне. Он просто не хотел допускать мысли, что есть какое-либо иное основание. Было ужасно мучительно чувствовать себя виновницей всех бед, и не только его. В чем был повинен ребенок, которому предстояло родиться?
  Он снова уехал ни с чем. Снова был зол. И я испытывала нескончаемую жалость к этому человеку.
  - Ах боже, Ритка, что же ты с ним сделала? - Лиза вздыхала, качая головой. Он ей понравился еще тогда, когда приезжал впервые. Она вообще любила мужчин постарше, а Марк так и выглядел. Было очаровательно приятно думать, что состояние человека вызвано неразделенной любовью, а не повторной, навязанной женитьбой, или жуткой, давившей паутиной общества. Эти заочные объяснения в любви, письма, телефонные звонки, действовали на женское окружение завораживающе.
  - Да если б меня так муж любил, - говорила одна из официанток, - я была бы самой счастливой на свете!
  Вечерняя работа в гостиничном ресторане пребывала в разгаре. После ужина происходила сервировка на завтрак.
  - Какие слова, какие слова! - Поддерживали ее другие, - как в романах! Дурой будешь, если не вернешься! Да что женщине еще надо то?!
  - Муки потери, что он ощущает, это так романтично! - Лиза, натирала столовые приборы. - Ты заешь, какая это редкость, чтоб мужик так открыто, не стесняясь и не выпендриваясь, срывал покровы своей души! - подруга на мгновение сделала паузу. - А ты все думаешь о своем несуществующем принце? - Лиза пожала плечами. - Ты просто ненормальная! На что ты надеешься?
  На что я могла надеяться? Разве у меня был на это ответ? Неужели могла я объяснить, что образ живущий во мне, это и есть мой ангел хранитель, дарующий надежду на жизнь, дающий силы и поддержку в самые тяжелые моменты? Могла ли я коим образом объяснить, КАК РЕАЛЬНО ощутимо мной присутствие этого человека? Я была влюблена в саму идею Любви. Чистой, бескорыстной, романтичной. Такой, кою я была способна сочинить по своему наитию. Это чувство было подобно волшебству музыки. Оно жило своей жизнью, так же окрыляло. Наверное не зря, подруга часто называла меня ненормальной. Все ее попытки познакомить меня с "классными" парнями были безуспешны. Кроме Ромы для меня никого не существовало.
  - Ну явное психическое отклонение,- говорила Лизка с улыбкой, кивая в мою сторону.
  
  С наступлением зимы, работы на Мертвом море убавилось. Половина обслуживающего персонала была уволена. Остались лишь те работники, которые жили в окрестностях Мертвого моря - в городах Беер-шева и Арад. Мне пришлось искать работу в близлежащих кафе и ресторанах, на берегу Мертвого моря. Какое-то время я еще продержалась, снимая комнатку в Араде, иногда ночевала у Лизки. В середине января, в центре страны, господствовали ливни на протяжении всей зимы. Но на Мертвом море, было так же тепло, как летом в Европе. Все равно, работы было очень мало и вскоре мне пришлось возвращаться назад, в Тель-Авив.
  Долгая поездка в автобусе. Желтое зимнее небо, горные хребты, равнины. Машина ехала не очень быстро, дорога была крута. Я как всегда находилась в среде своих видений. Существовали моменты, в которых слишком остро ощущалось одиночество. Когда я думала о Роме, (не о моих придумках, а о человеке, который реально живет где-то без меня, гуляет, наверное любит кого-то), все тело начинало болеть. Действительность жестоко отличалась от грез. Разве может он хоть как-то помнить обо мне, прошло уже почти два года?! Сердце ныло, ровно из него был вырван кусок. Мне становилось так страшно, от этих НАСТОЯЩИХ мыслей, не той выдуманной иллюзии моего идеального любимого, а именно времени проведенного без него. И ведь это болезненная эфемерность была подобна бессмыслице Марка, так стремящегося избежать действительности. Он тоже жил в своем придуманном мире, где рядом с ним я, и его ребенок... Но если думать все время о настоящем, то можно просто сойти с ума! И если нам дано увидеть лишь мгновения из других жизней, то вряд ли это можно назвать справедливостью. В этой жизни нет справедливости. Не существует.
