Лесевицкий А. В. : другие произведения.

Аксиологическая матрица логотерапии Ф.М. Достоевского: Орлов и Лебедев

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Автор продолжает серию публикаций о логотерапевтическом дискурсе мыслителя. В статье предложена аксиологическая матрица логотерапии Достоевского, представлена сводная иерархическая структура мировоззренческих ценностей писателя, воплощенных в его героях посредством рефлексивных категорий: жизнь, Бог, равнодостоинство, мятежность духа, этническая самобытность.
  Нам представляется, что для последующих размышлений на вышеуказанную тему имеет смысл разграничить категории "ценность", "экзистенциальные смыслы", "смысл жизни". Первая категория дает ответ на вопрос, что является для личности благом, как нечто важное, которое она выделяет для себя из потока серой повседневности. Категория "экзистенциальные смыслы" способна предельно актуализировать диалектику экзистенциального выбора человека, исходя из аутентичных жизненных обстоятельств личности (предполагает активность либо полную атараксию). Третья предложенная нами категория способна дать ответ, для чего личность существует, какая осмысленная идея порождает ее активность и волю к экзистенции (в терминологии А. Шопенгауэра).
  
  Представленное триединство вопросов, разумеется, предполагает различные ответы на них, впрочем, в конкретной бытийственной ситуации экзистенциального выбора ответы могут быть и совпадающими.
  
  Достоевский - общепризнанный мастер загадок, не только задающий "проклятые вопросы" своим читателям, но, помимо этого, формулирующий и ответы на экзистенциальные вызовы бытия. Литератор формирует полифонический диалог "ценностей и смыслов жизни", полилог, проблематизирующий аутентичную ответственность личности за свой выбор между добром и злом. Разумеется, писатель обыгрывал проблематику вышеуказанных нами категорий посредством сюжетных линий своих романов, а также через многочисленных персонажей данных произведений.
  
  Личность психологически отторгает как бессмыслицу то, что она не может ассимилировать, сделать приобщенным к себе. Отсутствие смысла порождает отчуждение, человек не может принять чуждое ему, не имеет желание нести за это "инородное" ответственность. Стереотипичность, шаблонность поведения большинства современных людей можно объяснить именно "экзистенциальным вакуумом", когда система порождает разнообразные формы духовного насилия над личностью, навязывает человеку чуждые ему смыслы бытия. Вневременная актуальность творческого дискурса писателя заключается в том, что он в своих произведениях вскрыл универсальные (метачеловеческие) архетипические смыслы бытия любой личности. В данном смысле каждый читатель в состоянии найти в произведениях Достоевского персонажа, отражающего глубинную суть его персоналистического миросозерцания, транслирующего мировоззренческую матрицу его сакральных смыслов бытия, даже включая всевозможные асоциальные и деструктивные модели поведения.
  
