Скажи-ка, дядя, ведь не даром Москва, спалённая пожаром, Французу отдана?
'Жё не манж па сис жюр!' - Глаза у Кисы были как у больной собаки. Катерина погладила Кису по лысине и дала конфетку: 'Кушай! Дай, друг, на счастье, лапу мне!'
Счастью не было предела до тех пор, пока не настал предел. Не удивительно - даже бесконечная улыбка Гуймплена упирается в уши.
Киса Воробьянинов где-то в глубине души ощущал себя птицей: 'Вот так бы разбежался, поднял руки и полетел!' Ан, нет - грехи не пускают.
Он припал к ногам Катюши в попытке вылизать ее сандалии. В сердце Кисы расцветали яблони и груши. Поплыли туманы над рекой, и на глазах Кати выступила роса: 'Какой трогательный! Возьму его домой, отмою, накормлю, напою, в постель с собой уложу - авось пригодится.'
Отца русской демократии спасли два половника горячих щей со сметаной, пара телячьих отбивных и запотевший графинчик тягучей водки. 'Во, я попал! Никогда, никогда раньше Воробьянинов не протягивал руки. Теперь протяну ноги на мягкой софе' - думал он.
'Катрин, тю э ля дес!' - лепетал Ипполит Матвеевич, осыпая колкими поцелуями руки своей богини.
'Да, были люди в наше время, могучее, лихое племя: богатыри - не вы.' - вздохнула Катя, стягивая с Кисы кальсоны, - 'На безрыбье и кастрюля - соловей'.
И потекла для Ипполита молочная река с кисельными берегами. Ожидания он все оправдывал. Трудился по ночам исправно, все на благо осчастливливания душеньки своей - Катерины. 'Ах, как сладко! - улыбалась себе в темноте под раскаты храпа довольная женщина с синицей в руках. - И жить так хорошо!'.