  Однообразная горная дорога за окном навевала еще большую тоску. Мимо изредка проезжали машины, в основном туристические автобусы. Двигаясь по какой-то трассе, мы встали на несколько минут на светофоре перекрестка. Наравне с нашей машиной, притормозил автобус полный солдат. Случайно бросив взгляд из окна я замерла в удивлении. Словно в подтверждение моим мыслям, из соседнего автобуса на меня смотрела пара изумительно синих глаз. Тот же удивленный взгляд, то же непонятное ощущения магнита, подобное гипнотическому воздействию. Он прильнул к окну автобуса, обеими руками упершись в стекло, глядя во все глаза, в которых отражалось столько боли и сожаления... А мне хотелось кричать, из глаз катились слезы. Сердце бешено стучало. Видение, пожалуйста, не исчезай!!! Не исчезай!!! Не исчезай...
  Но жизнь была бы слишком предсказуемой и простой, если б автобусы не разъехались в разные стороны. Меня било мелкой дрожью всю оставшуюся поездку. Шел мелкий дождь, так хорошо подходящий моему призрачному состоянию.
  ...Это несомненно был он. Я не могла ошибиться, я слишком явно его чувствовала...
  Лизка, пытаясь меня успокоить по телефону, была немало взволнована, уверенная, что я окончательно сошла с ума. Еще целую неделю, после этого события, я не могла прийти в себя. Боже, как жестоко...
  
  *****
  Родители и мой брат Гриша с семьей снимали квартиру не далеко от берега моря. Лева прибывший ранее, жил в другой части города. Нина с семьей все еще собирались приехать.
  Отец был совсем сломлен, стал еще жестче. Все не мог простить мне моего поступка. А теперь, когда я отказалась от всего, что причиталось, лишь бы развестись, он не находил себе места. Я должна была обобрать их до нитки, забрать квартиру. Наверное, когда-нибудь, я тоже буду придавать вещам должное значение.
  Меня снова донимали, теперь уже не только Марк, но и родители его второй брошенной жены, считавшие меня повинной, в том, что Марк бросил их дочь. В доме было невыносимо оставаться, глава семьи не мог жить спокойно, будучи отцом опозоренной дочери. Но я не держала зла на него за это. Жалела его за такое убогое мировоззрение, но не винила. Таким сделала его жизнь. Семейные традиции, имеющие восточные корни, которые отличаются от устоявшихся в Европе, кажутся многим не только примитивными и устаревшими, но и противными человеческой природе. Как настоящая жизненная ценность, это неслось из спокон веков. Я не смела с этим спорить. Я давно уже сбежала от этого. Я решила жить отдельно, сняв небольшую комнатку, недалеко от родителей, как бы они этому не противились. В душе, мне было понятно, что на мне давно поставлен крест, и я была этому рада, так как теперь я имела право на свою жизнь.
  Было очень тяжело материально, нужно было вставать на ноги, учить язык, приобретать какую-то профессию. Но это принималось нормально, нелегко пребывало всем. Пока что, я вновь работала в одной из гостиниц. Я снова и снова оказывалась на поводу у сновидения, когда настоящее сливалось с выдуманным. Как тогда в автобусе... или в магазине, при первой встрече... боже, как реально это было... Но чувство глубокой депрессии меня поглощало с каждым днем. Он был тут, в стране, это ощущалось до боли явно, и с трудом укладывалось в голове. Он был здесь, и в то же время его нигде не было. Лиза приезжала ко мне на выходные несколько раз, пыталась вытащить куда-то, развеять, но я была очень далека. Я постоянно пребывала в какой-то призрачной сфере мгновений из другой жизни. Лиза была права. Я потихоньку сходила с ума. Избегала общества, поскорей стремилась остаться наедине со своими мыслями.