  Смысл экзистенции и самооценка личности зависит от того, насколько "жизненный проект" человека соотносится с глубинными ценностями его мировоззрения. Например, если для Дмитрия Карамазова высшим благом является жизнь, то его ответом на вопрос - для чего жить - будет обладание всем, что может дать жизнь, а для достижения обладания в конкретных ситуациях рождается экзистенциальный смысл грехопадения [6]. У В. Франкла и на этот случай заготовлена лаконичная, но емкая формула: " Смысл состоит в том, чтобы сделать наилучшее из возможного". Экзистенциальный смысл определяется как "самая ценная возможность в данной ситуации". Отсюда понятна возможная контроверза смыслов жизни и экзистенциальных смыслов. Для Дмитрия Карамазова: "Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой" [2.Т.9. С.123]. Для него грехопадение не смысл жизни (смысл в обладании её радостями). Традиционный смысл грехопадения - смысл экзистенциальный, в лице Мити приписанный к сиюминутному зову сердца [6]. Для Мити грех не является упражнением в схоластике: не согрешишь - не покаешься, для него грех - возможность любить жизнь здесь и сейчас, следовательно, грехопадение - это наилучший выход: "Грех - это маленький кусочек свободы, отступление от божественного предопределения. Бог дает человеку возможность выбрать: либо следовать Всевышнему, либо оступиться и за это получить наказание" [6.C.37]. В тисках предопределенности кусочек свободы - безусловный экзистенциальный смысл: "Тут дьявол с богом борется, а поле битвы - сердца людей" [ 2.Т.9. С.123]. Поэтому Митя Карамазов, хотя и идет за чертом, но одновременно он восклицает: "Я и твой сын, Господи!". Вот почему даже Ракитин, а за ним и прокурор, характеризуя Митю, заявили, что "ощущение низости падения так же необходимо этим разнузданным, безудержным натурам, как и ощущение высшего благородства,... им нужна эта неестественная смесь постоянно и беспрерывно. Две бездны, две бездны ... в один и тот же момент" [ 2.Т.9. С.398]. Далее жизнь требует расплаты за грехи. Ситуация рождает экзистенциальные смыслы смирения. Если нет раскаяния, то усмиряет каторга, в чертогах которой старый грех - уже смысл жизни любить её каторжную[6].
  
  В исследованиях В.В. Летуновского мы можем найти ответ на фундаментальный вопрос, актуальный для любой личности: "Как может быть найден смысл экзистенции?". Для ответа на вопрос необходимо учитывать четыре фактора.
  
  Во-первых, человек в поисках подлинного смысла экзистенции должен уметь принять свою конкретную и аутентичную жизненную ситуацию.
  
  Во-вторых, свое поведение личность должна принимать как главное выражение своего мировоззрения. В данном контексте М. Хайдеггер, безусловно, прав, указывая на сущностную проблему экзистенции современного человека, когда "его жизнь проживают другие". И именно тогда, когда личность ощущает себя творцом персоналистического "жизненного проекта", в глубине ее души зарождается ответственность.
  
  В-третьих, личность должна осознать вызов, индуцированный жизненной ситуацией "этот момент наступил для того, чтобы...".
  
  В-четвертых, личностная ответственность предполагает позиционирование экзистенциального смысла через действие или, напротив, бездействие.
  
  Таким образом, философско-психологическую проблематику большинства произведений Достоевского можно рассматривать через матрицу преступления, преодоления определенных, сковывающих своеволие границ (социальных, моральных, эстетических, юридических и.т.д.), либо через категорию смирения, т.е. атараксию и бездействие. В контексте предложенной бинарной структуры чрезвычайно отчетливо могут быть выявлены диспозиции аксиологических философем Достоевского, воплощенных во всевозможных персонажах, которые ведут мучительный поиск выхода из драматических ситуаций, изображенных литератором в своих произведениях.
  
  Безусловно, мы не в силах охарактеризовать всю многогранную глубину экзистенциальных смыслов персонажей, количество которых превышает сотню. Выделим из этой внушительной массы наиболее оригинальных, рефлектирующих, импозантных героев, охарактеризовав их по пяти аксиологическим категориям, которые мы предложили в таблице: мятежность духа, этническая самобытность, жизнь, Бог, равнодостоинство [6].
  
  Нам представляется, что для более фундаментального построения логотерапевтической модели творчества Достоевского необходимо создание синтетической теории, в которой будет задействован широкий междисциплинарный континуум. В этой связи можно согласиться с мнением О.А. Базалука, который в своем актуальном исследовании отметил: "Консервативность философских систем, нежелание использовать в аналитических построениях результаты естественнонаучных исследований во многом снижают значимость философских концепций и наносят самой философии непоправимый ущерб. Если проанализировать философские концепции прошлого столетия, то наибольшей популярности и значимости достигли концепции, авторы которых в основном не имели базового философского образования: З. Фрейд, Э. Гуссерль, К. Ясперс, В. Вернадский, А. Эйнштейн, И. Пригожин. Каждый из них выступил родоначальником крупнейших направлений в философии ХХ столетия: психоанализа, феноменологии, экзистенциализма, ноосферологии, релятивизма, синергетики" [1. C.69-70]. В нашем подходе мы попытаемся синтезировать экзистенциально-феноменологическое, психоаналитическое и литературоведческое виденье творчества Достоевского.
  
  Аксиологическая матрица логотерапии Ф.М.Достоевского [6]
  
  Русский народ - один из самых антиномичных этносов в мировой истории, в нем причудливым образом переплетаются всевозможные разнонаправленные социально-этнические черты. Общеизвестно, что русское государство имело авторитарно-диктатный характер на протяжении всего исторического процесса, что формировало этносоциальный архетип покорности и смирения в человеке. С другой стороны, русские - один из самых анархических народов мира, не признающий никакой власти, желающий разорвать все цепи, которыми его сковывает государство. Утрированные черты анархизма, переходящего во вседозволенность, мы с легкостью находим в Орлове, этносоциальная самобытность проявлена в нем самым рельефным образом.
  
  Смысл экзистенции Орлова можно выводить из проблематики антиномичности свободы, свобода есть главная сакральная ценность. В контексте сюжетной линии повести ее можно понимать двояко. Во-первых, Орлов абсолютно свободен в своем нравственном выборе между добром и злом. Его свобода хаотична, анархична и ограничена только своеволием данного героя: ни божественные заповеди, ни императивистика юридического закона для него ничего не значат. Он сам творец своего жуткого, садистского "жизненного проекта". Во-вторых, после попадания в острог за серию зверских убийств его главной мечтой было обретение свободы, он даже признался хроникеру повести, что при первом же удобном моменте попытается сбежать: "Выхожу остальное число ударов, и тот часже отправят с партией в Нерчинск, а я-то с дороги бегу! Непременно бегу!" [ 2.Т.3. С.298].
  
  Экзистенциальный смысл преступления Орлова проявлен в его садистских наклонностях. Психологически, любой палач считает себя существом высшего порядка по сравнению с его жертвой. Очень часто ( на уровне рефлексии) жертва даже не воспринимается как человек, а предстает в образе "вещи", с которой можно поступать как угодно. Нам представляется, что экзистенциальным мотивом выбора Орлова является власть, возможность повелевать другой личностью, решать ее судьбу: "Сердцевину садизма, которая присуща всем его проявлениям, составляет страсть, или жажда власти, абсолютной и ограниченной власти над живым существом, будь то животное, ребенок, мужчина или женщина. Заставить кого-либо испытать боль или унижение, когда этот кто-то не имеет возможности защищаться, - это проявление абсолютного господства"[7. С.251-252].
  
  Бесспорно - эта социально-психологическая характеристика садизма, предложенная Э. Фроммом, может в полной мере быть использована для анализа психоделической физиогномики Орлова. Власть всегда основана на подавлении и социально-психологическом неравенстве между людьми.
  
  В социальном равенстве между индивидами господство предельно затруднено, ибо нет элитарной группы узурпаторов функции подавления. В психологическом смысле, чтобы иметь возможность повелевать судьбой другого человека, необходимо самовозвыситься над ним, признать другую личность существом низшего порядка (имуществом, вещью, объектом). Только после данной процедуры возможны незавуалированные проявления садизма. И эту важную психологическую особенность очень хорошо подметил Достоевский, данная феномелогическая специфика крайне рельефно проявлена в образе Орлова: "Между прочим, я поражен был его странным высокомерием. Он на все смотрел как-то до невероятности свысока"[2.Т.3.С.299]. Именно с этой позиции самовозвышения и самогероики возможны деструктивное проявление садизма, возможна дихотомия неравенства (палач-жертва).
  