  Зима прошла. Весна, словно веснушчатая рыжая девчонка набирала свой разбег, чтобы с визгом прыгнуть в пропасть жаркого лета. Сумасшедшие ливни с бешеными ветрами закончили свое неистовое господство. Теперь я проводила огромное количество времени на берегу моря. Долгими вечерами велись беседы волн с небом, души с сердцем, реальности с выдуманным. Рома неизменно присутствовал рядом. Настолько ярко, настолько очевидно, что не оставалось ни малейшего сомнения в действительности происходящего. Существовала только сиюминутность, прошлое и будущее являлось всего лишь мифом. Сидя на песке рядом, он подолгу молчал вместе со мной. Я ощущала тепло, волнами исходящие от него. В его огромных глазах отражалось море, или даже наоборот. Вечернее солнце окрашивало его шевелюру золотыми отблесками...или наоборот?.. Мы часто сидели бок о бок до поздней ночи, зажигая звезды. Потом мы шли по берегу моря. Мои волосы развевались на ветру. Купол неба синего бархата, вышитого бриллиантами звезд, обнимал землю своим таинственно-мягким объятьем. Море, беспокойно ворочаясь, рассказывало множество историй о любви. И постоянное ощущение déjà vu. Эта прекрасная бездна - море, одетая в такой непредсказуемый туалет от Стихии, всегда была на вершине изысканности. Время от времени, волны с проседью, разбивали волшебное небо, умывая алмазы звезд. Пахучий, прохладный песок, обнимал ступню, приятно массируя. Прохлада, словно удар тока, тут же наполняла все существо и сознание. Чувствуя каждую песчинку, каждую ракушку под собой, я думала, сколько было проглочено следов этим песком, сколько романтики и тайн он схоронил, сколько влюбленных скрывал в себе. И время, казалось, остановилось. Ночь, полнолуние. Теплый ветер, дующий с моря, мягкой шелковой рукою, осыпал ласками волосы, лицо и тело. Морской воздух был так свеж и пахуч. Непонятный аромат его, проникал в каждую клеточку тела, будто бы если его пили... я ощущала, как мягкие, нежные лапы зефира, распутывают узлы измученных нервов. Это необъятное прикосновение, успокаивающее и ароматное, было очень приятно. Вода была теплой. Тающая пена нежила колени, мягко пощипывая кожу, и мы трогали серебристое отражение луны, в каждой капельке морской стихии.
  А небо? Сколько влюбленных видело оно? А сколько тел ласкал развратник ветер?
  Мы сидели лицом к бесконечности, лицом к бездне, спиной к жизни. На грани меж известностью и неизвестностью. На этой самой черте, было ясно, что если сильно захотеть, то можно оказаться по ту сторону жизни, за гранью, в неизвестности. Морской прибой так же успокаивал, как и волновал, и в каждом всплеске слышна отдельная нота. Так рождалась мысль, мелодия, песня. Нежный звон ее погружал в зыбкую грезу. Я ощущала, как все страхи и волнения, все боли и сомнения отделялись от меня, как бы по кусочку меня самой, и отступали за грань, вместе с моею оболочкой. Вместе с плотью, отступали туда, в жизнь. И освободившись от их тяжести, я чувствовала себя воздухом, с легкостью вступившим в бездну неизвестности. И он был со мною рядом, держал за руку. Он всегда был рядом.
  
  *****
  Это был самый обычный рабочий день. Я трудилась в качестве официантки в баре вестибюля. По земле стлалась поздняя осень, небо словно постарело, убеленное сединами. Дома, все с нетерпением ожидали приезда Нины с семьей, теперь все родные должны были быть вместе. Быть вместе... А ведь как глубоко это звучит...
  Прошел почти год, после мимолетного свидания с моей мечтой. В этот момент, мне уже с трудом верилось, что встреча на самом деле имела место в жизни. Возможно, очередная греза больного воображения. Время шло. Я уже успела отучиться на курсах графики, пыталась найти работу. Иногда, вечерами подрабатывала на торжествах, танцуя в местном хореографическом коллективе. Платили очень мало, но ведь это было больше чем увлечение с детства. Это как настоящая любовь. Это проникает под кожу, в точку сердца. Словно музыка, имеющая мистическое господство. Это как бегство в иллюзию, мечта, в которой очень легко жить.