  Достоевский много раз в своем творчестве повторял мысль, что тяжесть наказания только ожесточает преступника, весьма схожие мысли высказал и Э. Фромм. Государство, карающее преступника, выступает в роли садиста-великана, наказывающего садиста-лилипута. По мнению неофрейдиста, общество, основанное на эксплуатации и подавлении нижестоящих классов "конвеерно штампует" садистский тип личности. Униженная государством личность пытается унизить еще более беззащитного человека, эманируя тем самым порочный круг диктата. Необходимо изменение социума, которое будет способствовать смене типа личности. Достоевский всем своим творчеством призывал отказаться от ветхозаветной жестокости по отношению к преступникам. Нарушив нравственный закон, Орлов ощутил всю антигуманность государственной машины, раздавливающую личность: "Через два дня после выписки из госпиталя он умер в том же госпитале, на прежней койке, не выдержав второй половины"[2.Т.3. С.301].
  
  Достоевский достаточно часто повторял, что является своеобразным "учеником" Н.В. Гоголя, сходство между мыслителями может быть выявлено в рассмотрении проблематики чинопочитания в рамках социальной иерархии государства. Наиболее импозантным персонажем в контексте наших рассуждений является Лебедев из романа "Идиот". Смысл экзистенции данного героя в том, чтобы не нарушить иерархии общества, знать свое место в прагматике социальной жизни. Что дает чинопочитание? Лебедеву? Возможность приблизиться к "сильным мира сего" и через это получить "право" урвать для себя кое-какие материальные блага. Притом, здесь Лебедев готов лицемерить и притворяться, личность, обладающая чином, может быть ему глубоко омерзительна, но ради финансовой выгоды он готов на обман и актерство.
  
  В чем сущность буржуазного социума? В том, что главным смыслом экзистенции личности является обретение капитала, обладая им, можно приобрести любой чин. Метафизика средневековой идеологии настаивала на том, что чин давался за заслуги, рыцарскую доблесть, героизм, преданное служение и т.д. Купить должность даже сверхобеспеченному человеку было крайне проблематично. В буржуазном обществе, пришедшем на смену средневековому, все продается и покупается, капитал поистине всевластен, он повелевает бытием личности. И Лебедев прекрасно осознает это, пытается сблизиться с обеспеченными героями романа, стремится завязать с ними дружбу даже ценой унижения личного достоинства и чести: "Лебедев отлично понимает испорченность времени, "шатость" окружающего мира. Он хихикает при упоминании о честном труде как условии благополучной жизни. Вместе с Епанчиным, Тоцким, Птицыным и Ганей он считает единственно твердым пунктом в окружающей вселенной деньги, какими бы путями они не были добыты. Деньги выше всего" [3. С. 62].
  
  Неоспоримо, что превалирующим мотивом экзистенциального выбора для Лебедева является нажива, желание "вырвать", "выпросить" у какого-либо "денежного мешка" свою долю средств. Для этого он готов "шакалить" возле купца Рогожина, готов играть роль паяца и шута, терпя всевозможные унижения от "владельца капитала". В контексте наших рассуждений любопытно припомнить драматическую в своей запредельной напряженности сцену со сжиганием ста тысяч рублей в камине. Первым на этот акт невиданного вандализма и сумасшествия (в рамках мамонистического общества) отреагировал Лебедев. Ради малой доли средств от этой суммы он готов на акт аутодафе. Персонаж обращается к Настасье Филипповне:
  
  " - Матушка! Королевна! Всемогущая! - вопил Лебедев, ползая на коленках перед Настасьей Филипповной и простирая руки к камину:
  
  - сто тысяч! Сто тысяч! Сам видел, при мне упаковывали! Матушка! Милостивая! Повели мне в камин: весь влезу, всю голову свою седую в огонь вложу!.. Больная жена без ног, тринадцать человек детей - всё сироты, отца схоронил на прошлой неделе, голодный сидит, Настасья Филипповна!!
  
  - и, провопив, он пополз было в камин" [2.Т.6.С.199].
  
  Однако Лебедев не настолько "беден и наг", как например Раскольников, но персонаж "Преступления и наказания" не желает валяться в ногах у какого-либо денежного магната, выпрашивая крохи. Нам представляется, что сей факт можно объяснить тем, что мотивом экзистенциального выбора для Раскольникова не является нажива. Лебедев же находится в плену у "золотого тельца".
  
  Экзистенциональным преступлением данного персонажа является его патологическая лживость, он врет перманентно. Притом, иногда ложь является выгодной, а иногда приносит несчастье и позор. Особенно ярко этот недостаток проявляется во взаимоотношениях с князем Мышкиным, Лебедев его неоднократно обманывал, интриговал за его спиной, а иногда просто предавал (дело Бурдовского).
  
  В отличии от князя-идеалиста, большинство персонажей романа прекрасно осознают двуличие нашего героя, его склонность к интригам и патологическую лживость. А это значит, что с Лукьяном Тимофеевичем нельзя иметь дело, он нерукопожатен. Лебедев вполне заслуженно принимает экзистенциальный смысл смирения через всеобщий остракизм и презрение. Сильные мира сего не рассматривают его серьёзно, с лживым скоморохом нельзя иметь дело. Рогожин, например, почитает Лебедева за вещь, "ветошку", которая бесполезна в своем существовании. Припомним их первую встречу в вагоне поезда:
  
  " - Ну чего ему, скажите, пожалуйста! - раздражительно и злобно кивнул на него опять Рогожин: - ведь я тебе ни копейки не дам, хоть ты тут вверх ногами предо мной ходи.
  
  - И буду, и буду ходить.
  
  - Вишь! Да ведь не дам, не дам, хошь целую неделю пляши!
  
  - И не давай! Так мне и надо; не давай! А я буду плясать. Жену, детей малых брошу, а пред тобой буду плясать. Польсти, польсти!" [2.Т.6.С.299].
  
  Безусловно, Лебедев сломлен психологически подобным отношением, но он этого заслуживает. Сильные мира сего прекрасно понимают, что опереться на подобного "почитателя чина" невозможно, в Лебедеве нет преданности. Этот человек способен предать в любую минуту, именно по этому "люди с положением" презирают его. Лукьян Тимофеевич стал их лакеем и обслугой, лживо признающимся им в любви ради собственной материальной выгоды. По мнению Достоевского, в буржуазном обществе господствует тотальное лицемерие, когда ради личного обогащения и карьеры люди превращаются в неисправимых обманщиков, предающих других и себя.
  
  Таким образом, в статье нами предложена аксеологическая матрица логотерапии Достоевского, представлена сводная иерархическая структура мировоззренческих ценностей писателя, воплощенных в его героях посредством рефлексивных категорий: жизнь, Бог, равнодостоинство, мятежность духа, этническая самобытность.
  
  
  Библиографический список
  
  Базалук О.А. Происхождение человечества в свете новой космологической концепции // Философия и космология. 2010. Љ 1 (8). С. 69-109.
  Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. Л.: Наука, 1988-1996.
  Кирпотин В.Я. Мир Достоевского. М.: Советский писатель, 1983. 471 с.
  Лесевицкий А.В. Достоевский и экзистенциальная философия // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. 2011. Т. 9. Љ 1. С. 120-124.
  Лесевицкий А.В. Психосоциологический дискурс Ф.М. Достоевского в повести "Записки из подполья" // Политика, государство и право. 2013. Љ 7. С. 5.
  Серова И.А. Вкус меры. Очерки философии здоровья. М.: Издательский дом "Стратегия", 2007. 160 с.
  Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.: Республика, 1994. 447 с. Швецов М.В. Госпожа тюрьмы, или слезы Минервы. // Портал. URL: http://rustarts.ru/SleziMinervi.html
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"