  
  В это время суток, зал обычно пустовал, да и вообще гостей в номерах было очень мало. Сквозь застекленное лобби отеля было видно море, такое же изумительно синее, как глаза моего Ромы. Я натирала стаканы в баре и думала о нем. Так, время всегда быстрее проходило. Быть вместе... Вот бы он пришел сейчас, и сказал: "привет". А я отвечу: "привет, хочешь кофе?". "Да", скажет он. "С молоком и сахаром. Только посиди со мной рядом", а я...
  И вдруг, меня словно пронзило током. Ноги и руки стали ватными, я услышала свое сердцебиение, опрокинула поднос со стаканами. Сначала накатила волна тепла. Наваждение, или теперь уже совершенно очевидное безумие?! Или это снова злая шутка рока, толкающего меня в бездну помешательства, или...... Я до боли сжимала кулаки, изо всех сил вонзая ногти себе в ладони. Явь. Или...
  За барной стойкой сидел он. Несколько мгновений я даже не могла осмыслить реальность это или мои очередные грезы. Боясь спугнуть свое видение, я несмела вздохнуть. Я как бы отсутствовала несколько секунд, наблюдая со стороны. Так называемый момент некой потусторонности, нереальности... Сон?..
  ...И все же это был Рома. Словно удар молнии, внезапно вернувший меня к жизни. Он был немного худ. Загорелое лицо и руки, коротко остриженные волосы, солдатская форма. И синие глаза, которые на осунувшемся лице казались просто огромными и от коих я вновь не могла оторвать взгляда. Он смотрел не отрываясь, ресницы дрожали, а по мужской щеке медленно текла слеза...
  Во мне бурлила путаница чувств, хотелось кричать, но не хватало воздуха, а в горле ком. Все звуки растворились в едином гудящем хаосе. Так часто представляла себе нашу встречу, картины созданные воображением были столь красочны, а теперь потрясение не имело конца. Слезы, эти дурацкие капли, текли без остановки. А слов не было. А может быть нужных слов для этого момента, просто не существовало. Пауза, молчание, сделалось естественной частью речи. В эти минуты, не проронив ни единого слова, мы смогли сказать друг другу очень многое. За стеклом бушевало непокорное море, соленое, словно слезы.
  - Привет, - наконец произнес он тихо своим бархатным голосом, - ну вот я и нашел тебя...
  
  Есть такое чувство, ради которого стоит жить, страдать и терять. Уверенность, что мы все же будем вместе, силой желания была материализована. Никогда, ничего не происходит просто так, это действительно верно. Мой и его пути, были кем-то задуманы заранее. Любое событие, мгновение, жизненный момент, имеют свое объяснение и порядок. Нет спора, быть терпеливым очень сложно, но кто-нибудь, когда-нибудь, говорил, что жизнь легка?
  Весь этот мир причинно следственных связей, словно книга, принадлежащая нам по праву, которую нужно изучить. В этом бытие, очень много возможностей на жизнь, на настоящую жизнь - нужно уметь видеть, уметь не игнорировать. Каждый момент, представляет собой уникальную "шифровку", ключ к последующему моменту. Любое мгновение, это своего рода послание свыше, которое просто нужно суметь верно истолковать. Тогда бы на всей земле, кроме энергии солнца, земли, была бы еще и энергия счастья...
  
  Потом, Рома рассказывал, что все время ощущал меня рядом, чувствуя мое тепло. Я неизменно сопровождала его везде и всюду, и его, так же считали сумасшедшим. Получив то единственное письмо, ставшее роковым, он не переставал искать меня, наводить справки, одному богу известно сколь тяжко и сложно было это все осуществить.
  Благодарю родителей Ромы, за понимание и поддержку, за то, что ради меня, отпустили по программе своего единственного сына в Израиль, за помощь в моих непростых поисках. Благодарю своих родителей, решивших за меня мою жизнь, и тем самым уготовив мне встречу с судьбой.
  И еще, любить друг друга, нужно учиться. Любовь необходимо беречь, это единственная сила помогающая выжить...
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"